8

— Где государыня? — гремел потемкинский бас, наполняя собой покои до самого потолка.— Я тебя, старая ведьма, наизнанку выворочу и на ту вон печь сушить повешу.

Протасова, давняя наперсница Екатерины, не боявшаяся никого на свете, страшилась единственно окаянного Гришки. Застигнутая врасплох и вконец растерянная, она пробормотала:

— В нужник, батюшка, пошла, в нужник. Это ведь дело женское, не могу я так сразу брякнуть.

Из угловой двери, торопясь, выходила повелительница севера.

Потемкинское рявканье подняло ее с судна, на котором спустя семь лет застанет ее смерть.

— Ну и шумен ты, Гриша,— с легким недовольством заметила царица.— Разве что случилось с тобой?

— Не со мной,— значительно произнес Потемкин.— Не со мной, ваше величество. Случилось, однако, нечто в царских ваших палатах, о чем полуотставному сановнику, видимо, знать не полагается. Смирился бы с такой оказией, коли сама фортуна не толкнула меня в средоточье сей гиштории, о коей известен весь Петербург.

— Загадками говоришь, Григорий Александрович,— вспыхнула императрица.— Ничего не пойму из твоих речей.

Потемкин пытливо посмотрел на царицу. Кажется, не лгала.

— Тогда я, наверное, сам попал впросак. Меня умолили дознаться у первой особы государства, живьем с немца шкуру сдирать или предварительно отправив его к праотцам?

— Какого немца, господи сил? — в гневном изумлении вскричала Екатерина Алексеевна.— Какого немца? Что вы за чушь городите, милостивый государь?!

И вдруг, вплотную приблизясь к давнему любимцу, переменила тон и тихо спросила, легко потянув твердым носом:

— Гришенька, а ты нынче не того? Всегда с такой ерунды хандра у моего героя начиналась. Чем я тебя обидела?

К прежним обидам новую добавляете,— покраснел Потемкин.— Кто я, Барков или Костров, пииты божьей милостью? Так что мне ответствовать просителям, в каком виде из Корпа чучело набивать?

— Из Корпа? — протянула царица.— Из Корпа? Постой, постой...

«Вся политика основана на трех словах: обстоятельство, догадка и случай». Эта екатерининская сентенция всегда руководила действиями государыни. Ум у царицы был подвижным и скорым. Он мгновенно соединил далеко разошедшиеся концы. Так вот в чем дело!

Екатерина начала так смеяться, так смеяться, как, наверное, не смеялась с детских лет. Слезы выступили у нее из глаз, изнемогая от смеха, она даже не в силах была утереть их. Наконец кашель прервал смех, она отдышалась, и тут, в свою очередь, развеселившийся Потемкин узнал такую неожиданность, которая могла подивить кого угодно.

Простыв на дворцовых сквозняках, околел нежный баловень царицы пудель Корп. Назван он был так по имени дарителя, известного нам купца, гражданина вольного города Любека, осмелившегося презентовать его Екатерине Алексеевне в день тезоименитства. Пудель был ученым: опираясь на августейшую руку, превосходно делал первые па менуэта, умел считать до двенадцати и, прижимая лапу к сердцу, объясняться в любви фрейлинам.

Царицыно горе при его кончине было искренним и глубоким, стремление увековечить милый облик вполне понятным. По человеческому свойству ей казалось в первые часы, что смерть баловня должна быть у всех на устах. Отсюда ее приказ без пояснений: «А из Корпа набить чучело». Бедный обер-полицмейстер, не осведомленный о гибели пуделя, применил приказ к самому купцу. Екатерининская нотация с привлечением имени маркиза Пугачева окончательно сбила его с толку. Дальше события стали нарастать подобно снежку, летящему с горы. Под конец он может образовать лавину.

— Так будем отбой бить, Григорий Александрович? — охрипшим голосом воспросила императрица.— Поди обер-полицмейстер шкуру-то с Корпа еще не содрал? — И она опять принялась смеяться.

— Знаю только, что Свербеев уже в Медицинской коллегии побывал на предмет изготовления из него чучела.

— Значит, вызовем сейчас нашего цербера и прикажем ехать к Корпу виниться, что зря напугал.

Потемкин, хохотавший перед тем так, что заставил колебаться подвески на ближних канделябрах, неожиданно посуровел и настораживающе протянул:

— Э нет, так дело не пойдет, Екатерина Алексеевна. С каких пор вышняя власть перед подданными извиняться начала? Пусть Корп подает просьбу о помиловании, а ты наложишь резолюцию.

— Да в чем же он виноват?

— В чем-нибудь да виноват,— мудро заключил Григорий Александрович.— Кстати, знаешь ли, что Корп масон?

— Эта вафля? — презрительно отозвалась Екатерина.— Ох и надоели мне господа фармазоны!

— Сей казус и будет удобной возможностью припугнуть всю их компанию.

И тут в сознании Екатерины холодным лучом просверкнула мысль о безмерности ее власти. Она еще больше выпрямилась, и все в ее кабинете от последней кошки, согласно английской пословице дерзающей смотреть на королеву, до светлейшего князя Таврического увидели нимб вокруг ее головы. В божественном сиянии растворились мысли и поступки бесчисленных ее подданных. Что значили глупый Корп, бестолковый Свербеев, вельможный Потемкин рядом с умопомрачительным блеском сего нимба? Из самого существа монархини исходила субстанция фантасмагорической ее власти. По богословской терминологии это было чистое действие, подобное природе ангелов. Самодержавие захватывало не токмо земное, но и небесные сферы.

— А и впрямь можно было набить из этого дурака чучело. Все бы решили, что так и надо,— сказала императрица всероссийская и замораживающе улыбнулась.

Светлейший князь Потемкин-Таврический, первый вельможа государства и первый подданный империи, почувствовав перемену, резко отделившую его от нимбоносицы, смиренно и восхищенно произнес:

— Аб-со-лют!


Так, или почти так, рассказал об этом в своих записках граф Сепор д'Агессо, последний посол старой Франции при санкт-петербургском дворе.

Загрузка...