«Сейчас начнут бить!» – подумала я.
Мое хорошее настроение как ветром сдуло.
– Если вам голову и морочу, то не по своей воле! – зарыдала я и, заливаясь слезами, напомнила: – До сих пор под столом лежала бы.
Увидев мои слезы, он смягчился и почти ласково сказал:
– Софья Адамовна, прошу вас успокоиться и сосредоточенно отвечать на мои вопросы.
– Будто не этим занималась до тех пор, пока вы не начали на меня кричать, – ответила я и подумала: «А ласка его преступна и необъяснима. Он же на службе у президента, на которого покушалась якобы я, террористка.»
Уж не знаю какой я там писатель – инженер или не инженер человеческих душ – но любого собеседника вижу насквозь, потому и дожила до зрелых лет, сохранив ум ребенка. Может и не открою секрета, но скажу: в то время пока взрослые думают, что успешно обманывают своих детей, их дети успешно обманывают этих взрослых, и именно потому, что видят их насквозь. Что касается полковника, то я ясно видела, что нет на свете той силы, которая смогла бы его убедить, что в президента из гранатомета жахнула не я.
– Вот, Софья Адамовна, почитайте, – и он протянул мне приличную стопку бумаг.
Признаюсь: читать настолько не люблю, что порой сомневаюсь, умею ли вообще читать. Писать – пожалуйста, это вам сколько хотите, но чтобы читать – нет уж, увольте.
– Нет уж, увольте, – воскликнула я, шарахаясь от его стопки. – Не умею читать!
Полковник растерялся.
– Но вы же каким-то образом писатель, – напомнил он.
Меня поразила его наивность. Будто не в одно время живем. Будто современный писатель пишет так, что его можно заподозрить в грамотности. Потому современный писатель так и пишет, что своих книг не читает, просто не успевает порой, а тот, кто их читает, не знает где этого писателя найти, чтобы рассказать ему все, что он о нем…
Впрочем, я дала себе клятву неприличных слов не употреблять, поэтому вернемся лучше к полковнику.
– Софья Адамовна, у вас высшее образование и не одно, – рявкнул он, – так что прекратите ерничать и давайте работать!
– Ха, работать! Да если бы я хотела с вами работать, то сразу бы и пошла в КГБ, еще тогда, в детстве, когда вы мне предлагали. Да если бы я вообще хотела работать, то и работала бы себе, а не книжки писала… Впрочем, давайте, так и быть прочту, – сжалившись над полковником заключила я – бедняга уже покрылся испариной и красной рябью какой-то странной пошел. – Давайте вашу стопку. Ради вас прочту. И прочла.
Кошмар!
Ужас!
Мне срочно понадобился второй стакан вина, потому что это была моя биография. Я-то считала, что жизнь удалась и даже кое-какими местами собой гордилась, а тут вдруг читаю про бездарно потраченное время, лаконично уложенное в тонкую стопку страниц и названное моим бытием…
Господи, неужели это все мое?!
Ужас!
Иначе и не скажешь.
Я с трудом дочитала до конца и вопросительно посмотрела на полковника:
– Ну? И что из этого следует? На что вы этим намекаете? – я гневно потрясла прочитанными страницами.
– Лично я рассматриваю эту биографию как второе доказательство вашей причастности к покушению на президента, – скорбно сообщил он мне.
Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самым решительным образом.
– Какое второе доказательство? – возмутилась я. – У вас и первого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсе говорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, в фуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но за некоторые дела поотбивать бы ей руки.
– За какие дела? – неожиданно заинтересовался полковник.
Польщенная, я сообщила:
– Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем так много детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве может получиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когда штампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство, честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали мои родители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, что писатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно, сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех не упомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи от государства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает, только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял бы почему его народ убывает…
Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:
– Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.
– Давайте, – согласилась я и тут же перешла к салату. – Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Еще бабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварно подсунутый Любкой салат. «Милочка, – ей попеняла она, – но это уже кто-то до меня ел.»
На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-то разочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.
– К салату мы вернемся чуть позже, – прерывая меня, заверил он, – теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.
– Занимательна? – удивилась я. – Да чем же?
– Биография типичной террористки.
– Господи! – горестно завопила я. – Слышал бы мой муж! Как бы он с вами согласился!
– Кстати, где он сейчас? – заинтересовался полковник. – Дома его не оказалось.
Передать не могу в какое я пришла изумление: думала – там знают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в очень плачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они не в курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труда наберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбы могут узнать о ней?
Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами же и виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущем нашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, тем более, что враг не дремлет, а кто враг – знают все. Это знают уже и в Европе.
Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую (иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув на полковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:
– Мой муж у моей подруги.
Полковник сразу удивил меня новым вопросом:
– Что он там делает?
– Уж вы немаленький, – рассердилась я, – могли бы догадаться и глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.
– Простите, – смутился полковник, – не знал, что вы расстались.
– Расстались? – рассвирепела я. – Расстались, это когда по обоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то есть одна, а другой…
Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами, каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уход мужа.
Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меня успокаивать.
– Софья Адамовна, это не самая большая беда, – тяжко вздыхая, приговаривал он. – В сравнением с тем, что вам предстоит, это даже пустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…
Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила, слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:
– А что мне предстоит?
Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:
– Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, где вы взяли гранатомет?
Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь под столом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился, я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот до чего доводит пьянство.
Ну? И как я буду теперь выкручиваться?
А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей стране презумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента не стреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будет доказано обратное.
– Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я? Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.
– Если верить биографии, вы прекрасно умеете стрелять, – торжествуя, сообщил полковник.
– Но не из гранатомета. Меня учили стрелять из пистолета. Да, из пистолета я прекрасно умею стрелять, но если это доказательство, тогда арестуйте всех совершеннолетних мужчин нашей страны, а так же все взрослое население Израиля и всю (без исключений) Чечню. В Чечне стрелять умеют уже и младенцы. Почему бы не научиться, раз хорошо платят, а платят действительно неплохо.
– Кто?
– Наши враги, разумеется, кто же еще?
Едва я ляпнула такое, как у полковника на лоб полезли глаза.
– Сколько вам заплатили? – рявкнул он.
Я запаниковала. Господи, ну кто меня тянул за язык? Почему бы не помолчать?
– Кто?! – еще громче прогремел полковник и для убедительности хватил кулаком по столу.
Я даже подпрыгнула, старательно демонстрируя пугливость и кротость, мол какой уж там гранатомет – собственной тени шугаюсь. Однако полковник не склонен был поддаваться моей пассивной обработке. Он уже имел свое четкое мнение, с которым расставаться не привык.
– Кто вам заплатил? – устрашающе гремел он.
Я бросила разыгрывать из себя пугливую серну и завопила похлеще самого полковника:
– Как вы могли подумать про меня такое?! Я неподкупна! Сама кого хотите подкуплю!
– Ага! – обрадовался он. – Значит вы из идейных соображений!
– Конечно из идейных, – начала было я, потому что с детства любила блеснуть идейностью, но тут вдруг осознала, что на сей раз идейность может сильно навредить и сразу же поменяла пластинку: – Вы с ума сошли! Нет у меня соображений!
– Как нет? – опешил полковник.
– А вот так! Нет соображений вообще, и идейных в частности. Без всяких соображений живу, так, тяну лямку по привычке. И не пойму, что вас столь сильно удивляет. Так живет любой. Можно подумать вы не так живете. И мой вам совет: даром время не тратьте, а лучше бегите искать мужика.
Полковник удивился:
– Какого мужика? Второй раз вы говорите про какого-то мужика.
– Вот именно, – обиделась я, – второй раз говорю, а вы и внимания не обращаете. Мужик в фуфайке. Это же он целился в президента из Любкиного окна, когда я под столом в салате лежала.
И тут меня осенило: бог ты мой! Это же я президента спасла! Я!!! Если бы не я, уж мужик не промахнулся бы. Уж не для этого он гранатомет в Любкин дом приволок, чтобы промахиваться налево и направо.
Я тут же поделилась своими соображениями с полковником, выдвинув предположение, что теперь, возможно, президент захочет меня каким-нибудь орденом наградить.
– Так что вы со мной поосторожней, – посоветовала я.
Но он не внял совету.
– Вы мне зубы не заговаривайте, постороннему в дом не проскочить, – заявил он. – Если мужик в фуфайке был, то куда же он делся?
– Этого сказать не могу, – призналась я. – Может скрылся в соседней квартире. Может он там живет.
– В соседней квартире живет парализованный, – просветил меня полковник.
– Он что, не может ходить?
– Может, но только под себя. Он очень парализованный, а тут из гранатомета стрелять! Намертво человек прикован к постели.
Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного, даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:
– Значит мужик в фуфайке из другой соседней квартиры.
– В другой соседней квартире живет женщина.
– Ну и что? Что мешает женщине укрыть в своей квартире мужика в фуфайке?
– То и мешает, что она на нюх не переносит никаких мужчин. Она старая дева.
Вот этого не знала.
– Надо же! – обрадовалась я. – Теперь у Любки будет своя Старая Дева. Вот когда моя Люба насладится по-настоящему «милым» общением. Так ей и надо. Будет знать, как мою Старую Деву защищать.
Я бы с удовольствием и дальше развивала эту тему, но, наткнувшись на грозный взгляд полковника, вынуждена была вернуться к мужику в фуфайке.
– А вы уверены, что старая дева не приютила того мужика? – спросила я. – Боюсь, вы неправильное представление имеете об этих самых старых девах. Они в девах остались вовсе не потому, что пожизненно испытывают отвращение к мужчинам, а вовсе наоборот: это мужчины пожизненно испытывают отвращение к тем, из которых и получаются эти самые старые девы. Если брать мою Старую Деву (я о своей соседке)…
Боже, сколько я здесь имела сказать! И сказала бы, но не дал полковник – как много он потерял.
– Старую деву оставьте в покое, – сказал он. – Мы тщательно осмотрели у нее каждый сантиметр. Мужиками там и не пахнет.
– Тогда остается последняя квартира, – заключила я. – Насколько помню, на лестничной площадке было четыре двери.
– Да, – согласился полковник, – но в четвертой квартире живет ваш покорный слуга.
– Вы?!
– Совершенно да.
Это был удар, но я не сдалась и героически предположила:
– Значит мужик в фуфайке убежал на другой этаж.
– Мы обыскали весь дом и не нашли посторонних. Из дома никто не мог убежать. Здесь я дам любые гарантии.
Услышанное озадачило меня, уже было собралась задуматься, да полковник не позволил: опять как завопит:
– Признавайтесь, где взяли гранатомет?!
Я подпрыгнула уже нешутейно – так и заикой случиться немудрено. Сильно испугалась, рассердилась, даже озлобилась и закричала.
– Тьфу на вас! – завопила я. – Разве можно так внезапно реветь? Так недолго стать и припадочной. И сколько можно признаваться? Призналась уже: гранатомет мне подложил тот мужик. Он целился, я увидела и прыгнула на него. Своей жизнью, между прочим, рисковала. Только поэтому мужик и промахнулся.
Полковник смотрел на меня без всякой веры, но все же успокоился и спросил:
– И что было дальше?
– Бабахнуло. Дальше не помню ничего. Скорей всего он дал мне по голове, если я раньше чувств не лишилась. Обычно так и случается, сначала лишаюсь чувств, а потом уже получаю по голове. Да, думаю было именно так. В общем, дал по голове, сунул гранатомет в мои руки и сбежал, подлец.
Полковник снова начал выходить из берегов.
– Куда?! Куда сбежал?! И вверху и внизу охрана, – завопил он.
Я пожала плечами:
– Ну уж не знаю. Не могу же я за вас работу выполнять. Это уж вы сами догадывайтесь, куда он, злодей, сбежал.
– Вот мы и догадались, – обрадовал меня полковник. – Из гранатомета стреляли вы.
– Я?!
– Больше некому.