Адам и Ева

Ах, яблоко! Как хочется отведать,

Попробовать тебя, любимый плод.

Скорей проснись!

То, что непостижимо,

Сейчас опять должно произойти.

Уж утро ярким светом золотит

Усыпанные почками деревья.

День занимается, и мы живем.

Ты знаешь, просыпаясь поутру,

Я снова счастлив, как в тот первый раз,

Когда открыл глаза, чтоб увидать

То, что никто и никогда не видел:

Что я из смерти прямо в рай родился.

Но нет, теперь я даже больше счастлив,

Тогда ведь, Ева, не было тебя,

Моя любовь, сестра моя родная.

Лишь с той поры, когда услышал я

В ответ на нежность братскую мою,

Как рядом затаила ты дыханье,

Лишь с той поры, мне кажется, я стал

Не только осчастливленным — счастливым.

Что мне сказать? Я говорю, как ты.

Я знаю то, что ты, я ощущаю

Всё то же, что и ты. Спросив себя,

Что с нами будет после пробужденья

Из лугового запаха в цветочный

И до того, как разойдемся врозь,

Спеша трудиться на Господней грядке,

Я отвечаю теми же словами,

Которые слетают с уст твоих.

Ты, сотворенная со мною, да,

Мы с радостью любви займемся делом.

Пойдем туда, где манит мягкий мох.

Там птичью пару, помнишь, мы слыхали.

Ты — блюдо, ты и сладостный сосуд.

Позволь мне из тебя тебя отведать.

Пойдем.

Идите, милые мои.

Я вас уже моими называю.

Эй, ты там, свет, искрящийся лакей!

Ты, светоч-раб, начищенная лампа!

Я старый твой сосед, хоть и не друг,

И твоему хозяину я недруг.

Но раз уж ты теперь зовешься солнцем,

И раз уж всем подряд готов служить,

Показывай мне этот самый первый

Огрех Непогрешимого — эдем.

Я вечность ожидал ошибки Бога

Теперь ее я вижу в полном блеске.

Вот это — рай? Поверить нелегко.

Материя сплошная, бывший хаос.

Он и сейчас заметен, даже очень.

На этой почве я привык сражаться.

Мир этот был украден у меня,

Его я снова ввергну в беспорядок

И стану здесь владыкой. Ах, творенье!

Из хаоса ты рождено, и хаос

Твоей могилой станет, в том клянусь!

Небесный царь в кощунстве виноват.

Он дал мне шанс, впервые сделав глупость.

Откуда взялся, жалкий червячок?

Из щели в основании Вселенной!

Ну что ж, земная тварь, изъян изъяна,

Сейчас ты вместе с самочкой твоей

Повторишь мой стишок и превратишься

В мое кричащее орудье, олух!

Начнешь страдать и причинять страданье.

Так и бывает в этом бренном мире:

Того, кто тверд и крепок, мир терзает,

Преследуя его жену коварно,

Его коня или его собаку.

Бог тверд и для меня неуязвим,

Зато теперь есть ты, кого он любит,

Ты — вне его, ты слаб, доверчив, мягок,

И я тобою поборю его.

За дело, ад! Берусь я доказать,

Что не было созданье человека

Большим искусством, что его убрать

Совсем нетрудно. Ха! И я — художник.

Под знамя черное моей вражды

Зову я вас, вселенной недостатки!

Зову я вас, несовершенства плоти!

Уже вернулись? Кажется, некстати.

Я должен, прежде чем вступать в игру,

Окутаться туманом беспросветным,

В чужое место тихо заползти

И осмотреть победной битвы поле.

Как мы посмели…

Как могли забыть?

Прохладный легкий бриз поднялся с моря,

Чтоб освежить высоты этих гор,

Пустыней окруженных. Разве мы

Его не ощутили? Как могли

Забыть, что утром исчезают тени

И Бог обычно окликает нас.

Где ты, Адам? Где Ева — дочь моя?

Уж день повеял. С добрым утром, дети.

Мы вовремя опомниться успели.

Господь, мы здесь. Приветствуем тебя.

Уж поднимается навстречу свету

Дня нового девическая свежесть.

Так некогда в туманной дымке утра

Из хаоса мир новый проступил.

Воистину божественный рассвет.

Нельзя во всей вселенной отыскать

Такой небесной синевы. А я

Клянусь вам, что кисть слова моего

О голубом ничуть не помышляла,

Брала один лишь чистый белый цвет

И бережно расходовала грязь.

Не надо бы самим собой хвалиться,

Но кто, если не я? А небеса —

Не синева ли, лучшая из лучших?

Она прекрасна, Господи.

Ну что ж.

Я тоже так считаю. Мне приятно,

Что разделяете мою вы радость.

Я здесь у вас немного отдохну,

Коль молодым старик не помешает.

Как можешь ты, Господь, нам помешать?

Наш долг — служить тебе.

Я не о долге.

Я говорю о вашем настроенье.

Хотели что-то делать вы? Скажите.

Нет, ничего. Любовные дела.

Дела любви?

Да!

Вам они по нраву?

Еще бы!

Да, когда лежим мы рядом,

Даря друг другу счастье, и по ребрам

Стекает тяжкий пот с ее груди…

Когда бедро касается бедра…

И судорога сводит нам тела —

Орудия, творящие приятность…

Нет ничего прекрасней.

Ничего?

Воистину, Господь. Дела любви

Прекрасней, чем всё прочее на свете.

Но если так, то почему вы здесь?

Мы вспомнили: пора тебя встречать.

То можно отложить, а это — нет.

То, что всего прекрасней, — отложить?

Конечно. А теперь позволь, Господь,

Тебе сказать огромное спасибо.

Спасибо, что мы есть и что в раю,

А не в песках безжизненной пустыни,

Где жутко каждому.

Но не Змее.

Любовь моя, забудем про Змею.

Но я ее люблю. Она — мой зверь.

Такой послушный, нежный, благонравный.

О ней я не желаю забывать.

Она права, Змея подчас так мерзнет,

Что покидает рай, спеша в пустыню,

Где греет спину пеструю под солнцем

И согревает брюхо на камнях.

Одной Змее по нраву пустота.

Не будь Змеи, рай стал бы лучшим местом

Для всех и каждого, без исключений.

Вода здесь бьет из четырех ключей,

Прохладу, тень и кров дают деревья,

Богатые плодами всех сортов.

Айва, кокос, рожковые плоды —

Дозволено отведать нам любой…

А яблоко нельзя.

Опять, жена?

Оно-то здесь причем?

Да, да, скажи.

Как мысль о яблоке тебе пришла?

Я вспомнила, Господь, что нынче ночью

Я этот плод увидела во сне

И ела от него.

Сон глупой бабы.

Глупее не бывает ничего.

У яблока такой отвратный вкус.

Отвратный, говоришь? Откуда знаешь?

Ты сам, Господь, его мне запретил.

И значит, вкус воистину отвратен.

Короче, сада райского плоды

За исключеньем яблока, конечно,

Так сочны, так вкусны и так различны,

Что долг мой — восхвалять тебя, Господь,

За то, что ты разбил здесь этот сад.

А ты не смей меня перебивать,

Когда я Богу возношу хвалу.

Адам, мне скучно слушать похвалы.

Тогда, Творец, и я тебе наскучил.

Друзей хвалить в лицо не подобает.

А спрашивать: «Я вам не помешал?»

Адам, я с вами быть хочу на равных.

Не можешь мочь ты этого хотеть.

Быть может, Я есмь большее.

О Боже!

Не может быть, а так оно и есть.

Раз так оно и есть, пусть так и будет,

Но ни к чему напоминать об этом.

Тогда и разум ни к чему, и честность.

Ты это знаешь, муж, я знаю больше.

Бог создал нас такими, как хотел.

А унижаясь, мы испортим дело.

Ты поняла меня, моя голубка.

Твой долг — его хвалить, мой долг — любить.

Я так же, как и ты, изумлена.

Но и любовь не меньше изумленья.

Любовь смела. Его должна я звать

Не господином, но отцом.

Дочурка.

Иди ко мне, сядь на колени.

Ты делаешь мне честь, ее лаская.

С утра пораньше любим мы, отцы,

Обнять покрепче женское потомство.

Плоть розовая, юная так близко,

Всегда она в хозяйстве под рукой.

Заботливо отеческую руку

Вложив на ощупь в лучшие места,

Творец имеет право убедиться,

В том, что его творенье удалось.

Нельзя ли подождать? Ну, что случилось?

Послушайте, вы двое, вы теперь

Меня оставьте и бегите прочь,

Займитесь-ка друг другом. Ваше дело

Напрасно вы прервали, чтобы мне

Уж слишком много чести оказать.

А дело надо делать до конца.

Дурная весть. Не терпит отлагательств.

Не правда ль, хороша?

Дурная весть?

Нет, я о Еве.

Ну, Адам покрепче.

И грудь, и ягодицы, все округло!

Округло? Нет. Скорее, яйцевидно.

А чем яйцо тебе не угодило?

Мне скучен шар. Из шара ничего

Не следует.

Позвольте ближе к делу?

Какому?

Что не терпит отлагательств.

Потерпит. Что там у тебя?

Господь,

Вон те планеты, что вокруг … кружатся ….

Сочтите их, пожалуйста.

Зачем?

А сколько было их?

Не помню точно.

Но помню, было очень хорошо.

Двенадцать?

Ровно дюжина. Да, так.

Я насчитал лишь семь.

Да говори же!

Пропало пять.

Куда-то закатились.

Но то, что мире есть, не пропадет.

Украли их, и мне известно, кто.

Тогда скажи.

Я многое скажу —

И об опасности, и об угрозе смерти.

Тот, кто низвергнут вами, недруг ваш,

Кто ваши все деянья отрицает,

Кто сам себе настолько лютый враг,

Что он в своем слепом непослушанье

В себе все лучшее стремится побороть,

Он приближается — Сатанаил!

Сатанаил? Так он покинул хаос?

Я говорю вам, что произошло.

Он вырвался из мерзостного царства,

Которым был назначен управлять

Излишне мягким вашим приговором.

Как сом из мокрой тины вылезает,

Как дождевой червяк — из влажной почвы,

Так он просунул мерзкое обличье

И сплошь заляпанные грязью плечи

Туда, где пустота ему враждебна,

Поскольку незапятнанно чиста.

Сейчас он пробирается на ощупь

По грани разрушения и ночи,

Связь с хаосом боится разорвать,

Но он дерзнет, учуя материал,

Как чует хряк навоз и нечистоты,

Рвануть в Ничто, подобно серной туче,

И прилететь сюда. Таков отчет

За звездами следящих херувимов.

И не исключено, Господь, отнюдь,

Что он проникнет даже в это место.

Исключено.

Неужто? Почему?

Он здесь уже.

Он здесь?

С недавних пор.

Вы это знали?

Как же мне не знать.

И новость не застала вас врасплох?

Ах, для меня сюрпризов не бывает.

И вы не удивляетесь, Господь?

Нет, отчего же. Правда, наперед

Известно мне, как обернется дело,

Но вновь и вновь я удивляюсь сам,

Что все проходит так, как я предвидел.

Всего же удивительнее то,

Что просто не бывает по-другому.

О Господи, всеведущи вы, знаю.

Мне знание дается нелегко

И может ускользнуть. Вот и живи

С неуловимым и непостижимым.

О Господи, вы не могли… не знать…

Что замолчал?

Но вы ведь и всесильны?

Ты сомневаешься?

Да кто бы мог

При виде красоты столь совершенной,

При виде дивного венка миров,

При виде совершенства тех цветов,

Из коих он сплетен, — включая этот,

Хотя его включаю поневоле, —

Кто мог бы усомниться? О мой Бог!

Раз вы всесильны и об этом знали…

Тогда…

Тогда?

Вы этого хотели.

Я предлагаю: предоставим тайне

Божественною тайной оставаться.

Я повергаюсь ниц, не постигаю

И славлю. Но как быть? И что же делать?

Я думал…

То есть думаете вы.

Нет, думал.

Вы подумали сейчас?

Нет, раньше.

Вы подумали о том,

Что делать нам сейчас?

Да, я подумал.

Когда восстанье поднял Сатана?

Нет, раньше.

А! Когда отпал он?

Раньше.

Когда творили нас?

О, много раньше.

Так прежде чем начаться временам

До этого мгновенья вы все знали?

Да.

В самом деле?

В самом. Но не только.

И знаете, что будет дальше?

Знаю.

О чем же вы подумали, подумав,

Что Сатана вам мог бы угрожать?

Подумал я…

О чем?

Ну… пусть грозит.

Я ваш слуга?

Мой дурачок любимый.

Весьма признателен. Я ваш слуга?

Ты перестанешь задавать вопросы?

О, никогда.

Да ладно уж: слуга.

Доверенный?

О чем ты, ангел мой?

О том. Вы говорите: пусть грозит.

А я, слуга ваш верный, говорю,

Что безответственны такие речи.

Власть Сатаны ужасна, к сожаленью.

Он на пути сюда, к средине мира,

Пять заграбастал звезд, подговорил их

Долг пунктуальности не выполнять

И как трофей в своё отправил царство.

А при таком величье извращенном

Совсем легко достанется ему

Малыш Адам.

Нет, нет, ведь он свободен.

Но слаб.

Лишь в нем должно созреть решенье.

И почва для сужденья — в нем одном.

Взрыхлить бы надо почву.

Сам взрыхлит.

И вы даете доступ Сатане?

Черт не творит, он только проверяет.

Подумайте, на карту ставя мир.

Пусть каждый день он ставится на карту.

Заставьте, Боже, малыша Адама

Желать того, чего желает Бог.

Пусть даже форму словом я наполню,

Наполнит слово смыслом лишь Адам.

Он вложит смысл в слова «желанье», «воля»:

Не исполнять, а преодолевать.

Желать по принужденью невозможно.

Адам свободной волей одарен.

И я послал к Адаму Сатану,

Чтоб испытать, насколько он свободен.

Свобода — это ценность человека.

А я пока что выйду из игры:

Не подчиню себе Адама волю,

Которую ведь тоже создал я.

Я в действии втором не появлюсь,

Поскольку у меня расчет глубокий

Адама одного в беде покинуть,

Чтоб сам он самому себе помог.

Так Сатана желанен? К вящей славе

Свободной воли? О, какая мысль!

Великая. Но может, даже слишком.

Космического замысла успех

Зависит — от чего? — от доброй воли

Бедняжки человека! И провалом

Ее отсутствие всему грозит?

Ах, если б смел Адаму я помочь,

К добру его принудить убежденьем,

Сказать, какой ценой оплатит грех,

Открыть ему опасности масштаб,

Значенье яблока растолковать

И подсказать причины запрещенья!

А почему бы мне и не рискнуть?

Раз даже дьяволу дана свобода,

Она ведь предоставлена и мне!

Что смеет враг, посмеет сметь и друг.

Господь непогрешимый удалился

Из рая в самом лучшем настроенье.

Он знает, что в раю бдит Гавриил

И что архангел точно измеряет

Творений праведность и чистоту.

И если Сатана желанен был,

То значит, Господу и я желанен.

Пойду-ка я предупрежу Адама,

Пусть не впрямую отдан мне приказ,

Но смысл такой моя имеет служба.

Ну, хватит изумляться. Ведь едва ли

В безудержном азарте созиданья

Создав тебя, Господь остановился.

Он подданных имеет без числа —

Вам не чета — до тронов и империй.

Я понимаю. Только не пойму,

Зачем ты, витязь неба, мне явился,

Шурша крылами, прямо как Господь.

Молчи. В сравнении с его всесильем

И вездесущностью мы так ничтожны.

И я с моим богатым опереньем,

И ты в своей убогой наготе,

Ничем не лучше мы вот этих мух,

Которых и плодить-то глупо было.

Ну, слушай дальше.

Говори.

Так вот.

Не все созданья Богу удались,

И те, что плохо вышли, взбунтовались.

О, бездари!

Он говорит, я — бездарь!

Да, бездари, коль угрожают силой

Тому, кто эту силу дал им в долг.

Меня сюда прислали для того,

Чтобы тебя от них предостеречь.

Уж больно эти духи беспокойны,

Их чем бы ни одаривал Господь,

Благодарить они не успевают.

У них одна-единственная цель —

Гнуснейшая из всех возможных целей:

Ласкать и тешить собственное Я.

Их справедливо бесами зовут.

И вот, поскольку Богом ты любим,

Я очень опасаюсь, что сюда

Один из них явиться хочет вскоре,

Подбить тебя на мерзкие дела

И гнев Господень на тебя обрушить.

Да где ему, убогому! Как можно

Любовь у Милосердного отнять?

Какую мерзость бес внушить мне хочет?

Ты кое-что забыл.

Забыл? О чем?

О яблоке. Ведь это плод запретный,

И есть его тебе никак нельзя.

Да мне и не хотелось никогда.

Тебя хотят заставить захотеть.

Вот почему шесть крыльев я расправил,

Покинул царство света и спустился

В эдем, чтобы тебя предостеречь.

Когда услышишь голос слишком сладкий,

Все, что он скажет, будет очень гадко.

(Дурная рифма, но нужны стихи!)

Так вот, когда к тебе подступит некто

И рассуждать о яблоке начнет,

Имей в виду, Адам, он соблазнитель,

Тебе и Господу заклятый враг.

И как его прогнать?

Вот здесь как знак

Союза с Богом райская вода

В излучинах ручья сверкает златом,

Сухую почву щедро орошая.

У берега ты ила зачерпни

И ком священной грязи брось бесстрашно

В лицо тому, кто притворится другом.

Поможет это?

Да, клянусь хвостом!

Обделается недруг твой со страху.

Я так и поступлю.

Ну, до свиданья.

Мы встретимся еще, мой дурачок.

Чтоб никогда уже не расставаться.

Как милостив ты, Боже, как ты добр.

Я чувствую во всем твою опеку,

Твою заботу — в мелочи любой.

Вот ты сейчас на помощь мне призвал

Таких существ, как этот черный ангел,

Чтоб каждый день тебя я видеть мог

В лице твоих высоких самых, средних,

И малых слуг. О, как великолепно

Ты все устроил. Грязи ком. В лицо.

Вот он — мой человек.

Вот он явился.

Спасибо ангелу, что я его узнал.

Меня не узнаешь ты.

Узнаю.

Вот как? Так обо мне уж говорили?

Да.

Постарались в красках расписать.

Не бойся.

А кого? Уж не тебя ли?.

Он мне дерзит.

А я и не боюсь.

А я тебе позволил не бояться.

А сам ты кто таков?

Я — некий бог.

Ах, бог! Как бы не так! Он — некий бог!

Не высший бог. Сан этот подобает

Лишь одному. Но все-таки высокий,

Второй после него. Ему я друг.

Он без меня не сделал ничего.

Откуда ты явился?

Вот наглец!

Зачем тебе-то знать?

А я вот знаю!

Свою беседу с яблока начну.

Я так и знал. И знаю, как ты кончишь.

Адам, ты размышлял о нем всерьез?

Нет, и не собираюсь.

Но ты должен.

Не собираюсь! Должен! Если этим

Исчерпано искусство совращенья,

Тогда пусть добродетель торжествует.

Ты здесь, в раю, хозяин безраздельный.

Гранатовую рощу обобрать,

Разгрызть фисташка сладкие орехи,

Наесться до отвала сочных дынь, —

Ты можешь, нет, ты должен все отведать.

Но почему ту красную вещицу —

То яблоко — тебе нельзя сорвать?

А потому, что послушанье в малом,

Важнее послушания в большом.

Мы в малом поступаем добровольно,

В больших делах команды сверху ждем.

За каждым маленьким непослушаньем

Скрывается большое дезертирство.

И справедливый вызывают гнев

Как раз совсем ничтожные проступки.

Не нравится мне яблоко — и все.

И ты не нравишься. Пошел отсюда.

Противный, гадкий, мерзкий, наглый тип!

Иди, дурак. Не солоно хлебавши.

Вообще-то грубости его похвальны.

Он так и должен поступать. А я

Обязан был в него проникнуть глубже

И степень стойкости его измерить.

А вот представь, придет к тебе злодей

И скажет…

Вижу, он уже пришел.

И скажет: это яблоко есть плод

На дереве познанья.

Нет, клянусь,

Таких злодеев глупых не бывает.

Не знает обезьяна Сатаны,

Что уговоры действуют тогда лишь,

Когда о сути дела речи нет.

По имени деянье называть —

Ведь это значит все угробить дело.

Кто должен верить, рассуждать не должен.

Коль яблоко познания сорвешь,

Приобретешь чудеснейшее свойство:

Уменье различать добро и зло,

Уменье правду отделять от фальши.

Как скверно применяет он мой метод.

Да помолчи ты, карт не раскрывай.

Дурак несчастный! Если так случится,

Меня наставит Бог.

Ответ достойный.

А собственное мнение не в счет?

Подскажет плод, откуда дует ветер?

Даст силы, чтобы я, как сам Господь,

Вращал бы звездный полог небосвода?

Да нет.

А коли так, тогда зачем

Мне собственное мнение иметь?

У Господа есть собственные мненья,

Они верны, они осуществимы.

Его же истина, его же власть.

Мое сужденье, если не от Бога,

Всегда ошибочно и бесполезно.

Мне хватит и того, что мыслит Бог.

А сам ты разве не стремишься стать

Всеведущим, как он, и всемогущим?

Кто мог сказать такое? Только бес.

Сказать? О нет. Но мог вполне подумать.

Простите, Господи! Оговорился.

Немного сбился в ходе рассуждений.

Отыди, искуситель, от меня.

Я ухожу, не узнан, но доволен.

Опять уходишь и опять ни с чем.

Не знаешь ты, бездарный контролер,

Какие призраки рождает хаос,

Как длинной чередой они теснятся —

Кровавые, неясные, смешные,

Недолговечные, больные тени —

И в пепел обращаются, в Ничто.

Лишь там, в борьбе за миг существованья,

Коварству обучаются.

Ну, что ж:

Послушен он и к знанью не стремится.

Осталось лишь смиренье испытать —

И можно заключать его в объятья.

Пред Богом ты и слаб, и неумен,

Но ты гордишься тем, что ты есть ты?

Опять в лицо он правду-матку режет.

И ничего-то не извлек дурак

Из опыта истории всемирной,

И в будущем ничуть не поумнеет.

Ох, надо бы швырнуть в него ком грязи.

И я надеюсь, что Адам швырнет.

Отстань. А не отстанешь…

Что тогда?

Я сам уйду.

Кто отрицает Бога,

Уже тем самым Богу конкурент.

Сорви же яблоко и стань, как Бог.

Кто станет Богом?

Ты.

Нет, я таков,

Каким меня хотел создать Господь.

Ты на вопрос обязан отвечать.

Вот мой ответ.

Он все-таки швырнул.

Ты что творишь?

Даю тебе ответ.

Ты бросил грязь!

Что, схлопотал по морде?

Я попросил бы грязью не бросаться!

(Хоть грязь предназначалась Сатане.)

Добавить?

Нет! (Хоть Сатане, но грязь!)

И больше не беси меня. Клянешься?

Клянусь.

Вот то-то. Ладно, ухожу.

Я оскорблен, обгажен и обижен

За то, что другу службу сослужил.

Так добродетель по недоразуменью

Встречает комом грязи добродетель.

Страдаю я. А надо ликовать,

Что добродетель есть, и добродетель

Мне причиняет тяжкое страданье.

В моей печали — радость одобренья.

Стою в грязи, но плачу от восторга.

Кто там хохочет? Ах, Сатанаил!

Ты виноват во всем, и в этом тоже.

Ведь в лучшем из божественных миров

Другие в наших бедах виноваты.

Дай, ангел-брат, обнять тебя!

Мой мальчик!

Ах, время начинаний. Мы тогда

На высшем крае ангельского сонма

Сияющей каймою в высоте

Парили вместе, избранные Богом,

Я, Гавриил, и ты, Сатанаил.

Два близнеца, два благородных члена,

Двойные солнца, пара божьих глаз.

Чудесные то были времена.

А ныне мы враги.

Я видел хаос

И предпочел стать властелином мрака,

Чем быть слугой, блистать тирана блеском.

Ты предпочел? Ты властвуешь? Мы с Богом

Презрительно тебя лишь терпим там,

Куда ты так стремительно вознесся —

На высоте несчастной преступленья.

Он притворяется, что обо мне забыл.

Забывчивость такая означает

Лишь ненависть его и тайный страх.

Но как бы ни был наш Господь рассеян,

Когда-нибудь, в один прекрасный день,

Ему придется выслушать меня.

Мой день настал. Его на бой я вызвал.

Пускай меня он вовсе истребит

Иль вновь попросит ко двору вернуться,

Я прежний обрету, нет, больший, блеск,

Чего весьма желаю, чтобы вечно

В лицо ему я мог бы «Нет» бубнить.

Ты, забубенный! Он тебя раздавит,

Как в первый раз. Ничто тебе не светит.

Ничто?

Ничто.

А как насчет Адама?

А что Адам?

Моим учеником

Он станет и со мной поднимет бунт.

Его я испытал. Он несгибаем.

А потому я говорю за Бога:

Оставь в покое и людей, и рай.

Иди отсюда прочь, ты, отщепенец.

Служи добру, как я.

Нет, я — не ты.

А я сильней тебя.

Нет, не сильней.

С каких же это пор?

С тех самых пор,

Как взялся отвечать за этот мир.

Ты оглянись вокруг.

Ну?

Что ты видишь?

Материю.

Да, грязь для анекдотов.

Чуть поскребли мой старый добрый хаос,

Зазывной гордой вывеской снабдив.

Нет. Воля обтесала материал.

Мир этот круглый.

Совершенно круглый?

Да нет.

Похоже, мир продолговат.

Он знает и, боюсь я, каждый знает

О наших трудностях. Имей в виду,

Что мир весьма хорош. Я постараюсь,

Чтоб ты нам здесь никак не навредил,

И меры оборонные приму.

Когда грозят эдему силы ада,

Рай защищать, как крепость, небу надо.

Ну, убирайся.

Пусть в крепости прохода нет для тела,

Для хитрости всегда найдется щель.

Я так скажу: сумеет Божий раб

В одном хозяйстве с Сатаной ужиться,

Но выгнать черта со двора нельзя.

Напрасный труд. Не стоит и пытаться.

Ты где?

Идешь за мной?

Иду.