Аэроплан-призрак

I. Загадочное послание

Было шесть часов утра. Только что на маршрут выехал первый омнибус, направляющийся от площади Сен-Мишель до вокзала Сен-Лазар. Его грузные очертания тускло вырисовывались на мосту в голубоватом тумане, идущем от Сены.

Навстречу омнибусу со стороны Шатле двигался автомобиль. Он остановился перед воротами полицейской префектуры, обратив на себя внимание скучающего дежурного.

Полицейский быстро принял соответствующий вид, как только узнал вышедшего из машины.

В городе его знал каждый. Это был месье Лепин, префект Парижа. Лет под пятьдесят, среднего роста, с седеющими, коротко постриженными волосами и лицом, выражающим настойчивость и доброту, — он олицетворял собой типичного парижанина.

Едва Лепин поставил ногу на тротуар, как один из дворников, до сих пор собиравший в кучу разный хлам и мусор с дороги, быстро подошел к нему и с почтительной фамильярностью произнес:

— Что слышно, господин префект?

Тот нисколько не удивился и невозмутимо ответил:

— Вчера вечером, после того, как мы с вами расстались, господин Эрман, я отправил в деревню целый отрад для охраны иностранцев. Сегодня утром надеюсь получить оттуда известия.

Дворник снова принялся за прерванную работу. Лепин направился к двери, еще запертой в столь ранний час, и позвонил. Минуту спустя он уже был под сводом ворот, ведущих в первый двор.

Войдя в комнату привратника, он подошел к почтовому ящику, вделанному в стенку, где находились бумаги, письма, газеты. Префект вынул их, затем нащупал рукой дно почтового ящика и нашел там маленький ключик — от замысловатого замка, запирающего двери частного кабинета префекта. На ходу он развернул газету, с живостью человека, для которого каждая из тысячи четырехсот сорока минут дня не должна пройти напрасно.

Вдруг чиновник остановился посреди двора как вкопанный.

Сенсационный заголовок статьи, помещенной на первой странице, был напечатан огромными буквами:

— Очень забавно, — пробормотал еще раз начальник полиции. — Этот полицейский инспектор Эрман или Герман, присланный сюда берлинской полицией, вряд ли что-либо здесь узнает. Из письма ведь ясно, что виновник эссенской катастрофы не покидал немецкой столицы.

Затем, немного поразмыслив, он спросил себя:

— «Мисс Вдова»! Кто же скрывается за этим странным псевдонимом?.. А впрочем, пусть этим занимаются за Рейном! Мне и Париж доставляет много хлопот.

Префект торопливо направился к той части здания, которая была отведена под его кабинет, и остановился у двери в комнату. Ключ, только что вынутый им из почтового ящика, повернулся в скважине с едва слышным звуком, Лепин еще нажал тайную пружину, и только тогда дверь открылась.

Он вошел, заперся и сел к письменному столу. Вдруг у него вырвался крик:

— Что такое?!

На столе лежал пакет, завернутый в полосатую бумагу, с надписью:

Схватив пакет, префект сорвал с него разноцветную обертку. В руках у него оказалась тетрадь из плотной бумаги. На первой странице было написано:

Удивлению префекта не было предела. Эссенский поджигатель просил его о пособничестве!

Лицо Лепина приняло очень серьезное выражение, и он проговорил вслух, словно кто-то невидимый мог его услышать:

— Прекрасно, Мисс Вдова, раз вы этого хотите, я прочту… Сейчас шесть пятнадцать… До восьми мне никто не помешает.

После надписи, приглашающей внимательно прочесть письмо, следовал текст, обращенный лично к нему. Лепин прочитал его с жадностью.

Лепин поднял голову. Лицо его выражало полное недоумение. Никогда еще префект парижской полиции не сталкивался с подобным! Шпионаж, анархисты, взрыв в Эссене, а теперь и другой взрыв, готовящийся в самом Париже!

Он бросил взгляд на часы. Стрелка показывала половину седьмого.

— Фабрика будет разрушена в восемь. Но где она находится? — пробормотал полицейский. — Нечего и думать выяснить это за такой короткий срок! Что ж, остается последовать указанию и читать дальше…

Нахмурившись, он облокотился на стол и открыл тетрадь. Первая же строчка поразила его.

Он вздрогнул и, уже не отрываясь, дочитал до последней строки, так как рукопись Мисс Вдовы включала в себя все подробности трагического происшествия, жертвой которого пал Франсуа д’Этуаль. Эти подробности уже известны читателю, и мы считаем излишним пересказывать их вторично.

Записки незнакомца заканчивались следующим:

II. Два взрыва

Едва он закончил чтение, как послышался глухой гул, который можно было принять за удар грома отдаленной грозы.

— Вот и обещанный взрыв, — пробормотал чиновник, невольно вздрогнув.

Нервно вскочив с места, он подбежал к телефону, связывающему его со всеми полицейскими отделениями столицы, и принялся поочередно звонить в каждое из них:

— Что известно о месте и причинах несчастья? Прошу сообщить.

Лепин принялся шагать взад и вперед по кабинету, соображая про себя: «Я готов поклясться, что Мисс Вдова говорит правду! Тем не менее ее действия — террористические. В Эссене не было ни одной человеческой жертвы. Но здесь, в Париже, немыслимо взорвать целую фабрику, не повредив соседних построек».

Задребезжал телефонный звонок.

— Кто говорит?.. А! Хорошо!.. Значит, это в четырнадцатом округе… Что такое? Фабрика окружена садом.

Соседние дома не пострадали… Совершенно с вами согласен, непонятно… Продолжайте расследование… Выезжаю немедленно…

Лепин повесил трубку и взял было со стула свое пальто и шляпу, но положил их обратно.

— Да, это будет выигрыш во времени, — пробормотал он про себя, — пока здесь буду проводить следствие я — в Лондоне и в Вашингтоне поработают другие.

Префект вынул из папки бланк «Кабинета полицейского префекта» и принялся быстро писать:

Подписав обе бумаги, он удовлетворенно вздохнул. В дверь осторожно постучали.

— Войдите.

Это был начальник службы, осуществляющей связи с заграницей. Лепин передал ему приготовленные бумаги.

— Прошу вас отправить это немедленно. Сегодня же необходим ответ. Это касается взрывов в Эссене и в Париже. Можете идти…

Не успела закрыться дверь за начальником службы, как в кабинет ворвался второй посетитель. Он тяжело дышал.

Это был начальник экспедиционного бюро — человек средних лет, с открытым лицом и ленточкой в петличке. Префект запер за ним дверь и увлек его в глубь кабинета.

— Мельяр, вы честный и порядочный француз…

— Надеюсь, господин префект, — ответил тот просто и ясно.

— Значит, вы не откажетесь во имя правосудия выполнить кое-какую дополнительную работу?

— Не откажусь.

— Я это знал… Так вот в чем дело…

Он взял со стола тетрадь, присланную ему Мисс Вдовой, и подал ее Мельяру.

— Мне необходимо десять копий с этой вещи. Сегодня же вечером они должны быть разосланы в десять видных газет, чтобы завтра утром это уже было напечатано. Поняли?

— Думаю, что да…

Лепин энергично потряс руку своего подчиненного.

— Благодарю, Мельяр! Идите, каждая минута дорога. Когда тот ушел, префект наконец надел пальто, шляпу и вышел, не забыв тщательно запереть за собой дверь. Такая предосторожность заставила его самого улыбнуться.

— Нельзя сказать, чтобы это меня предохраняло от таких визитеров, как Мисс Вдова.

В то время как он стремительно проходил через приемную, к нему подбежал один из полицейских.

— Господин префект, только что вам доставили письмо.

— Давайте сюда! Он прочел:

Разорвав конверт и развернув находившийся там лист бумаги, он сразу узнал тот же шрифт пишущей машинки, что и в тетради.

Но содержание письма показалось ему еще поразительнее:

С минуту префект, ошеломленный, стоял посреди приемной. Наконец он опомнился, подошел к полицейскому и, пристально взглянув на него, спросил:

— Кто это принес?

Тот пожал плечами:

— Не знаю. Письмо лежало на столе.

Лепин больше не настаивал.

Вскочив в ожидавший его автомобиль, он торопливо бросил:

— Улица Пар де Монсури.

Миновав бульвар Сен-Мишель, Орлеанское предместье, автомобиль выехал на маленькую узкую улочку. Множество полицейских не без труда сдерживали лихорадочное любопытство толпы.

— Где это? — спросил Лепин у одного из них.

Тот, узнав начальника, отдал ему честь:

— Как раз напротив нас. Решетчатая ограда.

Пройдя шагов пятьдесят, префект вошел в усадьбу, приведенную в невообразимое состояние необъяснимой катастрофой.

Полусгоревшие стволы деревьев были испещрены широкими угольно-черными полосами; над кустарником — порыжелым, переломанным, казалось, пронесся сокрушительный огненный циклон. Среди этой удручающей обстановки бродили какие-то люди. Один из них быстро направился к префекту, который узнал в нем комиссара этого квартала.

— Я начал следствие, — заявил он, — но, к сожалению, ничего не могу понять.

— То есть?

— Взгляните на остатки построек. Можно подумать, что на них обрушились все громы и молнии вместе взятые!

Пройдя за деревья, скрывавшие то, что оставалось от здания, префект убедился в правильности сказанного комиссаром.

Почерневшие стены с пустыми оконными проемами казались обожженными огнем неслыханной силы. Железные балки были изломаны, скрючены и местами превратились в груды металла. По рассказам очевидцев, весь этот разгром был произведен менее чем за одну минуту, причем сопровождался взрывами, похожими на удары грома.

После тщательного расследования Лепин должен был признать, что имеет дело с фактом, совершенно необъяснимым. Считая свое дальнейшее пребывание здесь излишним, префект уехал.

Надо полагать, ответы из Лондона и Вашингтона внесут ясность в это запутанное дело… Все должно проясниться в ближайшее время.

Но этой надежде не суждено было осуществиться.

Около трех часов в префектуре получили из Вашингтона следующую каблограмму:

— Прекрасно! — пробормотал префект. — Джуда Аллена придется оставить в покое. Значит, Мисс Вдова скрывается в Англии…

На следующий день утром был получен ответ из Лондона.

Прочитав сообщение, месье Лепин обеими руками схватился за голову:

— Никто из них не имеет отношения ни к Эссену, ни к Парижу!.. Франсуа д’Этуаль мертв. Но тогда, черт меня побери — кто же такая эта Мисс Вдова?

Напрасно в продолжение последующих дней он пытался докопаться до истины — везде и всегда его преследовал один и тот же вопрос: кто такая Мисс Вдова?

На шестой день из Лондона сообщили следующую ужасную новость.

Наутро во всех наиболее популярных газетах Европы появились краткие заметки, в которых говорилось о получении следующей трагической депеши, краткой и зловещей:

Внизу стояла все та же подпись — Мисс Вдова.

III. Детская игра

— Говорю тебе, что она на линии…

— А я говорю, что не касается ее.

— Врешь!

Спорщики, двое взлохмаченных, оборванных подростков, бросились друг на друга с кулаками. Причина у них для этого имелась самая основательная.

На Вильгельмштрассе — одной из наиболее аристократических улиц Берлина — на тротуаре мелом нарисована решетка. Всем известна эта распространенная детская игра, заключающаяся в том, что играющий, стоя на одной ноге, должен толкать биту из клеточки в клеточку, причем бита не должна останавливаться на линиях, разделяющих клетки. Это — момент критический, часто влекущий за собой кулачную расправу.

Возле мальчишек, привлеченные галдежом, остановились две девочки. Одна — маленькая, темноволосая; другая — более взрослая — бледная и тоненькая. У каждой в руках по деревянному ведерку, в котором плавают сосиски.

— Не станете же вы драться из-за биты!

— Когда играют, не ссорятся!

Вмешательство оказало воздействие. Подростки остановились.

— Он все время жульничает.

— Врет! Разве моя бита касается линии?

Спорщики, затаив дыхание, в тревоге ждали решения. Вдруг оглушительный взрыв хохота привлек внимание всей группы.

Дети оглянулись и увидели на скамейке у ворот, недалеко от того места, где происходила игра, огромного, толстого, бородатого привратника, корчившегося в приступе безудержного смеха. Его ливрея указывала на то, что малый имеет право на кое-что получше, чем звание простого дворника. И в самом деле он — «охранник входа» во дворец министра юстиции и смотрит на себя несомненно тоже как на главу немецкой магистратуры.

— Нет! Нет!.. — бормотал он, задыхаясь от смеха. — Это до того смешно! Никогда бы я не подумал, что эти голопузые заставят меня так веселиться!

Затем, немного успокоившись, привратник заявил:

— А теперь проваливайте и как можно скорее. Не позволяется всяким грязным маленьким негодяям пачкать тротуар его превосходительства министра юстиции…

— Что он говорит? — шепотом спросили девочки.

— Он не стоит того, чтобы на него обращали внимание… Это хам, который думает, что он пан, — развязно закричали в ответ мальчишки.

— Хам?!

Швейцар с изумлением повторил это слово. Хам!.. Какие-то босяки осмелились так назвать его — его, самого важного и великолепного швейцара на самой важной улице Берлина, главнейшего из городов мира… Его, живущего у самого порога дворца одного из министров и напротив дома императорского канцлера! Ведь напротив дворца Фемиды как раз находился 74-й номер, этот знаменитый «74-й», который заставляет трепетать всех чиновников, всех военных, всех штатских!.. «74-й», который на народном жаргоне стал синонимом самого канцлера — этого всемогущего существа, правящего всей политикой Германии.

Толстяк сделал шаг по направлению к своим оскорбителям. Этого одного будет достаточно, чтобы обратить их в позорное бегство. Как бы не так! Позабыв о ссоре перед лицом общей опасности, они торопливо собрали камешки и приготовились бомбардировать швейцара.

— Целься в нос!

— Ладно, по пфеннигу за каждое попадание!

Швейцар счел более соответственным своему достоинству убраться восвояси, добрался до своей комнатки, где и повалился в кресло, бормоча:

— Наглость народа не имеет границ! Социал-демократия прорвет все плотины, если император не решится встать на сторону своих вернейших слуг.

Но каково бы было негодование представительного цербера, если бы он мог теперь видеть тех, которым уступил поле битвы!

Компания хором хохотала.

— Эй, Джо, — сказал вполголоса один из игравших, — джентльмен убрался-таки наконец. Он нас порядочно стеснял.

— А не думаете ли вы, мистер Триль, что он может еще вернуться? — так же тихо спросил другой.

— Нет, нет… Он опасается за свой красный нос…

Это рассмешило девочек. Но брюнетка погрозила пальчиком тому, кто откликался на имя Триля.

— Ох, Триль, так не говорят джентльмены!

— Простите, мисс Сюзанн! Я говорю на языке, соответствующем моему званию. Ведь я бродяжка, «уличный воробей», который следит за дворцом канцлера.

— И вы, как всегда, — очень добрый и веселый воробушек, — пробормотала маленькая подруга Сюзанн.

— Китти права! — подтвердил Джо, довольный, что может заступиться за того, кто завербовал его в Лондоне.

Может быть, Сюзанн и возразила бы что-нибудь на это, но Триль опередил ее:

— Во всяком случае, мы должны исполнять данное нам поручение. Вы, девушки, должны расположиться по другую сторону дворца…

Он не договорил.

С противоположной стороны улицы показался автомобиль и быстро помчался по Вильгельмштрассе. В машине не оказалось никого, кроме шофера в нахлобученной на нос меховой папахе и в огромных очках, скрывающих глаза.

Вдруг автомобиль сделал неожиданный поворот и, не снижая скорости, исчез под сводами ворот «74-го».

Жителями Берлина, знающими, какое почтение, не без примеси страха, внушает канцлер, поступок незнакомца мог бы быть воспринят как дерзость, граничащая с безумством.

— Однако, — сказал Джо, — он смельчак!

Триль кивнул и тихонько свистнул.

— Все очень просто: его здесь ждали!

Автомобиль остановился в глубине сада, окружавшего дворец. Незнакомец вышел из машины. Один из служащих, бросившихся к нему навстречу, провел его в дом.

Через раскрытые ворота четверо подростков могли видеть лишь незначительную часть двора, все остальное заслоняли постройки. Поэтому, когда тот, за кем они следили, внезапно скрылся с глаз, Триль сердито воскликнул:

— Я хочу знать, кто этот человек! Его ждут, принимают, как важную особу…

— Не попробовать ли мне пробраться туда? — спросил Джо.

— Но тебя, мой милый, сразу же схватят и упрячут в тюрьму. Ты никуда не пойдешь! Как только этот человек выйдет — ты подашь сигнал, свистнув два или три раза, в зависимости от того, в какую сторону он пойдет.

— А вы, мистер Триль?

Триль указал пальцем на вход в Министерство юстиции и, сделав знак обеим подружкам, быстро направился к площади.

IV. Триль напал на след

Трое подростков пересекли площадь, бросив мимолетный взгляд на французское и английское посольства, расположенные друг против друга. Они прошли в ворота и быстро повернули влево, направляясь вдоль аллеи.

Триль отдал следующие распоряжения:

— Китти, оставайся здесь. Наблюдай за Бранденбургскими воротами и Шарлоттенбургской дорогой через Тиргартен. В случае тревоги дашь знать.

Девочка заняла указанное место. Триль и Сюзанн пошли дальше.

— Ты, Сюзанн, возьми эту газету и устройся на скамейке напротив маленькой калитки, ведущей в парк Канцлерства, — обратился он к ней. — Сделаешь вид, что читаешь. О своем приходе я извещу криком ласточки. Если все будет в порядке, ответишь так же. Если что-то будет не так — молчи. Я пойму, что нужно подождать.

Молодые люди с нежностью взглянули друг на друга, затем Триль решительно направился к низенькой калитке, темно-зеленый четырехугольник которой виднелся в стене.

Раздалось металлическое щелканье: у юноши был ключ. Дверь повернулась на петлях. Триль проскользнул в щель и прикрыл за собой дверь, но не запер ее.

Осторожно ступая, он пошел по узкой дорожке, усыпанной гравием. По обе стороны ее рос густой кустарник, над которым подымали вверх свои зеленые кроны высокие деревья. Местами на фоне зелени белели силуэты ваз и статуй. Из скалистого бассейна высоко била струя воды, журча и нежно убаюкивая.

Но вот деревья стали редеть, и юноше пришлось замедлить шаги. Сделав еще несколько шагов, Триль спрятался за стволом огромного столетнего вяза, росшего на краю сада.

Невдалеке от него виднелась невысокая балюстрада, отделявшая сад от двора. Во дворе все еще стоял автомобиль, на котором приехал таинственный шофер. Вероятно, он все еще находился во дворце.

Трилю очень хотелось узнать, кто приехал на автомобиле. Король по беспроволочному телеграфу приказал ему разыскать фон Краша, бесследно исчезнувшего после трагических событий, разыгравшихся в Ньюгейтской тюрьме. Может быть, шофер автомобиля имеет какое-то отношение к немецкому шпиону?

Триль внимательно осмотрел фасад построек, с трех сторон замыкавших двор. Все окна были закрыты кроме одного, в нижнем этаже. Юноша задержал свой взгляд на нем.

Раз, два, три, четыре… пять. Пятое! Да это окно кабинета канцлера!

Надо осторожно подобраться к нему и заглянуть внутрь. Пригнувшись, он начал высматривать местечко, более удобное для наблюдений.

Наконец, увидел дерево, взобравшись на которое, можно было бы рассмотреть все, что творится в комнате.

Обхватив узловатый ствол руками, Триль полез вверх, достиг ветвей и исчез в листве.

Вдруг он побледнел и с силой вцепился в ветку руками.

— Он! Это он!.. Фон Краш!.. Шофер!

Напротив канцлера, раскинувшись в кресле, сидел водитель в кожаной куртке. Шапка и очки лежали рядом на столе.

О чем они говорят? Триль не мог этого слышать, потому что находился далеко.

Он тихонько слез с дерева. Что же предпринять? Решение пришло мгновенно: необходимо как можно быстрее бежать на Парижскую площадь, брать первый попавшийся автомобиль, а затем, когда появится фон Краш, устроить за ним наблюдение. Но не успел Триль добраться до калитки, как навстречу ему выскочила огромная силезская овчарка. Юноше понадобилась вся ловкость опытного бродяжки, чтобы ускользнуть от нее.

V. Шпион высокого класса

А в это время в кабинете канцлера состоялся следующий разговор:

— Я должен был вас вызвать, господин фон Краш, — заявил канцлер.

— И я счел своим долгом немедленно явиться.

Канцлер с удивлением взглянул на собеседника. Тон его ответа показался ему насмешливым. Но так как широкая физиономия фон Краша всегда одинаково сияла довольной улыбкой, то высокий сановник продолжал не без заметного колебания:

— Вы, по-видимому, не подозреваете, почему я вас вызвал.

— Простите, ваше сиятельство. Но если моя обычная проницательность не изменила мне, дело касается Мисс Вдовы?

— Вот именно. Гласность, которой преданы в последнее время все поступки этой загадочной особы, компрометирует правительство… Эта таинственная личность словно обладает способностью проникать сквозь стены. Сегодня утром я нашел на своем подоконнике письмо угрожающего содержания.

Канцлер протянул фон Крашу голубоватый конверт. Но так как фон Краш отказался взять письмо, тот громко и с ударением прочитал:

Высокий сановник сделал паузу и продолжил:

— Вы знаете, что сейчас ведутся переговоры между Германией и Австрией. В настоящий момент необходимо во что бы то ни стало избежать возможной акции со стороны Мисс Вдовы.

После некоторой паузы канцлер заговорил снова:

— Поверьте, мне очень тяжело жертвовать таким агентом, каким являетесь вы. Но у меня нет другого выхода.

Канцлер остановился, удрученный молчанием собеседника.

— Вы все еще не поняли меня? — спросил он.

— Советовал бы вам немного поразмыслить, ваше сиятельство! — спокойно ответил фон Краш.

Канцлер подскочил.

— Что вы хотите этим сказать, герр фон Краш?

Тот улыбнулся.

— Только то, что сказал. Подумайте, что во избежание некоторых несчастий было бы весьма непредусмотрительно дать разразиться бедствиям, более ужасным!.. Хе-хе! Я вовремя принял все меры предосторожности!

— Меры предосторожности! — словно эхо, повторил его собеседник.

— Да!.. Чтобы имперское правительство не могло меня вышвырнуть, когда ему захочется…

По лицу князя пробежала судорога.

— Вы будете упрямиться? — спросил он угрожающим тоном.

Краш спокойно покачал головой.

— Нет надобности прибегать к этому, ваше сиятельство, так как вы сочтете своим долгом согласовать свои действия с моими желаниями…

И раньше, чем его сиятельство канцлер пришел в себя, он продолжил:

— Десять лет работы агентом секретной службы не прошли для меня даром. Мне удалось создать такое оружие, которое в настоящее время оградит меня от подобного рода неприятностей.

— Что же это за оружие? — проворчал канцлер, стараясь побороть впечатление, производимое на него собеседником.

— Этот вопрос удивляет меня. Неужели вы думаете, что за десять лет я не собрал о вас все сведения, опубликование которых вызвало бы настоящий скандал?

— Негодяй! — прорычал князь, не в силах больше сдерживаться.

— К чему этот бессильный гнев, ваше сиятельство? Вы, конечно, понимаете, что все эти документы находятся в надежном месте. Если со мной что-нибудь случится, мои люди постараются как можно быстрее предать их широкой огласке.

Совершенно подавленный, князь прошептал:

— Мы у него в руках!

Фон Краш рассмеялся.

— Вот слова со смыслом! Они спасают вам жизнь, ваше сиятельство. Я был бы в отчаянии, если бы Германия лишилась такого человека, как вы. Если мне не удалось убедить вас в том, что здесь только я один могу диктовать условия, — пришлось бы вынуть из кармана эту коробочку…

Он протянул канцлеру правую руку, в которой держал предмет, похожий на медный цилиндрик. Верхняя часть его состояла из стальной трубочки, напоминающей револьверное дуло.

Канцлер инстинктивно отшатнулся назад.

— Там внутри таится смерть! Это маленькое оружие было изобретено одним ученым, которого я однажды арестовал и заключил в крепость. Он бы мог сколотить неплохое состояние, если бы не увлекся политикой. Эта вещица — бесценна. Нажимая на едва заметную выпуклость на медной поверхности, я спускаю пружину, которая через стальное дуло выталкивает изнутри маленькую бомбу. И если эта бомба встретит на своем пути препятствие, она превращается в пыль и освобождает жидкий воздух, заполняющий ее полость. Жидкий воздух мгновенно переходит в газообразное состояние и понижает температуру больше чем на сто градусов! А тот, кто послужил целью, — превращается в глыбу льда. Через пять минут тело оттаивает, но призванный на помощь врач констатирует смерть от инсульта. Благословляю небеса, что ваша высокая способность понимать вещи избавила меня от необходимости прибегнуть к моему инструменту!

Канцлер понуро наклонил голову. Почти бессознательно он проговорил:

— Что же вы предлагаете? Невозможно допустить, чтобы проклятая Мисс Вдова держала в страхе всю Германию!

— Не волнуйтесь, ваше сиятельство! Вы откроете мое местопребывание, как и предполагалось… Только сделаете это через месяц.

— Через месяц! — воскликнул канцлер, поднимаясь с места. — А вы подумали, что может произойти в течение этого месяца?!

— А это уже ваше дело, господин канцлер… Мое молчание за ваше молчание… Месяц — это максимум, чего я требую…

— Чем же эта отсрочка станет для вас? Разве вы надеетесь ускользнуть от нашего неуловимого врага?

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Да и что вам до того, в конце концов! Империя будет избавлена от кошмара! Это главное… Не говорю вам «прощайте», так как надеюсь еще встретиться с вами.

И фон Краш надел очки, нахлобучил шапку как можно ниже и вышел из кабинета, оставив собеседника наедине со своими невеселыми мыслями, подавленного и угнетенного.

Фон Краш неторопливо спустился по лестнице, вышел на крыльцо, ведущее во двор, прошел через него и уселся в свой автомобиль.

Минуту спустя машина выехала из ворот.

Фон Краш был доволен исходом разговора.

— Этот бедный канцлер думает, что так легко открыть мое местопребывание! Удивительно — до чего наивны эти великие государственные деятели!

VI. Убежище агента

Фон Краш выжимал из своей машины все, на что она была способна. Можно было подумать, что он спасается от погони.

Его автомобиль мчался вдоль стен и решеток, из-за которых виднелись вершины роскошных деревьев. Слева раскинулся на горных уступах лес. Это парк Бабельсберг, частная собственность императора.

Автомобиль резко затормозил около монументальной ограды, которой обнесена императорская резиденция. Фон Краш поднес к губам свисток и подал сигнал, который в германской армии означает: «Прекратить огонь».

Из маленького павильона вышел солдат. Отдав честь мнимому шоферу, он открыл ворота.

Теперь автомобиль продолжал свой путь по Потсдамской дороге.

Проехав некоторое расстояние по лесу, агент остановил машину у железной решетки, отгораживающей часть окружающего леса. Немец вышел из машины и отстегнул большой решетчатый четырехугольник в ограде, весь увитый зеленью, так что это место изгороди ничем не отличалось от остального.

Проехав через это отверстие, он старательно запер за собой проход и снова сел за руль.

Теперь ему приходилось ехать по едва заметной тропинке. Спуск был довольно крутым. Сквозь густую листву деревьев раза два мелькнули крыши зданий и снова исчезли.

Автомобиль, наконец, выехал на поляну, окруженную столетними буками.

В центре поляны находилось квадратное низенькое здание с плоской итальянской крышей, напоминающей террасу. Оно было окружено глубокой канавой, чем-то напоминающей крепостной ров; канава была заполнена прозрачной зеленоватой водой.

Узенький мостик, перекинутый через этот ров, и вымощенная камнем дорожка обрывались у двери странного жилища.

Фон Краш окинул все это инквизиторским взором. Затем невольно улыбнулся, глядя на ров и на дом с крепкими железными ставнями на окнах.

Он затрубил. От звука странный дом словно ожил. Двери распахнулись. Появилось сразу несколько человек, которые, перейдя через ров по мостику, выложенному плитами из камня, подошли к фон Крашу и обменялись с ним несколькими фразами.

Фон Краш предоставил им возможность заниматься автомобилем, а сам направился к дому и исчез за массивной дверью. Переступив порог, он очутился в прихожей с голыми стенами. В каждой из них была дверь, укрепленная, подобно входной, железом. Все это напоминало тюремные камеры, предназначенные для содержания преступников.

И в самом деле, здание это было построено в 1787 году и предназначалось для ужасного Отто Вурмгаузена, дворянина-разбойника, который после десяти лет преступной жизни был обезглавлен.

Агент с невозмутимым видом подошел к одной из дверей. Открыв ее, он очутился в комнате, стены которой были отделаны темным дубом.

Радостно вскрикнув, Маргарита бросилась в объятия отца. В комнате находились еще два человека. В них легко было узнать Лизель Мюллер и бухгалтера Тираля.

Звонко расцеловав розовые щеки Маргариты и пожав руки остальным, фон Краш произнес с улыбкой:

— Ну что же, господин Тираль, вы довольны по-прежнему?

Тираль с любовью и нежностью взглянул на Лизель.

— Как же мне не быть довольным… Благодаря вам, благодаря вашему доктору моя Лизель снова здорова, она узнала меня, своего отца!..

Бедный Тираль смотрел на обманщика так, как смотрят на величайшего благодетеля. Но тот прервал его:

— Ах, милый Тираль, вернуть разум — это еще не все. Надо подумать о будущем этой прелестной девушки.

— О ее будущем? Но разве я вам не доверил…

— Вы говорите о местонахождении драгоценных камней, открытом вами в Америке? Настало время заняться этим… Красивой девушке богатство очень кстати… Я обещаю, что займусь вами. Сегодня ночью мы покинем этот дом.

— Этой ночью?

— Именно! По Хафелю и Эльбе одно суденышко доставит нас в Гамбург. А оттуда мы отправимся прямо в Соединенные Штаты, в Нью-Йорк; и вы предпримете путешествие в те края, где покоится в земле ваше богатство. Как уже было условлено, в вашем распоряжении будет пятьсот тысяч марок, которые я вам дам.

— Ах, — пробормотал растроганный бухгалтер, — в счастливый день встретился я с вами!

— Ну что об этом говорить! Ведь вы же мне все вернете в тот день, когда заграбастаете свое сокровище.

— Мы его разделим по-братски! — страстно воскликнул Тираль.

— Довольно об этом. Мы уезжаем сегодня ночью, и я предлагаю вам заняться укладкой вещей. Нам едва хватит времени.

Он ласково подтолкнул Тираля к двери. Тот сжал обе его руки и голосом, дрожащим от глубокого волнения, произнес:

— Моя жизнь принадлежит вам!

Сказав это, порывисто вышел.

Лизель хотела последовать за ним, но фон Краш удержал ее.

— Ну, малютка Лизель, — сказал он цинично, — я тебе обещал найти средство отомстить за твою мать. Я передал в твои руки того, кто был к ней безжалостен. Поступи с ним, как сама захочешь.

— А как же сокровища? — робко спросила креолка.

— Сокровища? Они — твои. Забери их себе. Ты же мне и возвратишь мои пятьсот тысяч марок!

— Как? Вы не хотите взять часть богатства?

Агент топнул ногой с превосходно разыгранным нетерпением.

— Сколько раз нужно это повторять? Ты служила мне терпеливо и верно, Лизель. Теперь — моя очередь послужить тебе. Ты все-таки считаешь, что кое-чем мне обязана. Прекрасно, моя славная, я желаю получить свою долю немедленно — позволь мне поцеловать твою руку.

И, поднеся к губам руку креолки, он заглянул ей в глаза.

— Ты плачешь, Лизель?

— О нет! Но ваша доброта меня ошеломила… Чем я могу когда-либо отблагодарить вас!

— Ах! В сущности, единственное сокровище в мире — это красота!.. — сказал фон Краш.

И резко прервал себя, как будто внезапно понял, какого рода признание вырвалось у него в минуту забытья, и уже вполне сдержанно закончил:

— Ну, ступай за своим отцом… Ступай, красавица, и забудь старого друга, с которым скоро расстанешься навсегда.

Он повел ее к дверям, с ласковой настойчивостью заставив уйти.

Несколько мгновений фон Краш стоял на пороге, затем повернулся, запер дверь, бросился в одно из кресел и залился беззвучным смехом.

Он совсем было забыл о присутствии Маргариты. И даже вздрогнул от неожиданности, когда она подошла к нему со сверкающими глазами и насмешливо произнесла:

— Вот как! Вы решили увлечься этой девчонкой?!.

Фон Краш быстро взял себя в руки и холодно взглянул на дочь:

— Моя дорогая девочка, я всегда был для тебя превосходным отцом, но у меня нет никакого желания быть твоим рабом.

— Да кто же об этом говорит, — несколько растерялась молодая женщина, сбитая с толку тоном отца.

— Так как ты сама вызвала меня на объяснение — я тебе даю его, предупредив, что не хочу больше возвращаться к этой теме.

Он устроился в кресле поудобнее:

— Милая моя, поскольку твое изменчивое сердечко обратило свою нежность на Питера-Поля Фэртайма…

— Я не позволяю вас говорить об этом чувстве в таком тоне! Пока я не увидела его, я не знала, что такое настоящее чувство. Я полюбила впервые и, что бы ни случилось, буду любить только его.

— И я этому очень сочувствую, — беззаботно ответил фон Краш, — то есть, собственно говоря, мне это совсем безразлично. Однажды ты обвенчаешься с Питером-Полем и покинешь меня… Я требую от тебя совсем немного: не заводи разговора о том, что касается меня лично. Если ты увидишь, что я хочу как-нибудь скрасить свое одиночество, — закрой на это глаза.

И чтобы не дать прозвучать вопросу, который уже готов был сорваться с губ дочери, он сказал:

— Мы переговорили уже обо всем существенном, моя дорогая. Укладывай свои вещи. Ступай же, приготовься к отъезду. Мы проводим до Гамбурга нашего… друга Тираля.

Улыбка снова промелькнула в циничных глазах этого человека. Марга легкой походкой вышла из комнаты.

Фон Краш остался один.

Он вытянул ноги, блаженно запрокинул голову на спинку кресла и вполголоса выразил наконец свои настоящие мысли.

— Все налаживается!.. Самое главное теперь узнать действительную ценность сокровища, открытого болваном Тиралем! Надеюсь, за этим дело не станет.

И, подняв вверх кулаки с видом яростной угрозы в адрес невидимого врага, он прибавил:

— Теперь остается только обезвредить Мисс Вдову, кто бы ни скрывался под этим псевдонимом. И это будет сделано! Раньше чем через неделю я захвачу нужных мне заложников!

VII. Повар Брок

Замок Фэртайм высоко поднимал свою кровлю, многочисленные выступы которой блестели в ночном освещении. На террасе, выходящей в парк, лорд Джон и его сыновья Джим и Питер-Поль пили кофе в обществе молчаливой Эдит, золотые волосы и бледное лицо которой, казалось, светились каким-то особенным светом, на фоне траурной вуали, обвивающей ее головку.

Со времени драмы в Ньюгейтской тюрьме молодая девушка надела траурное платье, и соседи, говоря о ней, трогательно называли ее «бедное мертвое сердце».

Может быть, многие даже считали, что рассудок ее немного помутился от горя.

Многое давало повод так думать. Она всегда была сдержанна и серьезна, похожая на черный призрак с бледным лицом. Но в самом ее спокойствии чувствовалось нечто настолько противоречащее такой видимости, что это невольно смущало умы.

Каждый день более или менее продолжительное время проводила она в погребальной часовне Фэртаймов, где были похоронены бренные останки Франсуа д’Этуаля.

Однажды горничная застала ее уснувшей за маленьким письменным столиком. На нем лежала раскрытая тетрадь — возле чернильницы, в которую еще было опущено перо. Любопытная, как все горничные, девушка прочла несколько строк и поняла, что ее молодая хозяйка ведет что-то вроде дневника, куда записывает свои поступки и постоянно вспоминает Франсуа, к которому все время обращается.

Она писала мертвецу. Сомнений не оставалось, хозяйка окончательно лишилась рассудка.

Вероятно, поэтому на террасе, выходящей в парк, лорд Фэртайм и его сыновья разговаривали вполголоса, а Эдит сидела, погруженная в свои мысли.

Вдруг она вздрогнула и пролепетала:

— Какие новости?

Было непонятно, к кому обращен вопрос. Ответил Питер-Поль:

— Новости у нас будут только завтра, сестричка. В это время в Берлине начинаются празднества в честь австрийского императора.

И трое мужчин с нежностью посмотрели на дорогое им существо, снова погрузившееся в свои мысли…

Обстановка начинала тяготить всех присутствующих. Казалось, Фэртаймам поскорее хотелось покончить с тем, ради чего они собрались. Лорд Гедеон, с трудом подавив зевок, совсем уже сонным голосом пробормотал:

— Эти первые теплые весенние вечера очень утомляют. Я чувствую себя совсем разбитым. Если бы не стыдно было залечь в постель с девяти часов…

Сыновья не дали ему договорить.

— Право, папа, мы согласны разделить с вами ваше желание.

— Как? И вы тоже, молодые люди, чувствуете себя утомленными?

— По правде сказать, последние несколько минут я с трудом преодолеваю желание завалиться спать, — подтвердил Питер-Поль.

Эдит поддержала брата.

— Мне кажется, что сегодня и я усну быстро… Спать, спать, ни о чем больше не думать, ни о чем не тревожиться… Какое это счастье!

— В таком случае, — воскликнул лорд, — постараемся хорошенько выспаться. Спокойной ночи, моя дорогая Эдит и мальчики!

Обменявшись поцелуями и энергичными рукопожатиями, все разошлись по своим спальням.

В самом деле, как заявил лорд Фэртайм, начинающаяся весна, должно быть, была увенчана снотворными маками. Не только господа находились под влиянием непреодолимой сонливости, но и лакеи, которые убирали на террасе, и горничная, помогающая Эдит раздеться, и прислуга лорда и его сыновей — все исполняли свои обязанности с таким сонным видом, с такой неловкостью, что можно было не сомневаться в их искреннейшем желании добраться как можно скорее до своих постелей.

В людской только один из всех держался бойко и весело. Он подшучивал над всей сонной компанией. Это был главный повар, мистер Брок, немец, поступивший на службу к лорду около трех месяцев назад. Превосходный повар, прямо артист: искусство его вне всяких сомнений. Кроме того, он и превосходный товарищ.

— Ну-ка, милые мои друзья, капелька кофе поможет вам немного прочухаться. Я только что сварил совсем свеженького для всех.

Но прошло немного времени, и сонливость одолела и его. Склонив голову на стол, он, казалось, заснул спокойным, глубоким сном.

Через несколько минут Брок шевельнулся, приподнял голову и осмотрелся. Вокруг все спали, в глазах его мелькнула какая-то свирепая радость. Бесшумно встав, он обошел вокруг стола и крепко встряхнул каждого из спящих.

Никто не отозвался. Повар злобно рассмеялся, и его голос странно прозвучал в этой комнате, заполненной спящими людьми.

— Да здравствует Германия!.. Ха-ха-ха! Опиум! Все эти милые парни и девицы хватили лишку…

Вдруг, став серьезным, он проговорил:

— А теперь займемся хозяевами.

Поднявшись по лестнице, ведущей в первый этаж, где были расположены жилые комнаты семьи Фэртайм, он поочередно подошел к двери каждого, открыл ее и заглянул вовнутрь.

Все спали глубоким сном.

Брок бесшумно покинул замок и направился к группе деревьев и кустарников, видневшихся в тридцати метрах от замка. Оглядевшись, он остановился и несколько раз щелкнул языком, как это делает кучер, подзывающий к себе лошадей.

В кустарнике послышался шорох. Листва в одном месте раздвинулась, и показалась человеческая фигура.

— Как дела? — тихо спросил незнакомец.

— Все готово, герр фон Краш.

Собеседник Брока сделал нетерпеливое движение.

— Болван!.. Прикуси язык! Ты говоришь, все готово?

— Да.

— А ящики?

— Расставлены по погребам и подвалам.

— Хорошо. А рогожи?

— Сделано.

— Не будем терять времени. Нам понадобится часа два, чтобы добраться до берега. До наступления рассвета мы должны быть в открытом море.

Повернувшись к кустарнику, где он только что прятался, немец громко крикнул:

— За работу!

Три дюжих матроса выскочили на дорожку и встали по стойке смирно, как солдаты перед начальством.

— Вперед! — скомандовал фон Краш.

Группа, возглавляемая Броком, направилась к террасе замка.

С помощью повара они проникли в небольшую комнату, расположенную рядом с людской, где спали крепчайшим сном. Повар с нескрываемым презрением взглянул на спящих.

Дверь чулана была немедленно открыта. В нем, тщательно свернутые в трубки, хранились соломенные рогожи, которыми садовники окутывают на зиму слишком нежные растения, чтобы предохранить их от непогоды. Наклонившись, Брок поднял одну из рогож. Матросы последовали его примеру.

Поднявшись по лестнице на первый этаж, все остановились у двери, на которую указывал повар.

— Это комната лорда Фэртайма. Рядом комнаты его сыновей. Займитесь ими, ребята. Патрон и я позаботимся об Эдит.

Не говоря ни слова, моряки вошли в указанные им комнаты, а Краш и Брок исчезли в спальне Эдит.

Повар разостлал на паркете принесенную им соломенную рогожу и остановился у постели, на которой лежала девушка, погруженная в глубокий сон.

Краш тоже подошел к кровати. Осторожно подняв спящую, они положили ее на рогожу и завернули, словно хрупкое растение.

Нельзя было и заподозрить, что в соломенном свертке находится человек.

Брок взвалил странный груз на плечи, и оба немца вышли в коридор. Матросы уже ждали их. У каждого на плечах был такой же завернутый в солому груз.

Фон Краш, увидя их, одобрительно кивнул головой и громко скомандовал:

— В путь!

Дойдя до того места, где они ждали Брока, спрятавшись в кустах, похитители положили свои ноши на землю. Фон Краш тихо отдал приказ:

— Фриц, Лорик — вы постережете наших пленников. А ты, Сименс, иди за нами.

Тот, кого немец назвал Сименсом, подошел к фон Крашу, раскачиваясь всем своим геркулесовым корпусом. Брок рассмеялся:

— Для того чтобы поджечь фитили, нам не нужна эта дубина!

Краш сурово заметил:

— Нельзя предугадать, на кого наткнешься по пути… Скорей же, Сименс!.. Нужно поторапливаться…

Трое мужчин быстрыми шагами направились к дому.

VIII. Фон Краш заметает следы

Замок Фэртаймов был построен на месте старинного аббатства, разрушенного еще во времена английской революции. Подвалы замка были огромны. Массивные столбы, на которых покоился сводчатый потолок, разделяли подземелье на отдельные помещения.

Шаги Краша и его спутников гулко раздавались в тишине. Брок на ходу объяснял Крашу:

— Смотрите, сударь… Два ящика робурита находятся здесь. Они взорвут левый флигель. Вот эти шесть — взорвутся в центре здания. Последние ящики заложены под правым флигелем. Бикфордов шнур соединяет все ящики. Его следует зажечь у самого входа в подземелье — я рассчитал длину шнура, — и через полчаса Фэртайм-Кастль взлетит на воздух со всем, что в нем находится.

— Никто не подозревает, что ты разместил в подвалах взрывчатое вещество?

— Это исключено! На всех ящиках наклейки старинной фирмы, поставляющей товары. Я перевез это сюда вместе с разными припасами для кухни.

— Надо признать, ты хорошо все продумал.

— Так вы довольны мной, сударь?

— Да, и докажу тебе это, верный Брок!

Повар потер руки от удовольствия. Вдруг он услышал такое, чего никак не ожидал услышать из уст того, чьей похвалы он только что удостоился.

— Сименс, возьми его! — приказал фон Краш. Матрос набросился на повара, повалил его на пол и крепко связал веревкой, вынутой из кармана.

Все это произошло так быстро, так неожиданно, что Брок почувствовал себя связанным прежде, чем успел что-либо осознать. Наконец совершенно ошеломленный и оглушенный, он еле смог вымолвить:

— Что это вы делаете? Что за шутки?

Но вынужден был замолчать, встретив взгляд фон Краша. В нем ясно читалось презрение и непоколебимая решимость. Лицо несчастного мертвенно побледнело от ужаса, когда, наклонившись к нему, фон Краш грозно произнес:

— Я наказываю изменника! Ты писал в Канцлерство, в Берлин. Ты предлагал продать наш секрет в Англии. Я перехватил твое письмо, милейший. Оно меня очень огорчило, поверь мне, так как я готовил тебе лучшее будущее…

— Сжальтесь!..

— Сжалиться? Ты с ума сошел!

— Тогда убейте меня сразу!

— Я не люблю проливать кровь без крайней надобности. Взрыв избавит меня от необходимости самому прикончить человека, который был моим слугой…

Слезы потекли по щекам Брока. Огонь безумия загорелся в его глазах, расширившихся от ужаса.

— Убейте меня, убейте меня, — пролепетал он еле внятным голосом, — только не эта ужасная смерть, не эта, не эта…

— Ладно, я отплатил тебе за тревогу, которую мне причинило открытие твоей измены. Мы квиты. Сименс прикончит тебя.

Громила как будто только и ждал этих слов. Огромный кулак с невероятной силой обрушился на голову приговоренного. Череп треснул, как яичная скорлупа.

Фон Краш невозмутимо поблагодарил палача:

— Ловко, Сименс. Остается зажечь шнур и убираться побыстрее. Пойдем.

Возле каменной лестницы, ведущей из подвала наверх, они нашли конец веревки, зажатой между двумя кусками дерева. Немец хладнокровно чиркнул спичкой, поджег конец шнура и, стремительно поднимаясь по ступенькам, крикнул:

— Поторопись, Сименс!

Гигант ответил громким идиотским смехом, что не помешало ему огромными скачками догнать своего начальника.

Вскоре они присоединились к остальным. Каждый поднял свою ношу; даже Краш взвалил на себя один из свертков. Пройдя через парк, похитители достигли пролома в каменной ограде, за которой их ожидали два автомобиля.

— Вперед! И как можно быстрее! — скомандовал Краш.

Машины рванули с места. Фон Краш считал придорожные столбы, мысленно переводя английские мили в километры.

— Десять, пятнадцать, ого, двадцать километров, — считал он. — Двадцать километров, — повторил немец.

И в то же мгновение огненный столб взметнулся высоко в небо. Все было кончено. Замок был стерт с лица земли.

Фон Краш дружелюбно потрепал по плечу Сименса, сидевшего рядом с ним.

— Хе, хе!.. Милейший Сименс. Фэртайм-Кастль уничтожен. Все его обитатели погибли. Все до единого, не так ли? Никому ведь и в голову не придет, что я прихватил с собой заложников!

IX. Любовь готовит западню

День, залитый солнцем, бросал снопы лучей через люк в каюту, легкое покачивание которой указывало на то, что судно разрезает морскую зыбь.

Фон Краш приподнялся на своем рамочном ложе, потянулся, зевнул и, наконец, соскочил на пол. Около часа ночи вернулся он на яхту «Изе». Проводив Тираля и Лизель до Гамбурга, он совершил морской переход и стал крейсировать у берегов Англии.

Немец повернул на шарнире круглое стеклышко, прикрывающее отверстие люка.

— Земли не видно, — заметил он удовлетворенно, — должно быть, мы находимся посредине Северного моря? Ловите черта за хвост! Эх, эх, Мисс Вдова, извольте-ка поискать мои следы в этих водах.

В дверь постучали.

— Кто там?

— Это я, Марга!

На пороге показалась русоволосая немка.

— Тебе пришла великолепная мысль явиться сюда, моя красавица…

— Мне нужно с тобой поговорить… — сухо заявила Маргарита.

— Ну, начинай! Хотя, чего торопиться, я заранее убежден, что ты станешь меня благодарить…

Марга резко оборвала его:

— Да как ты смеешь говорить это? Меня превращают в узницу, запрещают покидать каюту, выставляют часового перед моей дверью! Только сейчас мне вернули свободу. Объясни, что происходит?

— Достаточно будет одного слова, чтобы тебя успокоить!

— Я очень хотела бы его услышать…

— Спешу исполнить твое желание, голубка: сэр Питер-Поль и вся его семья, захваченные мной в плен сегодня ночью, находятся на борту «Изе».

Слова его подействовали на дочь, словно удар молнии: Маргарита приложила обе руки к сердцу и прислонилась к перегородке, готовая упасть в обморок.

И тогда в нескольких словах торжествующий фон Краш рассказал ей о ночной вылазке, о причинах, вызвавших ее, и принятых мерах предосторожности…

— Теперь мы смело можем вернуться в Бабельсберг. Заложники в моих руках… А ты будешь видеть его каждый день — своего Питера-Поля…

— Он меня возненавидит! Ты старался обеспечить себе безопасность, но разбил мою надежду: способен ли этот джентльмен полюбить дочь человека, который…

Краш, прервав начатую ею фразу, процедил сквозь зубы:

— Ты собираешься сказать глупость, Марга… — голос старого агента смягчился при последних словах, перейдя в иронический тон. — Заключенные ненавидят своего тюремщика, согласен, я готов смириться с его враждой… Но он будет боготворить дочь ненавистного ему стража, в особенности, если та скрасит его плен множеством маленьких забот…

— Ах! — прошептала Марга, охваченная волнением.

— Этот милый узник заметит твою красоту, и, надеюсь, твои чары сгладят уродство моих действий…

Ничего не ответив, Марга машинально дошла до двери, открыла ее и вышла, едва сдерживая слезы.

Оставшись один, фон Краш задумался. «Малютка меня тревожит: надо за ней присматривать!» — решил он.

X. Замаскированная посланница

Тогда как в предместье Лондона разыгралась страшная трагедия, в Берлине готовились к празднованию по случаю встречи двух императоров. Дипломатический договор между двумя могущественными державами Европы был заключен. Его Величество император австрийский давал в этот вечер в императорском дворце Берлина большой бал-маскарад. До полуночи приглашенные имели право скрывать свои лица под масками, оставаясь неузнанными.

Перед самым дворцом стояла толпа зевак, глядя на экипажи, непрерывно подвозившие гостей.

Немного в стороне от группы любопытных тихо беседовали два юноши и две девушки. Им, к сожалению, так и не удалось выследить фон Краша.

Но если Джо, Сюзанн и Китти выглядели убого в своих старых одеждах, то Триль смотрелся элегантно в модном пальто, скрывавшем под собой безупречную вечернюю пару. Они все заметно волновались.

— Неужели ничто не может удержать тебя от посещения этого празднества, Триль? — прошептала Сюзанн, еле сдерживая слезы.

— Ты и сама, милая Сюзанн, не посоветовала бы ослушаться приказа.

— Ты прав, но мне страшно…

— Сюзи, подумай: ведь я беспрепятственно пройду в свите посла Соединенных Штатов…

— Да, я это отлично знаю, но после, после…

— Ну, ведь я буду ждать момента, назначенного Мисс Вдовой.

— А если ее не окажется на месте свидания?

— Дорогая моя, Король определил нас на службу к Мисс Вдове, которой мы и должны подчиняться, как ему самому.

И, не дождавшись ответа, Триль направился к Дворцовому мосту, перешел его и углубился в Липовую Аллею с ее четырьмя рядами деревьев, блестящими магазинами и роскошными отелями.

Когда через несколько минут юноша свернул на центральную аллею, он увидел стоявший у тротуара автомобиль внушительного вида. Триль поспешно приблизился к нему. Стекло в дверце быстро опустилось, и женский голос произнес по-английски:

— Садитесь скорее! — Одним прыжком юноша очутился в машине. Автомобиль сорвался с места и направился в ту сторону, откуда только что пришел юноша.

Американец, склонившись к таинственного вида фигуре в глубине автомобиля, почтительно произнес:

— Благодарю вас, ваше превосходительство!

— Ах, что вы!.. Я всегда рада помочь Джуду Аллену. Но перейдем к делу. Вы войдете за мной под руку с Джелли Шарп, первым советником посольства, которого я рада вам представить. Мой муж дома стонет от подагры, поэтому он ничего не будет знать.

Немного помолчав, американка тихо прибавила:

— Но имейте в виду: оказавшись во дворце, я и знать не хочу о том, что вы предпримете.

Молчание царило в автомобиле, который, переехав через Дворцовый мост, должен был занять место в цепи экипажей, направлявшихся к императорскому дворцу. Через несколько минут он въехал в центральные ворота.

Американка вышла из автомобиля, спутники последовали ее примеру. Дама подошла к одному из церемониймейстеров, чтобы объяснить, кто они, так как попасть в монаршую резиденцию было не так-то просто. Придворный, выслушав доклад, почтительно поклонился.

Достигнув Зала Швейцарцев, Триль оставил своих спутников, проследовавших дальше, направляясь к Рыцарскому Залу, где император Австро-Венгрии, заняв на этот день место своего союзника, принимал поклоны собиравшихся. Его величество был в превосходном настроении.

Ему доставляло удовольствие обнаруживать свою проницательность, узнавая под масками кого-то из гостей. Редко кому удавалось остаться неузнанным.

Неожиданно император спросил:

— Где же эрцгерцогиня Луиза-Мария?

Никто не смог ответить на этот вопрос.

Принцесса Луиза-Мария, любимая племянница императора, славилась при венском дворе своей приветливостью, веселым остроумием и жизнерадостностью, поэтому император пожелал иметь именно ее в качестве спутницы на время пребывания у германских союзников.

Наконец один из сановников доложил, что видел, как принцесса направлялась в Комнату Красного Орла. С тех пор она не появлялась…

— Кто это?.. — выдохнул вдруг весь зал.

Этот вопрос относился к женщине, появившейся в дверях. Подобно остальным, она скрывала свое лицо пол маской, но, кроме того, голова ее была окутана густым шелковым шарфом, скрывающим волосы, а фигуру нельзя было различить под складками широкой мантии.

Даже проницательный монарх растерялся от неожиданности. Ни одной подробности туалета нельзя было разглядеть из-за накидки. В императорской свите лица всех приняли бесстрастное выражение; было бы некорректно улыбнуться первой неудаче императора, но глаза у всех искрились еле сдерживаемой веселостью. А он сжал брови, стараясь проникнуть в инкогнито так ловко замаскировавшейся особы.

Незнакомка подошла и склонилась перед ним в почтительном поклоне. Стоявшим рядом с его величеством показалось, что она незаметно уронила что-то к ногам императора.

Они не ошиблись: перед серебряным троном на полу лежал широкий конверт, на котором можно было прочитать следующую надпись:

Естественно, всем захотелось еще раз взглянуть на таинственную корреспондентку — но она уже исчезла, воспользовавшись мгновением всеобщего замешательства.

Воцарилась напряженная тишина, которую, однако, не замедлил нарушить император:

— Посмотрим, посмотрим, что мне пишут…

Дежурный офицер поднял письмо и вручил его монарху, даже не попытавшемуся скрыть свое нетерпение.

Торопливо вынув из конверта лист бумаги, он пробежал его глазами. Лицо императора исказилось от гнева. Поднявшись во весь рост, он приказал:

— Закрыть все двери, никого не выпускать из дворца!

Дежурные офицеры бросились к выходам, чтобы передать страже приказ.

— Опять эта ужасная Мисс Вдова, о которой мне столько рассказывали, — глухим голосом заговорил император, обращаясь к окружающим, застывшим в напряженном ожидании.

— Всем вам известно, что через три дня назначен отъезд нашего славного союзника в Вену. В этой связи мы подготовили пышный праздник в честь германской науки. Я должен через Дрезден вернуться в свое государство и устроить достойную встречу вашему императору на авиационном поле возле Билины, в Богемии. Инженеры должны будут продемонстрировать чудо военной техники — аэроплан, который превзойдет все существовавшие доныне. А знаете ли, чего требуют от меня в этом неслыханном по своей дерзости письме?..

Он развернул послание и голосом, в котором звучали тоска и обида, прочитал:

— Не изволит ли Его Величество телеграфировать в Вену? — робко спросил один из придворных императора.

— А может, следовало бы уступить требованиям Мисс Вдовы? — прибавил другой.

Император, обыкновенно спокойный и кроткий, от волнения даже вскочил и гневно крикнул:

— Ни за что! Я намерен телеграфировать в Вену, чтобы мои храбрые австрийские полки были немедленно направлены в Билину.

Все молчали.

Многие из свиты императора, вероятно, думали иначе, но ни у кого из них не хватило бы мужества перечить воле августейшего повелителя.

Внезапно одна из половинок дверей распахнулась.

— Кто там осмелился войти? — рассердился император. Но голос его сразу смягчился, а лицо выразило изумление:

— Луиза-Мария?

Эрцгерцогиня показалась на пороге — изящная, очаровательная, но с испуганным выражением лица.

— Откуда вы? — ласково обратился к ней дядя.

Эрцгерцогиня подбежала к нему.

— Спешу бросить к ногам Вашего Величества заинтриговавшие государя накидку и вуаль!

— Как? Значит, это вы передали мне поручение Мисс Вдовы?

Девушка, прежде чем ответить, опустилась на колени.

— Позвольте мне рассказать все. Поощренная выше меры отеческой добротой, которую вы ко мне проявляете и здесь, и в Вене, я решила разыграть вас. Я собиралась уже войти в Зал Швейцарцев, когда какой-то юноша приблизился ко мне и сказал:

— Все твердят, что ее высочество принцесса Луиза-Мария настолько же добра, сколько и прекрасна! Перед вами проситель, ваше высочество.

— Проситель? — переспросила я.

— Да, этот конверт, если он будет вручен императору австрийскому, спасет немало человеческих жизней. Не согласитесь ли вы передать его, — что для меня, скромного дворянина, невозможно? Вы можете сделать меня своим заложником. Пусть ваше высочество прикажут запереть меня в одном из залов третьего этажа, поручив часовым следить, чтоб я не смог оттуда уйти.

— Ах, дерзкий мальчишка! — вырвалось у императора. — Ведь он отлично знал, что вы не примете его предложение…

— Вовсе нет, государь; наоборот, я его приняла! Юноша этот и сейчас еще находится в Зеленом зале, под охраной двух офицеров.

XI. Дым двух сигар

Император поднял стоявшую на коленях Луизу-Марию и поцеловал ее в лоб.

— Веди же меня к своему узнику, — сказал монарх и направился с эрцгерцогиней к двери. Свита поспешила за ними, охваченная сильнейшим любопытством.

Приблизившись к часовому, император с той сердечностью, которая всегда помогала ему завоевывать сердца, спросил:

— Ну, молодец, вполне ли благополучно проходило твое дежурство?

— Вполне, Ваше Величество!

Офицер снова застыл в предписанной уставом позе, а император подошел к двери и тихо постучал. Никто не отозвался.

Монарх постучал сильнее, но ответом было то же молчание.

— Что делают эти офицеры? — сердито спросил он племянницу.

Эрцгерцогиня молча протянула ключ августейшему дяде.

Торопливо схватив ключ, тот сунул его в замочную скважину и толкнул дверь. Все присутствующие были поражены открывшейся им картиной…

Запрокинув головы на спинку стульев, два офицера крепко спали. Пленник исчез, не оставив ни малейших следов.

Все стояли в недоумении.

Император подошел к спящим и начал с силой трясти их.

Проснувшись и узнав австрийского монарха, офицеры быстро вскочили, вытянув руки по швам.

— Что же вы сделали с пленником?

— С пленником? — вырвалось у обоих.

Очевидно, вопрос произвел на офицеров потрясающее впечатление, едва им удалось сообразить, в чем дело.

Но монарх продолжал настаивать.

— Как могло случиться, что гвардейские офицеры уснули на карауле?

— Эта мысль меня самого повергает в ужас и недоумение, государь! — сказал один из них.

Неожиданно поручик, молчавший до сих пор, воскликнул:

— А сигары…

И на вопросительные взгляды присутствующих офицер ответил:

— Пленник… Ее высочество изволили нам его доверить не в качестве преступника, а в качестве гостя…

— Совершенно верно, — поддержала его принцесса, — я еще не имела тогда причины сомневаться в утверждениях неизвестного.

— Так вот, — продолжал офицер, — мы и старались полюбезнее поддерживать компанию. Он оказался веселым малым; закурил сигару и предложил нам… Мы согласились… Но в них, вероятно, заключался наркотический яд, потому что с этого мгновения я больше ничего не помню…

— Хорошо. Но в таком случае, куда мог подеваться ваш собеседник. Не улетучился же он?

— А не выбрался ли он через окно? — рискнул заметить кто-то.

Император подошел к раскрытому окну и выглянул в него: воспользоваться этим путем было немыслимо без крыльев.

Потерявший всякое терпение, монарх приказал офицерам допросить часовых, выставленных у двери. Оказалось, что никто ничего не видел и не слышал.

Рассерженный, недовольный и встревоженный император задолго до окончания приема удалился в отведенные ему покои.

Через некоторое время прибежал лакей с докладом, что эрцгерцогиня Луиза-Мария умоляет государя немедленно принять ее.

— Пусть войдет!

Молодая женщина появилась, запыхавшаяся, взволнованная, держа в руке открытую шкатулку для драгоценностей, которую и протянула дяде.

— Это я нашла в своей комнате.

— Как, неужели вы хотите сказать, что шкатулка попала туда без вашего ведома?

Луиза-Мария утвердительно кивнула.

— Это от нее.

— От кого?

— Мисс Вдовы! Извольте прочесть вот это.

И она протянула ему листок.

Схватив его, император прочитал:

Франц-Иосиф, склонив голову, разглядывал ковер.

Мария робко обратилась к нему:

— Возможно ли, что Мисс Вдова написала правду?

Император, пожав плечами, развел руки в сторону и, словно подавленный всем происходящим, бессильно уронил их.

— Ах, откуда мне знать? Все допустимо! Я разрешаю тебе принять подарок от Мисс Вдовы. Она не посмеялась над твоей отзывчивостью! Издеваются только над несчастным старым императором, который только кажется властителем своих народов!..

XII. Вокруг военного аэроплана

Железнодорожные составы, автомобили, экипажи всех родов доставили любопытствующих со всех концов Германии и Австрии в Билину, в Богемию.

Среди них были не только рьяные приверженцы воздухоплавания, но еще все любители острых ощущений. Последних привлекало обнародование письма, переданного три дня назад во время большого приема австро-венгерскому монарху.

Мисс Вдова, о которой никто не мог сказать ничего определенного, эта противница, невидимая, подобно легендарным ведьмам, обязалась разрушить аэроплан, если он будет выставлен на всеобщее обозрение толпы! Что же намерена предпринять эта загадочная личность?

Чрезвычайные предосторожности, принятые чешскими властями, казалось бы, обрекали всякую попытку такого рода на неудачу. Были привлечены армия, жандармерия. Над аэродромом маневрировали дирижабли с военными воздухоплавателями Богемского армейского корпуса.

Новый аэроплан только что выкатили из сарая. По своим размерам он был похож на воздушный корабль, способный поднять в воздух около пятнадцати человек.

Появление гигантского аэроплана было встречено ликующими возгласами собравшихся, даже не пытавшихся скрыть своей национальной гордости.

Лица всех светились радостью.

Вдруг из уст многотысячной толпы вырвался глухой крик.

— Что там такое? Дирижабли падают!

Три воздушных корабля падали с головокружительной быстротой. Напрасно команды пытались выбросить балласт, чтобы несколько задержать падение.

Было видно, что они работают с лихорадочной поспешностью, стараясь облегчить гондолы.

В пятидесяти метрах от земли все три дирижабля рухнули на землю со зловещим грохотом.

Толпа застыла в ужасном молчании. Казалось, все кончено.

Неожиданно показались команды двух дирижаблей, привязанные к веревкам у маленьких запасных шаров. Им удалось отцепить гондолы, и только этот маневр спас воздухоплавателей.

В публике возникла бешеная давка. Мужчины и женщины, опрокидывая перегородки и часовых, бросились к тому месту, где лежали остатки дирижаблей.

С трибуны для почетных гостей к месту катастрофы были посланы адъютанты. Один из них сумел пробраться к дирижаблю.

Он приблизился к графу Ределю, деятельному и энергичному инженеру, пожелавшему лично руководить шаром, который он сам изобрел.

Офицер, поклонившись, прошептал:

— Господин граф, Его Величество государь прислал меня выразить вам участье по случаю беды, жертвой которой вы явились. Ему угодно узнать, как именно это произошло?

Тот, сразу придя в себя, выразил, однако, жестом полное недоумение.

Тяжелое молчание повисло в воздухе.

Вдруг граф прошептал, не сознавая, что формулирует свою мысль, всего два слова, от которых все вздрогнули:

— Мисс Вдова.

Где же эта Мисс Вдова? Чтобы предпринимать какие-то действия среди белого дня, необходимо показаться, а она остается невидимой.

Вдруг другое событие привлекло всеобщее внимание.

В воздухе показалась черная точка, приближающаяся с необычайной быстротой. Никто в точности не мог определить, что собой представляет этот летящий предмет. Всех сковал ужас, наступила томительная тишина вроде той, которая в природе предшествует циклонам. Предмет приближался, рос и постепенно принимал форму какого-то корабля, над которым расположены ряды планок, напоминающие ставни или оконные жалюзи. Какая же это машина? Она нисколько не напоминает аэроплан, хотя и плывет по воздуху с головокружительной быстротой.

Таинственный предмет развил скорость до сотни километров в час, как потом утверждали специалисты.

Вдруг он начал стремительно снижаться. Когда до земли оставалось несколько сот метров, из таинственного предмета на беззащитно стоявший на земле аэроплан обрушились сотни молний. Мгновение — и металлические крепления начинают распадаться. Раздался оглушительный взрыв, и на месте только что стоявшего чуда военной техники осталась груда развалин.

Когда публика, на мгновенье приникшая к земле, попыталась было снова отыскать в воздухе виновника беды, он мелькнул в атмосфере крохотной точкой и почти сразу же спрятался за рощей.

Вопль отчаянья и бессильной ярости пронесся по равнине.

XIII. Таинственный автомобиль

Через час после катастрофы отряд конных гусар ехал шагом по узкой просеке через чащу.

Солдаты внимательно осматривали лес. Их выдержка свидетельствовала о том, что это — конные разведчики. Во главе отряда гарцевали поручик и корнет.

Внезапно корнет резким движением осадил своего коня.

— Слышишь? Кажется, шум мотора? — обратился он к поручику.

— В самом деле…

— Не аэроплан ли это?

— Едва ли. Похоже на самую обыкновенную машину.

Он оказался прав, потому что почти сразу же из-за поворота просеки показался автомобиль и направился в сторону кавалеристов. Он имел незаурядный вид, напоминал один из тех огромных фургонов, в которых путешествуют труппы бродячих артистов.

Впереди — шофер, в накидке из мягкой кожи, картузе и чудовищного размера автомобильных очках, он напоминал допотопное животное.

— Все-таки можно спросить проезжих, — заметил поручик.

— Конечно, — согласился товарищ.

Оба остановились посреди просеки, вынудив таким образом шофера остановиться.

— Чем могу служить? — спросил тот, немного удивившись.

— По долгу службы мы должны задать вам несколько вопросов. Откуда вы?

— Из Дрездена. В автомобиле находится господин доктор с семейством. Он заказал этот автомобиль для перевозки лекарств…

— Значит, это магазин на колесах? Крайне остроумно! А куда вы направляетесь?

— В Билину… Господин доктор и его дети хотели бы увидеть удивительный аэроплан.

— В таком случае можете поворачивать обратно. Аэроплана больше не существует!

— Он разрушен?

— Вдребезги!

— Несчастье?

— Нет, преступление!

Резким движением механик повернулся и постучал в маленькое окошко, вделанное в стенку. Оно распахнулось, и шофер почтительно пробормотал:

— Господин доктор! Совершенно непредвиденное обстоятельство.

Офицеры с интересом всматривались в мелькнувшее в окошке лицо. Это было красивое мужское лицо, но поразительно бледное под гривой черных волос. Молодые люди невольно вздрогнули, поймав на себе пристальный взгляд лихорадочно сверкающих глаз.

— Что тебе нужно, Клауссе?

— Вот господа офицеры говорят, что военный аэроплан в Билине разрушен. Стоит ли продолжать путь?

Доктор безразлично ответил:

— Благодарю вас, господа. Поезжай, Клауссе. Мы задумали посетить Билину — так едем же туда!

Начальники патруля машинально отдали честь доктору.

Окошко захлопнулось, мотор захрипел, автомобиль тронулся с места, миновал отряд, выстроившийся вдоль просеки, и помчался вперед. Кавалеристы продолжали свой путь…

Изнутри автомобиль представлял собой просторный четырехугольник, разделенный перегородкой на две неравные части. В нем разместились пять человек. Доктор, стоя у стены, в глубине, старался прикрепить к ней металлические проволочки.

Четверо совсем молодых людей с явным интересом следили за его движениями. В них легко было узнать Триля и его неразлучных спутников: Джо, Сюзанн и Китти.

Сюзанн, указывая на проволочки, спросила:

— Долго еще это продлится?

— Нет, Сюзи! За десять минут все будет исправлено.

— И мы опять полетим?

— Непременно.

— Ах, я буду в восторге! Знаете, я будто не живу с тех пор, как разрыв электрического проводника вынудил нас коснуться земли…

— Что, впрочем, совершилось при благоприятнейших условиях.

— Да, да, конечно! Просека попалась нам как раз вовремя. Я отлично понимаю, что на открытой местности нас бы заметили сразу, и мы уже не успели бы превратить аэроплан в автомобиль, застигни нас солдаты. Ах, — закончила девочка раздраженно, — эти австрийские солдаты, как саранча, — они повсюду! Если бы мы только могли вам помочь!

— Научитесь, научитесь, дорогие друзья! Замените меня впоследствии.

— Вас заменить невозможно. Да если бы и так, мы не хотим. Вы наш руководитель, и останетесь им.

Он пожал плечами. Сюзанн настаивала:

— Нет, нет я не говорю, чтобы мы вас убедили, мы… Но наш Король, Джуд Аллен, который все знает, ему удастся вас убедить, и вы поймете, что обязаны жить!

— А затем, — прибавил Триль, — когда вы восстановите честь Франсуа д’Этуаля…

— О мой бедный Триль, честь Франсуа интересовала меня в недалеком прошлом, потому что была надежда на ее будущее, была любовь… Теперь же, если бы оставался только он, ничто бы не помешало мне расстаться с этим существованием, где душа мучается в вечной агонии. Но я хочу жить и мстить за тех, кто погиб под развалинами замка Фэртаймов.

Доктор вернулся к прерванной работе, а его юные спутники занялись своими делами.

Вдруг автомобиль выскочил на открытое пространство. Шофер вынужден был затормозить.

Со всех сторон машину окружили жандармы. Два эскадрона расположились лагерем, перекрывая дорогу лошадьми. Во главе эскадронов можно было видеть капитана, недоверчиво поглядывающего в сторону автомобиля.

— Стой! — сухо скомандовал он.

Закрепив колеса, механик постучал в окошечко, которое позволяло ему поддерживать связь с теми, кто находился внутри фургона. Окошко приоткрылось, и шофер увидел тревожный взгляд доктора, обращенный на него.

С легкой дрожью, пробежавшей по губам, он прошептал:

— Клауссе, мне не хватает еще четырех минут.

Шофер понял, что нужно выиграть время во что бы то ни стало. Слегка расслабившись, но не убирая руки руля, как можно спокойнее обратился к капитану, который постоянно держал его под своим инквизиторским взглядом.

— Добрый день, господин капитан! Вы так внимательно вглядываетесь в меня, что я возьму на себя смелость предположить, мое лицо показалось вам знакомым… Я же вас совсем не знаю… Но мы, механики, встречаем столько народа, что все-таки позволю себе приветствовать вас.

Жандарм слушал его, злобно улыбаясь.

— Мне нужны не приветствия, а ваши объяснения.

— Как? Разве простой шофер способен объяснить что-либо армейскому офицеру?

Капитан резко прервал говорившего.

— Молчать! Что вы здесь делаете?

Клауссе поднял руки к небу, точно приглашая его в свидетели, что всего минуту назад понял, по какой причине был вынужден затормозить.

— Вы правы, на этот счет я могу дать объяснения.

И он понес такую околесицу, что окончательно выведенный из терпения офицер, топнув ногой о землю, прорычал:

— Довольно, черт возьми! Замолчите!

Клауссе так и застыл с разинутым ртом.

Взяв себя в руки, жандармский офицер продолжал уже более спокойным тоном:

— Отвечайте по существу, кратко и точно.

Во всей внешности шофера отразилось такое неподдельное удивление, что оставалось, взглянув на него, безнадежно махнуть рукой:

— Что поделаешь с этим олухом?

На что шофер возразил, бормоча:

— Когда я говорю, вы кричите: «Молчать!» Но стоит мне замолчать, вы сразу же требуете ответа! Прямо ума не приложу, что делать?

— Что за животное! — прошипел жандарм, пожимая плечами.

И точно успокоенный этим грубо брошенным оскорблением, продолжил:

— Отвечайте, но без лишних разговоров, по одному слову на каждый вопрос! Куда направляетесь?

— В Билину.

— Откуда едете?

— Ну, разумеется, из Дрездена, я там работаю!

— Значит, у вас имеются бумаги?

Клауссе запротестовал:

— Бумаги? Вот выдумка! В Дрездене меня хорошо знают: весь город подтвердит, что этот автомобиль принадлежит знаменитому доктору Листшею!

— Но это все-таки не помешает мне осведомиться, имеете ли вы разрешение вообще состоять в шоферах?

Клауссе почесал голову с видом человека, которому до крайности досаждают. С серьезным видом он ощупал карманы.

— Черт! Я их забыл! Понимаете ли, в Дрездене никто никогда у меня их не требовал!

— Тогда я вынужден задержать вас! Где ваш хозяин?

— Ну, конечно, в этом фургоне!

— Попросите его выйти и поговорить со мной.

Клауссе сразу сообразил, что надо повиноваться. Он повернулся к окошку и хотел было постучать в него, но в эту минуту оно распахнулось, и в нем показалось бледное лицо доктора.

— Вы желаете, чтобы я вышел, капитан? — спокойно опросил он. — Но, я думаю, будет лучше, если вы любезно отойдете в сторону и позволите нам проехать.

Терпению капитана пришел конец.

— Десять человек к оружию! — прорычал он, повернувшись к отряду.

Группа солдат бросилась выполнять приказ.

На бледном лице доктора промелькнула улыбка.

— Полноте, капитан. Освободите шоссе.

Капитан раскрыл было рот, чтобы отдать приказ открыть огонь, но в это мгновение произошло нечто непонятное. Между металлическими пуговицами его мундира, галунами, эполетами, частями сабли и шпорами стали зажигаться и гаснуть с непрерывным потрескиванием синеватые искры… Капитан закрутился на месте, затем присел и в следующее мгновение отскочил в сторону.

Все стояли пораженные, не в силах что-либо предпринять.

Вдруг капитан диким голосом закричал:

— Стреляйте же! Стреляйте по этому дьявольскому экипажу!

Но и жандармов постигла та же участь, они все закружились в бешеной пляске.

Ржание лошадей, людские возгласы и крики — все слилось в один сплошной гул.

И в то время как все, тщетно втягивая воздух, испытывали ощущение приближающегося обморока, послышался резкий вой, оглушительный, как мощнейшая корабельная сирена. Чудовищный порыв ветра швырнул на землю лошадей, офицеров, солдат, жандармов.

А когда контуженные воины поднялись, автомобиля на дороге больше не было: он исчез…

XIV. В плену у шпиона

«Переодеться, стать неузнаваемым, зная, что на ночь есть надежное пристанище… Но действительно ли оно надежное? Попридержит ли канцлер свой язык? В этом далеко нельзя быть уверенным… Да и эта проклятая Мисс Вдова…»

Так рассуждал фон Краш, быстро шагая по Кайзерштрассе.

Стиснув кулаки, он продолжал размышлять.

«Однако опасность увеличивается. Я больше ничего не могу понять в этом. Все планы Франсуа д’Этуаля были ведь расстроены прелестной Лизель. Но наши инженеры сумели построить нечто уродливое и нескладное, по сравнению с тем чудом техники, которое мы видели в Билине. Мисс Вдова, очевидно, использует изобретение Франсуа… Тогда?.. Разве, — пробормотал он задумчивым тоном, — ей удалось усовершенствовать его творение?

Если бы я мог последовать за старым Тиралем! Клад, далекая страна, огромное состояние… Только нужно подождать сообщений от моих агентов там, в Америке».

Он угрожающе махнул в воздухе рукой:

— Ох, не терплю, когда мостовая горит под ногами! В настоящий момент, честное слово, можно сказать, что все против меня, все, включая мою дочь Маргариту… Она, видите ли, осуждает мою экспедицию в Фэртайм, вертясь вокруг этих смехотворных британцев.

Между тем Краш подошел к калитке императорского парка и углубился в чащу деревьев. Вскоре он остановился перед квадратным домом.

Подойдя к двери, фон Краш сунул ключ в замок, повернул его, и дверь бесшумно отворилась.

На скамейках, тянувшихся вдоль стен передней, куда только что проник шпион, сидело несколько слуг, среди которых легко было узнать матросов, орудовавших ночью в Фэртайм-Кастле.

Они вскочили, заметив начальника, но тот нетерпеливым жестом заставил их занять прежние места.

Когда все опять расселись в ленивых позах, он прошел мимо них к коридору, открывавшему доступ к правому флигелю в конце вестибюля.

Лампа на подставке распространяла тусклый свет. Проход примыкал к широко раскрытым дверям, позволявшим видеть первые ступени узкой каменной лестницы, углублявшейся в подвальное помещение.

Внизу, у края одного из подвальных отделений, шпион различил полосу света, проникающую через трещину. Фон Краш направился к запертой двери. Справа и слева от него открывались узкие галереи, настоящие переулки, устроенные в толщине стен. Эти ходы обрамляли тюрьму Фэртаймов. Немец ринулся в правый. Через три шага чья-то рука уперлась ему в грудь, заставив остановиться.

— Это ты, Петунич?

— Так точно!

— Тебе не кажется, что заключенные собираются бежать?

В ответ последовало глухое кудахтанье.

— Если бы они даже и собирались, — возразил наконец стражник, — мне об этом совсем ничего не известно… Но могу поклясться в том, что им не удалось бы удрать!.. Восемь человек наверху, Штольц — у входа в подвал, Каспер да я — в окружном коридоре, а госпожа Маргарита — в их компании! Надо быть очень хитрым, чтобы обмануть такую охрану.

— Госпожа Марга давно с ними?

— О, — отвечал Петунич с восторгом, — с самого вашего ухода!

— Превосходно, Петунич, но дай мне пройти. Я хочу лично убедиться, как живется моим жильцам на этой квартире.

Узкий проход отмечает повороты. Фон Краш уже обогнул два из них, сам считая что-то вполголоса.

— Тридцать шагов, — сказал он. — Это здесь.

Немец зажег восковую спичку и стал водить ее пламенем по стене. Там обнаружилась медная дощечка, прикрепленная к камню: прямоугольная поверхность ее была продырявлена посредине специально для наблюдения за происходящим в соседнем подземелье с невысоким сводом.

Оно было обставлено скромной мебелью. Асфальтовый пол прикрывал плотный переносной ковер.

…В старом кресле, полузакрыв веки и с отрешенным видом, сидел лорд Гедеон Фэртайм, очевидно, о чем-то напряженно размышляя.

У стены на кушетке лежал Джим Фэртайм. Так же, как и отец, он не принимал участия в оживленном разговоре, который вели между собой мисс Эдит, Питер-Поль и Маргарита фон Краш.

— Я верю в ваши добрые намерения, мисс, — говорила Эдит, — верю! Все, что вы сказали, должно быть, соответствует истине. Нас похитили и заключили сюда, чтобы таким образом заполучить Мисс Вдову.

— Увы!

— Заполучить, — замычал фон Краш в коридоре, — нет! Но для того, чтобы предотвратить ее удары.

— Не думайте, однако, — продолжала мисс Фэртайм, — будто несчастье испугало и подавило меня. Преследуя нас, враги только обнаруживают, какое глубокое впечатление произвела Мисс Вдова и до чего она внушает им ужас.

— О, можете не сомневаться.

— И это меня ободряет. Мисс Вдова победит! Она вернет нам свободу, свободу, которая, впрочем, имела бы для меня смысл только после ее торжества. Имени Франсуа д’Этуаля должна быть возвращена утраченная честь…

— Ах, — вырвалось у Маргариты сквозь слезы, — я ничего не могу, ничего, но охотно пожертвовала бы чем угодно, лишь бы всех освободить!

— Вы? О, это было бы слишком много… после всего, что вы сообщили нам! Дочь нашего тюремщика…

— Верьте мне, умоляю!

— Увы, — вздохнула Эдит, — я убеждена, что вы не злая и жалеете нас. Но пойти вразрез с намерениями отца — признайтесь, что здесь чувствуется преувеличение, способное внушить недоверие!

— Мне отвратителен отец.

— Вам?

— Ах, не состоянием, но самой жизнью я бы пожертвовала, чтобы убедить вас в своей искренности.

Шпион заскрежетал зубами.

— Мисс, — начал Питер-Поль, обращаясь к Маргарите, — я хотел бы задать вам один вопрос…

— Отвечу от всего сердца! — решительно заявила она.

— Я вам верю и в доказательство спрашиваю, не встречались ли мы с вами раньше во Франции?

У Марги вырвался крик:

— В Мурмелоне! Вы вспомнили?

— Именно потому, что я вспоминаю…

— Трибуну? — перебила она. — Да, вы правы! В этот день я уже могла упрекнуть своего отца за легкомысленный спор, который он затеял…

— О, — любезно возразил Питер-Поль, — тогдашний спор не имел никакого значения.

— Для вас, — нежно возразила молодая женщина, — это я допускаю. Но на мне легкое недоразумение болезненно отразилось, так как с этого мгновения я почувствовала, как влечет меня к вам и вашим близким! Не зная вас, вопреки собственной воле, я стала вашим другом.

— Итак, мисс, вы доверите нам имя этого друга?

Дрожащим голосом она выдавила из себя горькую правду:

— Я — Маргарита фон Краш.

Ее слова прозвучали как удар грома! Питер-Поль с сестрой невольно отступили, инстинктивно ощущая необходимость отстраниться от той, которая носит это ненавистное имя.

Молодая женщина опустилась передними на колени.

— О, простите мне мое родство с фон Крашем. Не карайте за грехи, в которых я неповинна. Только узнав вас, я поняла весь ужас своего происхождения… Делайте со мной, что хотите, только не гоните!

Проникшись неодолимой жалостью, молодой человек поднял Маргу и прошептал;

— Мисс, я верю вам. Ведь имя только пустой звук: не все ли равно поэтому, как бы ни назывался друг? Ты согласна, Эдит?

— Конечно! — поддержала его сестра с увлажнившимися очами.

— Друг! О, это правда! — воскликнула Марга, одушевление которой еще возросло. — Но я хотела бы доказать, доказать, насколько…

Она схватила за руки Питера-Поля и его сестру, соединила их в собственных и сурово произнесла:

— Я хочу, чтобы вы узнали тайну, известную до сих пор лишь отцу да мне, тогда как сам рейхсканцлер не имеет об этом понятия. «Фон Краш» — это псевдоним! Под ним скрывается совсем другой человек — граф Кремерн, который, будучи разорен, на грани бесчестия исчез под предлогом командировки в Тибет. Для света он — мертвец, но для нас, теперь для вас, граф Кремерн воскрес в лице фон Краша! Пощадите ли вы Маргариту фон Кремерн?

Вместо ответа Эдит искренне обняла несчастную и на груди одной из жертв своего отца Марга тихо зарыдала.

Немец, тайно присутствовавший при этой сцене, прошептал:

— Она ничего от них не утаила… Значит, необходимо, чтобы слышавшие это никогда и никому не смогли повторить сказанного…

XV. В Польше

На берегу одного из озер, разбросанных между многочисленными холмами, в Познани лежал участок поля, огороженный жердями.

В самом углу этого загона стояла убогая повозка. Бока ее соединялись досками, в просветы между которыми набиты обрывки и клочья разных материй. Брезент, задубевший от обильного смазывания дегтем, служил своеобразной крышей. Это был один из передвижных домов, которыми пользуются многие поляки, уклоняясь от варварского налога на недвижимость, установленного прусским правительством. Унылый, обшарпанный вид этого жилища, многочисленные неудобства — все свидетельствовало о крайней нищете. Даже двери обитателям повозки заменяла пара отодвигаемых досок.

Ею и воспользовались двое мужчин в одежде польских крестьян. Соскользнув на землю, они медленно направились к маленькому озеру.

На стоячей воде плавала источенная червями лодка, прикрепленная к береговому колу заржавевшей цепью.

Один из подошедших сел в нее и вставил весла в деревянные уключины. Другой, согнувшись, присел на откосе, опершись руками о борт суденышка.

— Значит, ты твердо решил, Ваницкий? — с печальной серьезностью произнес севший в лодку человек.

— Да, я оставлю все! — ответил другой и, точно смеясь сквозь слезы, прибавил:

— Положим, этого «всего» очень немного: прусская казна успела нас обстричь под гребенку…

Он указал на огороженный участок:

— Вот все, что у меня осталось… Я не в силах больше бороться… Единственное мое желание, чтобы обе дочки хорошо знали тот язык, на котором мать сказала им вечное «прости»!

— Не беспокойся! Комитет Справедливости позаботится о них.

— Тогда, Слава, возвращайся к братьям в Комитет Справедливости. Передай им, что Ваницкий достаточно намаялся и теперь хочет отомстить!..

Слава ухватился за весла, но собеседник задержал его:

— Погоди… Я хочу тебе что-то напомнить. Настаивай, чтобы предупредили профессора Берского.

— Его предупредят, если окажется возможным. Приготовься к завтрашней ночи… Опоздаешь — арестуют.

— Я буду точен, не сомневайся, Слава.

Поднявшись во весь рост и оттолкнув лодку от берега, Ваницкий мрачно прошептал:

— Отправляйся, и Христос с тобой!

Лодка отплыла. Ее очертания становились все менее отчетливыми. Вот она превратилась в тень и, наконец, совсем растаяла в сгустившемся тумане…

Тогда Ваницкий порывисто поднял руку к уже успевшему потемнеть небу. Это был жест отчаяния.

— Я был агнцем отчизны, а теперь стану ее волком!..

Подобно многим своим землякам, Ваницкий был мелким собственником. Жизнь складывалась тяжело: почва, лишенная плодородия, суровые зимы. И все же хлебопашец, имея собственную лачугу, кое-как сводил концы с концами. Но настало время, когда возросшие подати вконец задавили его. Ваницкий долго сопротивлялся. Он, в свою очередь, отказался от избы, переселившись в повозку. А потом пришла другая беда: любимая жена заболела воспалением легких и умерла, оставив ему двух дочерей.

И вот теперь он должен покинуть и этот последний приют!

Вернувшись к повозке, Ваницкий подтянулся и исчез в черной дыре входа…

Навстречу ему с протянутыми ручонками бросились две девчушки.

Старшей было лет десять, младшей всего лишь восемь. Они выглядели очень слабенькими, хрупкими. Но очаровательными даже в своих лохмотьях.

Отец обнял обеих и прижал к груди, изливая в одном поцелуе всю силу безграничной привязанности.

— Мика, моя ласковая Мика! Илька, моя кроткая голубка!

И не в силах больше сдерживать рыдания, он проговорил прерывающимся голосом:

— Завтра, завтра к ночи нам нужно разлучиться. Мама, глядя на нас с неба, желает этого, чтобы плоть от плоти ее не лишилась польского духа… Прощайте, детки, не забывайте…

Вдруг снаружи донесся чуть слышный свист. Отец и дети переглянулись.

Что это может быть?.. Он нарастал с каждой минутой и вскоре перешел в оглушительное жужжание. На полу валялась дубинка. Ваницкий схватил ее и отодвинул доски, закрывающие вход в жалкое жилище. Тем временем шум внезапно прекратился. Не выпуская дубинки, крестьянин отодвинул доски.

Вокруг царила кромешная тьма. Догорающий огарок свечи не мог пробить толщу спустившегося мрака.

Вдруг, глухо вскрикнув, Ваницкий отскочил назад. Что же бросилось ему в глаза? Он не сумел бы этого определить, хотя заметил таинственный предмет, который не должен бы находиться в его усадьбе, — огромную темную массу, похожую на длинный вагон курьерского поезда.

Отец и дети приблизились к отверстию, стараясь разглядеть, что это.

Вдруг на поверхности неизвестного предмета вспыхнул яркий свет. Ослепительный луч, пронзив ночь, окутал любопытных сияющим покровом.

Из темной глубины раздался голос:

— Я не ошибся в своих расчетах. Мы приземлились как раз там, где надо.

Ваницкий не мог сдержать изумления.

— Кто же ты? — спросил он.

— Преследуемый!..

Это слово сразу всколыхнуло истерзанную душу поляка: страхи, подозрения отлетели прочь. Он поднял руку в приветствии. Собеседник, заметив это, поспешил добавить:

— Я — преследуемый, но в то же время и мститель!

— Ах, — вырвалось у Ваницкого. — Завтра и я, вероятно, стану им.

Он соскочил с повозки и подбежал к так таинственно приземлившемуся на его поле вагону. Мика и Илька последовали за ним.

— Преследуемый! Дом Ваницкого — твой дом!

— Спасибо тебе, Ваницкий! Подойди. Я хочу поблагодарить тебя за гостеприимство! — взволнованно сказал незнакомец.

Поляк повиновался. У вагона он заметил складную лестницу, ведущую к двери с задней стороны странного экипажа.

— Это твои дети? — спросил незнакомец, заметив двух сестер, прижимающихся к отцу.

— Да, мои дочки — Мика и Илька.

— Будьте же моими гостями.

Крестьянин колебался, тогда загадочный прибавил мягче:

— Не опасайся ничего, польский друг. Мое имя докажет, что ты можешь смело доверять мне. Я — тот, кого называют Мисс Вдовой!

Сдавленный крик сорвался с уст отца и дочерей. Этим трем существам, затерянным в познанской глуши, было известно о борьбе, начатой Мисс Вдовой во имя поруганной справедливости. Ваницкий отвесил глубокий поклон.

Семейство, не противясь больше, стало подниматься по складной лестнице.

Незнакомец посторонился, чтобы дать им пройти.

При этом движении луч света упал ему на лицо — бледное лицо с печатью отчаяния.

XVI. Аэроплан-призрак

Жандармы, так внезапно опрокинутые на билинской дороге, не могли понять, куда девался вагон-автомобиль, остановленный их капитаном. В глазах этих бравых солдат, привыкших к чисто земному существованию, необъяснимое явление приобрело совсем фантастический характер.

Однако же такое сказочное обстоятельство объясняется одним из чудес, которые привычны современной науке. Достаточно было доктору передвинуть рукоятку, чтобы вагон превратился в аэроплан. Да, в воздухоплавательную машину, ничем не напоминающую те, которыми пользовались до сих пор, в машину, работающую по принципу аэроплана и аэронефа![3]

Под действием толчка стенки земного мотора перешли из вертикального в горизонтальное положение. Колеса, носители экипажа, крепились в круглых ячейках, припасенных на этот случай в нижней части аэронефа. В машине доктора не было хрупких винтов, громоздких и опасных. Она приводилась в движение пневматическими турбинами.

Но напрасно стали бы искать хоть что-нибудь, напоминающее механический двигатель…

Какой же мотор оживлял эту чудесную машину, летающую на головокружительной высоте?

В сиянии солнца, склоняющегося к западному горизонту, она, разумеется, невидима для людей, находящихся внизу, на земле.

— Куда мы держим путь? — спросил Триль.

Молодой американец, вообще такой самоуверенный, по-видимому, лишился своего апломба, обращаясь к доктору.

Но тот с обычным добродушием ответил:

— Далеко от Билины, дитя мое!

— Так к ночи мы приземлимся?

— Да, непременно; только в таком месте, где нас не будут искать.

— Ах, я бы опустился где попало. Когда вспоминаю приключение с жандармами, говорю себе, что встречи с ними опасны только тем господам… Значит…

— Ты забываешь, что я хочу временно исчезнуть… А для этого нужно избегать подобных встреч…

— Господин доктор, — начал Триль с колебанием в голосе, — не позволите ли вы задать вам несколько вопросов?

— Пожалуйста.

— Речь идет о маневре вашего экипажа. Когда мы взлетели над авиационным полем в Билине, то находились по крайней мере на тысячу метров выше немецких воздушных кораблей…

— Точнее, на две с половиной тысячи метров; эта высота была необходима, чтоб противник не смог нас заметить, — уточнил доктор.

— Тогда я не понимаю, — продолжал Триль, — как могли вы вызвать разрывы дирижаблей?

— Секрет заключается в особой способности герцевских и электрических волн производить огромные искры, настоящие молнии, проскакивающие между металлическими поверхностями.

И, показывая на цилиндр с коричневой окраской, вынутый из шкатулки, доктор прибавил:

— Вот, дети, разрушитель, который я имею честь вам представить!

— Это? — сорвался со всех уст вопрос. Но он выражал не сомнение, а восторг.

— Как, этой маленькой трубки было достаточно? — изумлялась Сюзанн.

— Будто патроны от охотничьего ружья!

— Крошечный картонный цилиндр!

— Действительно, известный сорт картона, представляющий собой единственный надежный изолятор, непроницаемый для герцевских лучеиспусканий. Но это — карманная молния! На цилиндре вы видите две кнопки. Назначение одной — удалять изолирующий колпачок, прикрывающий конец трубки, второй — вызывать электрическое соприкосновение, порождающее герцевские волны. Встретив железные части военного аэроплана, они вызвали катастрофу, свидетелями которой все были!

Сюзанн, почесав себе лоб, вопросительно взглянула на скорбное лицо доктора.

— Чего тебе, детка, хочется? — спросил тот.

— Ну, хорошо, — согласилась она, — помогите мне разобраться еще в одной вещи. Подлец, именуемый фон Крашем, действительно похитил все планы сера Франсуа д’Этуаля — не так ли?

— Да, все.

— В таком случае, почему же инженеру удалось построить аэроплан, который не более похож на этот, чем день на ночь!

— Почему? Потому что планы, начертанные человеком, имя которого ты сейчас назвала, изображали лишь частности. Техники располагали всеми подробностями, но не сумели их соединить воедино. Для этого нужен был рисунок совокупности, а он находился только в голове изобретателя… Вот тебе доказательство их заблуждения! Оно сказалось в устройстве их двигателей. Они прямо-таки перегрузились двигателями да баками с бензином!

— Правда! А мы без этого обходимся.

— Турбины нашей нижней площадки, вращая электромагнитные кольца, производят тем самым электрическую энергию, необходимую для того, чтобы заставлять вращаться другие турбины горизонтального движения, освещать снаряд и так далее. Части, помогающие нам двигаться, сами служат моторами; это избавляет аэроплан от значительной перегрузки и дает нам возможность длительное время находиться в воздухе…

Приближалась ночь.

Над головами путешественников сверкали мириады звезд. А внизу земля утопала во мгле.

— Где же мы приземлимся? — еле слышно спросила Сюзанн.

Доктор коснулся металлической пружины. Свиток холста, прикрепленный спереди, развернулся, прикрыв потолок аэроплана. Этот прямоугольник из гладкой материи осветился, а на образовавшемся экране возникло изображение лесного массива, испещренного невысокими холмами, между которыми маленькие озера тускло отражали звездное небо.

— Вот местность, над которой мы пролетаем, Сюзанн, — произнес доктор. — Это уголок немецкой Познани. Поляки — вот кто нам нужен. Мы отдохнем у них. Для беглецов, для преследуемых польская земля — всегда верное пристанище!

Мгновение спустя, после остановки турбин горизонтальной тяги, аэроплан спустился к земле.

XVII. Профессор Берский

— Да, доктор, нельзя сказать, что у меня не хватало терпения! Но последняя несправедливость переполнила чашу горечи!

Так говорил в вагоне-автомобиле Ваницкий.

Очарованный прелестью маленьких Мики и Ильки, Триль от имени юных спутников доктора потребовал, чтобы они все разделили с ними ужин.

Ваницкому оставалось лишь согласиться.

Польские гости всласть отведали жареной птицы, пирога с подрумяненной корочкой, — словом, неизвестных вкусных блюд, которые раньше им и не снились.

Всем стало хорошо, и обе русоволосые девочки мирно уснули рядом, закутанные в одно одеяло; а отец, у которого развязался язык от непривычного угощения, принялся красноречиво описывать нужды и бедствия жителей Познанского воеводства.

— Подумайте только, доктор, узаконено правило, что только немецкий язык будет применяться в суде. Защита, показания свидетелей признаны только на нем. Мы же, поляки, верные своему народу, почти не говорим по-немецки!

Доктор, склоняя свое бледное и печальное лицо, произнес:

— Именно это и способствовало возникновению Комитета Справедливости.

Ваницкий продолжал:

— Да. Это тайный суд… Какие люди в него входят? Никто не знает… Но едва совершится дневной грабеж в ущерб нашему земляку, они встречаются в тайном убежище, чтобы вынести один-единственный приговор обидчикам: смертную казнь! Братья, доведенные до отчаяния, подобно мне самому, жертвуют всем, чтобы исполнить его. Комитет Справедливости позаботится о моих малютках, а я взамен отдам ему свою жизнь.

— И оставишь двух сирот, — кротко заключил доктор, обнаруживая при этом свое глубокое волнение.

— Не говорите этого, нет, не говорите! Вы только смущаете несчастного, у которого нет другого пути!

— Простак! Говорил бы я так с тобой, если бы не мог предоставить тебе выбор?

— Выбор!.. Вы предлагаете мне выбирать?

— Да, предлагаю. Послушай-ка! Датчане также лишились части своей родины. Пруссаки забрали у них Шлезвиг и Гольштейн, но жители их остались верны отечественным заветам и языку. Они отнесутся к тебе с уважением, как к брату по несчастью. Я отвезу тебя к датской границе.

— Но чем мы будем жить? — застенчиво спросил Ваницкий.

— Я позабочусь об этом, не бойся. Дочурки останутся с тобой и вырастут честными людьми. Ну как, это тебе подходит?

Вместо ответа крестьянин бросился на колени и благоговейно поцеловал руку таинственного незнакомца.

Вдруг издали донеслась птичья трель с необычными переливами.

Поляк быстро вскочил, тревога отразилась на его лице.

— Профессор Берский! — прошептал он сдавленным голосом.

Собеседник с удивлением посмотрел на него.

— Кто этот профессор Берский — враг?

— Нет! Он достойнейший человек! Преподаватель гимназии Фридриха-Вильгельма в Познани.

— А далее?

— Он — настоящий польский патриот! Дважды в неделю, когда только сможет вырваться, Берский пробегает десять километров от города до нашего угла, и это для того, чтобы давать уроки моим дочуркам. Вы сами хорошо понимаете, что мне нечем отплатить за такую доброту… Я глубоко благодарен ему и люблю профессора, как Бога. Боюсь, что я, который готов пожертвовать ради него жизнью, пожалуй, стану невольным виновником его гибели!

Доктор вопросительно посмотрел на Ваницкого.

— Вы не понимаете… Ведь я под подозрением. Полицейские шпионы наверняка шмыгают вокруг меня. Если профессора захватят в моей компании, это будет разорением и нищетой для него.

— Но проследят ли за ним?

— Его уход из Познани замечен, поверьте! Когда он вернется, его арестуют и станут допрашивать…

Крестьянин замолчал. Доктор улыбнулся.

— Что же нужно для того, чтобы профессор избежал неприятностей? Чтобы Берский вернулся, не попав никому на глаза, чтобы он очутился дома в тот момент, когда полиция явится устанавливать его присутствие? Ответь ему на сигнал. Приведи Берского к нам; если в твоей лачуге остались еще кое-какие вещи, которыми ты дорожишь, воспользуйся случаем перенести их сюда.

— Зачем?

— Действуй — время дорого!

Поляк покорно вышел. Странная трель раздалась снова. Минут через пять Ваницкий вернулся с незнакомцем и бросил на пол небольшой сверток, объясняя:

— Весь мой скарб!

Потом, словно устыдившись того, что сразу заговорил о себе, отстранился и почтительно доложил:

— Профессор Берский.

Профессору было лет сорок, но выглядел он гораздо старше. Его волосы и борода были покрыты сединой. Глаза лихорадочно сверкали, и каждая складка худощавого лица свидетельствовала о скорби.

Доктор участливо поглядел на неподвижно стоявшего учителя и дружелюбно протянул руку.

— Приветствую вас, профессор. Через несколько минут вы очутитесь у себя дома в полной безопасности. Вижу, что Ваницкий рассказал вам о нашем своеобразном прибытии…

Едва уловимая улыбка скользнула по губам Берского:

— Да, о вагоне, упавшем с неба!

— И который вместе с вами поднимется вновь, если вы согласитесь.

— Неужели это возможно?

— И даже очень просто… Я заранее верю слову, которое вы мне дадите — не выдавать никому тайну вашего покорного слуги.

— Конечно, даю слово! И начинаю догадываться о…

— Аэроплане, с помощью которого Мисс Вдова держит в трепете всю Центральную Европу… — закончил за него доктор.

Берский сложил руки на груди.

— Да сопутствует благословение Господнее Мисс Вдове. Ваницкий, повинуйся им! — прибавил он затем с глубоким убеждением. — Несомненно такова воля Создателя: ему угодно было послать нам подобную машину, чтобы спасти меня нынешним вечером.

— Разве вам грозит опасность?

— Та самая, которую предполагал бедняга Ваницкий: по дороге сюда я заметил тени, скользившие между деревьями, и слыхал сдавленный лай собак…

— Собак?

— Да, полицейских псов.

Точно в подтверждение этих слов, заунывный собачий вой пронесся в ночном воздухе.

— Они совсем близко, — с ужасом вырвалось у крестьянина, — и захватят нас здесь врасплох!

Доктор отрицательно покачал головой. Его тонкая белая рука нажала на рукоятку. Послышалось как будто мурлыканье и скрип пружин. Полякам показалось, что пол снизу плотнее прижался к их ногам, а доктор спокойным голосом прошептал:

— В путь!

Он приложил палец к прибору, показывающему высоту подъема, на котором Берский прочел цифру:

— Четыреста двадцать пять метров!

— Этого достаточно, чтобы оставаться невидимыми. Посмотрим-ка, как выглядят теперь наши господа сыщики?

Прежде чем остальные уловили его мысль, на специальном экране показалась местность, расположенная под аэропланом. Можно было различить озеро и жалкий огороженный приют, который Ваницкий с детьми покинул без надежды вернуться.

Вдруг у крестьянина вырвался крик:

— Там, там… посмотрите: они вошли.

Действительно, несколько темных силуэтов суетилось за досками на участке. Два огромных силезских дога отчаянно выли, задрав морду вверх, к звездам.

— Э-э! — засмеялся доктор. — Чутье этих животных потоньше человеческого. Они-то знают, каким путем нам удалось от них ускользнуть.

Затем, пустив в ход коммутатор, прибавил:

— Поторопимся! Необходимо попасть к вам, господин профессор, как можно быстрее, пока полицейские не нагрянули на вашу квартиру. Где вы живете?

— В Штесском переулке, номер семнадцать, возле гимназии Фридриха-Вильгельма.

Теперь на экране последовательно мелькали железнодорожный вокзал, Берлинские Ворота при въезде в город, улица за улицей… И, наконец, профессор узнал свой Штесский переулок. Миновав постройки гимназии, корабль завис над домом, который указал Берский.

Подвижная панорама застыла. Все с любопытством смотрели на скромный узкий домик в два окна по фасаду, наглядно свидетельствующий об ограниченных средствах квартиросъемщика.

Клауссе поднял трап, скрытый в полу, и профессор с изумлением убедился, что аэроплан обладает двойным дном; между ними было пустое пространство, где на поперечной оси виднелся подвижной барабан, который сжатыми спиралями охватывала проволока. Свободным концом она прикреплялась к подобию нитяного мешка, совсем как рыболовная сеть.

Клауссе разостлал ее, доктор и профессор приблизились к сети. Шофер потянул кабель, и путешественники оказались заключенными в нитяной мешок.

— Нас сейчас спустят на крышу дома, — тихо сказал доктор. — Мы проникнем внутрь через слуховое окно, и никто даже не заподозрит об этом.

Прежде чем Берский успел ответить, двойное дно подалось под их ногами, и сеть закачалась в воздухе, связанная с аэропланом стальной проволокой, медленно разворачивающейся по мере спуска.

XVIII. Страница прошлого

— Пойду переоденусь и расспрошу служанку, не наведывался ли в мое отсутствие какой-нибудь сыщик.

Берский произнес это, когда вместе со своим спутником, освободившись от сетки, которую подняли обратно на аэроплан, оказался в рабочем кабинете.

Нащупав кнопку выключателя, профессор зажег свет и, еще раз извинившись, вышел.

Доктор остался один. Оглядевшись вокруг, он увидел, что находится в просторной, занимающей весь этаж комнате. Мебель в ней не отличалась особой изысканностью, но нельзя было не удивляться ее безупречной опрятности.

Вдруг глаза доктора оживились… Он быстро подошел к камину, где только что заметил на маленькой бронзовой подставке фотографию, и сразу узнал портрет: это была Маргарита фон Краш.

На мгновение доктор замер, пораженный. Затем, схватив подставку, начал вертеть ее во все стороны. На обороте портрета карандашом было написано: «Двадцать третье ноября».

Затрепетав, доктор сжал подставку руками.

В это время дверь открылась, и вошел профессор, одетый по-домашнему в атласный халат и мягкие туфли.

— Люди сторожат на улице, но еще никто из них не пытался проникнуть в дом. Благодаря вам я счастливо отделался. Полиция застанет меня тут за работой… Но что с вами?

Не в силах вымолвить ни слова, доктор указал на портрет Маргариты.

Профессор Берский побледнел:

— Вы ее знаете?

— Это дочь человека, которому я поклялся отомстить! — ответил доктор.

— Маргарита фон Краш — моя бывшая законная супруга, развелась со мной, а я, безумец, все еще продолжаю любить ее! — сказал Берский. — Значит, вы преследуете ее отца, фон Краша? — Тяжелый вздох вырвался из груди профессора: — Только не спрашивайте меня ни о чем, умоляю!

— Нет, я хочу и должен все узнать!

— Я обязан вам спасением и знаю, что ваше дело правое… А значит, не смею отказывать в разъяснениях. Только ради всего святого, обещайте пощадить ее! Мисс Вдова, Мисс Вдова! — шептал Берский, давая своему собеседнику столь прославленное в Европе прозвище. — Пощадите Маргу!

Доктор взял дрожащие руки профессора в свои и тихо произнес, стараясь говорить как можно убедительнее:

— Ради вас я сделаю это!

Крик радости сорвался с уст растроганного Берского:

— Тогда слушайте же, я расскажу все! Она жила со своим отцом в этом же переулке как раз напротив моего дома. В то время они еще были бедны. Краш, вероятно, и тогда не гнушался связями с полицией, потому что дочь почти всегда оставалась в квартире одна. Что толковать! Наши окна были одно напротив другого. Я полюбил Маргу всей душой и, получив вскоре ее руку, считал себя счастливейшим из смертных!.. Да, я был счастлив! Мне не на что жаловаться, я должен бы на коленях благодарить ту, которая подарила мне два года райского блаженства!..

Берский судорожно сжал руки.

— Все рухнуло по моей вине… — продолжил профессор, — из-за рокового любопытства. Краш не гнушался добрых французских вин, и, когда он изредка обедал с нами, я находил удовольствие удовлетворять вкус этого человека, который подарил жизнь моей Марге. Однажды за ужином мы заспорили о возможности для человека исчезнуть и, прослыв мертвым, жить под другим именем. Я доказывал, что это невозможно, что всегда остаются следы прошлого, а в таком случае секрет не обеспечен.

Под влиянием хмеля и моих возражений Краш ошеломил меня заявлением: «Я убежден в том, что говорю. Мне известен по крайней мере один человек, находящийся в таких обстоятельствах».

«О, — заметил я, — вам трудно было бы назвать имя этого человека». — «Наоборот, извольте: взять хотя бы графа Кремерна».

«Граф Кремерн, — принялся я подшучивать, — этот разорившийся барин, которого захватили в клубе с поличным на картежном плутовстве. Чтобы помочь исчезнуть, ему организовали поездку в Азию, где он и его дочь погибли».

«Ха-ха-ха! — захлебнулся от смеха Краш. — Кремерн определенно жив!» — «А документы о его смерти!» — «Они были добыты с помощью подделок, так же, как и новое удостоверение личности, которым он теперь прикрывается…» — «Это немыслимо!» — «Ну, и упрямый же вы, милый зятек! А я продолжаю утверждать, что мне известен тот, кто был раньше графом Кремерном…» — «Вот видите! — заметил я, торжествуя. — Это лишь подтверждает мою теорию. Значит, уже двое владеют тайной». — «Вовсе нет!»

Мы замолчали оба. Молнией сверкнула во мне мысль, что Краш и Кремерн — одно и то же лицо!

Он сидел напротив меня, ошеломленный своим невольным признанием, покачивая головой, мгновенно протрезвевший. Наконец решительно протянул мне руку через стол: «Отныне это больше не секрет для нас обоих! Я уверен, что не подвергаюсь ни малейшей опасности. Вы любите Маргу и, следовательно, будете молчать». Затем цинично прибавил: «В сущности, для вас должно быть лестно иметь жену, у которой в жилах течет благородная кровь Кремернов».

Возвратившись в комнату, Марга услышала последние слова отца; сорвавшийся с ее уст крик я никогда не забуду. В тот же вечер она мне заявила: «Все кончено между нами; вы потребуете развода!» И прибавила, когда я взглянул на нее с ужасом:

«Мой брак с вами под ложным именем Краш лишен всякого смысла! Что же я представляю теперь в вашем доме? Незваную гостью! Вы больше не можете меня уважать, так как я сознательно приняла это ложное положение».

«Но ведь я люблю вас, Марга! К чему же такая перемена?» — «Ради моего нравственного спокойствия».

«А если я откажусь и захочу непременно сохранить дорогое мне существо?» — «Тогда, — произнесла она медленно, — не в силах уважать себя, я поищу избавления в смерти».

Доктор грустно смотрел на собеседника, по щекам которого текли слезы.

— И вы уступили?

— Ах, что мои страдания, если она благодаря такой уступке согласилась жить? Вскоре Краш был возведен в дворянское достоинство, и посыпались на него денежные щедроты…

Вдруг Берский удивленно посмотрел на доктора.

— Не знаю, но мне кажется, что я угадываю вашу затаенную мысль. Вы, быть может, думаете, что вся эта сцена была предусмотрена, заранее рассчитана, чтобы вновь сделать знатной разбогатевшую Маргу?..

Авиатор хранил молчание. Но его серьезное лицо подтверждало данную мысль.

Профессор разрыдался. Прерывающимся голосом он прошептал:

— Неужели она разыграла со мной комедию? Ну, тем хуже… А я все-таки люблю ее по-прежнему. Она стала жертвой этого человека… Пощадите же ее!

— Я уже пообещал вам.

— А если вы победите, друг мой, и если встретите Маргу, скажите ей: «Ваш отец разоблачен и предан общественному порицанию; вы оказались совершенно одинокой. Свет вас оттолкнет… Ну а там, в Познани, обожающий вас бедный человек всегда ждет вашего возвращения!»

Во власти нежности и благородного самоотвержения Берский с поседевшими до срока от скорби волосами внезапно преобразился.

Доктор, растроганный, обнял своего собеседника, ощущая, что их исстрадавшиеся сердца бьются в унисон.

Близился рассвет. Новые друзья расстались. Аэроплан растворился в небесной мгле.

Только через час полицейские ворвались в жилище профессора Берского. Легко представить себе досаду этих субъектов, когда их встретил сам хозяин, отсутствие которого они рассчитывали установить.

XIX. В Праге

Что же произошло после ошеломляющего приключения на Билинском аэродроме, необъяснимого даже с точки зрения профессионалов?

Потрясенные зрители разъезжались по домам.

Одни возвращались обратно в Берлин и германские города, другие держали путь к Вене и разным местам Австро-Венгрии.

Его Императорское Величество не вернулся в Бург, свой старый венский замок, а отправился в Прагу, старинный чешский город, который раскинулся своими дворцами, богатыми зданиями, высокими башнями, колокольнями и лачугами по берегам Влтавы. Там одним из первых он вызвал к себе генерал-инспектора армейской сыскной службы.

— Приказываю вам, генерал, срочно отправить в Берлин план преобразования всей сыскной службы нашей армии.

Военный замялся.

— Но, государь, что подумает германский рейхсканцлер… Мы покажем…

— Что твердо решили указать этому высокому сановнику на желание нашего государства иметь и на будущее необходимые сведения, не прибегая к помощи грабителей… Вы это имели в виду, не правда ли?..

— Именно, Ваше Величество!

Император остался в рабочем кабинете один.

Он медленно подошел к письменному столу, украшенному фигурками из бронзы, и, опустившись в кресло, принялся за текущие дела.

Восьмидесятилетний правитель работал обычно по ночам: синий карандаш быстро подчеркивал, выбрасывал и добавлял слова в тексте докладов.

Вдруг он поднял голову и оглянулся с изумленным видом.

— Что такое?

Ему почудился необычайный шум: точно сухой удар по стеклу в ближайшей оконной раме от того места, где он сидел. Император слегка пожал плечами, улыбнувшись своей разыгравшейся фантазии.

Мыслимо ли, чтобы могли стучаться таким образом в одно из окон верхнего этажа. Разве летучая мышь, ночная охотница, увлеченная беспорядочным разгоном, натолкнулась на темный стеклянный квадрат?

Его Величество снова прислушался…

На этот раз сомнений не было — в окно стучали!

За портьерой послышался не один, а два удара.

Император подошел и отодвинул портьеру. И тут же, глухо вскрикнув, невольно отшатнулся.

Сомнений не было: за окном находился человек.

Но как непрошеный гость попал туда?

Несмотря на преклонный возраст, император быстро подскочил к столу, выхватил из ящика револьвер и, снова подбежав к окну, воскликнул:

— Это еще что за акробат!

Он поднял револьвер и направил его на незнакомца.

Тот не обнаружил ни малейшего страха. Поклонившись с видом величайшего почтения, он знаком попросил изумленного хозяина открыть окно.

Его полнейшее спокойствие, изящная непринужденность движений были таковы, что удивленный император отодвинул узорную задвижку, уступая этой немой просьбе, и, не отводя револьвера, отступил на несколько шагов в глубь комнаты.

Незнакомец не обратил на оружие ни малейшего внимания. Он сделал странное движение, как будто отстегивая какой-то крючок, державший его за пояс, затем легко спрыгнул на паркет, склонился перед монархом почти благоговейно и заговорил тоном, смелость которого умерялась слишком очевидными и искренними знаками почтения.

— Ваше Величество, соблаговолите забыть на некоторое время, что вы повелитель Австро-Венгрии. Помните только, что вы истинно добрый человек: перед вами стоит другой человек, которого многие, пожалуй, сочли бы наивным, так как он, веря в возвышенность вашего ума и доверяясь вашему рыцарскому характеру, счел, что может безопасно явиться к вам умолять о помощи и просить у вас правосудия.

Такое начало взволновало царственного старика, и он нерешительно проговорил:

— Да кто вы, что осмеливаетесь отважно взывать ко мне?

Человек вновь поклонился, очевидно, желая подчеркнуть свое почтение.

Потом он выпрямился и, устремив на императора открытый взгляд, представился:

— Ваше Величество, я — Мисс Вдова.

После этого заявления последовало долгое и выразительное молчание.

Легкая дрожь пробежала по телу государя. Отложив в сторону револьвер, он занял свое прежнее место в кресле у письменного стола и указал на другое кресло своему посетителю.

— Садитесь, сударь. Говорите откровенно и прямо: чего вы хотите от меня?

Незнакомец преклонил колено перед могущественным старцем, умеющим свою гордость и властность подчинить голосу чести и справедливости. Затем он сел.

— Ваше Величество, взяв на себя обязанность реабилитировать память Франсуа д’Этуаля, я уже пробовал однажды обратиться к вам… Я надеялся, что ваше вмешательство поможет мне избегнуть того, что случилось в Билине…

— Оставим это, — резко прервал его император, которому такое вступление было неприятно.

Но Мисс Вдова, иначе — доктор Листшей, печально покачал головой:

— Я не имел другого средства, как воззвать к мнению всех. Мои враги располагали огромной армией, могущественным флотом. Я был одинок. Но я не сомневался в конечном результате. Сила правды беспредельна. Провозгласить ее, прокричать ее на весь свет — значит собрать всех под ее знамена. И я прокричал ее на весь свет!

— Ужасающе прокричал, — подчеркнул император с неопределенной улыбкой.

Голос называющего себя Мисс Вдовой сделался вдруг умоляющим.

— Простите, но чем больше несоразмерны сталкивающиеся силы, тем более сильные удары должна наносить слабейшая сторона.

Потом добавил еще тише и мягче:

— Три дня назад, в Билине, еще весь охваченный лихорадкой борьбы, я замышлял совершить что-нибудь отчаянное, способное поразить весь мир. Но с отчаянья я мог сделать и других жертвами преступления, относительно которого взываю о правосудии. Размышления успокоили мой дух и благодаря одному случаю, посланному провидением, я совершенно точно узнал, кто та личность, которую я пытаюсь разыскать.

— Ага! Вы знаете, значит, кто такой фон Краш! — воскликнул государь с просиявшим лицом.

— Да, Ваше Величество. И вы это тоже узнаете после того, как я изложу вам, что не хочу больше причинять новых несчастий.

Помолчав немного, посетитель продолжал:

— Мне подумалось, что если бы я представился Вашему Величеству, явившись не как воплощенная угроза, а как воплощение мольбы… Тогда я сказал бы: «Ваше Величество, я знаю о фон Краше то, чего никто не знает, и я открою это вам». У вас же прошу одного — указать мне место, где скрывается субъект, являющийся позором для всего человечества. Я узнал, наконец, кто он такой: фон Краш когда-то звался графом фон Кремерном, о котором разнесся слух, что он и его дочь погибли, путешествуя по Азии.

— Кремерн! — повторил император…

Его память, необычайная память государя, который столько видел в своей жизни и ничего не забыл, подсказала ему историю, связанную с именем Кремерна, и лицо его выразило отвращение…

Он топнул ногой.

— И от такого-то негодяя приходится зависеть!..

Император быстро обошел вокруг стола, приблизился к собеседнику и, коснувшись его руки, сказал:

— Вы хорошо сделали, что явились сюда. Прочь все условности! Фон Краш сумел найти себе надежное убежище. Кто его ему предоставил? Не знаю. Мне известно лишь, что он прячется в императорском парке в Бабельсберге, близ Потсдама…

— О! Благодарю вас, Ваше Величество!

— Вы вовсе не обязаны этого делать. Напротив, я чувствую себя обязанным вам, так как вы вывели меня из нерешительности, развеяли мои сомнения.

Затем он добавил другим тоном, в котором чувствовались теплота и симпатия:

— А потом… потом… не бойтесь доставить мне удовольствие увидеть снова честного человека.

— Ах! — воскликнул доктор, и голос его задрожал от волнения. — Ваше Величество, я вернусь!

Вскочив на подоконник, он взял двойной железный крючок, который снял и положил туда, появившись в кабинете, и зацепил его за два кольца на поясе. Государь заметил, что крючки были прикреплены к веревкам, уходящим куда-то вверх и натянутым так, как если бы их держала рука человека, находящегося на крыше.

Посетитель дернул за эти веревки и исчез за окном — как будто взлетел вверх.

Император выглянул наружу, но не увидел решительно ничего. Неизвестный исчез.

XX. Неожиданный визит

Доктор был быстро втянут через люк вовнутрь воздушного судна, которое в продолжение его свидания с императором зависло над крышей императорского дворца.

Триль и его друзья, в том числе и флегматичный Клауссе, посмотрели на доктора с безмолвным вопросом.

Он ответил им лишь односложным «да». Но это коротенькое слово сказало им о самом главном.

Словечко «да» означало — «Теперь я знаю место, где прячется гнусный шпион, так долго остававшийся в безопасности и так умело скрывавшийся от нас».

Подробно описывая великодушный прием, оказанный ему императором, доктор завел аэроплан, и вскоре тысячи огоньков Праги потонули во мраке, оставшись далеко позади.

— Куда мы теперь направляемся? — робко спросила Сюзанн.

— В Бабельсберг.

— Как!.. Вы хотите сегодня же ночью?..

— Встретиться лицом к лицу с фон Крашем, с этим экс-графом Кремерном, который обесчестил Франсуа д’Этуаля и подло убил лорда Фэртайма и его несчастных детей…

Горечь и боль звучали в его словах. Лицо доктора конвульсивно передернулось, выразив такую нечеловеческую тоску, какую средневековые художники придавали лицам осужденных навечно.

Все молчали, охваченные мыслью, что час мщения наконец близок.

А в это же время менее трогательная сцена разыгралась в одном из салонов нижнего этажа блокгауза в Бабельсберге, где до сих пор скрывался шпион.

Марга была наедине с отцом — испуганная, растерянная, а тот с обычной жестокой насмешливостью разыгрывал комедию, которую подготовил еще с того вечера, когда услышал, как молодая женщина выдала пленникам имя Кремерн.

— Представь себе, моя милая Марга, эти Фэртаймы имели глупость обратиться ко мне, назвав меня моим прежним именем. А так как этого имени никто не знал, кроме меня и тебя, то остается предположить, что мое дитя меня предало. Подумай только, что ты наделала, нелепое, влюбленное создание, — ты рискуешь погубить все наше будущее! Все касающееся Кремерна никому не известно за пределами Германии. В других странах мы могли бы превосходно устроиться.

— Ох, отец!.. Будьте же добры ко мне! Губы мои произнесли роковое слово раньше, чем я поняла, что делаю… Я не хотела предать вас… Я хотела только заставить себя полюбить.

— Ну, конечно!.. А папеньку, как коврик, бросить под ноги всякому проходимцу!

— Простите меня!

Шпион притворился растроганным, что далеко не соответствовало истине.

— Допустим, милая моя, что я тебя и прощу… Но не могу же я превратиться в покорнейшего слугу каких-то ничтожных англичан.

— Неужели вы не можете предотвратить опасности?

— Ну, я-то всегда сумею найти средство.

Марга с надеждой посмотрела на отца.

— Значит, все будет в порядке?

Краш отрицательно покачал головой.

— Не надейся на это… Средство мое, к сожалению, из тех, что называются героическими. Сердце обливается кровью перед лицом этой неизбежной необходимости.

Он произнес последнюю фразу таким драматическим тоном, что молодая женщина вздрогнула. Она хорошо знала своего отца и по его глазам, по жестокому, неподвижному лицу отгадала принятое им ужасное решение.

Голос ее прервался, когда она, задыхаясь, пролепетала:

— Что же вы хотите сделать?

— Что я хочу сделать?.. Заставить их замолчать навсегда.

Маргарита ничего не ответила. Ноги у нее подкосились. Казалось, она вот-вот упадет, но этого не случилось. Грудь молодой женщины распирали еле сдерживаемые рыдания. Вдруг в дверь тихо постучали. Отец и дочь вздрогнули.

— Встань, Марга! — резко скомандовал отец.

И когда молодая женщина машинально исполнила его приказание, позвал:

— Входите.

В дверях показался слуга, неся на серебряном подносе визитную карточку.

— Что там такое?

— Какой-то господин желает, чтобы вы его приняли.

— Как? Сейчас? В полночь?

— Он очень извиняется, что прибыл так поздно, но уверяет, что торопился как только мог, после того как покинул его светлость императорского канцлера.

— Посмотрим визитную карточку этого субъекта.

Краш взял ее с подноса и прочитал: «Доктор Листшей».

— Просите. Посланец канцлера не должен дожидаться, — сказал он.

XXI. Змея, на которую наступили

Вошел доктор и остановился недалеко от дверей. Фон Краш посмотрел на него с любопытством. По-видимому, этот человек с бледным, болезненным лицом и черными волосами никогда раньше ему не встречался.

Он указал место гостю, стараясь казаться чрезвычайно вежливым.

— Говорите, господин доктор, я весь превратился в слух.

Посетитель поклонился, уселся, затем, вынув из кармана маленький цилиндрический сверток в оболочке как будто из желтого картона, сказал:

— Рекомендую вашему вниманию, герр фон Краш, эту маленькую вещичку, представляющую собой грозное оружие. Это — радиатор волн Герца, вызывающий появление истребительных искр. Помните же, что вы вполне в моей власти, граф фон Кремерн!

Двойной крик был ответом на это имя. Маргарита закрыла лицо руками. Шпион взглянул на нее и пролепетал:

— Кто мог нас выдать?!

— Человек, который оплакивает свое одиночество, — серьезно ответил доктор Листшей, — человек, некогда покинутый женщиной, которую он безумно любил и которой все простил. Он поручил мне, принявшему на себя обязанность отомстить за него, всегда щадить ее. Это профессор Берский.

Стон вырвался из уст белокурой немки.

Берский… Имя мужа упало на ее сердце, словно капля расплавленного свинца. Простил!.. Щадит ее, разбившую его жизнь!.. Жалеть ту, которая когда-то сыграла такую гнусную роль, чтобы вырвать у него развод!

Пока доктор Листшей смотрел на Маргариту, фон Краш воспользовался моментом и вытащил из кармана коробочку, которой он раньше угрожал канцлеру.

— Чтобы вы лучше поняли все значение моих слов, — сказал доктор Листшей, переводя наконец свой взгляд на него, — мне следует после того, как я установил вашу личность, — открыть вам свое имя.

— Ваше? Разве и фамилия Листшей — не настоящая?

— Да, граф Кремерн… Меня зовут также Мисс Вдовой…

Фон Краш не моргнул.

Он положил свое ужасное оружие на маленький столик, стоявший между ним и посетителем, и сказал как можно спокойнее:

— Возьмите это, герр Мисс Вдова. Это также маленький и довольно опасный метатель, который мог бы помочь мне защититься от врага, если бы я захотел. Он заряжен сорока пульками, из которых каждой было бы достаточно, чтобы превратить вашу почтенную особу в кусок льда… Я вверяю его вам, как доказательство моего живейшего желания, чтобы наш разговор сохранил мирный характер.

Называющий себя «Мисс Вдовой» принялся рассматривать переданный ему предмет. Устройство его он, по-видимому, одобрил и, положив предмет в карман, поднял глаза на своего собеседника.

Немец следил за каждым движением доктора с такой невозмутимой флегмой, что это окончательно сбило Маргариту с толку. Возобновляя разговор, немец спросил:

— Теперь не соблаговолите ли сообщить мне цель вашего посещения?

— Бесполезная трата слов. Моя воля вам известна. Я выразил ее во всех европейских газетах.

— Ну, знаете ли, я не придаю никакого значения газетной трескотне.

— В таком случае, извольте: я требую, чтобы вы отправились со мной. Вы заявите о невиновности Франсуа д’Этуаля и подтвердите, что все рассказанное мной через газеты — правда. Заверения моих друзей всегда оставят место для недоверия, слова же из враждебного мне источника раз и навсегда уничтожат всякое сомнение.

— То есть попросту, — перебил его фон Краш, не теряя хладнокровия, — вы хотите, чтобы я сам отдал себя в руки правосудия? Так что вы, собственно говоря, предлагаете мне нечто вроде каторги…

— Франсуа д’Этуаль избегнул подобного приговора только при помощи самоубийства.

— Прошу извинить меня: оказывается я заблуждался — вы предлагаете мне даже не каторгу, а самоубийство… Очень признателен вам за это милостивое разрешение моей участи.

Агент снова взял себя в руки.

— Я вежливо выслушал вас, герр Мисс Вдова, — сказал он веско. — Теперь прошу вас оказать мне подобное же внимание.

И, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Вы чрезвычайно опасный враг, я это признаю. Но, в расчете на победу, вы на минуту упустили из виду одно обстоятельство: мои личные соображения. И я желаю восполнить этот пробел.

Лицо доктора выразило легкое беспокойство. Шпион, заметив это, сказал насмешливым тоном:

— Вижу, что в вас пробудилось разумное отношение к делу. Итак, я ставлю следующие условия для нашего соглашения…

— Условия? — перебил собеседник. — Вам ли ставить какие бы то ни было условия!

— Почему бы и нет? Да вот мы это сейчас и выясним. Условие мое сводится к следующему. Сейчас вы уйдете один, а через неделю вернетесь. И тогда, в этой самой комнате, я буду готов исполнить все ваши желания.

И на движение своего посетителя он поторопился объяснить:

— Мне нужно принять свои меры, чтобы быть в состоянии выполнить ваше желание с наименьшим ущербом для себя. Вы вправе устроить за мной слежку. Можете выставить оцепление вокруг моего дома. Я убежден, что в случае надобности канцлер по моей же просьбе даст вам для этого целый эскадрон солдат, но считаю совершенно лишним обращаться к нему за помощью — ведь вы же наверняка действуете не один.

— Пожалуй, вы правы, — ответил посетитель иронией на иронию. — Кое-кто мне помогает…

— И эти «кое-кто» так вам преданы, что не в силах находиться слишком далеко от вас…

— Совершенно верно.

— Поэтому они и сейчас где-нибудь поблизости…

— Я даже могу вам сообщить, что они ждут меня возле колонны бельведера, что на вершине Бабельсберга, с которой виден весь парк и все постройки имперской резиденции.

Хотя на лицах обоих собеседников играла улыбка, глаза их что называется метали молнии. Было ясно, что скоро эти люди нанесут друг другу решительные удары.

— Итак, вы полагаете, что я отправлюсь с вами? — с издевкой в голосе спросил Краш у незваного гостя.

— Да, по милости моего радиатора, который я направляю на вас, господин фон Краш.

— Вы бредите, милейший: тут, видите ли, есть некоторые осложнения.

— Какого рода?

— Видите ли, если я умру, со мной умрут еще четверо, считающихся уже мертвыми, но которые только были до сих пор в плену у вашего покорного слуги.

У доктора вырвался глухой стон. Бледность его усилилась.

— Кто же это?

— Владельцы замка Фэртайм.

— Эдит!.. Мисс Эдит!

— И она, и братья ее, и отец!

Доктор Листшей беспомощно взмахнул руками. Затем, закрыв ими лицо, он проговорил задыхающимся, прерывистым голосом:

— Они живы! Они живы?

Фон Краш беззвучно рассмеялся и бросил на Маргариту, совершенно ошеломленную этим театральным эффектом, насмешливый взгляд.

Медленно, монотонным голосом принялся он рассказывать во всех подробностях историю уничтожения замка и то, как он спас от гибели его обитателей.

Бледность все сильнее и сильнее проступала на лице доктора. Когда фон Краш закончил, он еле слышно проговорил:

— Вы правы, герр фон Краш, я подчиняюсь вашей воле, если вы докажете мне, что те, о ком вы говорили, действительно живы.

— Вот и прекрасно! Вы становитесь вполне рассудительны!

— Значит, остается только предоставить мне доказательства.

— Кто же собирается отказывать в них? Моя белокурая Марга вам посветит.

И он устремил на нее свой тяжелый взгляд. Затем со скрытым намеком прибавил:

— Ты знаешь дорогу, неправда ли? Я пойду вперед, а вы извольте следовать за моей дочерью Маргаритой.

Все трое прошли по коридору и добрались до узкой каменной лестницы, ведущей в подвалы. У тяжелой двери, за которой находились пленники, Марга, по приказанию отца, пошарила в одном из его карманов, вынула оттуда большой ключ и вставила его в отверстие замка. Послышался двойной щелкающий звук, и дверь повернулась на петлях.

Называющий себя «Мисс Вдовой» шагнул вперед и, очутившись на пороге, остановился как вкопанный с глухим криком, вырвавшимся из глубины души.

XXII. Казнь электричеством

Глазам доктора представилась ужасающая картина. Лорд Фэртайм, мисс Эдит, Питер-Поль и Джим сидели, привязанные к креслам, расставленным вдоль стены как раз напротив входа.

Под их ногами было расстелено что-то наподобие каучукового ковра, а вокруг них, словно змеи, обвивались железные спирали, заканчивающиеся плоскими расширениями, прикрепленные к голове и груди каждого из пленников.

Возле каждого из них стояло по дюжему молодчику, готовому в любую минуту исполнить какое угодно приказание. В них можно было узнать тех, кто принимал участие в фэртаймском преступлении.

По телу доктора пробежала дрожь, он не мог произнести ни единого слова.

Кресла, металлические спирали, пленники со стальными пластинами на лбу и у сердца — он хорошо понимал, что все это значит. Это был электрический аппарат, с помощью которого правосудие Соединенных Штатов казнило приговоренных к смерти.

Вошедший сразу привлек внимание пленников. Лорд и его сыновья смотрели на доктора с полнейшим безразличием. Чего нельзя было сказать о мисс Эдит. Чем внимательнее она всматривалась в незнакомца, тем радостнее становилось ее лицо. Ее губы беззвучно прошептали одно-единственное имя.

Таинственный капитан аэроплана угадал его.

— О, дорогая, дорогая Эдит!.. Как долго мы страдали!..

— К счастью, мрачный сон окончен.

— Я освобожу вас и…

Молодой человек сделал шаг по направлению к невесте. Фон Краш быстро остановил его.

— Берегитесь! Еще движение — и мой слуга нажмет рукоятку, которая пускает ток.

И он взглядом указал на массивную фигуру Сименса.

— Ах! — прошептал про себя Франсуа. — Не для того ли я нашел ее, чтобы потерять снова!

Краш подхватил:

— Это будет зависеть исключительно от вас. Вспомните об условиях, которые я вам поставил там, наверху.

Подметив в чертах собеседника признаки некоторого колебания, немец продолжил:

— Дайте мне слово, что вы уйдете отсюда один и в течение недели ничего не предпримете против меня, ограничившись лишь наблюдением, чтобы я не мог никуда отсюда выбраться. Если же поймаете меня на такой попытке — будете вправе воспрепятствовать этому всеми имеющимися у вас средствами. Вашего слова мне вполне достаточно. А сейчас я на полчаса оставлю вас одних.

— Во имя черта, дайте ему это слово, — воскликнул лорд Фэртайм, — потому что иначе нам придется остаться у него в лапах!

— Что вы скажете на это, Эдит?

Эдит окинула его взглядом своих голубых глаз и голосом нежным, как тихий шелест ветра в листве деревьев, прошептала:

— Я не хочу умирать, Франсуа. Мне хотелось бы жить для вас…

И, повернувшись к фон Крашу, молодой инженер твердо и решительно произнес:

— Господин Краш, я даю вам слово. Но имейте в виду — неделя срока, в продолжение которого мои глаза непрерывно будут сторожить вас.

— Вполне согласен с этим, милейший д’Этуаль. Но для начала я исполню данное мною обещание… На полчаса я оставляю вас с вашими друзьями без свидетелей.

С пленников были сняты аппараты для электрической казни, фон Краш и все его приспешники покинули комнату, оставив Фэртаймов наедине с инженером.

Выйдя в коридор, немец схватил за руку Маргариту, едва державшуюся на ногах от пережитых ею волнений, и увлек ее дальше по коридору к тому месту, где находилось небольшое отверстие в стене, через которое несколько дней назад он подслушал разговор дочери с пленными англичанами.

XXIII. Шпион ускользает

Полчаса спустя французский инженер перешел через ров, окружавший блокгауз, затем пересек поляну и исчез в тени парка, покрывающего склоны холма Бабель, направляясь к колонне бельведера, у которой, как он сказал, ожидал его аэроплан, несколько изменивший свой внешний вид.

Едва Франсуа сделал несколько шагов под сенью деревьев, как перед ним из мрака вынырнули четыре тени.

— Это мы, патрон! — произнес приглушенный голос.

— Триль?

— Да. И Сюзанн, и Джо, и Китти.

В нескольких словах доктор рассказал им о том, что он вновь обрел дорогих его сердцу людей, которых считал навеки потерянными.

Эти новости вызвали взрыв восторга. Триль овладел собой первый.

— Что же нам теперь делать, патрон?

— Мы вернемся в машину и установим надзор за убежищем фон Краша. Неделя, которая нам предстоит, будет трудной неделей!

— Да, нельзя смыкать глаз. И так как всякое дело тем легче, чем больше в нем упражняешься заранее, я намерен начать наблюдение немедленно, — объявил Триль.

— Пока это ни к чему.

— Нет, нет, патрон, прошу вас, не отговаривайте меня. Я не успокоюсь, пока этот гнусный немец на свободе и в любую минуту может удрать.

Соображение молодого американца было не лишено оснований. Франсуа должен был это признать и предоставил юноше поступать, как он считает нужным.

Остановившись на этом решении, Франсуа пустился в дальнейший путь с остальными тремя «союзниками в борьбе», а Триль с проворством ящерицы скользнул в чащу леса…

Как только инженер удалился, немец поспешил в ту комнату, где происходила драматическая сцена между ним и его дочерью, прерванная появлением посетителя. Он приказал Маргарите следовать за ним и повелительным жестом указал ей на кресло.

— Садись. Не смей мешать мне, пока я буду заниматься тем, что сможет обеспечить мое спасение.

Сказав это, он снял трубку телефона, установленного у стены, близ камина.

— Алло!.. Алло!.. Потсдамское жандармское управление?.. Вы слушаете?.. Человек, который известен под именем «Мисс Вдовы», тот самый, что в Эссене и в Билине разрушил мастерские военных аэропланов, находится сейчас в Бабельсбергском парке. Он собирается провести там ночь. Садитесь на лошадей и скачите во весь опор, не теряя ни секунды. Вам понадобится на это полчаса… Хорошо, хорошо… До свидания. Очень рад, что смог услужить вам этим сообщением…

Он также сообщил о местонахождении Франсуа другим жандармским отделениям — в Глинике, Нейенфорде, Телловере, Форштадте и других местностях, расположенных вокруг Бабельсберга.

Покончив с этим, фон Краш подошел к Маргарите и сказал ей с добродушием, так прекрасно разыгранным, что молодая женщина, на этот раз поверив ему, снова стала бессознательным орудием его коварных замыслов:

— Накинь мантилью, милочка.

— Зачем? Разве мы пойдем куда-нибудь?

— Я хочу, чтобы ты прошлась по парку до того места…

— Где находится господин Франсуа?

— Именно. Я хочу, чтобы ты с ним встретилась и от моего имени сообщила о грозящей ему опасности. Скажи, что его местонахождение каким-то образом стало известно и жандармские бригады из окрестных отделений в полном составе собираются нагрянуть в Бабельсберг.

Молодая женщина изумленно посмотрела на отца.

— Я теряюсь в путанице ваших соображений…

— Никакой путаницы нет. Это у тебя оттого, что ты влюблена, а любовь делает людей слепыми. Так вот, подумай же, что должно произойти? Сбегутся жандармы, Франсуа улетит, чтобы стать вне их досягаемости. Мы же воспользовавшись отсутствием слежки, преспокойно удалимся отсюда. Пойми, мне нужно спасать свою голову, свою жизнь… Главное, чтобы Франсуа не заподозрил меня в предательстве… Ты постараешься убедить инженера в том, что полиция сама вышла на его след; мне обо всем стало известно, и я поспешил предупредить Мисс Вдову.

Сказав это, немец довольно потер руки.

— Однако не теряй времени.

Фон Краш принялся помогать дочери надевать плащ с капюшоном. Затем проводил ее до порога дома. Он смотрел вслед, пока она не скрылась за деревьями, и только тогда вернулся обратно в дом.

Под его пальцами задребезжали электрические звонки, и вскоре все служители шпиона собрались вокруг него: Сименс, Фриц, Лорике, Штольц и Петунич в числе первых.

Фон Краш обвел их всех повелительным взглядом.

— Наша работа и борьба в этой стране закончена, ребята. Вы, мои помощники по доброй воле, свободны теперь вернуться на вольный свет и снова начать однообразную и трудную жизнь тех, кто борется каждодневно за хлеб насущный.

Все посмотрели на него с недоумением. Он продолжал:

— Но вы можете остаться при мне. Я отправляюсь на поиски бесценного сокровища. Оно так велико, что его хватит на всех моих друзей, которые разделят со мной хлопоты предприятия. Быть может, кто-нибудь из вас предпочтет это превратностям политики?

— Хо-хо! — зарычал Сименс громовым голосом. — Состояние!.. Его всегда всему предпочтешь!

— Сименс говорит правду! — загалдели остальные.

Шпион кивнул им с таким видом, как будто он сколько-нибудь сомневался в жадности окружавших его людей.

— Так вы хотите сопровождать меня?

— Да, да, да!

— Тогда за работу! Наши минуты здесь сочтены, так как мы должны успеть сбить со следа Мисс Вдову, чтобы уже никто не мог найти нас. Мы одни лишь должны знать место, где теперь укроемся.

Он сделал величественный жест театрального короля, увлекающего за собой войско на приступ и, в сопровождении своей наемной шайки, направился в подвал, где английские пленники еще не могли опомниться от радости, что увиделись с Франсуа д’Этуалем.

XXIV. Превратности судьбы

Маргарита храбро вошла в лес. Но не успела она сделать и двадцати шагов, как услыхала отчетливый, хотя и произнесенный сдержанным голосом, оклик.

— Стой! Или я буду стрелять!

Ноги молодой женщины как бы приросли к почве, и она, вся дрожа, остановилась.

Невидимый собеседник не дал ей времени на размышления и спросил:

— Кто вы?

— Маргарита фон Краш, — ответила та, не колеблясь.

— Куда идете?

— Мне нужно встретиться с господином Франсуа д’Этуалем, чтобы предупредить его о грозящей опасности.

Почти тотчас ветви с треском раздвинулись и из-за них показался силуэт Триля.

— Пойдемте скорее, — сказал юноша, — я провожу вас.

Она не проронила ни слова, и оба торопливо зашагали рядом по направлению к бельведеру. Спутники шли молча, словно две тени. Если бы кто-нибудь мог их так увидеть, ему припомнилась бы сказка о том, как злой гном увлекает в подземное царство неосторожную молодую принцессу, случайно забредшую слишком далеко в лес.

Два резких свистка заставили немку содрогнуться. Но она успокоилась, поняв, что этим способом ее провожатый дает знать о своем прибытии.

И действительно, к ним сейчас же подошел человек.

— Что нового? — спросил подошедший механик Клауссе.

— Эта дама желает видеть патрона. Она говорит, что хочет предупредить его об опасности.

— Кто она?

— Дочь человека, к которому ходил наш патрон.

— Пусть идет за мной.

Две минуты спустя Маргарита входила в странную повозку; она никогда не заподозрила бы в ней «превращающийся аэроплан», о котором так часто рассказывал ей отец.

Но некогда было предаваться праздному любопытству. Белокурая дочь графа фон Краша должна была помнить, что речь идет о спасении ее отца. Виновная в том, что выдала его тайну, она считала своим священным долгом исправить причиненное зло ему ею.

Поэтому, увидев Франсуа, она принялась за выполнение своей задачи с таким жаром, что инженер поверил ей во всем. И все-таки он не пожелал уступить сразу.

— Сударыня, я прошу вас побыть со мной до тех пор, пока мы не убедимся в том, что все, о чем вы говорили, соответствует действительности.

Стоя у вагона рядом с Франсуа и его друзьями, Маргарита беспокойно напрягала слух, внимая ночным отзвукам жизни, доносившимся сюда из долины.

Вдруг все вздрогнули.

— Слушайте! — прошептала она.

Далеко-далеко, но очень явственно, по дороге слышался топот.

Ошибиться было невозможно. Близилась группа всадников, и топот становился отчетливее с каждой минутой. Затем такие же звуки, но с другой стороны, тоже указали на приближение нового отряда. Несколько минут спустя раздался топот с третьей стороны.

Франсуа подошел к немке:

— Сударыня, вы сказали правду. Несколько жандармских отрядов оцепили Бабельсберг… Вы свободны.

Жестом он подозвал своих товарищей.

— Весь экипаж на борт!

Пассажиры вагона исчезли. Они, по-видимому, вошли внутрь вагона.

Вдруг Маргарита замерла, пораженная, ошеломленная. Ей показалось, что таинственная повозка изменила свою форму. Порыв ветра пролетел по поляне, нагибая деревья, подымая облака пыли и сухих листьев. Когда шквал пролетел, пыль и сухие листья осели обратно на землю — вагона на месте больше не оказалось. Бельведерская колонна одиноко стояла на вершине холма.

Марга поспешно направилась к дому. Но ей не пришлось далеко идти. Фон Краш, одетый по-дорожному, перерезал ей путь.

— Он уехал? — услышала она шепот.

— Да, отец.

— Ну, так в путь!

Не давая ей времени опомниться, он потащил ее туда, где холм спускался к самому краю реки Хафель.

Женщина не имела сил сопротивляться, чувствуя страшный нервный упадок, вполне естественный после всех волнений, пережитых ею этим вечером. Она двигалась как во сне, и все вокруг воспринимала словно в тумане.

Вдруг ее мысли пронизало будто молнией.

— А как же пленники? — спросила она.

Шпион ответил самым естественным тоном:

— Они у себя, в своем помещении, милая моя Маргарита!

— Взаперти?..

— Хе-хе! Нет… я оставил дверь открытой. Но пленники всегда опасаются открытых дверей. Пройдет еще некоторое время, прежде чем они рискнут воспользоваться свободой. А пока соберутся, мы будем уже в безопасности.

Она тихо прошептала:

— Спасены!.. Спасены!.. Благодарю, отец. — И прибавила с грустью: — Увы! Я никогда их не увижу!

Фон Краш с дочерью достигли берега реки Хафель. Около небольшой деревянной пристани их ждала маленькая паровая шаланда, та самая, которая раз уже отвозила немцев в Гамбург. Она была готова к отплытию. Черный дым так и валил из трубы.

Фон Краш пропустил дочь вперед и прошел за ней по мосткам. По пути он успел обменяться следующими словами с Сименсом, который с сонным видом торчал у входа в каюты.

— Англичане?

— Помещены, сударь.

— Хорошо.

В эту самую минуту винт заработал, и шаланда, отделяясь от берега, поплыла по ленивому течению реки.

Однако если бы кто-нибудь свесился через борт и посмотрел вниз, то был бы небезосновательно изумлен. Пароход тащил за собой на канате одного пассажира, который держался за него руками.

Присмотревшись, можно было бы узнать Триля. Дежуря на своем посту, он успел заметить помощников фон Краша, тащивших пленников вниз к реке.

«Нужно следовать за ними, — сказал он себе, — так как лишь я один смогу потом объяснить моему патрону, куда они направились».

Со свойственной ему отвагой мужественный подросток бросился в воду, не привлекая к себе внимания экипажа. И теперь, держась за конец веревки, влекомый вперед с возрастающей быстротой по волнам, каждое мгновение перекатывающимся через его голову, он бормотал сквозь стиснутые зубы:

— Положение незавидное. Я не продержусь долго…

Вдруг у него вырвалось радостное восклицание. Позади парохода, подвешенная на крючьях, висела лодка, прикрытая брезентом.

Триль размышлял не более минуты. Его пальцы окостенели от соприкосновения с мокрой веревкой. Помедли он еще немного, они разжались бы сами собой, и шпион ускользнул бы от юноши. Он медленно вскарабкался вверх и, как только поднялся вровень с бортом, рискнул заглянуть на палубу. Она была пуста. Только вдали рулевой у своего колеса следил за курсом судна. Минута была благоприятная, и Триль больше не колебался. Он успел добраться до лодки, не обратив на себя внимания рулевого, и скользнул под брезент. Восхищенный этим первым успехом, он растянулся во всю длину на ее дне, твердо решив уснуть.

XXV. Сенсационные слухи

Через два дня газеты сообщили сенсационную новость, показавшуюся читателям просто фантастической. Вот что там было:

Сообщение заканчивалось следующими строками:

Наконец, третья новость была совершенно ошеломляющей: будто какой-то летающий человек проник во дворец австрийского императора и был ранен или убит часовым, заметившим его в тот момент, когда он парил над внутренним двором…

Пока толпа искала ключ к разгадке тайны, раздразнившей ее любопытство, аэроплан Франсуа д’Этуаля на головокружительной высоте мчался на север.

На лицах пассажиров читалось безумное отчаяние, мучительная тревога.

В глубине воздушного судна, весь окровавленный, лежал французский инженер, бледный и неподвижный.

Он проник еще раз в кабинет императора и сказал ему:

— Ваше Величество, я уже больше не враг. Граф фон Кремерн провел меня. Он ускользнул. Но вы были мне истинным доброжелателем. Позвольте же принести вам свою глубокую благодарность.

К несчастью, в то время, как прикрепленный к аэроплану канат поднимал его на борт, часовой заметил парящий в воздухе силуэт и выстрелил. Франсуа был поднят на свое воздушное судно окровавленный, почти без чувств.

Его товарищи после общего совета, решили опуститься где-нибудь на дружественной территории, где можно было бы позвать врача, способного ответить — останется жить Франсуа д’Этуаль или умрет.

И подростки, уже приведенные в отчаяние отсутствием Триля, оплакивали теперь своего начальника, которого, казалось, уже ничто не спасет.

А таинственный аэроплан безостановочно мчался вперед с быстротой урагана, неся на себе убитых горем пассажиров.