Адмирал Макаров

Гибель Макарова

Получив агентурные сведения о том, что японцы готовятся к перевозке и высадке десанта на Квантунском полуострове, и о том, что десант будет базироваться на острова Эллиот, в ожидании подходящего времени, Макаров решил выслать миноносцы в ночную операцию для нападения на десант в его базе.

30 марта после полудня были вызваны начальники 1 и 2 минных отрядов, которым Макаров отдал приказание подготовить к операции по 4 миноносца от каждого отряда, указал цель экспедиции, дал план действий.

В ночь на 31-е миноносцы были высланы с указанием до рассвета в гавань не возвращаться, чтобы ошибочно не попасть под огонь наших батарей, которые могут принять возвращающихся за противника.

Темную и дождливую ночь с норд-остовыми шквалами Макаров проводил на дежурном крейсере «Диана», который стоял на внешнем рейде. Ночью батарейные прожекторы открывали неясные силуэты малых судов, но Макаров с большим опасением за свои миноносцы предположил, что это они, ввиду непогоды, возвратились до рассвета и ждут недалеко от базы. В 4 ч. 30 м. Макаров ушел на «Петропавловск», считая, что утром с полным рассветом миноносцы войдут в гавань.

На самом же деле наши миноносцы, возвращаясь с разведки, встретились с японскими миноносцами, и «Страшный» подвергся нападению четырех японских миноносцев и двух крейсеров.

Очень скоро об этом было получено сообщение с миноносца «Смелый». Крейсер «Баян», выходивший в море, бросился на выручку, а вслед за ним адмиралом были посланы крейсеры «Диана», «Аскольд» и «Новик», а также вышли броненосцы «Полтава» и «Петропавловск».

Подошедший к месту боя «Баян» опоздал. «Страшный» затонул. На помощь японцам подошли 6 крейсеров.

«Баян», спасший под огнем неприятеля 5 человек команды, вынужден был отойти к Порт-Артуру. Адмирал приказал вести эскадру к месту гибели «Страшного».

Вскоре «Баян», бывший головным, открыл огонь. Его поддержали броненосцы, и японские крейсеры, получив повреждения, ушли на ост.

Но в это время от зюйд-оста показалась японская броненосная эскадра из 9 судов, и отряд Макарова, который состоял из 2 броненосцев и 4 крейсеров, стал отходить к Порт-Артуру, боя не принимая, так как соотношение сил было очень неравное. Под прикрытием броненосцев отряд уже вошел на рейд, миноносцам было приказано итти в гавань, Макаров отдавал последние приказания…

Броненосцу «Севастополь» ввиду сильного ветра было приказано остаться в гавани, и это было последним, что приказал адмирал.

«Перед тем, — говорит один из очевидцев1, — несмотря на неравенство сил, адмирал, как можно было заключить из его отрывочных фраз, стремился выйти в бой с японцами. Чувство приподнятого духа передалось от адмирала всем нам, и мы были сильно нервно возбуждены, наполненные сознанием, что настал момент отомстить за январскую атаку. Это чувство инстинктивно передалось всем… После отданного адмиралом приказания поднять сигнал «Севастополю», флаг-офицеры сейчас же исполнили это приказание, а я, находясь при флагманском журнале, вошел в рубку, где был капитан 2-го ранга Кроун, прибывший накануне с большими трудностями из Шанхая с «Манджура» и предназначавшийся адмиралом к назначению командиром «Пересвета»; ему негде было ночевать, и потому он остался на «Петропавловске»; кроме него здесь же в рубке был сигнальщик, назначенный в мое распоряжение».

«Подойдя к журналу, я стал записывать».

«В 9 час. 43 мин. — сигнал… успел я лишь набросать, и вдруг послышался глухой сильный удар».

«У нас троих (капитана 2-го ранга Кроуна, сигнальщика и у меня) сорвало фуражки, и в одно мгновение стол, диван, шкаф с книгами и картами — все обратилось в груду обломков, циферблат с механизмом был вырван из футляра часов».

«С трудом удалось высвободиться и мы бросились к правому выходу из рубки на мостик; «Петропавловск» сильно кренился на правую сторону и настолько быстро погружался, что, стоя на твердом мостике, казалось, не имеешь опоры и летишь с головокружительной быстротой куда-то в бездну. Это чувство было очень неприятно».

«Говорить, конечно, нельзя было из-за рева пламени, воды, постоянных взрывов и всеобщего разрушения. Выскочив на правую сторону мостика, мы увидели впереди себя море пламени; удушливый едкий дым почти заставлял задохнуться. Здесь я заметил фигуру адмирала, стоявшего спиной ко мне. Как думают те, кто знал хорошо адмирала, он прошел вперед, сбросив с себя пальто, чтобы узнать что случилось, и вот можно предположить, что он был оглушен или убит одним из сыпавшихся обломков».

Так погиб «Петропавловск», погибла команда броненосца, погиб штаб эскадры, погиб и боевой адмирал Макаров.

«Голова погибла», — говорили опечаленные матросы, а вместе с ней погибла и всякая надежда на успешное окончание войны на море.

Одним из способнейших и отличнейших флотоводцев России называла его английская газета «Таймс» от 1 апреля 1904 г. В этой же газете писалось: «Своей энергией и примером собственной неутомимой деятельности он вселил новую отвагу в личный состав…».

«… с кончиной адмирала Макарова Россия теряет вождя, которого трудно будет заместить», — продолжала газета, говоря о нем, как о превосходном моряке, специалисте военно-морского дела и смелом флотоводце.

Итальянская газета «Трибуна» от 2 апреля писала еще сильнее: «… вы, сыны всех морей, моряки, служащие под всеми флагами, оплакивайте храбреца, бывшего вашим собратом, венчайте лаврами память его».

Даже японцы признали, что «С самого приезда своего в Порт-Артур… он деятельно принялся за работу: привел в порядок… эскадру… водворил дисциплину… и старался восстановить честь флота».

Только царский наместник Алексеев, в целях собственного благополучия, обвинил Макарова в неосновательности рокового выхода, в увлечении боевой обстановкой, особенно сожалея при этом о гибели «вполне исправного сильного броненосца».

Младший флаг-офицер командующего флотом — мичман В. П. Шмидт (Врангель, Ф. Ф., ч. II, стр. 522–523).↩