А любовь как сон

1. Говорили мы о любви с тобой…

Потом мы взялись с ней за руки, как дети, и пошли по солнечной набережной. Вспыхивающие на водной глади отражённые блики слепили нам глаза, над морем кружились чайки, вдалеке, выпрыгивая всем туловищем из воды, резвились неугомонные дельфины.

Нас остановил долетающий из прибрежного кафе дымный запах созревающих шашлыков, и мы завернули туда.

– Как хорошо! – улыбнулась Катя, втянув из фужера пару глотков мукузани, и острыми зубками откусила маленький кусочек мяса.

Лицо её светилось чистой счастливой улыбкой.

Кого она мне так напоминает?

Ну да, точная копия мадонны Литта с картины Леонардо да Винчи!

Её улыбка светилась такой открытостью навстречу этому тёплому миру и радостям жизни, что сама воспринималась как жизнь, хотелось сделать для этой девушки всё, чтобы эта улыбка не покидала её никогда.

Мы вышли из кафе и обнаружили на стенке огромную красочную афишу, объявлявшую о концерте в летнем театре Геленджика «Песняров».

– Ой, «Песняры»! – восхитилась Катя, – я так хотела увидеть их в Саратове, а тут путёвка!

– Вот они и приехали за тобой!

Мы поднялись к театру и купили билеты.

На концерте Катя в нежно-голубом костюмчике строгого покроя выглядела восхитительно элегантной. Я сидел рядом с ней, плотно сжав худенькую загорелую ладошку с синеватыми прожилками, и не мог оторвать взгляда от её профиля, устремленного в едином порыве души навстречу песне.

– Белый аист летит, над Полесьем под солнцем летит, – проникновенно, с трепетной вибрацией в голосе, пел Мулявин, и Катина душа улетала вместе с аистом в заоблачные выси, она, вырвавшись из тела, парила где-то там над степями Белоруссии, так что даже ладонь её холодела в моей руке.

После концерта мы выпили в буфете по бокалу золотистого «Псоу» и медленно пошагали по ночной набережной.

– Знаешь, никогда не думала, что так быстро отойду.

– От чего, Катя?

Она помолчала. Потом вздохнула и как-то облегчённо сказала:

– Это всё позади.

Я не торопил её к признанию. Катя поёжилась.

– Меня изнасиловал цыган, – наконец тихо произнесла она. – Месяц назад.

Она испуганно взглянула на меня. Я притянул её к себе, не зная, что сказать.

– Господи, ты это пережила, девочка! – наконец, среагировал я.

– Я не хотела с ним встречаться. Он, правда, красивый такой, высокий, меня подружка познакомила, она его любит.

– А он за тобой?

– Да. Мои родители разведены, отец живёт на Садовой в частном доме и, однажды, цыган подкараулил меня. Когда дошли до калитки, я хотела захлопнуть её, но он протиснулся и… изнасиловал меня прямо на ступеньках. Отец был пьяный, спал в доме, кричать цыган не давал, закрывал ладонью рот. Я всю руку ему искусала, потом отключилась…

Я как-то живо представил всё это и задрожал от бессильной ярости. Катя прижалась ко мне.

– Вот и всё рассказала тебе. Никому не рассказывала.

С уголка её огромного глаза скатилась слеза, размазывая тушь. Во мне возникло сложное противоречивое чувство огромной жалости к страдающей девушке, сопряжённое с острейшим, вспыхнувшим внезапно желанием овладеть ею сейчас же, здесь, прямо на улице, посадив на парапет набережной.

Господи, неисповедимы наши души!

Я еле справился с бесовским наваждением и спросил:

– Теперь ты боишься мужчин?

– Тебя – нет.

Она обняла и поцеловала меня. Бешеный восторг обуял меня:

– Пошли купаться!

– Ой, я всю жизнь мечтала искупаться ночью в море!

– Я тоже!

– Но… я же без купальника, – засомневалась Катя.

– Да кто нас увидит, никого нет, будем купаться как Адам и Ева!

Мы спустились к морю прямо в том месте, где стояли на набережной. На песке валялись рядами какие-то мешки, мы не обратили на них внимания и зашли за угол стоявшей у самого края берега будки. Я разделся первый догола и, чтобы не смущать Катю, плюхнулся в море и энергично заработал руками. Вода была тёплая, теплее, чем воздух; очутившись в желанной стихии, я весь отдался ей.

– Ты что, в Турцию поплыл? – услышал я за спиной смешливый Катин голосок и плеск воды от её гребков. Я повернулся и погрёб к ней навстречу. Дно в этом месте оказалось отлогим и, когда я достиг девушку, то обнаружил, что под ногами твёрдая почва. Катино тело серебристой рыбкой играло в воде в свете пограничного прожектора, а она смеялась. Я крепко встал на ноги и обнял её за скользкие ягодицы. Она лебедиными крылышками обхватила мою шею и приникла к моим губам. Я понял, что она вся дрожит от желания и медленно начал раздвигать ей восставшим членом восхитительно выступающие половые губки. Я уже вошёл на половину в её пульсирующую плоть, как она, вдруг, выдернулась и прошептала:

– Нельзя, нельзя!

– Тебе нельзя? – с пониманием неизвестно чего сказал я, подразумевая какие-то незнакомые мне последствия её изнасилования. – Тогда не будем.

Она уловила моё настроение и сказала:

– Не в этом дело. В море просто антисанитарно, а у меня…

Я всё понял, поднял девушку на руки, в воде это не потребовало никакого усилия – она и в воздухе весила всего на пятьдесят с небольшим килограмм, и вынес её на берег.

Она обвила мою шею, я запечатал её ротик долгим поцелуем, до боли втянув её язык, и положил расслабленное тело на песок в метре от моря.

Катя отдалась тихо и целомудренно.

Когда окончились наши последние содрогания, мы, вдруг с ужасом услышали рядом с нами могучий храп.

В будке с открытой дверью, в двух метрах от нас, раскинулись в безмятежной позе два спящих мужика. Посмотрев кругом, мы поняли загадку уложенных рядами мешков. Оказывается, мы попали на пляж какого-то санатория, в спальных мешках, метров на двадцать в длину, лежали сопящие курортники.

Мы ретировались со смущёнными смешками.

Роберт, мой сосед в пансионате по комнате, заколебал меня совсем! Одну пассию он уже проводил домой за день до моего приезда, но никак не мог найти себе новую, что было невыносимо для его южного темперамента, и потому он всё время ныл:

– Тебе хорошо, Катька – мочалка, трахаешь!

– Не называй её мочалкой.

– Тогда пусть распустит свой каштановый хвостик, у девушки должен быть распущенный волосы.

– Сам ты распущенный! Так купаться удобней.

Армяне выглядят обычно старше своих лет, я дал бы Роберту все сорок, но он как-то специально достал паспорт, ему было только двадцать восемь. Мне тогда было тридцать два, Кате девятнадцать, но когда я попросил её познакомить Роберта со своей соседкой по номеру – улыбчивой латышкой Даной, – то она заявила:

– Он старый для неё!

– А я для тебя?

– Ну, тебе больше двадцати пяти не дашь!

Тут с Робертом случилась напасть – он влюбился в уже занятую кавалером Риту, лейтенанта милиции из сибирского заштатного городка. Роберт был поражён статной воинской выправкой её фигуры, которая чувствовалась даже при отсутствии милицейской формы. Как, бывает, не везёт красивым девушкам! Рита честно призналась, что приехала на юг найти мужа, потому что «в её городке одни дебилы, да и те расхватаны». А здесь, как назло, к ней упорно прицепился щуплый, угловатый узбек, было видно, что Рита с ним не спит, но она, как-то безнадёжно, отбывала повинность его постоянного сопровождения.

Роберт подначивал меня, мы покидали на время Катю, а сами ложились на пляже поближе к «сладкой парочке», после чего Роберт начинал негромко и заунывно канючить с армянским акцентом:

– Постой скелетик, не спеши, Дай кусочек анаши, Анаша, анаша, После морфий хороша!

Получалось очень смешно, Рита тоже улыбалась, а узбек сначала строил зверские рожи, но с нами связываться боялся и делал вид, что песенка к нему отношения не имеет.

– Рита, Рита, – вздыхал Роберт, улучив редкий момент отсутствия узбека, – какой у тебя нежный кожа на ручке!

– Я вся нежная! – кокетничала Рита, даже не подозревая, какую бурю страсти вызывают эти слова у впечатлительного армянина.

Однажды Рита появилась на пляже перед нами с Робертом, одна, с мрачным видом, какая-то согнутая, совсем потеряв военную выправку.

– Что случилось, Рита? – спросил я.

– Кончилась любовь! Хотел меня изнасиловать.

– Это лейтенанта милиции?

– На что и напоролся, увезли в больницу.

– Ну, что расстраиваться, Рита? Чем хуже Роберт, смотри, как сохнет по тебе! – сказал я ей.

– Ну, что-то незаметно, чтобы ты высох, – посмотрела Рита на Роберта.

– Рита, – тихо и грустно произнёс Роберт, – моя мама будет очень рада видеть тебя в Ереван.

Рита была тронута откровенным чувством.

– Я ничего не обещаю тебе Роберт, настроение у меня испорчено, да и отдыхать осталось неделю. Но если хочешь, просто подружим это время.

– Конечно, Рита!

Наша компания оформилась. Прихватывая иногда Дану вместе с заведённым ей московским дружком, мы облазили весь город, резвились как дети в парке сказочных фигур, крутились на аттракционах, фотографировались на набережной с нахальными обезьянками, которые сначала прыгали на плечи, а потом шарились в карманах.

Городские прогулки обычно заканчивались рынком, где женщины выбирали фрукты, а Роберт мясо барашка для настоящего кавказского шашлыка. Вечером мы устремлялись в горы за пансионатом. Крутые подъёмы и горный воздух возбуждали аппетит, который немедленно погашался шашлыками под армянский коньяк.

– орали мы, что есть силы, на всю округу. Когда глотки уставали, я включал переносной магнитофон, и толпа танцевала на узком пятачке между скалами. Хитом сезона в то время был «Сувенир», исполняемый сипловатым эротическим голосом Демиса Русоса.

Как было устоять лейтенанту милиции на земле всеобщей любви? Роберт отмалчивался даже со мной, но меланхолия напрочь исчезла с его вывески.

– Роберт, трахаешь Ритку?

– Зачем так грубо? У нас любовь.

– Как добился? Узбек две недели зря обхаживал.

– Это секрет.

– Скажи секрет. Что мы, не друзья что ли?

– Зачем не друзья?

– Так скажи.

– Нет, не скажу. Это большой армянский секрет.

«Секрет» заинтриговал меня. Помучившись в угрызениях совести, я решился на злодеяние. Как-то я пошёл «гулять» по просьбе Роберта, когда к нам в комнату зашла Рита, но сам, выждав минут десять, перемахнул на балкон нашего номера, благо он был первый от центральной площадки этажа, тоже имевшей выход на общий с нашим балкон.

То, что я увидел через стекло, заставило меня возбудиться больше, чем во время собственных половых актов.

Доблестная лейтенант милиции стояла на моей кровати на коленях с задранным платьем и обнажённой мраморной задницей, а Роберт, стоя на полу, яростно торпедировал её мощным снарядом в анальное отверстие, обхватив розовые ягодицы своим огромными мохнатыми лапами. Рита хрипловато постанывала.

– Вот он, армянский секрет! – пронеслось в воспалённой моей голове.

Я кое-как расслабился, чтобы не вызвать подозрений у встречных при взгляде на меня ниже пояса, и в возбуждении побежал искать Катю.

Роберту, естественно, я не признался в подглядывании, но, однажды, как бы невзначай, заметил, что анальный секс – это здорово!

Тут Роберт раскололся: – Знаешь, мы с Ритой только так. – Она его любит?

– Я люблю! Она мне в неё не даёт, боится беременности. А мне и не надо.

– А она кончает? – Очень кончает!

Между тем, наша компания была в поисках новых развлечений. Мы арендовали спасательный катер и на высокой скорости выпрыгнули в открытое море. Рассекаемые струи морской воды радужно искрились в солнечном свете и обдавали нас, восторженных, мелким туманом брызг. Рулевой знал своё дело и скоро привёл катер в район обитания дельфинов. Улыбающиеся создания сопровождали судно, чуть ли не поддерживая его на своих спинах, и радостно демонстрировали в потоке за кормой сногсшибательные кульбиты. Женщины вскрикивали от неожиданности, когда славные мордочки вдруг высоко выскакивали из моря, чудом не касаясь бортов:

– Они нас перевернут!

Но дельфины никогда не ошибались в своей виртуозной игре, они не допускали даже мысли обидеть благодарных зрителей.

После такой прогулки, соединяющей две разумные субстанции земной и водной стихий, жизнь казалась бесконечно доброй и прекрасной, и всё это перетекало на наши отношения с Катей.

Потом мы устроили рыбалку на «самодур». «Самодур» – это нехитрая снасть с десятком крючков на леске без наживки, отмеченных для привлечения рыбы разноцветными узелками. Снасть нам выдал «пан спортсмен» – штатный физкультурник пансионата.

У него же мы взяли напрокат шаланду, весьма устойчивую широкую морскую лодку. Со смехом погрузившись в посудину, мы отчалили от берега и забросили «самодуры».

– У меня не клюёт, – пожаловалась Катя.

– Здесь клюёт всё! Тяни!

Катя потянула и, к её удивлению, на леске висело с десяток небольших ставридок. Значит, мы попали в косяк.

За час мы надёргали килограмм шесть. Рыбалка была предельно простой – сунул, вынул. Вдруг Катя закричала:

– Я зацепилась за дно! – и чуть не вывалилась из лодки.

Я схватился за неё и произнёс:

– Значит, мы открыли подводную вершину на дне Чёрного моря.

– Ой, помоги, меня кто-то тянет!

Я перехватил Катину леску, и через минуту на поверхность всплыла огромная плоская камбала. Она не трепыхалась, пока чувствовала себя в воде. Рита заверещала от восторга.

– Не подымай её за леску в воздух, – прошептал Роберт и осторожно подсунул под рыбу свои огромные ладони. Потом он единым рывком выбросил камбалу на дно лодки.

– Ура! – заорала вся компания.

– Это я поймала! – гордо возликовала Катя.

Мы вернулись «домой». На кухне нам взвесили камбалу – оказалось больше пяти килограмм, – и предложили зажарить. Но мы выбрали другой вариант. Днём нам приглянулось живописное местечко на самом берегу моря – природный грот с кучей ровных камней на площадке, подобранных для сиденья человеческими руками, и мы решили изготовить там экзотические шашлыки из ставридок, а камбалу запечь в серебристой фольге. И всё это под пиво – от крепких напитков мы подустали.

Наша программа успешно выполнялась: девушки нанизывали рыбок на проволоки, а мы с Робертом крутили их над углями.

Насытившись под пиво рыбными шашлычками и перейдя к разделке благоухающей дымком камбалы, мы вдруг вздрогнули от окрика:

– Всем встать! Руки вверх!

С изумлением мы увидели наставленные на нас из темноты настоящие автоматы в руках трёх настоящих пограничников.

– В чём дело? Мы же не шпионы, – первым опомнился я.

Рыбий жир стекал с моих поднятых рук на угли и противно шипел.

– Вы нарушили государственную границу.

– Как так?

– Всё побережье государственная граница, а вы развели костёр в пограничной зоне.

– Извини, капитан, – завысил я звание старшему патруля, на погонах которого мерцали три звёздочки, – не знали.

– Незнание не освобождает от ответственности, – ответил он более миролюбиво за повышение в звании.

– Слушай, дарагие! Зачем стоять, нас пугать. Садитесь с нами, – вот прямо на камешки, пиво пить будем. Друзья будем! – включил Роберт кавказское обаяние.

– Не положено! – ответил старший.

Тут нашлась Рита:

– Да кончайте, ребята, я тоже лейтенант милиции.

Она опустила одну руку в нагрудный карманчик курточки и извлекла оттуда удостоверение, которое, на всякий случай, всегда брала с собой.

Родственность душ с прекрасной амазонкой окончательно смирила пограничников.

– Ладно! Вольно! – скомандовал начальник патруля и нам, и своим.

Нет более душевного общения российских людей, когда они ломают препоны бюрократических ограничений.

– Как это вы выловили такую лопату?

– Это я, это я! – захлопала в ладоши Катя.

– Ну, обе девчонки – как на подбор, завидуем вам, мужики!

– Да вы, красавцы, тоже, наверно, при девочках?

– Приходят. Рыбачки.

– Рыбачка Соня как-то в мае, причалив к берегу баркас… – запела Рита.

– Вот именно так, причалив к берегу, – захохотали пограничники.

Наконец, пиво было выпито, рыба съедена и мы расстались с по-гранцами добрыми друзьями.

– Только не разводите больше костра на берегу. Попадёте на глаза подполковнику, залютует!

Закончился срок путёвки у Риты. Роберт, у которого оставалось ещё два дня, поехал вместе с ней до Адлера. Грустно махал он нам рукой с палубы отплывающей «Кометы». Ещё через два дня проводили мы Катину соседку Дану. Распалась наша дружная компания.

Как часто встречаемся мы в жизни с людьми, которые становятся близкими друзьями, чтобы потерять их потом навсегда… На другой день в Геленджике началось столпотворение под именем «Бора». Над вершинами Мархотки нависли мрачные свинцовые тучи и задул сильный холодный ветер.

Утром мы с Катей спускались по склону в город. Ветер налетал пронзительными хлопками, с хребта спускались мокрые свинцовые облака. Температура враз упала до шести градусов. Сильный порыв разметал полы Катиного плаща, и… она взлетела в воздух. Я успел подхватить её у самой земли.

В городе было пострашнее. С треском ломались толстые тополя, на наших глазах большой обломок смял крышу «Москвича». Витрина салона красоты зияла острыми углами выломанного стекла. На рынке ветер разбросал по земле фрукты, торговцы все попрятались. Нам, всё-таки, удалось купить фруктов и вина в закрытом павильоне.

Трое суток, пока дул бора, мы не вылезали с Катей из постели. Несколько глотков вина, прямо из горлышка, потом гроздочка винограда, которую я кладу Кате в раскрываемый ротик, потом я запечатываю ротик замком поцелуя, и мы сливаемся в одно целое.

Потом наступает изнеможение, за ним следует сон. После пробуждения процесс повторяется снова. Менялись только позы. Мы настолько познали друг друга, что никаких запретов не существовало. Наверно, самой любимой была французская поза. Я лежал на спине, а Катя сверху, вниз головой, обратив к моему лицу свои белоснежные, не загоревшие под плавками соблазнительные ягодицы. Она начинала ласкать устье головки моего органа сначала остреньким кончиком языка. Я воспламенялся и начинал лизать её выступающие половые губы. Катя захватывала головку члена губами и начинала отсос.

Я расширял пальцами её лоно и переходил языком на обработку его слизистых стенок, потом переключал кончик языка на устьице маленького клитора, который одновременно слегка покусывал. Девушка заводилась, заглатывала весь член себе в глотку и совершала размашистые возвратно-поступательные движения головой вверх-вниз, я всё время удивлялся – как она при этом дышит?

Я чувствовал, что приближается великий миг освобождения от непомерного напряжения, вставлял в Катино влагалище указательный и средний палец и раздражал ими устье венчика матки. Наши тела содрогались в совместном заключительном аккорде, и лица друг друга поливались горячими секретами любви.

Наконец, вершина Мархотки очистилась от наваждения. Выглянуло солнце, но воздух уже не прогревался до тепла, а море постоянно волновалось. Мы выбрались из постели, как медведи из берлоги, накинули плащи и пошли гулять в город. Народу заметно поубавилось, бора закруглил бархатный сезон. Работники городской службы в оранжевых жилетах грузили в кузова машин обломленные деревья.

Мы заскочили в «наше» кафе полакомиться шашлыками. Мокрый цементный пол заведения был устлан водорослями, песком, морскими звёздами, ракушками – ещё не успели убрать следы шторма, захлёстывавшего под самый верх. Но хозяин радостно приветствовал нас и проводил к столику, кроме нас в кафе сидела только одна пара.

Горячие шашлыки под красное мукузани показались нам после трёхдневной сухомятки чудом кулинарного роскошества и желудки наши торжествовали.

Я смотрел, как мило Катя измазывает соусом тонкие губки, ухватив кусочек шашлыка двумя пальчиками и откусывая по чуть-чуть. Она всегда ела потихоньку, помаленьку, даже если была голодна. Сам я давно насытился и закусывал глотки мукузани затяжками сигареты.

Она поймала мой взгляд и заулыбалась: «Не смотри!»

Мы прошлись вдоль берега до нашего пляжа. Он был пуст, по гальке, где мы раньше лежали, перекатывались пенистые буруны. Волна долбилась в берег, приподымая галечный массив, с обратным её ходом камни скатывались назад, что и создавало воспетый поэтами «рокот моря». Мы стояли на набережной, в том месте, где целовались в первый раз. Я встал за Катиной спиной, прижимая её к себе, чтобы согреть.

Девушка запела:

«Там где клён шумел, над речной волной, Говорили мы о любви с тобой. Отшумел тот клён, в поле бродит мгла, А любовь как сон стороной прошла».

Катя порывисто развернулась ко мне, повисла мне на шее и разрыдалась. Я молча гладил её по волосам, не было слов, чтобы её успокоить. По моим щекам тоже скатывались слёзы.

Провожаться мы пошли в ресторан. Повздыхали, что с нами нет спитой компании, и устроились за маленьким столиком только вдвоём, не хотелось лишних глаз.

Мы заказали рыбное ассорти и котлеты по-киевски. От шампанского Катя отказалась, взяли бутылку нашего привычного армянского.

Ассорти официантка принесла в одном большом эллиптическом блюде. На белой поверхности блюда с серебристо-голубой расписной каёмкой возлежали по периметру аккуратно нарезанные ломтики осетрины с прожилками, красноватой лоснящейся сёмги и нежной розоватой форели. В центре блюда расположились маленькие розеточки из теста, на дне которых лежали кружки сливочного масла, покрытые шариками чёрной и красной икры. Листья зелёного лука и салата поверх рыбного изобилия гармонично дополняли гастрономическое чудо.

– Ну, за тебя! – поднял я рюмку.

– За нас! – поправила Катя.

Мы чокнулись.

– Расскажи мне про свою дочку, – попросила Катя.

– Ей уже двенадцать. Она такая же белая, как ты, удивительно – я русый, а мать вообще жгучая брюнетка.

– Значит в соседа, – пошутила Катя. – Ты любишь жену?

– Все женятся по любви, но часто она проходит.

– Почему?

– Знаешь, я долго думал и сделал вывод – мужчине обязательно надо выгуляться и хорошо выгуляться, прежде чем жениться. А я женился рано, в двадцать лет.

– А зачем выгуливаться?

– Понимаешь, иначе потом мужчина всё равно будет липнуть к новым самкам, это идёт от природы, петух ведь один на стаю куриц.

– А если мужик нагуляется, что, его не потянет к курам?

– Ну, тогда он к женщинам будет относиться спокойнее, раз много их знал, и со знанием дела выберет свою единственную.

– А вот лебеди всю жизнь живут одной парой, – тихо сказала Катя.

– Да, есть в природе такое чудо, – согласился я и сжал под столом её руку.

Мы замолчали и пошли танцевать. Даже не разговаривали. Просто смотрели друг на друга.

Официантка принесла котлеты по-киевски. Катя взяла в правую руку вилку, а в левую нож, чтобы отрезать кусочек, но только чуть надрезала хрустящую румяную корочку, как из котлеты с писком брызнул фонтанчик горячего масла. Катя даже испугалась и бросила нож. Я расхохотался от души:

– Это салют в твою честь. Далеко не всегда случается.

– Ой, я и не знала, что она с сюрпризом.

– Посмотрим, как у меня.

Но у меня после надреза получился лишь слабенький пшик.

– Ну, видишь, Геленджик провожает салютом тебя.

Катя ещё неделю назад купила на завтра билет на поезд «Новороссийск – Саратов», мне предстояло лететь до Свердловска через пару дней.

Тут оркестр заиграл «Сувенир» и бородач, похожий на Демиса Русоса и голосом, и внешностью, запел. Весь ресторан вскочил с мест и заходил ходуном. Мы тоже вышли на круг. Геленджикский Русос дошёл до припева и максимально взвинтил голос. Катя судорожно вцепилась мне в грудь и зарыдала, не обращая никакого внимания на окружающих.

– Катя, Катя, успокойся, ты мне всю рубашку промочишь, – шептал я.

– Родной мой, ненаглядный, как мне без тебя? – заливалась она.

А вокруг нас незаметно сгрудились все посетители и прихлопывали ладонями в такт музыке. Даже гардеробщица вышла из раздевалки в зал, чтобы посмотреть на нас.

Кончилась музыка. К нам подошёл грузин с соседнего столика с бутылкой рубинового «Твиши» и сказал:

– Дарогие, позвольте выпить с вами за вашу… такую любовь!

Он разлил вино, Катя только еле пригубила, она продолжала всхлипывать за столиком, и я никак не мог её успокоить.

– Плачь, плачь, девочка, – сказал грузин. – Не стесняйся слёз любви!

Я поблагодарил всё понимающего горца и, расплатившись за ужин, повёл девушку к выходу, её мог привести в чувство только свежий воздух. Тут проклятый оркестр, в честь нашего ухода, вновь грянул «Сувенир», и мне пришлось выносить Катю из ресторана буквально на руках.

На другой день утром я провожал свою любовь на Новороссийском вокзале. Плакать ей было уже нечем, она только вся дрожала. – Я позвоню тебе в пансионат, как приеду домой. – Я буду ждать.

Вернувшись в пансионат, я не находил себе места.

– Ладно, клин клином вышибают, – махнул я рукой и тут же попытался увлечься новой, только что приехавшей женщиной – красивой и продвинутой журналисткой из Якутска. Она с удовольствием приняла моё предложение прокатиться на катере по морю, посмотреть дельфинчиков. Лена сошла на берег восторженной:

– Ничего прекраснее я не видела! Даже не думала, что так чудесно начнётся отпуск.

После ужина мы погуляли с ней по крутым дорожкам территории, она была увлечена идеями перестройки, возмущалась, что Москва обкрадывает алмазную республику, но уже появились в Якутии самостоятельные люди, и она среди них.

– Не думаю, что ваши «самостоятельные люди» сделают что-то лучше. В России никто, никогда не знал и не уважал законы, тем более на местах. Из Москвы идёт хоть какой-то порядок, – заспорил я с ней.

– Мы должны просветить людей!

– Знаешь, я ведь тоже не ретроград, сколько нервов угробил, чтобы внедрить новую АСУ, а потом меня из неё выперли.

– Как так?

– Нашлось много желающих, поближе к начальству, чтобы занять посты в перспективной системе.

– А ты сдался?

– Терпеть не могу интриги! Сейчас новую, более интересную систему готовлю.

Лена внимательно посмотрела на меня.

– Так ты и эту работу другому отдашь, когда сделаешь. Встречала я таких людей – каждый раз начинают снова, пока жизнь не пройдёт.

Я помолчал.

– Видимо, ты права. Как говорят: работа дурака любит.

– Да просто в тебе постоянная жажда нового. Таких людей надо уважать, – примирительно сказала журналистка.

Мы подошли уже к входной двери и остановились. Лена ждала от меня инициативы. Тут я, ощутимо зримо, представил Катю, вглядывающуюся в темноту за стеклом вагона, и вздрогнул.

– До завтра! – сказала Лена, решив для себя, что я джентльмен, не позволяющий себе притронуться к даме в первый вечер.

– До завтра.

Она ушла в здание. Я постоял и спустился вниз к ротонде, где день назад мы стояли с Катей.

– слышался мне милый голос, пробивающийся сквозь рокот моря.

Не поспав ночью и пары часов, рано утром я быстро собрался и выехал первым автобусом по маршруту «Геленджик – Ставрополь».

Никогда ещё время в автобусе не тянулось столь мучительно долго. Билетов на самолёт не было, но я приложил все старания и вечером того же дня очутился в Саратове, всего через два часа после приезда Кати домой. Увидев меня, она упала мне на руки без дыхания…