Афганская война глазами военного хирурга

Часть I

Женщины на войне… Зачем они едут в воюющую страну?! Даже пребывание женщины в боевой обстановке противоречит здравому смыслу. Война — удел мужчин. Вот пусть бы и обходились одни. Но, нет. Не могут. Посылают и посылают эти «слабые и хрупкие создания» в пекло. А может, они сами, по доброй воле рвутся сюда…

Как же оказывались наши девчата в Афганистане? «Афганские мадонны» — с чьей-то легкой руки их стали так именовать. А, что, вполне подходящее название! Причин приезда, оказывается, очень много. Вот основные из них.

Денежная — поправить свои материальные дела. Ничего в этом плохого нет. В стране всеобщего дефицита и скудных зарплат появилась вдруг возможность заработать в другой далекой стране, новости из которой поступают очень и очень противоречивые. По официальным каналам — там все хорошо и чистое мирное небо над головой. А по неофициальным… Приходится слышать о закрытых гробах, что прибывают из далеких краев. Но можно рискнуть и поехать. Появится шанс, чтобы «справить приданое» (ходила такая шутка о приезжающих девчатах).

Устроить свою судьбу — тоже не последняя причина поездки. Что вполне можно понять. Столько молодых, симпатичных и еще пока одиноких мужчин вокруг. Но, это, если повезет. А, ведь, везло! Случаи исчислялись не единицами, даже не десятками — сотнями! А кто-то даже бросал свою первую (вторую) жену ради этой единственной «афганской мадонны». Это- жизнь.

Была и еще одна, пусть не многочисленная категория. Ехали, чтобы проверить себя на стойкость, на умение противостоять трудностям, испытать себя в настоящем деле. Ехали «за романтикой».

Как, в таком случае, относились к их решению родные и близкие, родители в первую очередь, этих, молоденьких порой, девчонок?! Тревожились, конечно. А иногда и просто не знали, где их родное чадо — те врали, что служат в ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии), в ЦГВ (Центральной Группе Войск — Чехословакия), в ЮГВ (Южной Группе Войск — Венгрия) и еще, черт знает где, но только не в Афганистане. А кто-то попросту открыто «сбегал» в Афган.

Возвращаясь, эти повзрослевшие дочери рассказывали о своей «боевой молодости» с гордостью. Им было, что вспомнить.

Всех женщин в Афганистане объединяло одно — они ехали работать на войну, где каждая могла потерять свою жизнь, пусть даже она была сугубо мирной профессии: повар, прачка, официантка, парикмахер, продавец, машинистка, медицинская сестра или служащая в штабе. Война не делала исключений. Она могла забрать любую жизнь, пусть даже и моложе двадцати.

Эти женщины стоят того, чтобы о них рассказать…

— Можно? — Дверь осторожно открылась. На пороге стояла молодая девушка. Дежурный врач сразу узнал в ней новенькую перевязочную сестру Канашевич Любу. Она приехала чуть более месяца назад вместе с другой новенькой — процедурной сестрой Валентиной Растегаевой. Они поселились в одной комнате в женском общежитии.

— Да, конечно, заходи. У тебя что-то случилось? — Участливо спросил старший лейтенант. Он даже встал из-за стола навстречу белокурой красавице. Ее большие голубые глаза, казалось, заглядывали прямо в душу.

— Нет-нет, у меня все нормально! Это меня девчонки из девичьего модуля попросили дежурного врача вызвать в комнату номер 11, там одной требуется помощь. Она жалуется на боли в животе.

— Хорошо, я уже общий прием закончил. Сейчас только схожу проверить новый суточный наряд и смогу минут через двадцать быть в вашем девичьем общежитии.

— Ладно, я там встречу и провожу к больной, — она впервые улыбнулась, отчего показалась сразу совсем молоденькой. Впрочем, ей и было чуть более двадцати.

Через полчаса дежурный врач, прихватив большую медицинскую сумку, входил в девичий модуль. Раньше здесь быть не доводилось. На входе его ждала Люба, проводила в нужную комнату. Первая вошла в дверь, громко объявив: «Встречайте доктора!» Пропустила старшего лейтенанта вперед, представила: «Наш хирург, Невский Александр». Сама тихонько шепнула, что будет в соседней, 10-й комнате. Быстро вышла за дверь. В комнате было пять кроватей, на которых в разных позах лежали и сидели молодые женщины. По две кровати стояли в ряд напротив друг друга у стен, одна — у окна. Большой круглый стол разместился в центре комнаты. Тихо играл магнитофон, что-то из восточных мелодий.

Высокая темноволосая женщина быстро поднялась:

— Девчонки, не будем мешать доктору Пилюлькину, пошли!

Сама первая вышла в коридор, за ней последовали еще двое. Одна продолжала лежать, повернувшись к стене, видимо, спала. На крайней к двери кровати осталась еще, она тут же отозвалась:

— Это я, болящая. Проходите, не стесняйтесь. Вас тут никто не укусит, — она гостеприимно указала рукой.

Невский внимательно присмотрелся. Невольный возглас вырвался у него:

— Это вы, Уткашея?!

— Я. Вообще-то меня зовут Марина.

Медики Отдельной Кандагарской Медицинской роты никогда не жаловались на питание — у них был свой отдельный ПХД (пункт хозяйственного довольствия). Умелые повара готовили для всех больных-раненых и для сотрудников подразделения. Они готовили даже диетическое питание для нуждающихся. Большое подспорье в этом деле составлял небольшой огородик, где выращивали лук, чеснок, укроп, помидоры, редиску и прочие овощи. Огород — это была особая гордость командира хозяйственного взвода прапорщика Василия Мохначука. Казалось, он был готов пропадать там круглые сутки, заботливо ухаживая за урожаем. Другой гордостью его был бассейн, довольно приличного размера: 5на 3 м, глубиной почти 2 м. Его сделали своими руками еще год назад. Не было большей радости, чем в самое жаркое время поплескаться в прохладной воде. Порой туда набивалось сразу по 10–15 человек. Воду в бассейне меняли ежедневно, иногда и по два раза. Специальная машина — водовозка ездила на арык, старшина Медроты прапорщик Афонин Александр считал это своей важнейшей обязанностью, с гордостью выполняя роль старшего машины. Действительно, бассейн полюбили все. А сливаемая из бассейна вода по специально прорытым каналам поступала в накопитель, а оттуда растекалась по всему огороду, питая живительной влагой грядки. Голь на выдумки хитра! А еще у них был собственный «пруд» — огромная металлическая цистерна со срезанным верхом, вкопанная в землю. Там плавали в огромном количестве «золотые рыбки»- большие китайские красные караси, которых периодически отлавливали и готовили из них уху.

В первый же день своего приезда Невскому показали, как надо радоваться жизни на земле Афганистана: ребята-хирурги перед обедом вылили на себя по ведру холодной воды из бассейна (раздевшись до плавок), затем прошли в палатку, перекусили, сходили покормить карасей, а потом вновь пошли к бассейну, чтобы уже поплавать вдоволь. Это было счастье! И никакая шестидесятиградусная жара не страшна. Так можно служить!

Но, с некоторых пор, в бассейн зачастили руководители Кандагарской бригады: комбриг, начальник штаба, начальник политотдела и другие высокопоставленные офицеры. Иногда и медикам поставленный часовой давал «от ворот-поворот», мол, «не велено пущать — баре отдыхают». Бывало, до уха долетал и радостный женский смех из бассейна. Ну, а вскоре последовало и величайшее распоряжение — запретить медикам питаться при своем ПХД, обязаны ходить теперь в офицерскую столовую, а рядовой и сержантский состав — в общую столовую со всеми солдатами. Пришлось подчиниться. Правда, дежурный врач имел право «покормиться» на старом месте, а с ним один — два (три) медика. Но, чтобы не подводить прапорщика Мохначука, старались этим не злоупотреблять. Пару недель Невский успел еще пожить по-старому. Позже пришлось «осваивать» общий пункт питания.

Поначалу было очень тяжело- чудовищная жара в столовой, горячие блюда первого и второго, даже компота. Обычно делали так: быстро съедали обжигающий суп, «ковыряли» слегка ложкой второе, а далее молниеносно выпивали компот, чтобы сразу выскочить на улицу — иначе мгновенно становились мокрыми с «головы до ног». Даже на жаркой улице казалось в этот момент прохладнее. В этой атмосфере и работали женщины-официантки. Как они умудрялись выдерживать все это — оставалось загадкой.

Как-то в первых числах августа Невский повел в столовую новичка — только прибыл начальник операционно-перевязочного отделения капитан Зыков Александр. С ними пошел и прапорщик Тамару, начальник аптеки. Уселись за один столик, чуть позже на свободное место подсел и капитан-танкист. Почти сразу у столика возникла фигура официантки:

— Так, мальчики, всем нести полный набор? Спрашиваю, потому что иногда от первого или второго отказываются.

Все кивнули головами — весь комплекс. Зыков хотел уточнить, какие блюда предлагаются, но официантка уже «упорхнула». Впрочем, новичку объяснили популярно, чтобы «не раскатывал особо губы» — все едят одинаковое.

Быстро появилась их официантка, удерживая на подносе невероятное количество тарелок, быстро расставила и помчалась дальше.

Приступили к обжигающим щам. Невский погонял по тарелке кусочек мяса — это оказался кусочек шеи птицы. Бросил взгляд в тарелку соседа справа, слева, напротив. Удивительное дело — у всех в тарелке были эти кусочки шеи. Даже оглянулся на соседние столики. Чудеса! И в их тарелках присутствовали только эти части птицы. Сказал о своем наблюдении товарищам. Зыков живо откликнулся на это «открытие»:

— Это, каких размеров шея у этой курицы, если во всех тарелках только эти кусочки! Надо нашу официантку позвать.

Он тут же остановил пробегающую мимо их официантку.

— Что-то не так, мальчики? — Живо поинтересовалась она.

— Мы дико извиняемся, — начал Зыков. — Но как вас зовут?

— Меня не зовут, я прихожу сама, — «отбрила» она капитана и уже собралась бежать дальше.

— Постойте, разрешите наш спор: вот Сашка утверждает, что у этой курицы шея с полметра длиной, а я думаю, что гораздо больше. Кто прав?

— Это не курица, а утка.

— Позвольте уточнить, какой породы эта утка, если во всех тарелках присутствуют только кусочки шеи. А где ее, например, ноги или крылья? Это прямо жираф какой-то получается! — Не унимался Зыков.

Официантка весело рассмеялась:

— Ее ноги «ушли», а крылья «улетели». А вообще не задавайте глупых вопросов. Есть кому, кроме вас, ее остальные части съедать. Ешьте свои шеи этой утки.

— Я понял, это специально выведенная порода для Афгана! Называется уткашея! — радостно подскочил за столом Невский.

— Пусть так и будет! Извините, мне надо работать, сейчас вам компот принесу.

— Но все-таки, как к вам обращаться? Вдруг понадобиться вас найти.

— Вот и зовите Уткашеей. Мне название понравилось. Так и буду для вас именоваться, — она подмигнула всем сразу и быстро ушла.

Компот офицеры пили уже на ходу, взяв стаканы с подноса Уткашеи.

С тех пор так и повелось. Садиться старались за столики этой официантки, быстро вычислив их. Впрочем, частенько ей приходилось обслуживать и столики отсутствующих подруг. Зыков каждый раз неизменно приветствовал молодую женщину:

— Привет, Уткашея!

Она в ответ всегда улыбалась. Это была очень красивая женщина. Стройная длинноногая фигура, большие зеленые глаза, четко очерченный рисунок припухлых губ, длинные темно-каштановые волосы, которые она во время работы собирала в «конский хвост» и прятала под белую в горошек косынку. Она почти не пользовалась косметикой, в отличие от многих ее подруг, иногда чересчур раскрашенных, как индейцы, вышедшие «на тропу войны». А еще она выделялась своим гордым видом и достоинством. В ней ощущалась большая внутренняя культура, какой-то крепкий стержень внутри. Эта женщина умела «себя подать». В глазах читался богатый духовный мир. Было вообще не ясно, что делает эта «экзотическая бабочка» в этом грубом мире войны.

Еще она любила стихи. Часто их читала наизусть, ставя тарелки с едой на стол перед очередным клиентом. Чаще это были Пушкин, Некрасов или Есенин. Например, протягивая тарелку с гречей, она могла сказать задумчивому офицеру: «Нет: рано чувства в нем остыли; ему наскучил света шум; красавицы не долго были предмет его привычных дум». Она никогда не повторялась, видимо, знала наизусть всего «Евгения Онегина». Или, подавая дымящуюся тарелку с супом, она говорила офицеру: «Славная осень! Здоровый, ядреный воздух усталые силы бодрит; лед неокрепший на речке студеной, словно как тающий сахар лежит». И в этой жаре эти строки Некрасова, казалось, освежали, будя воспоминания далекой родины. Есенин шел «на ура», стоило ей сказать, например, «Белая береза под моим окном», — как уже кто-то подхватывал: «Принакрылась снегом, точно серебром».

Впрочем, многие офицеры не обращали внимания на стихи, кому-то это нравилось, кто-то пытался отгадать автора, чаще ошибаясь, а некоторые вообще тайком крутили пальцем у виска. Что, мол, возьмешь с «ушибленной»?

Как-то Невскому она сказала: «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» Он сразу подхватил, узнав своего любимого поэта Лермонтова: «Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят — все лучшие годы!» Это — Михаил Юрьевич».

— Браво, доктор! Вы знаете поэзию. Это отрадно, — и помчалась дальше с подносом тарелок.

Даже опытные ловеласы («Что ты, дорогой! Бабы бояться?!») остерегались приставать к ней с назойливыми ухаживаниями, боясь встретить достойный отпор — она была очень «остра на язык». Тем более не рисковали хватать за «мягкие места», как это делали с другими девушками.

Такое общение медиков с Уткашеей продолжалось уже более двух месяцев. Кажется, она даже запомнила Зыкова и Невского. При встрече, по крайней мере, приветливо улыбалась.

— Очень приятно, Марина. Теперь я, по крайней мере, знаю ваше имя. — Невский прошел к столу, поставил на него тяжелую медицинскую сумку, сел на табурет.

Честно говоря, офицер был немного смущен — никак не ожидал, что его пациенткой станет именно эта женщина. Не зная, с чего начать, стал рассматривать большого пушистого рыжего кота, который лежал в ногах Марины поверх одеяла.

— Как зовут красавца? Откуда он у вас?

— Это Маркиз, мой преданный рыцарь и защитник. Он меня в обиду не дает. Более полугода у меня. Знакомый офицер еще котенком привез из рейда. Представляете, нашел его в разрушенном кишлаке у горящего дома. Тот ходил, не спеша, среди огня и дыма, а кругом пули свистят, снаряды рвутся неподалеку. Ничего не боится! Настоящий «бойцовый» кот.

Невского осенило (в голове сложились отдельные детали: кот — «рыжая бестия», официантка Марина), он поспешил уточнить:

— А это не ваш кот покусал примерно полтора месяца назад одного майора? Он у нас почти месяц пролежал, куча болезней обострилась.

— Он самый. Так этому нахалу и надо — не будет ко мне приставать. Бог шельму метит. А бедненькому Маркизу тоже досталось, но он не отступил. Говорю вам, он — боец!

Марина села на кровати, погладила кота. Невский тоже протянул руку, но тут же отдернул — кот угрожающе зашипел.

— Однако — характер!

Врач почувствовал себя увереннее. Можно было приступать к основной цели визита. Александр достал толстый журнал «Вызовы дежурного врача». Поставил дату — 15 октября 1982года. В графе «паспортные данные» приготовился записать:

— Марина, назовите вашу фамилию и год рождения.

— Голенькая, 1955 года рождения. Да, уже старая.

— Я же серьезно вас спрашиваю. К чему эти шутки! И что значит «старая»?! Я вот тоже этого года, но не считаю себя старым.

Женщина молча открыла свою тумбочку, покопалась в ней, затем протянула темно-синюю книжечку с гербом и надписью: «СССР. Служебный паспорт». Точно такой же был у Невского и у всех, кто пересекал границу страны. Открыл, прочел. Действительно, Голенькая Марина Станиславовна. Родилась 7 ноября 1955года в Ярославле.

— Удостоверились? Только правильно ударение в фамилии надо на втором слоге ставить, но все говорят иначе. Я уже сама привыкла. Украинская фамилия, от папаши досталась. Так и живем с мамой «Голенькими». А что касается возраста, то у нас с вами разные представления. Для мужчин это и ничего, а вот для нас, женщин, двадцать семь…

Невский записал ее данные в журнал. Чтобы сгладить неловкость, он спросил:

— А каково это иметь день рождения в большой общий праздник? Всегда задумывался об этом.

— А ничего хорошего! Я всегда не любила поэтому свой день рождения. В школе надо было обязательно на демонстрации ходить классом. Это пешком по всему городу тащиться туда и обратно, транспорт не ходит. Тоже и позднее в институте. Домой приходишь еле живая, уже не до дня рождения. Работать стала — снова эти демонстрации. Жуть, одним словом.

Покончив с формальностями, Невский приступил, наконец, к своей работе.

— Что вас беспокоит?

— Извините за столь интимные подробности, доктор. Стал болеть живот еще четыре дня назад, потом появился понос. Два дня промучилась, но сегодня пока не было. Девчонки говорят, что это дизентерия. Правда?

— Разберемся, — буркнул врач.

Он попросил приготовить для осмотра живот. Марина сняла под одеялом цветастый халат, осталась в футболке и плавках. Молча легла на спину.

Невский присел на краешек кровати, посчитал пульс — частит. Осмотрел язык, даже кратко пощупал пальцем — сухой, обложен. Осторожно прощупал живот по часовой стрелке — ощутил небольшое сопротивление справа. Впрочем, под рукой ощущались и «хлюпанья» по всему животу. Проверил симптомы «раздражения брюшины», для чего попросил повернуться на левый бок, лицом к нему. Как и думал, теперь боль в животе усилилась. Наконец, провел симптом «рубашки» — по сильно натянутой на живот рубашке (в данном случае- футболке) провел быстрые движения рукой сверху вниз. Так и есть — справа боль усилилась. Провел еще ряд приемов, позволяющих разобраться с болезнью. Он уже окончательно справился со своим смущением, действовал уверенно и профессионально. Это передалось и Марине. Она послушно выполняла все команды, уже не прикрываясь до подбородка одеялом. Измерили температуру — 37,4. Повышена.

Все говорило о приступе аппендицита, но этот «бурлящий живот» и понос… Он смазывал всю картину. Невский в задумчивости снова и снова прощупывал мягкий живот, невольно разглядывая рисунок на плавочках, наконец, прочел название «Friday»(«Это и есть «Неделька», — догадался он. — Точно, ведь сегодня этот день»).

— Ну, что, доктор, скажите? Вы как-то застыли на месте, — вернула его к действительности Голенькая. — Похоже на дизентерию?

— Не очень похоже. Требуются уточнения. Расскажите поподробнее о начале болезни. Что появилось вначале: боль или понос? Это очень важно. И сами ничем не лечились?

Выяснилось, что сначала сильно стал болеть живот, была даже рвота. Подруга по комнате дала ей обезболивающие таблетки («Привезла из Союза целую коробку лекарств, всех сама лечит — у ней мать медсестра в поликлинике, считает, и она все знает. Давала пару раз дорогущий индийский баралгин»). Действительно, боль в животе уменьшилась. А на следующий день подружка предложила «закрепить результат» и сделала очистительную клизму с отваром ромашки. Потом еще и еще. Тут и начался понос на два дня. Все стало теперь понятно. Это подруга оказала ей «медвежью услугу», вся картина аппендицита и смазалась. Доктор объяснил Марине свои подозрения, объяснив, что теперь можно установить истину только одним путем — надо еще измерить температуру per rectum (пер ректум, т. е. в прямой кишке). Если температура окажется выше на один градус, то требуется срочная операция.

Марина выразила категорический протест:

— Еще чего не хватало! Что это за извращения?! Никогда не слышала ничего подобного! Доктор, вы забываетесь! — Она даже раскраснелась от возмущения.

— Маринка, он дело говорит! Моя мать работает медсестрой в хирургии. Она мне как-то рассказывала о таком приеме у опытных хирургов. Очень помогает разрешить сомнения. Так что не волнуйся. Это не извращение нашего доктора! Соглашайся без боязни.

Невский и Голенькая одновременно вздрогнули от неожиданности. Говорила с кровати напротив другая молодая женщина. Оказывается, она и не спала. Уже лежала на боку и смотрела на них.

— А вы разве не спите? — не нашел ничего умнее спросить доктор.

— Когда вы пришли, я дремала. А потом, думаю, не буду выходить. «Подстрахую» вас от злых языков. Чтобы наши «кумушки» потом не болтали лишнего. Знаете, как иногда бывает…

Марина задумалась не надолго. Потом обреченно произнесла: «Хорошо» и завозилась под одеялом.

— Готово? — спросил доктор. Та кивнула. — Теперь поворачивайтесь на правый бок лицом к стене, ноги подтяните к груди. Вы должны лечь «калачиком».

Пациентка снова кивнула и легла, как просили. Слегка смазав кончик градусника вазелином из медицинской сумки, Невский осторожно приподнял одеяло, быстро вставил градусник и поспешно опустил одеяло. Прошел и сел у стола.

— Хороша Маринка? — шепотом спросила его соседка по комнате и подмигнула, улыбнувшись.

Доктор густо покраснел, не зная, что сказать. Наконец, чтобы разрядить повисшую тишину, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— У вас здесь все живут из столовой?

— Нет, — кратко ответила Марина.

— Да, у нас настоящая интернациональная сборная и по национальностям и по местам работы. Я вот, Рептух Олеся, белоруска, — она протянула для знакомства свою руку. Невский слабо пожал мягкую ладошку. — Работаю здесь в библиотеке. Вас даже запомнила — часто книги берете. Сама в детстве начиталась книг Майн Рида, Фенимора Купера, Вальтера Скотта. Вот и приехала сюда за романтикой.

— Ну, и как теперь?

— Романтики, конечно, поубавилось. Это не та жизнь, которую любимые писатели описывали. Грязь, пыль, жара, мухи, мыши, скученность большая, болезни разные, отсутствие элементарных удобств (туалет за 100–150 м от дома). Редко удается нормально помыться. Какая уж тут романтика. Но свою работу я люблю, а читателей всегда много бывает. Некоторые, правда, только приходят посидеть, подшивки газет полистать, языком с нами потрепать (нас ведь двое там работают). Но, главное, я чувствую, что нужна здесь. И это не пустые слова. Всегда считала, что самое страшное ощущение — твоей ненужности. Тебя не надо, а ты есть…В Союзе все время приходилось доказывать свою нужность. Слава Богу, здесь этого нет. Тем и живу.

Еще у нас в комнате живет украинка Маринка. Спиной к нам сейчас лежит. Она приехала сюда искать мужа и отца для своей маленькой дочери.

— Что ты несешь?! — почти подскочила на кровати больная.

— Ладно кричать-то! Ты мне сама об этом говорила. Забыла уже?

— Трепло! Я тебе по секрету говорила, как со своей, а ты…

— Да, это тоже свой человек! Правда, доктор? Он нас не выдаст. Я ему верю. Точно?

Невский поддакнул. Почувствовал ответственность за доверенную тайну.

— Далее, на кровати у окна у нас живет молдаванка, Софья Стати. Она певица. Разъезжает в своем агитационно-пропагандистском отряде по уездам провинции, выезжала и в соседние провинции. Рассказывают местным о новой счастливой жизни. Софья поет песни на разных языках, даже на дари и пушту знает. Но больше поет советских песен, особенно из репертуара Аллы Пугачевой, ее так между собой все и зовут — Пугачева. Хорошо поет, правда! Дома своим родителям наврала, что едет в ГСВГ служить, так и сочиняем вместе ее письма о житье в Германии. Очень идейная. Верит в победу революции в Афганистане. Хочет встретить «принца на белом коне». Пока не удалось.

Следующая у нас, — Олеся показала на очередную пустую кровать, — таджичка Джумагуль Шайхи. Она переводчица при политотделе Бригады. Окончила университет в Душанбе. Ей предложили поехать к родным братьям и сестрам в Афганистан. С радостью согласилась. Тоже ездит в этом агитотряде, чаще с Софьей вместе. Считает своим оружием слово. Очень переживает за местных афганцев. А ведь опасное это дело — ездить в этих отрядах: и обстреливают их, и на мины наскакивают. Всякое бывает. Я так за них всегда волнуюсь. Слава Богу, все в порядке. А Джумагуль уже дала согласие остаться в Афгане на второй срок. Сумасшедшая!

Наконец, на последней кровати у нас спит Эмма Олевсон, латышка, из самой Риги. Она продавец в военторге. Она и лечила нашу бедную Маринку (лечила-лечила и залечила). Не скрывает своей цели — приехала побольше денег заработать. Тоже хорошее дело. Но у ней это слишком откровенно. Так просто нельзя жить. Нельзя все в жизни делать только ради денег. Да и не делают деньги человека счастливым. Правда, действуют успокаивающе…

— А русские у вас есть? — Подал голос Невский.

— В соседних комнатах. Вон Любка Канашевич, ваша медсестра. Тоже приехала «за принцем». Ее сейчас «охаживает» ваш анестезиолог Володька. Но ведь он женат, а к тому же, говорят, у него «не все дома». Все ей стихи и поэмы читает. Она каждый раз к нам прибегает советоваться — что делать? Я ей прямо сказала — надо решительно «послать» его раз и навсегда. Все жалеет его. А жалость в этом деле не уместна. Да, доктор, разболтала я вам все наши женские тайны. Не обессудьте…

— Значит, подводя итог, можно считать, что многие приехали в поисках личного счастья?

— Не без этого. Считайте так…

— Але! Обо мне кто-нибудь вспомнит? Я так и буду теперь до конца дней своих с градусником в заднице жить?!

Невский кинулся к больной. Черт, так не удобно! Он действительно заслушался Олесю, забыв о времени. Достал градусник, заботливо укрыв больную. Да, худшие опасения подтвердились- 38,6. Это признак надвигающейся катастрофы в животе. Срочно нужна операция по жизненным показаниям! Все это, стараясь быть спокойным, он и объяснил Марине.

— А кто будет оперировать и где?

— Лучше всего отправить вас в госпиталь. Но время уже позднее, надо запрашивать у оперативного дежурного для сопровождения БТР. На это уйдет не мало времени, которого у нас нет. Аппендицит у вас уже в осложненной форме, может лопнуть в любой момент. Это будет очень плохо. У нас тоже можно оперировать. Есть опытный начальник отделения, есть и ведущий хирург (он, правда, сейчас на выезде), есть и старший ординатор, наконец, есть и я, ординатор отделения. Оперировать в любом случае будет двое хирургов. Решайтесь. Нужно ваше согласие на операцию.

— Ладно. Я хочу, чтобы меня вы оперировали.

— Хорошо. Я попрошу кого-нибудь ассистировать мне. Сейчас я пришлю сюда санитаров с носилками. Вам лежать! Ничего, донесут, здесь не так далеко, метров сто всего. Олеся, поможете ей собрать необходимое. А я сейчас еще попрошу Любу Канашевич позвать операционную сестру.

Подхватив медицинскую сумку, Невский выбежал в коридор. Постучал в соседнюю комнату. Тотчас на пороге выросла Люба, словно ждала. Он передал ей просьбу — из жилой комнаты в приемном отделении позвать в стационар операционную сестру Татьяну. Канашевич бегом помчалась за подругой.

В стационаре хирург сразу отправил двух щуплых санитаров из числа выздоравливающих в девичий модуль. Дожевывая на бегу хлеб (только вернулись с ужина), ребята, подхватив носилки, исчезли за дверями.

В ординаторской Невский, к счастью, нашел и Зыкова, и Сергеева — заполняли «Истории болезни». Коротко обрисовав ситуацию, попросил старшего ординатора Николая помочь ему с операцией. Тот молча кивнул. Начальник отделения вызвался подстраховать: «Буду здесь. В случае чего — зовите». Согласился он и исполнять пока обязанности дежурного врача за Невского.

В дверь заглянула операционная сестра Татьяна. Ей поставили задачу. Она так же лишь молча кивнула головой. Невский поставил задачу и дежурной сестре — как принесут больную, то все подготовить с ней: побрить, переодеть в больничное, провести промедикацию (ввести обезболивающие наркотические препараты) и т. д.

Отделение «забурлило». Много людей сразу включилось в подготовку к предстоящему спасению человеческой жизни. Этот этап в операционно-перевязочном отделении был давно отработан до мелочей.

Хирурги отправились мыть руки — довольно долгий процесс. Оперировать придется под местным обезболиванием — нет возможности пользоваться услугами заболевшего анестезиолога (психический «сбой»), чтобы дать общий наркоз. Ничего, должны справиться. В крайнем случае, воспользуются кратковременным внутривенным наркозом дефицитным кеталаром (редко позволяли себе пользоваться этим дорогущим трофейным препаратом).

Вошли друг за другом в недавно отремонтированный операционный блок. Все блестело белой краской. После пожара пришлось долго повозиться, восстанавливая разрушенное. Слава Богу, теперь все это позади.

Татьяна заканчивала уже раскладывать инструменты на столике операционной сестры. Это была очень опытная работница. Хирурги буквально готовы были молиться на нее. Она понимала с полуслова, иногда и вообще без слов. А порой и ненавязчиво подсказывала растерявшемуся хирургу, что стоит сделать — опыт у нее был огромный. С ней Невский всегда чувствовал себя уверенно.

Хирурги Николай и Александр, накрыв стерильные руки в перчатках стерильными же салфетками, встали в сторонке. Все было готово. Ждали больную.

Буквально через пять минут санитары вкатили каталку с Мариной. За ними вошла и дежурная сестра Надежда.

— Ой, парни, а я же почти голая. В коротенькой до пупа распашоночке. Что, так и буду лежать?

— Не говорите ерунды, больная, — строго оборвал ее Николай. — Вы в операционной. Какие могут быть стеснения. Кругом вас одни медики. Что мы, бритых лобков не видали? Кстати, хорошо побрили? — обратился он к дежурной сестре.

Надежда успокоила: «Я же знаю, как надо».

Санитары переложили накрытую простыней Марину на операционный стол. Молча удалились. Невский уточнил время у дежурной сестры — 21.10. Можно было начинать.

Сестра переместила нестерильную простынь на бедра. Невский щедро обработал кожу живота йодом, потом спиртом. Вместе с помощником укрыли женщину стерильными простынями, оставив «операционное поле» открытым.

— Ой, а можно, я буду говорить? Мне так легче переносить страх. Я ужасная трусиха, — Марина даже всхлипнула.

— Конечно, говорите, что хотите. Хоть пойте. Это даже лучше — мы будем знать, что у вас все нормально, — Невский заканчивал обкладывать место операции, теперь уже стерильными полотенцами. — Сейчас будет укольчик!

— Ай!

— Ничего, это вводится новокаин для обезболивания. Вам же будет лучше. — Он заменил тонюсенькую иглу на огромную и длинную. Теперь уже в обезболенный участок стал «закачивать» новокаин. Марина молчала. — Что же вы? Хотели говорить.

— Я вам прочитаю отрывок из повести Заболоцкого. Он так здорово описывает осень. Мне не хватает здесь родной природы. Это такая красивая пора! «Октябрь целиком осенний месяц. Осыпается увядшая червонная листва. В лесу средь золотой пади лиственный дух крепок, прян. Но с середины октября воздух становится холоднее. Не видать больше скворцов и грачей. А в среднерусских лесах объявились северные кочевники — снегири и свиристели. Держатся на рябинах, лакомятся спелыми плодами. Бодрствующие звери одеваются в теплый мех. Свет убывает. Рано опускаются сумерки. Ночи пока безморозные, и предутренняя свежесть еще не покрывает лужи молодым ледком. Скоро зачередит дождь со снегом, и не миновать времени, когда целиком оправдается народная поговорка: «В осеннее ненастье семь погод на дворе: сеет, веет, крутит, мутит, ревет, сверху льет и снизу метет». Правда, здорово? Здесь тоже середина октября, а мы что видим? А вы что, ничего не делаете — я ничего не чувствую?

— Вот и хорошо! Значит, обезболили надежно. Это вы здорово рассказываете. Молодец! — Невский принял из рук Татьяны скальпель. — Продолжайте рассказывать.

— О чем?

— Расскажите, как такие официантки, знающие наизусть целые куски произведений, попадают в Афганистан, — включился в разговор и Сергеев, не менее удивленный процитированному отрывку.

— Я ведь не всегда была официанткой. В прошлом я работала учителем русского языка и литературы в школе.

Все вокруг операционного стола невольно замерли. Вот это поворот судьбы!

Я родилась в Ярославле в интеллигентной семье: отец — музыкант, играл на скрипке в оркестре филармонии, мама — учитель истории в школе. Росла в атмосфере любви, ни в чем не испытывала недостатка — родители меня даже баловали. Но в мои пять лет отец ушел к другой женщине, бросил нас с мамой, променял на какую-то «мымру» (я видела ее потом). Мама сделала все, чтобы я выросла в достатке. В раннем детстве я пристрастилась к чтению, у нас была огромная библиотека — еще от родителей мамы досталась. Мама тоже мне часто читала, особенно книги по истории. Вообще, история в нашей семье занимала привилегированное место. Позже, учась в школе, я продолжала «поглощать» книги в огромном количестве. Должна сказать, что книги — это то, что спасало и спасает меня всю жизнь от одиночества. Конечно, у меня были школьные подруги, но я все же чаще предпочитала читать, чем гулять.

Школу я закончила с золотой медалью. Вопрос с поступлением в ВУЗ дома даже не обсуждался, я легко стала студенткой филологического факультета пединститута. Решили с мамой, что двое историков под одной крышей — это перебор, поэтому я выбрала другой факультет. Это была золотая пора! Я с головой окунулась в студенчество. Училась с удовольствием, шла на «красный диплом», успевала и стихи писать в институтскую многотиражку, и спортом занялась всерьез, даже играла в волейбол за сборную факультета, пела в студенческом ансамбле, еще и танцами увлеклась, ездила в стройотряды. Одним словом, «жила полной грудью».

Беда случилась в конце третьего курса — я влюбилась.

— Какая же это беда — это подарок судьбы, — подала впервые голос Татьяна, протягивая хирургу очередной зажим.

— Увы, для меня это обернулось бедой. Я совершенно не знала людей, была так наивна. Он «подвалил» ко мне во время институтского праздника, говорил красивые слова о своих чувствах. Оказалось, он тоже на нашем факультете, на курс меня старше. Сбегала к нему на свидание два-три раза, а потом подали заявление в ЗАГС. Мама меня отговаривала от такой поспешности. Что вы, я же уже сама взрослая! В августе нас расписали, мне не было тогда и двадцати одного года. Свадьбы как таковой не было, я даже не одевала свадебной фаты (а так мечтала), это Ромка, жених, не захотел. Мол, нечего деньгами сорить. Посидели в кафе в тот день с мамой и с одной моей подругой-свидетельницей, да с его стороны был свидетель. Вот и вся свадьба. Мне бы тогда надо было уже задуматься. Но я была дура-дурой.

Он сразу переехал к нам с мамой в квартиру. Мы его вдвоем обстирывали, обглаживали и обштопывали, поили-кормили. Буквально, «пылинки сдували» с него. А он жил, как барин. В конце года я поняла, что забеременела. Тут он и показал свое истинное лицо — орал на меня, как на «врага народа». Требовал избавиться от ребенка, мол, это помешает его карьере. Врач мне отсоветовала это делать — все-таки первая беременность. После этого мы с ним почти не разговаривали. Он заканчивал последний курс, писал диплом. А после защиты заявил, что подает на развод. Он должен ехать по распределению в другой город, будет «делать карьеру», а жена (тем более ребенок) — будут только мешать. В общем, оказался порядочной сволочью. Странно, но нас так быстро развели (он обвинил меня во всех смертных грехах, оговорил, скотина!), и это на восьмом месяце беременности…

— Вот, гад! — вновь подала голос Татьяна. Она напряженно следила за ходом операции, но и слушала, оказывается, очень внимательно. А Невский слушал, как радиопостановку театра, выполняя операцию этап за этапом. Изредка голос Марины перемежался с краткими репликами хирургов: зажим — тампон — не вижу — подними, Коля, повыше — шьем — сушить — иглу другую — кетгут. Уже пару раз в дверь операционной заглядывал Зыков, его успокаивали, мол, все нормально, — голова в марлевой повязке исчезала.

Марина между тем продолжала говорить:

— Ромка исчез из моей жизни навсегда. Я еле-еле смогла сдать экзамены за четвертый курс. Тут и роды подошли. Ребенок родился мертвым — пуповина обвила ему шею, он словно сам «повесился». Странно, но я даже не горевала. Скорее, приняла это как должное. Правда, после этого стала много болеть. Не могла уже учиться на одни пятерки. О «красном дипломе» теперь уже не приходилось думать, как и о месте на кафедре иностранной литературы, как планировалось ранее. Но я все-таки училась, «сжала себя в комок». Институт я закончила летом 78-го. Поехала сразу по распределению в городок Углич, это в нашей же Ярославской области. Красивые места. Великая река Волга. От школы мне выделили жилье в частном секторе на краю городка. Все ничего, но страшно было поздно вечером возвращаться по темным улицам домой в покосившуюся избушку, которую приходилось отапливать дровами самой. Но я трудностей не боялась. Окунулась с головой в работу.

Преподавала я в 7–8 классах русский и литературу. К сожалению, не смогла найти общий язык со школьниками. Я очень любила свой предмет, хотела и от них добиться этой любви. Пропадала в школе все две смены — с утра до вечера. Еще и факультатив по литературе создала. Переусердствовала, наверное. Хотела побольше своих знаний им передать. На родительском собрании на меня вскоре набросились многие родители, мол, житья нет от моих предметов, дети жалуются. Поссорилась я тогда с некоторыми из них, чьи дети — настоящие «оболтусы». Еще и эта моя фамилия… Знаете, как меня мои школьнички прозвали? Обнаженная маха. Остроумно, правда. Так и началась у меня с ними «холодная война».

Поздней осенью, когда вечера стали особенно темными, повадился меня до дома провожать мой коллега по школе, учитель физики. Все мне звезды на небе показывал (он и астрономию преподавал). Я к нему относилась совершенно равнодушно, но была рада — теперь домой не страшно ходить. А однажды он остался у меня ночевать, потом еще и еще. Тяжело мне тогда было, хотелось хоть кому-нибудь положить на грудь голову, выплакаться. Однако жизнь меня ничему не научила. К новому году я снова забеременела. Сказала своему «благоверному». Он насмерть перепугался. Оказывается, он женатым был, это он всех новеньких так «обхаживал», козел! Мне потом коллеги- учителя на него глаза открыли. Предостерегли задним числом, что называется. О проделках этого бабника жена хорошо знала, но терпела. Он требовал от меня аборта. Я наотрез отказалась. Решила — во что бы то ни стало рожу и выращу ребеночка, пусть будет хоть в этом мое счастье. Приходила и его жена. Угрожала мне, даже окна обещала в доме перебить. Я не уступила. А этот физик даже со страха чуть не уволился с работы. Я заверила, что никаких претензий к нему от меня не будет. На том и расстались. Свой рабочий год я доработала нормально. А там и в декрет к лету пошла.

Вскоре мама ко мне приехала, она ведь тоже учитель, отпуска всегда летом, большие. Она меня и в роддом отвезла, она и забирала меня. Родила я 27 июля свою Машеньку, кровиночку мою ненаглядную. Не могли мы с мамой нарадоваться на нашу девочку. Ради нее мама даже решила пойти на пенсию, как раз срок подошел. Хотела, чтобы я продолжила работу в школе, а она с внучкой будет первый год нянчиться.

В первых числах сентября (учебный год уже начался) вышла я на работу. В тот же день меня пригласила в кабинет директор, потребовала в категоричной форме моего увольнения по собственному желанию. Мол, не хочет она иметь скандалов с Гороно (городской отдел народного образования). Родила от женатого человека, чуть не разбила образцовой семьи, «змеей» вползла в кровать порядочного мужчины. Какой пример подает своим школьникам! А школьники уже и смеются по школе, обсуждают, как «обнаженная маха в подоле принесла». Написала я тогда молча заявление и покинула эту школу. Спустя несколько дней мы с мамой и с доченькой вернулись в Ярославль.

— А почему вы не оставили фамилию мужа, если эта не очень подходила для школы? — включился в разговор Сергеев, удерживая петли кишок, пока Невский подбирался к аппендиксу.

— У него фамилия была не лучше. Филькинштейн Рома. Я решила после развода вернуть себе девичью фамилию. Пусть лучше оставаться Голенькой, чем… На ту фамилию, думаю, еще бы лучше прозвище нашлось. Кстати, у физика фамилия вообще была Козлик. Вот уж точно!.. Ой-ой-ой! Вы что там мои кишки тянете? Больно мне!

— Потерпите, Марина! Сейчас еще добавлю новокаин. Очень трудно подобраться к вашему червеобразному отростку. Он весь окружен спайками, столько дней воспаление здесь шло. — Невский, действительно, проводил ювелирную работу, выделяя огромный, темно-красного цвета, распухший, готовый вот-вот лопнуть аппендикс.

— Ой, мамочки, я сейчас умру!

— Не умрете, мы вам не дадим это сделать, тем более что вы еще не дорассказали историю своей жизни.

— Подчиняюсь, доктор!

Мама так и осталась на пенсии, водилась с внучкой. А я пошла на работу. В школу уже не захотела — да и кто меня возьмет, я ведь даже не доработала положенных трех лет после выпуска. Ткнула наугад на доске объявлений на улице «Требуются» пальцем в третье снизу. Отправилась на завод. Окончила быстрые курсы, стала работать в цехе на кране. Были и свои плюсы: получка у крановщицы была на много больше, чем у учителя. Коллектив, правда, в основном мужской, суровый, грубый. Но я уже опытная женщина. Научилась отшивать с одного слова. Жить с мамой нам стало легче, появились и «лишние» деньги. А через год я от завода место в яслях получила, как мать-одиночка. Мама там же устроилась нянечкой — все с внучкой была поближе. Выручали меня, как и раньше, книги. Читала, учила многое наизусть, чтобы окончательно не огрубеть на своей работе. Тем и выжила, не «обабилась».

— Татьяна, салфетку большую! — Невский поспешно обернул выделенный, наконец, воспаленный отросток. — Коля, подержи осторожно, не дай Бог лопнет, а я накладываю кисетный шов на слепую кишку. Будем удалять лишнее у нашей Марины. Этот аппендикс давно уже просится в банку.

Хирург подготовил специальный «погружной» кисетный шов, отсек острым скальпелем отросток, обработал «культю» йодом и плавно утопил ее в слепой кишке, завязав, кисетный шов. Самое сложное было позади. Ассистент положил аппендикс в протянутую операционной сестрой стерильную баночку. Тут он и лопнул на глазах всех. Это было чудо. Они успели так вовремя!

— Все, Мариночка, вы теперь будете весить гораздо легче. Мы убрали вашу «бяку». Все получилось! Вы родились в рубашке, ей Богу! Вас ждет еще счастливая жизнь впереди! — Невский откровенно радовался. Еще немного промедления, и живот наполнился бы гноем. — Продолжайте вашу исповедь. Поверьте, мы все вас слушаем. Все, зашиваемся послойно, — бросил он уже Татьяне.

— Ладно, я уже заканчиваю. Мне так хотелось семейного счастья, хотелось найти отца для дочки. А на заводе, увы, не было кандидатов. Два года на заводе пролетели не заметно. В конце лета 81-го я случайно встретила подругу по школе. Она приехала в отпуск из Афганистана, работала там официанткой. Рассказывала настоящие сказки о чудесной жизни за границей. Одним словом, она меня и уговорила ехать сюда. Я уволилась с завода, уже приличные деньги на книжке накопила. Все это маме оставила. Вместе с подругой ходили по кабинетам в военкомате. Меня даже офицер один сам отговаривал ехать. Но я бросилась, как в омут с головой. В Кабул я, как подруга, не попала. Направили в Кандагар. А мне было все равно. Это ведь было чуть более года назад. А тогда в Союзе ничего не писали о войне в этой стране. Я ехала совершенно спокойно, вот и мама за меня не волновалась. Осталась одна со своей внучкой, ждет вот скоро в отпуск меня. Я им ничего об этих трудностях не пишу, зачем расстраивать? Второй год здесь работаю, а своего суженого так и не встретила. Верю в это все меньше и меньше.

— Да, — отозвался Невский, тщательно сшивая мышцы, — я, когда уезжал в июне в Афганистан, то запомнил последнюю программу «Время»: шел репортаж из этой страны и корреспондент взахлеб рассказывал о ликвидации «последней банды душманов». Он закончил словами: «Над Афганистаном теперь сияет чистое и мирное небо над головой!»

— Ты ехал, хоть говорили о прошлых боевых действиях, а я ехал в декабре 80-го, то даже намека не было на войну в стране. Все хорошо, а солдаты садят деревья и вообще маются от безделья! — вступил в разговор Николай Сергеев, помогая Невскому накладывать швы.

— Шьем кожу, накладываем тонкий косметический шов, но резинку в угол раны все же поставим. Уберем позднее. — Невский обратился к операционной сестре. Та лишь согласно кивнула головой.

— Ну, вот и все! Всем спасибо! — произнес оперирующий хирург, спустя несколько минут.

— Что, уже все? Ой, как я рада, что все позади! А было почти не больно, это я немного преувеличивала от страха, а за разговором и время пролетело не заметно. Куда мне теперь?

— Вас положим в палату реанимации.

— Что, все так плохо?! — тут же испугалась Марина.

— Все хорошо, но больше вас некуда положить, наша единственная палата женская и та сейчас заполнена офицерами. Все-таки дамы у нас редко лечатся. Ничего, полежите пока там, а потом видно будет.

Санитары вкатили каталку, переложили прооперированную и повезли в указанную палату.

Невский размылся. Доложил начальнику отделения о результате операции. Опытный Зыков нервничал, даже не пошел домой все эти шестьдесят минут операции, дожидался в ординаторской. Обсудили с ним назначения лекарств для Марины. Только после этого он ушел домой.

Старший лейтенант мысленно прошелся по все этапам операции, записал ее в журнал, а затем в «Историю болезни». Надо бы поесть — без ужина сегодня. Но ничего, позже еще чай в комнате попьет. А пока надо проведать Марину.

В реанимации горел дежурный свет. Женщина лежала в палате одна на ближней к выходу кровати. Она тихо плакала, размазывая слезы по лицу.

— Что случилось? — изумился хирург.

— Мне страшно! Вдруг швы разойдутся, и я умру. Что будет с моей дочкой?!

Невский сразу успокоился. Заверил молодую женщину, что шил «на совесть» лучшими иглами и лучшими кетгутовыми и шелковыми нитями. Можно поставить ей «знак качества» на животе и еще подписать — «гарантия 3 года!». Марина улыбнулась шутке. Попросила посидеть еще с ней. Александр поискал глазами табуретку, не нашел. Осторожно присел рядом на кровать. Взял руку, посчитал пульс — в пределах нормы. Она перехватила руку своей мягкой, теплой ладошкой, тихонько пожала, так и не отпустила.

— Расскажи, как становятся хирургами в армии. Ты им сразу стал или специально на- учили? — Они не заметно перешли на «ты».

— Нет, что ты. Конечно не сразу. Научить ничему нельзя, можно только научиться. Сам захотел — научишься. А военных врачей готовят на четырех Военно-Медицинских Факультетах страны: Горький, Саратов, Куйбышев, Томск. Туда по желанию отбирают мужчин — студентов (говорят, будут и женщин) после четвертого курса обычного медицинского института. Последующие два года они уже в качестве военных слушателей учатся на пятом и шестом курсе этого Факультета. Я заканчивал в Томске. Туда собирают ребят из мединститутов Сибири, Дальнего Востока и Урала, я ранее учился в Свердловске. Выпускник получает диплом военного врача по специальности — военно-профилактическое дело и направляется служить уже в войска. Есть другой путь: поступить на первый курс в Военно-Медицинскую Академию им. Кирова в Ленинграде и проучиться там все шесть лет. Наконец, некоторых выпускников медицинских институтов призывают на два года в армию офицером (если они получили звание на военной кафедре ранее), а часть из них так и остается потом служить на все 25 лет. А вот уже послужив в войсках, молодой медик может изъявить желание учиться по специальности в Интернатуре в течение полугода. Так и становятся хирургами или терапевтами. В моем случае так и было — закончил Интернатуру по хирургии, предложили далее место в госпитале в Печоре, где я и начал служить с сентября 80-го. Далее оттачиваешь свои навыки в работе. У меня были отличные учителя-хирурги отделения. Назначали и дежурным хирургом, правда, сначала со старшим товарищем, потом доверили самостоятельно дежурить. Так и набирался ума-разума. Хирургия — это ведь навыки, надо «руку набить», чем больше, тем лучше.

— А что, от аппендицита умирают?

— Бывает, если поздно за помощью обращаются. Вот протяни ты до завтра, не знаю, чем бы все закончилось. Был такой известный хирург в стране еще в 70-е, Колесов. Настоящее светило, особенно в области аппендицита, называл его «великий хамелеон», т. к. этот недуг любит под другие маскироваться. Написал известную монографию об аппендиците, она у меня есть, изучил основательно. Именно в ней я и прочитал о необходимости измерять температуру через прямую кишку, это нам здорово помогло, как видишь. Так вот, этот Колесов и умер сам от аппендицита. Не смог у себя определить, поздно спохватился, а коллеги не смогли его спасти.

— Кошмар! Расскажи еще какой-нибудь интересный случай из своей практики.

— Хорошо. — Невский немного подумал. — Это еще в Печоре было, я был дежурным хирургом. Обычно мы в выходные дни дежурим на дому, если надо, дежурный врач госпиталя присылает за тобой машину, при этом пишет предварительный диагноз больного. Приезжает под вечер за мной такая машина, водитель подает бумажечку. Читаю: «Падение с 23-го(!) этажа». И все, больше не слова. Были там в городе такие высокие строящиеся военные объекты. Еду в госпиталь, а сам все думаю — ну, чем я ему могу помочь?! Ожидал увидеть «груду костей». Только «глаза закрыть да руки ему на груди сложить». Захожу в приемное, в комнату дежурного врача. Говорю, где этот «убиенный»? Он показывает на солдатика в рваном бушлате, тот сидит на кушетке, пригорюнился. У меня «глаза на лоб». Спрашиваю: «Ты что ли упал с 23 — го этажа?» — «Я», — говорит. — «Как же ты в живых остался?!» — «А я на 22-ом этаже бушлатом за арматурину зацепился и повис». Достали его быстро оттуда, но командир строительного отряда так перепугался, что велел парня в госпиталь на обследование везти. Сделали мы ему рентген грудной клетки для успокоения. Все нормально. В «рубашке родился». На следующий день мы его и выписали. Сам командир за ним приезжал, долго мне руку тряс. Вот так я вылечил этого парня, — Невский засмеялся.

Марина тоже улыбнулась.

— Ладно, уже поздно! Тебе спасть пора. Был трудный день сегодня. Завтра еще поговорим, — Невский осторожно вытянул свою руку из ее ладошек, поднялся.

— Я красивая?

— Да, красивая, — Александр слегка опешил от вопроса.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Невский наклонился и старательно поцеловал ее в губы.

— Ладно, до завтра!

Быстро вышел из палаты.

Утром Невский вместе с Татьяной заменили повязку Марине прямо в палате. Все было нормально, швы спокойные, температура 37,1, это почти норма. Был плановый операционный день, поэтому сразу ушел по делам. Оперировали две грыжи, сначала Невский с Зыковым одного офицера, а потом Голущенко (ведущий хирург Медроты) с Сергеевым — другого. День пролетел в обычных хлопотах.

Марину заглянул проведать только под вечер. Она уже полусидя в постели читала какую-то книгу. Приветливо улыбнулась. Разговор завязался сам собой. Говорили о литературе, об истории. Оба сошлись на мысли о значении Личности для мировой истории. Действительно, есть масса примеров о влиянии одного человека на весь ход развития человечества. Взять хотя бы Александра Македонского. Это один из самых известных и влиятельных людей на земном шаре. В возрасте 25 лет он завоевал 90 % всей известной в то время территории Земли. Александр в течение восьми лет прошел со своей непобедимой армией греков и македонцев 36 тысяч километров и к моменту своей смерти в возрасте 32 лет стоял во главе самой большой на то время империи. Это была эпоха потрясающей красоты и беспредельного насилия, расцвета идеалов и ужасающего предательства.

Или другой исторический персонаж — Чингисхан. У него была самая великая за всю историю человечества империя: она в два раза по размерам превосходила Римскую империю и в четыре раза — империю Александра Македонского. Сыновья Чингисхана, а затем и внуки увеличили империю еще в два раза: вошла Русь, Польша, Венгрия, другие страны (остановились у Австрии, не стали завоевывать всю Европу). Место захоронения Чингисхана до сих пор осталось тайной (уничтожили всех, кто даже готовил могилу). В настоящее время — каждый 200-й человек на Земле несет в себе гены Чингисхана.

Рассказывая, Марина раскраснелась. Было видно, что ей доставляет удовольствие делиться своими знаниями. Помолчали.

— Слушай, давай тебе анекдот еще расскажу. Вспомнила вот. «Вечером жена сообщает мужу:

— Дорогой, не ругайся: сегодня мне не хватило денег, я зашла к тебе на работу, тебя не застала, поэтому взяла из кармана пиджака пятьсот рублей.

— Ничего страшного, дорогая, я уже месяц работаю в другом отделе».

Посмеялись.

— Давай и я тебе расскажу: «Отец с дочерью разговаривают:

— Доченька, давай покажем, как мы выучили все месяцы в году. Ну!.. Ян..?

— Варь!

— Фев..?

— Раль.

— Ну, давай сама!..

— Арт, Рель, Юнь, Юль, Густ, Ябрь, Ябрь, Ябрь, Абрь».

Марина заразительно рассмеялась.

— Ах, где теперь моя доча? Я так скучаю по ней! Мне трудно смеяться. А когда можно вставать?

— Завтра попробуешь — обвяжи полотенцем живот и походи немного.

— А у вас тут весело. Смех слышится, это же здорово!

В палату входили четверо — все подруги по комнате Марины. Они начали выкладывать гостинцы: пакеты с соком, фрукты.

— Доктор, а вы нас будете спасать, как Марину? — Спросила Олеся, подмигивая остальным подругам.

— Непременно. Но лучше в руки хирургам не попадать: обязательно что-нибудь лишнее отрежут. Ладно, развлекайте подругу. Мне пора.

Невский, шутливо откланиваясь, вышел за дверь.

Утром следующего дня Невский застал Марину уже на ногах — скрючившись крючком, она еле-еле, но уже ходила по палате. Помог ей лечь в кровать. Пришла Татьяна. Снова сменили повязку, удалили резиновый выпускник из раны. Все хорошо заживало. Это радовало. Марина, взяв обещание, что вечером непременно придет поговорить, отпустила Невского.

Вечером он вновь сидел у ее постели. И они говорили-говорили. Марина рассказывала о своей любимой дочке, 4-й годик уже пошел. Присылает ей рисунки с письмами бабушки. Невский рассказал о своей семье. Его дочери тоже идет 4-й год. Они, перебивая друг друга, рассказывали, какие это славные малышки.

— Знаешь, — призналась Марина, — с тобой интересно говорить. Я так стосковалась по речевой культуре. Хочу слышать красивую речь, а не мычание, мыкание, экание, пошлость. Спасибо тебе!

В палату ворвался Зыков:

— Привет, Уткашея! Как дела? Вижу, что хорошо. Уже улыбаешься, Сашке зубы заговариваешь! Да, ладно, все нормально.

— А когда швы снимите?

— Вот у Сашки и спрашивай, он тебя резал — мучил. А я пошел. — Он подмигнул Невскому при уходе.

— Если все будет нормально, то через семь дней и снимем, 22 октября. К своему дню рождения, в любом случае, будешь уже бегать. Ладно, тебе пора и на боковую. Пока.

Весь следующий день прошел в обычных хлопотах. Не было времени долго поговорить, на ходу перекинулись парой фраз. Марина уже не только по палате, но и по коридору прохаживалась. Упорная! К ней весь день приходили гости: соседки по комнате, подруги по работе. Часто теперь и медсестры заглядывали к ней «на огонек» чайку попить, «языком почесать». Даже заходил анестезиолог Амурский, «молча походил по палате, молча вышел. Точно, он с приветом! У него такой взгляд!» (делилась она позже впечатлениями с Невским).

Поздно вечером, когда Невский и Зыков (дежурный врач) обсуждали план предстоящей операции у поступившего на лечение офицера, прямо у дверей приемного корпуса остановился БТР. Двое солдат бегом занесли на руках в комнату дежурного врача раненого офицера. Положили его прямо на пол. Офицер истекал кровью — у него было ранение в голову и в ногу, с повреждением артерии бедра. Пуля попала в верхнюю треть бедра, не смогли наложить жгут прямо на паховую область — только давящую повязку, но кровь продолжала пульсировать из раны.

Зыков тут же бросился к раненому, срезал повязку и невероятно ловким движением руки наложил кровоостанавливающий зажим на сосуд прямо в ране. Кровотечение прекратилось. Оставалось только восхищаться его умением.

Выяснили и обстоятельства ранения. Этот, совершенно седой капитан-сапер возвращался с боевого задания по установке минных заграждений. Его БТР сам наскочил на мину недалеко уже у расположения Бригады, потом начался обстрел из автоматов и пулеметов. В момент взрыва капитана сбросило с брони, а БТР, потеряв колесо, помчался дальше. Не сразу заметили падение офицера. Потом два других неповрежденных бронетранспортера вернулись за офицером, который вел бой с противником. Подобрали его. Он уже был ранен в голову, а когда залезал в люк, то еще одна пуля попала в ногу. Кое-как перевязали рану. Но к счастью, быстро довезли до Медроты, а-то еще бы больше крови потерял.

Требовалось срочное переливание крови. Невский быстро определил группу — третья, резус положительная (ВIII Rh+). Тотчас из числа солдат, подчиненных капитана, нашлись доноры с подходящей группой. Взяли у двоих по 400 г. Тут же в комнате дежурного наладили переливание крови раненому. Невский предупредил операционную сестру Татьяну, она побежала готовить все для операции. Оперировать решили втроем: Зыков, Невский, Сергеев — в две бригады по местам ранения. Поручили подготовку и доставку раненого начальнику приемного отделения капитану Васильчикову, а сами побежали готовиться к немедленной операции.

Николай Сергеев оперировал на голове, довольно быстро извлек пулю калибра 7,62, к счастью не пробившей кость, а застрявшей в мягких тканях головы и вызвавшей лишь сотрясение головного мозга. Сложнее пришлось двум другим хирургам. Пуля глубоко проникла в мышцы бедра, раненый к тому времени уже после второй перелитой порции крови пришел в себя, скрипел зубами от боли, но терпел. Решили использовать для обезболивания внутривенный кратковременный наркоз кеталаром. Дежурная сестра ввела лекарство. Раненый моментально «отключился», мышцы расслабились, Зыкову удалось нащупать зажимом пулю и извлечь. Сейчас же возобновилось сильное кровотечение- это пуля сама служила «затычкой» на поврежденном сосуде, а теперь, когда ее не стало… Кровотечение остановили зажимами. Теперь требовалось сшить крупный кровеносный сосуд. И Александр Зыков сделал это! Провел просто ювелирную работу. Невский восхищенными глазами смотрел на старшего коллегу. Сняли осторожно зажимы- кровотечения не было. Это победа! Все облегченно вздохнули. Рану зашили быстро, вставив трубочку для орошения раны антибиотиками. Тут и капитан очнулся от наркоза.

Встал вопрос, куда положить раненого? Несомненно, он нуждался в постоянном наблюдении. Невский предложил помесить в палату реанимации. Это был лучший выход, но там Марина. Он обещал, что сам с ней все уладит.

Так, уже глубокой ночью, когда женщина спала, у нее в палате на соседней кровати появился сосед — седой капитан.

Утром Невский первым делом отправился в реанимацию. Он сразу «натолкнулся» на рассерженное лицо Марины. Она немедленно «взяла быка за рога»:

— Доктор, объясните мне, что происходит? Я просыпаюсь, а на соседней кровати лежит голый мужчина. А я? Мне-то куда деваться?! Я же — женщина! Хоть бы мое мнение спросили. Еще приставать ко мне начнет…

Невский молча прошел к раненому, поднял упавшую на пол простынь, заботливо укрыл спящего, проверил подачу лекарства по капельнице. Потом повернулся к его соседке:

— Извините нас, Марина, но этого раненого офицера больше некуда было положить, мы закончили операцию уже ночью, вы спали. И потом, он не в том состоянии сейчас, чтобы к вам приставать. Очень много крови потерял. Я сейчас между вами поставлю ширму — он вас и не увидит.

Старший лейтенант вытянул из угла сложенную ширму, установил ее между кроватями. Ею практически не пользовались за ненадобностью. Марина сразу «сменила гнев на милость», буркнула благодарность.

Позднее капитана перевязали прямо в палате, сменили повязки на голове и бедре, вновь наладили переливание крови. Марина все это время напряженно прислушивалась к голосам за ширмой. Когда Невский проходил уже на выход, она позвала его шепотом:

— Александр! Как дела у офицера? Как его фамилия?

Невский не успел рта открыть, как услышал слабый голос:

— Привет, соседка! Я — Павел по фамилии Любимый, капитан.

У него, действительно, была такая красивая фамилия. Марина поспешно ответила:

— Марина. Очень приятно.

Невский решил удалиться:

— Пока, не скучайте тут вдвоем.

День и вечер прошел в обычных хлопотах на работе, не было даже времени, чтобы наведаться в реанимацию. Только на следующий день Александр забежал в палату реанимации. Марина сидела у постели Павла, они увлеченно беседовали, «пожирая друг друга глазами».

Невский хотел тихонько выйти, чтобы не мешать. Но в этот момент приехала каталка за раненым — Зыков решил его перевязать в чистой перевязочной, промыть как следует полость раны. Александр помог санитару переложить офицера и выкатить его в коридор. Услышал голос Марины, вернулся в палату.

— Саша, ты мой друг?

— Да, конечно.

— Пожалуйста, узнай, что сможешь о капитане. Он говорит, что вдовец, что есть сын шести лет, воспитывал его один. Жена его погибла три года назад. А сейчас сын живет с его матерью. Врет, наверное. Я тут всяких экземпляров навидалась. Боюсь уже людям верить. Понравился мне Павел, понимаешь. Что-то в сердце «екнуло». Настоящая любовь возникает сразу, и не потому, что ты хочешь кого-то «заарканить».

— Хорошо, Марина. Я все понял. Сделаю. Дождешься до вечера?

— Один большой писатель, кажется Маркес Г.Г., сказал: «Кто ждет многого, дождется и малого». Кажется, я ждала его всю жизнь, а уж до вечера дотяну, — она робко улыбнулась.

Невский кивнул на прощанье и быстро вышел. Амурского он нашел быстро у приемного отделения. Передал просьбу. Владимир сразу оживился, обещал через своих «агентов» в штабе все выяснить в отделе кадров.

Уже под вечер он доложил результаты «расследований». Да, этот офицер не женат. Сыну 6 лет, живет сейчас у бабушки во Владимире. Павел служит уже второй год, скоро заменяется — в конце года. Имеет два ордена «Красной Звезды» и медаль «За отвагу». Геройский парень! Очень уважаемый офицер. Невероятной смелости и мужества человек.

Еще Амурский, по рекомендации «агентов», переговорил с товарищем Любимого. Вместе служат в саперной роте, а до этого в Союзе тоже в одной части служили, знал хорошо и жену Павла. Она погибла при ДТП, когда сам капитан и был за рулем — хотя не по его вине. Офицер отделался легкими ушибами, а жена получила тяжелые травмы, не довезли ее до больницы с окраины Владимира, где и произошла трагедия. После похорон парень очень переживал. Хотел даже с собой покончить — успели вынуть его из петли в каптерке прямо. Потом он запил «по-черному», перестал даже на службу выходить, чуть из армии не выгнали. С сыном вот своим не нашел понимания, тот винит отца в гибели мамы. Так с бабушкой и живет последние годы. Попросился сам в Афган. Все смерти ищет. Это его второе ранение, правда, до этого было полегче — в руку, тоже в Медроте лежал еще летом прошлого года. А сейчас, чем ближе возвращение домой, тем Павел становится все беспокойнее, не хочет возвращаться.

Все эти данные Амурский старательно зачитал хирургу по записям в своей тетради, потом аккуратно свернул тетрадку и кивнул головой на прощание.

Невский сразу отправился в реанимацию. Марина сидела у постели Павла и старательно его слушала, кивая головой. Хирург сделал ей знак, а затем под видом перевязки вызвал в коридор. Александр, стараясь быть точным, почти дословно передал информацию. Марина радостно «вспыхнула»:

— Теперь он мой! Никому не отдам! Как там пела Любовь Орлова: «Сердце бьется, бьется, бьется и добьется своего!»

Она чмокнула Невского и скрылась в палате.

Вечером Невский опять остался без общения с интересной пациенткой — она не отходила от Павла ни на шаг. Поила соком, давала есть бульон с ложечки. Очень трогательно за ним ухаживала, даже забывая про свой оперированный живот…

На следующий день Невский забежал на минутку в реанимацию. Марина, как уже обычно, сидела за ширмой у кровати Павла, они говорили о воспитании детей. Он невольно заслушался.

— Ты, Паша, не переживай. Все у тебя с сыном наладится. Я верю, что ты его очень любишь. Конечно, настоящие родители искренне любят своих детей. Но очень часто не могут показать и дать почувствовать детям свою любовь. А это очень важно. Поверь, существенную роль в отношениях родителя и ребенка играет контакт глаз. Ты просто смотришь в глаза ребенка, причем важно, чтобы твои глаза и глаза ребенка были на одном уровне. Дай ребенку понять, что он самый ценный, самый любимый человек в твоей жизни, твое главное «дело». Обретая уверенность в родительской любви, ребенок без всяких поучений будет стараться делать все как следует. Никакие подарки и удовольствия не смогут заменить искренней любви, внимательного общения, нежного взгляда, теплого прикосновения. Хотя для многих родителей очень соблазнительно прятаться за подарки, так как это требует гораздо меньше времени и душевных сил. Но потраченное время возвернется сторицей. Ребенок должен дышать воздухом своей семьи, купаться в любви. Верь мне, я сама мать. И твоему сынишке мать нужна. Такое время, скоро ему в школу. Он скучает по женской ласке.

— Где же ее взять-то?

Невский, стараясь не шуметь, тихо вышел и прикрыл плотно дверь палаты.

На следующее утро Марину первой пригласили на перевязку в чистую перевязочную. Наступил седьмой день после операции — пора было снимать швы. Все зажило первичным натяжением к большой радости хирурга.

— А когда вы меня будете выписывать?

— Можно прямо сейчас, — Невский смазал свежий шов зеленкой, наклеил чистую повязку. — Через пару дней еще зайдешь на контрольный осмотр. Но, думаю, все будет нормально.

— Саша, у меня личная просьба. Можно мне еще эти два-три дня полежать в палате с Павлом. Очень прошу. Это для меня важно.

— Правда, Саня, надо ей пойти на встречу. Хорошая девчонка! Я к ней так привязалась за эти дни, — вступила в разговор проводившая перевязку Татьяна.

— Ну, ладно, я не против. Я только сейчас предупрежу начальника отделения.

Зыкова он нашел в ординаторской; подняв голову от бумаг, тот внимательно выслушал старшего лейтенанта.

— А ну, зови сюда эту красавицу.

Александр сходил за Мариной — она все еще беседовала в перевязочной с операционной сестрой. Вошли с ней вместе.

— Привет, Уткашея! — с порога приветствовал ее начальник отделения. — Значит, свои личные дела хочешь решить за наш счет? — сурово продолжил он, насупив брови.

— Ой, ребята, не будьте вы бесчувственными истуканами! Мне нравится этот парень. Я чувствую, он — мой. Впервые в жизни я по-настоящему влюбилась. «А любовь оправдывает саму человеческую жизнь и делает ее вечной. Мне кажется, что те люди, которые по-настоящему любили, обязательно попадают в рай. Это не страсть, а именно любовь, она приближает к свету, она приближает к Богу!» Это не мои слова, когда-то я их вычитала, но они так сейчас подходят! Пожалуйста, дайте мне еще немного дней побыть с ним рядом. Другого шанса не будет у меня в жизни. Он уже в декабре заменяется. И все!

— Ладно, Сашка, мы с тобой ведь не истуканы! Разрешим ей еще три дня побыть в палате. Напиши ей еще какое-нибудь лечение, чтобы было ясно — пока болеет.

— Хорошо, я ей витамины назначу пока.

— Ой, спасибо вам, дорогие мои! — Марина бросилась поцеловать Зыкова, но он сам крепко ее обнял и долго не выпускал, целуя.

— Дурак! — наконец, она вырвалась из его объятий. Чмокнула в губы Невского. — Ну, я пошла!

— И не забудь, — остановил ее капитан, — с тебя сто грамм и пончик!

— Да, я вам по десятку пончиков, даже настоящий пирог с капустой испеку!

— Ловлю на слове! — уже весело смеялся Зыков. — Беги к своему Пашке — счастливчику.

Марина, радостно улыбнувшись, упорхнула за дверь. Совсем и живот не болит после операции.

— Видал, что любовь с людьми делает? — Зыков широко улыбнулся. — А целуется она классно! — Он поднял большой палец и озорно подмигнул.

Весь следующий день, как и предыдущий, Марина и Павел не могли нарадоваться общению. Они непрерывно говорили по очереди, рассказывая о себе. Им было, что поведать друг другу. Вечером, когда дежурная сестра зашла поставить градусник раненому, она застала целующуюся парочку. Теперь в их палату все медики заходили, предварительно постучав. Это выглядело довольно странно: люди в белых халатах стучатся в реанимацию. Нонсенс!

Однако все были рады за эту парочку. Сестрички обсуждали ситуацию, втайне завидуя Марине белой завистью — какое неожиданное счастье «свалилось» той на голову. Врачи радовались за Павла — он сразу обрел смысл жизни, стал на глазах набираться сил. Приходили проведать Марину подруги, а Павла — офицеры по службе. Все одобряли этот, такой стремительный роман.

Однако уже на третий день отпущенного счастья пришлось Марину попросить на выписку — прооперировали одного тяжелого раненого (не осторожное обращение с оружием), требовалось постоянное наблюдение в реанимации.

Марина без всяких слов собрала свои вещички и спокойно отправилась домой. Видимо, главный разговор у них с Павлом уже состоялся.

А на следующий день и самого Павла перевели в общую офицерскую палату.

Теперь Марина приходила к нему каждый день. Ее прихода ждали с нетерпением все обитатели палаты, а не только седой капитан — она обязательно приносила на «всю ораву» что-нибудь вкусненькое. Офицеры тактично оставляли молодых людей одних в палате: гуляли по коридору, сидели на лавочках перед входом в стационар.

Невероятно, но Павел Любимый стремительно поправлялся. Могучий организм быстро залечивал раны. Любовь не только окрыляет, но и излечивает. Это факт!

Вскоре сняли повязку с его головы. Он начал ходить с тросточкой сначала по палате, а затем и по коридору, заботливо поддерживаемый Мариной. Совсем быстро они начали даже выходить на улицу, гуляли вокруг стационара или подолгу просиживали на лавочке. Их лица одинаково светились счастьем.

Уже 5 ноября Павел попросился на досрочную выписку, хотя не мог пока ходить без тросточки. Его попытались отговаривать. Куда там! Срочно оформили его справку о ранении и отпустили с миром. Догадывались — хочет успеть ко дню рождения Марины «быть в строю».

Однако оказалось, что это только часть правды. Капитан Любимый успел уже с командованием решить свой вопрос — вечером 6 ноября они с Мариной улетели в Кабул, чтобы официально оформить свой брак. Все прямо ахнули, узнав. Вот это решительность! Настоящий русский офицер! «Пришел, увидел, победил!»

Татьяна очень радовалась за свою новую подругу. Перевязывая с Невским очередного раненого, она произнесла загадочную фразу:

— Вот Маринка и нашла кому носки покупать…

— А причем тут носки? — искренне удивился Невский.

— Я запомнила эту фразу Фаины Раневской: «Когда женщине есть кому купить носки, — значит, личная жизнь уже удалась…». А вот мне пока некому эти носки покупать.

— Ничего, Таня, будет и на «твоей улице праздник!»

Молодожены вернулись 8 ноября. Их действительно зарегистрировали в день рождения Марины, 7 ноября. Удалось уговорить, кого надо, не смотря на праздничный день. Эта новость из уст в уста передавалась по всей Бригаде. Еще бы — такое событие! Это был первый официальный брак в этой воинской части. У многих женщин тоже появилась надежда…

Вечером того же дня Маринка буквально ворвалась в ординаторскую Медроты, радостно провозгласила прямо с порога:

— Я больше не Голенькая! Я — Любимая!

Хирурги Голущенко, Сергеев, Зыков, Невский были за своими рабочими столами — заполняли «Истории болезни». Они сразу бросили ручки, стали поздравлять, по очереди крепко целуя новобрачную. Женщина счастливо смеялась. Марина тут же выложила на стол большой пирог с капустой, как обещала, банки с крабами, креветками, разные колбасы и много всяких деликатесов, вынимая все это из своей сумки, как из волшебного мешка. «Будем праздновать!» — провозгласила она.

— А Пашка-то где? — в один голос воскликнули сразу двое. — Без него и свадьба — не свадьба.

— Он сейчас тоже подойдет.

Быстро поставили кипятить трехлитровую банку чая, сдвинули в ряд столы.

Невский сбегал за старшей сестрой Светланой, она собрала всех остальных сестричек: Таня, Люба, Валя, Надя, Люда. Женский коллектив в Медроте рос. Появились и другие врачи, в том числе новый стоматолог Иван Сухар и новый анестезиолог Анатолий Акбаров, который вообще приехал три дня назад.

Получился настоящий «медицинский праздник». На свет извлекли немного медицинского спирта — что это за свадьба без чарочки хмельного?!

Тут и Павел, новоиспеченный муж, ворвался в комнату, радостно расцеловал жену на глазах у всех. Его поддержали криками: «Горько!» Чокнулись стаканами. Выпили за счастье молодых.

— Ребята, девочки! Я так благодарна всем вам. Если бы не мой аппендицит, если бы вы не положили ко мне в палату Павла, наконец, если бы не пошли мне на встречу, то я никогда бы не была так счастлива!

— Мы! Мы никогда бы не были счастливы, — поддержал ее Павел, в точности повторив фразу из фильма «Ирония судьбы…»

Действительно, «ирония судьбы» на афганской земле.

— А где вы собираетесь жить, молодые? — спросил самый рассудительный Николай Сергеев.

— Я только сейчас из штаба, — сразу взялся отвечать седой капитан, — нам оставил жилье на время своего отпуска полковник Сульповар, начальник артиллерии. Мировой мужик, показал мне свою «хибару», передал ключи. Он уже уехал в отпуск сегодня. Лично поздравил меня и велел поцеловать молодую жену, что я и делаю. — Павел вновь надолго припал к губам Марину под одобрительные аплодисменты. — Так что будем жить, как в раю!

К устройству счастья этой молодой пары многие приложили руку. Так хотелось людям делать добро на этой не гостеприимной земле Афганистана.

— Ой, Маринка, мы все так за тебя рады! — Старшая сестра Медроты Светлана крепко обняла новую подругу. — Но поделись секретом — как мужчин «окольцовывать»? Думаю, это всем нашим девочкам будет интересно узнать.

— Хорошо, я прочитаю вам «краткий курс» этой науки. А мужчины пусть уши зажмут. — Марина звонко рассмеялась, чмокнув своего мужа. — Девочки, учитесь «подать» себя! «Женщина должна нравиться — она подпитывается вниманием к себе, осознанием, что она желанна. Кому-то природа дала все: красоту, манеры, уверенность в себе. А если с внешностью какие-то проблемы? Что ж, не беда — тогда женщина должна хотеть производить впечатление: ведь внешность еще не все, женственность и «подача» себя значат гораздо больше. Кокетливая дурнушка имеет больше шансов, чем зажатая красавица, — помните об этом. А посему флиртуйте, кокетничайте, завоевывайте внимание! Вообще, красота — это вопрос ума. Когда женщина плохо выглядит, неудачно накрашена, безвкусно одета… Я начинаю сомневаться в ее умственных способностях». Это я все вам умное рассуждение одной нашей известной артистки привела на память. Думаю, все правильно здесь сказано.

Девчонки одобрительно загалдели. А далее начали кокетничать, пытаясь «перещеголять» друг друга.

Гуляли еще долго, стараясь сильно не шуметь. Но все уже наслышали в отделении об этой «истории любви». То и дело в ординаторскую заглядывали больные и раненые офицеры и солдаты, поздравляли молодоженов. У всех было легко и хорошо на душе.

В середине декабря приехал заменщик для капитана Любимого. Павел, захватив с собой жену, уехал к новому месту службы. Молодожены тепло попрощались с медиками. На аэродроме их провожала большая группа. Даже Невский вырвался из госпиталя (уже находился там, на рабочем прикомандировании), чтобы проводить новых друзей. Марину отпустили с миром, не смотря на не завершенный срок работы в Афгане. Теперь она — мужняя жена и обязана следовать за ним беспрекословно. А она и не думала больше оставаться на земле Афганистана.

Марина не забывала новых подруг по Медроте, регулярно писала письма Татьяне, а через нее передавала приветы Зыкову и Невскому. От Татьяны узнавали и все новости о Любимых. Марина с Павлом переехали на новое место службы под Ленинград. Павел забрал сына, она — дочь. Дети очень подружились (старший братик всегда защищает младшую сестричку во дворе от других мальчишек, готов биться за нее до последних сил). Павел получил майора. Марина вновь пошла работать в школу по специальности. Ее сразу полюбили ученики. Так и прозвали ее «наша любимая Марина Любимая». Особенно вырос ее авторитет после 23 февраля, когда Павел приходил по приглашению в школу при всех своих наградах. Он рассказывал детям о войне, а они слушали его, разинув рты. Теперь школьники стараются особенно прилежно готовить уроки по русскому и литературе, чтобы не огорчать свою учительницу. Осенью Татьяна получила новое письмо — 25 августа у Марины и Павла родился сын (52 см, 3200 г). Назвали его Сашей, в честь старшего лейтенанта Невского, который сыграл в их судьбе такую большую роль. Невский даже покраснел от смущения: все это было так неожиданно, но очень приятно. Рассказывая об этом, Татьяна украдкой вздохнула — ей тоже хотелось обрести свое женское счастье.

Часть II

Жизнь в 70 Отдельной Мотострелковой Бригаде продолжалась. В начале лета в Медроту одна за другой приехали сразу несколько новых сестричек: операционная сестра (вторая) Зина Юрлова из Подольска, анестезистка Тоня Пичугова из Кустаная, вторая анестезистка Марина Задунайская из Астрахани, сестра-лаборантка Тома Касьяненко из Запорожья, другая лаборантка Наташа Самокиш из Киева, операционная сестра (третья) Люба Ивашкина из Челябинска, старшая сестра для госпитального отделения Коржикова Тамара Петровна из Москвы (все обращались к ней исключительно по имени-отчеству, даже офицеры, она всем годилась в матери), сестра-хозяйка Тамара Раджабова из Семипалатинска. Всех девчат поселили в девичий модуль. К тому времени туда уже перебрались все сестрички, ведь общежитие медиков в приемном отделении было ликвидировано. Теперь теснота в женских комнатах стала просто немыслимой! Но сестрички «стойко переносили все тяготы и лишения воинской службы».

Требовалось даже время, чтобы просто запомнить по именам новых сотрудниц. Впрочем, их всех сразу приняли в свой коллектив, как родных и близких людей. Свозили всю компанию девушек на стрельбы на полигон, там и познакомились поближе.

Девчонки-старожилы первым делом рассказали новеньким о потрясающей «истории любви», которая случилась у них на глазах. Каждый раз этот рассказ обрастал все новыми и новыми подробностями, становясь уже живой легендой. Многие девчата в Медроте, как и во всей Бригаде, теперь втайне ждали такого же счастья для себя.

Некоторым повезло, в том числе и в Медроте…

Хирурги активно «набивали руку» — оперировали, охотно брались и за плановые операции. Для госпитализации по поводу, например, грыжи, офицеру требовалось сдать анализы крови, мочи и…кала (проверка на яйца глист). Лаборантки добросовестно выполняли свою работу. Не было никаких проблем, никаких сбоев. Пока в начале августа не случился конфуз…

Один молодой офицер, готовясь на госпитализацию, решил не умно подшутить над миловидной и тоненькой, как тростиночка, лаборанткой Наташей Самокиш (в тот день она работала за двоих, ее напарницу Тамару взяли на неделю на прикомандирование в госпиталь). Наташа вбежала в слезах в комнату дежурного врача, где в это время хирург Невский и стоматолог Сухар обсуждали детали предстоящей операции у раненого в лицо. Она показала ничего не понимающим офицерам пол-литровую банку, наполненную калом:

— Что это такое?! Я не могу нормально работать, когда так издеваются надо мной! Куда мне это теперь девать?

Офицеры кое-как успокоили девушку, выяснили, что случилось — офицер принес это на анализы (?!). Узнав, что обидчик еще сидит в лаборатории, Иван бросился туда и…набил шутнику «морду». Размазывая по лицу кровавые «сопли», старший лейтенант обещал «это так не оставить». Но пропал. Больше его никто в Медроте не видел, забыл он и о своей грыже.

Ивана и Наташу после этого случая все чаще стали видеть вместе. Они поженились через несколько месяцев уже в новом 1984 году, специально съездив в Кабул для этого. «Стойкий холостяк» Иван пал под натиском нахлынувшей любви. Молодую пару поселили в комнате в мужском общежитии, только освободившейся от другой молодой пары (молодой боевой офицер и машинистка в штабе), убывшей по замене в Союз. Впрочем, и Иван вскоре заменился, увозя молодую жену на новое место службы на Украине. На место Наташи вскоре приехала новенькая…

Однако первая свадьба в Медроте была гораздо раньше. В середине декабря еще 83-го нашел свое личное счастье капитан Лузин Сергей, старший ординатор операционно-перевязочного отделения. Правда, свою «половинку» хирург отыскал, к великому сожалению медсестер, не среди медичек.

Он приехал еще весной, заменив Николая Сергеева. К тому времени в Бригаде уже была действующая парикмахерская. Яркая блондинка с голубыми глазами покорила сердца многих мужчин. Теперь многие из них стали регулярно ходить постригаться и даже бриться, отдавая себя в нежные руки Ларисы. Ей нравилось мужское внимание, она «купалась» в лучах всеобщего обожания. Сергей сходил в парикмахерскую раза три, и уже через три месяца его сердце дрогнуло. Было не ясно, чем так выделился Серега из числа многочисленных поклонников. Но Лариса вскоре его заметила. И ее сердце тоже не устояло.

В Кабуле их поженили. Правда, у Сергея это был второй брак (развелся за год до поездки в Афган), как и у Ларисы. Они были счастливы вместе. А это главное! Два дня весь личный состав Медроты «гудел на свадьбе». Это было не забываемое событие!

Молодая семья поселилась прямо при парикмахерской (там было две больших смежных комнаты). Впрочем, с милым «рай в шалаше».

Нашли свое женское счастье еще сестрички Медроты: Людмила Лопатко и Тамара Раджабова. Правда, они вышли замуж уже в Союзе — их разыскали бывшие раненые солдаты уже после увольнения.

Закончила свой срок службы в Афгане и старшая операционная сестра Татьяна, увозя под сердцем зародившуюся новую жизнь. Жестокая война обошлась с ней очень несправедливо. Таня всегда была на особом счету в Медроте. Она была незаменима! Самая надежная и лучшая операционная сестра. Кроме того, с ней делились своими бедами и невзгодами все девчонки — сестрички. «Плакались ей в жилетку». Частенько и офицеры-медики получали от нее слова утешения в трудные минуты. У нее было большое любящее сердце. И это сердце ждало ответной любви. Милосердие и доброта были присуще Татьяне в первую очередь.

Как нельзя лучше по этому поводу написал Ю.Андреев: «Если в женщине нет доброты, она не женщина. Она может быть умна, прекрасна обликом, она может быть обворожительна, она может быть мастером в своем деле. Но как женщина она не состоялась. Ибо женщина — это не просто человек, но и мать человека и человечества. И лишенная доброты она лишается самого существенного признака пола. Милосердие-это милость сердца, жалость, мягкость, сострадание, нежность, любовь к людям. Это не слабость, а сила, потому что свойственно оно людям, готовым прийти на помощь. Ибо способность сострадать, сопереживать — это признак духовной зрелости личности. Не ожесточайся, не озлобляйся ни при каких обстоятельствах. Добрым и милосердным легче жить, потому что люди платят им любовью. Злоба сжигает человека, злобный человек неприятен окружающим, чаще болеет и раньше умирает. Будьте добрее ко всему живому». Эти слова, как нельзя лучше, отожествлялись с Таней. А еще у Татьяны была своя, «особая миссия» — она провожала «в вечность» умирающих. Так повелось уже давно.

Еще по прибытии в Медроту в первые месяцы Татьяна столкнулась с тяжелораненым: этого не молодого офицера доставили в приемное отделение прямо из автопарка после несчастного случая — придавило БМП (боевая машина пехоты). Врачи уже не могли ничего для него сделать, но продолжали суетиться вокруг умирающего в комнате дежурного врача.

Офицер остановил свой взгляд на присутствующей здесь Татьяне и прохрипел: «Сестричка, помоги мне умереть! Помоги снять грехи!». И она все поняла. Бросилась к полураздавленному телу и стала шептать над ним слова молитвы. Эти слова сами самой рождались из ее сердца, плавно выходили из ее уст. Офицер благодарно кивнул, закрыл глаза, вскоре он умер с легкой улыбкой на губах. Эта сцена потрясла всех офицеров-медиков.

Позже ординатор-хирург Володя Бардин привез из отпуска для Татьяны тетрадку со специально переписанными несколькими молитвами (попросил свою бабушку продиктовать). Таня приняла это как должное. Скоро она уже знала эти молитвы наизусть. Татьяну теперь всегда вызывали к умирающим.

Обычно такую категорию пострадавших в рейдах сразу везут в госпиталь, а в Медроту поступают раненые средней степени тяжести и легко раненые. Но при внезапных травмах, ранениях, несчастных случаях, особенно прямо на территории военного городка, эти бедолаги шли прямиком в Медроту. Спасти удавалось не многих. Тут и приглашалась Таня. Она безропотно шла в любое время дня и ночи на эту свою миссию. Умирающие уходили в душевном успокоении. Оказывается, это очень важно!

Хирурги сменились, а Татьяна продолжила свои «проводы в вечность» уже при новой команде.

Этот раненый офицер из ДШБ (десантно-штурмового батальона) поступил в октябре 83-го. Боевой старший лейтенант, красавчик, усач, весельчак. А вот ранение получил «обидное». Он очень горевал по этому поводу: большой осколок мины попал ему прямо в ягодицу. Офицера сначала доставили в госпиталь, там сделали рентгеновский снимок — очень четко был виден кусок металла. Из-за большого числа тяжелых раненых этого старшего лейтенанта передали в Медроту, мол, там справятся с этой задачей не хуже. Так Сергей Яншек и попал на операционный стол в Медроте. Хотя осколок и был хорошо виден на снимке, но вот достать его оказалось проблематично — слишком большой мышечный пласт в этом месте, осколок постоянно перемещался при малейшем сокращении мышц. Это все равно, что иголку искать в стогу сена.

Оперировал раненого старший лейтенант Невский со старшей операционной сестрой Татьяной. Намучился хирург, но достал осколок, используя магнит, который удержал подвижный кусочек металла на месте. «Семь потов сошло». Правда, по образному выражению самого раненого, «пришлось задницу на немецкий крест исполосовать». Сергей сокрушался: «У всех нормальные ранения, а меня куда…?!»

На последующих перевязках Яншек стойко терпел мучения, не издавая ни звука. Правда, все зажило на редкость быстро и удачно. Перед выпиской Сергей взмолился: «Вы хоть в справке о ранении не пишите, куда ранен — ребята засмеют».

Невский решил пойти навстречу просьбам боевого офицера. Поскольку «История болезни» уже была написана, то хирург лишь добавил там место ранения, получилось «Боевое осколочное ранение мягких тканей ягодичной области и верхней трети правого бедра». А в справке о ранении лишь прозвучало бедро. Просто, и все довольны!

После выписки Сергей все чаще стал заходить в Медроту, навещая Татьяну. Все с интересом наблюдали за развитием этого красивого романа. Радовались за всеобщую любимицу Таню.

Вскоре речь зашла и о замужестве. Но Татьяна хотела только настоящую свадьбу с родственниками и друзьями в Союзе. Боялась, как она говорила, таких скоротечных браков в Афгане. Сергей согласился ждать. Служить ему оставалось еще полгода.

Они продолжали встречаться, дорожа каждой минутой вместе. Сразу после боевых рейдов, Сергей, как был в пыли, копоти и гари, мчался к своей Танюхе. Она всегда сердцем чувствовала его приход. Не ошибалась.

Но их счастье было таким недолгим…

Сергей погиб в апреле следующего года, за месяц до замены: его БМП налетела на контактный фугас недалеко от расположения Кандагарской Бригады. Взрыв чудовищной силы разломил пополам стальной корпус боевой машины. Никто не выжил. Останки погибших с трудом достали из искореженного металла.

Всех этих погибших привезли в Бригаду. Командир ДШБ боялся сказать сразу Тане правду. Она поняла это сама. Попросила проводить к ее Сереже. Офицер долго отговаривал — не всякий мужчина выдержит такое зрелище. Настояла. Пошел вместе с ней и капитан Зыков, чтобы поддержать в горе.

Таня, не дрогнув лицом, мужественно опустилась на колени над останками тела любимого, прочитала отходную молитву.

— «Покой, Господи, душу усопшего раба Твоего. Никтоже без греха есть, токмо Ты Един, Владыко: сего ради преставленному и грехи остави, и в рай того всели… Благословим Отца и Сына и Святаго Духа, Господа. Безначальная Троице Святая, Боже Отче и Сыне и Душе Святый, в лице святых причти душу преставленнаго раба Твоего и огня вечнаго избави, да Тя хвалит, воспевая во веки: отроцы, благословите, священницы, воспойте, людие, превозносите Его во веки».

Она обещала над телом, что вырастит их ребенка достойным своего геройского папки. Радовалась, что успела накануне сказать Сергею о своей беременности. А он был так рад!

После этой трагедии Татьяна два дня пролежала в своей комнате. Но нашла в себе силы, ради будущего ребенка, вернуться к жизни, к работе. Только в волосах ее появилась седая прядь, а она совсем перестала улыбаться.

За два месяца до родов Татьяна уехала домой. Она жила в Уфе вместе со своей одинокой мамой, которая одна, без мужа вырастила ее. «У нас «венец безбрачия», — горько шутила Таня еще в Афгане. — В нашей семье это идет из поколения в поколение. Я тоже была готова к такому исходу…». Теперь своего ребенка она тоже будет растить одна, и никто ей больше не нужен.

«Но у меня все-таки было, пусть такое мимолетное, но свое личное женское счастье!» — добавила она при прощании с дорогими ей людьми из Медроты.

В конце января 84-го получил в рейде тяжелое ранение Невский. Огромная кровопотеря в 2,5 литра едва не стоила ему жизни. Быстрая эвакуация на вертолете в госпиталь и умелые действия врачей спасли его.

На призыв о срочной сдаче крови первыми примчались медсестры Медроты. Все, у кого подошла вторая группа крови, не задумываясь, предложили свою помощь. Остальные сестрички тоже приехали, чтобы поддержать, помочь в работе хирургам госпиталя. Пичугова Тоня, сестра — анестезистка, и Ивашкина Люба, операционная сестра, были задействованы в операции.

Четверо сестричек сдали свою горячую кровь тяжелораненому. Теперь они стали его «кровными сестрами». Отныне у Невского были новые родные люди: Марина, Тамара, Людмила, Зина. Их кровь вернула к жизни Александра.

Как оценить эту помощь, есть ли такие критерии?! Только вечной благодарностью!

Кровь медицинских сестер Медроты спасла не только Невского. Многие и многие раненые офицеры и солдаты получали в свои жилы эту «живительную жидкость», возвращающую их к жизни.

Нарушались все ограничения на сдачу крови. После каждой такой процедуры организму требуется около трех месяцев на восстановление сил. Сдавали чаще. Уже после одной из операций упала в обморок операционная сестра Зина: выяснилось, что за полтора месяца она уже три (!) раза сдавала раненым свою кровь. Пришлось теперь насильно уложить девушку в постель для восстановления сил.

А сколько было еще других женщин в Афганистане, кто не жалея себя, сдавал свою кровь нуждающимся! Эти красные ручейки сливались в реки крови, возвращающие к жизни воинов в Афгане…

В июне 1988 года состоялась очередная (уже третья) встреча сотрудников Отдельной Кандагарской Медроты. Как и в прошлый раз, встретились в Ленинграде. Собрались сначала на Суворовском проспекте, 54, дома у инициатора этих встреч Вали Растегаевой. Туда приехали многие врачи и медсестры. Впервые удалось вырваться на встречу и майору медслужбы Невскому. Он встретился почти со всеми своими «кровными сестричками». Вот это была радость!

Заехали «на минутку» Сергей и Лариса Лузины — очень торопились на поезд: едут к новому месту службы мужа из Новгорода (через Ленинград) в Подмосковье. Они ждут уже второго ребенка. По-прежнему счастливы вместе.

Татьяна показывала фотографии своего сыночка — Сергея Сергеевича. «Точная копия папки — еще бы усы добавить!»

Иван Сухар приехал со своей женой Наташей. Живут и служат на Украине. У них двое детей. Счастливая семья.

Из Сертолово приехали на своей машине Любимые; старших детей оставили, а захватили с собой почти пятилетнего Сашку. Павел, обнимая Невского, чуть не переломал ему все кости. Ну и силища! Он уже подполковник, на хорошем счету у командования. Марина еще более «расцвела», похорошела. Прямо светится счастьем изнутри.

Они часто общаются с Таней в письмах, с Валей часто встречаются- ездят в гости друг к другу. Вот и сегодня специально приехали со всеми повидаться. Идти вечером с медиками в ресторан отказались — «Что вы, куда нам с пацаном малым!»

Через часок Любимые собрались в обратный путь. Долго прощались, обнимались-целовались со всеми, Марина не сдерживала своих слез. Невский искренне радовался за эту семью — они нашли друг друга на войне, сохранили любовь. «Удачи тебе, Уткашея!» — мысленно произнес Невский, невольно улыбнувшись на это забавное прозвище.

Вечером медики Кандагарской Медроты отправились в ресторан — идти оказалось буквально рядом, для этого пришлось лишь пересечь широченный Суворовский проспект. «Грета» гостеприимно распахнула для них свои двери, где «кандагарцы» пышно отметили свою встречу. Закончили праздновать уже далеко за полночь…

Послесловие от автора

За время войны в Афганистане погибло 54 женщины разных специальностей, разных возрастов, порой очень молоденьких, не успевших даже узнать любви, познать счастье материнства. Эта пустота теперь никогда не будет заполнена.

В Кандагарской Медроте тоже была такая трагедия — 2 августа 1983 года погибла в результате несчастного случая перевязочная сестра Люба (в этой повести она описана под фамилией Канашевич). В тот момент она находилась на рабочем прикомандировании в хирургическом отделении госпиталя. 18 ноября ей исполнилось бы только 24 года. Тело погибшей девушки было отправлено на родину в Архангельскую область. (Люба включена в список «Медики, сложившие свои жизни на афганской войне»).

Мы, медики Кандагарской Медроты, всегда будем помнить нашу Любу. ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ЛЮБЕ И ВСЕМ ПОГИБШИМ АФГАНСКИМ МАДОННАМ!