Адам и Ева

Итак, я выполнил заданье Бога:

С надеждой ада поступил я строго.

Я окружил средину мирозданья

Оградой херувимов огненосных,

Стоят они на страже тесным строем,

Плечом к плечу, бедром к бедру, как рать.

Ведь это же война! И под кольчугой,

Из света скованной, я спрятал сердце.

Итак, приятель, я тебя бросаю

На этом месте. Здесь и оставайся.

Стоит князь тьмы с угрюмым изумленьем

И пялится на огненный заслон,

Пока он не решится, наконец,

Свои поползновенья прекратить.

Беспомощно опущенные крылья

Песок пустыни серый бороздят

И влажные глаза его роняют

Полыни семя в борозды кругов.

Вот на краю безжизненной равнины

Печальный призрак наконец исчез,

Но все еще доносится сюда

Унылый вой, похожий на шакалий.

Он вечность не воротится назад,

Зато спокойно под моей защитой

Несовершенный устремится ввысь.

Вон он идет. Нет, это только Ева.

Адама нет? Ну да, еще не время.

А у меня терпенья не хватило,

Мне захотелось вдруг его обнять,

И я из рощицы ушла пораньше,

Где персику я подстригала крону.

Податливое деревце мой персик,

Мне нравится ухаживать за ним.

Что ж, подожду. Скорей бы он пришел.

Меня тоска по другу донимает,

Но и в томлении отрада есть.

И впрямь подарки Бога совершенны.

Мы любим — и так сладостно сжимает

И счастье, и несчастье наше сердце.

Вот и она, пусть в малости своей,

Вполне благочестиво рассуждает.

Змея, послушай, ведь тебе дано

Немного проницательности мудрой,

И ты на что-то можешь пригодиться.

Сходи-ка к Еве, развлеки ее,

Пока Адам орудует мотыгой.

Ты не желаешь? Непослушный зверь!

Ведь Ева же супруга пастуха,

А он здесь распоряжается скотиной.

Ты только возвратишь ему свой долг.

Держись покорно, смирно, будь ручной,

С животной простотой лижись, ласкайся.

Насколько можешь, замени ей мужа.

Согласна? Сатанаил кивает.

Хорошо. Я ухожу.

Труды дневные нынче я закончил.

Согласен. Этот способ мне подходит.

Охотно выполню его приказ,

Моим он целям не противоречит.

А план таков. Я здесь не появлюсь

В обличии божественном своем,

Мой пресловутый лик людей пугает.

Приму вполне невинный вид Змеи.

Я к Еве ход нашел, когда забрался

К ней на колени и связал глупышку

Моей железной волей. Но боюсь,

Что репутацию ее подпорчу.

Вон этот фрукт висит, чья сердцевина

Наполнена слезами. Двинем к Еве.

Соль жаждет приобщиться к сладкой плоти.

Всё ленишься? Эй, неудачный перл

Не самого удачного творенья!

Кому сказал: ступай к жене Адама,

Иначе на тебя я рассержусь.

Свои труды дневные я закончил.

Я выполнил свой долг. Но в этом деле,

От коего зависит мира ход

И будущее будущих времен,

Простого исполненья долга мало:

Я должен долг свой перевыполнять.

Соблазн посажен здесь, в саду Господнем.

Адам, вернувшись, может согрешить,

Хотя б с пути его не совращали.

Увы, мы с ним повздорили настолько,

Что мой совет едва ли примет он.

Пусть не могу с Адамом стать на страже,

Но сторожить Адама я могу.

Предосторожность надобно удвоить:

Внутри заслона внешнего дозором

Я это место буду обходить,

Поскольку здесь возможно преступленье.

Иди сюда, прелестный мой любимчик,

Головку перламутрового цвета

Мне на колени мягко положи.

Пощекотать тебе воротничок,

Где так великолепно бьется жилка?

Ты следуешь за мной, послушный зверь?

Как ты чувствителен, как осторожен.

Как ласков и доверчив, словно знаешь

О красоте своей. Тебе не жарко?

Но что с твоею кожей? Ты не ранен?

Я перегрелась на горячем камне

И, кожицу немного содрала.

Но жар твоих колен, но устье лона

Намного жарче, Ева. Что там кожа!

Болит тобой израненное сердце. —

(Достаточно. Лиха беда начало.)

Ты говоришь!

А почему бы нет?

Ни от кого речей я не слыхала.

Один Адам со мною говорил.

Другие тоже говорить умеют

И делать то, что делает Адам.

Как это происходит?

Натурально.

Но кто, Змея, тебе язык дал?

Ты.

Известно, что сначала есть потребность,

Потом она находит выраженье.

Сначала возникает содержанье,

За ним приходит слово. Только чувство

Внушает нам желанье говорить.

Красноречиво сердце, а не нёбо.

Твое присутствие, очарованье

Развеяло мою былую грусть.

Любое место, хоть саму пустыню,

Ты, Ева, превращаешь в дивный рай,

А удалишься — рай пустыней станет.

Волшебна сила прелести твоей —

Она отверзла сжатые уста

И подарила зверю красноречье.

(Проглотит это — съест и остальное.)

Приятно слышать.

Да?

Да, мне приятно

Что ты умеешь говорить. Но все же

Не слишком увлекайся разговором

И говори не только обо мне.

И, может быть, сойдешь с моих колен?

Ступай пастись, Змея. Ты погляди,

Как зеленеет сочная трава,

Росой небесной вспоенная щедро.

Не хочешь на траву? Ну и не надо.

Тогда молчи. И слезь с моих колен.

Скажи хоть что-нибудь. Нарушь молчанье.

Ведь я же не сказала, что навек

Ты должен замолчать. Ну, говори же.

Вон облако.

И что?

Оно белеет.

Нет, говори и дальше обо мне.

Чтобы понять себя, мне очень важно

В твоих премудрых мыслях отразиться.

Но честно.

Честно.

Так о чем ты грезишь?

О, грезы змей — тебе их не понять.

О чем же? Обо мне? Но я как все.

Единственная ты.

Других-то нет.

Появятся. И каждая из них

Единственной захочет быть. Как ты.

Но ты сама… а впрочем, слишком рано

Об этом речь вести.

Что — я сама?

Пока Адам…

Что?

И об этом позже.

Ты говоришь загадками, Змея.

Загадка в том, что не судьба тебе,

Единственной, единственной остаться.

Другие Евы станут больше Евы.

Они узнают, что такое Ева.

Тебе ж об этом ведать не дано.

Как речь твоя змеится и петляет.

Хоть на песке, хоть на слуху твой след

Всегда извилист и всегда запутан.

И то сказать, кто видит здесь, в раю,

Как ты красива? Лишь твой муж да я.

Тебя не окружает восхищенье,

Живешь в безвестности и тишине,

Не представляя, что чего-то стоишь.

А ты ведь редкий перл, ты драгоценность,

Чей чистый блеск украсил бы весь мир,

И соблазнил бы всякого мужчину.

(Сейчас о яблоке заговорим.

Лиха беда…)

Я грежу? Нет, я — греза.

Везде порядок. И Змея при ней.

Не знаю, надо ли тебя мне слушать.

Но расстоянье это позволяет.

Опять молчишь? С чего бы? Ну, скажи.

Любуюсь яблоком.

Ах, тем плодом,

Что очень нехорош на вкус?

Тем самым.

На взгляд весьма хорош.

На что похоже?

Похоже, что хорош на вкус.

Не верю.

Да ты ведь на него не посмотрела.

И не подумаю. А ты об этой вещи

Не смей болтать. Иначе прогоню.

Клянусь, ни слова, не будь я Змея.

К чему давать разумные советы,

Раз для тебя важней каприз Творца.

Ему любви твоей, как видно, мало, —

Раз требует он знаков послушанья,

А сам запрет нелепый наложил

На маленькую радость, да такую,

Которая доступна даже мне —

Смотреть на яблоко. А между прочим,

Смотреть не возбранялось и тебе.

Хотя, конечно, лучше никогда

Не любоваться тем, что не получишь.

Давай оставим яблоко в покое.

Вот мой тебе совет.

Давай оставим.

Красивый вечер, да?

Какой совет?

Ты видишь, что из ледяной горы

Того вон облака бьют золотые реки

И исчезают там, в далеком море,

Кудрявой рыжей лавы завитками.

Вот превращение! Ах, даже айсберг

При таянье блаженство ощущает.

Смелее и прекраснее дерзают

Небесные создания с тех пор,

Как пять планет начало положили,

Сломав оковы долга, и парят,

Ведомые лишь внутренним влеченьем,

В Несвязанного царстве.

Непонятно.

Я сбита с толку.

Сбита с толку? Ты?

Ты столько знаешь.

Знать совсем не трудно.

Но надо видеть то, что хочешь знать.

А ты отводишь взгляд. Ну, например,

На яблоко не смотришь.

Я взглянула.

Вот только что.

Ах, так? И что с того?

Ну, что я беспокоюсь? Все в порядке.

Я вышвырнул из рая Сатану,

Адам спокойно ров в земле копает,

Чтоб склон водой прохладной оросить —

(Его отсюда мне отлично видно!).

Мир управляется по доброй воле,

Раз только сторож мыслит о крамоле.

Взглянула? Что-то я тебе не верю.

Я видела его.

И рассмотрела?

Да. Очень хорошо.

Но ничего,

Да, ровно ничего не увидала.

Ты снизу бросила трусливый взгляд,

А он стирает яркий новый образ,

Не дав ему пробиться к нерву знанья.

Вот тут под мхом удобная ступень,

Встань на нее, отсюда лучше видно.

Змея, ни с места! Или я уйду.

Повыше, детка. Ведь не в первый раз.

Взглянув однажды, рассмотри получше.

Ну, рассмотрела.

Можно и потрогать.

Какой противный фрукт.

Коснись его.

Ну нет, к чему?

Чтоб лучше рассмотреть.

Ведь наши пальчики — они как глазки.

Мы видим только то, что осязаем.

Мне страшно.

Это просто с непривычки.

Мне страшно, потому что это ново.

Мы боги, а богам неведом страх.

Мы разве боги?

Женщина, пойми!

Мы все здесь боги: ангелы, Господь,

И яблоко, и я. И только ты

Из трусости не хочешь, не дерзаешь

Богиней стать. Ведь боги не боятся.

И каждый — бог, кому неведом страх

Пред тем, что неизвестно.

Неизвестно…

Нет, не могу.

Проклятая бабенка!

Кому сказал: Коснись его!

Коснулась.

Потрогай хорошенько, всей рукой.

Я не могу.

Он что, тебя укусит?

Змея, да ты стоишь!

Растет, как всё,

Но несравненно слаще!

Ты стоишь!

Да разве есть причина отвергать

То, что нам нравится, чего мы алчем?

Давай же, будь смелей, попробуй, Ева.

Твои глаза сверкают, как металл,

Встопорщился, налился кровью гребень,

Стоишь, весь в пене, требуя того,

Из-за чего и умереть недолго.

Умрешь, сама себя лишая жизни.

Ведь ты до дрожи хочешь откусить,

Ты вся — желанье яблока сплошное.

Неужто от себя ты отрешишься?

Сама себя желаньем умертвишь?

Ну, Ева, губы дай. Кусай же! Ешь!

Назад! Назад! Эй, головы раздвиньте!

Вы что там вытворяете вдвоем?

Дурная бестия, дурная баба!

Что происходит? Что там между вами?

Ах, тварь ползучая! Так ты бунтуешь?

Ах, гадина! Ослушаться Творца?

А кто творил меня ползучей тварью?

Ты злишься, потому что ты урод.

Из-за противной внешности, бедняга,

Так люто ненавидишь это тело,

Что путаешь себя с своим безумьем.

И ты себя считаешь ровней Богу?

А ты дурак, поскольку ты, красавчик,

Из тех быков отряда шестикрылых,

Которые по ветру держат нос

И получают даром все на свете:

И кресла, и успехи, и чины.

Раз шевелить мозгами вам не надо,

Вы вечно остаетесь в дураках.

Рептилия довольно остроумна,

Что вызывает праведный мой гнев.

А мой, неправедный, — твоя убогость.

Твой гнев неправедный! Да как ты смеешь!

Желчь в голову ударила Змее.

Ты спятила, нахальная змеюка!

Вот привяжу тебя к стволу, Рогатый,

Со всею силой ярости моей,

И каждое из ребер как кинжал

Проткнет и потроха, и селезенку.

Ты представляешь гулкий стон земли,

Когда она дрожит пред сотрясеньем?

И ты такой же гулкий вздох издашь,

Когда от боли замычишь угрюмо.

Да я бессмертен, бешеная тварь!

Бессмертен? Ну так в муках завопишь,

Чтоб Бог тебя избавил от бессмертья.

Они дерутся. Как они сильны!

Тела двоих сплелись двойным кольцом,

И влажные жемчужины сверкают.

И это все в мою творится честь?

Когда еще так отражалось солнце

В подобной драгоценной диадеме?

Легко сломаю хрупкий позвоночник.

Легко. Мой план — его убрать отсюда.

Изменница, теперь ты не уйдешь!

Всего полдня прошло, как я тебя

Из пламенной ограды рая спас.

С прогулки, вряд ли нужной, возвращаясь,

Пытаясь внутрь пролезть через засов,

Все брюхо ободрав, спалив всю кожу,

Застряла ты: ни взад и ни вперед.

А я тебя так нежно снял с забора!

На ангельских плечах сюда принес!

И где же благодарность?

Благодарность

Проявят те, кто любит змей спасать.

А вот спасибо от неблагодарных.

Теперь они дерутся на мечах.

А, хорошо! Не на живот, а на смерть!

Все, что до сих пор было мутно, странно,

В бою смертельном ясность обрело.

Война, с тобой мне проще и вольней,

Меч разрубает всякие сомненья.

Жемчужины краснеют, как рубин.

На, получай!

Ох! Ох!

На, получай!

(Я просто из учтивости кричу.

Ведь он змею в клочки сейчас изрубит.)

И вот тебе! И вот! И вот!

Пощады!

(Кричу из хитрости и ухожу.)

Закончен бой. Бык победил Змею.

Ко мне приблизься, Ева, и скажи:

Ты хоть чуть-чуть ртом яблока коснулась?

Я спас тебя от смертного греха.

(Добро всегда должно быть начеку.

Не обернись я вовремя… И в миг

Пошла бы вечность целая насмарку.)

А знаешь ты, насколько грех велик,

Который ты едва не совершила?

Нет, господин. Мне просто захотелось

Чего-то влажного.

Ну, так и есть.

Когда поносит смертный солнца блеск,

Когда он дерзко звезды отрицает,

Когда он спорит с целым мирозданьем,

Когда несуществующим считает

Все то, что непохоже на него,

Когда ему позволено равнять

Великое с ничтожным, — что ж, тогда

Один лишь шаг — и он с пути собьется,

С пути, который Бог предначертал.

А почему он не спешит за мной?

Ах, он мораль, как водится, читает.

А проповедника отвлечь от жертвы —

Увы, тяжелый труд. Му! Му! Му! Му!

Кто там мычит? Опять ты здесь торчишь,

Дракон проклятый, ненасытный червь?

Ведь я уж изрубил тебя в куски

Тончайшие, как слюдяные брызги.

Хоть кровь твоя взята из бочки ночи,

Они могли бы послужить окном.

И тело, на котором груз вины,

Мало для всех тебя достойных казней.

Му! Му!

Эй, погоди! — Сюда, Адам!

Жена твоя избегла страшных бед.

Глядел так строго этот странный бог,

Грехом каким-то смертным угрожая.

Не понимаю я, что это значит.

Что значит смерть? Что означает грех?

Но взгляд его — смесь брани с состраданьем

В количествах, каких я и не знала,

Сомнений у меня не оставляет,

Что яблоко — непослушанья суть.

Теперь уж до него я доберусь!

Как низко яблоня склоняет ветви —

Под тяжестью — чего? — своей цены?

Или под тяжестью пренебреженья?

Румянец — словно пурпур уходящий

Заката, что окрашивает воздух.

Волшебное вливается звучанье

Из уха внутрь, на волю отпуская

Значений череду, давно знакомых.

Благоуханье мякоти созревшей,

И сладость, и какой-то привкус горький,

Который слаще радости любой,

Все это чувствам ясно говорит:

Из тысячи плодов, что я рвала,

Лишь этот — королевский. Злая змейка.

Какое чувство. Но оно пока

Ничем не разрешилось. Это весть

Моей душе. Но я еще не знаю,

Как понимать ее. А тело страждет.

Но яблоко страданье утолит

И на вопрос души оно ответит.

Едва рука моя плода коснулась,

Я поняла, хоть мне и было страшно,

Что я его сорву и буду есть.

Да, это надо было испытать.

Я совершила то, что захотела:

Не самое прекрасное, быть может,

Но самое великое из дел.

Ты здесь.

Я здесь.

Ты здесь, как и всегда.

Но разве я «как и всегда» сказала?

Я от волненья даже побледнел.

Ты волновался за меня?

Я слышал,

Что сотрясает буря целый лес,

Я видел, что гроза в густой траве,

Как палец на песке, ведет дорогу,

Что валятся дубовые стволы,

Ломая с шумом под собой кустарник,

Я слышал вой и крики, словно боги

Сошлись в бою не на живот, а на смерть.

И чей-то голос закричал: Адам!

Спеши сюда! Грозит опасность Еве!

О, Ева, ты в беде? Да вроде нет.

Ты невредима, ты цела, здорова.

Но все же не такая, как всегда, —

Во много раз прекраснее.

Да, правда.

Своим глазам вполне ты можешь верить.

Но то, что избежала я беды,

И есть моя беда. Она влечет

С собою новых повторенье бед,

А жить без бед я больше не смогу.

Мне, кажется, намного полегчало.

И я, признаться, сильно удивлен.

Поговорим о более приятном.

Конечно, ты всегда была изящней

И вылеплена тщательней, чем я,

На грубый глиняный горшок похожий,

Но стали мы с тобой еще различней,

И стал еще заметнее твой дар

Слова низать и связывать во фразы.

Я многое успела пережить,

И жизнь необратимо изменилась.

И лишь в момент того переживанья

Узнала я, что значит слово: жить.

Ты тоже должен это испытать

И вслед за мной изведать сладость счастья.

О чем ты? Что я должен? Говори.

Меня ты любишь?

Да. Нежней, чем прежде.

В твоей красе есть странность и загадка.

Последуешь за мной?.

Весьма охотно.

С тобой делиться означает счастье

С тобой делиться счастьем. Говори.

Ты будешь благодарен мне, Адам.

А я — тебе. Но мысль мою понять

Ты сможешь лишь тогда…

Когда?

Тогда,

Когда, как я, вот этот плод надкусишь.

Вот этот плод?

Да, да.

Как ты?

Отведай.

Ты, все-таки немного недоволен?

Пока имеет боль любую форму,

Пусть ужаса или страданья лик,

Пока мы знаем боли имена,

Пока она хоть как-то постижима,

Мы в состоянии ее терпеть.

Но выносить вот эту пустоту,

Глядеть, как занимает место в нас

Ничто, куда мы заглянуть боимся,

Круша скалу надежды и мышленья,

Ее толкая в море бледной муки…

О мозг, слабеющий столь быстро мускул!

Ты этого не выдержишь.

Ты что?

Зачем бранишься? Что я натворила?

То, что себя ты Богу предпочла,

Ему, кто выше всех и вся на свете,

Ты предпочла то, что намного меньше.

Несчастная, лежи теперь в пыли.

Тебя ждет смерть.

Но я еще живу.

Ах, вот как, ты живешь! А кто сказал,

Что жизнь твоя сейчас лишь началась.

Раз началась, то ей придет конец.

Кто так узнает жизнь, узнает смерть.

Теперь не будет ничего из Бога.

Все что угодно — из тебя самой.

Придется взвешивать любой свой шаг,

Сомненье принесет любая радость,

Дыхание стеснится, разлучась

С потоком бурным из груди творенья.

И это жизнь? А если это смерть?

Я, кто богаче всех, стою в слезах.

Бог для меня построил мир, сказал

Что любит нас, и вот жена мертва.

О Ева, ты убила нас обоих.

Ты на краю своей могилы молишь:

Иди за мной, Адам.

Нет. Не ходи.

Забудь о просьбе, верь опроверженью.

Хоть ты и потрясен ужасной вестью,

Но ты невинен. Что я натворила!

Что на себя я навлекла! Ей-богу,

Я не хотела дурно поступать,

Но я готова худшее стерпеть,

И в десять раз свою умножить муку,

Чем принести тебе такое горе.

Я тоже плачу, тоже вся в слезах,

Хотя на слезы права не имею,

Но сил моих достанет, чтоб сказать:

Ступай. Оставь меня в моем грехе.

Мне вдруг понятно стало это слово.

Ступай. Тебя с Творцом не разлучить.

И разлучить с тобой? Тебе известно,

Как вышло, что ты есть на этом свете?

Хочу узнать, раз больше нет меня.

Давным-давно, до сотворенья Евы,

Когда я жил с тем, кто меня привел,

Я вдруг о чем-то начал тосковать.

О чем? Не ведал я. И Бог не ведал.

Ведь я же никого тогда не знал,

Но одиночество уже познал я.

Господь, чтобы меня развеселить,

Поля зверями щедро населил

И птицами заполнил небеса.

А я смотрел на них и улыбался,

Давая по повадкам имена.

И Бог спросил: Ну как? Тебе получше?

А я взглянул на пеструю толпу,

Которая у ног моих теснилась,

На всех зверей — от желтенькой блохи

До льва в его медово желтой шкуре —

И прежняя тоска меня взяла.

И вот тогда я Господу сказал:

Нет, мне не лучше и не станет лучше,

Вот разве ты мне равного создашь.

Бог сотворил тебя, и я воспрянул.

Меня! Меня добился ты с трудом,

А я тебе себя не сберегла.

Теперь ты будешь по моей вине

Еще сильнее одинок, чем прежде.

Я больше не смогу быть одиноким.

Дай яблоко.

И что ты хочешь сделать?

Не знаю, Ева. Что бы я ни сделал,

Я разорву — с собой или с тобой.

И выхода тут нет. Одно из двух.

Остаться без греха — и без тебя?

С тобой, виновной, разделить вину?

Оставь меня. Речь о твоем спасенье.

Я Богу нужен был. Ты мне нужна.

Адам, есть и другие ребра.

Что?

Молись, и Бог создаст тебе другую.

Я не хочу другой. Ты мне жена.

Как я могу другую полюбить?

Я знал бы, что любовь грозит изменой.

Прости, отец. Тебя я оставляю

И к женщине иду.

Не надо! Нет!

Ты это смог. Сумел, ради меня.

Ты знал, какую грань ты переходишь,

И все-таки ее ты перешел,

Бесчувствию упрек предпочитая.

Я счастлива: мой грех родил твой грех —

Прекраснейшее из твоих деяний.

О яблоко, любимый плод, ты дал

Любимому возможность этой жертвы,

Свидетельства неслыханной любви.

Кто говорит?

Я, Ева.

Кто ты, Ева?

Я — та, кого ты так безумно любишь.

О нет, тебя я больше не люблю.

Но все-таки немного ненавижу.

Так, значит, это ты, ради кого

Себя я предал Божьему суду,

И вот теперь Господь свою десницу

Отводит от меня. Я это вижу

По знаку отступающей природы.

Неужто, несмотря на все проступки,

С такой, как ты, остаться я решил?

Ты, беленький комочек любопытства,

Неужто ты меня убила?

Ах!

Что ж, незнакомка, расстели постель

Там, где царит печаль.

Ах!

Ты дрожишь?

Боюсь.

Боишься Бога?

Нет, тебя.

Я не сержусь. Я просто утомлен.

Боюсь твоей усталости — не гнева.

Разверзлась между нами пропасть, Ева.

Преодолеть ее нам не дано,

Но манит глубина на дне разбиться.

Виновная, греховная моя,

Иди ко мне, моя красотка Ева.

Я от тебя бегу к тебе поближе,

Ища в любви от ненависти щит.

Тебя я попытаюсь защитить.

С тех пор, как ненависть я испытал,

Я о любви узнал намного больше.

Что называл я прежде наслажденьем?

Слегка прохладный нежный ветерок,

Ласкающий мне кожу в жаркий день,

Когда лежу под солнцем загорая.

Нет, не беги, иди ко мне сюда,

Моя больная страсть, недуг прекрасный.

Из бренности родившись, наслажденье

Вгоняет в пот, родит зубовный скрежет.

Так яблоко влияет на тебя.

О, я не представляла, как ужасно

Подействует оно на нас обоих,

Как действует оно, когда мы вместе.

Вот я вернулся, наведя порядок

И усмирив чешуйчатую тварь.

Врагиню из конца в конец эдема

Я беспощадно молниями гнал

И обрубал ей ноги — все четыре.

Она под корни тиса забралась,

Где скорчилась, зализывая раны.

Теперь змея недалеко уйдет:

Хоть выживет — останется безногой.

А я, признаться, отдохнуть не прочь,

Но что поделать — долг всего превыше.

Пусть ночь темна, но там, где есть опасность,

Все бдительнее служит безопасность.

А что такое падает с небес?

Какие удивительные хлопья,

Какой-то клей из воздуха и льда.

Похоже, что Господь наш изобрел

Неведомое прежде время года.