А, Б, В, Г, Д и другие…

НАЗАД ИДТИ НЕЛЬЗЯ

Пологий склон тянулся вверх от озера; он порос густым осинником, кое-где попадались березы. В таком лесу как раз и должны расти первые грибы. Это Борис знал совершенно точно. Но грибы об этом, очевидно, не знали.

— Поднимемся повыше? — предложил Алексей Палыч.

— В бору сейчас делать нечего, — заявил Борис. — Разве горькушки…

— Боря, а какой гриб лучше всего? — спросила Мартышка.

— Тот, который в корзине. — Так говорил отец Бориса, гордившийся тем, что собирал только молоденькие, находя их чуть ли не под землей.

— А я думаю — сыроежки. Их можно есть сырыми.

— Где это написано?

— Нигде. По названию видно.

— Найдем — попробуй, — хмыкнул Борис.

Из всех грибов Мартышка четко могла распознать только мухомор, да и то потому, что дома был цветной телевизор. В ее семье грибами не увлекались. Борис и Алексей Палыч тоже не были знатоками. Они даже не подозревали, что съедобны почти все грибы. Из примерно тысячи пятисот видов съедобных они собрали всего несколько: белый, подосиновик, подберезовик, лисичку, волнушку, сыроежку, масленок. Все остальные на их языке именовались «поганками». Это общечеловеческое заблуждение приносит лесу большую пользу: кое-что в век тотального опустошения леса остается для животных и насекомых.

Первый гриб все же нашла Мартышка. Она радостно взвизгнула и бросилась к нему с такой скоростью, словно тот от нее убегал.

— Теперь можешь попробовать, — сказал Борис.

— Поганка?

— Сыроежка.

— Дай честное слово.

Борис молча пожал плечами: это уж точно — протяни ей палец, она до плеча руку отхватит.

Мартышка откусила кусочек сыроежки, пожевала и выплюнула.

— Горько… — сказала она с какой-то обидой, будто не гриб ее обманул, а Борис. — Почему ты меня не учишь грибы собирать?

Да, теперь уж получалось, что Борис ей как будто бы что-то должен. А он не любил ходить в должниках. Он и так уже чуть ли не превратился в подхалима, не нагрубив Мартышке ни разу за последние полчаса.

— Поменьше разговаривай, — сказал Борис. — Грибы шума не любят.

— Разве они слышат? — наивно спросила Мартышка.

Но цену ее наивности Борис уже знал.

— Не мешай.

— Попроси как следует, — тут же нашлась Мартышка.

Поняв, что любое его слово никогда не будет последним, Борис замолчал надолго. И сразу же начали попадаться грибы. Сначала два сросшихся черноголовика, затем семейство упругих рыжих лисичек. Все это отправилось в кепку. Еще черноголовик и маленький красный.

— Какой хорошенький, — сказала Мартышка. — Как называется?

— Подосиновик.

— А почему он рос под березой?

«О господи!» — произнес Борис мысленно. Вслух он заметил:

— Не он под ней, а она над ним росла.

Пока Мартышка пыталась разобраться в этой подозрительной фразе, Борис успел удрать к Алексею Палычу.

У Алексея Палыча дела шли похуже, но зато он нашел один белый.

— Не густо… — сказал Алексей Палыч. — Сухо, наверное.

Как и большинство грибников, Алексей Палыч был склонен обвинять не себя, — а природу. Если грибник найдет мало грибов, то он всегда найдет много причин: мало дождей, много дождей, ранняя весна, поздняя весна, ночные заморозки, мало солнца и, годящаяся на все случаи, — «тут до нас целый полк прошел, все вытоптали».

На сей раз виноватым оказалось солнце, ну, а если добираться до самых корней, то Бюро прогнозов погоды, лишившее дождей целую область, вопреки своим показаниям. «Тюрьма по ним плачет» — так говорили в Кулеминске про метеорологов рыбаки, грибники и дачники. Алексей Палыч сначала помалкивал: образование он получил как раз в Метеорологическом институте, но со временем и он распоясался.

— Сухо, — повторил Алексей Палыч. — Да и вообще, в нашем положении грибы не спасение. Калорий на их сбор мы затрачиваем больше, чем получаем при еде. Впрочем, надеюсь, у нее хватит ума не настаивать на продолжении похода.

— Смешно говорить, — сказал Борис. — Остальные-то соображают… А рюкзак она нарочно столкнула. Я хоть и не видел… От края он лежал далеко, а ног у него нет.

— Вот это мне совсем непонятно. Казалось бы, она заинтересована в продолжении похода… Теперь ясно, что это невозможно. Что-то, Боря, концы с концами не сходятся.

Подошла Мартышка. Нет, не подошла — подбежала, задыхаясь от счастья. В руках она несла громадный белый гриб.

— Во какой! Это какой? — крикнула она, показывая Борису язык.

Но Борис знал цену таким шикарным грибам, особенно в сухое лето. Он взял «полковника» — так называли в Кулеминске белые — и безжалостно отломил половину его ноги. Мартышка ойкнула, словно это была ее собственная нога. Борис показал ей трухлявую половинку и отломил остаток. Триб оказался весь источенным червями, а в шляпке они обнаружились в живом виде.

— Ну и что! — сопротивлялась Мартышка. — Симпатичные червяки. Их можно выгнать, а гриб засушить.

Борис протянул ей остатки «полковника».

— Выгоняй. Скажи им «кыш»!

Мартышка ударила Бориса по руке.

— Ты все умеешь испортить!

Пока Борис размышлял, что такого он тут напортил, Алексей Палыч, со свойственным ему стремлением к миру, выступил в роли огнетушителя.

— Марина, — сказал он голосом мягким, и призрак пальмовой ветви возник в его кулаке, — гриб твой прекрасен, но он червивый и в пищу не годится. Борис поступил правильно.

Но Мартышка мира не приняла.

— При чем тут пища! — закричала она. — Он такой красивый и большой! И я сама его нашла! При чем тут правильно-неправильно?! Ломайте свои!

Слегка обескураженный этим взрывом, Алексей Палыч чувствовал, что дело тут не в грибе. Кажется, Борис уничтожил не продукт, а нечто иное. Он понимал также, что сейчас не время для ссор, даже самых пустячных.

— Возьми мой, — предложил он примирительно. — Он тоже белый и совершенно чистый.

— А мне ваш не нужен! Мне нужен мой! И вообще, я дальше не пойду с вами!

Марина развернулась и побежала к берегу озера.

— Не заблудись! — крикнул ей вслед Алексей Палыч.

— Не заблудится, не беспокойтесь, — заметил Борис.

— А ты думай, прежде чем сказать или сделать.

— О чем думать?

— О том… — сказал Алексей Палыч туманно, ибо четко сформулировать свою мысль не успел. — О том самом, что ты не один на свете живешь. Кроме того, она первая предложила тебе свитер…

— Значит, я теперь всю жизнь должен кланяться?

— Довольно, — строго сказал Алексей Палыч, — не хватает еще, чтобы мы с тобой поссорились.

Борис слегка обиделся, но промолчал. Он не понял, почему Мартышка кричала на Алексея Палыча, а не на него. Он еще не научился понимать, что при ссоре двоих очень часто достается третьему, невиновному. Так же как сегодня на плоту попало Мартышке, хотя гнев Бориса был направлен на Лжедмитриевну.

Кроме того, мысли об утонувших продуктах постепенно, но неутомимо натягивали нервы всей группе. Бактерии ссоры плавали в воздухе невидимым облаком. Всем было обидно, что поход завершается, едва начавшись. Обида была общей, но растекалась она по разным каналам.

Как раз сейчас у костра Шурик ссорился с Валентиной из-за того, что отказался идти за водой.

Примерно в это время Гена не полез в воду отцеплять крючок, зацепившийся за камыш, а дернул с такой силой, что порвалась леска.

И даже Стасик и Чижик, устав от бесплодных поисков, перемолвились парочкой слов, совсем не относящихся к тому, чем они занимались.

После ухода Мартышки дело пошло побыстрей. Алексей Палыч и Борис не отвлекались на разговоры: впервые в жизни они искали грибы не для удовольствия, не ради грибного азарта, а с настойчивостью голодных людей. Это изменило психологию поиска. Алексей Палыч заметил, что глаза его стали зорче, безошибочно отсекали жухлые листья, световые пятна и другие «обманки». Зато почти полностью отключился слух — все органы чувств работали на желудок.

Кепка Бориса быстро наполнилась. Урожай состоял в основном из сыроежек с редкими, как сказал бы геолог, вкраплениями красных; белых грибов больше не попадалось.

Борис снял свитер, перетянул рукавами воротник; часа через полтора наполнился и свитер.

Когда Алексей Палыч и Борис вернулись к костру, все уже были там.

Стасик и Чижик сидели с понурым видом: они обшарили все дно по линии переправы, но кошка их не вытащила ничего, кроме куска сети. Это говорило о том, что озеро посещалось браконьерами. Встретить браконьеров было бы просто прекрасно, но надежды на это не было; сеть оказалась давнишней, совершенно гнилой.

Мартышка, в соответствии со своим городским воспитанием, забыла, зачем пошла в лес, и принесла букетик цветов. Практичный Шурик заметил, что цветы очень украсят ее могилу, когда она помрет с голоду.

Гена поймал три небольшие плотвицы и два озерных ерша, которые могли выглядеть рыбинами только под микроскопом.

И лишь Алексей Палыч и Борис принесли нечто существенное.

Целая куча грибов вызвала приступ оптимизма. Кто-то даже заметил, что в лесу не так уж и трудно прокормиться. Даже Шурик, центр управления которым помещался в желудке, поддался обману и побежал за водой.

Современная наука утверждает, что грибы на девяносто процентов состоят из воды. С этой точки зрения они скорее пригодны для умывания, чем для еды. Но ведь и в человеческом теле, даже в мозгу, воды больше, чем всего остального. Тем не менее, мы о себе довольно высокого мнения.

Борис сам почистил грибы. Котелок заполнился с верхом и еще осталось.

— Уварится, — сказал Борис.

Он оказался прав настолько, что это было уже излишним. По мере варки грибная куча оседала, таяла, словно состояла из снега. Чтобы хватило на всех, Борис подбавлял воды.

Калорий от этого не прибавлялось. Варево постепенно темнело, из серого становилось коричневым, приобрело цвет болотной воды и продолжало темнеть дальше.

Веник первым определил малосъедобность похлебки. Он долго принюхивался к незнакомому запаху, затем потерял к нему интерес, чихнул и отвернулся. Раскинув своими собачьими мозгами, он решил, что эта забава вечно продолжаться не может и скоро хозяевам придется достать что-нибудь съедобное.

— Ну скоро там?.. — спросил Шурик.

— Ты особенно не надейся, — утешил его Борис, — может, еще и есть не станешь.

— Зря ты червяков выскребал, — заметил Шурик. — Было бы с мясом…

Никто не засмеялся. Все понимали, что юмор Шурика идет из желудка. Между тем Алексею Палычу, по причине его технического образования, было поручено разделить последние полбуханки. Задача чисто геометрическая, но проводить перпендикуляры на хлебе оказалось трудней, чем на бумаге. Алексей Палыч волновался: за ним следили восемь пар глаз. Это были вовсе не те глаза, которые равнодушно наблюдают, как смахивают в ведро остатки хлеба со столов в школьной столовой. У него даже мелькнула мысль, что неплохо бы устроить в школе что-то вроде голодных дней — перестанут тогда швыряться кусками хлеба. Но тут же возникла мысль номер два: за одно только такое предложение его самого съедят как родители, так и начальство.

И вторая мысль погасила первую.

Лжедмитриевна от своей порции отказалась.

— Елена Дмитриевна, этим вы никого не спасете, — сказал Стасик.

Алексей Палыч отметил, что с сегодняшнего дня Стасик имя руководительницы стал выговаривать совершенно четко. Не «Елена Дмитна» или «Елен Дмитрина», как раньше, а «Елена Дмитриевна», тщательно прожевывая каждую букву.

— Хлеба я не хочу, — сказала Лжедмитриевна.

— И суп не будете?

— Попробую.

— Борька, — спохватился Шурик, — а ты плёхни туда рыбу. Генка, почисти ее по-быстрому.

— Там и чистить нечего.

— Не хотите — я съем.

— Разварится, ты и не заметишь, — сказал Гена. — Пускай лучше Веник съест.

— Смотри, как бы самого Веника есть не пришлось. В некоторых странах, например, собак едят и не жалуются.

— Ты что, на самом деле смог бы?

— Думаешь, не вкусно?

— Я не про вкусно…

— А чего… — сказал Шурик. — Я, например, читал, что мы едим, какую-то, может, миллионную часть из всего съедобного. Знаешь, как диверсантов готовят? Сбрасывают на парашюте в какие-нибудь джунгли… Никаких поселков, может, на тысячу километров нет. А у него ни продуктов, ни воды, ни оружия, ни спичек, ни компаса. Только нож.

И он должен выйти в определенное место. Мы бы с тобой через несколько дней загнулись. А его специально обучали и воду добывать и всякую дрянь есть. Вода есть во всяких растениях, деревьях, он знает, в каких. Питаться может змеями, ящерицами, насекомыми, разными личинками. Он знает, какие не ядовитые и как их найти. Даже червяков едят.

— Это я знаю, — сказал Гена. — Он-то идет, а над ним вертолет…

— Никаких вертолетов. Если он из джунглей не выйдет, его даже искать не будут. Так и называется: испытание на выживание. Понимаешь? Если кто не справится, то пускай погибает: значит — слабак, а такие не нужны. Но они почти все выходят, потому что направление умеют определять без ошибок. Если нет личинок, ищут всякие корешки, растения. Даже знают, какие цветы съедобны. Голодают, конечно, но зато в живых остаются. А уж когда вернутся, им сразу и тушенку дают, и сахар, и колбасу — сколько хочешь.

— Врешь! — сказал Гена. — Если долго голодал, есть много нельзя.

— Вру, — согласился Шурик. — Это я просто подумал, чего бы сейчас сам сожрал. А им дают куриный бульон и галеты. Тоже неплохо.

Рассказ о рационе диверсантов девочки выслушали без восторга.

— Обязательно ты какую-нибудь гадость придумаешь, — поморщилась Валентина. — Мне даже есть расхотелось.

— Могу твою порцию зарубать, — предложил Шурик. — Я товарища всегда готов выручить.

— Ешь мою, — сказала Лжедмитриевна.

— Вашу не буду. И вообще, я пока не очень голодный. Вот когда начну есть, то сразу проголодаюсь. У меня всегда так.

— Тогда не начинай, — посоветовал Стасик.

— Не могу, — вздохнул Шурик. — У меня характер такой — когда вижу, что кто-то ест, мне кажется, что у меня отнимают. Но ведь ем я по-честному, не больше других?

— Не больше, — успокоил его Стасик. — Только говоришь много. У меня к тебе просьба: пока мы не выйдем, ты больше о еде ничего не рассказывай.

Алексей Палыч раздал куски хлеба, и все сразу стали их помаленьку прикусывать. Едва первый кусочек попал Шурику в рот, он сразу взвыл:

— Борька, скоро ты там?

Похлебка, как это и положено, когда в ней варятся красные грибы, приобрела окончательный цвет — цвет дегтя. Запах она издавала очень похожий на тот, что стоит в жаркий день над болотом. Кроме того, из-за сыроежек варево горчило. Если еще добавить, что сварено оно было без соли, то можно догадаться, что похлебка Бориса никому удовольствия не доставила.

— Для диверсантов, может, неплохо… — сказал Гена, с отвращением выхлебав свою порцию до половины.

Полностью съели свою долю только трое: Борис — как повар, он не имел права капризничать; Алексей Палыч — из солидарности с Борисом; Шурик — останавливаться, пока не покажется дно чашки, было не в его правилах.

Веник обследовал чашку, поставленную перед ним Валентиной, и, проворчав что-то насчет глупых шуток, отошел в сторону. Впрочем, в животе у него уже покоились сырые рыбешки, которые он взял от Гены с большим недоверием: он еще не забыл недавней истории.

— Ну что же, — сказал Алексей Палыч, — мне вспоминается, что в древности жили на земле племена собирателей. Они бы в этих местах прокормились. Но мы слишком цивилизованны, то есть — не приспособлены. Мне кажется, надо выбираться и побыстрее.

— Столько готовились… — уныло сказала Марина.

— Что поделаешь. Положение очень серьезное. Вспомним, что за четыре дня мы не встретили ни одного человека.

Алексей Палыч и сам не мог себе объяснить, как же так вышло, что в местах, по которым они прошли, не встретилось никаких следов человеческой деятельности. Вообще-то для туристов это хорошо, да и для леса неплохо. Но очень уж необычно в наше шустрое время.

Однако следы все же были. Еще во время войны здесь действовал большой партизанский отряд. От тех времен остались уже еле заметные окопчики, почти сгнившие укрытия. Теперь война шла не внутри леса, а вокруг него. Воевали две солидные организации. Севернее Города это был единственный нетронутый крупный массив. По этой причине одна организация мечтала его вырубить. По той же причине вторая организация старалась его сохранить и сделать заповедник. Пока не удалось победить ни той, ни другой. Поэтому и стоял лес без дорог, ибо дороги прокладывают не «Запорожцы», а бульдозеры заготовителей.

Для туризма, повторим, это прекрасно.

Для голодных туристов — не очень.

— Что же будем делать?

Ребята смотрели на Лжедмитриевну.

— Решать будем вместе, — сказала она. — Высказывайтесь.

Начинать никто не хотел.

— Давайте тогда по алфавиту, — предложил Стасик. — А, Б, В, Г, Д и так далее. Кто у нас на «А»? Алексей Палыч. Но вообще-то, Чижик. Он — Андрей. Еще и Шурик. Он — Александр. Что-то много на «А». Пускай Шурик и Чижик идут на «Ш» и «Ч». Годится?

Никто не возразил.

— Алексей Палыч?

— Я считаю, что надо выходить из леса кратчайшим путем. Но какой путь кратчайший, неизвестно. Карты у нас нет. Направление на запад или восток ничуть не хуже северного. Но мне кажется, что сейчас у северного появилось маленькое преимущество. Мы четыре дня шли на север и не встретили ни одной дороги. Должна же она когда-нибудь встретиться! Выйдем на дорогу — выйдем к населенному пункту.

— Кто на «Б»? Борис?

— Я как Алексей Палыч.

— Валентина?

— А я думаю: нельзя ли как-нибудь продолжить поход? Послать кого-нибудь за продуктами…

— Куда?

— Куда-нибудь… Если пойдут без вещей, то быстро вернутся.

— А если не быстро? А если не вернутся? — вмешался Алексей Палыч. — Я не знаю… Мне кажется, что в таком положении нельзя разделяться. Неизвестно, кому первому понадобится помощь.

— Ну, а если мы выйдем завтра в какой-нибудь поселок, — настаивала Валентина. — Купим продуктов и пойдем дальше.

— А кто возражает? — сказал Стасик. — Конечно, если завтра… Но Алексей Палыч говорит верно: посылать на деревню дедушке нельзя никого. Кто у нас дальше? Гена…

— Чего тут особенно рассуждать. Надо идти. А куда, по-моему, все равно. Встретим поселок, тогда и думать будем.

— Елена Дмитриевна, теперь вы…

— Вы уже сами все решили, мне добавить нечего.

— Но хоть в какую сторону идти?

— Мне кажется, на север.

Вид у Лжедмитриевны был довольно унылый. Из этого Алексей Палыч сделал вывод, что рюкзак она столкнула нечаянно. И печалилась она сейчас не о рюкзаке, а о том, что прекращается поход и заканчивается ее исследовательская работа.

— Марина?

— Я согласна с Алексеем Палычем и с Еленой Дмитриевной. С тобой я не согласна.

— Интересно, — сказал Стасик. — Я же еще ничего не сказал.

— Все равно не согласна.

— Ладно, — сказал Стасик. — Я тоже согласен с Алексеем Палычем.

— А я предлагаю идти прямо к «Гастроному», — заявил Шурик.

— Тебя пока не спрашивали. Чижик?

— Ж-железка… — сказал Чижик.

Немногословная речь Чижика, как обычно, требовала расшифровки.

— А он колоссально придумал! — сказал Гена. — От озера часа два хода до железки! А там обязательно выйдем к станции! Придется переправиться обратно, но зато — верняк.

Действительно, почему-то мысли ребят были направлены только вперед, в том направлении, в котором они двигались четыре дня. Все забыли об оставленной за спиной железной дороге. Даже Алексей Палыч забыл, хотя сам устлал полотно деньгами в размере четырех кровных рублей.

— Тогда все очень просто, — сказала Валентина. — Пускай за продуктами сходят двое. Дорога недалеко, они ее не пройдут. Да и компас есть. Двое переправятся и сходят, а мы их здесь обождем.

— Я возражаю! — воспротивился Алексей Палыч. — Ведь мы уже решили, что группу разделять нельзя. Не вижу особой разницы — в какую сторону они пойдут. Сколько это займет времени? Сколько мы их должны ждать? Предположим, что они выйдут к железной дороге. Можно идти налево, можно направо. Ну, об этом мы договоримся. Но на железной дороге бывают перегоны между станциями и в двадцать и в тридцать километров. А это уже, если туда-обратно, не сутки и не двое. Я не говорю о том, что на таком длинном пути все может случиться. Даже если не говорить о каких-то чрезвычайных обстоятельствах… Идут двое. Представьте, что один всего-навсего подвернул ногу. Идти он не может. Что же им делать и кто им поможет? От озера до железной дороги нет даже тропы. Где мы их будем искать в лесу? Мне кажется… Нет, мне не кажется, я совершенно уверен: единственный выход — возвращаться всем вместе.

— Двое переправятся за полчаса, — настаивала Валентина, — а мы все потратим полдня.

— Согласен, — сказал Алексей Палыч. — Мы сэкономим несколько часов. Ты даже забыла умножить их на два, потому что предстоит обратная переправа. Но зато мы можем потерять все, если что-то случится с теми двумя.

Надо сказать, что, произнося свою горячую речь, Алексей Палыч немного забылся. Такая настойчивость была ему не по чину: он не был даже рядовым членом группы, а всего лишь рядовым иждивенцем. Но горячность его и логика подействовали на ребят. В нем чувствовалась заинтересованность. Так оно и было. Только заинтересованность совсем другого рода, чем думали ребята. Они решили, что он хочет во что бы то ни стало продолжить поход; Алексей Палыч во что бы то ни стало хотел закончить его. Сейчас такая возможность появилась; Алексей Палыч, грешивший любовью к процентам, оценивал ее близкой к ста. Со станции он группу не выпустит. Он пойдет на все: объявит Лжедмитриевну сумасшедшей, группу неподготовленной или даже пошлет телеграмму тому самому министру, у которого сейчас находился. В телеграмме можно написать, что группа выходит в маршрут, имея в своем составе тяжело больных. Пускай удивятся. Пускай не поверят. Но проверять обязательно станут, и ребят задержат. А там видно будет…

Главное — вывести из лесу всех.

Ребята пошли в ловушку довольно охотно. Потеряют всего сутки, зато — с гарантией.

— Кто за? — спросил Стасик.

Проголосовали все, кроме Валентины и Лжедмитриевны.

— Вот и хорошо, — сказал Алексей Палыч голосом слишком бодрым для того, чтобы быть искренним. — Завтра пойдем, завтра и вернемся.

— Назад мы возвращаться не будем, — послышался голос Лжедмитриевны.

Ребята уставились на нее в изумлении. Правда, она не голосовала, но все уже привыкли к тому, что она не вмешивается; тем более — в такой повелительной форме.

— Почему? — спросил Стасик. — Все же решили…

— Назад возвращаться нельзя.

— Почему?

— Сейчас я тебе объяснить этого не могу.

Алексей Палыч понял, что наступил момент, когда авторитет Лжедмитриевны довольно сильно покачнулся. Он поспешил наклонить его еще больше.

— Извините, — сказал он, — но это нелогично. Впереди — неизвестность, а вернуться — единственная возможность продолжить поход.

— Нелогично с вашей точки зрения, Алексей Палыч. Но вы же можете предположить, что я знаю то, чего не знаете вы.

Последняя фраза Лжедмитриевны ничего не сказала ребятам. Зато Алексей Палыч ощутил легкий холодок в предвидении новых инопланетных штучек и дрючек.

И уж совсем он растерялся, когда увидел, что Лжедмитриевна ему как бы якобы подмигнула; не то чтобы совсем подмигнула, но на мгновение левое веко ее слегка приспустилось и левый глаз стал чуть меньше правого.

Но переводить разговор в инопланетное русло Алексей Палыч не собирался; нужно было бить по ясно видимой и понятной ребятам цели.

— Я не руководитель похода, — схитрил он. — Конечно, могу чего-то не знать. Но я человек взрослый, много имел дела с ребятами, своими учениками, и знаю, что объяснить им можно практически все. Это зависит лишь от желания. Так объясните ребятам причину.

— Зато я руководитель, — сказала Лжедмитриевна и оглядела притихших ребят. — Я хочу всем объяснить, что в некоторых обстоятельствах я имею право решать единолично. Вот как командир у вас на войне…

Ухо Алексея Палыча цепко уловило словечко «у вас». Остальные оговорки не заметили. Видно, что-то изменилось в железной «мадам», если она стала оговариваться при «посторонних».

— И как руководитель, — продолжала Лжедмитриевна, — я решила, что назад мы возвращаться не станем. Почему — объяснять долго и не время. Скажу коротко: это опасно. Прошу группу на меня не обижаться. Это не просто мое желание, а самая настоящая необходимость. Это не значит, что остальные не имеют права высказывать свои мнения и советовать. В остальном все остается по-старому. С утра пойдем, как вы решили вначале. Во сколько будем вставать?

— Елена Дмитриевна, — сказал Гена, — мне не понятно, почему назад опасно, а вперед нет?

— Никто не гарантирует тебе безопасности впереди. Я об этом не говорила. Может что-то случиться, может — нет. Но если мы пойдем назад, то неприятности нам обеспечены.

— Какие?

— Я считаю, что говорить сейчас об этом не нужно. Так во сколько завтра подъем?

Ребята были слегка ошарашены. Кроме каких-то опасностей на обратном пути, о которых почему-то нельзя было сказать, их удивил самый тон. Это был тон решительного командира, что вообще-то было законно, но непривычно. С такой Еленой ребята еще дела не имели. Они понимали, что она имеет право отдавать приказы, но не понимали, с чего это она вдруг перевернулась на сто восемьдесят.

Алексей Палыч увидел во всем этом гораздо больше. Прежде всего, он поверил Лжедмитриевне. Он вспомнил, что и на станции она говорила, будто он и Борис обратно вернуться не могут. Из этого можно было понять, что и тогда и сейчас действовала одна и та же причина. Силы, запущенные в ход, были явно «не наши», и Лжедмитриевна или не могла, или не хотела с ними бороться.

Если она не хотела, то это выглядело странно: предложение Чижика давало возможность продолжить поход через сутки — двое. Правда, она могла догадываться о планах Алексея Палыча…

Если она не могла бороться, то это выглядело не только странно, но и преступно, учитывая заверения о «невмешательстве». О каком «невмешательстве» можно говорить, если человек, идя по своей земле, не имеет права выбирать направление?

И еще заметил Алексей Палыч, что новый командирский голос Лжедмитриевны был уже не железобетонным. Несмотря на решительность и твердость, железо из него исчезло, хотя примесь бетона еще оставалась. Можно даже предположить, что в нем появились намеки на человечность — нечто вроде земной суровости вместо инопланетного равнодушия.

Еще несколько минут назад Алексей Палыч надеялся, что ребята взбунтуются и потребуют возвращения. Теперь, поверив в опасность обратного пути, он решил бунта не поддерживать.

Но никаких восстаний не намечалось. Ребята были дисциплинированными. А кто и что при этом думал, осталось тайной до поры до времени. До поры до времени…

Выходить решили с рассветом, как можно раньше.

Ребята, несмотря на пустые желудки, уснули быстро и почти одновременно.

Веник, чувствуя какой-то беспорядок в прошедшем дне, мучился в раздумьях, пытался осмыслить отсутствие любимого рюкзака, бродил возле стоянки, обнюхивая сложенные в котелок чашки и ложки. Он был, можно сказать, окружен спящими хозяевами, но отчего-то сегодня чувствовал себя одиноким.

Кое-где из палаток торчали ноги, но поговорить с ними не удавалось. Из одного чехла выглядывала шевелюра Алексея Палыча — пятидесятипроцентная по его стандартам. Борис высунулся побольше. Веник подошел к нему, приведя в готовность мышцы хвоста и собираясь запустить его на полные обороты, но глаза Бориса были закрыты.

Веник покрутился на месте, улегся, прикрыв нос лапой от комаров.

Прежде чем заснуть, он вздохнул одиннадцать раз.

Он не мог объяснить, как порой грустно и беспричинно тоскливо бывает собакам. И как в эти минуты собаке хочется, чтобы ее кто погладил…

Совсем как человеку.

И даже больше.