Афганская война глазами военного хирурга

Глава 1

Февраль 1984 г.

— Куда ставить-то? На пол, что ли? Я уже не могу его больше носить, тяжёлый оказался! Сегодня мы уже не менее тридцати носилок с тобой перетаскали по лестницам. Руки отваливаются.

Худенький санитар в рваном (с торчащими клочьями ваты) бушлате неопределенного цвета и в шапке-ушанке с развевающимися «ушами» не громко перебрасывался фразами со своим напарником. Тот был одет точно также, впрочем, он и выглядел очень похоже. Ребята валились от усталости, разгружая очередной санитарный автобус с ранеными, доставленными с аэродрома Кабула.

Для эвакуации раненых медицинской службой 40-й армии использовались специально оборудованные самолеты АН-26М «Спасатель». Один такой борт только что прилетел из Кандагара, доставив около десятка раненых. Практически все солдаты и офицеры имели тяжёлые ранения, нуждались в специализированной хирургической помощи.

Самым главным советским лечебным учреждением в Афганистане был 650 военный госпиталь в столице страны. Но при всём желании, стены не могли растягиваться, как резиновые, чтобы вместить всех поступающих на лечение. Раненые лежали в переполненных палатах, в коридорах, во всех подсобных помещениях. Приходилось применять изобретательность, чтобы «втиснуть» очередную «жертву войны» на лечебную кровать. Дежурный врач «разрывался» на десятки кусочков, чтобы успевать выполнить возложенные на него обязанности. Найти такого доктора было сложно. Санитары с носилками вынуждены были сами придумывать, куда положить тяжелораненых. Порой приходилось обегать много отделений.

Вот и сейчас они сбились с ног, разыскивая свободное местечко для тяжелораненого офицера. Из первого хирургического отделения пришлось уйти ни с чем. Продолжили поиск свободной кровати во втором отделении.

Чтобы немного перевести дух, они положили носилки на пол прямо в холле, заставленном кроватями. Офицера уже начало трясти от холода — тонкое одеяло совсем не грело его голое, исхудавшее тело. Кроме того, он постоянно опасался, что его уронят эти худенькие носильщики, бегая по узким лестницам с этажа на этаж. Падать совсем не хотелось — можно ещё сломать себе что-нибудь. Хватало полученных боевых ран. Хирурги Кандагара сделали всё, что могли (и даже больше), собрав буквально «по косточкам» сложные переломы правой руки и ноги. Теперь требовались восстановительные операции.

Старший лейтенант осмотрелся по сторонам, на сколько это было возможно, лежа на полу на носилках. Впрочем, обзор был ограничен — ряды кроватей вдоль всего пространства холла. По узкому проходу приходилось буквально «ходить бочком», чтобы разойтись со встречным.

Вдруг его лицо озарилось улыбкой. Он даже постарался слегка приподняться, помахав здоровой рукой идущему навстречу человеку в белом халате. Врач тоже заметил его, узнал, приблизился к носилкам.

— Здравствуйте, Борис Владимирович! Вы меня оперировали ещё в Кандагаре, когда были на прикомандировании во время рейда; это ещё в январе было, в конце месяца. Вот меня и переправили сюда.

— Здравствуй-здравствуй, Саша! Рад тебя видеть! Я уже дней десять, как вернулся из вашего «Сталинграда», то бишь, Кандагара. Здесь все так зовут этот город. А чего это ты на полу лежишь?

— Место мне ребята ищут. Всё везде занято. А дежурного врача не нашли. Вот и носят меня по отделениям.

— Это даже лучше, что тебя в наше второе отделение принесли. Здесь и Владимир Михайлович работает. Помнишь его? Он тоже тебя оперировал. Я ему про тебя скажу прямо сейчас. А место мы тебе живо организуем! Не будь я «гость из Питера». Мы ребята настырные. Но мы с моим коллегой здесь сами «на птичьих правах», временщики одним словом, не имеем власти. Сейчас я вернусь с дежурным врачом. Пока никуда не уходи, — пошутил на прощание доктор и стремительно двинулся по проходу между кроватями.

Ребята-носильщики устало переглянулись, продолжая топтаться рядом. Они были рады, что не придется больше самим искать свободную кровать.

Вернулся Борис Владимирович довольно быстро. Он оживленно беседовал с высоким крепким мужчиной в белом халате с уставшим, даже изможденным лицом.

— Вот, Андрей Валерьевич, мой «крестничек» из Кандагара. Прошу любить и жаловать. — Он показал на лежащего на носилках офицера. Потом посмотрел на раненого. — Это дежурный врач подполковник медицинской службы Аксак. Он тебе сейчас «как из-под земли» найдет свободное местечко в этой «бочке с селёдкой». Сегодня уже с утра было несколько бортов из Шинданда, Джелалабада и Файзабада. Прямо настоящее «нашествие». Но ничего, Саша, не унывай. На улице не останешься. Так ведь, Андрей Валерьевич?

Дежурный врач озабоченно почесал в затылке, крякнул. Потом попросил минутку подождать, сам он скрылся в ближайшей палате.

Борис Владимирович подмигнул старшему лейтенанту, мол, не горюй. Всё устроится. Потом он запустил руку в карман халата и с гордым видом извлек упаковку с лекарством:

— Вот, Санька, держи. Это тебе. Как специально для тебя и хранил. Дефицит. Это лидаза. Тут десять ампул со стерильным сухим веществом по 0,1 г. На курс лечения хватит. Очень пригодится для очищения твоих ран. Отдашь своему лечащему врачу строго в руки. Пусть использует в лечении. Скажешь, что от меня.

Раненый кивнул головой, прижал к груди дорогую коробочку. О действии этого лекарства знал хорошо. Действительно, царский подарок!

Из палаты вышел дежурный врач. Он с сомнением покачал головой:

— Слышь, Владимирович, есть здесь одно свободное место. Но это резерв. Здесь практически все лежат наши коллеги, врачи раненые.

— Так ведь и это тоже наш коллега. Раненый в рейде хирург, ординатор операционно-перевязочного отделения Кандагарской Медроты, Александр Невский.

— Тогда заноси! Нет проблем. С прибытием в славный Кабульский госпиталь, дорогой коллега!

Санитары с видимым облегчением подхватили носилки и внесли их в палату. На двери Невский успел прочесть табличку «Послеоперационная палата 2-го хирургического отделения вчпп 94 777». Ему досталась крайняя четвертая в ряду кровать. Санитары осторожно переложили раненого офицера и поспешно удалились.

— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант! Я вас сразу узнал. Я тут уже около недели лежу.

Невский повернул на голос голову. Лежать приходилось только на спине. Но он тоже узнал в говорившем своего прежнего товарища по несчастью — Пшенко Юрия, солдата, которого оперировали с ним в один день в разных операционных. Потом они вместе лежали в палате реанимации. Помнится, Юрке тоже сильно досталось: ранение печени и кишечника, пришлось даже удалить часть поврежденных кишок. Потом их с солдатом разлучили, положив в разные палаты. Выходит, парня раньше переправили сюда на лечение. Сейчас он лежал на дополнительной пятой кровати, которая стояла прямо у противоположной стены у дверей. В палате совершенно не было свободного пространства. Но «в тесноте — не в обиде!»

Невский помахал ему рукой. Было радостно, что есть уже одна знакомая душа.

— А мне сказали, что это офицерская палата, даже более того — для медиков. Ты-то как здесь оказался?

— Меня, как привезли, на долго положили на полу в коридоре на носилках. Место искали. Я ждал-ждал. А потом я им такую устроил истерику, все врачи сбежались. Сразу решили найти мне подходящее место, вот сюда и положили с офицерами. И потом, я ведь тоже медик как-никак. Санитарный инструктор роты! — Он произнес это с такой гордостью, что Невский невольно улыбнулся.

Вспомнилось, что и в госпитале Кандагара Юрий не давал покоя врачам многочисленными капризами, а медсестер буквально доводил до «белого каления» своими криками, сначала слабым голосом, но потом всё более громким и уверенным. Этот парень умел требовать к себе внимания. Впрочем, так, наверное, и надо поступать, когда речь идёт о жизни и смерти. Какие уж тут нежности и стеснительность.

— Ну, что же, Юра, будем и дальше с тобой лечиться. Думаю, врачи здесь — настоящие профи. Вон сколько «нашего брата» на всех кроватях наложено. Докторам «раздолье». Набирайся, сколько хочешь, врачебного, а тем более — хирургического опыта! Ладно, я что-то очень устал. Пожалуй, подремлю немного.

Но уснуть никак не получалось — боль не на шутку разыгралась в раненой ноге, да и рука не отставала. Чтобы не стонать, приходилось крепко сжимать зубы.

Остальные раненые не обратили на новичка никакого внимания. Каждый был погружён в свою беду.

Вскоре в установившейся тишине явственно стал доноситься какой-то постоянный звук. Он продолжался на одной ноте, не прекращаясь ни на минуту. Выглядело это, как горловое пение (как-то удалось послушать этих чудо-певцов из Тувы), но сейчас человек не пел, а страдал, издавая звук «М-м-м-м».

Невский максимально повернул голову вправо. Похоже, так стонал раненый на самой крайней от него кровати, прямо у дальней стены с окном. Присмотревшись в уже сгущающихся сумерках, старший лейтенант даже ужаснулся. Человек, лежащий на этом месте, напоминал мумию: всё его тело было забинтовано от горла до кончиков ног, лишь лицо оставалось открытым. Он был «распят», т. е. лежал, раскинув в стороны руки и ноги, даже одеяло не укрывало этого несчастного. Этот офицер непрерывно и стонал.

«Это обожженный, — догадался Александр. — Он испытывает адские муки. Похоже, всё тело превратилось в сплошную рану. Конечно, развилась ожоговая болезнь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Наверное, есть и ожог дыхательных путей. Удастся ли ему выжить? Тяжёлый вопрос».

Из размышлений Невского вывели посетители, если можно так их назвать. Борис Владимирович привел с собой своего коллегу по Ленинграду — Владимира Михайловича. Они стали оживлённо обсуждать дальнейшую тактику лечения. Как понял старший лейтенант, ему предстояло перенести ещё несколько операций, в том числе по пересадке кожи. Необходимо было закрыть огромную рану на бедре и животе своей же кожей, взятой со здорового бедра. Александр невольно поёжился, представив, как с него «живьем будут снимать кожу». Жуть!!

Врачи удалились, похлопав ему на прощанье по здоровой руке. Уснуть уже не удастся. Стал вспоминать события этого дня. Удивительно, как много может произойти в течение всего нескольких часов. Ещё утром он был среди своих друзей по Кандагарской Медроте. Потом было прощание, полёт на самолёте, долгая езда на санитарном автобусе по узким улочкам Кабула. И вот, он уже в главном военном госпитале. Начинается новый этап его жизни…

Ужин принесли, значит, уже вечер. Тарелку с пшённой кашей и рыбными консервами, стакан с чаем поставили на прикроватную тумбочку со стороны раненой руки. Даже при всём желании Невский не смог бы это достать и поесть. Но есть и не хотелось.

Обожжённому офицеру еды не полагалось — видимо, его кормили питательными растворами через специальный зонд-трубку. Не стал есть и его ближайший сосед с забинтованными глазами. Сосед Невского старательно съел всё содержимое тарелки, а Юрий лишь выпил чай.

Минут через тридцать тот же солдатик в грязно-белом халате собрал все тарелки и молча унёс.

Да-а-а, видимо, здесь выживать будет сильнейший. Никто кормить с ложечки не собирается. Надо приспосабливаться. Невский решил завтра же попросить лечащего врача переставить свою тумбочку налево от кровати, тогда он хотя бы сможет сам «кормиться». Место тут имелось. Умирать от голода не хотелось.

Хорошо бы уснуть. Усталость брала своё, но боль не давала расслабиться. Она волнами прокатывалась по всему телу. Как там учили мудрецы — надо начать думать о чём-нибудь приятном, тогда и боль не будет так мучить. Это легко только советовать.

Александр стал думать о доме, о дорогих для него людях — о жене и дочери. Вспоминал свой недавний отпуск в конце октября-ноябре, несколько дней и в декабре захватил. Четырёхлетняя дочь не сразу его узнала, но зато потом буквально не слезала с его колен. А стоило им куда-нибудь пойти гулять — непременно крепко держала его за руку, словно боялась, что папа опять надолго исчезнет. Каждый вечер он читал ей на ночь книги. Не могло даже и речи быть о пропуске такого важного мероприятия. Некоторые книжки приходилось читать по несколько раз — они были любимыми. Пытался даже придумывать свой текст, чтобы не читать одно и тоже, но дочь строго стояла на «страже» — не допускала самодеятельности, ведь сама помнила наизусть.

Одна из таких книжек была — «Рыцарь — Синяя Борода». Что в ней находила дочка — оставалось только гадать.

Невский вздохнул, вспоминая счастливые дни. Вдруг тревожная мысль забилась в голове — как он объяснит жене своё пребывание в Кабуле? О ранении он не писал (да и не смог бы, если захотел). По его просьбе писали друзья из Медроты. Сочинили о его небольшом повреждении правой руки, мол, сломал по неосторожности пару пальчиков, гипс наложен. Как же его с таким небольшим повреждением переправили для дальнейшего лечения в Кабул?! Стоило об этом подумать хорошенько…

Размышления прервала медицинская сестра. Высокая, кареглазая, курносая. Она шумно объявила о своём появлении, широко улыбнулась, показав задорные ямочки на щеках:

— Привет, тяжелораненые герои! Сейчас я буду избавлять вас от болей! Кто первый желает?

— Здравствуй, Снежанночка! Начни с Серёги. Он у нас опять непрерывно стонет, ему хуже всех сейчас, — сосед Невского даже приподнялся на кровати. Он явно рад был видеть девушку.

Сестричка направилась к обожжённому. Она остановилась рядом с кроватью, тихо позвала:

— Старший лейтенант Сомиков! Сейчас сделаю тебе укольчик, сразу станет легче. Поспишь, сил наберёшься!

Сергей лишь на мгновение прервал нескончаемый стон. Потом всё возобновилось. После укола он хрипло произнёс: «Спасибо!» Видимо, это помогло, потому что стон вскоре прекратился.

Медсестра повернулась к соседней кровати.

— Ну, что, товарищ капитан Копейкин, ты по-прежнему ни с кем, кроме себя не разговариваешь? Я здесь, Петя! Укол обезболивающий будем ставить?

Офицер с плотной повязкой на глазах никак не отреагировал на её вопрос.

— Ладно, буду исходить из назначений. Морфин пока тебе не отменили. Сейчас тебя «комарик» укусит за руку.

Она уже закончила инъекцию, когда раздался вопрос:

— Петька, кому ты будешь нужен, такой слепой? Ты и как врач кончился! — Капитан коротко хохотнул. Потом стал отвечать на свои же вопросы. — Это верно, согласен. С армии меня выгонят, с медициной придётся тоже расстаться. Никому не надо такой обузы. Жена узнает, наверное, сразу бросит. Сама будет сына растить. Впрочем, найдет зрячего. Красивая она…

Далее капитан продолжил негромко что-то бормотать, а сестричка уже подходила к соседу Невского.

— Николай, как ты? Укол обезболивающий поставим?

— Капитана Советской Армии не так просто убить! Я и с одной ногой буду служить. Ты, Снежанночка, ещё услышишь фамилию Красько. Клянусь! Но, понимаешь, болит эта сволочная правая нога, которой нет. Знаю. Всё знаю, что это так называемые «фантомные боли». Понимаю, как врач. Но ничего не могу поделать. Ставь укол! А на охоту я всё-таки буду ходить. Вернусь домой, залечу раны, протез надену и — айда с ружьишком дичь стрелять! «Охота — пуще неволи!» Не зря ведь так говорят.

После укола Николай облегченно вздохнул:

— Спасибо тебе, красавица! Дай Бог тебе богатого и умного мужа. И, главное, чтобы был с руками-ногами и так далее…

— Юрка, у меня к тебе просьба. — Медсестра уже перешла к кровати младшего сержанта Пшенко. — Пожалуйста, хотя бы в моё дежурство не мочись в постель. Все сёстры на тебя жалуются — не успевают менять постельное бельё. Неужели так трудно подождать немного, пока «утку» тебе санитары принесут?!

— Я уже всем говорил свои требования. Захочу в туалет — сразу крикну. Потом считаю до десяти. Не успели — «хожу» под себя. Запомни и ты. Пусть вас начальник отделения ругает, что раненые мокрые лежат.

— Ну, ты и «гусь» Юрий! Как тебе не стыдно! Мне перед офицерами за тебя не удобно. Нюхают потом твою вонь. Ладно, давай руку. Получишь свой «розовый укольчик».

— Так, кто тут у нас ещё остался? Вижу, новенький появился. Как звать-величать? Я «Историю болезни» смотрела, но не запомнила пока.

Она внимательно выслушала ответ.

— Александр Невский. Отлично! Я из школьных уроков истории что-то припоминаю. Ледовое побоище, великий князь и всё такое… И снова раненый — врач. Эти «духи» что творят?! Решили всех докторов перебить, что ли. Ну, ладно. Будем лечить. Пока лечащий врач тебя не смотрел, но дежурный тут написал назначения, есть среди прочего и обезболивающее. Сейчас я «уколю» и поспишь нормально.

Это было, как волшебство. Таких сильных наркотиков в Кандагаре ему не назначали. Раз — и нет никакой боли. И всё — в розовом цвете. Понял теперь выражение — «Смотреть сквозь розовые очки». Понятно, почему Юрка называет их «розовыми укольчиками». Сон наступил почти мгновенно.

…Проснулся уже под утро. Сильной боли не было. Опять в палате раздавался стон от окна. Действие наркотика для Сергея закончилось. Да, для человека, у которого площадь ожогов превышает 80 % поверхности тела даже такое обезболивание — что «дробина для слона».

Невский стал прислушиваться к отдаленному шуму за окном. Город просыпался. Утренний Кабул жил своей жизнью. А когда он впервые прилетел в этот город, тоже было ещё утро. Как давно это было, словно в другой жизни. А ведь прошло менее двух лет. Попытался вспомнить первую встречу с этой чужой столицей. Что сохранилось в памяти? «Я вспоминаю утренний Кабул. Всё необычно в маленькой столице…»

Глава 2

Июнь 1982 г.

— Уважаемые пассажиры! Наш рейс сообщением Челябинск-Ташкент завершён, самолёт совершил посадку в аэропорту столицы Узбекистана Ташкент. Температура воздуха плюс 35 градусов. Командир корабля и экипаж прощается с вами. Желаем приятного отдыха. Благодарю за внимание!

После прохладного Урала жара ощущалась сразу. Вмиг бросило в пот. Дождался выдачи багажа. С трудом оторвал от земли тяжеленный чемодан «Оккупант» (только бы выдержала ручка!). В другую руку взял тяжёлую сумку. Собирался в Афганистан старательно: большая часть чемодана была забита военной одеждой, включая зимнее обмундирование — бушлат, ватные штаны, шапка, сапоги. Кто знает, где придётся служить. Говорят, в горных районах этой страны очень холодно. Но сейчас было жарко даже в кителе. Снял его, остался в рубашке с погонами. Куда теперь? Вышел из здания аэровокзала. Надо бы взять такси.

Словно прочитав его мысли, к нему шагнул невысокий крепыш:

— Куда поедем, командир? Собираешься «за речку» ехать служить?

— За какую речку?

— Ну, в Афганистан. Он расположен за пограничной рекой, вот все так и говорят. Так куда едем?

— Мне надо в КЭЧ-гостиницу. Это далеко?

— Прилично, но договоримся с оплатой. Это твой чемодан? Помогу донести.

Тут же крепыш подхватил чемодан и понёс его к своей машине, не давая офицеру опомниться, чтобы не перехватили конкуренты выгодного клиента.

Действительно, такого «лоха» ещё надо поискать — совершенно не знает город, можно вести «своим маршрутом». И они поехали.

Дважды старшему лейтенанту показалось, что проезжает уже знакомой дорогой (так и было. «Водила» возил его по кругу, наматывая на счётчике рубли и копейки. Но это выяснилось позже. Офицеры рассказывали, что ехать совсем рядом, а по счётчику будет не более трёх рублей). Только минут через сорок они подкатили к зданию гостиницы. Офицер расплатился по счётчику крупной банкнотой, добавив для ровного счёта «на чай» за «комфортную поездку». Знай наших! Советский офицер не привык считать рубли…

Его поселили в двухместном номере на втором этаже. Сосед по комнате плескался в ванной, вещи горой были навалены на разобранной постели. Вторая кровать была аккуратно застелена.

Вновь прибывший с видимым трудом перенёс свой большущий чемодан и сумку, поставил у своей кровати. Устало опустился на белоснежное покрывало. Да, дел впереди ещё много: надо пообедать где-то, потом ехать в Медицинскую службу Туркестанского Военного округа. Пора узнать, где же ему предстоит служить в Афганистане.

Он даже не заметил, как из ванны вышел загоревший до черноты невысокий светловолосый парень с полотенцем вокруг талии.

— Сергей Львовский, старший лейтенант, артиллерист. Возвращаюсь из отпуска в Афган.

Он крепко пожал руку и вопросительно посмотрел.

— Александр Невский, тоже, как видишь, старлей, врач. Должен ехать служить «за речку», пока не получил назначения. Надо в штаб округа двигаться. Не знаю пока, где это находится.

— Ха, тебе несказанно повезло. Я тоже сейчас туда пойду, покажу дорогу. Только сначала надо пообедать. Составишь компанию?

— С удовольствием. Давно проголодался. А далеко идти?

— В этом же здании на первом этаже. Всё удобно, всё рядом. Не жизнь — малина. Мне ведь в Афгане осталось служить три месяца, хочу на счёт своей замены выяснить. Это очень важно, чтобы к тебе вовремя заменщик приехал. «Мотай на ус» на будущее. Чтобы не получилось, как у моего сослуживца из дивизиона — парень ждёт заменщика, а тот ногу сломал, лечиться предстоит ещё несколько месяцев. Пока узнали в кадрах об этом, пока нового заменщика подобрали, пока он приехал, мой кореш успел ещё полгода послужить, а «под занавес» угодил в госпиталь с брюшным тифом. Кошмар, одним словом.

Непрерывно рассказывая, Сергей успел одеться в форму. Придирчиво осмотрел себя в зеркало:

— Пошли, оставляй всё здесь. Потом сдашь в камеру хранения вещички. Сейчас на ключ закроем. Откуда приехал?

Не спеша, офицеры прошли в столовую, рассказывая о себе. Сергей был в отпуске у своей семьи — жена, дочка — в городе Львов. («Я Львовский из города Львов, символично»).

Очередь была небольшая. Быстро заставили подносы тарелками, стаканами. Присели за свободный столик.

— Ты, Саша, ещё не знаешь, на какую должность и куда едешь? Я правильно понял? А кто по специальности?

— Да, не знаю. А я врач-хирург, опыт работы уже около двух лет.

— Так, слушай меня очень внимательно. Не знаю, как у вас врачей, но «тёмные делишки» с назначением на должности творятся тут давно. Так и норовят своих «блатных» протолкнуть. Взяточничество процветает вовсю. Скорей всего ты выехал из своей части уже строго на определённое место, не могли они твой ВУС (воинская учетная специальность) менять. Значит, должен получить только такую же должность. Начнут «ухари» тебе «хвоста крутить», мол, нет лечебных должностей, поезжай на имеющуюся (подсунуть могут любую), ты стой на своём крепко. Мы это уже в полку проходили (я в Шинданде служу). Без бумажки с направлением не уходи. Может, придётся и завтра-послезавтра снова приехать. Ничего страшного. Афган подождёт. А вот кадровикам долго тянуть нельзя, их «по башке» настучат за волокиту. Никуда не денутся, выдадут тебе направление. Соглашайся только на равноценную должность. Всё усёк?

— Всё понял. Спасибо, Сергей. Ценная консультация. Я даже не думал, что такое может быть.

— Видать, жизни не знаешь, молодой ещё. Я тоже такой «лопух» был перед Афганом, прямо с училища туда «загремел». Афганистан меня многому научил. Спасибо ему хоть за это.

После обеда вышли на улицу, покурили. Львовский начал рассказывать о своей службе. Невский слушал его, «открыв рот». Оказывается, там идёт настоящая война, что ни день — гибнут люди. Отличившихся награждают, есть уже и Герои Советского Союза. Сам Сергей награждён орденом «Красной Звезды». После этого известия, Александр смотрел на своего нового товарища, как на «живую легенду». Эта услышанная правда оказалась иной. Конечно, ничего этого он не знал. В газетах об этом не писали, по телевизору не показывали.

До штаба округа добрались быстро. Это оказалось рядом, буквально «рукой падать». Посидели на лавочке, покурили. Договорились, что встречаются здесь же через пару часов. В Бюро пропусков пришлось долго ждать. Сергей отправился первым к своим артиллеристам. Ещё через несколько минут получил «добро» и Невский. Поднялся на шестой этаж в Медицинскую службу округа.

В пропуске был указан номер кабинета, нашёл его не сразу. По коридору медицинского отдела сновали многочисленные работники (при погонах и без), они и подсказали старшему лейтенанту, где найти нужную дверь.

«Направленцем» (офицер, решающий кадровые вопросы) медотдела оказался майор медицинской службы Дешёвых Фёдор Степанович. Он долго и придирчиво изучал документы Невского, умудрившись при этом ни разу не посмотреть ему в лицо. При этом он не переставал говорить ни на минуту, рассказывая о высокой миссии интернационалиста, которую с высокой честью должен выполнить старший лейтенант. Он должен быть благодарен за оказанное ему доверие ит.д. и т. п.

Невольно на память пришли слова из классиков о том, что «от постоянного вранья его глаза сошлись на кончике носа». Похоже, здесь наблюдался тот же случай. Майор выложил большую кипу бумаг и с жаром стал показывать их посетителю, убеждая в отсутствии лечебных должностей в Афганистане. Наконец, он прямо предложил Невскому место врачом батальона в одном из гарнизонов страны.

Как здорово, что Невский накануне успел познакомиться с Сергеем Львовским. Только сейчас по достоинству смог оценить ценность его советов.

— Нет, товарищ майор. Мой ВУС — 6401, именно на такую должность я и должен поехать служить.

— Придётся мне ещё поискать. Это не сразу получится. — Дешёвых впервые посмотрел в глаза Невского. В них промелькнула откровенная злоба. Майор кипел негодованием.

— Я не тороплюсь.

— Ладно, придёшь завтра в это же время. Пропуск я закажу. Но ничего не обещаю. Давай отмечу тебе разрешение на выход.

Александр вышел из здания с ощущением гадливости, словно только что наступил на «коровью лепёшку». Чёрт, придётся ещё походить сюда. Но решил стоять на своём до конца.

Присел на условленную скамейку. Ждать Сергея пришлось около получаса. Тот подходил к скамейке, громко ругаясь. Ему тоже придётся ещё раз прийти завтра — не смог решить свои вопросы.

Невский рассказал о своей встрече с офицером медслужбы.

— Вот сука! Я же тебе говорил. Они тут торгуют должностями. Не вздумай ему деньги давать. Гады, окопались тут! Кому война, а кому — мать родна. Ничего, никуда не денется. Получишь свою должность хирурга. Это я тебе говорю! Ну, что, куда пойдём?

— Я здесь ничего не знаю. На твоё усмотрение давай.

— Замётано! Покажу тебе город. Здесь есть, что посмотреть. Я уже не плохо ориентируюсь.

Они гуляли весь вечер. Красивый город! Не хотелось думать о войне, идущей в соседней стране. Неведомыми путями их занесло на железнодорожный вокзал. Бродили среди встречающих и уезжающих, словно сами были из их числа.

Сели на троллейбус 17-го маршрута, от остановки «Площадь Горького» доехали до остановки «Художников». До своей гостиницы дошли пешком. Жара спала, вечер был чуден и тих.

Вторая попытка на следующий день также не явилась последней. Уже знакомый Невскому майор пытался отправить его начальником медицинского пункта полка. Дешёвых уверял, что так и не нашел лечебной должности для хирурга.

Старший лейтенант решил пойти на хитрость. Он уверенно заявил, что знает офицера, которого будет менять, они, мол, обменялись даже письмами. Их замена согласована. И тот ждет его в своей части. Конечно, он рисковал. Но этого было достаточно, чтобы майор изменился в лице. Он оказался достаточно трусоват.

Дешёвых попросил подождать, вышел из кабинета. Вернулся минут через двадцать.

— Нашёл, — буркнул он. — Поедешь на должность ординатора операционно-перевязочного отделения в Медроту Кандагара. Но за документами прибудешь завтра утром. Я пока всё подготовлю. — Его подлая натура не сдавалась. Хотелось хоть так отомстить неуступчивому старлею.

Но это была уже победа. На душе полегчало. Они встретились с Сергеем на «их скамейке». Сергей решил все свои вопросы — после Афганистана ему предстояло ехать служить в Одесский Военный округ. Парень не скрывал своей радости. Но срок отпуска у него заканчивался (специально приехал в Ташкент пораньше), завтра предстояло вылететь в Шинданд. По крайней мере, завтра надо прибыть на Пересыльный пункт и отметить там свой отпускной билет. А там, как получится — борт может задержаться ещё на день-два. Это уже не зависело от отпускника.

Впереди предстоял ещё целый вечер. Опять гуляли по городу, прощались с мирной жизнью. Остановились у кинотеатра. Афиша фильма заинтересовала. Решили сходить. Это был новый фильм с Ириной Муравьёвой в главной роли «Карнавал». Они не жалели, что потратили столько времени на просмотр. Фильм очень понравился. Так сыграть могла только Большая актриса.

Сергей обещал, что завтра дождётся возвращения Невского из Медицинской службы, и они вместе поедут на Пересыльный пункт. Александр хотел сам проводить своего нового друга.

Итак, только на третий «заход» старший лейтенант получил свои долгожданные документы. Майор Дешёвых выдал ему «Предписание» буквально за две минуты. Он опять ни разу не посмотрел на Невского.

Но это ни мало не беспокоило. Главное, он определился со своей будущей службой. Правда, впереди его ждала полная неизвестность.

Александр решил поехать на Пересыльный пункт вместе с Сергеем, прихватив сразу свои вещи. Их можно там сдать в камеру хранения. Там же можно и ночевать. Срок его отправки в Кабул был обозначен следующим днём — 19 июня.

Не хотелось расставаться с Сергеем. Удивительно. Знаешь человека три дня, но «прикипел» к нему всей душой. Наверное, это именно то, что называют «знаковой встречей». Не будь советов Львовского, трудно сказать, чем бы закончилась «дуэль» с майором Дешёвых.

Серёга написал адрес своей полевой почты, просил черкнуть письмо с нового места службы. Невский кивнул головой — сделаю!

Пересыльный пункт оказался отдельным «мини государством». Жизнь здесь кипела и клокотала по своим законам. Многие откровенно «отрывались по полной» — им предстояло ехать в воюющую страну, поэтому алкоголь здесь «лился рекой». Впрочем, этих людей можно было понять. Кто-то заливал вином свой страх, а кто-то старался напиться «впрок», ведь на территории Афганистана официально действовал «сухой закон», да и при желании найти спиртное там будет проблематично.

Сергей отметил свой «Отпускной билет». Оказалось, что его самолёт будет через пару часов. Они крепко обнялись на прощание. Львовский, подхватив свой не большой чемодан, отправился на таможенный досмотр. Очень скоро Невский потерял его из виду — плотная вереница военных заслонила нового друга…

Весь остаток дня и вечер старший лейтенант гулял по полюбившемуся городу, смотрел телевизор в своём номере гостиницы. Там же он решил и заночевать. После увиденного спать на Пересыльном пункте расхотелось.

Ранним утром расплатился с гостиницей и налегке поехал уже знакомым маршрутом на трамвае 3-го маршрута. На «Пересылке» его занесли в «Книгу учета», поставили штамп и дату прибытия на «Предписание». Теперь Невский уже не принадлежал себе. Он становился воином-интернационалистом и отправлялся в «дружественное соседнее государство» выполнять свой воинский долг.

Самолёт на Кабул должен был вылететь буквально вот-вот. Забрал вещи из камеры хранения и поспешил на досмотр багажа.

Прямо перед ним в очереди стоял разбитной старший лейтенант с общевойсковыми эмблемами на погонах. От нетерпения он даже пританцовывал, поторапливая стоящего перед ним капитана. Так человек рвался вернуться из отпуска в Афганистан. О чём он и сообщил всем стоящим рядом.

Наконец, парень с трудом водрузил перед пожилым таможенником со строгим сквозь очки взглядом свою большую сумку. В ней среди прочих вещей оказались три трёхлитровых стеклянных банки.

— Что здесь? — С изумлением спросил работник, показывая на розовый раствор с плавающими вишенками.

— Это бабушкин компот, — широко улыбаясь, сообщил старший лейтенант. Потом добавил. — Хочу друзей побаловать домашними заготовками.

Таможенник взял банку, потряс её на весу, поставил. Попросил сказать, где проводил офицер отпуск, а когда узнал, что на Западной Украине, то вновь потряс задумчиво банку. Потом достал из кармана складной ножик, проделал в металлических крышках всех трёх банок маленькие отверстия, вылил на стол из каждой банки небольшие лужицы. Чиркнул зажигалкой. Все три лужицы загорелись голубым огнём.

— Не плохо, молодой человек! Только какой нормальный офицер повезёт через всю страну такие тяжеленные банки с компотом. Забирайте свой спирт и возвращайтесь обратно или оставляйте их здесь и проходите.

Невский смотрел на всё это «во все глаза». Вот это профессионализм! Такого «на мякине не проведёшь».

Офицер, чертыхаясь, переложил свои банки в сумку и вернулся в зал ожидания. Вскоре послышался его громкий возглас:

— Мужики! Кто хочет выпить?

Очередь после Невского заметно поредела.

Сам Александр с трудом поставил чемодан на стол перед таможенником.

— Первый раз едете? — спросил он, устало, взглянув на офицера.

— Да.

— Водки сколько везёте?

— Две бутылки.

— Проходите. Не надо ничего открывать.

Старший лейтенант был даже разочарован. Впрочем, у него не было ничего запрещённого для вывоза.

Спустя менее часа из аэропорта Тузель огромный самолёт ИЛ-76 поднялся в воздух. Он взял курс на юг. Никто из пассажиров больше не разговаривал и не шутил. Все погрузились в свои мысли. Кроме людей этим бортом перебрасывалась большая партия грузов.

Невский незаметно для себя задремал под ровный гул мощных двигателей. Проснулся лишь во время посадки. Сосед подполковник тряс его за плечо и приговаривал: «Просыпайся-просыпайся. Так всю службу проспишь». Он улыбнулся и добавил: «Кабул».

По меркам советским, они прилетели ещё утром. Хотя здесь город просыпался гораздо раньше. Он уже бурлил и жил своей жизнью…

Глава 3

Февраль 1984 г.

Утро вступало в свои права. Все чаще по коридору раздавались торопливые шаги. Рабочий день начался. В палату один за другим вбегали люди в белых халатах, выполнив свою работу, также стремительно выбегали. Брались анализы крови, всевозможные посевы, выполнялись многочисленные процедуры. Медики исправно делали свою работу.

Невскому досталось больше всех — как-никак он был новичком. Лечащий врач представился, как майор Изюров Виктор Семёнович. Он задал массу уточняющих вопросов, осматривал-ощупывал. Тут же пригласил перевязочную сестру, сменил все повязки. Невский даже повеселел — понял, что попал в надёжные руки. Врач ему понравился. В довершение всего он выполнил просьбу раненого офицера — сам быстро перенес прикроватную тумбочку на другую сторону кровати. Тут и завтрак принесли. Поставили тарелку и стакан в «удобном» месте.

Офицер смог сам, без помощи кого-либо поесть. Завтрак придал сил и, не смотря на усилившуюся боль, настроение поднялось. «Мы ещё поживём!»

Сергею Сомикову вставили питательный зонд через нос, влили в него белковые растворы. Он непрерывно ругался и клял свою судьбу. После такой «экзекуции» потребовал себе дополнительный обезболивающий укол. Но ему было отказано — впереди ещё предстояла перевязка…

Странно, но Александр уже привык к непрерывным стонам обожжённого офицера. Это даже не отвлекало от дум. Вскоре его привлек совершенно другой звук. Точно комар пищал в изголовье его кровати. Смог изловчиться и повернуть голову вверх. На спинке висели небольшие наушники. Путем громадных усилий дотянулся до них, приложил к ушам.

Чудо! Сразу полилась красивая мелодия. Её сменила песня. Потом голос поздравил неведомого раненого лейтенанта Назметдинова Сергея с сегодняшнем днём рождения. А, по просьбе именинника, для него звучит песня в исполнении Александра Градского «Жил-был я». Это было госпитальное радио. Вот это здорово! Невский весь превратился в слух. С юности любил эту песню. Ему положительно нравился этот госпиталь!

Прослушал всю передачу. К сожалению, это продолжалось всего часа полтора. Правда, вечером было ещё два часа вещания из местной радиорубки. Кроме Невского никто больше не слушал радио, хотя наушники висели на всех спинках кроватей. Впрочем, это дело каждого.

Днё м вся палата переживала за обожжённого старшего лейтенанта — тому делали перевязку. Его крик разносился далеко за пределы этой комнаты. Даже капитан Копейкин надолго замолчал, прекратив разговоры с самим собой.

Сердце Невского просто обливалось кровью от сопереживания к страдающему товарищу по несчастью. Сколько же мук должен вынести этот офицер?!

Перевязка закончилась. Парень получил свой обезболивающий укол. Почти сразу он и замолк, уснув в полном изнеможении.

Дни потекли, похожие друг на друга. Уколы, перевязки, снова уколы. Старался не пропускать утренние и вечерние трансляции по местному радио. Наушники стали его «любимой игрушкой».

Другим важным занятием для Невского стали «уроки письма». Учился писать левой рукой. Вот это было мучение! Похлещи, чем при перевязках… Всё необходимое было под рукой: бумага, ручки, конверты. Это хранилось под подушкой в его офицерской сумке. Там же находились туалетные принадлежности, электробритва. За их палатой был закреплён один выздоравливающий солдатик. Он и помогал раненым офицерам умываться, бриться и т. д. В этом отношении Александру повезло — прямо у его кровати находилась розетка. Помощнику оставалось лишь воткнуть вилку.

Каждый день, наблюдая себя в маленькое зеркальце при бритье, видел изменения на лице — черты всё более заострялись. Да, ранение никого не красит.

Однажды солдат-помощник застал его за написанием каракулей левой рукой. Взялся помочь с письмом. Невский просто обрадовался. Давно пора отослать домой хоть короткое послание. Сам уже тоже «сто лет» не получал вестей из дома.

Солдат с трудно произносимым именем и почти не произносимой фамилией — Ооржак Хунаштаароол (оказался тувинцем из столицы автономной республики Кызыл) — старательно взялся за написание. Попутно рассказал о своей жизни. До армии успел поработать охотником в заготконторе. В Афганистане прослужил более года на должности снайпера. Имеет в «своем активе» около десятка «зарубок» — столько положил духов. Награждён медалью «За отвагу». Сам получил ранение по глупости — слишком «вяло» перебегал дорогу во время обстрела, вот и прострелили ему правое бедро, но уже идёт на поправку. Главное, что кость не была задета. А друзья по службе зовут его просто Олежек. Фамилию даже командир запомнить не может, тоже зовёт Олегом.

Невский стал быстро диктовать текст письма: «Здравствуйте, дорогие мои Наташа и Леночка! Опять по моей просьбе за меня пишет добрый человек — попросил выздоравливающего солдата. Я уже сообщал, что по неосторожности сломал пару пальцев на правой кисти, был наложен гипс. Сам ещё не научился писать левой рукой, но начал осваивать эту премудрость, надеюсь, скоро сам напишу».

— Погодите-погодите, товарищ старший лейтенант! Я ведь не успеваю за вами. Я не очень хорошо по-русски пишу.

— Что успел написать?

— Только «Здравствуйте, дорогие мои…»

Он протянул листочек к глазам офицера. Было от чего прийти в ужас: только в слове «здравствуйте» парень сделал шесть ошибок (?!).

— Да-а-а, — протянул офицер. — Как же ты в школе учился? Вроде говорил, что в столице республики живёшь.

— У нас все так говорят. Республика маленькая. Мало кто знает, где она даже на карте. Вот и говорим про самый большой город. А я жил в небольшом населённом пункте Сарыг — Сеп, это тоже, как и столица, прямо на реке Малый Енисей, или, как у нас называют Ко-Хем. Ох, и красивые места! А учителей в школе не хватало. Многих предметов совсем не было. Вот и русский язык часто не кому было вести.

— Дела-а-а, — снова протянул Невский. — Как же ты собрался мне помогать? Ну, ладно. Основную мысль надо написать, что я теперь лежу в Кабуле. Чтобы не волновались. А в Кабул, мол, перевели с такой пустяковой травмой, так как в Кандагаре всё переполнено, да и специалисты здесь по крупнее. А мне, как хирургу, надо хорошо руку вылечить, правая ведь. Всё понял?

Олежек кивнул головой и старательно продолжил писать. Он даже высовывал кончик языка от усердия. Минут через тридцать несколько предложений были написаны. Невский пробежал текст глазами, стараясь не замечать ужасное количество ошибок. Но смысл был передан правильно. Это главное.

— Теперь осталось конверт подписать. Но я боюсь, что ты с адресом напортачишь, уйдёт в другой город. Шучу, конечно, но надо здесь очень правильно написать.

— А, давай, я подпишу. — С соседней кровати предложил сосед Невского. — Хоть одной ноги у меня нет, зато обе руки на месте. Конверт, действительно, надо точно и разборчиво подписывать. Меня зовут Николай.

Он приветливо кивнул. Солдатик с радостью передал ему конверт. Невский поблагодарил и продиктовал домашний адрес своей семьи. Обратный адрес Красько записал по памяти.

Первое письмо из Кабула было в тот же вечер отправлено.

На следующее утро случилось радостное событие — Невского приехали навестить товарищи из Кандагарской Медроты, завалив его фруктами. Это были медсёстры Пичугова Тоня и Москаленко Светлана (они приехали за покупками), а вместе с ними забежал и прапорщик Александр Тамару. Он сопровождал из Кандагара большую «партию» груза «двести»: как фельдшер Приёмного отделения часто теперь исполнял эту скорбную миссию. Погибших передавал для дальнейшей переправки в Союз.

Девчата посидели не долго — торопились по магазинам, обещали вечером ещё зайти (слово сдержали). Саша просидел у постели раненого друга более часа. Он же привёз и три письма от жены Невского. Радость была огромная!

Александр решил ещё «поэксплуатировать» тёзку — с его помощью заготовил «впрок» пару писем жене и маме, оставалось только поставить число, конверты тоже были подписаны.

Как не оттягивали друзья момент расставания — он всё же наступил. Каждый понимал, что это может быть встречей последней. Обещали переписываться и не забывать друг друга.

/ Эта переписка продолжалась потом несколько лет/

В последующие несколько дней Невский перенёс одну за другой три операции, включая пересадку кожи. Всё бы ничего, но теперь к имеющимся болевым ранам добавилась ещё одна — на здоровом бедре. Огромный пласт кожи был пересажен на новое место. Теперь малейшая попытка повернуться вызывала сильные боли. Приходилось лежать «не шелохнувшись».

Но спасали радиопередачи. Теперь всё чаще звучала новая песня Владимира Мигули «Трава у дома» в исполнении группы «Земляне». Песня не просто полюбилась, она глубоко запала в душу. Хотелось слушать её снова и снова. И, словно, угадывая желания старшего лейтенанта, эту песню «крутили» ежедневно. Даже стали сниться эти сюжеты песни. Так хотелось вновь полежать на такой же зелёной и густой траве.

А в сон «опрокидывался» после каждого «розового укола». Похоже, в этом госпитале не жалели никому такого сильного наркотика. Иногда в голове Невского даже всплывала тревожная мысль — как бы не стать наркоманом. Но сам же гнал прочь эту назойливую мысль. Все его соседи по палате также с удовольствием «одевали розовые очки». У них даже часто возникал своеобразный диалог:

— Мужики, я «поплыл», догоняйте, — говорил кто-нибудь, получив порцию лекарства.

— Не боись, сейчас тебя догоним, — отвечал другой, подставляя руку под укол сестрички.

Первые десять дней пролетели не заметно. За это время Невский успел даже вкратце познакомиться с историей жизни и ранения каждого в палате.

В краткие минуты «затишья», когда боль отступала под натиском лекарства, а сон ещё не наступил, Сергей Сомиков рассказывал понемногу свою историю. Выяснилось, что родом он из Горького, один сын у матери, вырастила его без отца. Поступил после школы в медицинский институт, потом, чтобы легче было матери, после четвёртого курса перевёлся на Военно-Медицинский Факультет в этом же городе. И то верно, слушатели факультета получали гораздо больше студентов, их одевали в форму. Получая почти сотню ежемесячно, Сергей ещё помогал своей матери деньгами.

По окончанию учебы молодой лейтенант успел послужить начальником медицинского пункта полка в одном из гарнизонов Поволжья, получил следующее звание в срок. Жениться так и не успел, о чем сейчас не жалеет — как бы с ним теперь жена помучилась. В Афганистане служил уже второй год на должности врача отдельного батальона в Шинданде. И вот в начале этого февраля случилась такая беда — вывозил раненых с рейда на «таблетке» (медицинский гусеничный транспортёр), когда сам был атакован, транспортёр загорелся, все раненые сгорели заживо, а сам офицер получил такие обширные ожоги. Думали, что и он погиб, но Сергей пошевелился — это и определило его судьбу. Срочно переправили его в Кабул, где и «продолжает ежедневно-еженочно мучаться…»

Потерявший зрение капитан Пётр Копейкин по-прежнему на контакт не шёл, на вопросы не отвечал. Лишь продолжал разговаривать только с собой. Но из краткой информации от сестричек Ивановой Снежанны и Безматерных Нонны узнали и о нём. До Афганистана служил в Киевском округе, опытный хирург. Теперь в Киеве живёт его жена и сын пяти лет. В Джелалабадской Медроте прослужил только полгода. Подорвался на санитарном УАЗике недалеко от расположения военного городка. Водитель погиб, а офицер остался в живых, но осколками получил ранение в ноги и в голову, потерял оба глаза. Здесь в Кабуле лежит уже две недели. На второй или третий день после госпитализации перестал реагировать на вопросы. Специалисты надеются, что это пройдёт, видимо, это реакция на перенесённую травму.

История младшего сержанта Юры Пшенко была более чем скромна. Он выдал скупую информацию. Родителей нет, вырос в детском доме в одном из городков Белоруссии. Закончил восемь классов, поработал на заводе. Призван в армию. Закончил учебку, получил специальность санитарного инструктора. Здесь, в Афгане ровно год. Ранение получил в первый день рейда 26 января, когда стояли ротой на боевом охранении при прохождении всей остальной боевой колонны. «Словил животом» очередь из пулемёта, жаль, что снял бронежилет — решил переодеться, тут и обстрел начался.

Чаще всех и больше всех Невский теперь общался со своим ближайшим соседом по кроватям. С капитаном Красько у них оказалось много общего. Он родом из Кемерово, там закончил школу, там же проучился первые четыре года в медицинском институте. Потом перевелся в Томск на Военно-Медицинский Факультет, который закончил на три года раньше Невского. У них был даже общий «классный папа» (ответственный за взвод офицер), учился также в первом взводе. Он женился, как и Невский, на «томичке» в конце шестого курса. Теперь у него сын семи лет и дочь пяти лет. До Афганистана успел поработать два года хирургом в медсанбате. А здесь попал служить хирургом в Отдельную Медроту в Газни. В тот гарнизон переехал бывший ведущий хирург и начальник Невского капитан Александр Голущенко. Правда, там он стал начальником медслужбы полка, зато получил заветное звание майор. Красько хорошо знал Голущенко, они даже сдружились. Теперь Александр и Николай часто вспоминали общего знакомого. Срок службы в Афгане у Красько почти закончился, оставался какой-то месяц всего.

Но на этом сходство не закончилось. Николай тоже получил ранение в рейде при следовании в колонне. Очередь из крупнокалиберного пулемёта пробила кабину машины и раздробило правое бедро. Спасти ногу не удалось. Ампутация была проведена на уровне середины бедра. В этот госпиталь капитана перевезли через пару дней после ранения. Теперь его в ближайшее время ждёт отправка в Ташкент. Своей жене, которая живёт с детьми у его родителей в Кемерово, пока о ранении не писал. Но придётся.

Никто в палате, кроме Красько, даже не строил планов на будущее. Оно казалось призрачным. Лишь оптимист Николай твёрдо верил — продолжит службу в армии, а работу хирурга не оставит.

Была у Николая Красько ещё одна страсть всей его жизни, о которой он мог говорить часами. Это охота. Здесь их «пути» с Невским разошлись — на охоте тот никогда не был, но очень любил рыбалку.

Теперь при каждом удобном случае капитан вспоминал свои «охотничьи истории». Его с интересом слушал не только сосед Александр, но даже обожжённый Сергей прекращал стонать, а Юрка переставал материть вполголоса всех и вся, заслушиваясь рассказами «советского барона Мюнхгаузена». Как известно, охотники по праву считаются одними из лучших рассказчиков. Ну, а «не приврать — красиво не рассказать».

Однако Николай был не просто охотником, он прекрасно знал рецепты приготовления блюд из птицы, сам много и с увлечением готовил. Вот повезло его жене! Муж был «настоящее золото».

Сёстры и врачи часто могли слышать тоже его «полезные советы», работая с пациентами в палате.

— Мало, кто знает, как правильно разделывать и готовить добычу. — Говорил, например, капитан, обращаясь к Невскому, но при этом повышал голос для всех находящихся в палате. — Птицу легко ощипать, если её предварительно положить в воду, содержащую немного питьевой соды, или погрузить на 1–2 мин в горячую воду (до 75 градусов). А гуся ощипывают сухим, не ошпаривая кипятком, Мясо ошпаренного гуся меняет свой вкус. Чтобы мясо птицы получилось нежным, прежде чем готовить, его снаружи и внутри надо протереть разрезанным лимоном. А при варке бульона из птицы её опускают только в холодную воду.

— Ну, Коля, за тобой надо постоянно записывать. Я не плохо готовлю, но этого ничего не знала. — Перевязочная сестра Нонна заканчивала менять повязку на животе Юрия, широко улыбнулась рассказчику. — Хоть не уходи из вашей палаты.

— Вот, Нонночка, и заглядывай к нам почаще, приходи чаёк попить. Мы тут все смирные, не кусаемся. А тебя надо в рамочку вставить и любоваться на такую красоту.

— Ага. Ещё скажи раздеть до нага, — девушка довольно рассмеялась.

— Мужики, заметьте, это не я предложил. Но мы не против. Так ведь?

Невский даже прыснул. Такой «трёп» явно повышал настроение, да и боль меньше беспокоила.

— Ладно, охотник, рассказывай дальше. — Сестра перешла к молчавшему капитану Копейкину. Начала осторожно разбинтовывать его голову. — Он так и не говорит с вами?

— Молчит наш Петруша. Молчит, как партизан. Пока только один для него собеседник — это он сам. Но ничего, мы его своей болтовнёй «достанем», он и попросит нас заткнуться. Это и будет его чудесное исцеление. Итак, я продолжаю учить поварскому искусству. Если при жарении в духовом шкафу тушка птицы или дичи сильно подрумянится, но внутри ещё не готова, прикройте её сверху влажной пергаментной бумагой. Слышь, Нонна, для тебя ведь рассказываю. Сготовишь для раненых героев на досуге. При приготовлении отварной птицы ко второму блюду её можно закладывать в горячую воду. В этом случае отвар будет хуже, но мясо птицы — сочнее и вкуснее.

— Всё поняла, сготовлю. Только вы сначала мне подстрелите такую птичку. А почему ты только про птиц рассказываешь? Ты никого больше на охоте разве не стрелял?

— Стрелял, конечно, и зайцев, и кабанов, и оленей, и медведей. Всё было. Но я в другой раз расскажу, как готовить такую добычу. Вижу, ко мне уже подбираешься, будешь мучить своими нежными ручками, раны мои тревожить. Посему я умолкаю.

Несколько минут в палате было тихо. Внезапный возглас Петра заставил Невского даже вздрогнуть.

— А помнишь, как говорил твой друг детства Виталька: «Тебе холесо и мне холесо». Он не выговаривал некоторые буквы, поэтому так звучало слово «хорошо». А лопату он называл «копата». Мы так любили с ним зайти в поле ржи и лежать, раскинув руки, смотреть в небо, слушать звуки кузнечиков, шмелей, пчёл. А среди колосьев росли тут и там васильки. Как я обожал и до сих пор люблю этот цветок. Он вроде бы и сорняк, но такой красивый. — Капитан помолчал. Потом продолжил. — Конечно, я всё это помню. Самым большим чудом для меня было, когда я увидел этот цветок здесь, в Афганистане. Помнишь, я нашёл его недалеко от женского модуля, где жили наши «джелалабадушки». Как он там оказался?! Может, кто-нибудь из девчат посадил семена, но вырос только один цветок. Я тогда долго стоял ошарашенный. Потом сделал даже навес для василька, чтобы безжалостное солнце не сожгло его. Всё-таки, он цветок севера. Потом я почти каждый день ходил и поливал своего любимца. На моё счастье он долго радовал меня, напоминал о доме. А если снова вырастет такой цветок, то кто будет заботиться о нём?! Пропадёт ведь!

Послышались сдерживаемые рыдания. Нонна бросилась к офицеру, стала гладить его по голове, приговаривая: «Успокойся-успокойся, Петя! Присмотрят за твоим цветочком. Не пропадёт василёк».

Наверное, это помогло, раненый перестал рыдать. Спустя некоторое время, когда Нонна перевязывала уже Невского, Копейкин продолжил говорить:

— Ты помнишь, как называется брага в Джелалабаде? Правильно, кава, кавка. Кто как назовёт. Ох, и выручала она нас. Хоть мы и медики, но спирт тоже приходилось экономить. Мне позарез надо было её раздобыть на свой день рождения. Пошёл к своим друзьям сапёрам. Славную они готовили кавку. Огромная 200-литровая бочка была этого зелья. Отлили они мне в большой 5-литровый солдатский термос. Не отпустили без пробы. Пили мы тогда «За содружество войск», за мой день рождения. Ох, и крепкая оказалась! С трудом дотащил я тогда этот термос до своей Медроты. Развезло. Жуть! Но с коллегами продолжили гулять. Славный это был день рождения. Но, словно, в другой уже жизни.

Капитан умолк. Молчали и все в палате. Все хотели верить, что офицер сможет всё-таки «вернуться к ним».

В палату стремительно вошёл Борис Владимирович, прикомандированный подполковник из Ленинграда.

— Привет, Саша. Уже закончили тебя перевязывать? Хорошо. Я распорядился сейчас перенести к вам на носилках в палату раненого офицера. Он совсем упал духом после ампутации обеих ног. Надо вернуть ему желание жить. Он уже пытался выброситься из окна. Помоги ему. Он из твоей Кандагарской Бригады, капитан, командир одной из рот. Возможно, вы и знакомы. Тоже Александр. Пусть он пару часиков у вас побудет. Поговори с ним по душам. Успокой, как можешь. Добро?

— Хорошо, я готов.

Но это было тяжёлое «задание». Самого бы Невского кто-нибудь успокоил…

Глава 4

Июнь1982 г.

Многие прилетевшие выползали из самолёта с «квадратными глазами», качались, словно пьяные. Для Невского, правда, этот полёт пролетел не заметно — из примерно двух часов полётного времени он умудрился большую часть времени проспать. Но последние шесть-семь минут, когда ИЛ-76 («Горбатый») проваливался вниз, все почувствовали себя в невесомости. Желудок подкатывал к горлу, а глаза закатывались, руки невозможно было оторвать от колен. Они весили по сотне килограммов.

Подполковник сосед смертельно побледнел, смотрел на Невского расширившимися глазами. Наконец, колёса коснулись бетонной полосы. Самолёт плавно заскользил по дорожке.

— Ну, вот мы и дома! Мой отпуск закончился. А ты первый раз в Афгане?

Невский кивнул, сглатывая горькую слюну. Подхватив свои вещи, вместе вышли из салона.

Трудно было, стоя на взлётной полосе, оценивать красоты столицы. Но жара почувствовалась сразу. Лицо опалило, словно из открытой духовки. Как по команде выходящие из самолёта отходили в сторонку, останавливались и закуривали. Многие крутили головами на «360 градусов». «Ограниченный контингент» пополнился новыми силами.

Никто их не встречал. Каждый был предоставлен сам себе. Подполковник посоветовал Невскому двигать на Пересыльный пункт, сам он тоже туда идёт. Ему ещё предстоит перелёт до Джелалабада. Но, по словам нового знакомого, все пути в любом случае ведут на «Пересылку». Старший лейтенант был рад попутчику. Впрочем, многие тоже потянулись за ними.

Пересыльный пункт… Если в Ташкенте это было «мини государство», то в Кабуле — уже громадная империя. У этой империи были свои законы, свои правители и рабы. «Пересылка» ежедневно перемалывала сотни и сотни человеческих судеб, определяя, порой, кому жить, а кому умереть. То тут, то там мелькали «деловые люди» неопределённого возраста и звания, которые строили группы офицеров, включая подполковников и полковников (не говоря уж о гражданских) в колонны, уводили их в разных направлениях. Так и казалось, что вот-вот прозвучит команда: «Запевай!» И ведь, запели бы, наверное. Вновь прибывшие ощущали себя маленькими песчинками на «теле «Пересылки», они ничего не знали, они волновались за свою судьбу. И только «распорядители» чувствовали себя, как рыба в воде.

Невскому повезло: он избежал этой участи «колонного передвижения». Вдвоём с подполковником, который назвался Палько Леонидом Львовичем, политработником из Бригады Джелалабада, они прошли к дежурному по Пересыльному пункту, отметили своё прибытие, получили «добро» на размещение, записали даже их номер палатки в журнал. Младший сержант проводил их в офицерскую палатку, коих был целый большой палаточный городок. Места выбрали рядом. Рулоны матрасов и грязные подушки лежали тут же. Можно было получить постельное бельё, но Леонид Львович отсоветовал это делать — запросто можно было подцепить вшей. Лучше уж так полежать на голых матрасах, а подушку предложил укрыть любой своей чистой вещью. Сам он достал полотенце из сумки, укрыл «грязный бесформенный комочек». Невский сделал также.

Полчасика полежали, отдыхая и привыкая к жаре. Подполковник оказался словоохотливым. Рассказал о своей службе в тропическом Джелалабаде, об обезьянах и пальмах, о бананах и апельсиновых рощах. Невский слушал его с большим интересом.

Палько ушёл на часок-другой «прозондировать почву» на счёт рейса до своего «тропического уголка». Невскому же он посоветовал «не рыпаться», а ждать кадровика, тот сам должен объявиться. Главное, что старший лейтенант уже записался в учётный документ, отметил своё прибытие. Александр так и сделал.

Возможно, этот совет уберёг его от новых сюрпризов и «потрясений». На соседних кроватях лежали-сидели офицеры, прапорщики, одетые в самую разнообразную форму. Впрочем, «бывалых афганцев» можно было узнать даже не по форме, а по уверенному взгляду. Об Афгане они знали всё, многие прошли через немыслимые испытания, кое-кто успел повидать близко смерть. Иное дело новички, которые бессмысленно смотрели по сторонам, слушали рассказы «бывалых» буквально «разинув рты». Были бы слушатели, а рассказчики найдутся.

Вскоре Невский стал невольно вслушиваться в эти рассказы. «Самое страшное, мужики, на войне — везти домой погибшего, так называемый «груз двести». Особенно, если он из одного с тобой города. Собственно, с этим «грузом» я и летал сейчас на Вологодчину. Жуткое, признаюсь, дело. Мы были с этим солдатом земляки. Дома почти рядом. Чего я насмотрелся и наслушался — не передать. Первые два часа встречи исполнял роль виноватого во всех грехах, за что мне и набили морду. Да я и не сопротивлялся, понимал родственников. Цинк вскрывать было нельзя, да там, собственно, и показывать было нечего. Кстати, таких случаев у вас самих много будет…»

После краткой тишины уже из другого угла послышалось. «А нашего вот прапорщика домой отвезли после ранения. Обе ноги ему оторвало и правую руку. Когда он медицинскую комиссию на инвалидность проходил, то ему вторую группу дали. Сказали, что для первой нога должна быть оторвана на четыре сантиметра больше. А одного офицера чуть под суд не отдали за то, что он заступился за родителей, у которых парень под Кандагаром погиб. С них стали брать налог за бездетность. Спасибо, военком-«афганец» заступился».

Повисло тягостное молчание. Но вновь оно было нарушено очередной жуткой историей. «Я тоже в прошлом году возил на родину погибшего солдата. Мать того солдата в итоге оказалась в психушке. Сперва на следующее утро после похорон её кто-то случайно нашёл на могиле сына. Она стала скорбной умом, то есть рассудок её помутился, и она лежала прямо на холмике под одеялом, а под головой — подушка. Конец роду их. Детей у неё больше не было».

Теперь молчание воцарилось надолго. Говорить было не о чем. Каждый думал о своём.

Вернулся подполковник Палько. Его рейс будет только завтра. Нет ничего и на Кандагар — специально для Невского поинтересовался. Вместе отправились на обед. Это было неподалёку в похожей палатке. Желающих было не много. Получили на раздаче тарелки с горячими щами и бесформенной белой массой с рыбными консервами под томатным соусом, стакан компота. Ещё заранее Леонид Львович предупредил, что здесь всё выдаётся бесплатно («настоящий коммунизм!»), поэтому Александр не насмешил никого, как подобный же новичок — старший лейтенант, который долго искал, кому же отдать свои кровные деньги за такой «чудный и «вкусный» обед».

Щи были очень горячие, поэтому на такой жаре просто не «лезли» в горло. Бесформенная белая масса оказалась сухой картошкой, разведённой водой. В жизни не пробовал ничего хуже! Зато рыбные консервы («красную рыбу») поел со вкусом — не успела ещё надоесть.

После обеда лежали с новым знакомым на соседних кроватях, читали книги. Хорошо, что Невский захватил с собой из дома несколько «Роман-газет».

А вечером после ужина в быстро сгущающихся сумерках прямо под открытым небом смотрели кино. Старый советский фильм о войне. Впрочем, был важен сам процесс. В тысячах километрах от дома, под незнакомым небом с диковинным размещением звёзд, смотреть фильм о борьбе белорусских партизан с фашистскими захватчиками. Это ли не чудо!

Утром после завтрака (всё та же «красная рыба» с сухой картошкой) подполковник Палько отправился на свой самолёт. Невский проводил его до забора с колючей проволокой. Без посадочного талона часовой никого не пропускал. Больше они никогда не виделись с Леонидом Львовичем, но был благодарен судьбе, что свела их вместе. Как-никак, свои «первые шаги» в чужой стране сделал с его подсказками. Дальше было уже проще.

Появились новые знакомые. Кровать Палько пока никто не занял, но с другой стороны оказался старший лейтенант Спесивцев Евгений, с которым прилетел одним бортом. Теперь вместе ходили с ним в столовую. Парень как-то стремительно «опускался»: престал бриться, умываться по утрам, практически перестал разговаривать, по целым дням лежал и смотрел в потолок палатки. Он тоже первый раз прилетел в Афган, но был в очень подавленном настроении. Ни разу не удалось его вытащить вечером на просмотр кинофильмов.

Минуло ещё три дня после отъезда подполковника, а за Невским так никто и не приходил. Сам он забегал каждое утро к дежурному, справлялся о своей судьбе. Но там каждый раз лениво пожимали плечами. Похоже, что будущая служба старшего лейтенанта была им глубоко «до фонаря».

Все дни читал напролёт, даже выходил из палатки, раздевался до пояса и подставлял малозагорелую спину под щедрое афганское солнце. Читал и стоя, и сидя на табуретке, поставив обе ступни на перекладину. Однажды даже произошёл забавный случай. Невский сидел в своей полюбившейся позе и читал очередную «Роман-газету», из палатки вышел хмурый Женя Спесивцев, буркнул что-то и отошёл за спину Александра. Прошли не более пяти минут, как табуретка доктора подпрыгнула на месте и отскочила в сторону. Подумалось, что это Женька зачем-то пнул её, сердито обернулся. Но новый товарищ стоял от него метрах в пяти и со страхом смотрел на Невского. Быстро вскочил с табуретки и почувствовал даже через подошву ботинок «гул и дрожь земли». Это было землетрясение. А из палатки уже выбегали перепуганные обитатели. До глубокой ночи потом только и говорили об этом случае. Впрочем, в палатках никому ничего и не грозило. Иное дело в городе — было серьёзно повреждено множество зданий.

За несколько дней солнечных ванн, кожа Невского даже хорошо «подрумянилась». Теперь он, если и не сровнялся с «афганцами», то не выглядел уже «белой вороной». Начал уже привыкать к роли «ожидающего», находя в этом даже плюсы: читай, загорай, смотри кино. «Райская жизнь».

Утром его сильно удивил Женька Спесивцев. Старший лейтенант даже в сумраке палатки светился счастьем. Он взял ничего не понимающего Невского за руку и вывел его из палатки.

— Смотри на меня, — ликуя, воскликнул Евгений.

— А что я должен увидеть? — Спросил Александр и тут же ужаснулся. — Боже, ты весь пожелтел! У тебя совершенно жёлтые белки глаз.

— Вот! Я же и говорю.

— А чего ты так радуешься? Это же беда.

— Дурак ты, доктор, раз не понимаешь. Теперь меня отправят на лечение в Союз, и я уеду из этого «долбаного Афгана». Глядишь, не вернусь сюда больше. Сработало!! Зря что ли я пил мочу желтушника ещё перед отправкой. Я уже начал волноваться. Ура, я поеду домой! Хочешь, дам тебе тоже такой шанс?

Невский даже шарахнулся от него:

— Сука ты, старлей! Я думал ты нормальный парень, а ты…

— Придурок, вот и служи здесь, калечь своё здоровье. А-то и убить могут. А я ещё поживу.

Но Невский его больше не слушал, ушёл в палатку. Через час постель Спесивцева опустела.

Неприятное ощущение от этого разговора оставалось до самого обеда. А после обеда в палатке появился повод выпить. Капитан-танкист накануне выписался из госпиталя Кабула, где лечился после боевого ранения в грудь. Ожидал отправку в Кундуз. Утром его вызвали в штаб армии, где и вручили орден «Красной Звезды». Орденоносец был счастлив — «Награда нашла героя».

Наряду с несколькими другими офицерами, Невский тоже получил приглашение в «узкий круг». Закуски было не много, зато водка была настоящей, из Союза. Её капитан купил прямо здесь, на «Пересылке» у «шустрых сержантов».

Орден «обмыли», как положено. Поздравили танкиста. Начались разговоры «по душам». Невский оказался единственным новичком в Афганистане. Все остальные уже успели понюхать пороху. Рассказы сыпались друг за другом, учили-просвещали доктора.

— Давайте ещё лучше выпьем, ибо красные глаза не желтеют, то бишь желтухи не будет, — прервал рассказы седоусый майор. — Я видел тут одного несчастного. Уже пожелтел, а послужить в Афгане даже не успел. Бедняга.

Невский не стал им ничего говорить об этом «несчастном». Бог ему судья.

— Док, ты знаешь, как здесь говорят о разных местах службы? — Старший лейтенант с чёрным от загара лицом хитро посмотрел на Александра. Тут же стал торжественно декламировать: «Если хочешь пулю в зад — поезжай в Джелалабад»; «Если хочешь жить в пыли — поезжай в Пули-Хумри»; «Если хочешь ты загар — поезжай-ка в Кандагар».

— Вот, я и поеду за загаром, — Невский достал своё «Предписание». — Тут указана воинская часть в/ч пп 71 176. Вроде это и есть в Кандагаре.

— Точно, это у нас. Кандагарская Бригада. — Круглолицый майор даже обрадовался. — Я там служу второй год по артвооружению. Значит, ты на место убитого начмеда едешь? Сам я пару дней оттуда, приезжал в штаб по делам. Помню об этом погибшем капитане. Вроде чуть более недели прошло. Быстро в кадрах работают.

— Нет, я на должность хирурга еду.

— Тогда понятно. Вместе и полетим. Только в Кандагаре не только красивый загар. Там ещё самые красивые женщина Афгана служат. А ещё — это родина самых крупных и сочных гранат, лучших в мире. Это я гарантирую. Наконец, для Кандагара подходят все присказки, которые тут Игорёк приводил. Так что опасайся получить и пулю в зад. А уж пыли там хватает! Ну, доктор, будем вместе служить. Майор Леденец Виктор, можно без отчества. Прошу любить и жаловать.

Невский тоже представился и крепко пожал протянутую руку.

Утром в их палатку вбежал взбешённый подполковник с медицинскими эмблемами и с новенькими наградами на куртке «хэбэ» — орден «Красной Звезды» и медаль «За боевые заслуги».

— Где этот долбаный старлей Невский? Мать вашу! Ищу его по всей «Пересылке».

Старший лейтенант даже подскочил с кровати от такого начала, отложив в сторону книгу. Он громко выкрикнул:

— Я, товарищ подполковник!

Стал «пожирать глазами» рассерженное начальство, правда, не чувствовал за собой никакого греха, поэтому оставался невозмутим. Но награды на груди офицера вызывали целую гамму чувств: от смущения до восторга.

Подполковник подбежал вплотную к Невскому и продолжил орать:

— Ты, почему меня не нашёл? Сколько ты уже здесь «штаны просиживаешь», спишь, жрёшь за счёт государства, книжки читаешь, скрываешься от отправки в часть. Я уже две команды оправил в Файзабад, а для тебя теперь отдельный рейс, что ли организовывать?!

— Какой Файзабад, товарищ подполковник? У меня «Предписание» в Кандагарскую Бригаду, в Медроту. Мне в Ташкенте выдали направление.

— Молчать, старлей! Здесь я решаю, куда твою долбаную задницу отправлять. Плевал я на Ташкент. Я сам здесь всё решаю. Я направляю тебя врачом батальона в названный гарнизон. Там послужишь, а потом посмотрим. Упустил я тебя из виду, потерял время.

Неожиданно для себя старший лейтенант рассмеялся:

— Это ж надо! Сколько ещё мне надо «фильтров» пройти, чтобы добраться до своей должности хирурга. Так и норовят меня врачом батальона сделать.

— Что-о-о?! Ты как разговариваешь со старшим по званию? Как стоишь?! Смирно!

— Слышь, подполковник, кончай орать, а-то мы мигом тебе несчастный случай организуем. — Майор Леденец, не спеша, приблизился к маленькому и щупленькому медику, животом отодвинул его от Невского, встал рядом, оказавшись выше «кадровика-направленца» на целую голову. — Парень имеет «Предписание» на должность хирурга, он полетит со мной в Кандагар. Я тебе его не отдам, сволочь. Думаешь, я не знаю, как ты себе этот орденок купил за пятьсот чеков?! Всё здесь покупаете и продаёте: ордена, должности, женщин, наркоту, оружие, водку, камешки. Вам дай волю, так всю страну с молотка пустите! Ненавижу!!

Майор готов был броситься на перепуганного, съёжившегося подполковника, но на его руках повисли сразу несколько друзей-офицеров.

«Направленец» отскочил в сторону и, уже убегая из палатки, прокричал: «Я это так не оставлю!»

Несколько минут стояла тишина. Потом разом заговорили все. Мнение было единодушным: давно пора здесь навести порядок, житья нет от этих жуликов, всех их надо «поставить к стенке».

Майор Леденец похлопал Невского по плечу и успокаивающе произнёс:

— Не переживай Саша! Ничего он тебе не сделает. Это он тебя брал «на испуг», мол, вдруг повезёт. Но ты, я вижу, тоже не промах. Так что спокойно готовься к отлёту, сегодня будет борт уже точно. Полетим с тобой в славный город Кандагар. Но сразу предупреждаю, там тоже не «райское местечко», скорее наоборот. К нам в Кандагар в Бригаду из Кабула летают, как в боевой рейд, ещё и награды за такую «храбрость» кое-кто получает. Кто знает, может, врачом батальона в другом месте было бы тебе безопаснее.

На завтрак Невский отправился с майором, своим новым знакомым. Ему положительно везло на встречи с хорошими людьми. Заставил себя хоть немного съесть эту «мешанину на тарелке». Вместе с Леденцом они сходили и к дежурному, получили посадочные талоны без всяких проблем. Получив своё «Предписание» с отметкой о выезде, старший лейтенант окончательно успокоился — ничего ему этот подполковник не сможет сделать, ведь правда на стороне Александра.

В палатке по их возвращению уже опять организовывалось «застолье» — неугомонный орденоносец капитан вновь купил «контрабандной водки». «Кандагарцы» вынуждены были принять приглашение — их не хотели отпускать без стаканчика «на дорожку».

Капитан — танкист решил ещё поделиться с новичком-доктором одной «афганской мудростью»:

— Вот смотри, док, как я разливаю. Очень бережно. «Разлив водки здесь особо мастерства требует. За каплю, пролитую на землю, можно и схлопотать. Уж слишком часто она, к сожалению, скоро будет тебе нужна, а провести её через ленточку, небось, видел, как постыдно трудно. Брать её здесь в дуканах опасно. Часто местные отраву подсовывают, или колпачок-«сюрприз» бывает. Его в Пакистане делают. Отвернешь чуть-чуть, он так хлопнет, что в лучшем случае без пальцев останешься, а в худшем — ещё и без глаз. Много нашего брата по неопытности пострадало». Я вот уже более двух лет Афгану отдал. Жив, вот и слава Богу. Вот давайте и выпьем, чтобы все, сидящие за этим столом остались живы.

Офицеры звонко сдвинули гранёные стаканы…

Часовой, проверив документы, пропустил майора и старшего лейтенанта на посадочную полосу. Майор уверенно двинулся с «тощей» сумкой к небольшому четырёхмоторному самолёту АН-12. Невский еле поспевал за ним, с трудом неся тяжёлый чемодан и сумку. «Только бы не оторвалась ручка чемодана» — твердил он непрерывно. До самолёта-таки донёс.

Солдаты выгружали из автомобиля последние ящики. Переносили их в «брюхо» серебряной «птички». Здесь же стояла небольшая группа офицеров с чемоданами и сумками — попутчики.

Вскоре автомобиль с солдатами укатил. Один из лётчиков пригласил всех на посадку, проверял посадочные талоны, кивал головой, давая добро на вылет.

Винты начали своё стремительное вращение, самолёт выехал на взлётную полосу, начался разбег. Мягко оторвались от земли. Летим!! До свидания, Кабул! Здравствуй, далёкий Кандагар!

Глава 5

Февраль1984 г.

Не прошло и пяти минут, как носильщики внесли в палату безногого офицера. Даже под одеялом просматривались его короткие культи. Осторожно опустили носилки на пол в «поле видимости» Невского. Молча удалились.

— Привет, славяне! Капитан Александр Кроха, собственной персоной. Теперь действительно стал оправдывать свою фамилию. Укоротили меня наполовину, отрезали обе ноги «по самое не балуй». Теперь надо для меня подыскать второй такой же «обрубок» и положить нас на одну кровать «валетом». Это какая экономия койко-мест! Мы даже лягнуть друг друга не сможем. — Он вызывающе посмотрел на капитана Красько, потом перевёл взгляд на старшего лейтенанта Невского. Сплюнул прямо на пол и продолжил. — Воспитывать меня будешь? Я тебя узнал, ты ведь тоже из Кандагара, в Медроте служил. Вижу, тебе тоже не сладко. Ну, давай «тренди» про чудесный дар — жизнь. Не хрена у тебя не выйдет. Я и слушать тебя не стану.

— А с чего ты решил, что я стану тебя воспитывать? У нас в палате без тебя хватает тяжелораненых ребят, которые стойко переносят мучения, не «распускают сопли». — Жёстко осадил «гостя» Невский.

— Опаньки! Как заговорили. Я тоже не распускаю сопли. А, зачем меня тогда сюда припёрли?

— Тебя и припёрли, чтобы помог нам одного офицера в чувства привести. До сих пор в шоке после ранения, потерял оба глаза, теперь только с собой разговаривает. Не отвечает на наши вопросы. Его Пётр зовут. Попробуй к нему обратиться, может, у тебя получится.

Невский показал здоровой рукой на кровать капитана Копейкина.

— Хм-м. Интересный случай. У меня в роте тоже был боец, у него на глазах земляк погиб, голову осколком начисто срезало, а того вскоре контузило. Так он тоже долго потом сам с собой разговаривал. Кстати, в вашей Медроте и лежал. Я его навещал несколько раз. А очухался он, когда стали ему письма из дома читать, тут он и пришёл в себя. Не сразу, конечно, но сработало.

— Отлично, Саша! Великолепная идея. Вот видишь, не зря тебя к нам принесли.

— А кто это весь забинтованный у вас? Обожжённый что ли?

— Точно, это наш Сергей, врач батальона, ему здорово досталось. Но парень держится мужественно. Как видишь, есть и те, кому пришлось хуже.

Кроха промолчал. Потом достал из-под подушки пачку сигарет, не спеша, щёлкнул зажигалкой.

— Александр, здесь же нельзя курить, — подал голос Николай Красько. — Нашему Серёге итак тяжело дышать — ожог дыхательных путей у него.

— А мне врач разрешил в моей палате курить. Извините, мужики. — Он торопливо загасил сигарету об пол. — Так как на счёт чтения писем для этого парня?

— Конечно, попробуем, надо врачу сказать. Хорошо бы ещё найти такие письма. Ты-то сам как ранение получил? Мы и, правда, с тобой не раз «пересекались» в Бригаде. Хорошо тебя тоже помню. Чай, в одной столовке кормились.

— В середине января подорвался на мине. Уже возвращались домой с задания, прямо у въезда в расположение Бригады наскочил на своей БМП (боевой машине пехоты) на свежую «закладку». Главное, утром там же проезжали — все было нормально. Когда успели эти суки установить?! Совсем близко уже подбираются к военному городку. Мой водитель погиб почти сразу, а мне обе ноги перебило. У других бойцов тоже разные травмы были, но не опасные для жизни. Меня практически сразу в наш Кандагарский госпиталь переправили. Хорошо всё сделали врачи, обе ноги сохранили. Я на следующий день даже обрадовался, мол, легко отделался. Несколько дней всё шло нормально. А потом…

Капитан надолго умолк. Снова достал из-под подушки сигареты, прикурил дрожащей рукой от своей зажигалки. Выпустил длинную струю дыма. Вспомнил, видимо, о просьбе. Тут же потушил сигарету, скомкал её и бросил в открытую дверь. Продолжил хриплым, «осевшим» голосом:

— А потом начались осложнения. Ноги загноились. На перевязках я задыхался от этой вони из ран своих. Долго врачи боролись за сохранение ног. Потом стали говорить об ампутации на уровне середины голеней. У меня там были переломы-то. Но я не соглашался ни в какую. Позже на специальном самолёте переправили сюда, в Кабул. Я уже ничего не соображал. Температура была очень высокая. Вроде гангрена началась. Чтобы жизнь спасти мне обе ноги и отняли на уровне середины бедер. Вот теперь и стал таким…

Капитан лег на спину и закрыл глаза рукой. Все молчали, пропуская через себя чужую боль. Ещё одна исковерканная судьба. Ещё одна молодая жизнь погублена на корню.

— У меня тоже ампутация прошла на этом уровне. Правда, одна нога. — Первым нарушил молчание Николай. — Но я планирую остаться в армии ещё. Конечно, я врач, мне могут подыскать местечко «тёплое». Может, и в госпитале будет должность. Но тебе, Саня, сложнее найти место в строю. Но есть же масса должностей не строевых! Наконец, в военкоматах можно служить. После Великой Отечественной вон, сколько инвалидов было, но многие с такими ужасными последствиями травм оставались на службе. Так что, Саша, морально настраивайся на дальнейшую службу в военкомате какого-нибудь областного города. Не меньше! А-то и в столице нашей Родины городе Герое. А что? Заслужил! Пусть они там подвинутся для геройского парня, который честно исполнил свой интернациональный долг (будь он не ладен!). Протезы сейчас не плохие научились делать. Это не деревяшки, на которых наши отцы и деды прыгали после той войны.

Николай Красько даже уселся в кровати, размахивая руками, добиваясь большей убедительности. Александр Кроха уже тоже сидел на носилках и исподлобья наблюдал за товарищем по несчастью. Что-то всё же изменилось в его настрое, в его взгляде.

— Я десантник! Собирался посвятить этому всю жизнь. Закончил ещё в Калинине «кадетку». И вдруг я буду сидеть и перебирать бумажки, «штаны просиживать»? — Капитан сказал это уже спокойным голосом. Кажется, внутренне он уже сам склонялся к такому решению. — А что, могут всё же и без двух ног в армии оставить служить?

— Конечно, Саня, конечно! Каждый год число инвалидов из Афгана увеличивается. На «верху» тоже об этом ведь вынуждены думать. Ничего, напишем с тобой рапорт на имя Министра Обороны, он и разрешит нам дальнейшую службу. Попомни моё слово. Так что, кончай «киснуть» и настраивайся на новую жизнь.

Красько широко улыбнулся и снова лег. Невский с восторгом смотрел на своего старшего товарища. Вот это работа! Похоже, ему удалось посеять надежду в душе покалеченного десантника.

Когда солдатики из команды выздоравливающих спустя несколько минут выносили носилки с капитаном, Кроха на прощание произнёс:

— Мужики, найдутся письма для этого слепого парня, зовите меня, я могу ему почитать. У меня уже был хороший опыт.

Гостя унесли. На несколько минут в палате стало тихо.

Неожиданно заговорил Сергей Сомиков:

— А мне уж не придётся в армии послужить. Да и выживу ли — вот вопрос?

Николай откликнулся мгновенно:

— Серёга, ты эти вредные мысли выбрось из головы! Ведь ты один у матери своей, кто ей поможет на старости лет? Подумай о ней! И чтобы мы в палате больше такое не слышали! Ишь, чего удумал?! Одного тут давеча приносили, так он, паршивец, хотел с собой покончить, и ты теперь о смерти заговорил. Чёрт знает, что такое! Умереть — много ума не надо. Но надо жить. Стисни зубы — и живи! И, как писал Василий Макарович Шукшин, «Надо жить…Надо бы только умно жить…» Вот и думай теперь, как этого добиться. А времени у тебя теперь навалом, хоть завались.

— Я думаю, Сергей, для тебя хорошим шансом должен послужить Ленинград. Есть там целая клиника, где лечат термические повреждения. Там такие «светила» работают, вытаскивают из куда более тяжёлых случаев. Из всей площади ожога у тебя ведь глубоких повреждений (степени III Б и IV) меньше 40 процентов? — Невский уверенно вступил в разговор. Об ожогах он знал много — в своей врачебной практике приходилось сталкиваться. Дождался, пока Сомиков неуверенно кивнул головой. Продолжил говорить. — Ну, вот. А это главное. Поверхностные ожоги (II–IIIА степени) тебе залечат. Врач говорил, что давно уже заказан для тебя прямой самолёт до Ленинграда. Вот и успокойся. При первой возможности тебя перевезут в город на Неве. Ещё мы на твоей свадьбе погуляем. Если позовёшь, конечно.

А мне пришлось побывать в этом ожоговом центре. Служил я ещё в госпитале в Печоре, это на севере Коми АССР. Поступил к нам солдатик с колоссальными ожогами на всём теле. Он в своей каптёрке по неосторожности опрокинул большую банку с жидкостью, а это оказался уайт-спирит, окатил себя всего (одна голова сухая осталась). Это же легкогорючая жидкость. Но этот чудак (не хочу другое слово говорить), решил закурить. Конечно, вспыхнул, как факел. Ладно, сослуживцы вовремя подоспели, накинули на него брезент, потушили. Короче говоря, только лицо и не пострадало. А площадь глубоких ожогов была больше 50 процентов. Помучились мы с ним, пока из ожогового шока выводили. Спустя несколько дней командир части, где этот солдат служил, смог организовать специальный рейс в Ленинград, в эту самую ожоговую клинику. Вот я на этом ЯК-40 и полетел солдата сопровождать от нашего госпиталя. Да, до сих пор вспоминается эта поездочка…

— А что такое? Парень плохо перенёс перелёт? — Сразу заволновался Сергей.

— Нет. Тут всё было отлично. Я ему только пару раз обезболивающие колол, да сердечные. По другому поводу пришлось побеспокоиться. Это был праздничный день, Первомайские дни. Меня, можно сказать, прямо от праздничного стола из дома вызвали, не объясняя причины. Я и ушёл без денег, форму надел, а обувь была не уставная (в далёкой Печоре мы могли себе так позволить ходить, а в Ленинграде?!). Даже и жена не знала, куда я пропал «на минутку». Начальник госпиталя поставил перед фактом, мол, надо спасать человеческую жизнь, самолёт заказан. Я сказал: «Есть!» И полетел. Парня пострадавшего собрали, как положено: на носилки положили госпитальный матрац, подушку, белые простыни-наволочки, укрыли одеялом с белым пододеяльником. Любо-дорого посмотреть. Не стыдно в Северную столицу везти. Мне только строго-настрого зам. начальника госпиталя по МТО (материально-техническому обеспечению) приказал всё это добро обратно привезти, иначе он мне «покажет кузькину мать».

Долетели нормально. Через два с половиной часа были в Ленинграде. Лётчики при подлёте заказали машину «Скорой помощи». Мне было приказано ещё начальником госпиталя сдать обожжённого и этим же самолётом возвращаться обратно. Но… Врач «Скорой» отказался вести нашего солдатика без врача от госпиталя. Пришлось мне его сопровождать. Лётчики предупредили, что смогут меня ждать не более 3 часов. У них ведь существуют какие-то нормы полётного времени, иначе им придётся заночевать в этом городе, что недопустимо.

До ожогового центра доехали быстро. Однако и здесь ждали сюрпризы. Не принимают моего солдата (?!). Какой-то бумажки не хватает. «Скорая» ждать не стала, вернулась в аэропорт. И вот картина маслом: сижу я в Приёмном отделении со своим солдатом и «жду у моря погоды». Наконец, появился толковый специалист, я ему всё рассказал. Согласился он, но… потребовал, чтобы сам я и заполнил «Историю болезни» на обожжённого. Делать нечего.

Когда я покинул стены этой клиники, бросив «прощальный взгляд» на оставляемое «добро» (на себе что ли нести матрац-подушку и прочее?!), то мне оставался один час времени.

Я метался по городу от одного «Такси» к другому — никто не хотел вести без денег. Наконец, один пожилой таксист (век буду вспоминать его доброту!) кивнул головой. Я всё ему чистосердечно поведал. Мы неслись до аэропорта «Пулково», как угорелые. Но… Это был не мой день… Недалеко от аэропорта нас остановил «гаишник» со своим прибором-определителем скорости. Права у таксиста забрал, а меня приказал высадить. Тут у меня начался истерический хохот. Я представил, что я буду делать в чужом городе без копейки в кармане. Тут только милиционер согласился выслушать мою историю. Таксист упросил его отпустить и довести пассажира до здания аэропорта. Высочайшее «Добро» было получено. Мы помчались дальше уже в сопровождении машины «гаишника» с включенной сиреной и «мигалкой». Никогда так не ездил!

Лётчики говорили мне, что будут ждать в здании аэропорта, в комнате «Медицинского пункта». Я спросил у первого встречного, мол, где тут «Медицинский пункт», он ответил, что на первом этаже. Обежал всё здание, но не нашёл эту комнату. Снова спросил — и тот же ответ. И так несколько раз. Тут меня и остановил военный патруль — за нарушение формы одежды…

А я думал, что мои неприятности сегодня закончились. Без всякой надежды я поведал свою «историю». Впрочем, контрольное время уже закончилось. Куда было спешить? Но мне поверили! И проводили в этот самый «медпункт», который оказался этажом ниже в «подвале» — откуда мне было знать, что в этом здании принят такой счёт этажей.

Лётчиков уже не было, они ушли в самолёт, который теперь разбегался по полосе (они ещё подождали меня минут пятнадцать). И тут случилось чудо — капитан, командир патруля, на своей машине УАЗ-452 решил догнать самолёт и передать меня.

Это было, как в кино: мы догнали самолёт, связались с лётчиками, те открыли дверь — «сходни» (у ЯК-40 это, ведь, сзади опускается трап), машина сделала невероятный вираж, а я перепрыгнул в салон. Есть! Я снова среди знакомых, вижу их улыбающиеся лица.

Вот так я слетал первый раз в жизни в славный город Ленинград. Самое смешное, что мне позже был объявлен выговор «за потерю имущества госпиталя». Но это уже мелочи!

— А парень-то с ожогами выжил? — Сразу в один голос спросили троё слушателей Невского: Сомиков, Красько и Пшенко.

— Конечно, выжил! Он потом письмо нам писал в госпиталь. Поставили его на ноги чудо-доктора из этого ожогового центра. Так что, Серёга, не вешай нос!

За всё время рассказа Невского старший лейтенант Сомиков ни разу не застонал — он весь превратился «в слух». Этот повествование, похоже, произвело целебное действие…

Весь следующий день прошёл в предпраздничной суете: в отделении готовились отмечать День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Где бы ни находились люди в погонах, но свой профессиональный праздник не забывают.

Раненых умывали, брили, стригли. Меняли постельное белье. Проводили максимальное количество перевязок и процедур, чтобы меньше осталось работы на завтра, 23 февраля. Ждали большое начальство, поэтому «беготня» по коридорам и палатам не стихала до позднего вечера.

Ещё утром в палату вновь принесли Александра Кроху на носилках. Капитан сам пожелал встретиться с новыми товарищами. Он пребывал в приподнятом настроении. Это был уже другой человек.

— Мужики хотите новый анекдот? Мне на перевязке Нонна рассказала.

Он негромко хохотнул и начал: «Доктор, почему вы вздрогнули, когда я попросила у вас лекарство от головной боли?

— Потому что мне впервые приходится лечить говорящую собаку…»

Слушатели сдержанно посмеялись.

— А что, нашли письма для этого парня с повязкой на глазах?

Удивительно, но в этой суете как-то забылось, что ещё вчера вечером передали лечащему врачу майору Изюрову свою просьбу. Виктор Семёнович серьёзно отнесся к такой задумке. Уже через час солдат-санитар принес тоненькую пачку писем от родных капитана Копейкина, её нашли в личных вещах Петра. Теперь эти письма лежали на прикроватной тумбочке слепого офицера.

Красько показал рукой на эти письма:

— Есть. Ты будешь читать? Попросим сейчас кого-нибудь подать их.

У капитана как раз начался очередной монолог. Все невольно стали вслушиваться в быстрый поток фраз.

— Всю жизнь ты, Петька, собирал свою библиотеку. По гарнизонам ездили, но книги всегда перевозили с собой. Ты покупал их ещё и ещё. Вот и здесь, в Джелалабаде, успел за несколько месяцев службы целый чемодан книг накупить. Кто теперь их будет читать?! — Офицер тяжело вздохнул и продолжил. — Да, это вопрос. Мне, слепому, теперь эти книги не по зубам будут. Это мне наказание за такое «накопительство». Вот и жена часто за это ругала, мол, лучше бы вещи покупал. А я считал это своим счастьем — очень с детства любил книги читать, хотел «наесться» их досыта. Полагаю, Петька, что ты не знаешь, что такое счастье, и просто путаешь понятия, принимая за счастье такую вот «сытость». А истина заключается в том, что мы не имеем ничего постоянного на этой земле. Всё вмиг проходит, и ничего нам не принадлежит, всё взаймы. Взаймы здоровье, взаймы сила и красота, взаймы честь и власть, взаймы знание и умение, и любое другое земное благо. Вот и глаза свои я получил взаймы. Теперь пришло время их отдать…

Копейкин замолчал. Послышался отчётливый скрип зубов — офицер еле сдерживал свои рыдания.

— Петро, слышишь меня? — живо откликнулся Александр Кроха.

Ответа не последовало. Решили всё же теперь попробовать почитать письма — возможно, услышанные знакомые строчки смогут вернуть несчастного в «этот мир».

Заглянувший в палату на крик солдатик из числа выздоравливающих подал письма десантнику. Тот несколько минут нерешительно вертел их в руках:

— С детства мама приучала меня, что читать чужие письма нельзя. Приходится идти против принципов. Но это во благо!

Он несколько минут просматривал исписанные листочки, разыскивая наиболее, на его взгляд, подходящие. Наконец, решился начать:

«Здравствуй, дорогой Петруша! Получили от тебя два последних письма. Одно от 7 декабря, получили 17 числа, одно от 15 декабря, пришло сегодня, 22-го. Большое спасибо за письма. Да, долго они идут, особенно некоторые, как будто пешком топают самостоятельно, а не на транспорте переезжают из города в город. Мы с Юриком очень по тебе скучаем. Он нарисовал тебе лошадку, на которой ты должен поскорее прискакать к нам в Киев. Сынок даже уже придумал, где он поселит эту лошадь — балкон ведь у нас большой. Он ждал, что папу отпустят на его день рождения, ведь неделю назад ему уже 5 лет исполнилось. Твоя открытка успела вовремя, он даже спал с ней в обнимку.

Петруша, скоро Новый год. Как хочется встретить его с тобой! В мыслях так оно и будет. Самое заветное желание — увидеть тебя. Но до твоего отпуска ещё очень далеко. Между тем, я уже придумываю, как мы его будем втроем проводить. Береги себя. У нас всё тихо и спокойно. Дела у меня на работе идут нормально. Юрик ходик в детский сад без особого желания. Говорит, что не хочет оказаться вне дома, мол, вдруг папа внезапно приедет. Твои родители передают привет (были они у нас в гостях на день рождения Юрика). Просили также тебе привет передавать: Шудрики, Семён Гармс, Света Веник, Толстые. Пиши чаще. До свидания. Крепко целуем. Женя и Юрочка. 22.12.1983 г.»

После этого письма последовало второе, третье. Так и представлялась молодая женщина с малолетним сынишкой, пишущая эти трогательные строчки. А Александр Кроха уже вошёл во вкус. Каждый раз он несколько раз звал Петра, потом начинал читать. Но ничего не менялось. Правда, говорить Копейкин перестал, но было не ясно — доходят ли до него эти послания.

Письма закончились. Их было не менее десяти. Кроха не терял надежду. Теперь надо читать вновь и вновь. Пусть читку повторят перед сном. Офицеры обещали это исполнить.

Когда десантника уносили на носилках в свою палату, он попросил задержаться на минутку, потом задумчиво произнёс:

— Первый шаг к спасению — это изменить отношение своё к происходящему. Проблема в нас самих, ведь наш взгляд много значит. Я провёл сегодня бессонную ночь, но не жалею об этом. Многое передумал, переосмыслил, взвесил, переоценил. Спасибо вам, мужики, очень рад, что нас столкнула судьба, пусть на короткий миг, но этого хватило. Теперь я знаю, что мне делать в будущем. Будем жить!

Он помахал на прощание рукой и исчез в коридоре.

Невский и Красько переглянулись, одновременно показав друг другу большой палец. Теперь можно было не волноваться за жизнь этого офицера.

Глава 6

Июнь 1982 г.

Всё время полёта Невский просидел у иллюминатора. Правда, кроме безжизненных жёлто-оранжевых гор почти ничего не было. Очень редко вдоль небольших речек были разбросаны участки зелени.

Приземлились без происшествий. Майор Леденец, подхватив свой небольшой багаж, заспешил из самолёта. Надо было решить вопрос с транспортом до расположения Кандагарской Бригады. Он обещал прихватить и Александра, будет ждать его у здания аэровокзала.

Старший лейтенант с волнением ступил на землю — здесь ему предстоит провести свою службу. Как-то всё сложится?

Сказать, что было жарко — значит, ничего не сказать. Невольно сравнил эти свои первые ощущения с подобными же при прибытии в Кабул. Это был уже не жар из духовки, как там. Нет, так могла посылать раскалённые волны воздуха только мартеновская печь (в школе у них была экскурсия на металлургический завод Алапаевска). Тогда же многие его одноклассники посочувствовали металлургам, мол, как они тут мучаются от жары. Теперь ему самому предстояло день и ночь жить и работать рядом с такой «печью».

Самолёт остановился довольно далеко от причудливого здания аэропорта. Не менее полкилометра предстояло пройти по бетонной полосе. Прилетевшие офицеры быстро выходили из самолёта и двигались к зданию друг за другом. Невский подхватил свои тяжелые вещи и пошёл следом. Но…

Удалось пройти не более десятка шагов по бетонке, как ручка чемодана оторвалась. Проклятье! Чего боялся, то и случилось. Хорошо, что хоть в конечной точке маршрута. Но как теперь донести тяжеленный чемодан до аэропорта?

На помощь рассчитывать не приходилось — Невский шёл от самолёта самым последним. Кричать о помощи показалось нелепым. Попробовал толкать ногами проклятый «оккупант», но хватило усилия только на пять-шесть метров. Вот незадача!

Принял единственно верное решение — оставил чемодан на месте. Быстро пошёл с одной сумкой к зданию вокзала. Несколько раз оглянулся — чемодан сиротливо стоял посреди взлётной полосы.

У аэропорта было людно: несколько групп солдат и сержантов в синих беретах и парадной форме с аксельбантами громко переговаривались, фотографировались, обнимались. Многие были в одних тельняшках. Практически все загорели до черноты. Почти у всех в руках были компактные чёрные чемоданчики — кейсы. На мундирах некоторых красовались боевые награды.

«Это дембеля ждут отправки в Союз», — догадался старший лейтенант. Он подошёл к одной из групп. Выбрал старшего по званию, представился. Приказывать в подобной ситуации было бы ошибкой, это офицер почувствовал своим «нутром». Попросил ребят помочь ему донести чемодан, кивнул в сторону взлётной полосы, для убедительности ещё показал оторванную ручку, которую так и нёс в руке.

Старший сержант кивнул головой, негромко бросил: «Гарик, Лёха, помогите доктору в его проблеме». Двое плечистых ребят без всяких слов вскочили с земли и помчались в указанном направлении. Невский хотел бежать помогать, но сержант улыбнулся: «Не надо, товарищ старший лейтенант! Они вдвоём донесут. Вы по замене в Бригаду или в госпиталь прибыли?»

Выслушав ответ, он успокаивающе кивнул:

— Ничего, и в Медроте найдётся работа хирургу. Я, кстати, в прошлом году там лежал после ранения. — Он показал шрам на лице. — Хорошие там доктора!

Вернулись десантники. Они играючи принесли тяжёлый чемодан, поставили его рядом с офицером. Невский поблагодарил ребят.

Тут подкатил БТР-60 (бронетранспортёр), на его броне сидел майор Леденец, свесив ноги в люк. Он помахал рукой, приглашая садиться. Те же десантники добровольно взялись перенести злополучный чемодан, положили его прямо на броню, даже обвязали и закрепили верёвкой, которую нашёл водитель. Невский закинул сумку в салон, влез на броню, помахал на прощание десантникам. БТР, выпустив струю чёрного дыма, стремительно помчался по дороге.

Как только отъехали от построек вокруг аэропорта, майор показал рукой внутрь салона, спустился вниз. Невский последовал его примеру.

— Не будем рисковать! — Прокричал Виктор. — Береженого Бог бережёт. Зачем по глупости пулю ловить.

Весь остаток пути майор промолчал. Александр тоже не лез с разговорами, хотя не терпелось о многом расспросить.

Минут через тридцать колёса зашуршали по крупному щебню — бронетранспортёр ехал уже по территории военного городка. Остановились у здания штаба, как объяснил майор, с его задней стороны. Леденец распорядился выгружаться и переносить вещи на крылечко здания, ждать там. Сам он сейчас же позвонит в Медроту — пусть пришлют встречающих медиков. «Вот радости-то будет!» — добавил он и подмигнул.

Старший лейтенант вдвоём с водителем перетащили чемодан и сумку. Младший сержант затем буркнул что-то на прощание и исчез. Невский стоял и обмахивался фуражкой с красным околышком. Каждому было без слов понятно — заменщик приехал. Многие входящие-выходящие офицеры с интересом рассматривали новичка.

Вышел майор Леденец.

— Ну, доктор, удачи тебе в службе! Сейчас за тобой придут. Думаю, даже прибегут. Ты не представляешь, что это такое — ждать заменщика. А сообщившему радостную новость полагается калым. Так что ещё зайду к медикам в гости. Ладно, мне пора. Ещё свидимся. Бывай!

Он пожал коротко руку и скрылся в помещении штаба. Прошло не более пяти минут. Внимание Александра привлекли две фигуры, поспешно приближающиеся к штабу. Невольно улыбнулся разительному их контрасту. Маленький, худенький старший лейтенант в очках почти бежал, а рядом широко вышагивал сержант-богатыть под два метра ростом. Невский даже залюбовался на это творение природы — красив лицом, сложен просто идеально. Бог Аполлон, да и только!

— Ты что ли в Медроту приехал? — Ещё издали закричал офицер. Быстро приблизился, радостно пожал руку двумя руками. Расплылся в улыбке. — Старший лейтенант Владимир Амурский, анестезиолог. А это наш фельдшер Приёмного отделения сержант Сибата Валерка. Поможет вещи донести.

Невский назвал себя. Показал на чемодан, слегка пнул по его пузатому боку, мол, подвёл его этот тяжёлый «гад».

Валерий, не проронив ни слова, молниеносно водрузил «оккупант» на высоту своего плеча, невозмутимо тронулся в обратный путь. Офицеры поспешили за «носильщиком». Александр настроился на долгую дорогу, но уже через пять минут они подошли к зданию, на котором прибывший прочитал табличку «МО СССР. Приёмное отделение в/чпп 71 176».

Сержант также молча снял чемодан с плеча, поставил его рядом с лавочками у входа. Невский так и не услышал его голоса.

— Да, побудь пока здесь в курилке. Вовка еще не знает, что ты приехал. Ты ведь его будешь менять — Володю Бардина? Я пока пойду его найду, он перевязки делает в отделении. Вот обрадуется парень! Как бы сердце не прихватило.

— Слушай, я не знаю, кого я буду менять, в «Предписании» не сказано.

— Да его, конечно. Он твою фамилию много раз называл. Всё мечтал, как будет тебя встречать, а ты всё не едешь и не едешь. Ладно, посиди тут. Я скоро.

Старший лейтенант даже приплясывал на месте от нетерпения — так ему хотелось первому сообщить товарищу радостную новость. Он тут же убежал в здание, расположенное напротив — «Стационар в/чпп 71 176». Невский устало присел на лавочку. Можно было расслабиться. Он добрался-таки до своего нового места службы!

Ждать долго не пришлось. Дверь «Стационара» распахнулась настежь, выбежал высокий жилистый парень в больших роговых очках. Полы белого халата развевались при беге, белая шапочка сбилась на затылок, а на лице его была марлевая повязка, которую он лихорадочно развязывал на бегу. Бардин метров за пять до Невского расставил широко руки, подбежал и буквально «раздавил в своих объятиях». Хлопал по спине, смеялся и плакал одновременно, заглядывал счастливо в лицо и снова обнимал. Непрерывно только и мог бормотать: «Дорогой ты мой! Приехал! Всё-таки приехал!!»

Такой встречи Невский, конечно, не ожидал. Он много наслышан о встречах долгожданных заменщиков, но чтобы так?! Так могли, наверное, только встречать освобождённые узники концлагерей своих освободителей. Других примеров на ум не шло.

Рядом уже приплясывал и улыбался Амурский. Стали появляться новые люди в белых халатах. Знакомились, жали руку, хлопали по плечу. Число медиков у Приёмного отделения стремительно росло, каждый хотел пообщаться с новичком.

Но Владимир всё не выпускал надолго из объятий своего заменщика, словно боялся, что кто-нибудь его отнимет. Снова кидался «на шею» Невскому. Наконец, они уселись рядышком на лавочке. Закурили. Владимир долго не мог прикурить от сигареты товарища — руки его ходили ходуном. Рядом уселись офицеры и прапорщики Медроты.

— Саша, ты не представляешь, как давно я тебя уже жду. Все сроки прошли. Мне ведь твою фамилию сообщили еще в начале мая, мол, из Чебаркуля приедет хирург из Медсанбата. Жду-жду. Каждое утро просыпаюсь и шепчу твою фамилию. Молюсь, чтобы не случилось ничего с тобой. А, главное, боюсь, что перехватят, направят в другое место, сам не захочешь сюда ехать. Всякое передумал. Больше месяца провёл в таких мучениях. Заговариваться ведь начал, ей-ей! Ребята уже боялись за меня, мол, свихнулся. И вот ты приехал!

Он снова обнял товарища и расплакался, не скрывая своих слёз. Да-а-а. Только сейчас до Невского стал доходить весь ужас ситуации — а ведь его могли отправить в другое место! Не дождался бы точно его Бардин. Что стало бы с парнем?!

Невский вкратце поведал свою историю, начиная с выезда из Чебаркуля. Он десять дней назад только получил паспорт и документы на выезд. И понятия не имел, кого и где будет менять. Так что его вины в такой задержке нет.

— Вот видите, мужики, я же говорил вам, какие мерзости творятся в медслужбе Ташкента и на Пересылке в Кабуле, — подытожил его рассказ Закожурников Олег, капитан, ведущий хирург Медроты. — Так что нам с Вадимом точно не дождаться своих заменщиков. А нам надо успеть выехать, иначе «пролетим» с поступлением в Военно-Медицинскую Академию. Так что, командир, пиши бумагу в медицинский отдел 40-й армии, чтобы нас без замены отпустили.

Он обратился к сидящему рядом усатому майору, командиру Медроты. Невский успел уже представиться Базарбекову. Тот согласно закивал головой.

— Ладно, это мы всё решим позже. — Майор поднялся. — Надо парня разместить, что он на лавочке так и будет сидеть? Пока положим в моей комнате. Кровать погибшего Володи свободна. Поживёт на его месте, а там решим. Пошли, Саша.

… Вечером в Медицинской роте был праздник — отмечали приезд заменщика. Невский выставил на стол свои разрешённые для вывоза через границу две бутылки водки (ещё в Чебаркуле его предупредили «бывалые афганцы», что это строго обязательно, иначе сочтут тебя «жмотом»). Это вызвало радостные возгласы — многие уже стали забывать вкус этого «зелья» — пили всё больше спирт и брагу. В предвкушении ещё радостных возгласов Невский полез в сумку и достал две бутылки лимонада (купил в Ташкенте ещё по совету Сергея Львовского, чтобы «побаловать» друзей в Афганистане). Но к своему изумлению он увидел, что в каждой бутылке осталось чуть-чуть на донышке густой тёмной жидкости — всё остальное испарилось. Вылиться не могло, ведь пробки были исправно закрыты. Драгоценную сладкую жидкость чуть не по каплям добавляли в водку.

Начальник операционно-перевязочного отделения капитан Вадим Трегубов провозгласил первый тост — «За славный коллектив Кандагарской Отдельной Медицинской роты, в котором большинство присутствующих прослужили два с половиной года, верой и правдой исполнив свой врачебный и интернациональный долг!»

Громко звякнули сдвинутые стаканы. Да, этим людям пришлось особенно тяжко — они были ПЕРВЫМИ, они начинали с ноля, на пустом месте. И они выстояли! Теперь пришло время уступить своё место, появляются ВТОРЫЕ, им продолжать начатое.

Многое услышал, узнал в этот вечер Невский, познакомился с офицерами и прапорщиками, с кем предстоит служить дальше, а кого в скором времени придётся и провожать по замене в Союз. Комната была переполнена, но место нашлось всем. Познакомился с двумя сестричками, которые находятся тут чуть менее года и разделили все тяготы и лишения ПЕРВЫХ. Светлана Москаленко и Татьяна Хлыбова откровенно радовались за Володю — он дождался заменщика.

Невский тоже радовался, что прорвался на свою должность, стал заменщиком для такого славного парня, преодолел все преграды на пути к этому коллективу. Сомнений уже не было — здесь он найдёт понимание и душевный комфорт. А трудности его не пугали.

Всё следующее утро и день прошли в беготне по кабинетам и складам: Невский получал всякие документы, бумаги, аттестаты, имущество, оружие. Володя Бардин неизменно его сопровождал. Каждый раз на вопрос его очередного знакомого он с гордостью говорил: «Это мой заменщик!» Лицо его при этом освящалось радостью. Владимир уже успокоился, он не боялся, что Александр вдруг исчезнет, как мираж. Сам он использовал эти «походы» для заполнения «Обходного листа».

С оружием (автомат Калашникова и пистолет Макарова) поступили проще — его просто переписали с Бардина на Невского, впрочем, как и бронежилет с каской. Сильно удивило вновь прибывшего, что личное оружие хранится с боевыми патронами прямо в жилых комнатах (кое-кто держал его под матрасом или под кроватью).

Передавая свой АКСУ (автомат Калашникова укороченный), Владимир любовно погладил его по стволу:

— Калашников Михаил Тимофеевич! Поклон вам, русский гений-самородок! В ХХ веке нет равных вашему боевому детищу и уже не будет. Автомат Калашникова, Саша, это и есть сам «калашников». «О нём мужики, боевые офицеры, стоя в кружок, говорят, как о верном друге, как об одушевлённом надёжном спутнике. Его бьют, он не бьётся, его топят, он не тонет. Бросают с пятнадцати метров на скалы с вертолёта — даже не треснет.

Только самые зажиточные «духи» имеют этот автомат. Остальное оружие других стран ценится по принципу: на безрыбье и рак — рыба…

Мне рассказывали офицеры, как они отбили разом попытку командиров царандоя (это, Саня, так называют афганскую милицию) поспорить, чье оружие лучше: наш «калашников» или штатовская винтовка М-16. Сюда же в спор привлекли и «псевдо-калашниковых» болгарского и китайского производства.

Конкурс был открыт в 16.00 при жаре +60 градусов. Проверка шла очень просто: победит тот, кто расстреляет больше патронов при непрерывной смене магазинов. Итог был так же прост, как и замысел.

Китайский «калаш», бездарно сворованный по технологии, на седьмом рожке уныло провис стволом от перегрева.

Болгарский собрат заклинил на девятом магазине.

Винтовка М-16 едва дотянула до третьей сотни пуль и раздула ствол грушей.

Русский автомат, окутанный дрожащим маревом накала, стало просто сердечно жалко на пятнадцатом рожке. 450 патронов! Это что-то.

У него, перегретого, но не сдавшегося, наши офицеры сердечно просили прощения за проявленное недоверие со стороны местных вояк. Честно говоря, соревновательное напряжение было. Наши ребята поздравили героя и себя с первенством от души, с удовольствием чокаясь фронтовыми ста граммами о казенник «призёра». Пили за очередную победу русского оружия. И офицеров царандоя великодушно пригласили на жареного барана, которого афганцы проиграли Калашникову Михаилу Тимофеевичу. Всё время соревнований жалобно блеявший бедняга был призом в этом конкурсе».

Вот, Саня, какой автомат я тебе вручаю, — Бардин широко улыбнулся.

— Володя, ты же доктор. Когда ты успел так хорошо «подружиться» с автоматом?

— Послужишь с моё в этой стране — станешь таким же. Короче, про оружие ты понял. Храни, как зеницу ока, не забывай регулярно чистить.

Потом была «экскурсия» в стационар. Каждый бывалый хирург, будь то Закожурников Олег, Трегубов Вадим или Бардин Владимир, с гордостью показывали свои наиболее излюбленные помещения. Невский с интересом побывал в двух перевязочных («чистая» и «грязная», т. е. для перевязки гнойных ран), в процедурной, в комнате для рентгена (там стоял какой-то «суперсовременный» аппарат, типа сканера, который делал снимки не на рентгеновской плёнке, а на обыкновенной белой бумаге, получались, точно рисунки карандашом). Об этом аппарате Бардин был готов говорить часами. Он тут же предложил Невскому попробовать — сделал снимок его правой кисти. Картинка Александру понравилась, взял её на память.

Подошли к «святая святых» — к операционному блоку. Невскому показали предоперационное помещение, всякие стерилизаторы — автоклавы и прочее. Капитан Закожурников, командир медицинского взвода (он же считался ведущим хирургом) даже открыл дверь в операционную, где операционная сестра Татьяна раскладывала на столике инструменты, но зайти Невскому туда не разрешил, мол, не надо нарушать правила стерильности. Тем более что завтра на плановой операции старший лейтенант сможет всё увидеть сам. Капитан осторожно прикрыл дверь.

Осмотром Невский остался доволен. Все условия для работы были. Знай себе оперируй…

Вечером новичка ждал сюрприз. В Кандагарской Бригаде был отработан механизм дежурства медиков — каждый вечер в 18 часов заступал на сутки врач (привлекались по графику все врачи Медроты и врачи батальонов). Обязанностей было много: это и проверка наряда, заступающего в караул, и проверка кухни для приготовления пищи солдатам с последующей выдачей разрешения на завтрак, обед и ужин, и приём всех больных в вечернее время, поход по вызовам в жилые помещения старших офицеров Бригады.

Сегодня по графику должен был заступать Владимир Бардин, который «великодушно уступил» это право своему заменщику («А зачем я буду дежурить? Вот пусть Сашка и начинает «с места — в карьер», сразу поймёт, «что к чему»). Невский безропотно согласился.

Служба в Медроте началась…

Вечером после ужина практически все свободные медики ушли в кино. Фильмы смотрели прямо на улице под открытым небом — экран висел на стене клуба части. Многие сидели на земле, кое-кто даже смотрел стоя, но большинство ходили на сеанс со своими стульями-табуретками. Вот и сейчас хирурги, подхватив табуретки, помахали Невскому на прощание и ушли. Он должен был продолжать приём больных.

Закончив разбираться с последним солдатом, пришедшим на приём, Невский вышел на улицу, присел на лавочке в курилке рядом с фельдшером Валерой Сибата. Сержант, не спеша, протянул сигарету, давая прикурить офицеру. Помолчали. Впрочем, как уже понял Невский, этот парень не был любителем поговорить. Даже за весь сегодняшний приём больных они очень мало говорили — фельдшер выполнял его распоряжения без лишних вопросов.

Оба одновременно вздрогнули, когда раздался сильный хлопок со стороны здания стационара. Почти сразу над крышей стал подниматься столб чёрного дыма, хорошо видимого в свете догорающего вечера.

Сержант и офицер переглянулись, бросились в здание. В помещении уже царила паника, коридор быстро заполнялся едким, удушливым дымом. Главное было — спасти раненых и больных. Опытные фельдшера Медроты (Табачников Слава, Парасолька Иван Воляк Алексей) вместе с прибежавшими Сибатой и Невским толково организовали эвакуацию лежачих. Ходячие раненые активно помогали. Всех раненых и больных размещали прямо на земле у здания стационара. Никто не задохнулся в дыму.

Со всех сторон на помощь уже бежали люди. Показ фильма был прерван — многие помогали в тушении пожара. Подкатили несколько машин с водой. Вёдра подавали по цепочке, заливая очаги огня. Здание удалось отстоять. Но крыло, в котором размещалась операционная, сгорело полностью. На всё про всё ушло менее тридцати минут.

Позже специальная комиссия установила, что причиной пожара явилось замыкание электропроводки — она давно нуждалась в замене. Начальник операционно-перевязочного отделения, как и ведущий хирург, подали не менее пяти рапортов в течение последних трёх месяцев. Просьба к руководству Бригады была одна — заменить опасную проводку. Увы. Ни один из рапортов не помог избежать нагрянувшую беду.

Ущерб от пожара исчислялся кругленькой суммой. Никто из медиков наказан не был (как и дежурный врач Невский), напротив, даже объявили благодарность за умелые и решительные действия. В заключение медикам порекомендовали восстанавливать ущерб… своими силами. И это в стране, где даже найти гвоздь было проблемой.

Весь последующий ремонт тяжким грузом лёг на плечи ВТОРЫХ. Спустя несколько дней многие ПЕРВЫЕ уехали в Союз.

Кандагарский период жизни старшего лейтенанта Невского продолжился…

Глава 7

Февраль 1984 г.

Праздник почувствовался сразу с утра. На завтрак каждый раненый получил по апельсину. Это было очень трогательно, когда солдат, раздающий пищу, таинственно улыбался и торжественно произносил: «С праздником Советской Армии!». При этом он старался подать этот оранжевый плод прямо в руки. Капитану Копейкину он положил подарок прямо на грудь, но тот никак не отреагировал. Солдатик смутился и переложил апельсин на прикроватную тумбочку.

Невский поднёс крупный, тяжёлый плод к лицу, с удовольствием втянул его запах. Апельсин пах новогодним праздником. Это было замечательное ощущение — встреча с домом.

Уже в десять часов утра раненых приехал поздравить командующий 40-й армией. Его появление почувствовалось сразу — в фойе наступила тишина, потом большая группа людей стала перемещаться из палаты в палату.

Дошла очередь и до палаты Невского, которую по-прежнему именовали «послеоперационной», как было написано на двери. Вместе с командующим (генерал был среднего роста, с большими залысинами на лбу, с уставшим лицом — он напомнил Невскому его школьного учителя физики. Правда, этот учитель был одновременно и директором школы, поэтому имел волевой и твёрдый взгляд, как и этот военачальник) в палату вошли несколько офицеров в афганской форме, начальник госпиталя, начальник отделения и лечащий врач майор Изюров. Большая группа посетителей осталась топтаться на пороге.

Внимательно всмотревшись в лицо командующего, Александр вспомнил, что уже приходилось с ним встречаться прошлым летом. Тогда он ещё был генерал-майором и не командовал прославленной 40-й армией. Генерал появился в Медроте, пожелал побеседовать с врачами. Встреча состоялась в ординаторской, проходила в непринуждённой, спокойной обстановке. Гостя интересовали проблемы медиков, просил называть всё без утайки. Много и внимательно слушал, записывал. Была составлена целая заявка на недостающее имущество и медикаменты. Особенно его заинтересовали трофейные пакеты для переливания кровезаменителей для раненых — такие можно использовать даже на поле боя, вколол в вену, пакет пластиковый с жидкостью положил раненому под голову, не надо никаких неудобных стоек для таких «капельниц».

Генерал рассмотрел принесённый специально для него пакет, посетовал вместе с медиками, что в СССР таких пока не выпускают.

Встречей с этим человеком медики остались довольны. Он выгодно отличался от многочисленных гостей и проверяющих, которые появлялись почти еженедельно. Особенно обрадовались, когда практически всё из своего заявленного списка получили буквально через неделю. Это был человек дела. И вот теперь он, как оказалось, стал командовать всей 40-й армией.

Лечащий врач Изюров Виктор Семёнович докладывал коротко и толково о каждом раненом, об обстоятельствах ранения, о проводимом лечении. Он начал с Сергея Сомикова.

Командующий слушал, не прерывая. Потом осторожно пожал забинтованную руку и перешёл к кровати Петра Копейкина. Его заинтересовал данный случай, он попытался сам «достучаться» до погружённого в себя капитана, но тот так и не ответил на вопросы генерала.

Юрий Пшенко оказался верен себе — он пожаловался командующему, что «утку» приносят не по первому требованию. Начальник госпиталя посмотрел «страшными глазами» на начальника отделения, тот — на лечащего врача. Ясно дело — позже будет «разбор полётов».

Но генерал неожиданно улыбнулся и сказал: «Так «дуй» в постель — вот и будет выход!»

Юрка почти радостно воскликнул: «Я так и делаю!»

Все рассмеялись. Напряжённость исчезла. Генерал перешёл к постели капитана Красько. Выслушав сообщение лечащего врача, он вдруг крикнул:

— Начальника медицинской службы сюда.

Из коридора протиснулась фигура высокого седого полковника.

— Вы что, решили всех врачей извести? Слушаю, что один врач получил ранение в рейде, второй, третий. А этот, — он показал на Невского, — тоже врач?

— Так точно! Врач-хирург, получил ранение в рейде. Это Медрота Кандагара. — торопливо проговорил начальник отделения.

— Вот видите! Четыре врача, причём трое хирурги. Практически в один месяц получили ранения. У вас что, нет «кадрового голода»?! Почему плохо продумали защиту медиков в рейде?! Почему они у вас ездят на незащищённых машинах, которые пробивает любая очередь из автомата. Для них ведь специально поступают бронированные гусеничные транспортёры. Короче говоря, товарищ полковник не далее, как завтра положите мне на стол соображения по поводу продуктивной защиты своих медиков во время медицинского обеспечения боевых рейдов.

Генерал говорил, не повышая голоса, но «градус» его требовательности повышался с каждым произносимым словом.

— Есть! — Коротко ответил седой полковник-медик.

Генерал пожал руку Николаю Красько, потом, припомнив что-то, резко повернулся к офицерам в афганской форме.

— В этой палате у нас есть офицеры для награждений? — Увидев утвердительный кивок, командующий шагнул в сторону, добавил при этом. — Я уступаю вам, Валоят Хабиби. Прошу вас, генерал-майор.

Трое афганцев, один из которых был в гражданской одежде, вышли из общей группы. Один из них зачитал бумагу, согласно которой капитан медицинской службы Николай Красько «за проявленное мужество и героизм, за образцовое выполнение интернационального долга награждается Орденом Звезды». Тут же награда и документ к ней были переданы офицеру афганским генерал-майором. Все присутствующие активно похлопали.

Старший офицер снова зачитал бумагу. Теперь уже был награждён «за образцовое выполнение интернационального долга» старший лейтенант медицинской службы Александр Невский медалью «За воинскую доблесть». Снова афганский генерал-майор торжественно вручил награду и документ к ней. Крепко пожал руку. Снова все захлопали.

Это была приятная неожиданность. Лихорадочно пытался сообразить, за какой это рейд он был представлен. Скорей всего, за сентябрь прошлого года.

Между тем, командующий 40-й армией снова вышел вперёд. Он пожелал всем скорейшего выздоровления, а в заключение предложил высказывать просьбы. Сначала все молчали. Потом от окна поднялась забинтованная рука. Советский генерал живо подошёл к офицеру.

Старший лейтенант Сомиков сообщил, что вылечить его смогут только в ожоговом центре в Ленинграде, но самолёт в этот город всё задерживается. Он просил помощи.

Командующий ответил почти мгновенно:

— Завтра борт будет! Ответственный — начальник медицинской службы армии. Об исполнении доложить! Начальнику госпиталя — подготовить офицера к эвакуации! Это всё.

Генерал-лейтенант стремительно вышел из палаты, за ним вышли все посетители.

Вскоре в палату буквально на цыпочках вошла медсестра Наташа Ленкина, невысокая, худенькая, зеленоглазая девушка. Капитан Красько Николай постоянно подшучивал над ней, якобы, по забывчивости, называя её Леной Наташкиной. Девушка каждый раз весело смеялась и поправляла офицера. Похоже, им обоим эта игра нравилась.

Сейчас сестричка попросила посмотреть афганский орден. Николай с гордостью подал награду. Потом орден пошёл по всем рукам. Не остался в стороне и Сергей Сомиков, с трудом удерживая забинтованными руками орден «Звезды».

Орден разительно напоминал наш советский орден «Славы». Он тоже был трёх степеней, Николаю, кажется, был вручён второй степени — в центре серебряной звезды была крупная золотая «блямба» с выбитым сложным рисунком и арабской вязью, а ленточка орденской колодки была трёхцветной: синяя, красная, чёрная полоска. Красивая награда!

Также все по очереди посмотрели скромную медальку Невского: автомат Калашникова, звёздочка, колосья пшеницы по окружности, а в центре круга — сжатый кулак.

— Ну, что, Ленка Наташкина, наливай нам по сто грамм! Награды положено обмывать! — Подмигивая Невскому, проговорил Красько, широко улыбаясь.

— Во-первых, я — Наташа Ленкина! — Сестричка рассмеялась. — Во-вторых, раненым и больным пить не положено. Вот, вернётесь домой, там и обмывайте, сколько вам влезет. А, в-третьих, сейчас приедут артисты поздравлять вас с праздником. Так что не спите, готовьтесь встречать гостей.

Действительно, минут через тридцать после ухода командующего и его свиты, появилась новая большая группа. Это была концертная бригада из Союза. Певцы и певицы были, как широко-, так и малоизвестные. Но их всех слушали с одинаковым интересом и радостью.

Выступали артисты прямо в фойе, заставленном кроватями; многим их можно было только слышать. Правда, Невскому даже повезло больше других, — через открытую дверь ему удавалось увидеть часть «сцены». Каждый раз он старался для всех своих товарищей по палате поточнее обрисовать облик певцов и певиц.

Каждому выступающему громко хлопали. Даже Невский стучал здоровой рукой по спинке кровати. Завершался концерт выступлением афганских пионеров — 10–12-летние мальчишки и девчонки с красивыми, одухотворёнными лицами старательно пели песни на своём и на русском языке. Особенно понравилась новая советская песня «Ягода-малина». Многие детишки вряд ли представляли, что это за ягода такая, но пели от души. И очень красочно смотрелись их красно-чёрные галстуки на фоне белых рубашек и блузок.

После концерта артисты пошли поздравлять раненых по палатам, разбившись на маленькие группы. В палату Невского вошёл широко известный певец, шоу-мен и диск-джокей, ведущий популярных музыкальных программ. Не легко дались ему первые несколько шагов по палате, на побледневшем лице застыло выражение ужаса. Но Сергей мужественно взял себя в руки и подошёл к первой кровати, его товарищи так и остались стоять на пороге.

Он поздравлял раненых по очереди с праздником, на память вручал свои пластинки (диск-гигант) с автографом. Не получив никакого ответа от Петра Копейкина, Сергей осторожно положил свою пластинку на тумбочку. Невскому, последнему в ряду награждаемых, пластинки не хватило. Сергей очень смутился, стал извиняться, а потом даже хотел отнять у капитана Копейкина и передарить Александру. Мол, тот всё равно не слышал о награде. Но Невский отказался. Да и потом, как вести домой такой объёмный подарок?

Настоящим подарком для Невского явилось неожиданное посещение товарищей по Кандагарской Медроте. Это были два капитана, начальники отделений — Владимир Механоша, возвращающийся из Союза после лечения желтухи, соскучившийся по своему операционно-перевязочному отделению и Владимир Вовк, терапевт, приехавший пару дней назад в краткосрочную командировку. Сослуживцы встретились на «Пересылке», решили проведать раненого товарища. Самолёт до Кандагара ожидался только утром, поэтому офицеры засиделись у постели Невского до вечера. Им было о чём поговорить, что вспомнить.

Нашлось, что сказать-пожелать всем раненым в палате. Этот мир устроен строго, но справедливо: недостаток количества счастья с лихвой компенсируется массой наилучших пожеланий…

Сильно удивились гости, когда услышали историю Петра Копейкина (ему они тоже наговорили много хороших пожеланий, но он промолчал, пришлось вкратце ввести в курс дела). Послушали они, потом и сами почитали вслух для Петра письма его жены. Оба Владимира тоже были уверены в действенности такого «лечения».

Между тем Пётр вновь произнёс своеобразный монолог. Причём на этот раз он обошёлся без вопросов себе.

— «Смерть — это Божий дар. Как и рождение. Это логический итог нашего земного существования. Достойную смерть надо заслужить. Конец — делу венец. О нашей жизни будут судить по нашему концу. Это не трагедия, как её преподносят в некоторых изданиях. Не грязное удовольствие, как показывают в бездарных фильмах. Смерть — святое таинство, перерождение души. И от того, как это произошло, зависит судьба последующих поколений. Да, это невосполнимая сердечная утрата, особенно для близких. Но воин должен быть готов принять её, как высшую награду от Бога, иначе значение воинства теряет смысл. А примеры о несломленном духе наших воинов перед выдумка. Это правда. Мне есть, с кого брать пример».

Капитан замолчал. Молчали и все в палате. Потом сразу несколько человек обратились к Копейкину с вопросами. Но ответов не последовало. Офицер вновь погрузился в раздумья.

Закончился праздничный день вновь «розовыми уколами». Обитатели палаты дружно отошли ко сну.

Утром, к большой радости, в первую очередь самого старшего лейтенанта Сомикова, прилетел специальный борт за ним. Для эвакуации раненых на большие расстояния применялся самолёт ИЛ-76 МД «Скальпель». На нём и отправили Сергея на дальнейшее лечение в Ленинград. Возможно, этим же рейсом отправили и несколько других тяжелораненых. Распоряжение командующего было исполнено в срок. Хотелось верить, что жизнь обожжённого офицера теперь будет спасена.

На освободившееся место уже днём перебрался офицер-десантник. Он сам пожелал поселиться в палате медиков. Ребята с радостью приняли Александра Кроху «в свои ряды».

Первым делом Саша вновь принялся за чтение писем для Петра. Многие послания супруги Копейкина запомнились уже хорошо.

Выполнив такую важную работу, Кроха решил для всех почитать выдержку из книги. Её принёс специально для десантника прикомандированный подполковник из Ленинграда. Борис Владимирович уверял, что это должно прийтись по душе. Откуда здесь взялась эта потрёпанная книжка древнего мудреца Марка Аврелия, оставалось только гадать.

Прокашлявшись для солидности, офицер-десантник стал читать: «Врач прописывает одному больному одно лечение, другому — другое, так и Провидение прописывает нам болезни, увечья и прискорбные потери.

Как предписания врача клонятся к восстановлению здоровья больного, так точно и случайности, которым Провидение подвергает человека, клонятся к нравственному оздоровлению его, к восстановлению связи его оторванного личного существования с общей жизнью всего человечества.

Итак, принимай всё то, что выпадает тебе на долю, как принимают больные лекарства врача. Восстановление здоровья тела — вот смысл этих горьких лекарств, но ведь для всеобщей разумной природы сохранение каждым существом своего назначения так же важно, как для больного сохранение здоровья тела.

Поэтому тебе надо приветствовать всё то, что с тобой приключается, даже самое горькое, ибо смысл таких случайностей есть здравие и цельность мироздания. Природа, живая разумом Бога, действует разумно, и всё, что от неё исходит, безошибочно содействует сохранению единства».

Никто ещё ничего не успел сказать, как раздался голос капитана Копейкина:

— Немножко заумно, но сказано хорошо. Соглашусь, пожалуй, с этим самым Аврелием. А ты ведь давеча читал письма моей жены? Почитай ещё.

После непродолжительной тишины, все раненые бросились поздравлять Петра, перебивая друг друга. Сам капитан так ничего из этого и не понял. Он был уверен, что только недавно беседовал с товарищами по несчастью. Около трёх недель жизни выпали из его памяти.

Но это была победа! Все обитатели палаты не скрывали своей радости. Больше всех, конечно, радовался Александр Кроха. Его «метод» сработал!

… В последующие несколько дней февраля один за другим на долечивание в Союз были отправлены капитаны Александр Кроха, Пётр Копейкин, Николай Красько, а также младший сержант Юрий Пшенко. Их места заняли новые тяжелораненые. Война по-прежнему продолжала калечить души и тела солдат и офицеров Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане.

… Наступил март. Невский научился-таки писать левой рукой. Теперь смог самостоятельно изложить каракулями свои новости. Он с гордостью сообщил, что «пишу сам левой рукой» (правда, это больше было похоже, что «писала курица лапой»). По его словам выходило, что «лечат меня здесь хорошо. Сделали операцию, косточки на кисти сопоставили, опять наложили гипс. Теперь всё идёт по плану, хожу в гипсе, но по срокам лечения здесь, в Кабуле, больше держать не будут, на долечивание многих отправляют в Союз. Вот и меня на днях отправят в Ташкент. Уезжаю дней через пять. По приезду туда я и напишу, сообщу новый адрес. Погода в Кабуле холодная, кругом снег лежит. Но в палате тепло, отсыпаюсь, читаю, смотрю телевизор».

Сочиняя эти строки, Александр был уверен, что поступает правильно. Зачем расстраивать своих близких суровой правдой. Успеют ещё напереживаться о нём при встрече. А встреча будет обязательно! В этом Невский не сомневался.

А закончил письмо Александр радостным аккордом: «Приехал ко мне товарищ из Кандагара и привёз пачку писем, в том числе пять твоих, Наташа: от 7, 14, 16, 20, 24 февраля. Это ли не праздник! Большое спасибо за письма и поздравления! До свидания. Сюда мне уже не пишите. Целую крепко. Саша. 3.03.1984 г.»

…Очередной санитарный самолёт увозил Александра Невского из Кабула утром 8 марта. Это была последняя встреча со столицей Афганистана. Утренний Кабул жил своей жизнью.

Проститься со старшим лейтенантом к самолёту пришёл капитан Рудов, начальник медицинской службы 70 ОМСБ (отдельной мотострелковой бригады). Он был вызван в Кабул для получения нового назначения — его переводили с повышением на новую должность в другой провинции страны. Обнимая на прощание лежащего на носилках Невского, Василий Васильевич обещал, что никогда не забудет своего сослуживца…

/ Спустя несколько лет в газете «Красная Звезда» офицер подробно описал историю ранения хирурга из Кандагара/.

— «Избранные жития русских святых. Х-ХV вв.», М. 1992 г.;

— «Мысли на каждый день», Л.Н.Толстой, М. 2008 г.;

— «Живый в помощи», В.Н. Николаев, М. 2007 г.;

— «Большая книга афоризмов. Мудрость тысячелетий», Минск. 2008 г.