Адриан. Золотой полдень

Эпилог

Слухи о болезненном заблуждении цезаря, которому вдруг померещилось, будто Антиноя ему послали боги, утихли сразу после того, как император в 128 году отправился в Грецию.

В Афинах Адриан вздохнул спокойней. Вдали от так и не признавшего его Рима он повеселел, занялся кодификацией местных законов. На площади, обведенной длиной колоннадой, он возвел библиотеку с мраморными стенами, ста двадцатью колоннами, позолоченной крышей и просторными помещениями, для украшения которых не пожалели ни скульптур, ни живописных картин. Был построен акведук, храм Геры, продолжались работы по возведению храма Зевса Олимпийского. В Афинах Адриан был избран архонтом, то есть одним из старейшин, управлявших городом. Император с удовольствием председательствовал на играх, был горд, когда очарованные и покладистые греки награждали его титулами Освободителя, Гелиоса. Греки не поскупились даже на провозглашение цезаря Зевсом и Спасителем мира.

Дел было невпроворот, а тут новая беда — в конце сто двадцать девятого года у императора открылось кровохарканье. Врачи с трудом сумели справиться с бедой.

Настроение у Адриана было хуже некуда, звезды располагались скверно, обещая в новом, 130 году многие беды.

* * *

Из письма Императора Цезаря Траяна Адриана Августа вольноотпущеннику Аквилию Регулу Люпусиану:

«…прощай, мой друг. Разлука печалит меня, но ты прав — прошлое не вернешь. Ты пишешь, что при виде бездыханного тела твоей возлюбленной прежние увлечения уже не волнуют тебя. Я сочувствую твоему горю, Лупа.

Посочувствуй и ты моему.

В один месяц мы потеряли самих близких людей. Боги жестоки, дружок. Горько стоять у останков любимого человека, внимать воплям плакальщиц, и не иметь возможности вернуть то, что уже растаяло в небесной голубизне.

У меня сейчас много слов. Душа полна, но не к кому обратиться. Не с кем разделить свое горе, некому обнажить свои слезы. Вокруг меня множество людей, еще больше сочувствующих и любопытных, желающих взглянуть на страдающего «как женщина» цезаря.

А ты далеко.

Говорят, ты похоронил свою Тею по варварскому обычаю — опустил ее в землю, насыпал бугорок и теперь часто приходишь на могилу, сидишь возле бугорка. Я видал, так поступали у вас в Дакии.

Мне завидно, ты избавлен от бесконечных, расцвеченных пустословием соболезнований, приторных утешения, сногсшибательных предложений, которые ничего, кроме раздражения не вызывают. Меня обступили толпы жалеющих провозгласить Антиноя богом. Я могу понять египтян, настаивающих на том, что мальчик якобы принес себя в жертву Нилу и теперь следует ждать обильного разлива.

Мне все равно.

Я не знаю, как поступить.

Пусть обожествляют?

Или взять его с собой, набальзамированного, совсем, как живого, и устроить погребение в Тибуре?.

Всего несколько дней назад я был счастлив, как может быть счастлив человек, излечившийся от болезни и защитивший самое дорогое существо, которое ему доверила судьба. Мы охотились, и я заслонил собой Антиноя, когда тот споткнулся и упал на землю, а обезумевший от ран лев бросился на него. Я принял дерзкого хищника на копье и свалил его наземь. Антиной очень повзрослел за то время, что ты не видал его. Лицом — Александр, но без той жуткой гримасы, которая портила черты лица Македонца и внушала присутствующим ужас. Фигурой — как олимпийский чемпион. После случая на охоте он по секрету признался мне, если случится худшее, и ему придется вступить во взрослую жизнь, сразу примет участие в олимпийских играх.

Прошла неделя — и счастье больше нет. Есть горе. Есть раскаяние. Есть невозможность жить. Все подкралось как звери в ночи, неслышно и незримо.

Ноябрьским вечером меня окликнул Мацест. Он дрожал от страха. Пришлось крепко встряхнуть его, прежде чем он признался, что Антиной взял парусную лодку и отправился кататься по Нилу. Я еще успел разглядеть парус, следил за ним, пока белый клочок не лег на воду. Даже тогда мое сердце оставалось спокойным. Когда же парус ушел под воду, когда пришла ночь — жуткая, безоблачная, беззвездная, безлунная, я вскрикнул.

Его искали два дня. Когда отправленные на поиски Антиноя рабы доставили его тело, я лишился чувств.

До свиданья, мой друг! До встречи в Городе. Или, может, не надо никаких встреч, иначе нам никогда не избавиться от воспоминаний.

Тогда прощай!»