Африка — третья часть света

ПРЕВОСХОДНЕЙШЕМУ МЕССИРУ ИЕРОНИМО ФРАКАСТОРО[1]

У древних был обычай, доживший до настоящего времени. Суть его в том, что тот, кто желал выпустить в свет свои сочинения — прозаические или стихотворные, — посвящал их людям, которые могли бы их оценить, или друзьям, которые пожелали бы их прочесть, или же тем, кто блеском своего имени вызвал бы к ним большее доверие и способствовал бы их славе. Стремясь соблюсти этот обычай в настоящем моем труде ^1а (каким бы он ни был), который я предпринял с целью собрать и объединить сочинения некоторых писателей о делах Африки и Индии,[2] я не смог найти никого, кроме вашего превосходительства, кому этот труд надлежало бы препоручить и кто удовлетворял бы меня в этих желаниях и целях. Ибо, я думаю, никто не сможет быть лучшим судьей моему труду, никто не пожелает прочесть его с большей благожелательностью и никто своим славным именем не воздаст ему большим доверием и долговечностью. Это прежде всего потому, что именно вы, ваше превосходительство, будучи осведомленным в географии, как никто другой из известных мне людей, и считая, что этим трудом я доставлю какую-то пользу людям, были тем, кто с самого начала всем своим влиянием побуждал меня к этому начинанию, а затем многими доводами неоднократно укреплял меня в нем с помощью мудрых бесед и приятных разговоров, которые мы вели в присутствии великолепного графа Римондо делла Торре, с таким удовольствием слушавшего ваше превосходительство, когда вы с большой ученостью обсуждали ^бдвижения небес и положения земли.^б

Далее, потому также, что этим своим трудом я желал оставить потомкам своего рода свидетельство нашей долгой и святой дружбы, не имея лучшей возможности отдать дань почтения вашему превосходительству и отблагодарить за дружеские чувства, которые вы ко мне питаете, так как я уверен, что этот труд будет вам дорог и охотно вами прочитан.

Но если я хочу, чтобы мой труд остался жить среди людей, — а в этом и заключается мое желание, — то разве можно сделать это лучше, чем доверить его вашему славному имени? Я уверен, что после смерти тела, имя это останется бессмертным, так как вы, ваше превосходительство, были в наше время тем единственным, кто возобновил в науке божественное обыкновение древних писать, не подражая, не перенося и не переписывая из одной книги в другую и не присваивая себе (как это делают многие) чужих трудов. Напротив, тщательно исследуя факты своим тонким умом, вы сообщили миру много нового, ранее неслыханного, о чем другие даже не подозревали. Так, в астрономии вы открыли точнейшие перемещения небес и чрезвычайно остроумную теорию концентрических окружностей;[3] в философии — сокровенный способ, благодаря которому в нас возникают мыслительные способности, и неизвестный до сего времени путь отыскания достойных удивления явлений, остававшихся скрытыми на протяжении всех предшествующих веков, как, например, причины естественной гармонии и дисгармонии, наблюдать которые мы можем так часто.

В медицине вы открыли причины заразных болезней и наилучшие и превосходные лекарства от них, — я уже не говорю о вашей божественной поэме «De Syphilide»,[4] которая хотя и была написана вами в юности и развлечения ради, тем не менее настолько полна прекрасными философскими и медицинскими идеями, так блестяще воплощена в божественных мыслях и так украшена разнообразными поэтическими цветами, что люди нашего времени, не сомневаясь, приравнивают ее к античной поэзии и относят к таким произведениям, которые достойны жизни и чтения в течение бесчисленных столетий.

Государства, синьории, богатства и другие подобные дары судьбы всегда считались (и таковы они есть на деле) преходящими и недолговечными, в то время как сокровища духа, особенно, когда его достоинства таковы, как достоинства вашего превосходительства (это известно наверное), прочны, выдержат любое испытание и неумолимость времени и ему вопреки стремятся стать бессмертными и вечными. То, что я говорю, — истинная правда. Если бы кто захотел подумать о жизни бесчисленных великих государей и синьоров, которые жили в Италии и других частях света, и, кстати сказать, совсем незадолго до нашего времени, тот ясно увидел бы, что имена многих и даже большей части из них затмила тень той же могильной плиты, которая покрыла их тела.

В то же время память о многих ученых авторах, умерших много веков назад, еще живет среди людей и с каждым часом расцветает все ярче. Таким образом, я думаю, что для той главной цели, которую я преследую, я сделал наилучший выбор. Меня привел к нему некий инстинкт естественного влечения и почтения к людям образованным, знатокам астрономии и естественных наук, так как мне казалось, что они обладают чем-то божественным, благодаря чему заслуживают почета и восхищения превыше других людей. Но причиной, которая заставила меня с охотой взяться за этот труд, было то, что, рассматривая географические таблицы Птолемея и сочтя их в части, описывающей Африку и Индию, очень несовершенными в сравнении с обильными сведениями, имеющимися об этих странах в настоящее время, я решил, что, вероятно, было бы неплохо, а может быть, и очень полезно для мира, собрать вместе рассказы писателей нашего времени, побывавших в указанных частях света и подробно сообщающих о них. Прибавив к ним описания португальских морских карт, можно было бы составить такие же таблицы, которые вызвали бы огромное удовлетворение тех, кто находит удовольствие в подобных познаниях, ибо они были бы уверены в градусах широты и долготы по крайней мере всего морского побережья этих стран, в названиях местностей, городов и в именах синьоров, которые живут там в настоящее время, и могли бы их сравнить с тем, что написано древними авторами.

Сколько напряжения вынес мой слабый и малый ум во время работы главным образом из-за различных языков, на которых писали эти авторы! Я не хочу вникать в это сейчас, дабы не казалось, что я на словах преувеличиваю свои труды и бдения. Но я надеюсь, что благосклонные читатели, подумав, заметят это сами. Если же в некоторых немногочисленных местах мы допустили погрешности (я признаюсь в том, что это случается), то это произошло не от нашего малого прилежания, но скорее из-за того, что достоинства нашего ума и наше усердие не равны.

Кроме того, попавшие ко мне в руки экземпляры были крайне попорчены и искажены настолько, что это привело бы в смятение всякого сильного и смелого духом, если бы его не поддерживала мысль об удовольствии, которое должны будут испытать все интересующиеся географией, и прежде всего той частью Африки, которую описал Иоанн Лев. Как известно, в наше время нет никого другого, кто сообщал бы о ней по крайней мере так подробно и так достоверно.

Но что я говорю об удовольствии, которое будут иметь от этого труда ученые и любознательные? Кто может усомниться в том, что подобного рода чтением будут наслаждаться многие синьоры и государи? Ведь им более, чем кому-либо другому, надлежит знать тайны и своеобразие этой части мира, все расположение ее областей, ее провинции и города, зависимость, в которой находятся по отношению друг к другу синьоры и народы, которые там обитают. Если же они могли узнать и осведомиться у тех, кто ездил по этим странам, и, слушая их рассказы или прочитав их записи и суждения, уже составили себе мнение о том, что число этих стран очень велико, то я вполне уверен, что, читая эту книгу и размышляя над тем, что она содержит и о чем повествует, они признают, что их сведения об Африке в сравнении со сведениями этого труда кратки, неполны и не столь значительны. Таков будет плод, который читатели извлекут из этого труда к полному удовлетворению своих желаний.

Наш автор часто бывал при дворах государей Берберии и вместе с ними участвовал во многих походах нашего времени. О его жизни я расскажу то, что узнал от лиц, заслуживающих доверия, которые знали его и часто посещали в городе Риме. Он был мавром, родился в Гранаде. Когда это королевство завоевал Католический король, он вместе со всеми своими родственниками бежал в Берберию и в городе Фесе трудился над изучением арабской словесности. На арабском языке он составил много книг по истории, которые до сих пор до нас не дошли, а также одну книгу по грамматике, каковая, по словам магистра Якоба Мантино, у него была. Он странствовал по всей Берберии, королевствам черных, Аравии, Сирии, всегда записывая все, что видел и слышал. Потом, во времена понтификата папы Льва[5] он был захвачен в плен на острове Джерба кораблями корсаров, привезен в Рим и подарен его святейшеству. Папа, увидев его и узнав, что он находит в географии удовольствие и уже написал одну книгу по географии, которую возил с собой, встретил его очень благосклонно, обласкал и назначил ему хорошее жалование, чтобы он не уехал. Затем он уговорил и убедил его принять христианство и дал ему два своих имени, т. е. Иоанн и Лев. После этого он долгое время жил в Риме, где выучился итальянскому языку, чтению и письму на нем и перевел с арабского свою книгу настолько хорошо, насколько он это умел. После многих случайностей, рассказывать о которых было бы долго, эта книга, написанная им самим, попала в наши руки, и мы со всем возможным усердием старались выпустить ее в свет в доподлинном виде — такой, какой ее можно сейчас прочитать.