Абреки Шамиля [СИ]

Глава пятая

Прошло полтора месяца с того дня, когда абреки захватили Петрашку, младшего из братьев Даргановых, в просторном доме станичного атамана, сотника Даргана, поселилась все возрастающая тревога. Никаких вестей ни от похитителей, ни от похищенного не было, словно ничего не произошло, и это обстоятельство казалось самым страшным. Если бы был известен размер выкупа, было бы намного легче — Дарган с Софьюшкой за сына не посчитались бы ни с чем, даже с обнаруженным случайно бриллиантом со всеми к нему сокровищами, имевшимися дома. Мужчины не могли смотреть в глаза женщинам, а те не знали, куда девать себя от бессилия. Несколько раз вместе с русскими солдатами сотник с сыновьями посещал чеченские аулы на левом берегу Терека и возвращался оттуда подавленным еще больше. Ответ был один — похищенного казака никто в глаза не видел, а Муса ушел в горы с отрядами имама Шамиля. Ощущались и последствия набега, во время которого глава семьи порубил всех до единого плененных казаками разбойников, теперь даже мирные горцы старались объезжать усадьбу Даргановых стороной. Назревал новый конфликт, казаки выставили по периметру станицы дополнительные посты, связав их верховыми вестовыми, у подворья сотника дневал и ночевал казачий патруль. Сам Дарган тоже не мог простить себе мимолетной слабости, терзаясь тем, что если бы не уничтожил взятых в полон абреков, то давно обменял бы их на младшего сына, и Петрашка бы уже уехал продолжать учебу в Москве.

Но жизнь в доме, как и снаружи его, продолжала катиться своим чередом, пришла пора Захару одному отправляться на учебу. Он противился упрекам родителей, гнавших его в Санкт — Петербург, в первую очередь понуканиям матери, считая себя виновным в исчезновении брата. После приказа, поступившего от атамана Кавказского линейного войска, станица опустела едва не в половину — вместе с русскими полками часть казаков ушла в поход, в который войсковое начальство решило не брать Даргана со старшим сыном. Остальные станичники старательно несли службу на кордонах и в секретах. Набеги абреков не прекращались ни на один день, они даже усилились в связи с ослаблением военной силы по всей Кавказской линии от Кизляра до Моздока. Ко всем неурядицам добавился сезон дождей, принесший с собой промозглую погоду, окончательно испортивший настроение.

В один из вечеров вернувшийся с кордона Захарка поставил винтовку в угол, сбросив мокрую бурку на лавку, стряхнул с папахи воду и подсел к перебиравшему упряжь отцу. За небольшой отрезок времени после исчезновения Петрашки он превратился в настоящего джигита с прожаренным солнцем, обветренным лицом, с потемневшими усами и отросшей светлой бородой. Он сутками не вылезал с казачьей заставы, удивляя всех своим упорством. Правая рука его постоянно ласкала рукоять кинжала, за поясом торчал пистолет и можно было не сомневаться, что оружием средний из сыновей овладел в полной мере. Вошедший следом за ним Панкрат молча прошел в свою комнату и там начал переодеваться в сухую одежду, размолвка между братьями еще не угасла, но службу они несли вместе. Заметив рядом с собой Захарку, Дарган поднял вверх здорово поседевшую голову:

— Снова о Петрашке никаких известий, сынок? — в первую очередь спросил он у него.

— На этот раз разведать кое-что удалось, — принимая из рук мамуки кружку горячего чая, ворохнул белокурыми кудряшками средний из братьев. — Взяли горного чечена, он встречался с нашим кровником Мусой.

— И что? — сотник поспешно отложил сбрую. — Про парня, говорю, спрашивали?

— Спрашивали, батяка, но абрек сказал, что в высокогорных аулах рабов из пленных русских с казаками и другими нациями достаточно, — студент отхлебнул из кружки. — В равнинных селениях тоже, но в них держать заложников опасно из-за частых проверок царскими патрулями.

— Это мы без него знаем, — перебил Дарган. — Ты скажи, по нашему делу хоть какая-нибудь зацепка объявилась?

— Горец утверждал, что в селении Цахтуры он сам видел похожего на меня заложника, тот казак принял мусульманскую веру и был приставлен чабаном к отаре.

— Им сбрехать, что воздухом подавиться. Цахтуры… я про этот аул что-то слышал, — сотник посмотрел на среднего сына. — А где находится то селение?

— За перевалом, на склоне горы со снежной вершиной, она от нас видна как на ладони, только со всех сторон окружена хребтами.

Дарган задумчиво огладил бороду, вытащил из кармана чинаровую трубку без табака, когда он волновался, то всегда тянулся к ней.

— Петрашка похож на тебя мало, младший копия мать, только глаза темные, — начал он рассуждать как бы с самим собой. — Но это если присмотреться, а издаля вы сыновья от одних родителей.

— Я на Панкратку тоже не смахиваю, он вообще почти русый, — пожал плечами Захарка — А секретчики с кордона нас всегда путают.

— Ежели папахи пониже надвинуть, то близнецами станете, — усмехнулся сотник. — Глазами с губами вас наделила мамука, а носами с подбородками я, только цвет глаз не голубой, а темный, как у предков со стороны вашей бабуки.

— Мамука рассказывала мне так-же.

— Но дело не в этом, если абрек видел Петрашку издаля, то мог заметить и вашу схожесть.

— Батяка, они с бандой проходили по склону горы, а тот казак как раз чабанил.

— А почему горец решил, что чабан казак?

— На нем была наша одежда.

— Вы того абрека в комендатуру спровадили?

Захарка повертел кружку в руках, поставив ее на лавку, отвернул голову:

— Ты же знаешь, с тех самых пор мы пленных не берем.

Из своей комнаты вышел Панкрат, присел по другую сторону от отца, Аленушка тут-же сунула ему тоже кружку с чаем:

— А ты что скажешь? — повернулся к нему Дарган.

— Надо идти выручать Петрашку, — спокойно отозвался хорунжий.

— Откуда известно, что это ваш брат?

— В том ауле не один казачий чабан, с недавних пор Шамиль сделал из него неприступную крепость с крупным гарнизоном, приказал пригнать заложников и обратить их в мусульманскую веру. Кто отказывался, тем перерезали горла, остальные согласились воевать против русских на его стороне.

— Вот почему про аул Цахтуры мало разговоров, и отчего Муса не требует с нас выкупа — с него самого шкуру давно спустили, — машинально трогая пальцами рукоятку кинжала, протянул сотник, поднял на сыновей подернувшиеся тревогой глаза. — Однажды я ходил по той тропе через перевал, когда на туретчину призывали, и тот аул среди гор наблюдал. Место дикое и уединенное. Если Петрашка там, то путь к нему не близкий и опасный, ко всему, он вряд ли станет принимать басурманскую веру. Но если Муса намекнул Шамилю, что за казачка можно запросить большой выкуп, то сын должен быть еще живой.

— Я тоже об этом подумал, — Панкрат взбунчил густой чуб. — Одна незадача, русские полки ушли в Турцию, а нам самим ту крепость не одолеть.

— Русские, как все великие нации, маленьких крепостей не замечают, — с печалью в голосе сказала прислонившаяся к дверной лудке Софьюшка, она с самого начала разговора навострила уши. — Вряд ли войсковое начальство дало бы разрешение на штурм этого аула, думаю, и сейчас полки просто обошли его стороной.

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь болтовней меньшего пацаненка, с которым возилась жена Панкрата Аленушка. Несмотря на царское имя — Павел — тот пачкал штанишки за милую душу, не уступая в этом деле ни одному казачонку. За окном который день подряд лил дождь, тугие струи стучали в окна, хлестали по стенам, под сваями журчали мутные потоки воды.

— Самая та погодка, — вдруг хлопнул себя по коленям Дарган, вскинув голову, подкрутил литые усы. — Собирайтесь, сыновья, пришла пора Петрашку из неволи выручать.

— В такую непогоду! — ахнула Софьюшка, из комнаты выглянула встревоженная как птица жена старшего сына.

— Не впервой нам грязь месить, да не своими, мать, ногами, — сказал как отрубил хозяин дома. — Кони у нас добрые, недаром вся округа на них засматривается…

По обеим сторонам узкого ущелья вздымались отвесные скалы, затянутое тучами небо между ними казалось подброшенным вверх серым пояском, снятым с талии горянки. По дну гремел камнями разбухший от ливней ручей, кони прядали ушами, стараясь стряхнуть обильную влагу, заодно уловить незнакомые звуки. Ехавший на кабардинце во главе группы Дарган внимательно присматривался к нависшим над тропой выступам, к горным складкам, за которыми могли незаметно разместиться разбойничьи секреты, но делал он это больше для порядка. Впереди на добрых лошадях трусили двое молодых казачка, упреждавшие любое проявление или движение живности за валунами. Небольшой отряд из прошедших проверку боями станичников рысил по ущелью с раннего утра. Сотник здраво рассудил, что если ночью они переправятся на правый берег Терека и незамеченными доберутся до горных круч, то по такой погоде засады у входа в ущелье может не оказаться. Так оно и вышло, склоны перед расселиной оказались пустыми. Теперь нужно было как можно дальше проскочить вглубь занятой противником территории и уже возле самого селения Цахтуры обсудить план дальнейших действий.

Усыпанная камнями тропа поднималась в гору все выше. К обеду грохот ручья остался далеко внизу, а над головой по прежнему нависали неприступные скалы. Тропинка ужалась до такой степени, что одной ногой всадники задевали шероховатые стены ущелья, а другая у них качалась над пропастью. На одном из поворотов с крошечной площадкой в скале дозорные остановились, вид у казачков был непривычно растерянным. Дарган приказал станичникам спешиться, чтобы осмотреться вокруг.

— Батяка, правильно ли мы идем? — решился задать вопрос Захарка. — Может, абреки уходят от погони другой дорогой?

Панкрат посмотрел на брата и криво усмехнулся, он ничего не сказал, зато Дарган ткнул пальцем на размытую дождем кучу лошадиного навоза под ногами, от которой остались лишь зеленые пятна с непереваренными семенами:

— По твоему, это орлы навалили? — вопросом на вопрос ответил он. — Думаю, тропа сузится еще, места на ней останется лишь конское копыто поставить, а потом откроется перевал, за которым прячутся усаженные деревьями с неопавшей листвой склоны с тем самым селением на них. Зимы в тех местах почти не бывает, неприступные горы задерживают холода с равнин.

— Ты уже бывал там, батяка?

— В далекой юности, когда к османам ходили, но в сам аул мы не заглядывали, а прошли по низине мимо — дюже высоко он находился. Об этих местах я слышал больше от захваченных в плен абреков, они грозились отправить меня туда и заставить на себя работать. Может быть, с вашим братом чечены так и поступили, — Дарган затянул посильнее подпругу под брюхом коня, продолжил объяснения. — Если бы я не знал, как туда попасть, я бы не беспокоил своих боевых товарищей. А теперь нам дороги назад нет — только вперед.

Скоро тропа по настоящему обернулась в подвешенную над бездонной пропастью серую ленту, усыпанную каменным крошевом, казалось, она начала прогибаться, одновременно стараясь выкрутиться из-под ног. Кони выворачивали глазные яблоки, судорожно взвизгивали, но продолжали идти след в след за людьми. Посеченные саблями, побитые пулями, они привыкли ко всему. Казаки молча оглаживали их морды, пихая в губы куски прихваченного с собой пахучего хлеба. Так продолжалось до тех пор, пока лента не взбежала на заледенелую вершину горы, дальше бег ее обрывался крохотной площадкой с перекинутым на другую половину скалы шатким деревянным мостиком из жердей, во многих местах перевязанным веревками и обыкновенной лозой. Над головой бесновалось косматыми тучами небо, под ногами разверзлась бездонная пропасть, вокруг изредка выныривали из темноты черные пики угрюмых скал. Но прямо по ходу, далеко внизу как под водой, сквозь пелену из снега зеленели листьями небольшие сады, виднелись конические трубы над плоскими крышами саклей, изумрудом стелились альпийские луга с белыми пятнами овечьих отар. А еще дальше небо закрывали снежные стрелы недосягаемых горных пиков, туда дороги человеку не было. Казалось, открывался совершенно другой мир, неизведанный и сказочный. Здесь же, на площадке, лица казаков стегала злая ледяная крупа, тучей клубившаяся вокруг. Дарган в который раз нащупал в конской гриве оберег, с силой потер его между пальцами, он твердо знал, что талисман и в этот раз принесет казакам удачу.

— Панкратка, пойдешь первым, — подозвал атаман старшего сына, кивнув на ненадежный мост, с сомнением огладил бороду. — Сдается мне, что Захарка был прав, когда задавал вопрос про другую дорогу, эта тропа предназначена только для ухода от погони.

— Согласен, батяка, вряд ли кто осмелится потащиться по ней за абреками, оттого они всегда оставались неуязвимые, — Панкрат прикинул расстояние до другой скалы, сощурил глаза. — А на той стороне, кажись, дорога пошире.

— Тогда не будем долго гутарить. Вперед.

За мостом стежка действительно превратилась в наезженную лесную тропу, спускаться по ней стало не так опасно. Когда обогнули отвесный уступ, погода начала меняться на глазах, скоро вместо крупы пошел пушистый снег, а еще через некоторое время его сменил привычный за последние дни дождь. Когда путники приблизились к седловине, за которой аул на склоне ощерился сложенными из каменных плит стенами, вечернее солнце принялось ласкать их по летнему. Казаки скинули бурки, сложили их за седлами, на ходу проверили оружие, лишний раз подергав за подвижные части. Пришла пора готовиться к тому, за чем они пришли.

Высокогорное селение представляло из себя небольшую крепость, по бокам которой высились смахивающие на минареты древние башни, соединенные заборами из скальной породы. Внутри расположились сакли с единственной улицей между ними, с почти квадратной площадью посередине. Сейчас площадь оказалась пустой, но по улице ходили вооруженные до зубов люди, между ними сновали женщины и дети, к прогретым за день стенам жались седобородые старики. Снизу, по многочисленным тропкам, к крепости поднимались всадники, перед которыми тут-же открывались и сразу закрывались толстые деревянные ворота. В узких бойницах башен, похожих на родовые укрепления горцев, солнечные лучи изредка натыкались на блестящие металлические части, говорящие о том, что внутри находятся часовые. Дарган натянул поводья своего кабардинца, дальше спускаться по дороге открыто становилось опасно. Приказав казакам спешиться, он послал двоих из них на разведку, намекнув на то, что за валунами перед седловиной вполне возможно несет службу вражеский секрет. Вскоре один из разведчиков вернулся, доложил, что сотник оказался прав.

— А где твой напарник? — напрягся Дарган.

— Занял место секретчика, — поправляя на поясе кинжал, деловито отозвался молодой казак, пояснил. — Абрек стоял один и мы его сняли.

— По одному абреки в секрет не ходят, — нахмурился сотник. — А если вернутся его товарищи?

— Так нам же все равно в седловину спускаться, ко всему, от того валуна до отары овец рукой подать, и чабан при ней не из ночхоев.

Дарган ничего не ответил, молча взяв лошадь под уздцы, повел ее, стараясь держаться в тени, вдоль отвесной скалы, за ним потянулся весь отряд. Внизу было разбросано множество каменных обломков, между которыми бил крохотный ключ, окруженный сочным разнотравьем. В стороне распростерлось тело чеченского джигита в белой барашковой папахе, в рваной черкеске и в кожаных ноговицах, но на скопившиеся у сотника вопросы ответить он уже не мог. Панкрат поставил своего коня за огромный камень, забросил уздечку ему на холку, кабардинец сразу потянулся к траве.

— Батяка, я пойду проведаю того чабана, — указал он рукой на пасущуюся саженях в ста отару овец. — А вдруг он чего подскажет.

— Возьми Захарку, — коротко взглянув на старшего сына, приказал Дарган.

Захарка передал поводья своему дядьке Савелию, поправил за спиной винтовку, вместе с братом они скрылись в бесчисленных каменных лабиринтах.

Альпийский луг одним краем утыкался в россыпь камней у подножия горы, с которой они только что спустились, трава была такой сочной, что, казалось, скотина здесь никогда не проходила. Спрятавшись за уступом, Панкрат взялся наблюдать за присевшим на плиту спиной к нему чабаном, он с жадностью осматривал его одежду, стараясь разглядеть хоть какую-нибудь знакомую деталь, но рваный бешмет с шароварами из вонючей шкуры и такие-же подвязанные веревками чувяки могли принадлежать разве что осетинам или диким ногайцам. Захарка сопел рядом, ему не терпелось накинуть волосяной аркан на шею пастуху, затащить его за скалы и приняться расспрашивать про своего брата с обитателями крепости. Но старший из Даргановых медлил, покусывая сухой стебелек, он словно чего-то выжидал. Вскоре из-за пригорка объявился второй такой-же неряшливый пастух, рядом с ним трусили две лохматые кавказские овчарки, обе словно по команде повернули морды в ту сторону, где прятались братья. Как назло, ветер дул от ущелья, из которого вышел отряд.

— Замри, — шепотом приказал Захарке Панкрат.

Но совет не помог, один из псов вдруг сорвался с места и бросился к валуну, Панкрат едва успел размотать башлык и скинуть длинный конец на траву. Когда овчарка домчалась до него, он резко дернул башлык на себя, пес как завороженный сунулся за ним. Молниеносный удар кинжала в холку оборвал жизнь волкодаву, а Панкрат уже снова занимал выжидательную позицию. Захарка взял винтовку в руки, направил дуло на абреков.

— Не спеши, у этих чабанов какое-то странное поведение, — опять шепотом посоветовал ему старший брат, пояснил. — Мало того, второй волкодав тоже почуял неладное, а эта псина уже умная.

— Ну и что? — не понял Захар.

— А то, без хозяина он теперь никуда не двинется, даже если тот начнет его заставлять, значит, придется ждать обоих. А если ты стрельнишь, собака бросится не к нам, а побежит в аул, тогда нам отсюда не уйти.

Наконец хозяин собак как бы обратился к не реагирующему ни на что вокруг чабану, сказав несколько слов, он направился к валунам. Скорее всего, это был или старший пастух, или обходчик постов. Панкрат как в первый раз бросил приманку на землю, показал напарнику глазами, чтобы тот приготовил волосяной аркан. Захар отставил ружье, взял в руки скрученный из конского волоса тонкий канат. И все повторилось по кругу. Вторая овчарка тоже рванулась за концом башлыка, а ее хозяин, заметив мелькнувший под камень белый хвост, вытащил саблю и на полусогнутых ногах сам просунул голову в подставленный средним братом аркан. Скорее всего он посчитал, что волкодав ринулся за лисицей и решил ее тут-же освежевать. Затянув петлю покрепче, Захарка сунул ему в рот пучок травы, затем отобрал оружие, другим концом связал абреку руки и в ожидании дальнейших действий посмотрел на Панкрата.

— Посторожи его, я сам к пастуху схожу, — ногами задвигая в расщелину собачьи трупы, хорунжий вытер лезвие пучком травы.

В руках у Захарки снова оказалась винтовка, он взвел курок, неспешно навел мушку на белую папаху чабана, тот продолжал сидеть в том положении, в каком обнаружили его братья. Взятый в плен чеченец затих под ногами на острых каменных осколках, он понимал, что жинь его зависит теперь от расположения духа станичников. Солнце закатывалось за серебряные вершины гор, отара овец медленно покидала объеденный участок луга, оставляя на коричневой почве черные катухи. Панкрат водяным полозом проскользнул до камня, приготовив свой аркан, он собрался уже накидывать его на голову странно застывшему в одной позе чабану, когда вдруг заметил вокруг его шеи рваную рану. В первый момент он не смог сообразить, что здесь произошло, потом увидел, что сгустки крови из надреза запеклись, они успели потемнеть. Значит, убийство произошло не сегодня, а по меньшей мере пару дней назад. Пастух опирался плечами на деревянные подпорки из карагачевых сучьев, руки доставали до земли, видно было, что перед этим его здорово мучили — лицо представляло из себя засохшую кровавую маску. Узнать, к какой нации или народности он принадлежал, не представлялось возможным, лишь за воротом бешмета на кожаном шнурке покачивался маленький железный крестик. Подхорунжий молча перекрестился, пригнувшись, побежал за укрытие, грубо рванув за шиворот взятого в плен разбойника, поволок его за собой, не замечая, что носом тот сшибает на пути все каменные выступы.

Дарган устроил за самым большим из валунов подобие наблюдательного пункта и теперь со вниманием следил за жизнью в крепости. Когда с добычей появились сыновья, он оставил укрытие, присел на плиту в центре временного бивуака.

— Тот чабан оказался с перерезанным горлом, — бросая на камни абрека, раздраженно вытер пот рукавом черкески Панкрат. — Он был христианином, на груди висел железный крестик.

— А это кто? — кивнул на связанного абрека сотник.

— Этот джигит был навроде смотрящего, он бродил с собаками от отары к отаре.

— Мертвых чабанов, что-ли, проверял?

— Не знаю, может тот пастух был приманкой, или его убили за веру и оставили в таком положении в пример другим.

Дарган задумчиво постучал концом ножен по камням, затем всмотрелся в брошенного перед ним на траву абрека.

— Знакомая морда, — вдруг встрепенулся он, казаки разом повернулись на его возглас. — Это чабан из правобережного аула напротив нашей станицы.

— А как он здесь оказался? — подался вперед дядька Савелий, наклонился над чеченом. — И правда Заурка, он приходил к нам торговаться за баранов-мериносов. Вот нехристь, на два фронта работал — и баранов своим перепродавал, и для русских полков был проводником в горах.

— То-то они из похода до сих пор не вернулись, — звякнул шашкой о валуны кто-то из казаков.

Связанный абрек забился в волосяных петлях, заросшее черной щетиной лицо его исказилось от страха и ненависти.

— Развяжите его, теперь он никуда от нас не уйдет, — приказал сотник. — За этим разбойником тоже должок числится, он извернулся из нашего табуна увести пяток породистых дончаков.

— Это не я, Дарган, русские полки ушли на Эрзерум и Трапезунд, проводниками у них были сваны, они пришли к нам через перевал, — избавился наконец от пучка травы во рту чечен. — И лошадей твоих я не уводил, это дело немирных из аула Ца Ножай за поворотом Терека, твоих дончаков они угнали к себе.

— А ты, мирный, навел их на мой табун, — веско сказал Дарган, недобро прищурился. — Должок платежом красен, Заурка, если не станешь сейчас говорить, пойдешь к праотцам чакан для крыш заготавливать.

— Что ты хочешь узнать, Дарган? Я все скажу.

— Ты видел среди пленных моего сына Петрашку?

— Я твоего сына не видел, говорили, что, как и другой твой сын, он учится у неверных в Москве.

— Разве Муса не делился с вами информацией? — недоверчиво покосился на бандита сотник. — Ваш главарь взял его в плен и угнал сюда.

— Муса тут никто, его могут убить за малейшую провинность, как любого из нас.

— Хорошо, а где держат заложников?

— В подвале дальней башни, отсюда с левой стороны, но иногда им позволяют пасти овец.

— Тем, кто принял вашу веру, — добавил молчавший до сего времени Панкрат. — А если даже и стал мусульманином, но спрятал на шее крестик, тому все равно перерезают горло, в назидание остальным.

— Случается и так, — угнул подбородок чеченец, понимая, что здесь отпираться бесполезно.

— Кто в крепости главный и сколько в ней насчитывается гарнизона? — сдерживая бешенство, продолжил допрос Дарган.

— Про главного ты уже знаешь, это наш третий имам Чечни и Дагестана Шамиль, — поспешно проглотил обильную слюну абрек. — А воинов никто не считал, они собираются со всего Большого и Малого Кавказа, и даже с равнин, потому что имам объявил русским газават.

— А почему он решил сделать ставку здесь, а не в своем родном ауле Гуниб? — не сводил с пленного пристального взгляда сотник.

— Потому что заоблачный Гуниб далеко, а здесь и центр восстания, готовый для ответного удара по неверным, и защищенный горами оазис с теплым климатом.

— Тут как раз правда, сюда мы добрались с трудом, — поддакнул стоявший за спиной командира отряда есаул Гонтарь. — А есть к вам еще какие дороги?

— Этого я знать не могу, — завилял зрачками чеченец. — Сюда я попал как и вы, по тропе над ущельем.

— Как можно незамеченными проникнуть в крепость? — не стал ходить вокруг да около Дарган. — Слабые места в ней есть?

— Об этом может поведать только сам имам, — закатил глаза под лоб абрек. — Я могу сказать лишь одно, что если вы и попадете вовнутрь, вас все равно порубят на куски, потому что воины аллаха знают друг друга в лицо.

— Даже тех из них, которые по зову Шамиля только что примкнули к вам? — ухмыльнулся сотник, махнув рукой по направлению к склону, по которому группами и поодиночке продолжали подниматься вооруженные горцы. Поставив шашку между ног, он подвел черту. — Ты ничего нам не рассказал, Заурка, а то, о чем поведал, мы знали без тебя. Про крепость решил не молчать потому, что мы уже здесь, про подвал не сбрехал в уверенности, что за стены мы никогда не попадем, а про дороги со слабыми местами в укреплениях промолчал.

— Но я и правда ничего не знаю! — воздел ладони вверх абрек, он все еще надеялся на то, что ему сохранят жизнь.

— В распыл, — коротко приказал Дарган.

Казаки мигом подцепили бандита с обеих сторон, поволокли за валуны. И вдруг визжавший от страха абрек выгнулся дугой, ударил изо рта клубками пены:

— Поганые гяуры, вы расплодились как презренные шакалы и вам все мало. Вы свое еще получите, — задохнувшись от ярости, зарычал он. — Даже на том свете я буду мстить вам как бешенным собакам…

Один из казаков надавил ему на затылок, второй скользящим ударом шашки снес неправильной формы голову. Сухопарое тело пару раз взбрыкнуло ногами и все кончилось.

Ночь прошла в приготовлениях к нападению на крепость, вернувшиеся из разведки казаки доложили, что с наступлением темноты ворота все равно открывались навстречу прибывавшим горцам, каждый из входов находился под охраной примерно пяти человек. В самой крепости, на площади, не затухая горели костры, оттуда доносилась барабанная дробь со звуками дутара, азиатского струнного инструмента, или переделанной на свой лад, захваченной у русских гитары. Образовав круг, чеченцы носились друг за другом, через равные промежутки времени распадались на группы, устраивали бешенные пляски с гортанными выкриками. Можно было подумать, что люди в крепости не ведали про сон, они вели себя как члены дикого племени.

Ближе к утру Дарган принял окончательное решение, он оставил у входа в ущелье пятерых человек во главе со своим братом подъесаулом Савелием на случай, если абреки не обнаружат убитого часового на месте и поднимут тревогу, или если придется спешно возвращаться назад. Потом дал команду трогаться, укутанные концами башлыков по самые брови, станичники положили поперек седел приготовленные для стрельбы винтовки, поудобнее умостили за спиной заряженные пистолеты. Обмотанные тряпками копыта коней мягко ступали по густой альпийской траве, не слышно было ни звяка, ни стука, ни лошадиного фырканья — сотник решил раньше времени не тревожить присутствием группы ни одно живое существо. Впереди разместились казаки, хорошо знающие горские наречия, за ними следовали воины, умеющие стрелять без промаха, замыкали группу из пятнадцати человек силачи, способные свернуть рога быку. Но до самых ворот отряду никто на пути не встретился, лишь когда приблизились к башне, из бойницы показалось лицо абрека, держащего в руке зажженный факел:

— Аллах акбар! — крикнул он, сжимая в другой руке винтовку.

— Аллах акбар, — по татарски отозвался Захарка, считавшийся в семье Даргановых знатоком языков. — Дар эс салям алейкум, уважаемый.

— Ваалейкум эс салям. Откуда вы, братья?

— Мы кабардинцы, из Баксана, что под горой Эльбрус, пришли по зову предводителя всех горцев имама Шамиля на священную войну против неверных.

— Да продлит аллах его жизнь, вы настоящие правоверные мусульмане. Кабардинцы к нам еще не приходили, — обрадовался часовой, обернувшись назад, отдал какое-то приказание, затем продолжил. — Вы соблюдаете законы шариата?

— Да, мы сунниты. Аллах велик и мы свято чтим законы, по которым он повелел жить всем правоверным.

— Вы принимаете провозглашенный имамом Шамилем газават против неверных? — дозорный продолжал с пристрастием допрашивать верховых, из которых ни один не говорил по кабардински, в том числе сам Захарка. Расчет строился на том, что сами кабардинцы под русским давлением давно утихомирились, а чеченцы, как и дагестанцы, признавали только свой язык и русский, как средство общения со всеми.

— Мы потому и пришли под зеленое знамя ислама, что как один против насаждаемых русскими порядков.

Часовой скрылся внутри башни, через несколько мгновений за тяжелыми воротами загремели железные засовы, створки скрипуче распахнулись и показалась освещенная несколькими факелами не широкая улица высокогорного аула, ведущая на центральную площадь.

— Дорогие гости, мы рады вам, нашим братьям по вере, — прижимая руку к сердцу, сказал один из привратников. Отступив в сторону, он показал рукой вдоль дороги. — Проезжайте до площади, там вы найдете еду и питье, там вас встретят джигиты со всего Кавказа.

Отряд казаков шагом проехал мимо воротных столбов, когда створки закрылись за последним из всадников и абреки вновь собрались укрыться в стенах башни, спрятавшийся в середине Дарган поднял руку. Замыкавшие шествие станичники завернули лошадей назад и с маха опустили шашки на головы ослепленных пламенем факелов дозорных. Бросок был настолько дерзким и быстрым, что никто из абреков не успел прикоснуться к своему оружию. Панкрат спешился, юркнул в узкий проход башни, внутри которой вела наверх узкая лестница, но на смотровой площадке тоже не оказалось никого. Он спустился вниз, подобрав одну из чадящих смоляных чурок, посветил под лестницу, заметил в каменном полу накрытый деревянным щитом круглый вход в яму. Обычно кровники, державшие многомесячную осаду, складывали в таких погребах продукты питания. Станичники в это время рассредотачивались с обеих сторон ворот, в темноте изредка поблескивали лишь длинные дула винтовок. К хорунжему присоединились еще несколько молодцев, вместе они сдвинули дубовый щит, сунули факелы в отверстие, В носы ударила густая вонь, смешанная с запахом гнили. То, что высветилось в пляшущем пламени, описанию не поддавалось, на дне колодца прижимались друг к другу не меньше десятка истощенных людей, одежда на них превратилась в лохмотья, на ногах и запястьях отсвечивали железные кандалы.

— Есть тут кто живой? — крикнул в глубину Панкрат.

Тишина была ответом на его призыв, никто из заложников не подумал пошевелиться. Хорунжий развязал под горлом тесемку от бурки, чтобы легче было дышать:

— Мы казаки, мы христиане по вере, нас бояться не след.

Тряпье разом расшвырялось, показались бледные лица, обтянутые синей кожей, кто-то из станичников уже опускал в дыру служивший лестницей ствол дерева с выступами от сучьев. В него вцепилось сразу несколько костлявых рук, раздалось хриплое рычание. Пакрат снова нагнулся над входом:

— Петрашка, ты здеся?

— Если ты ищешь казака из станицы Стодеревской, то его перегнали в башню на другом конце крепости, — ответил перебиваемый кашлем сиплый голос. — А нас тут держали на случай осады.

— Мы должны были служить живым щитом, — торопливо дополнил сообщение сиплого его сосед.

На поверхности показались первые заложники, на которых невозможно было смотреть даже в свете нестойкого пламени от факелов. Когда последний из них перевалился через обнесенный камнем край колодца, Панкрат на всякий случай посветил по углам ямы, затем подтолкнул освобожденных к воротам, уже раскрывавшимся навстречу зарождающейся заре.

— Идите прямо, никуда не сворачивайте, — отдал он приказ призракам. — Как дойдете до валунов у основания горы, вас встретят наши люди и помогут переправиться через горы. Цепи несите в руках, чтобы не звякали, их разобьют там же.

— Все сделаем, как ты велишь, спаситель ты наш, — заголосил было кто-то из доходяг.

Подхорунжий разом взметнул шашку над его головой:

— Срублю и не задумаюсь, — по звериному прорычал он, оглянувшись на близкую площадь.

Но угрожающий замах блаженного не испугал, наоборот, заставил его еще выше задрать жидкую бороденку:

— Вот мы и дождались казачков-освободителей, уже они здеся… — тонким голосом закричал он.

Закончить вопить ему не дали сразу несколько человек, они накрыли провокатора рваным бешметом, пропихнули ему в рот кусок тряпки. Дернувшись пару раз, тот затих навсегда.

— Это татарин, — негромко пояснил один из заложников. — Решил подать абрекам сигнал, чтобы ценой наших жизней добыть себе свободу.

— Вот… чертово племя, — Панкрат крутнул головой, вложил шашку в ножны и резко скомандовал, — Трупы побросайте в колодец, чтобы следов не осталось. — Затем отыскал глазами того, кто проинформировал его о брате, жестко спросил. — Кто ты и откуда?

— Я казак Никита Хабаров из станицы Ищерской, три года назад под крепостью Грозной попал в заложники, — несмотря убогость внешнего вида, четко отрапортовал освобожденный. — Пленили меня разбойники из банды Дени, который из Зелимханова тейпа, что находится в ауле Гудермес.

— Откуда ты знаешь подробности? — вмешался в диалог есаул Гонтарь.

— На одной земле живем, — не стал вдаваться в разъяснения казак.

— Ты говорил, что Петрашку перевели в подвал под другой караульной башней, — продолжил дознаваться Панкрат.

— Ты его брат? Здорово похожи, — присмотрелся ищерец, не дожидаясь ответа, пояснил. — Казака почти месяц держали с нами, даже на работы выгоняли, а потом с еще двумя непокорными заточили в зиндан для смертников.

— Подвалы с заложниками под всеми угловыми башнями, или зинданы есть и в ауле?

— Этого я сказать не могу, брат казак.

— А где находится тот зиндан для смертников? — напрягся Панкрат.

— На противоположном краю крепости, точно такая же башня, как эта, стоит напротив потайного входа в пещеру, через которую можно попасть сразу в пойму Терека. Та пещера проточена подземной речкой.

— Она сквозная?

— Да, но весной и осенью заполняется водой.

— А как еще можно проникнуть сюда?

— Через Пандорское ущелье в Грузии, в нем живут тоже чечены. Или с выходом на Крестовый перевал, но эту дорогу знают только проводники из горных чеченов и сванов.

Панкрат покусал конец длинного уса, зыркнул глазами вдоль улицы, он обдумывал, как ловчее перебраться на другую сторону аула. Если снова выехать из крепости и пуститься вдоль стены, то придется опять проходить проверку на следующих воротах, к тому же неизвестно, что может произойти во время пути — утренняя заря успела выбросить первый розовый лепесток над черными вершинами гор. А если отряд прогарцует по середине улицы, то каждый абрек имеет право задать казакам наводящий вопрос.

— Возьмите меня с собой, — вдруг запросился ищерец. — Меня выводили на работы и я здесь знаю каждую лазейку.

— С кандалами на руках и ногах? — с сомнением качнул папахой хорунжий.

— Дырки на них разболтались, я зайду в сторожку и, чтобы не было шума, там их разобью.

Станичники уже закрывали ворота за пропадающими во тьме заложниками, Панкрат подозвал к себе урядника, втроем они шмыгнули вовнутрь опустевшей башни. Через несколько мгновений казаки вышли, за ними спешил, усердно растирая руки и ноги, наливающийся казачьей дерзостью ищерец. Кто-то успел сунуть ему в руки баклажку с чихирем и большой ломоть каймака.

Пока разведчики рыскали в поисках обхода забитой абреками площади, Дарган в который раз прокрутил в уме придуманный на ходу план, получалось, что лучшего изобрести уже не получится. План предусматривал взамен убитых часовых оставить у башни пятерых казаков на случай, если вылазка раскроется раньше срока. Они должны были отвлечь внимание противника от исполнения отрядом главной задачи, кроме того, если основная группа не сумеет пройти через аул незамеченной, их заботой опять являлось наделать грома посильнее, чтобы притянуть к себе как можно больше вражеских сил, будто в крепость прорвалось не меньше полка русских войск. После того, как враг замечется по аулу, пытаясь определить, с кем имеет дело, группам следует одновременно покинуть крепость, пустив коней в намет по направлению к ущелью, где их возвращения дожидается подъесаул Савелий. В заоблачных высотах, когда абреки растянутся в цепочку и окажутся на виду у казаков, тропу легче будет защищать. Во главе добровольцев нужно поставить опытного станичника, у которого в самых жарких схватках голова всегда была холодной. Выбор пал на Черноуса, с которым Даргану не раз приходилось брать французские с турецкими укрепления. Приняв окончательное решение, сотник разделил отряд на две неравных части и отдал распоряжение приступить к действию.

За саклями пройти на другой край крепости не получилось, стены хижин с заложенными камнями проходами представляли из себя тот самый неприступный бастион, который можно было взять лишь с применением артиллерии. Не теряя времени, Дарган решил повести большую часть отряда через площадь, тем более, как предупредил освобожденный казачок, караул на воротах должен был скоро поменяться. Снова станичники выстроились в том порядке, в каком вступили на вражескую территорию. Улица по прежнему была залита темнотой, по бокам чернели низкие дома с плоскими крышами, ни собачьего лая, ни овечьего блеяния. Наверное овец загоняли на подворье только с наступлением холодов, а псы привыкли к постоянному передвижению всадников. В одной из этих хижин находился имам Дагестана и Чечни Шамиль, но отличить в которой, не представлялось возможным. Телохранители главаря горских народов или скрывались в комнатах вместе с ним, или вождь был настолько уверен в преданности своих воинов, что не считал нужным выставлять наружную охрану. Не интересовал имам и казаков, для них важнее была судьба сына станичника Даргана, уважаемого всеми. По закону взаимовыручки на Кавказе жили все большие и малые казачьи общины, поэтому за студента Петрашку они без долгих уговоров отправились в логово врага, осознавая, что живыми могут не вернуться.

Неожиданно от одной из хижин отделились двое верховых, черные силуэты их закачались перед отрядом, держа направление к центру аула. Правый из джигитов держал в руках горящий факел, когда свет от него упал на его спутника, у Панкрата невольно дрогнуло сердце — абрек был без ноги. В этот момент горец обернулся, пристально всмотрелся в темноту улицы с мягко ступающей по ней группой всадников. Мужественное лицо его с надменным выражением показалось знакомым, оно было копией кровника семьи Даргановых, главаря разбойников Мусы. Казак дотянулся концом нагайки до сотника, молча кивнул тому на верховых. Дарган тут-же подобрался, внимательно осмотрелся вокруг на случай непредвиденной ситуации. Бежать было некуда, раствориться во тьме не получилось бы тоже. Путь, как и решение внезапно возникшей задачи, оставался один — в случае необходимости первыми успеть срубить невольных свидетелей казачьей вылазки, отомстив за всех униженных, в том числе и за Петрашку. Между тем абрек отвернулся, спросил о чем-то у товарища, видимо, получив удовлетворивший его ответ, перестал проявлять интерес к едущим сзади.

— Это Муса, — стараясь не настораживать станичников, тихо сказал отцу Панкрат. — Батяка, на ловца и зверь бежит.

— Он самый. Только с расправой торопиться не станем, — так-же негромко осадил сына отец. — Будем надеяться, что на сегодня очередь до него еще не дойдет, иначе добраться до Петрашки нам не удастся.

Перед самой площадью двое верховых завернули в какой-то тупик и пропали в темном дворе сакли. Отряд прогарцевал дальше, никто из станичников даже ухом не повел в ту сторону.

Вскоре открылся освещенный кострами край просторной площади, на которой продолжали греметь барабаны и звучала отрывистая музыка. Но ритм ее, вначале дикий и воинственный, заметно спал, многие джигиты, потягивая из кружек виноградное вино, улеглись на разостланных по периметру бурках. Рядом с ними опустили морды в узкие торбы строевые кони. Лишь в центре махали руками и частили ногами несколько танцоров, подбадриваемые немногочисленными зрителями. Дарган замедлил ход коня, он решил провести отряд мимо горцев так, чтобы не вызвать малейшего подозрения, он с детства знал, что змея обращает внимание только на суетливые движения. Это почти удалось, лишь некоторые из джигитов оборачивались на мягкий стук обмотанных тряпками копыт, скорее всего, в головах у них проскальзывала мысль о том, что группа воинов не вошла в крепость, а уходит из нее в разведку. Площадь неторопливо разворачивалась перед казаками, от костров в темное небо улетали бесчисленные рои гаснувших на лету искр. И вдруг один из разбойников вскочил на ноги, выбросил руку в обычном приветствии:

— Аллах акбар, — с нетрезвыми нотами в голосе выкрикнул он.

— Аллах акбар, — отозвался Захарка, стараясь интонацией дать понять, что на разговоры нет времени.

— Присоединяйтесь к нам, братья мусульмане, в бурдюках еще много вина, — не унимался абрек, задремавшие было воины стали отрывать головы от бурок.

— Спасибо, джигит, но впереди у нас долгая дорога, — не останавливаясь, как можно вежливее отверг предложение Захарка.

— Кто вы, правоверные? И куда держите путь?

— Мы кабардинцы, едем на угодный аллаху промысел.

Пьяный джигит прижал ладонь ко лбу, развернувшись на месте, радостно крикнул что-то вглубь площади. Оттуда долго не отзывались. Казалось время остановило свой бег, утренняя заря прекратила выбрасывать новые розовые лепестки, а крупные звезды перестали бледнеть. Пальцы казаков взялись привычно ласкать гладкие ручки пистолетов и шашек, каждый из них невольно принялся отыскивать глазами первую свою жертву. Это было несложно, потому что горцы заполнили всю площадь, покрыв ее плотными рядами. Дарган подумал о том, что когда начнется паника и абреки бросятся к своим лошадям, отряд все-таки успеет доскакать до противоположных ворот. Но там его, к сожалению, будут ждать упрежденные выстрелами охранники на башне, они постараются сделать так, чтобы казаки не скоро открыли дубовые воротные створки. Да и надеяться на то, что дорога до выхода из крепости окажется свободной, тоже не приходилось. Можно было не сомневаться, что в саманных саклях по обе стороны улицы предаются чуткому сну немало разбойников. Сотник намертво сцепил зубы и впился глазами в окликнувшего казаков пьяного джигита. Он решил в случае провала похода всю ярость и ненависть обрушить на него, загадав во чтобы то ни стало убить его первым.

Грозная тишина продолжала нарастать мощным валом перед бурей, видно было, что вслед за бодрствующими стали просыпаться остальные воины аллаха. Все они обладали звериным чутьем и замешкавшийся с ответом горец непроизвольно разбудил в них своим долгим молчанием природные инстинкты самосохранения. Наконец послышалось энергичное восклицание и тот, к кому обратились, громко произнес на русском языке:

— Нет, Руслан, кабардинцы не мои земляки, хотя мы живем бок о бок с ними. Нам, балкарцам, ближе карачаевцы, что по языку, что по обычаям, а кабардинцам подходят черкесы.

— Но вы тоже сунниты!

— Все мы братья, потому что аллах велик. Но не земляки.

Джигит с сожалением развел руками и приложился к плошке с вином, опустили головы на бурки и окружавшие его воины. Всадники облегченно перевели дыхание, Захарка переглянулся с отцом и старшим братом, они поняли, что давняя размолвка кабардинцев с балкарцами спасла жизнь всему отряду. Но расслабляться было рано, впереди, на фоне светлеющего неба, замаячили очертания очередной сторожевой башни. Не доезжая до нее саженей двадцати, Дарган подозвал к себе Захарку, жестко наставил, что надо говорить и как действовать. Панкрат теребил поводья рядом, отец давно передал ему все права на ведение боевых действий и теперь он не только прислушивался к его советам, но и сам прикидывал в уме, как ловчее убрать сторожей. Сбоку четырехугольного конуса с бойницами, сложенного из обточенных ветрами и водой булыжников, стояли несколько оседланных лошадей, возле ворот прохаживался всего один абрек. Заметив подъехавших всадников, он не спеша перекинул винтовку на грудь и расставил ноги.

— Аллах акбар, — выкрикнул заученный пароль Захарка.

— Аллах акбар, — отозвался часовой. — Куда путь держим, братья мусульмане?

— Шамиль послал нас на угодный аллаху промысел, мы решили пощипать русские военные обозы на левой стороне Терека.

— Это и правда богоугодное дело, русских в покое оставлять нельзя, — согласился абрек, подошел ближе. — А кто у вас стоит во главе отряда?

— Я командир, мое имя Дени, — выехал вперед широкоплечий Панкрат, показал нагайкой на ворота. — Открывай задвижку, уважаемый, нам еще надо успеть пройти дорогой пещеры, а на той стороне гор уже не одну неделю идут дожди.

— И это правда, — кивнул папахой часовой, направляясь к створкам, по обличью он смахивал на лезгина. — Все джигиты, которые возвращаются из походов, в один голос говорят, что таких дождей на земле наших предков еще не было. Вполне возможно, что пещеру успело залить водой.

В этот момент из входного отверстия в башне вышел еще один дозорный, по внешнему виду чеченец, подняв факел над головой, он присмотрелся к Панкрату:

— Я слышал, что командиром отряда назвался Дени, — с недоверием в голосе спросил он. — Из какого ты тейпа, уважаемый?

— Из тейпа Зелимхана, да будет благословен весь его род, который является основателем самого богатого в Большой Чечне аула Гудермес, — на ночхойском языке уверенно ответил хорунжий. — Что тебя насторожило, дорогой брат? Скажи, я развею твои сомнения.

Но вместо продолжения диалога чеченец вдруг обернулся назад и что-то крикнул в сторону башни, из дверей тут-же выбежали около десятка часовых с винтовками в руках. Отскочил от ворот и лезгин, не зная, как поступать дальше, перекинул ружье из руки в руку, дело принимало серьезный оборот. Заметив, как напряглись казаки, находившийся в центре группы Дарган тихо проговорил несколько слов:

— Не подавайте виду, что нас разоблачили, — ровным голосом сказал он. — Берите чеченов в кольцо, стрелять только в крайнем случае.

Не прикасаясь к оружию, стоявшие впереди станичники начали разъезжаться полукругом, они дружно загудели, словно проявляли недовольство их задержкой. Задние незаметно вытаскивали шашки из ножен, натягивали поводья и сдавливали ногами бока лошадям, готовясь бросить их вперед. Между тем, выразивший подозрение абрек направил винтовку на Панкрата.

— Джигита Дени из тейпа Зелимхана два дня назад убили русские, это произошло недалеко от Горячеводска, — жестко объявил он. — Ты подлый самозванец, откуда ты и кто ты есть на самом деле?

— Послушай уважаемый, кто тебе такое сказал и зачем ты переходишь на оскорбления? — развел ладони в стороны хорунжий. — Два дня назад под Горячеводском я действительно вел бой с неверными, но сумел вырваться и собрать новый отряд, чтобы отомстить гяурам за погибших товарищей.

— Какой дорогой ты поведешь своих людей? — оскалил зубы чеченец, видимо, он решил разоблачить самозванца до упора.

— Как и много раз, я проведу джигитов через пещеру, она имеет выход на заливные луга, почти к самому берегу Терека.

На некоторое время на пятачке перед воротами зависла напряженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием смолы на факелах в руках часовых. Небо на восходе светлело все сильнее, за стенами крепости уже можно было различить очертания хребтов, загораживающих вход в узкое ущелье, по которому отряд прорвался сюда. Еще немного и обман будет раскрыт полностью, потому что казачью оснастку нельзя было спутать ни с какой другой на Кавказе — что сбруи, что седла, что шашки отличались индивидуальностью. Медлить было нельзя, Дарган приготовился отдать очередное приказание, когда самый прозорливый из чеченцев сам ускорил себе конец, он расставил ноги и веско произнес:

— Джигита Дени из тейпа Зелимхана я знал лично, он был моим другом.

Как только в воздухе растаяли последние звуки гортанного голоса, сотник приподнялся в седле:

— Разойдись, — как бы посоветовал он загораживавшим дорогу всадникам.

Казачьи скакуны мигом расступились, в проходы ринулись воздевшие шашки над башлыками станичники, стоявшие первыми дозорные не успели направить винтовки в груди нападавшим, как попадали на землю с расколотыми черепами. Часовой, знавший главаря бандитов, выронил оружие, несколько клинков посекли его на части как куст чертополоха. Но задние горцы вскинули сабли вверх и оказали яростное сопротивление. Одни из них наставил ружье и нажал на курок, пуля ударила в лезвие шашки, выбив ее из рук потянувшегося к абреку станичника. Освобожденный из плена ищерец дрался как зверь, он первым бросался на врага и рубил его в куски. И все-таки оплошность была допущена, метавшийся возле ворот лезгин успел тоже выстрелить из ружья, слепой свинец угодил в лицо урядника Егорши. Тот прикрыл глаза ладонями, закачался в седле, стараясь удержаться на лошади. К нему подлетел старый воин Игнашка, схватив его коня под уздцы, потащил к воротам, возле которых возились сразу несколько человек. Под ногами у них катался еще живой часовой, но помешать он уже ничем не мог.

— Николка, распахивай створки, — не повышая голоса командовал Дарган. — Панкрат, ныряй в башню отыскивать лаз, Захарка, занимай со станичниками место на смотровой площадке. Как заметите абреков, дайте нам знак, а сами лупите по ним из всех пистолетов и винтовок.

Захарка кошкой слетел с седла и пропал в узких дверях, туда же бросились несколько молодых воинов, через мгновение под крышей башни раздался сдавленный вскрик, мускулистое тело в черкеске смачно шмякнулось под фундамент. Второй из сторожей предпочел спрыгнуть сам с высоты саженей в десять, он упал на крону дерева, перекувыркнувшись на ветвях, заковылял к зарослям кустарника. И пропал. За ним никто не погнался, каждый занимался своим делом. Казаки возились у ворот, Панкрат старался выдернуть из рук убитого абрека горящий факел, но тот уцепился за него намертво. Тогда хорунжий полоснул клинком по пальцам, подхватив дымящуюся деревяшку за черенок, сунулся в темноту каменного строения. Как и в первой башне, в полу было прорублено круглое отверстие, прикрытое дубовой крышкой, казаки отшвырнули настил к стене, сунули в яму пылающие головешки. И снова из колодца в носы им ударил плотный дурной запах, в глазах защипало.

— Петрашка!.. — стараясь задавить кашель в груди, крикнул в черноту Панкрат. — Братка, отзовись, это мы, Панкрат с Захаркой. И батяка с нами…

Снова жуткая тишина попыталась обложить факелы слоем вонючего воздуха и загасить их, языки пламени не освещали ни стен колодца, ни его дна.

— Где лестница? — хорунжий завертелся на месте, пытаясь всмотреться в углы.

— В той башне ее заменял ствол дерева с сучками, — подсказал кто-то.

— Волоки жердину сюда.

— Нету, Панкратка, ничего нету.

— Давайте веревку с узляками, я сам спущусь.

Несколько рук вцепились за один конец каната, а закрученную в круг бухту бросили в яму, но никто не услышал звука от падения ее на дно. Панкрат обхватил веревку ноговицами и заскользил вниз, изредка тормозя на узлах. Колодец оказался глубоким, каната едва достало, чтобы вторым концом коснуться мягкой почвы. Казак почувствовал, что начинает задыхаться, чтобы не потерять равновесия, он раскинул руки по сторонам. Наткнулся на покрытый слизью камень, под ногами чавкала земля, она прогиналась как живая. Казалось, на дне затаились полчища ядовитых змей, они ворочали скользкими телами, стараясь отползти в сторону и сделать бросок. Пространство вокруг по прежнему тонуло в непроглядной тьме.

— Братцы, спускай сюда факелы, — крикнул Панкрат.

Но то ли было очень глубоко и голос не долетал до верха, успевая осесть на сырых стенах, то ли воздух был настолько плотным, что не пропускал звуки, но толку от крика не получилось. Несколько раз хорунжий предпринимал попытки докричаться до станичников, ответом было лишь глухое молчание, да сыпавшиеся со смоляных чурок, гаснувшие еще наверху, тучи искр. Наконец Панкрат вспомнил, что у него есть серники, чиркнув одним по картонке, посмотрел вокруг и сразу прижался к камням. Со всех сторон на него уставились черепа со сползшей на плечи кожей, под ногами хлюпали внутренностями тоже человеческие останки. Казак схватился за канат, собираясь убираться из страшного места, когда внимание привлекло едва слышное восклицание. Он повернулся на звук и увидел прислонившегося к стене человека, на него тоже было страшно смотреть, но что-то заставило хорунжего придвинуться поближе. Заложник сидел в обществе еще двух доходях, видимо, брошенных в колодец вместе с ним, судя по раззявленным ртам, они были уже мертвы. А живой труп старался проглотить густой воздух, что-то знакомое было в его сползающем вниз облике. И вдруг Панкрат признал в нем младшего брата, издав рев смертельно раненного зверя, он сунулся в угол, серник потух, выпал из пальцев. Но казак успел подхватить Петрашку под плечи, в кромешной темноте подтащил его к канату. Наощупь обвязав веревку вокруг тела, сильно дернул за конец, брат сложился пополам, медленно поплыл к отверстию. Сколько прошло времени, Панкрат не помнил, но когда канат вернулся обратно и он очутился наверху сам, то упал на траву возле башни и долго не мог прийти в себя. Его всего колотило и выкручивало, до тех пор, пока не прозвучал голос батяки, призывавший станичников занять боевые порядки. Тогда Панкрат вытащил из-за спины пистолет, готовый вогнать пулю во лбы всем абрекам сразу, он взобрался на коня, чувствуя, как наливается первобытным бешенством все его существо.

А вокруг назревала свара, грозящая перейти в беспощадную бойню. Как только прозвучал первый выстрел, в крепости наступила тишина, второй гром заставил абреков заметаться по сторонам. Затем от воинов аллаха на площади прилетели нестройные вопли, вскоре они слились в единый гул. С каждым мгновением он нарастал, и наконец стронулся с места. Послышались стук копыт и громкие крики, предрассветный полумрак разорвали ружейные залпы, эти звуки катились к башне, грозя снести ее вместе с казаками. Захарка дождался, когда на улице показались передовые всадники, в следующее мгновение шум перекрыл пронзительный свист, подхваченный станичниками снизу. Со смотровой площадки ударили несколько винтовок сразу, им вторили ружья стоящих внизу. В порядках противника началась паника, задние ряды напирали на передние, а те заворачивали морды лошадей назад. Затолкнув полы черкески за ремень, Захарка птицей слетел с наблюдательной площадки, вскочил в седло. Панкрат перекинул Петрашку на холку его дончака, приказал одному из станичников сопровождать среднего брата с раненным в лицо Егоршей, сам вместе с остальными казаками занял оборону. Нужно было продержаться до тех пор, пока конники не покинут опасную зону. Ворота распахнулись, из крепости вылетели трое верховых вместе с Петрашкой, наметом поскакали к горным хребтам, закрывавшим вход в ущелье. Новый вихрь свиста взбудоражил вражеский аул, скрываться и притворяться казакам было уже ни к чему. Из свалки живых тел посередине улицы вырывались отдельные всадники, они умудрялись доскакать до пятачка перед башней и как подкошенные падали на землю, сраженные меткими казачьими пулями.

Но постепенно абреки приходили в себя, в их рядах начал проступать порядок, видимо, кто-то значительный взял бразды правления в свои руки. Станичники тоже не теряли времени даром, они успели перезарядить винтовки с пистолетами и теперь готовились отразить настоящую атаку противника. Вскоре впереди зачернел живой вал из доведенных до бешенства конников, абреки ждали сигнала, чтобы обрушиться на кучку смельчаков, посмевших проникнуть в самое сердце мусульманского общества. И как только земля дрогнула от топота копыт, а в глотках горцев начал зарождаться похожий на волчьи угрозы дикий гортанный клич, так с противоположной стороны крепости донесся дружный залп из нескольких винтовок. Это подключились оставленные в первой башне пятеро станичников. Казалось, никто не смог бы остановить конную лаву, она почти взяла разбег, но очередной удар железного грома и крики раненных задних конников будто землетрясение сломал теперь уже переднюю линию наступающих. Дарган взмахнул шашкой, разведчики снова разрядили свое оружие почти в упор, они даже не старались выбирать цели, потому что вся лава представляла из себя единую мишень. Новый залп заставил противника искать спасения в проходах между домами, но узкие, они не могли вместить всех. Началась очередная давка, позволившая части казаков спокойно покинуть пределы крепости, у многих в руках были доски и колья от заборов. Собираясь выезжать вслед за ними, Дарган приказал:

— Ермилка, спешивайся и запри ворота изнутри так, чтобы басурманы не открыли их сразу. Смогешь, чи не?

— Раз плюнуть, ненька Дарган, — отозвался ловкий как куренной хорек Ермилка.

Двое станичников потянули на себя тяжелые створки снаружи, изнутри тут-же раздался железный звяк. Еще через несколько моментов худощавый Ермилка показался из нижней бойницы сторожевой башни, которая чернела на высоте сажени в три от фундамента, он коршуном слетел в седло своей лошади.

— Подпирай, — раздался новый приказ сотника.

С десяток толстых досок с кольями воткнулись в ворота крепости теперь с внешней стороны. Лишь после этого, пристально оглядев свое воинство, Дарган ткнул кнутовищем нагайки по направлению ко все тем же хребтам перед ущельем.

— Наметом пош-шел, — скомандовал он.

Он не стал испытывать судьбу, не завернул отряд к той самой пещере, через которую путь домой был удобнее и короче. Дарган здраво рассудил, что в случае затопления тоннеля осенним половодьем выбраться из него с доходягами — заложниками и с раненными станичниками будет тяжелее. В вырывавшихся из-за гор лучах солнца было видно, как по противоположному склону горы будто большая птица парила вниз первая группа казаков, державшая оборону с другой стороны аула. Полы черкесок развевались на ветру, посверкивали железные части оружия, отшлифованные постоянными к ним прикосновениями. Похоже, что среди прикрывавших тыл воинов потерь тоже не было.

Между тем, в крепости не смолкали выстрелы, наверное, абреки не могли решить, на какую из башен бросать главные силы. К ружейному грому прибавились крики женщин и детей, население аула проснулось, подкинув бандитам неразберихи. Но казаков это уже не волновало, достигнув укутанной туманом седловины, на которой обе группы соединились, они не сбавляя хода поскакали по направлению ко входу в ущелье. В назначенном месте их ожидали всего трое станичников из пятерых, оставленных в засаде, за валунами прятались Захарка с Петрашкой, раненный Ерошка и сопровождавший их казак. Закованных в кандалы пленных нигде не было видно.

— Куда подевались остальные? — Дарган сходу сунулся к своему родному брату Савелию.

— Я решил, что пока вы разберетесь с Шамилем, половину дороги заложники успеют одолеть, все будет легче от погони уходить, — похмыкал в усы подъесаул. — Казаки сбили с них цепи, дали вина с хлебом и двое из группы повели их через перевал.

— А если бы чеченские фортеля приключились? — выскочил вперед Игнашка. — Два казака — это большая сила.

— Почти два десятка заложников — еще больший груз, — осадил его есаул Гонтарь.

— Нам здесь делать тоже нечего, — подобрался Дарган. Он нащупал пальцами оберег, покрутил его и привычно отдал распоряжение. — Дозорные выходи вперед, раненных и больных в середину отряда, замыкающими назначаю Панкрата с Ермилкой.

Хвост небольшой группы станичников вильнул задами лошадей между валунов и пропал за складками горной породы. Вступив вслед за отрядом на ведущую на снежный перевал дорогу, Панкрат развернулся лицом к крепости, скрипнул крепкими зубами:

— Скоро свидимся, — пообещал он.

Наверное, хорунжий имел ввиду главаря бандитов Мусу, изворотливого кровника, решившего мстить всеми неправедными способами, а заодно поохотиться за несуществующими в их семье сокровищами, в которые поверил, видно, и сам. А скорее всего, он грозил всем абрекам вместе, объявивших его братьям казакам и всему русскому народу священный газават. Он так и не увидел, что вскорости из ворот вылетела стая взбешенных горцев и помчалась ко входу в пещеру. То ли их неправильно информировали недобитые дозорные, то ли сами они решили, что тайна прохода под перевалом перестала существовать. В пылу погони они не приняли во внимание то обстоятельство, что сезон дождей для тоннеля еще никогда не проходил без последствий…