А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 7

Мой друг, вот вы отец новорожденного;

Это еще один мальчик; небо даровало его вам

Прекрасного, свежего, радостно улыбающегося этой горькой жизни.

Он стоил едва лишь нескольких стонов своей матери.

Ночь; я вижу вас… При легком шуме сон

Обнял розового ребенка на белой спящей груди,

А вы, отец, бодрствуя у камина,

Углубившись в раздумья и склонив голову,

Вы часто оборачиваетесь, чтобы вновь увидеть, — о счастье! —

Младенца, мать, и брата, и сестру,

Как пастух, радующийся своим новым ягнятам,

Или как хозяин, ввечеру считающий снопы хлеба.

В этот торжественный час, в этой глубокой тишине,

Кто, кроме вас, знает бездну, в которой тает ваше сердце, друг?

Кто знает ваши слезы, ваши немые ласки,

Сокровища гения, изливающиеся >в нежности,

Стон орла, более грустный, чем у голубки в гнезде,

Потоки, струящиеся с гранитной скалы,

И бесчисленные ручьи от снега,

Тающего под зноем норвежского лета на склонах ледника?

Живите, будьте счастливы и когда-нибудь воспойте

Нам эти сверхчеловеческие тайны невыразимой любви.

А я в это время также бодрствую,

Не у голубых занавесей розового детства,

Не у брачного ложа, орошенного благовониями,

Но у холодного одра, над телом усопшего.

Это — сосед, подагрический старик, умерший от камня в печени.

Его племянницы позвали меня, я здесь по их просьбе;

Один я присел к одру с девяти часов вечера,

В главах постели — черный деревянный крест,

С костяным распятием положен меж двух свечей.

На стуле; рядом ветка самшита, дорогого для верующих,

Мокнет в тарелке, и я вижу под простыней

Мертвого, во всю длину, со сжатыми ногами и скрещенными руками.

О! если бы, по крайней мере, я долгое время знал

Этого мертвеца при жизни! Если бы мне хотелось

Поцеловать этот желтый лоб в последний раз!

Если бы, глядя всё время на эти жесткие прямые складки,

Я бы, наконец, увидел, как что-то шевелится,

Движется подобно ноге отдыхающего человека,

И что пламя голубеет! Если бы я услышал,

Как заскрипела кровать!.. или если бы я мог молиться!

Но нет: никакого священного ужаса, никакого нежного воспоминания.

Я смотрю и не вижу, слушаю и не слышу.

Каждый час бьет медленно, и когда, переутомленный

От этого удручающего спокойствия и этих глупых грез,

Я подхожу к окну немного подышать,

(Так как на полночном небе только что родился серп месяца),

Вон, вдруг, над далекой крышей дома,

Не на востоке, вспыхивает небосклон,

И я слышу вместо песни

Лай собак, воющих на пожар.