Африка — третья часть света

ЛЕВ АФРИКАНСКИЙ ЕГО ВРЕМЯ, ЕГО ЖИЗНЬ, ЕГО ТРУД

В 1550 г. в Венеции под редакцией Джованни Баттиста Рамузио была издана книга “О плаваниях и путешествиях”, в которой было напечатано сочинение Джованни Леоне Африкано — в русской литературе его принято называть Лев Африканский — “Описание Африки и достопримечательностей, которые в ней есть”.[1112] Значение этого сочинения — и практическое, и для развития географической науки в Европе, и как явления беллетристики — было исключительно велико. Об интересе, который вызвало это сочинение, можно судить хотя бы по тому, что за период с 1550 г. по 1613 г. оно переиздавалось еще пять раз, также в Венеции, и очень скоро было переведено на другие европейские языки.

Каковы были причины этого успеха? Почему в европейских странах был такой интерес к странам Африки? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо более широко осветить всю эпоху в целом.

Время, когда жил автор этого сочинения, когда он его писал и когда оно издавалось, т. е. конец XV и XVI в., изобиловало событиями, которые представляют собой важные вехи в истории всего человечества. В истории народов Европы это был переходный период, когда продолжали господствовать феодальные отношения, но вместе с ними и внутри них во все убыстряющемся темпе рос новый производственный уклад — капиталистический. Первые зачатки капиталистического производства появились в XIV—XV вв., но зарождение капиталистического уклада в недрах феодальной формации, а с ним “начало капиталистической эры относится лишь к XVI столетию”.[1113] Крупные монархии, возникшие в Европе, породили новые возможности развития капиталистического производства и усиления капиталистических отношений. Первоначальное накопление, рост капиталистического производства и, следовательно, увеличение количества товаров, производимых специально для продажи, рост местных и сложение национальных рынков привели к тому, что товарно-денежные отношения в XV в. проникли во все поры феодального общества. Денежная форма ренты, присущая периоду разложения феодализма, стала господствующей в большинстве стран Западной Европы. Однако природные условия Европы, в основном благоприятные для развития капитализма, были неблагоприятными в одном смысле: в Европе не было золота. Отсутствие природных месторождений золота, которое при товарном производстве должно было выполнять роль всеобщего эквивалента, и недостаток золота привозного значительно повышали цены на него и препятствовали капиталистическому развитию. В процессе обращения товаров и накопления капиталов недостаток золота сдерживал быстроту, удобство обращения и возможности капитализации. Кроме того, с развитием товарно-денежных отношений увеличилось и стремление к роскоши и накоплению сокровищ в среде высших классов европейского общества.[1114] В таких условиях страсть к обогащению, всеобщая жажда денег,[1115] охватили в Европе и дворян, и горожан, и духовенство, и королей: “До какой степени в конце XV века деньги уже подточили и разъели изнутри феодальную систему, ясно видно по той жажде золота, которая в эту эпоху овладела Западной Европой. Золото искали португальцы на африканском берегу, в Индии, на всем Дальнем Востоке; золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан в Америку; золото — вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег”.[1116] Огромный прилив драгоценных металлов в Европу, возможности более легкой, чем прежде, их добычи и обилие их источников со временем привели к обесценению и золота и серебра, а это в свою очередь еще более усилило потребность в них. Революция цен требовала все новых и новых поступлений. Поиски золота привлекают внимание к странам Азии и Африки, фантастические рассказы о богатствах которых ходили в Европе. Это обстоятельство вызывает подъем в изучении географии, который сопутствует возникновению новых форм идеологии. Новые буржуазные отношения требовали нового познания мира и, в частности, в области географии. Здесь нельзя не повторить характеристики этого периода, данной Ф. Энгельсом: “Рамки старого orbis terrarum были разбиты; только теперь, собственно, была открыта земля и были заложены основы для позднейшей мировой торговли и для перехода ремесла в мануфактуру, которая, в свою очередь, послужила исходным пунктом для современной ... промышленности. Духовная диктатура церкви была сломлена; германские народы в своем большинстве прямо сбросили ее и приняли протестантизм, между тем как у романских народов стало все более и более укореняться перешедшее от арабов и питавшееся новооткрытой греческой философией жизнерадостное свободомыслие, подготовившее материализм XVIII века. Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености”.[1117]

Средствами быстрого получения золота были прямой грабеж, неэквивалентный обмен товаров и эксплуатация населения вновь открытых земель. Первыми, кто обогатился таким способом, были португальские и испанские феодалы, купцы, авантюристы: “Открытие Америки было вызвано жаждой золота, которая еще до этого гнала португальцев в Африку ... потому что столь сильно развивавшаяся в XIV и XV вв. европейская промышленность и соответствовавшая ей торговля, требовали больше средств обмена...”.[1118] Одним из источников золота была Африка и, в частности, африканские страны Средиземноморья. Между странами южных и северных берегов Средиземного моря издавна существовала широкая и исключительно выгодная торговля. Начало этой торговли, имевшей первоначально форму товарного обмена, относится к временам самой глубокой древности. В широком масштабе она засвидетельствована в VI в. до н. э. К этому времени в результате развития местных промыслов, таких, например, как солеварение в устье Тибра, добыча морских раковин для изготовления пурпура в Таренте, рыбный промысел во многих местах, обработка железа и изготовление железных орудий в Карфагене и т. п., сначала между народами внутри Италии и Северной Африки, а затем и между двумя регионами установились морские торговые связи. В этой торговле действовали три главных агента: карфагенские купцы и их союзники этруски и купцы греческих колоний в Италии и на островах, в Риме торговля находилась в руках плебеев и чужестранцев. Главными были карфагеняне. С юга они принимали поток товаров, шедших из более южных районов Африки; на Средиземном море они выступали как посредники и перевозчики товаров между самыми разными странами, привозя янтарь из стран Балтики, олово из Британии, золото и слоновую кость из Африки, рабов из многих мест. В Италию в этот период поступают из Карфагена металлические изделия, керамика, продукты сельского хозяйства, золото, слоновая кость и, вероятно, рабы. С усилением римского могущества со сцены сходят купцы греческих колоний, а роли двух других агентов меняются, меняется и характер торговых отношений между Римом и Карфагеном. После второй Пунической войны (218—201 гг. до н. э.) Рим, располагавший значительными материальными возможностями в результате победоносных походов, превращается главным образом в покупателя. Нужда в ремесленных изделиях удовлетворяется в Риме его собственными силами, поэтому меняется характер ввоза. Из разных мест, и особенно с острова Делоса, в Рим ввозились рабы, и это была главная и самая важная статья импорта. Следующее место занимал ввоз хлеба из Нумидии, оливкового масла и вина из Карфагена, затем шли предметы роскоши, поставлявшиеся главным образом из Греции и с эллинистического Востока.

После разрушения Карфагена устанавливается более или менее постоянный характер отношений между Римом и Северной Африкой. Североафриканские провинции продолжают снабжать Италию хлебом и оливковым маслом. Значительное место в экспорте занимают дикие звери, рабы, золото и слоновая кость. Металлические изделия и керамика привозятся из Италии и даже Галлии в Северную Африку.[1119]

И во времена Карфагена, и в римскую эпоху торговля на южном отрезке ее пути, проходившем через Сахару, велась через посредничество африканского народа гарамантов, который держал в своих руках монополию связей с народами Судана и не допускал купцов с севера в глубь Сахары далее города Гарама. Именно отсюда вывозились черные рабы₍ золото, слоновая кость, пряности, страусовые перья, живые звери, дерево благородных пород, меха, кожи и т. д. Передвижение и перевозка товаров осуществлялись на колесницах и повозках, запряженных лошадьми, а затем, с II—IV в. — на верблюдах. Предметы вывоза из Судана оставались традиционными почти всегда, предметы же ввоза, очевидно, кроме соли, были различными. С течением времени менялись виды ремесленных изделий, менялось число их и т. п.[1120]

В большем или меньшем размере в зависимости от более или менее спокойной эпохи эта торговля продолжалась и в последующие века вплоть до арабского завоевания. После появления арабов в Северной Африке и в I столетии после арабского завоевания торговля через Средиземное море резко сокращается, хотя и не исчезает полностью. Понятно, что масштаб торговли зависел от характера политических отношений между государствами на разных берегах Средиземного моря, от этого же зависела и возможность осведомления о странах Африки и их товарах. Возможность эта особенно возрастает с XI—XII вв., что подтверждается значительным увеличением в это время и позднее материалов арабских источников, сообщающих о Сахаре и Судане. В период же до XI в. отношения между Африкой и Европой носят главным образом военный характер. Назовем отдельные моменты, связанные с успехами и поражениями обеих сторон. В этот период наблюдалось явное превосходство мусульман на море, позволявшее им производить опустошения на северных берегах Средиземного моря. Мелкие государства на юге Италии, которые к тому же находились в постоянных раздорах, не могли противостоять силам мусульман. Успехи последних достигают такой степени, что аглабидским корсарам удалось в 846 г. разграбить Рим, в 848 г. — захватить город Бари, в 856 г. — Таренто. До 871 г. эти города служили им военно-морскими базами для нападения на остальную Италию. Важной базой был также город Гарильяно. Набеги на итальянские города совершались часто и сопровождались разрушениями и опустошениями. Города Песто, Бояно, Изерния были разрушены полностью. Вторая половина IX в. была временем наибольших военных успехов арабов в Италии. В период с 827 по 902 г. им удалось захватить острова Сицилию, Мальту, Сардинию, а также оспаривать у христиан Корсику. В 903 г. они захватили Балеарские острова. Однако в 80-е годы IX в. арабов начали теснить византийские армии, и последний город в континентальной Италии, который находился под властью арабов, — Гарильяно — был ими потерян в 915 г. Тем не менее набеги на итальянские города продолжались. В 20-е годы X в. были разгромлены города Ориа и Таренто; в 934—935 гг. — Генуя, в 1004 и 1011 гг. — Пиза.[1121] Все побережье христианских стран Средиземного моря находилось под постоянной угрозой нападения мусульманских корсаров. В восточной части Средиземного моря происходили столкновения мусульманского и византийского флотов. Лишь в XI в. могущество мусульманских государств на Средиземном море начинает клониться к упадку. В Восточном Средиземноморье внешне обстановка оставалась прежней, но торговлю с Востоком захватывает в свои руки Венеция. В западной же части военные действия приносят христианам некоторый успех: территориальные приобретения, сделанные мусульманами в прошлые столетия, переходят в руки христиан. Так, в 1015 г. генуэзцы и пизанцы изгоняют арабов из Сардинии. Норманны в период 1061—1092 гг. захватывают Сицилию и в 1092 г. — Мальту. Военные действия переносятся на африканскую территорию. В 1034 г. город Аннаба в Ифрикии был разграблен генуэзцами и пизанцами. В 1087 г. им же удалось на короткое время захватить Махдию и Тунис. В этот период вновь начинает возрастать объем торговых сношений между странами Северной Африки и Европой, особенно между государствами Италии и Тунисом. В Тунисе в столице государства и в других городах появляются колонии европейских купцов.

В XII в. эти процессы продолжаются и усиливаются. На короткое время генуэзцы в 1113 г. захватывают Балеарские острова.

В Испании набирает силу реконкиста. Пиренейские королевства Кастилия и Арагон увеличивают свои территории за счет мусульманских владений. Одним из крупных успехов христиан было отвоевание в 1147 г. Лиссабона. На недолгое время они овладевают также городами на побережье Северной Африки. В течение 12 лет, с 1146 по 1158 г., норманны удерживали Триполи; с 1148 по 1160 г. — Махдию в Тунисе; с 1148 по 1156 г. — Сфакс; в 1148 г. они владели Сусом.

Вновь оживляются старые центры торговли. В средней части североафриканского побережья такими центрами были Тунис и Аннаба. Их посещали купцы с Сицилии и из Пизы. В западной части побережья главным центром была Сеута. В нее постоянно заходили корабли марсельцев, генуэзцев, пизанцев, каталонцев.

В Италии центром, который достиг особого развития в X в. и был связан торговлей с Сицилией, Испанией, Египтом, Тунисом, странами восточного побережья Средиземного моря, был Амальфи. В XI в. ему пришлось уступить свое значение Венеции и Пизе.

Значительное расширение торговли, проникновение европейцев, главным образом итальянцев, в страны Востока и организация там торговых колоний имели место и в связи с крестовыми походами.

В XIII в. в Испании после битвы при Лас-Навас-де-Толоса в 1212 г. мусульманские владения на Пиренейском полуострове сократились до пределов государства Гранады. Отвоевание христианскими государствами Европы владений у мусульман продолжалось. На недолгое время — с 1229 по 1233 г. — Балеарские острова попали под власть королевства Арагон. В 1260 г. кастильский король Альфонс X совершил набег на Сале. В этом же году Людовик Святой предпринял крестовый поход против Туниса. В 1270 г. нападению христианской экспедиции подвергся Лараш. В 1279 г. Педро III, арагонский король, совершил нападение на Сеуту. В 1292 г. в руки христиан перешел город Тарифа. Военные действия в течение XIII в. привели к тому, что в распоряжении христиан оказались многие важные порты. Так, в 1238 г. была отвоевана Валенсия, 1248 г. — Севилья, в 1262 г. важный порт на Атлантическом побережье Пиренейского полуострова — Кадикс, в 1266 г. — Мурсия. Экономические связи отвоеванных христианских городов и территорий Африки продолжают сохраняться.

В 1309 г. христиане овладели Гибралтаром, который они удерживали до 1311 г., однако затем их продвижение в общем было приостановлено. Причиной этого был разгром христианского флота в районе Гибралтара в 1340 г. Лишь в 1399 г. кастильский король Генрих III смог совершить карательную экспедицию против Тетуана, представлявшего собой настоящее пиратское гнездо.

В XIV в. торговля стран Средиземноморья достигла большого размаха. В связи с ростом суконной промышленности в Италии важное место в экспорте стран Северной Африки занимает шерсть, особенно один из лучших ее сортов — гарбо. В XV в. христиане добились новых успехов. Португалия приступила к созданию своей колониальной империи и начала захваты на берегах африканского материка. В самом начале века, в 1415 г. португальцам удалось захватить Сеуту, которую они оставили в 1437 г., а затем через несколько лет захватили вновь. В 1458 г. они взяли Ал-Ксар-ас-Сагир, в 1469 г. овладели городом Анфа, в 1471 г. — городами Танжер и Арзила, в 1488 г. — городом Масса. В 1497 г. была захвачена Мелилья.

В это время Кастилия, затем Кастилия и Арагон совместно продолжали реконкисту, которая в 1492 г. закончилась их победой и уничтожением последнего на полуострове мусульманского королевства Гранады. Большие изменения в XV в. происходят и в восточной части Средиземноморья. Там появилась новая грозная сила в лице турок-османов, самым значительным успехом которых было взятие в 1453г.Константинополя.Во второй половине XV в. власть их распространилась на страны Ближнего Востока. Эти события тяжелейшим образом сказались на восточной торговле Европы, находившейся главным образом в руках венецианцев и генуэзцев.

В XVI в. Португалия продолжала свои захваты на Атлантическом побережье Африки. В 1505 г. был взят Агадир (Санта-Крус-де-Агер), в 1508 г. — Сафи, в 1513 г. — Аземмур, в 1514 г. — Мазаган. К 1520 г. португальцы практически владели всеми важными пунктами побережья Марокко и иногда даже совершали рейды в глубь страны, как, например, в 1515 г., когда они вместе с союзными арабами дошли от Сафи до самого Марракеша и напали на город.

Сферой захватов Испании в XVI в. стало Средиземноморское побережье Северной Африки. В 1497 г. была захвачена Мелилья. Затем в 1505 г. испанцы завоевывают Мерс-ал-Кебир, в 1508 г. — Пеньон-до-Велес, в 1509 г. — Оран, в 1510 г. — города Бужи и Триполи. В 1511 г. города Тенес, Деллис, Шершель, Мостаганем выразили повиновение испанцам и согласились платить им дань.

Однако продвижение испанцев вскоре было остановлено. В начале XVI в. войска турок-османов вступают в Африку. В 1514 г. османский султан Селим вошел в Каир и подчинил себе всю страну. Вскоре ему подчинилась Ливия, а затем в 1518 г. — Алжир.

Восточная торговля в это время вступает в новую фазу. Как известно, одним из главных предметов торговли, особенно в том ее потоке, который шел через страны Северной Африки, было золото. Золото поступало в Северную Африку из областей Буре и Галам, расположенных между рекой Фалеме и верхним течением Нигера. Оно доставлялось сухопутным путем по транссахарским маршрутам в портовые города Северной Африки, а оттуда отправлялось дальше на север, в страны Европы. Для христианской Европы значение торговли, которую она вела с мусульманскими государствами на побережье Северной Африки, всегда было понятным и ясным. В то же время в Европе мало осознавали степень зависимости этой торговли от караванной торговли с народами западного Судана.

О странах, из которых поступало золото, христианам становилось известно постепенно благодаря мусульманам и евреям, населявшим территории, отвоеванные у мусульман. Кое-что становилось известным также от моряков, посещавших портовые города Магриба. Эти знания просачивались в Европу уже в XII в., и в XIII в. европейцы знали о золотоносных странах в регионах Африки, расположенных южнее Сахары.

В XV в. благодаря сообщениям Мальфанте и Альвизе да Ка'да Мосто становится известно, откуда золото поступает в страны Магриба. Европейцы узнали, что его добывают в королевстве Мали и затем доставляют в Томбукту, а оттуда через Туат, Вадан везут в Магриб и что прежде его возили через Гану и Сиджилмасу.

Другим важным товаром восточной торговли европейских стран были пряности. Так же как и торговля золотом, торговля пряностями существовала уже много столетий. Ее пути проходили по европейским странам Восточного Средиземноморья и прилегающим странам Ближнего Востока и Африки. Источником пряностей были главным образом Китай, Индия,, Малайя, Молуккские острова. Оттуда морем и сушей они доставлялись в страны Ближнего Востока, где в главных торговых центрах — Алеппо, Константинополе, Бейруте, но в основном в Александрии они перепродавались и следовали дальше в Европу. Торговля пряностями велась главным образом венецианцами и генуэзцами и была источником огромных доходов и одновременно жестокой конкуренции и соперничества. После окончания крестовых походов ее потоки стали проходить через Египет: через Каир и Александрию.

В XIII в. после захвата Багдада монголами в Ирак на берега Персидского залива проникли генуэзцы. Благодаря этим контактам европейцам стало известно, что пряности привозят из стран бассейна Индийского океана. Возникновение на территории стран Ближнего Востока Османской империи в XV в. преградило путь восточной торговле. Пряности стали поступать по единственному пути через Александрию, что в конечном счете стало началом обеднения и разорения итальянских торговых городов, и в первую очередь Венеции.

В Европе еще в XIII в. начинаются поиски путей в золотоносные районы Африки и в страны Индийского океана. В XV в. эти поиски достигли своей наивысшей точки и привели к наиболее значительным географическим открытиям: открытию пути в Индию и открытию Америки. Они сопровождались территориальными захватами и созданием колониальных империй. В силу того что сухопутные пути были заняты мусульманскими государствами, а также в соответствии с господствовавшими географическими воззрениями той эпохи эти поиски представляли собой прежде всего поиски морских путей.

Особенно важным было освоение морского района Атлантического океана в пределах четырехугольника: Лиссабон, Гибралтарский пролив, западное побережье Африки, Канарские острова, Азорские острова. В связи с тем что господствующие у атлантического побережья Западной Африки течения и ветры в условиях плавания на веслах или под парусами позволяют совершать движение только в южном направлении, но не в северном, долгое время оставалась нерешенной проблема возвращения. Она была разрешена лишь к 1434 г., когда стало известно, что обратный путь лежит через открытые районы океана, вдали от берегов материка. После этого открытия продвижение португальцев на юг сравнительно быстро привело к достижению южной оконечности африканского континента и к открытию пути в Индию.[1122] Открытие этого пути и создание колониальной империи на берегах Индийского океана отвлекли португальцев от отыскания путей в районы южнее Сахары, тем более что они получили доступ к африканскому золоту через устье Гамбии, открытое в 1455 г., и особенно через форт Мина, куда португальцы добрались в 1470 г. и где нашли в изобилии продававшееся золото.

Испанцы одновременно с военными действиями в Магрибе также предпринимали поиски морских путей в Индию, но в отличие от португальцев они искали их не на юге, а на западе, что привело их к открытию Нового Света в западном полушарии. Перспективы в Америке и встреча с силами Османской империи в Алжире заставили их отказаться от своих предприятий в Африке.

Все эти события изменили обстановку в Восточном Средиземноморье. Нарушение в результате османского завоевания торговли пряностями и открытие морского пути в Индию и Западную Африку в районе Гвинейского залива (что позволяло как доставлять пряности из Индии непосредственно в Европу, так и вывозить некоторые их виды с африканского побережья) поставили в трудное положение венецианских и генуэзских купцов, которые не могли конкурировать с португальцами. По-видимому, это обстоятельство способствовало сохранению в Венеции и вообще в Италии живого интереса к Африке и к ее внутренним областям, где было золото. Интерес был тем более оправдан, что, несмотря на успехи португальцев и испанцев, африканский материк, казалось бы, столь близкий к Старому Свету, практически оставался совершенно неизвестным. Непосредственная практическая деятельность познакомила португальцев и испанцев лишь с отдельными пунктами африканских берегов, где они создавали свои укрепленные базы, фактории, крепости (fronteiras — у португальцев — и presidios — у испанцев). Весь гинтерланд оставался полностью неизвестным, и недостаток знания в этом направлении удовлетворялся не столько новыми, приобретенными в процессе военных действий и открытий сведениями, сколько сведениями из сочинений греческих и римских авторов, известия которых либо полностью устарели, либо носили совершенно фантастический характер. Поэтому европейские морские державы тщательно собирали всякого рода информацию относительно африканского континента, его золота и путей к нему. Так, известно, что главный инициатор португальских плаваний и открытий инфант Энрико Мореплаватель собирал всякого рода сведения о неизвестных землях и проходах к ним и особенно бывал рад захвату пленников, так как они могли послужить источником сведений и быть переводчиками. Христианские пираты в водах Средиземного моря также стремились получить сведения о внутренних районах Африки через пленных мусульман. В 1519 г. итальянский корсар Пьетро Бовадилья около острова Джерба захватил мусульманский корабль, на котором ехал, возвращаясь из Константинополя, автор книги “Описание Африки”. При нем были записи, и на их основании, а также по памяти спустя несколько лет им была написана и сама эта книга. Она была значительным шагом на пути познания африканских стран, и в частности Судана. Книга была напечатана в Венеции, в городе, который был наиболее заинтересован в отыскании новых торговых связей, так как для Венеции в условиях замкнутого морского бассейна Восточного Средиземноморья и при невозможности конкуренции с пиренейскими державами поиск таких связей был жизненной необходимостью. Следует напомнить, что в XIV—XV вв. Венеция достигла апогея своего торгового развития и по сути дела была неоспоримым центром торговой жизни всего европейского мира, “все биения пульса которого” передавались и ощущались на самой отдаленной периферии. “Владычество над морями было обеспечено поражением Генуи и постепенным, но непрерывным падением этого города, вытесняемого чуть ли не изо всех портов Востока. Венеция обладала 350 военными судами разных наименований и 600—700 кораблями коммерческого флота; лиц, занятых мореплаванием, насчитывалось в ней от 30 до 40 тысяч человек”.[1123] Венецианцы посещали порты и торговые центры Средиземноморской Африки и Азии и всюду создавали общие склады, фактории, конторы. Они вместе с генуэзцами снабжали Европу восточными товарами: пряностями из Индии (шедшими через Аравию), редкими по качеству шелковыми материями из Индии и Китая, перьями тропических птиц из Африки, сахарным песком из Сирии и Малой Азии.[1124]

Территория Венецианской республики в то время не ограничивалась городом Венецией, а распространялась на часть Ломбардии, Далмацию, Албанию, часть Морей и Македонии, а также и на Архипелаг. Республика переживала в это время последние дни своего расцвета. Столица республики Венеция была одним из крупных центров науки и искусства Италии, прославившим себя, помимо прочего, своей знаменитой школой живописи. Богатства Венеции и бегство в ее пределы многих представителей греческой науки и культуры с территории разрушенной турками-османами Византии после 1453 г. превратили ее в такой центр. Таким образом, интерес к книге “Описание Африки” совсем не был интересом заштатной провинции к чудесам далеких и неизвестных стран. Это был интерес одной из крупных держав Восточного Средиземноморья, которая стремилась к расширению своей территории и своей торговой деятельности. Кроме того, существовала еще одна причина, способствовавшая тому, что интерес к этому труду проявился в наибольшей мере именно в Венеции. Этой причиной было политическое положение внутри Италии. События конца XV—начала XVI в. в истории Италии носят название эпохи итальянских войн. На протяжении нескольких десятилетий территория Италии была ареной военных действий, в которых принимали участие не только армии нескольких итальянских государств, но и войска Испании, Франции и немецких государств. Борьба проходила в несколько этапов. Несколько раз возникали военные союзы разного состава. Во всех этих событиях участвовала Венеция, которой удалось не допустить чужеземные войска — немецкие, французские, испанские — на свою территорию и избежать, таким образом, разорения, которое постигло Италию в первой половине XVI в. Разорение Венеции наступило позже — во второй половине XVI в. и было следствием процесса, начавшегося с конца XV в., суть которого состояла в следующем: “Главный нерв торговой жизни отошел от Венеции... С каждым годом роковые последствия открытия Колумба и Васка да Гамы сказывались ощутительнее, закрывались фабрики и мастерские, продавались корабли, пустовали верфи... Венецианское правительство всеми силами старалось поддержать быстро и невозвратимо исчезавшее величие своего города”.[1125] Государственные деятели Венеции обладали достаточной мудростью, чтобы оценить значение попавшего к ним в руки труда. Джованни Баттиста Рамузио, который осуществил издание, был одним из культурных людей своего времени, в прошлом занимал должность секретаря Совета десяти, в то время важнейшего политического органа республики. Настоятельность поисков Венеции и состояние знаний европейцев об Африке очень ярко характеризует содержание изданной им книги “О плаваниях и путешествиях”. В этой книге наряду со сведениями европейских мореплавателей и путешественников нового времени, таких как Альвизе да Ка'да Мосто, Америго Веспуччи, Лодовико ди Вартема, Эдуарде Барбоса и других, помещены “Известия о плаваниях карфагенского капитана Ганнона”, относимые к VI в. до н. э., “Сообщение о плавании Неарха, капитана Александра Великого”, описание плавания из Красного моря в Восточную Индию Арриана, в котором нужно видеть известное произведение “Перипл Эритрейского моря”. Однако главным по объему и по значению было произведение Льва Африканского, посвященное Африке. Сам издатель книги Рамузио, подчеркивая значение “Описания Африки”, говорил, что в его трудах его поддерживала мысль о том “удовольствии, которое должны будут испытать все интересующиеся географией, и прежде всего той частью Африки, которую описал Иоанн Лев. Как известно, в наше время нет никого другого, кто сообщал бы о ней по крайней мере так подробно и так достоверно”. Все же прежние сведения об Африке в сравнении со сведениями этого труда он называет “краткими, неполными и не столь значительными” (11).[1126]

Кем же был человек, создавший это произведение, и в каких условиях протекали его жизнь и деятельность? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо остановиться на биографии автора и на некоторых фактах истории Северной Африки соответствующего времени. Настоящее имя автора “Описания Африки” — ал-Хасан ибн Мухаммед ал-Ваззан аз-Заййати ал-Фаси. В плену в Италии он был крещен и получил имя Джованни Леоне и прозвище Африкано, т. е. африканец. Оба его имени — имена папы Льва X Джованни Медичи: Лев — папское и Джованни — личное, которое было переделано впоследствии в Иоанна. В русской литературе он был назван Львом Африканским. Лев Африканский был человеком необычайной судьбы. Биография его во многом неясна. Основным ее источником являются его собственные сочинения, и в первую очередь его главный труд “Описание Африки”, но они не дают ясной картины его жизни. Точная дата его рождения неизвестна и может быть лишь с большей или меньшей вероятностью рассчитана на основании сведений из его книги. Пожалуй, наиболее точным указанием на нее является место в главе, посвященной городу Сафи, в разделе об области Дуккала, где говорится: “Когда город был взят, мне было около двенадцати лет. Около четырнадцати лет спустя я имел возможность от имени короля Феса и шерифа, государя Суса и Хаха, говорить с тем же самым правителем округа. Этот губернатор привел против короля Марракеша 500 португальских всадников и более 12 тысяч арабских всадников. Он собирал все доходы с этой страны в пользу короля Португалии. Было это в 920 году” (89). Простой расчет дает нам несколько дат. Годом взятия Сафи и временем, когда Льву Африканскому было около двенадцати лет, будет 906 год. Разница этих цифр дает год рождения автора, а именно 894 г.; 894 г. хиджры соответствует времени с 5 декабря 1488 г. по 24 ноября 1489 г. Если же учесть, что лишь 26 дней 1488 г. входили в 894 г. хиджры, то с известной долей вероятности рождение Льва Африканского может быть отнесено к 1489 г. Эта дата подтверждается и другими указаниями. Так, в посвящении книги “О плаваниях и путешествиях” крупному ученому того времени Иеронимо Фракасторо издатель Рамузио говорит, что Лев Африканский родился в Гранаде и после отвоевания королевства Гранады войсками католических величеств Фердинанда и Изабеллы бежал вместе с родственниками в Берберию. Из этого следует, что Лев Африканский родился до 1492 г. — года взятия Гранады, что удачным образом согласуется с рассчитанной датой 1489 г.

Однако в действительности все сложнее, так как из португальских материалов известна точная дата взятия Сафи: 7 августа 1507, что соответствует 913 г. хиджры. Если Льву Африканскому было в это время 12 лет, то годом его рождения нужно признать 901 г. хиджры, который соответствует периоду с 21 сентября 1495 до 8 сентября 1496 г. Это дата, которую принял за год рождения Л. Массиньон.[1127] Нам она кажется слишком поздней и противоречащей указанию Рамузио на то. что Лев Африканский родился до захвата христианами Гранады. Предположение, что Льву Африканскому в 920/1514 г. было 14 лет и что, следовательно, годом его рождения был 906/1500 г., кажется неосновательным: Л. Массиньон считает, что в этом случае Льву Африканскому было слишком мало лет (12—13) для выполнения дипломатической миссии в Сиджилмасе, порученной ему в 918/1512—1513 г. Соглашаясь с этим соображением Л. Массиньона. мы полагаем, что для подобного предположения вообще нет места, так как текст первого издания Рамузио и перевод Эполяра не дают для него оснований. Кроме того, оно опять-таки противоречит указанию Рамузио о том, что он родился до 1492 г.

Правда, против даты 1489 г. говорит неопределенный характер выражения Льва Африканского: “около двенадцати лет”, “около четырнадцати лет”. Кроме того, возможность некоторой порчи текста именно в этом месте не исключается. Это видно из сопоставления текста, изданного Рамузио в 1550 г., и перевода Алексиса Эполяра,[1128] сделанного им с учетом рукописи этого сочинения, хранящейся в Национальной библиотеке в Риме. Сопоставление показывает наличие двух разночтений на пространстве в несколько строчек.[1129] Кроме того, приведенная выше цитата из “Описания Африки” имеет и в более поздних изданиях другой вариант чтения, согласно которому в 920 г. хиджры Льву было 14 лет.

Тем не менее мы принимаем за приблизительную дату рождения Льва Африканского 1489 г. как наиболее подходящую и к имеющимся косвенным указаниям, и к реальной обстановке и условиям, в которых протекала его жизнь. К этому же времени, а именно до 1492 г., относил рождение Льва Африканского академик И. Ю. Крачковский, хотя он и никак не аргументировал своего мнения.

К периоду между 1489 и 1495 гг. относит дату рождения Льва Африканского и автор последнего по времени перевода его произведения на французский язык А. Эполяр, пытаясь таким образом примирить оба предположения. В пользу отнесения рождения Льва Африканского к более раннему времени высказывался и крупнейший французский африканист Раймон Мони. Он рассматривал события 914 и 915 гг., в которых участвовал Лев Африканский (о них пойдет речь далее), и пришел к выводу, что в них не мог принимать участие мальчик 13 или 14 лет, и, следовательно, дату его рождения, считает Р. Мони, нужно перенести на более раннее время — на 899—900 гг. хиджры, или 1493—1494 гг.[1130] Р. Мони склоняется к тому, что Лев Африканский родился в 90-е годы XV в. Его аргументы таковы. Неизвестно время переезда семьи Льва Африканского из Гранады в Фес. В Испании политика терпимости в отношении иноверцев в 1499—1500 гг. сменилась политикой насильного обращения, что, по мнению Р. Мони, могло стать причиной переезда. Однако это мнение также не учитывает указания Рамузио о рождении Льва Африканского до 1492 г.

Таким образом, если принять за время рождения Льва Африканского 1489 г., то вся его связанная с Северной Африкой сознательная жизнь до 926/1519 г., когда он попал в плен, составляет всего около 20 лет. Практически она совпала со временем правления ваттасидского султана Мухаммеда Португальца. В жизни Марокко — страны, ставшей для маленького андалузца новой родиной, — эти 20 лет были годами достаточно бурных событий. Незадолго до этого — в 1465 г. прекратила свое уже формальное существование правившая в течение почти 230 лет Маринидская династия. Обстановка в стране была сложной. Мы видели, что конец XV—начало XVI в. ознаменовался быстрыми захватами португальцами территорий на атлантическом побережье Марокко. В то же время Марокко переживало глубокий внутренний кризис, подготовленный всем предыдущим ходом развития страны при правлении султанов Маринидской династии. Хотя характер процессов социально-экономического развития Марокко в указанный период полностью еще не раскрыт, все же в целом ясно, что это развитие должно быть квалифицировано как феодальное, сопровождавшееся сохранением родоплеменных пережитков, особенно в среде сельского оседлого земледельческого населения и кочевников. Эксплуатации подвергалось в первую очередь земледельческое население, которое было основным податным сословием, главным образом с помощью налогово-податной системы. Собирались поземельный налог харадж, налог с имущества зекат, судебные подати, “незаконные” налоги, т. е. те, которые не были предусмотрены мусульманскими законами в начальный период ислама. Кроме того, собирался доход с земельных владений в пользу держателей имения. Эксплуатация усугублялась тем, что кроме зеката все налоги отдавались на откуп.[1131] Страна была раздроблена на несколько провинций. Во главе их стояли либо родственники султана, либо люди, располагавшие военной силой, с которыми султан не мог не считаться и которым был вынужден давать подобные назначения. Такими людьми были главным образом вожди берберских и арабских племен. Высшие чиновники гражданской администрации (махзена) получали подарки, земельные пожалования, оклады.

Настроения протеста, возникавшие в крестьянской среде, находили свое выражение в распространении суфизма, в появлении ересей, в росте популярности марабутов, а затем шерифов с их организациями в виде завий. Завия первоначально представляла собой обитель, чаще всего напоминающую монастырь. В завии обычно находились мечеть, могила святого марабута, по имени которого завия называлась, учебные и жилые помещения. В завии жили законоучитель-марабут и его ученики. Со временем с ростом популярности некоторые завии стали центрами крупных религиозных братств, представлявших значительную политическую силу.

Положение усугублялось еще одним фактором — наличием в стране арабских кочевых племен. В XI в. в Северную Африку проникают крупные объединения арабских племен бану хилал, бану сулейм, бану макил. Это проникновение обычно называют хилалидским нашествием. О его значении можно судить по такому факту: только после прихода этих племен население Северной Африки было арабизировано и окончательно исламизировано. Кочевые арабы, придя в Северную Африку, вступили в долгий и упорный конфликт с населением ее культурных, земледельческих районов. Вооруженные и по сути дела представлявшие хорошо организованное и очень мобильное войско, арабы двигались из Аравии через Египет все дальше и дальше на запад. Сдерживать их могла только военная сила, которой североафриканские государства располагали не всегда. Уже в первые годы после своего прихода арабы разрушили государство зиридов в Тунисе.[1132] Политические соображения заставляли прибегать к военным услугам арабских племен. В оплату за услуги эти племена получали право на доходы с некоторых областей и провинций. Их приглашали принимать участие в подавлении мятежей и восстаний, в междоусобных войнах, что каждый раз давало им власть над каким-то новым населением, позволяло двигаться все дальше на запад. В XV—XVI вв. их уже можно было найти повсюду в Северной Африке — от Ливии до Марокко. Их военная и политическая роль была велика. В XIV в. маринидский султан Марокко Абу-л-Хасан (1331—1348), который завоевал и подчинил себе все территории от Марокко до Туниса включительно, потерял все и должен был, потерпев поражение, вернуться в Марокко, из-за того что он вступил в конфликт с коалицией арабских племен на юге Туниса. После этого поражения вся только что созданная Абу-л-Ха-саном империя мгновенно распалась. Такое же поражение в 1357 г. потерпел его сын, маринидский султан Абу Инан, также подчинивший себе все территории от Атлантического океана до Туниса, когда он запретил арабскому племени дававида взимать подати с оседлого населения.

Самые большие города Марокко, и особенно Фес, давали пример очень широкого разделения труда, развития ремесленного производства, торговли и городской культуры, сложившейся главным образом под влиянием андалузского образца. В некоторых случаях в этих городах можно даже увидеть элементы начал капиталистического производства, которые, однако, не могли развиваться, так как в Марокко для этого отсутствовали общие условия. На протяжении конца XIV и в XV в. страна все больше и больше раздроблялась. Центральная власть была ослаблена и не могла обеспечить безопасность существования и развития производства и торговли. Политические силы в лице арабов и религиозных братств еще больше осложняли обстановку. Развитие городов было оторвано от развития всей страны. А в это же время побережье Атлантического океана и Средиземного моря в ужасе ожидало нападений португальцев и испанцев. Такова была обстановка к концу правления Маринидов, когда к власти пришел первый султан новой Ваттасидской династии Мухаммед аш-Шейх (1472—1504). Ему потребовалось шесть лет для того, чтобы приобрести фактическую власть, хотя он мог контролировать лишь небольшую часть страны. Ему подчинялись Фес с округой и атлантические равнины от р. Умм ар-Рабия до Танжера. Города Тетуан, Шешаван, Бадис, Тазута стали центрами небольших независимых княжеств. В городе Дебду продолжали независимо править Мариниды. Мухаммеду аш-Шейху не подчинялся Средний Атлас, и полностью отделились оазисы. Местный вождь осуществлял управление на северных склонах Большого Атласа. В Марракеше власть принадлежала эмирам племени хинтата. В Сусе же правили саадитские шерифы.

При втором ваттасидском султане, которого звали Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед аш-Шейх ас-Сайд ал-Камил, по прозвищу ал-Бур-тукали (1504—1524), т. е. Португалец, за то, что провел детские и юношеские годы в Португалии в качестве заложника, положение не улучшилось. При нем продолжали существовать все самостоятельные княжества. Кроме того, под властью португальцев и местного вождя Йахии ибн Тафуфта, ставшего вассалом короля Португалии, находилась область вокруг города Сафи. Португальцам подчинялся также Аземмур. У подножия гор в области Тадла города были автономны и платили дань арабам. Арабы были хозяевами равнин в оазисах, в областях Сус (до того как там появились саадиты) и Хауз. Жители же гор были полностью вне доступности центральной власти. Существовали и более мелкие независимые владения. Мухаммед Португалец не мог справиться ни с противостоявшими ему центробежными стремлениями отделившихся владений, ни с арабами, ни с марабутами на севере, ни с шерифами на юге. В связи с этим в исконно земледельческих областях, в долинах рек и на равнинах распространяется кочевой образ жизни. Жизнь городов и деревень приходит в упадок. Часть их пустеет из страха перед христианами, часть разрушается внутренними войнами и репрессиями, еще одна часть разоряется кочевниками, которые занимают пустующие земли. Были почти полностью разрушены поселения в провинциях Хауз и в Тадле. Захват кочевниками земель, которые прежде засевались, война, отсутствие безопасности, сокращение торговли внутри страны, тяжелое налоговое обложение областей, подчиненных центральной власти, некоторое сокращение внешней торговли (лишь Сале и Бадис поддерживали связи с остальным Средиземноморьем) — таковы главные характерные черты Марокко начала XVI в. Ваттасиды, и Мухаммед Португалец в частности, не могли справиться с анархией, не могли ни обуздать арабов, ни дать отпор португальцам и испанцам. Если Алморавиды опирались на племена санхаджа, Алмохиды — на масмуда, Мариниды — на зената, то Ваттасиды вообще не имели такого привилегированного слоя, который служил бы им опорой, разве что им могло быть сравнительно немногочисленное арабское племя хлот. В целом же они опирались только на область Феса. Однако ее малые размеры, экономические трудности, разоренность населения, узость социальной базы делали их бессильными перед стоявшими задачами, чем обусловливалась и их непринципиальная, половинчатая п соглашательская политика.

В таком же упадке находились и государства остальной Северной Африки — государство Абдалваддидов на территории современного Алжира со столицей в Тлемсене и государство Хафсидов в Тунисе, где после кратковременного подъема при Абу Амре Османе (1435—1488) также наступил хаос. После него с 1488 но 1494 г. на престоле побывало три властителя. Сменивший их четвертый не мог справиться с трудным положением, в котором находилась страна. Абдалваддидское и Хафсидское государства распались на множество княжеств, территорий автономных племен или племенных федераций, свободных портовых городов и земель находившихся под властью и влиянием марабутов. В Тунисе практически вся страна принадлежала арабам. Взять столицу им не удавалось, но морские порты и города области Билад ал-Джерид выплачивали им дань. Последние хафсидские султаны не отваживались выезжать из столицы даже в ближайшие пригороды и находили утешение в искусствах и покровительстве ученым. Контроля со стороны кочевников избежал лишь остров Джерба, зато он был подвержен нападениям христиан с моря.

С неменьшим трудом удерживались у власти в Тлемсене последние Абдалваддиды. Они потеряли власть над средним Магрибом, и им подчинялись лишь территории нынешнего западного Алжира. Независимые государства возникли в Константине, арабское племя дававида укрепилось в степных областях Заба и Ходны, независимое государство возникло в области оазисов с центром в Туггурте. Самостоятельные владения существовали в горах Кабилии и Варсениса. Самостоятельными также сделались оазисы области Фигиг.

На побережье Средиземного моря многие портовые города превратились в пиратские базы. Особенно много среди пиратов было выходцев из Испании, вынужденных бежать оттуда вследствие торжества реконкисты. Наиболее крупными центрами пиратства были города Оран, Мере ал-Кебир, Алжир, Джиджелли, Бужи, Аннаба, Бизерта, Тунис.

Сложные отношения центральной власти с формально подчиненными ей, но фактически полунезависимыми и просто независимыми областями периферии, отношения с другими государствами и с кочевыми арабами, военные столкновения с ними и с португальцами на побережье, необходимость постоянного и ловкого маневрирования — вот та обстановка, в которой проходила жизнь и деятельность Мухаммеда Португальца н которая определили жизнь и деятельность Льва Африканского. Однако обратимся к его биографии.

Как было показано, Лев Африканский родился, по-видимому, в 1489 г. в Гранаде и после 1492 г. вместе с родственниками оказался в Марокко. В имени его отца Мухаммед ал-Ваззан прозвище ал-Ваззан (по-арабски эта часть имени называется лакаб) означает “человек, который занимается взвешиванием” и указывает, вероятно, на занятие отца, а может быть, и других членов семьи, которые были городскими чиновниками, заведовавшими общественными весами. Имя относительное аз-Заййати, которое обычно показывает, из какого города или страны, или племени, или иной этнической либо профессиональной группы происходит человек, в данном случае, вероятно, связывает Льва Африканского с племенем скорее всего берберским. В литературе упоминаний племени с таким именем не встречается, но встречаются упоминания людей, носивших такое же имя относительное. Этими людьми были литературный комментатор ал-Хусейн аз-Заййати и имам Сиди ал-Хасан аз-Заййати, жившие в XVI и XVII вв. и упоминаемые в сочинении “Нузхат ал-Хади”.[1133] Второе имя относительное, ал-Фаси, указывает на связь Льва Африканского с городом Фесом.

Сам Лев Африканский называл себя также Йуханной Асадом ал-Гарнати, как это можно видеть в автографе рукописи составленного им арабско-еврейско-латинского словаря, хранящегося в библиотеке Эскуриала. Имя это представляет собой перевод на арабский язык имени, полученного при крещении — Иоанн Лев, а нисба ал-Гарнати указывает на место рождения — город Гранаду. Эта нисба ал-Гарнати была причиной недоразумения, в настоящее время, впрочем, окончательно разрешенного, которое заключалось в том, что Йуханна ибн Асад был спутан с автором XII в. Абу Хамидом ал-Андалуси ал-Гарнати.

Семья Льва Африканского, по-видимому, обладала достаточно высоким культурным уровнем. В пользу такого предположения говорит вероятное происхождение его из чиновничьих кругов. Следует отметить, что достаточно высокий культурный уровень отличал большинство мусульманских эмигрантов из Испании. Мусульманская Испания — ал-Андалус — в течение всего периода средних веков была главным культурным центром западного мусульманского и не только мусульманского Средиземноморья. Не только двор кордовских халифов, но и дворы мелких, так называемых “удельных королей” (мулук ат-таваиф) были центрами, куда стекались ученые и поэты. Привлеченные богатствами страны, ее мягким климатом, ее монархами, которые не желали отставать в роскоши и покровительстве талантам от таких центров мусульманского мира, какими были Каир, Дамаск, Багдад, они стремились в Испанию, и многие оставались там навсегда. Не случайно Марокко оказалось обязанным испанским переселенцам появлением некоторых ремесел и даже созданием городов. Таким образом, в Испании все время существовали традиции высокой культуры. Если учесть все это, то предположение о достаточно высоком уровне образованности и культуры в семье Льва Африканского приобретает известную обоснованность, и это дает основание для предположения об уровне культуры и образованности самого Льва Африканского. После переезда в Марокко семья поселилась в Фесе. Отец Льва Африканского в годы, совпавшие со временем его детства, занимался тем, что брал внаем землю в окрестностях Феса, в частности вблизи от замка Уббад.

Кроме отца Лев Африканский из своих родственников сообщает о дяде. Сведения о нем позволяют полагать, что он был в числе лиц, имевших доступ к султану Феса (им был тогда Мухаммед Португалец) и исполнявших его поручения. По поручению этого султана он совершил поездку к королю Томбукту, которым тогда был аския Мухаммед Туре (1493— 1528), и взял с собою в путешествие своего племянника; Лев Африканский называет своего дядю ученым. По-видимому, он обладал юридическим образованием и был факихом, т. е. законоведом. Он называет его также красноречивым оратором и поэтом. Впрочем, это не было каким-то исключительным явлением, так как каждый образованный мусульманин, говоривший по-арабски, должен был уметь писать стихи. В этом смысле поэтом был также и сам Лев Африканский. Были у него и другие родственники, и достаточно многочисленные, как это в обычае в мусульманских семьях. Это видно из их упоминания в рассказе, в котором он сообщает, как чуть не погиб в снежную бурю вместе с караваном. Но подробно он не говорит больше ни о ком и упоминает только одного родственника, жившего в городе Новая Джумуа, т. е. Джумуа ал-Джадид, недалеко от Марракеша, который прежде жил в Фесе, занимался алхимией, из-за чего задолжал большие деньги и переехал жить в этот город. Со временем он выдвинулся и стал секретарем тамошнего синьора.

Сведения о жизни и деятельности самого Льва Африканского, содержащиеся в его труде, весьма невелики и не дают возможности воссоздать его биографию в достаточно полном виде. Эти сведения представляют собой краткие упоминания отдельных фактов его жизни, которые вспоминались ему при написании труда и которые он иногда сопровождает указанием дат, нередко неверных. Не всегда безусловно ясна и последовательность фактов жизни Льва Африканского. Время происшествия многих событий приходится устанавливать на основании расчетов и сопоставлений. Это касается в особенности вопроса о времени его путешествий, которых он совершил несколько. Вопрос этот с достаточной полнотой был изучен Р. Мони, и мы следуем здесь общей схеме биографии Льва Африканского, предложенной в его работе.[1134]

В детские годы Лев Африканский вместе с отцом неоднократно совершал паломничество к могиле местного святого Мулаи Бу Азза в небольшой городок Тагия, невдалеке от Феса, а также провел четыре лета в замке Уббад, где, как было сказано, его отец брал внаем землю. В Фесе он обучался в медресе Абу Инана Маринида, одном из наиболее крупных учебных заведений страны, в котором обычно учились студенты-чужестранцы. После окончания обучения в медресе Лев Африканский в течение двух лет был секретарем городской больницы для умалишенных в Фесе. По-видимому, в какое-то время после этого он ездил с отцом в горах Рифа, в частности к горцам бени жанфен, где у отца было несколько, как он пишет, имений По-видимому, после этого он вместе со своим дядей совершил путешествие в Судан. По словам самого Льва Африканского, ему было тогда 16 (или 17) лет, т. е. путешествие должно было быть совершено в 1505 или в 1506 г. Путешествие проходило поспешно, так как дядя ехал в Судан с каким-то дипломатическим поручением. Он сам говорит об этом, сообщая об отказе дяди посетить одного берберского вождя в Атласе, который прислал ему приглашение, однако дядя извинился и ответил, что послу короля невозможно посещать синьоров, живущих в стороне от его пути, и таким образом задерживать выполнение поручений короля (100). Если вспомнить дату вступления на престол Мухаммеда Португальца — 1504 или 1505 г., — то не исключается возможность, что путешествие было каким-то образом связано со вступлением на престол нового султана. Оно должно было проходить зимой, в сезон, в который обычно ездили в Судан и наиболее удобный для прохода через Сахару. Маршрут также проходил по обычному пути следования караванов. Ехали из Феса через Драа, Тегаззу, Бир Унан, Араван в Томбукту. Целью путешествия была встреча с султаном Сонгаи Аскией ал-Хаджж Мухаммедом Туре. По этой же самой причине ко второму путешествию Льва Африканского нужно отнести и его заезды в Тегаззу (300), где он был в течение трех дней, и в Араван, откуда он ездил в гости к одному вождю племени зенага, что также потребовало 4—5 дней. Возможно (так же считает и Р. Мони), что дядя Льва Африканского хотел вернуться в Марокко в тот же самый зимний сезон и дать отчет о своей миссии султану. Таким образом, и после выполнения дипломатического поручения в Томбукту вряд ли у путешественников оставалось время для поездок по стране. Поэтому посещение таких стран, как Дженне и Мали, вряд ли имело место во время первого путешествия. Р. Мони обосновывает невозможность посещения этих стран Львом Африканским также тем соображением,, что вряд ли посол в государство Сонгаи мог быть одновременно послан в государство Мали, находившееся во враждебных отношениях с Сонгаи. Военный поход Сонгаи в Мали имел место в 1500—1501 гг. Однако он совершенно справедливо допускает, что Лев Африканский мог самостоятельно совершить небольшую поездку на судах по Нигеру во время своего пребывания в Томбукту, так же как по пути через Сахару он заезжал в гости из Аравана. Однако неточности его известий о Нигере, Мали и Дженне наводят на мысль, что, может быть, он туда вообще не ездил. Так, он, например, пишет: “Посередине земли черных протекает река под названием Нигер, начинающаяся из пустыни, которая называется Cao. Она выходит из очень большого озера на востоке и течет на запад, пока не впадает в море-океан” (16). Невозможно было ошибиться в направлении течения реки в том случае, если он добирался до Мали и Дженне. Тем не менее далее он пишет: “Согласно утверждениям наших космографов, Нигер является ответвлением Нила, которое теряется под землей и выходит здесь, образуя это озеро. Некоторые же говорят, что эта река имеет исток на западе, в неких горах, течет на восток и превращается в озеро. Это неверно, потому что мы плавали из королевства Томбутто, двигаясь с восточной стороны по течению реки до королевства Гинеа или королевства Мали. Оба они по отношению к Томбутто находятся на западе” (16)

Разлив вод Нигера Лев Африканский откосит к тому же времени в которое бывает разлив Нила: “Нигер разливается в то же самое время что и Нил, т. е. разлив начинается 15 июня, длится 40 дней и столько ж времени вода убывает” (48). Утверждение о связи Нила с Нигером представляет собой тезис, давно существовавший в арабской географической литературе и не соответствующий действительности. Что же касается истинного времени разлива Нигера в районе Томбукту, т. е. там, где Лев Африканский мог видеть эту реку, то он длится примерно с середины декабря до середины февраля. Если вспомнить о том, что путешествие его проходило в зимний сезон, то, вероятно, Лев был свидетелем разлива Нигера.

В то же время Лев Африканский правильно относит начало сезона дождей в Томбукту к концу июля.

Сопоставление всех этих сведений не дает возможности определенно решить вопрос, совершил ли Лев Африканский путешествие вверх по Нигеру до Дженне и если совершил, то в первое или во второе посещение им Судана. Такое же мнение было высказано и Р. Мони, который примирял утверждение Льва Африканского о его поездке в Дженне и Мали с сообщаемыми им неверными сведениями. Р. Мони полагал, что, совершив небольшое путешествие по Нигеру, Лев Африканский счел себя вправе говорить о посещении Дженне и Мали, сведения же об этих странах получил от купцов в Кабара. В городе Кабара он определенно побывал и там же мог видеть местные суда — пироги, сделанные из половины древесного ствола.

Обратное путешествие в Марокко, очевидно, проходило по тому же самому пути, так как он был самым коротким.

По нашему мнению, после этого путешествия Лев Африканский совершил путешествие на Ближний Восток. Р. Мони относил его к более раннему времени — перед путешествием в Судан. Он основывался при этом на двух аргументах: принятой им дате рождения Льва Африканского и известии о его нахождении в Марокко после приезда из Судана. Приняв за дату рождения 1493 или 1494 г., Мони относит первое путешествие в Судан примерно к 1510 г., так как оно было совершено Львом Африканским в 16 или 17 лет. В то же время в 917/1511 г. Лев Африканский присутствовал при нападении войск Мухаммеда Португальца на Танжер занятый португальскими войсками.[1135] Таким образом, для других событий в этом промежутке времени места не остается.

Согласно нашей точке зрения, при принятой дате рождения Льва Африканского 1489 г. и времени путешествия в Судан 1505 или 1506 г. путешествие на Ближний Восток могло состояться между 1505—1506 гг и следующим известным нам и датированным событием: нахождением Льва Африканского в Фесе во время захвата испанцами города Бадис 23 июля 1508 г. В это время ему было самое большее 19 лет, и на путешествие в столь дальние края приходится несколько лет. В то же время до путешествия в Судан Лев Африканский должен был уже совершить поездки с отцом в Риф и проработать два года в больнице, что должно дать никак не меньше четырнадцати лет (когда он закончил медресе Абу Инана). Если же считать, что обучение в медресе происходило в течение семи лет (именно на такой период ученики медресе освобождались от расходов на одежду), то начало обучения должно было относиться к шести-семилетнему возрасту. Таким образом, для путешествия на Ближний Восток, которое требовало многих месяцев, до возвращения из первого путешествия в Судан просто не было времени. В соответствии со сказанным мы относим его путешествие на Ближний Восток к 1506— 1508 гг.

Об этом путешествии Льва Африканского известно только то, что он совершил его в юности, и в книге есть упоминания отдельных мест, которые он посетил. Если во время первого путешествия в Судан Лев Африканский, вероятно, не вел никаких записей, то на Ближнем Востоке такие записи, по-видимому, делались. Это можно усмотреть из высказанного им намерения написать книгу, в которой описывались бы страны Азии: “Если бог дарует мне жизни, мне хотелось бы описать части Азии насколько я их видел, такие как Пустынная Аравия, Счастливая Аравия, Аравия Каменистая, а также вторую часть Египта, которая находится в Азии, Вавилонию, часть Персии, Армению, часть Татарии, которую я проехал и видел в ранней моей юности; а затем описать то мое последнее путешествие, которое я совершил из Феса в Константинополь, из Константинополя в Египет и после из Египта в Италию, где я видел множестве островов” (348). Книга эта, по-видимому, никогда не была написана. Молчание же автора о странах Азии, вероятно, также объясняется тем, что он собирал материал для книги отдельно, не включая его в “Описание Африки”.

Несмотря на указания самого Льва Африканского, что большую часть перечисленных им стран он посетил во время своего первого путешествия, в действительности это не так. Р. Мони показывает это при рассмотрении его второго путешествия, о чем будет речь далее. Отправляясь впервые на Восток, он скорее всего выехал через Бадис. Намек на это можно увидеть в известии Льва Африканского о том, что из Бадиса на восток более или менее регулярно ходят венецианские галеры, которые перевозят товары и “мавров из этого порта в Тунис, а иногда в Венецию или же до Александрии и Бейрута” (195). Вероятно, Лев Африканский доехал сначала до Александрии и, побывав в Египте, направился в Бейрут, из Бейрута — в Багдад, который он называет Вавилоном. Из Багдада через западную часть Ирана он направился в Иранский Азербайджан, который называет Татарией, где посетил Тавриз. Оттуда через Армению он едет в Константинополь. Из Константинополя он вернулся обратно в Марокко, а 23 июля 1508 г. был в Фесе. По всей вероятности, путешествие совершалось не в одиночку, но, кто были попутчики Льва Африканского — неизвестно.

Следующая известная дата жизни Льва Африканского — 914 г. хиджры. В этом году он участвовал в военных действиях против занятого португальцами города Арзилы. Это нападение на Арзилу имело место 19 октября 1508 г. Сообщает об этом он сам.

В 915 г. хиджры, т. е. в 1509—1510 гг., также по упоминанию Льва Африканского, он находился в небольшом городке Шелла, вблизи от Рабата. Шелла была известна тем, что в тамошнем храме находятся мавзолеи маринидских султанов. Здесь он списывал эпитафии с гробниц, подарив затем составленную из них книгу брату султана (119, 166).

Затем в том же 915 г. — Льву Африканскому в это время 20 или 21 год — он направляется из Феса в провинцию Тадла вместе с капитаном и войсками султана. Здесь он участвует сначала в осаде города Тефза, затем в хитро задуманном и тонко осуществленном вымогательстве денег у жителей города.

Следующая упоминаемая Львом дата — 917 г. (1511 г.). В этом году, как уже было сказано, имели место военные действия против Танжера, в которых участвовал Лев. В этом же 917 г. он был в горах Магран, которые, по-видимому, должны соответствовать восточной части горного района Джебель-Саго. Он оказался там, возвращаясь из области Драа в Фес. Лев не говорит о целях своей поездки, но вряд ли мы ошибемся, предположив, что это было какое-то поручение. Л. Массиньон в соответствии со своей схемой биографии Льва Африканского полагает, что этот переезд был последним этапом пути из Судана в Марокко после первого путешествия туда.[1136]

Для 918 г. мы располагаем несколькими свидетельствами. По одному из них в этом году Лев Африканский, выполняя поручение, полученное, по-видимому, от султана, ехал из Марракеша в Сиджилмасу через горы Дадес (на южных склонах восточной части Высокого Атласа). С этим свидетельством обычно связывают другое, а именно то место, где Лев Африканский говорит, что он пробыл в Сиджилмасе, в замке Мамун в течение семи месяцев. Это указание не датировано. Возможно, что с этими событиями жизни Льва нужно связывать и его рассказ о возвращении в Фес с торговым караваном в октябре месяце, когда его попутчики-арабы ограбили его. Год этого события не назван, но само возвращение в Фес через Атлас следует, вероятно, связывать с его поездкой в Сиджилмасу.

Наконец, последним указанием Льва, относящимся к 918 г., является его замечание об Аземмуре: “Наконец этот город был взят в 918 г., в то время, когда я находился в Стране черных”.[1137] И здесь мы подходим ко второму путешествию Льва Африканского в Судан. Как и в остальной его биографии, здесь много неясного. Так, нет возможности точно установить время отъезда в Судан. Мы видели, что в 918 г. он совершил поездку из Марракеша в Сиджилмасу, пробыл в области Сиджилмасы 7 месяцев, в октябре возвратился в Фес и в том же 918 г. сумел добраться до Судана, если судить по указанию, связанному с описанием Аземмура. Как будто следует сделать вывод о том, что он уехал туда в конце этого года. Однако из португальских источников известна дата захвата Аземмура — 3 сентября 1513 г. 8 марта 1513 г. закончился 918 г. хиджры. Таким образом, в указании Льва Африканского содержится ошибка. Если во время захвата Аземмура португальцами он был в Судане, то это было не в 918, а в 919 г., почти в самой середине 919 г. Следующая известная нам дата биографии Льфа Африканского, относящаяся к его пребыванию в Марокко после возвращения из Судана, также связана с событием, которое проверяется по португальским источникам. Это 919 г., к которому Лев Африканский относит схватку у города Бу Лаван войск ваттасидского султана с португальцами и перешедшими на их сторону арабами. Португальские источники называют дату этой схватки 14 апреля 1514 г., что соответствует 18-му дню сафара, второго месяца мусульманского календаря 920 г. Таким образом, и это указание даты Львом Африканским оказывается неверным. Отсюда следует, что он находился в Судане не в 918 г., а в 919 г. и в 920 г. был в Марокко, вернувшись, очевидно, в начале этого года. Следовательно, и все события, в Марокко, в которых участвовал Лев Африканский и которые он датировал 919 г., должны быть отнесены к более позднему времени, а именно к 920 г.

Путешествие в Судан, как видно даже из объема его описания, продолжалось достаточно долго, кроме того, нужно было еще и время для возвращения. Сопоставление этого соображения с упоминанием — пусть ошибочным — 918 г. как года пребывания в Судане дает какое-то основание для отнесения времени отъезда из Марокко в Судан к концу этого года, тем более это совпадает и с обычным временем поездок в Суден в зимний сезон. Поэтому отнесение даты отъезда к концу 1512 г., которое принимает Р. Мони,[1138] кажется весьма убедительным: 918 г. хиджры заканчивается 8 марта 1513 г.

Выехав из области Сиджилмасы в конце 1512 г., Лев Африканский двигался с купеческим торговым караваном. Это видно из его слов: “Несколько лет назад я проходил там с караваном вместе с другими путешественниками”. То, что это был торговый караван, подтверждает неоднократное упоминание купцов. Путешествие проходило без спешки, что можно заключить по тому, что Лев вместе с купцами имел возможность задерживаться на несколько дней в гостях у вождя зенага и в Тегаззе. Из Сиджилмасы караван направился в Тегаззу, где купцы закупили соль для продажи ее в Судане, затем добрались до колодца Азвад (о чем он не упоминает), затем до Аравана, вблизи которого купцы получили приглашение вождя зенага, и наконец до Томбукту. Возможно, что в этот раз Лев Африканский выступал в роли купца. Если считать, по указанию самого Льва, что дорога до Томбукту составляет 40 дней, и прибавить к этому 15 дней, нужных для переезда из Феса в Сиджилмасу, то весь путь должен занять 55 дней или около двух месяцев (Ибн Баттута дает для отрезка пути от Сиджилмасы до Тегаззы время в 25 дней, в то время как Лев — 20, но это существенной роли не играет). Если Лев Африканский в октябре добрался до Феса, то при незамедлительном отъезде он должен был быть в Томбукту через 2 месяца, т. е. около наступления нового года. Если же он задерживался в Фесе, то соответственно позже. Вероятно, какое-то время он должен был пробыть в Томбукту, но он не уточняет времени своего пребывания. Отсюда же продолжался его дальнейший путь. Как предполагает Р. Мони, Лев поехал по этой недавно открытой купцами дороге, так как другие известные были недоступны. На море корсары Родоса и Сицилии совершали нападения на мусульманские корабли. Сухопутная дорога вдоль берега Средиземного моря через Триполи и Феззан была непроходима в этом районе побережья из-за грабителей. Вновь открытая дорога вела через страны Судана в долину Нила и далее через Красное море в Аравию. Лев говорит, что он побывал в 15 странах Судана: “Я не стану умалчивать, что был в 15 королевствах земли черных” (18). Известно, что приехал он в Томбукту, так как упоминание Аравана исключает другой конечный пункт после перехода Сахары. Куда же он отправился из Томбукту? Все описание путешествия идет с запада на восток. Уже говорилось, что вряд ли Лев совершил путешествие в Мали и Дженне. Так же, вероятно, невозможно решить, бывал ли он в Валате. Описание этой страны, относящейся, правда, скорее не к Судану, а к Caxape, в общем следует признать достаточно правдоподобным. В то же время трудно предположить, что Лев заезжал туда. Слишком уж далеко Валата расположена от Томбукту, чтобы ехать туда специально. Сам Лев об этом также не говорит. Казалось бы, что сведения о ней, а также о Дженне и Мали были получены им скорее всего от посетивших эти места купцов. Однако в то же время он пишет: “Я думаю также рассказать где-нибудь в другом месте об опасностях, которым подвергался во время совершенных мною путешествий по Ливии, и особенно в путешествии из Валаты” (45). А из Томбукту он отправился на восток и не по реке, а сухопутным путем, так как есть основания считать, что он не преминул бы упомянуть об этом, рассказывая о Кабаре.

Следующим городом, который он посетил, была столица государства Сонгаи Гао, или, как он ее называет, Гаго. Лев также не упоминает о своем пребывании в Гао, однако описание города, царского дворца, масса достаточно точных деталей происходившей там торговли (что, кстати сказать, отражает интерес автора к подобным вопросам и во время второго путешествия в Судан) — все это косвенно свидетельствует о его пребывании в Гао по крайней мере в течение нескольких дней.

Описание королевства Гобир, которое следует за описанием Гао, не дает впечатления, что автор побывал там. Неточно указано направление, в котором оно расположено: к востоку, а не к юго-востоку от Гао, как нужно. Неверно также описание ландшафта, в частности упоминание Нигера на территории Гобира, за который он мог принять долину Гульби Нкаба. Возможно, что он лишь в каком-то месте пересек территорию Гобира.

Напротив, описание Агадеса очень точно, хотя Лев, как и в случае с Гобиром, не говорит, что он был там. Следующим описываемым городом является Кано вместе с его королевством. Хотя о пребывании в городе не упоминается, мы, пожалуй, должны предположить, что в Кано Лев побывал. В данном случае мы основываемся на следующем соображении. Кано расположен прямо на юг от Агадеса, на расстоянии 730 км по существующему ныне шоссе или 520 км по прямой линии. По сравнению с теми расстояниями, которые Лев уже прошел после Кано, отрезок пути от Агадеса до Кано не слишком велик. В то же время он и не настолько мал, чтобы его можно было включить в тот путь, по которому проходило путешествие. Поэтому мы предполагаем, что путь, по которому двигался Лев Африканский, должен был проходить либо через Агадес и далее в Борну, либо через Кано и далее в Борну. Конечно, он мог проехать из Агадеса в Кано. Но в этом случае следовало бы ожидать более точного описания областей, расположенных между Агадесом и Кано, и в частности области Гобир. Р. Мони считает, что он посетил и Кано и Агадее. Однако гораздо более вероятно, что маршрут его проходил только через один из этих городов. При этом каждый член этой альтернативы имеет аргументы в свою пользу. Описание Агадеса и его области достаточно точно, и, если бы он находился на пути в Борну, сам собой напрашивался бы вывод, что Лев Африканский проезжал через него. Однако путь из Гао в Борну через Агадес никак нельзя назвать более прямым и коротким, чем путь через Кано в Борну. Описание Львом Африканским небольших государств на территории, населенной народами хауса, не позволяет установить их взаимное расположение по отношению друг к другу. Кроме того, некоторые черты их ландшафта, описанные Львом, не находят подтверждения в действительности. В частности, не соответствует действительности сообщение о том, что в Кацине много гор. По его данным невозможно найти точно местность, которая должна была бы соответствовать территории королевства Замфара. Неясно также и положение Вангара. Все это приводит к мысли, что сведения об этих странах были записаны Львом Африканским с чужих слов, а сам он бывал лишь в некоторых из них. Где-то на пути в Борну Лев видел также караваны купцов вангара, которые ходили на юг покупать золото. Время его пребывания в этих странах, т. е. либо в Агадесе, либо в Кано, Р. Мони определяет как середину 1513 г. Он делает это на основании указания Льва Африканского, что тот посетил страны хауса сразу после их завоеваний Аскией ал-Хаджж Мухаммедом, которое имело место в начале этого года, как об этом сообщает Тарих ас-Судан.[1139] По этому сообщению, Аския ал-Хаджж Мухаммед завоевал Кацину в конце 919 г. и в месяце раби первом 920 г., т. е. в мае—июне 1513 г. вернулся в Гао. Таким образом, Лев Африканский должен был находиться в этом районе Африки в середине 1513 г.

Следующей страной, которую посетил Лев Африканский, была страна Борну. Интересно, что в описании Борну, где Лев, по его словам, провел около месяца, сочетаются детали реального впечатления с положениями схоластической географической науки. Наряду с более подробными, чем для других стран этого района, сведениями относительно местности, народа, его правителя, обычаев мы встречаем здесь повторение старинного тезиса об истоках Нигера, вытекающего якобы на расстоянии 150 миль от Борну из озера Чад. Никаких сомнений в правдоподобности описания этой страны при его чтении не возникает. Напротив, такая деталь, как украшение сбруи царских лошадей, верно отражает обычай, существующий еще и сейчас в Борну и в странах хауса, как это отметил в одном из примечаний А. Лот.[1140]

Дальнейшее путешествие привело Льва в государство Гаога. Лев сам отмечает, что был в этой стране и видел ее правителя. Путешествие его туда проходило вдоль северного берега озера Чад, что можно заключить из его фразы: “...на этом пути проходят около очень большого озера, вокруг которого живут народы cao и горан” (44). Государство Гаога было расположено восточнее озера Чад. Его главный город, который также назывался Гаога, находился, вероятно, в районе города Иао, северо-восточнее озера Фитри. Гаога было, согласно одним сведениям, государством народности булала. Согласно другим сведениям, в то время, когда там был Лев Африканский, название Гаога относилось к государству булала в Канеме, т. е. немного севернее, в районе же озера Фитри находилось государство народа нубийского происхождения по имени кука.[1141] Это государство, очевидно, переживало в то время период своего подъема, вызванного перемещением торгового пути из Северной Африки в Судан, и из описания Льва можно видеть, что правитель Омара, которого он там застал, богатыми подарками и щедрыми оплатами товаров стремился привлечь в свою страну купцов Египта. Интересно замечание Льва Африканского относительно того, что некоторые жители Гаога были христианами: “Некоторые из них христиане, как египтяне. Это те, кто живет в области Гаогао” (302). Здесь, очевидно, нужно видеть свидетельство достаточно оживленных связей между этой частью Судана и христианами нубийских царств Мукурры и Алвы.

Из Гаога Лев Африканский направился в Нубию. Р. Мони предполагает, что его маршрут проходил через города Абеше и Уара в Дарфур, затем около города Ури он отправился по сорокадневному пути, соединяющему Дарфур и город Асьют в Египте, но при этом специально сделал крюк из Бу Натруна в Донголу.[1142] Относительно этой части маршрута Льва Африканского можно только делать самые общие предположения, так как сам он не приводит для этого никаких указаний, кроме глухого упоминания народа горан, т. е. народа даза. Это, однако, ничего не дает для установления маршрута. По-видимому, нельзя сомневаться только в том, что он побывал в Донголе. На это указывают детали ее описания. Кроме того, вероятно, ему пришлось совершить какую-то часть пути вдоль Нила по суше, что можно усмотреть из его замечания о невозможности совершить плавание по Нилу из Нубии до самого Египта. Тем не менее странным и необъяснимым остается его замечание, что такому плаванию препятствует мелководье, а не пороги.

В конце этого путешествия Лев Африканский попадает в Каир. Это было, по мнению Р. Мони, в начале 1514 г., и против этой даты ничего возразить нельзя.[1143] Вероятно, из Александрии на корабле он отправился в Марокко. Все путешествие, по-видимому, было очень трудным, так как Лев говорит, сравнивая его с путешествием через Сахару по разным маршрутам: “Еще хуже путь, открытый нашими современниками, по которому ходят от Феса до Каира через Ливийскую пустыню” (44). По дороге в Марокко, очевидно, имела место встреча пассажиров корабля и грабителей-арабов на берегу Триполитании или Киренаики (38).

Лев Африканский вернулся, очевидно, в какой-то из Средиземноморских портов и оттуда направился в Фес, куда и прибыл самое позднее в марте 1514 г. 14 апреля 1514 г. он уже участвовал в битве у города Бу Лаван. Его пребывание в Марокко продолжается до второй половины 1515 г. 22 июля 1515 г. он участвует в битве при Ла Маморе и, вероятно, в августе или сентябре отправляется в новое путешествие. Промежуток времени с февраля или марта 1514 г. до августа—сентября 1515 г. Лев Африканский проводит в постоянных разъездах по южным областям страны. Сам он неоднократно упоминает, что ездил в тот или иной город по поручению Мухаммеда Португальца или других лиц, но нигде не говорит о характере выполняемых им поручений. Тем не менее с большой степенью вероятности можно считать, что они были вызваны желанием ваттасидского султана сплотить силы страны для отпора португальцам. Вероятно, этим были вызваны переговоры и встречи с правителями юга саадитскими шерифами (87). Одного из них Абу-л-Аббаса Ахмеда ал-Аареджа Лев Африканский неоднократно упоминает, называя государем-шерифом. Такова же, по-видимому, была цель его встреч с вождем племен хинтата (85). Его поездки проходят по областям Дуккала, Хаха, Гезула, Сус. Он посещает ряд городов в этих областях. Однако сам он не сообщает о своем маршруте. В то же время текст “Описания Африки”, относящийся к этим областям, не дает возможности установить, какие города Лев Африканский посетил в течение этих примерно полутора лет, а какие — в другие периоды своей жизни. Не удается установить также и последовательность, в которой он их посещал. Во всяком случае в области Хаха из 14 указанных Львом местностей об 11 можно определенно сказать, что он в них побывал. В Сусе из 8 указанных мест он побывал в 4, в Марракеше — из 18 в 9; в Дуккале — из 13 в 4. Таким образом, восстановить его маршрут без новых материалов вряд ли удастся. Тем не менее приблизительный маршрут был предложен Л. Массиньоном и Р. Мони. При этом оба автора относили к началу переездов те города, которые Лев Африканский посетил, по его словам, в 919 г. Эти города следующие: Тагтесса, Тесегделт, Тафетна, Тагавост и гора Анкиса. В Тагтессе он был, вероятно, один, в остальных местах с шерифом; в Тагавосте — в Сусе — только с канцелярией шерифа. Гора Анкиса не упоминается в маршруте Л. Массиньона потому, очевидно, что указание даты — 919 г. — имеется только в тексте рукописи, использованной А. Эполяром и, следовательно, не учтенной Л. Массиньоном. Все эти места Лев посетил в начале 1514 г., и, так как для всех этих поездок нужно время, будет резонным отнести его приезд в Марокко примерно к февралю этого года.

Для апреля 1514 г. имеется два указания: Лев участвовал в этом месяце в битве у Бу Лавана и был в городе Тийиут и области Хаха. После битвы при Бу Лаване он отправился в Марракеш с сообщением о поражении мусульман. По-видимому, после этого он отправился в Тийиут и оттуда через Такулит, возможно, через Амизмиз в область Гезула, где он в мае 1514 г. провел на ярмарке 15 дней вместе с шерифом. Затем с письмом шерифа из Суса он через гору Деменсера проезжает, направляясь в Мадин Аввам, где в это время происходит примирение Мухаммеда Португальца со своим двоюродным братом Мулаи Заййаном, что должно, вероятно, относиться к осени 1514 г. Вместе с ними он отправляется в город Тагию. Затем Лев Африканский оказывается в Тумегласте, где встречается с Абу Закарийей Йахйей ибн Мухаммедом Тафуфтом, который перешел на сторону португальцев и от имени португальского короля правил городом Сафи. После этого в Сафи он вел переговоры с Иахьей от имени короля Феса и саадитского шерифа. По всей вероятности, эта встреча и переговоры имели место в июне или июле 1514 г.

Уже в 921 г., т. е. после 15 февраля 1515 г., Лев оказывается в городе Айт Ийад в Атласе. А. Эполяр относит это пребывание к августу 1515 г. и считает, что Лев оказался там, возвращаясь из Марракеша через Анимей, Демнат, ал-Джумуа и через Тадлу в Фес.

В мае 1515 г. Лев находился в войске Мухаммеда Португальца на Зеленой горе. После того как войско отправилось к ал-Медине в Дуккале, он вместе с группой священнослужителей и ученых был направлен в Марракеш; из Марракеша Лев поехал в ал-Медину в области Хаскора (не в области Дуккала, как считает Р. Мони),[1144] по-видимому, направляясь к Железной горе. Там он находился в войске султана во время разгрома арабов на Железной горе (Джебел ал-Хадид), что должно было произойти в конце июня—начале июля 1515 г. Лев Африканский присутствовал при военных действиях у Арзилы, как можно судить по его, впрочем, довольно туманному сообщению (187). Последнее известное нам событие, в котором он участвовал, были военные действия между марокканцами и португальцами при Маморе. Они произошли в конце июня—июле 1515 г.; 24 июня высадились португальские войска, 22 июля португальцы потерпели поражение. Была уже замечена невозможность согласовать известия Льва Африканского относительно его участия в походе на Железную гору и в военных действиях у Маморы. По-видимому, Лев Африканский что-то спутал, хотя и в одном и в другом случае он показывает достаточную осведомленность. После разгрома португальцев у Маморы Лев Африканский отправился в Фес и оттуда пустился в свое второе путешествие в Константинополь. Вероятно, из Феса он выехал во второй половине августа 1515 г., о чем можно заключить из упоминания о подъеме пушек с речного дна в устье Себу после разгрома португальцев при Маморе. Он не мог бы знать об этом факте, если бы уехал сразу же после битвы. Путешествие его протекало по обычной дороге на восток из Марокко. Из Феса вдоль реки Уэд Инавен он проехал через Тазу, Дебду, Тлемсен. Как можно понять из текста, в Тлемсене при дворе Абдалваддидов у него были давние связи; так, он сам говорит, что провел “при дворе немало месяцев в те разы, когда бывал”. Вероятно, благодаря этпм связям он совершил небольшую поездку к морю в обществе секретаря короля Тлемсена в Хунайн. Его дальнейший путь пролегал через провинцию Бени Рашид в западном Алжире, в которой он также бывал много раз, вероятно, через город Маскара. Это двойное указание на неоднократное посещение западного Алжира заставляет предполагать, что он ездил туда со специальными поручениями и, видимо, на короткое время, так как точных указаний на время этих поездок нет и включение их в маршруты известных крупных путешествий также представляет трудности. Вероятно, также в этот раз Лев посетил отшельника в городе Батха в районе нынешнего города Игил Изан, или Релизан. После Батхи перед ним было два пути: либо через долину реки Шелифа через город Мазуна, до Милианы, либо через долину реки Мина на юго-восток, до Такдемта и оттуда до Ми-лианы. Каким именно путем он проехал, неясно. Из его описания можно понять, что он посетил город Мазуна, расположенный на первом пути. В то же время он недвусмысленно говорит и о своем пребывании в Такдемте, в районе нынешнего Тиарета. Нет аргументов в пользу предпочтения того или иного пути, кроме того, что проезд мимо Мазуны в тексте подразумевается, о проезде же через Такдемт сказано недвусмысленно. Поэтому мы отдаем предпочтение этому последнему. После Милианы Лев проехал через Медеа, где ему удалось заработать 200 динаров и где ему так понравилось, что он хотел даже там остаться навсегда. После Медеа он проехал через Алжир, переживавший в это время один из поворотных моментов своей истории. Из Алжира, по его словам, он направился в город Буджию (Бужи). Путь его пролегал по берегу бухты, на берегу которой стоит Алжир, что видно из упоминания небольшой крепости Темендфуст, находившейся где-то около маленького городка Форт де Л'о, и затем через город Деллис. Он говорит, что встречался в Буджии с Аруджем Барберуссом и видел конец осады города. Однако он мог видеть эти события только в том случае, если ехал очень поспешно, выехав из Феса в половине августа 1515 г., так как должен был прибыть к Буджии до половины сентября, когда осада еще продолжалась. В противном случае это известие следует считать ошибочным. Из Буджии он, по его словам направился в Константину и ехал туда через Сетиф. Его путь от Константины до Туниса не устанавливается. Возможно, он ехал через Тебессу, делая, таким образом, довольно значительный крюк в южную сторону. Во всяком случае о том, что он был в Тебессе, он упоминает. Следующее место, в котором он, по его словам, был, — Айн Заммит, находившийся где-то примерно в 50 км к востоку от города Беджа. Затем он прибыл в Тунис, а из Туниса он, вероятно, совершил специальную поездку в Карфаген. Затем ему пришлось совершить довольно дальнюю поездку в Нумидию, т. е. в южные области страны. Поездка была вызвана тем, что там находился лагерь султана Туниса, а это лишний раз подтверждает, что его путешествие совершалось ради дипломатической миссии, по-видимому, ко всем правителям Северной Африки. По его собственным словам, эта поездка имела место в 922 г. хиджры, т. е., вероятно, в феврале 1516 г. Ехал он, вероятно, на Хаммамат и затем на Кайруан, в котором определенно был, так как сообщает: “Сверх того их (жителей Кайруана, — В. М.) обременяет налогами король Туниса, и это доводит их до крайне бедственного положения, как я видел во время одного своего путешествия из Туниса в Нумидию, где находился лагерь короля Туниса. Это было в 922 г. хиджры” (270). Побывал он также в небольшом городке ал-Хамма в трех десятках километров в глубь страны от Габеса. То, что маршрут его пролегал внутри страны, в достаточном отдалении от морского побережья, вероятно, объясняется частыми нападениями на прибрежные города христиан, что создавало, очевидно, по всему берегу моря атмосферу нервозности и небезопасности. В то же время относительно целого ряда городов и городков складывается впечатление, что Лев Африканский их видел. К числу таких следует отнести города Ариану, Габес, Замок ал-Махрис, хотя сам он об их посещении не упоминает ни прямо, ни косвенно. Султана он нашел, очевидно, в Габесе. Факт вступления в контакт Льва Африканского с султаном Туниса Абу Абдаллахом Мухаммедом V (1494—1526) подтверждается его сообщением, что он получил от этого монарха много разных милостей. Отсюда он, вероятно, возвращается на север и 4 дня ждет погоды в Сусе, чтобы выехать оттуда морем, но затем направляется в город Монастир, где садится на корабль и едет в Константинополь вместе с послом этого города, также направлявшимся в Турцию. Мы ничего не знаем о его пребывании в Константинополе, но имеем указание, что в Египет он направился оттуда, так как хотел описать последнее путешествие, которое “совершил из Феса в Константинополь, из Константинополя в Египет и после из Египта в Италию” (348). Прибыв в Египет, он направился в Розетту, где видел османского султана Селима Грозного (1512—1520), который проезжал ее, возвращаясь из Александрии, что, как известно, имело место в июне 1517 г. Во время пребывания в Египте Лев Африканский совершил путешествие вверх по Нилу до Асуана. Так, он пишет: “Таковы самые известные города, расположенные на главном рукаве Нила. Из них некоторые я видел, в некоторые входил внутрь, рядом с третьими проезжал, но всегда я получал о них подробные сведения от жителей или от моряков, которые меня везли от Каира до Асуана и с которыми я возвращался вплоть до Кены, и когда я ехал через пустыню к Красному морю, которое я пересек...” (347). Анализ текста части, посвященной Египту, показывает, что он видел почти все города, о которых сообщает, хотя прямо говорит о пребывании лишь в некоторых: о Розетте, Дейруте, Каире, Бени Суэйфе, Асуане, Кене. Прибыв из Асуана в Кену, Лев Африканский через пустыню прошел к Красному морю в город Кусейр, затем он пересек Красное море, прибыл в Пустынную Аравию, в портовый город Йанбо и затем в Джидду. Хотя Лев Африканский и не говорит о цели своего путешествия, но совершенно ясно, что это было паломничество в Мекку. Месяц зул-хиджжа в 1517 г. приходился на период начиная с 15 декабря и до 13 января 1518 г. Так как он говорит о посещении Счастливой Аравии, можно предполагать, что оно имело место именно в это время, после совершения хаджжа, вероятно, в первые месяцы 1518 г. Затем по сухопутному пути, по древней торговой дороге Хиджаза он вернулся в Египет. Там, очевидно, в Александрии он погрузился на корабль и отправился в Магриб. Таким образом, местности между Египтом и Табесом автору были известны только по нескольким остановкам, которые сделал корабль на пути вдоль побережья. Это, видимо, послужило причиной некоторой путаницы, появляющейся в описаниях этих районов. Вот как он сам описывает свое пребывание там: “Чтобы избежать риска попасть к ним в руки, я проехал вдоль всего этого берега по морю, вместе с тремя купеческими кораблями. Когда арабы увидели нас, они бегом прибежали в гавань, показывая, что хотят заключить с нами торговые сделки, которые могли бы быть нам выгодны. Но не доверяясь им, никто не захотел сойти с корабля на землю, прежде чем они передали нам в качестве ручательства безопасности нескольких своих детей. Сделав это, мы купили у них несколько баранов и масла и сразу же отправились в путь, боясь каждый момент быть захваченными корсарами Сицилии или Родоса” (38). Корабли останавливались, по-видимому, где-то недалеко от Триполи, который находился тогда в руках христиан. Здесь на острове Джерба Лев Африканский все же попал в плен к сицилийским корсарам. Его захватил в плен сицилиец Пьетро Бовадилья и увез в Италию, сначала в Неаполь, а затем в Рим и там вместе с жирафом подарил папе Льву X Медичи, сыну Лоренцо Великолепного. Один из виднейших деятелей эпохи Возрождения, “отец искусств”, человек высокой культуры, не в пример многим своим предшественникам и преемникам, Лев X оценил знания попавшего к нему пленника, который к тому же имел при себе если не книгу по географии — Рамузио говорит, что это была именно книга, — то во всяком случае какие-то записи. Вначале он был помещен в замок Святого ангела, где пробыл целый год, в течение которого три епископа наставляли его в вере и готовили к принятию христианства. 6 января 1520 г. он был крещен самим папой в соборе Святого Петра и получил при крещении имена папы. т.е. Иоанн и Лев.[1145] В том же 1520 г. он узнал о падении города Бадиса. Его принадлежность к христианству проявилась в том, что дату захвата Баниса он дает по христианскому летосчислению (195). После принятия христианства, как можно судить по рассказу того же Рамузио, он получил жалованье от папы. Не крылось ли в этом желание папы дать возможность неофиту написать свой труд по-итальянски? Ответ на этот вопрос вряд ли может быть получен, но такая возможность, по нашему мнению, не исключается. Будучи уроженцем Испании и знакомый с детства с испанским языком, он, вероятно, достаточно быстро смог овладеть и итальянским и латынью.[1146] После принятия христианства Лев жил в Риме. Его покровитель папа Лев X умер в 1521 г. Его преемник Адриан VI не интересовался изучением востока, и, очевидно, это сказалось на положении Льва Африканского, который тогда преподавал арабский язык в Болонье и в 930 (1524) г. составил свой “Арабско-еврейско-латинский словарь”. Затем он вернулся в Рим. Все это время, вероятно, он был занят работой над “Описанием Африки”, которое закончил 10 марта 1526 г. Очевидно, уже тогда он имел намерение вернуться в Африку. В 1527 г. он закончил свой другой труд: “Книга о мужах, считавшихся у арабов знаменитыми” и, по-видимому, в 1528 г. покинул Италию и направился в Тунис. Можно предположить, что отъезду Льва Африканского на родину в Африку способствовал второй папа Медичи Климент VII.

Следует полагать, что, возвратившись в Африку, он вновь вернулся к исламу, так как ислам позволяет в исключительных условиях отказываться от своей веры и возвращаться к ней при наступлении возможности. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Существуют гипотезы относительно этого периода его жизни. Согласно одной из них, Лев умер в Тунисе после своего возвращения. Этой гипотезы придерживается большинство авторов. Согласно другой, автором которой является Р. Мони,[1147] он возвратился в Марокко, где, возможно, оказался в немилости или даже на подозрении, так как его покровитель Мухаммед Португалец умер в 1524 г., а его благополучное в общем пребывание в течение стольких лет в Италии и близость к папе не могли быть приняты равнодушно. Р. Мони полагает, что он либо закончил свои дни в тиши какого-либо небольшого города в должности судьи, как он хотел это сделать в Медеа, либо дух странствий овладел им снова и он погиб во время какого-нибудь нового путешествия. В этой гипотезе Р. Мони опирается на соображение, что известия о нем непременно достигли бы Италии, если бы он остался в Тунисе.

В предисловии к четвертому изданию “Описания Африки”, также выполненному Рамузио в 1588 г.. говорится, что он умер в Риме незадолго до 1550 г. Это указание стоит особняком и не имеет никаких дополнительных подтверждений, поэтому, видимо, следует считать его основанным на каком-то недоразумении. Таково же и мнение Р. Мони, который замечает что если бы это было так, то Рамузио не преминул бы об этом сообщить

Литературная деятельность Льва Африканского, по-видимому, началась довольно рано. Мысль о создании географического труда появилась у него, вероятно, после первых путешествий, в частности после первого путешествия в Африку, когда масса впечатлений от стран Судана, столь непохожих на известный ему мусульманский мир, должна была привести его к мысли об их фиксации. После этого, очевидно, появилась привычка делать записи и описывать все места, где он побывал. Вот что писал он сам о своем “Описании Африки”: “В целом это то, что я видел хорошего и достойного упоминания в Африке, которую я пересек из края в край. Старательно изо дня в день я записывал все, что мне казалось достойным упоминания, и так, как я это видел. О том же, чего я не видел, я добывал достоверные и полные сведения от людей, заслуживающих доверия, видевших это. Затем, когда мне это стало удобно, свел воедино свои записки и наконец составил из них книгу, находясь в Риме, в год 1526 от рождества Христова, 10 марта” (374). Его литературное наследие нужно признать очень значительным как по объему, так и по важности. Можно только удивляться, каким образом человек, проведший жизнь в постоянных разъездах и путешествиях, смог найти время для написания стольких трудов. “Описание Африки” — его главный труд в наиболее крупный. Кроме этого труда, им были написаны еще и другие. Почти во всех случаях мы знаем о них из упоминаний в тексте “Описания Африки”.

Очевидно, первым по времени был сборник “Эпитафии Шеллы, Феса и всей Берберии”, о котором сообщает сам Лев (166) и который до нас не дошел.

Вероятно, находясь еще в Африке, он составил одно из своих крупных сочинений “Сокращение магометанских хроник”, на которое он часто ссылается в “Описании Африки”.

По мнению исследовательницы рукописного наследия Льва Африканского Анджелы Кодацци, до 1523 г. он написал еще сочинения “О магометанской вере и законе”, “Современная история Африки”, “Арабская риторика” с приложением небольшого трактата по арабской метрике “Трактат по искусству метрики”.[1148] Из этих сочинений первые три известны только по названиям. Об арабской грамматике известно, что ею пользовался Якоб Мантино. На это указывает Рамузио в посвящении к изданию. Экземпляр рукописи этой грамматики был у первого французского ориенталиста нового направления Г. Постеля (1510—1581), которую он подарил затем итальянскому ученому А. Мазио.[1149] Экземпляр рукописи “Трактата по искусству метрики” был случайно обнаружен в хранилищах Италии и издан А. Кодацци.[1150] Этот трактат написан на латинском языке.

“Арабско-еврейско-латинский словарь” был обнаружен в хранилищах рукописей библиотеки Эскуриала и содержал подробную запись, в которой было упомянуто и христианское и мусульманское имя автора, время написания (т. е. январь 1524, или 930 г.) и имя человека, для которого он был написан: Йакуб ибн Симун.[1151] Это сочинение представляет собой сборник арабских вокабул, сопровождаемых на первых листах переводом на еврейский и латинский языки, затем — на латинский, затем — на испанский, и много слов оставлено без перевода. Возможно, что Льву принадлежит только арабская часть и, может быть, еврейская. Латинская и испанская части, вероятно, были сделаны другими лицами и не менее чем на столетие позже.[1152]

В том же самом сборнике рукописей, в котором находился трактат по метрике, была обнаружена также рукопись трудов “О мужах, считающихся знаменитыми среди арабов” и “О мужах, считающихся знаменитыми среди евреев”. В свое время с этой рукописи была снята копия, с которой были выполнены два издания, оба неудачных — в XVII и XVIII вв.[1153] Оба труда содержат жизнеописания 25 ученых-мусульман и 5 евреев.

Однако самым значительным, по крайней мере из дошедших до нас сочинений, было “Описание Африки”. Это сочинение, согласно замечанию в тексте, было закончено 10 марта 1526 г. в Риме. Тем не менее А. Кодацци допускает возможность его завершения не позже 1523 г.[1154] Сначала оно распространилось в рукописях. С 1529 г. рукописи его циркулировали в Италии и за ее пределами в течение почти 20 лет, т. е. до первого издания Рамузио.[1155]

Уже в рукописи “Описание Африки” привлекалось для серьезных работ. Так, баварский географ И. Цийглер использовал его для своего исследования о Египте, опубликованного в 1532 г. Пьемонтский картограф Гастальди пользовался им для составления карты Африки, подготовленной в 1546 г., и для венецианского издания “Географии” Птолемея, а В. Постель — для иллюстрации плана Каира в Венеции в 1549 г.[1156] Рукописей сочинения было много, так что очень скоро они стали искажаться и претерпевать порчу текста. На это жалуется уже первый издатель Рамузио (11). Труды Льва Африканского — “Описание Африки" и другие — распространились в виде, так сказать, корпуса, в который они были собраны.[1157] В 1550 г. появилось первое издание книги.[1158] Оно было основано, если верить словам Рамузио, на автографе. Рамузио отредактировал текст, и он стал основным для исследователей. Это издание принято считать изданием editio princeps. Несмотря на редактуру Рамузио, издание сохранило авторский текст. Ошибки касались главным образом имен собственных и были сделаны при переписке или при наборе. Начало книги и ее конец имеют различные варианты написания собственных имен, что предполагает работу в два этапа.[1159]

В 1554 г., также в Венеции, вышло в свет второе издание. Оно отличалось от первого подзаголовками на полях, повторяющими слова в тексте. Текст содержал некоторые варианты.

В 1563—1574 гг. было подготовлено и выпущено третье издание. В нем не была исправлена ни одна ошибка и ни один вариант издания 1554 г., но появились новые.

Четвертое издание появилось в 1588 г. В нем были уничтожены подзаголовки на полях и несколько изменено предисловие. Согласно новому варианту, Лев Африканский умер в Риме. Кроме того, даны новые 20 эквивалентов дат по хиджре и по христианскому летосчислению. В 1606 г. было перепечатано издание 1588 г., но были вновь введены подзаголовки на полях. С последних двух изданий, т. е. 1588 и 1606 гг., в Амстердаме Р. А. Скелтоном и Г. Б. Парком в 1967 г. было сделано факсимильное издание.

В 1613 г. вышло шестое издание, также повторяющее издание 1588 г. В нем было лишь увеличено число заголовков на полях.

Наконец, седьмое издание появилось в 1837 г. Как и все предыдущие, оно было выпущено в Венеции. Одним из его недостатков была модернизация итальянской графики, в результате чего арабские слова со звуком “х” были искажены до неузнаваемости, так как была опущена буква “h”, выражавшая этот звук (например, “Еа” вместо “Неа”). Кроме того, оно отличалось от предыдущих форматом, расположением текста на странице и печатью.[1160] С этого издания была сделана перепечатка в последние годы (год не указан) в США.

Этими изданиями были вынуждены пользоваться с середины XVI в. до середины XX в. Рукописи сочинения, хотя они были известны и многочисленны в первой половине XVI в., ко времени начала серьезных текстологических исследований в начале XX в. исчезли. Было известно о существовании двух рукописей-копий, которые, насколько можно судить по их краткому упоминанию в литературе, не давали ничего в сравнении с изданием Рамузио.[1161]

В 1931 г. для Национальной библиотеки в Риме королем Виктором Эммануилом была приобретена рукопись “Описания Африки”.[1162] Министерство общественного образования поручило работу над нею А. Кодацци. Ее исследования показали, что эта рукопись носит название “Космография Африки”. “Если она и не автограф, — писала Кодацци, — то все же имеет огромное значение, так как в данном случае мы имеем перед глазами текст, который подходит очень близко к авторскому, и мы не должны больше рассматривать его через очки Рамузио. Уже язык рукописи требует внимания, потому что он очень часто оказывается таким итальянским языком, который мог быть знаком какому-либо магрибинцу, который находился в Италии немного лет. Это показывает орфография, синтаксис, выбор слов и выражений, которые Рамузио счел нужным облагородить. Но содержание имеет еще большее значение, чем форма. Многие места редакции Рамузио, которые вызывают недоумения ученых, в рукописи абсолютно ясны. Рамузио счел нужным пренебречь фактами, политическими деятелями, литераторами, географическими подробностями, которые он счел неинтересными”.[1163]

А. Кодацци работала над подготовкой нового издания итальянского текста труда Льва Африканского. Несмотря на то что ее работа началась еще в 30-е годы, она, очевидно, не была завершена, и после всех поисков нам не удалось найти никаких указаний о публикации нового издания. Первым переводом “Описания Африки” был перевод на французский язык Ж. Темпораля, выполненный в 1556 г. Этот перевод, сделанный на основе двух первых изданий произведения, оказался лучшим из всех, что были сделаны по тексту Рамузио. Он переиздавался много раз: в Антверпене— в 1556г., в Лейдене — в 1564г., в Париже—в 1830г. и ещё раз в Париже — в 1896 г.

В том же 1556 г. был сделан перевод на латинский язык Иоанном Флорианом. Это самый плохой перевод из всех существующих. Тем не менее он переиздавался три раза: в Антверпене — в 1558 г., в Цюрихе — в 1559 г., в Лейдене — в 1632 г. Кроме того, несмотря на ошибки, этот перевод послужил основой для перевода на голландский язык Арну Лероу в Амстердаме в 1665 г., на английский язык Джону Пори в Лондоне в 1600 г., последний перевод был переиздан в 1896 г. в серии “Хаклюйт” Робертом Брауном, который внес в него исправления.

В 1805 г. с первого издания Рамузио был сделан перевод на немецкий язык. И сам перевод и транскрипция в нем названий и имен собственных очень точны. Перевод был сделан Г. В. Лорсбахом. К сожалению, в свет вышел один только первый том.

Последним по времени, но принципиально отличным от всех предыдущих является перевод на французский язык, сделанный Алексисом Эполяром и изданный в 1956 г. в Париже.[1164] Он был сделан с текста Рамузио 1550 г. с учетом рукописи, над которой работала А. Кодацци, и, таким образом, дает новые возможности для дальнейших разысканий.

“Описание Африки” должно быть признано одной из вершин средневековой арабской географической литературы. Самого же Льва Африканского И. Ю. Крачковский называл едва ли не последним крупным представителем арабской географии в Магрибе.[1165] В XVI в. развитие арабской географической литературы в целом шло по нисходящей линии. Уже был создан целый ряд жанров географических сочинений, был накоплен большой фактический материал, была создана теория географии, основывавшаяся на достижениях науки покоренных арабами народов, и главным образом на теоретических принципах географии Птолемея, в развитие которой арабы внесли также много и своего. Однако в целом географические сочинения в этот период уже превратились в компиляции материалов, заимствованных у более ранних авторов и не всегда с указанием источника. На этом фоне “Описание Африки” представляет собой явление исключительно особое и ценное, так как хотя его автор и пользовался сочинениями своих предшественников, но все же главные материалы у него свои и притом такие, что могут поспорить с известными ценностью своих сведений сочинениями Ибн Баттуты или Ибн Халдуна.

Отдельные краткие замечания, сделанные Львом Африканским по самым различным поводам в его книге, позволяют нам предполагать, что за человек он был и какие мысли и чувства воодушевляли его на создание столь значительного труда. Разумеется, полную картину воссоздать не удается, однако черты его личности вырисовываются достаточно четко.

Нет необходимости искать доказательств того, что Лев Африканский был человеком одаренным природой, который сумел свои дарования развить и использовать, о чем говорит вся его литературная деятельность.

К этому его качеству счастливо прилагается его большая образованность. Она имела свои основания в том высоком уровне культуры, которым характеризуется мусульманская Испания во многие периоды своей истории и которым всегда отличались андалусцы, эмигрировавшие оттуда в Северную Африку. Другими ее основаниями несомненно были обстановка в семье, предполагающая определенную культуру, необходимую для чиновнической деятельности, и курс обучения, пройденный в Фесе. Любознательность Льва Африканского прослеживается во многих местах его труда. Она направлена на самые различные предметы и отрасли знания и свидетельствует о том, что процесс пополнения собственных знаний и самообразования не прекращался для автора никогда. Эта образованность имела два направления: духовное, связанное с религией, и светское. Как сын своей эпохи и своей среды Лев Африканский был воспитан в принципах ислама и разделял их. Однако как человек образованный, горожанин, которому были доступны достижения городской цивилизации мусульманских стран Северной Африки и Испании, в вопросах религии он обладал большой широтой взглядов. Он был знаком с догматическими особенностями и теологическими проблемами различных течений мусульманской религии и с различиями главных юридических толков основного течения — суннизма. Такое знание давало ему определенную широту взглядов на вопросы религии, что необходимо вело к критическому отношению не к религии в целом, но к отдельным ее положениям и, вероятно, особенно к различиям между течениями. Это определенно можно проследить на примерах. Так, он не скрывает насмешливого отношения к прорицателям и прорицательницам, пренебрежительно-снисходительного отношения к отшельникам и их деяниям. Он a priori сомневается в деяниях святых, а увидев их, выносит свое резкое суждение: “Его деяния лишь обманывают простой народ”. Для правильной оценки этого суждения нужно напомнить тот огромный авторитет таких святых-марабутов в Северной Африке, который нередко превышал авторитет официальных представителей религии. Как всякого человека его характеризует противоречивое отношение к суевериям. Некоторые суеверия он решительно отвергает, как, например, гадание прорицателей, веру простых людей, что львы стесняются женщин и не нападают на них, если те обнажаются перед ними, веру в гадание с помощью билетиков, которые выбирает птица. В другие он как будто верит сам, например в действенность магии и существование магов и чародеев. Вероятно, что в религии он видел главным образом комплекс морально-этических ценностей и правил, которые он рассматривал как одну из ступеней человеческого развития (недаром же население некоторых глухих селений он сравнивает с животными, а кочевников называет людьми дикими и необразованными). Таким образом, с известной долей уверенности мы можем считать присущими нашему автору религиозный индифферентизм, свободомыслие, а также представление об идее прогресса. Льву Африканскому был свойствен также рационализм. В этом отношении его характеристика может быть соотнесена с характеристиками деятелей эпохи Возрождения. Однако это его качество не было следствием влияния условий жизни в Италии. Некоторые его рассказы, например о выбрасываемых морем на берега Марокко китах, свидетельствуют, что он искал рационального объяснения и до того, как попал в Италию. Есть и другие примеры, свидетельствующие о его рационализме. Человек рациональный, он был в то же время сметлив (предусмотрел грабеж бедуинов и спрятал свои деньги в земле), изворотлив (пример вымогательства денег в городе Тефза; его собственное признание, что он может выдать себя за кого хочет, если его будут обвинять), склонен к царедворческой, придворной жизни, всегда стремился оказаться при дворе любого султана и умел извлечь из этого выгоду (еще молодым человеком получил деньги за свои стихи). В то же время при необходимости он не чуждался самой простой работы, такой как покупка веревок для увязки багажа, что обычно бывало обязанностью погонщиков верблюдов, т. е. людей, пожалуй, самого низкого социального положения. При всех своих знаниях, он активный практический деятель, почти всю жизнь проведший в путешествиях, которые совершал, не боясь быть застреленным, ограбленным или погибнуть от жажды. Ему присущ также известный гуманизм. Так, он жалеет старика, наказанного Мухаммедом Португальцем за то, что он советовал жителям города ал-Медины сдаться португальцам в безвыходном положении. Гуманизм в данном случае преобладает над религиозным пристрастием.

Горожанин, образованный человек, ученый Лев Африканский не мог относиться положительно к кочевникам, бедуинам. Соотношение кочевой и оседлой жизни в Северной Африке складывалось на протяжении всего средневековья таким образом, что оседлые области с их деревнями и городами страдали от кочевников, которые, как правило, превосходили оседлых земледельцев в военных возможностях, относились к ним свысока, травили их посевы, разрушали постройки и вообще считали, что все эти области нужно превратить в пастбища. Представитель городской культуры Лев Африканский, как и другие средневековые арабские авторы, особенно интересовался тем влиянием, которое кочевники оказывали на жизнь земледельческих областей Северной Африки, и, конечно, не мог согласиться с их отношением к земледельцам, и его отношение к ним, выразившееся в книге, естественно, отрицательное. Для него эти оседлые области — родина, с ее историей и памятниками, а сам он — патриот. К европейцам-христианам он относится также отрицательно, и хотя он это скрывает, но по некоторым недомолвкам увидеть это можно. В частности, в рассказе о том, как ему в Египте птица вытянула билетик с дурным предзнаменованием, он говорит, что с ним случилось еще худшее. Читателю ясно, что это плен, обращение в христианство.

И вот эти чувства привязанности к Северной Африке и Испании, вместе с его привычкой к интеллектуальному труду (не будем забывать, что записки, легшие в основу его книги, он возил с собою всюду), а также с ностальгией, от которой он должен был страдать в Италии, и были тем пафосом, который двигал им в создании его труда. Его желания в данном случае совпадали с желанием папы Льва X. Но и здесь он остается патриотом. Заявляя о своем понимании долга историка, который, по eго словам, должен говорить без стеснения истину о вещах, а не угождать ничьим желаниям, он тем не менее замечает, что описал все хорошее и достойное упоминания об Африке, плохое же либо не упоминает, либо упоминает только общеизвестное. Так проявилась личность Льва Африканского в его труде.

Обратившись к анализу содержания “Описания Африки”, мы увидим, что оно содержит целый ряд черт, свойственных различным жанрам арабской географической литературы. Так, это сочинение имеет все основании быть отнесенным к жанру региональных сочинений. Как известно, одной из характерных черт географических сочинений в средние века у арабов было разделение земной поверхности на семь широтных зон — климатов,. — черта, восходящая к античной географии. В сочинении Льва Африканского это разделение отсутствует, однако его деление Африки на отдельные крупные области в сущности повторяет его. Он делит Африку на Страну черных, т. е. Судан, соответствующий поясу саванн; Ливию, которая соответствует пустыням Сахары и также простирается через весь материк от океана до Красного моря; Нумидию, в которую должны входить северные окраины Сахары, и Берберию, занимающую территорию горных цепей Атласа и побережье. Каждая из этих областей по сути дела соответствует первым трем климатам у более ранних географов, например у ал-Идриси. Деление это только более приближено к различным природным условиям разных зон. Лев Африканский ведет описание по областям стран. Особенно это заметно прослеживается на примере Марокко. Но при этом в описании каждой области его сочинение более всего напоминает сочинения типа географических словарей, так как материал излагается в отдельных параграфах, каждый из которых посвящен отдельному городу или деревне. В то же время в организации “Описания Африки” можно увидеть и черты, связывающие его с жанром литературных энциклопедий, в которых важное место уделялось географическим материалам. Этот жанр возник в XIV в. и наибольшее распространение получил в Египте. Сравнение содержания одной такой энциклопедии, написанной автором XIII—XIV вв. Мухаммедом ибн Ибрахимом ал-Ватватом ал-Кутуби ал-Варраком, с содержанием “Описания” показывает жанровое родство. Энциклопедия делится на 4 тома (фанна), которые посвящены: 1 — астрономии и небесным телам; 2 — географии и этнологии; 3 — зоологии; 4 — ботанике. Сходство особенно ясно при сравнении тома, посвященного географии и этнологии. Том разделяется на 9 глав следующего содержания: 1) земля и ее вид; 2) горы и рудники; 3) моря и острова; 4) источники и реки; 5) условия существования жителей; 6) об известных мусульманам странах; 7) об особенностях стран и характерах жителей; 8) о старых зданиях и памятниках; 9) описание поселений, убежищ, крепостей.[1166] “Описание Африки” также разделяется на 9 частей. Первая часть посвящена общим принципам. Она разделяется на 32 (иногда 33 ) главы. Каждая глава посвящена какому-либо одному вопросу: географии, демографии, истории, культуре, литературе, письменности народов, населяющих Африку. В остальных частях сочинения в основу положен географо-политический принцип. Части с 2 по 8 рассказывают о различных царствах. 2-я часть сообщает о Марракеше; 3-я —о царстве Феса; 4-я — о царстве Тлемсена; 5-я — о царствах Буджии и Туниса; 6-я описывает Нумидию; 7-я — Страну черных; 8-я — Египет; в 9-й части рассказывается о реках Африки, ее животных, рыбах, птицах и минералах. Кроме того, в каждой части по областям описываются горы и упоминаются реки. При описании крупных городов Лев Африканский дает подробнейшие картины историко-этнографического характера, освещая бытовую жизнь своего времени, порядок придворного этикета и т. п.

В то же время части “Описания”, в которых говорится о путешествии, заставляют вспомнить о жанре рихла — жанре путешествий.

Все это свидетельствует, что сочинение Льва Африканского, хотя оно и было написано по-итальянски и для европейского читателя, в сущности своей все же продолжает оставаться сочинением арабской литературы. Наличие столь различных признаков различных жанров в одном сочинении, по нашему мнению, должно свидетельствовать о широкой начитанности автора и его свободном владении литературной формой.

В то же время в области теоретической Лев Африканский оставался типично средневековым ученым. Гениальная попытка объяснения исторического развития общества, сделанная Иби Халдуном почти за сто лет до него, кажется, никак не привлекала внимания и интереса с его стороны, хотя труды Ибн Халдуна он читал и их материалы использовал в своей книге. Характерной иллюстрацией теоретических взглядов Льва может служить первая часть его труда. Объясняя происхождение названия “Африка”, он повторяет традиционные для арабской литературы легенды, восходящие ко временам начала ислама. Также к традиционным легендам относятся его рассказы о заселении Африки и происхождении африканцев. Африканцами он называет как жителей Судана, т. е. население черной расы, так и жителей Берберии, Нумидии и Ливии. Их он называет белыми африканцами. Черные африканцы жили в Африке всегда. Белые же, по его словам, переселились из других стран: либо из Йемена, либо из Палестины и Сирии, либо даже из Греции. Объясняя их происхождение, Лев Африканский повторяет восходящие еще к Библии искусственные родословные, в которых арабы возводили происхождение различных пародов к сыновьям Ноя и их потомкам, следуя кахтанидскому преданию. Это предание возникло в первые века ислама как результат политической борьбы между двумя группами арабских племен, так называемых северных арабских племен и южноарабских и сирийских племен. В этой борьбе победу одержали южноарабские и сирийские племена, что обусловило распространение и живучесть предания. При развитии предания в него были включены легенды о переселении палестинцев и жителей Южной Аравии в Африку. Легенда же о переселении из Греции, по всей вероятности, представляет какие-то реминисценции о древних связях между населением стран бассейна Эгейского моря и древней Ливии.

Таким же традиционным является и сообщение о пределах Африки с его границей по Нилу на востоке и океаном, простирающимся где-то на юге за пустыней Гаога, т. е. в общем не слишком далеко за экватором.

В арабской литературе еще в XI в. можно видеть примеры, которые говорят о зафиксированном наблюдении неравномерности культурного развития. Народы делились на живущих в городах, занимающихся науками и искусствами и имеющих законы, по которым идет жизнь, и на жителей степей и пустынь или просто диких мест, которые не ведают государственности и живут без всяких законов.[1167] Это воззрение мы наблюдаем и у Льва Африканского. Он делит города, поселения, области с их населением на цивилизованные и нецивилизованные. Под первыми следует понимать те, в которых получили заметное развитие общественные связи и институты феодального характера, а также городская культура, тогда как во вторых преобладал традиционный уклад. Соответственно этому часто употребляется понятие “знатность”. Он то и дело говорит о знатности того или иного города, подразумевая его большую или меньшую цивилизованность. Некоторые области он называет королевствами, а другие нет, также связывая с этим наличие в области какой-то цивилизации и законов. Так, он отказывает в титуле королевства всей Нумидии.

В главе о белых африканцах и их разделении Лев Африканский выступает как историк и кратко сообщает о смене основных династий, правивших в Северной Африке, и главным образом в Марокко. Интересно, что при этом он говорит о них как о смене власти различных народов: зената, мекнаса, маграва, санхаджа, масмуда и снова зената. Рассказывая о берберских народах, он не ограничивается вопросом об их происхождении, а связывает этот вопрос с вопросом об их языке. Он знает о близости арабского и берберского языков и высказывает свои соображения о причинах ее, руководствуясь при этом традиционными представлениями о происхождении и родстве арабов и берберов. Интересно его указание о распространении арабского языка в среде берберских народов, что обогащает наше знание происходивших в Африке этнических процессов. Особенно интересно его сообщение о языках суданских народов. Он знает их несколько. В отличие от своих предшественников в арабской географической литературе, которые, как, например, Ибн Баттута, сообщали только отдельные слова из африканских языков, Лев Африканский сообщает не только о языках, но и об их распространении. По-видимому, в связи с политическими успехами государства Сонгаи он называет язык сонгаи одним из главных языков Судана. В языке гобир, судя по его рассказу, следует видеть язык хауса. Язык борну — по-видимому, язык канури, похожий на него язык гаога — язык канембу.

Об огромной начитанности Льва Африканского говорит и число упоминаемых им в его сочинении авторов, материалы которых он использовал. В одном только “Описании Африки” их насчитывается около тридцати, в том числе книг античных авторов четыре.

Однако не эта ученость составляет основную ценность его труда. Во всех остальных частях, начиная со второй, он излагает главным образом свои впечатления, которые иногда сопровождаются известиями о том, что ему удалось услышать. Его критическое отношение к тому, о чем он сообщает, ясно проявляется в его рассказе о птице, помещенном в конце первой части, и в притче о палаче и его знакомом. Из этих рассказов видно, что принцип объективности в изложении исторических и географических известий для него не был пустым звуком. Дальнейшие исследования показали точность и ценность его известий. “Детали, приводимые Львом Африканским о Магрибе, отличаются скрупулезной точностью. Новейшие наблюдения подтвердили справедливость даже тех его утверждений, которые, казалось бы, должны были вызвать сомнение”, — такую оценку труду Льва дал на рубеже нашего века Ш. Шефер,[1168] и знаменательно, что эта оценка была повторена спустя более пятидесяти лет И. Ю. Крачковским.[1169] Влияние работы Льва Африканского на европейскую науку было огромным. До европейских путешествий в глубинные районы Африки, путешествий, которые начались лишь с 20-х годов XIX в., любое практическое начинание, связанное с Африкой и ее внутренними районами, не могло обойтись без консультации с его трудом. Особенно это касалось районов Судана. С Магрибом европейцы были знакомы больше, но и для Магриба его материалы представляли большую ценность. Для науки же его значение сохранялось в течение 300 лет, начиная со времени появления труда. На протяжении этого периода ни один исследователь Африки не мог обойтись без него, и в большой мере для изучения проблем, так или иначе связанных с прошлым народов Африки, это значение сохраняется и теперь.

Настоящий перевод, сделанный с итальянского языка (первый переводчик “Описания Африки” Ж. Темпораль называл язык этого сочинения старотосканским), — первый в нашей стране. Он сделан на основании текста первого издания “Описания Африки”, подготовленного и выпущенного Рамузио в 1550 г. Выбор издания обусловлен рядом обстоятельств. Прежде всего это было первое издание, редактор которого при его подготовке, по его собственным словам, пользовался автографом сочинения. Сличение первого и второго изданий, проделанное Л. Массиньоном, показывает их отличия, однако в целом второе издание повторяет первое и основывается на нем. Поэтому нам представлялось, что нет смысла прибегать ко второму или последующим изданиям, тем более что в ряде случаев переиздания сопровождались порчей текста. Мы уже отметили высокую оценку, которую дала рукописи “Космографии Африки” А. Кодацци.[1170] К этим двум соображениям следует добавить мнение А. Эполяра, который имел возможность пользоваться как изданием Рамузио, так и рукописью. Он писал: “Мы долгое время ожидали публикации рукописи, для того чтобы представить ее перевод, а не перевод текста Рамузио. Но мы констатировали, что этот последний сделан очень простым итальянским языком, очень удачно подходящим для почти буквального переложения на французский язык. Если взять отрывок из текста рукописи и попытаться его перевести на понятный французский язык, результат окажется тем же самым, как если бы переводили этот отрывок непосредственно с текста Рамузио. Таким образом, в использовании текста рукописи не было никакого особого интереса”.[1171] Перевод основан только на тексте издания 1550 г. Однако, желая выяснить соотношение текста издания Рамузио и рукописи самого Льва Африканского в доступной нам форме, мы сличили издание Рамузио с французским переводом А. Эполяра, который привлекал для работы текст рукописи. Результаты работы показали, что оба текста, совпадая почти целиком, в то же время содержат существенные различия, которые отмечены в “Разночтениях”.

Рамузио, издавая “Описание Африки”, отредактировал его, и в настоящее время перед переводчиком предстает достаточно свободный, ясный и простой язык. Трудности языкового характера возникают лишь в местах с длинными периодами, передающими пространные, сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, которые неизбежно приходится делить в переводе на более мелкие синтаксические единицы. Весь итальянский текст принят нами в том виде, в котором его опубликовал Рамузио. В очень редких случаях в него нами были внесены исправления. Некоторые из них были отмечены А. Эполяром, другие предлагаются нами. Эти исправления внесены в текст перевода и отмечены в подстрочных примечаниях.

Большую трудность представляла передача на русский язык географических и этнических названий. Об их восстановлении и передаче в той форме, в какой их дал сам автор, не может быть и речи. Кроме того, ошибки в передаче таких названий, а также имен собственных, видимо, были допущены и Рамузио и содержатся в тексте. На это указывали и Л. Массиньон[1172] и А. Эполяр. Последний писал: “Однако Рамузио, с одной стороны, а переписчик — с другой, совершили ошибки в чтении оригинала, которым они пользовались, ошибки, которые не всегда являются одними и теми же и значительное число которых позволяет исправить сопоставление текстов. Благодаря любезности А. Кодацци мы могли сличить оба текста в Национальной библиотеке в Риме и получили возможность внести в текст Рамузио исправления, которые нам казались существенными”.[1173]

Топонимы в основном переданы теми названиями, которые приняты на наших географических картах. Однако это можно было сделать далеко не всегда. Следует сказать, что передача таких названий на русский язык еще более трудна, чем на европейские языки, пользующиеся латинским алфавитом. Разница алфавитов заставляла сначала искать звуковое значение слова, а затем способ его передачи на русский язык. Каким же образом можно найти эти звуковые значения? В сочинении Льва Африканского встречаются имена собственные, топонимы и этнонимы, принадлежащие к различным языкам: арабскому, берберскому и к языкам народов Судана. Таким образом, перед переводчиком встают три языковые области, в которых он должен быть хотя бы в какой-то степени специалистом. Однако соединения столь различных знаний в одном лице ожидать не приходится. Оно нереально.

Наиболее легкой оказывается область арабского языка, так как он имеет давнюю письменную традицию, разработаны способы передачи его географических и этнических названий и собственных имен на русский язык, и, таким образом, трудности здесь возникают только тогда, когда не удается выяснить точно, какое именно арабское слово автор передает. Следует отметить при этом, что Лев Африканский стремился не только передать с помощью итальянского алфавита арабские слова, но и создать средствами итальянского языка способы передачи звуков арабского языка, свойственных только этому последнему. Так, он использовал букву “h” для передачи гортанного звука, выражаемого в арабском языке буквой “айн”. Иногда, впрочем “h” употреблялся и для передачи звука, выражаемого буквой “гайн”, для чего, конечно, лучше бы служила буква “g” (например, ал-Магили — Elmaheli, II, 36). Для передачи арабского эмфатического “t” он употреблял сочетание “th”. Можно привести и другие примеры.[1174] Таким образом, удается найти правильное соответствие для большинства имен собственных, топонимов и этнонимов, но не для всех. Когда невозможно или не удается определить, какое именно слово автор передает, возможны ошибки в гласных звуках, ибо правильная огласовка возможна только тогда, когда можно определить морфологическое качество слова. Так как это удается не всегда, то некоторые из слов подобного рода остались не установленными точно. Это, в частности, относится к названиям некоторых арабских племен, относительно которых нет уверенности, что они переданы правильно.

Сложнее обстоит дело со словами, относящимися к берберскому языку.

Наличие различных диалектов берберского языка обусловливает, с одной стороны, разное звучание одних и тех же слов в различных частях северо-западного региона Африки. С другой стороны, отсутствие литературной нормы вообще препятствует единообразию в передаче берберских наименований. Таким образом, при передаче берберских слов приходилось исходить из других критериев. Этими критериями были известность или неизвестность того или иного наименования и возможность найти его на карте. Когда наименование было известным, оно передавалось в этой известной форме. Когда же наименование не удавалось разыскать, мы прибегали к той форме, которую предлагал в своих примечаниях к переводу А. Эполяр. Такое обращение к его труду объясняется тем, что, как можно установить по его книге, он в какой-то мере знал берберский язык и, кроме того, часть названий проверил на местности путем устных опросов среди населения соответствующих районов.

Так же мы поступили и с соответствующими названиями, происходящими из языков народов Судана. Эти названия немногочисленны и относятся к нескольким языкам. Мы их также распределили на известные и неизвестные. Первые даются так, как это принято в специальной русской африканистической литературе, вторые же оставлены без изменений в той форме, в какой они встречаются в тексте “Описания Африки”.

В оригинальной форме оставлены и те названия, которые в итальянском тексте настолько отличаются от форм, существующих в настоящее время, что практически их невозможно идентифицировать.

Встречаются также случаи, когда одно и то же слово обозначает в тексте труда различные понятия. Например, словом “бердаоа” автор называл народы тибу-теда и область Бардаи. Для различения мы в одном случае употребляли форму “бердава”, в другом — “бердева”; в случае передачи названия “Maroccos”, исходя из смысла контекста, мы переводили его либо как “Марокко”, либо как “Марракеш”.

В некоторых немногих случаях при передаче губно-губного сонанта, иногда даже в общепринятых названиях, мы передавали его как звук “в”, а не “у”, отступая от принятой формы, например “Варгла”, а не “Уаргла”, так как считали эту передачу более правильной.

В то же время некоторые имена, этнонимы и топонимы переданы в принятой в русском языке форме. Например, “зенага”, “зената” и другие. Помещенные в Указателе географических и этнических названий соответствия этим словам в итальянском тексте даются в скобках при каждом названии, так что желающий всегда может найти ту оригинальную форму, из которой исходил переводчик.

Для комментирования был использован в большой мере комментарий, составленный А. Эполяром к его переводу и такими известными в области африканистики авторитетами, как сам А. Эполяр, Т. Моно, А. Лот, Р. Мони, тем не менее наш комментарий не является его повторением. Мы стремились в каждой статье объединить возможно более полно все сведения по данной краткой теме, чтобы читатель смог найти в ней объяснение к каждому случаю употребления комментируемого слова. Во всех случаях, когда это было возможно, мы старались проверить данные, доставляемые А. Эполяром и другими комментаторами, и нужно сказать, что наши выводы совпадали отнюдь не всегда. При комментировании, помимо литературных источников, мы использовали и собственные сведения, приобретенные в течение почти двухлетнего пребывания в различных местах Центрального и Восточного Алжира.

В заключение автор выражает глубокую благодарность ответственному редактору книги, члену-корр. АН СССР Д. А. Ольдерогге, члену-корр. АН СССР В. И. Рутенбургу и заведующему Арабским кабинетом Института востоковедения АН СССР А. Б. Халидову, высказавшим в рецензиях полезные советы, а также благодарен доктору исторических наук А. И. Доватуру, проверившему наш перевод.

РАЗНОЧТЕНИЯ

ЕДИНИЦЫ ИЗМЕРЕНИЯ, ВСТРЕЧАЮЩИЕСЯ В ТЕКСТЕ

Байокко — мелкая, сначала серебряная, а потом медная монета, чеканившаяся в Италии в средние века, в частности в Папском государстве. Стоимость байокко составляла 5 сантимов. С одной стороны на монете были изображены папские гербы и имя в виде легенды на монете, с другой стороны в лавровой короне были вычеканены дата выпуска, начальная буква названия монетного двора, где была выбита монета, и помещалась надпись “байокко”. Существовали монеты в 1, 2, 5 байокко, а также в 1/2 и 1/4 байокко. Последняя монета носила название “кваттрино”.

Бариль (баррель) — мера объема, равна 58.34 л.

Боккале — мера сыпучих и жидких тел в Италии, равна 1.823 литра, была наиболее широко распространена в Папском государстве, в частности в Риме, а также и в других государствах Италии.

Ботта — мера емкости, употреблявшаяся в разных странах Европы, в том числе в Италии, в средние века. Значение ботты в разных странах было различным. Для Италии А. Эполяр дает значение боттьт, равное 933.465 л. Слово “ботта” восходит к поздней латыни и по-итальянски значит “бочка”.

Гран — условная мера веса для взвешивания драгоценных металлов. Лев Африканский имеет в виду гран, которым пользовались в Испании, Португалии, герцогствах Тоскана и Модена, а также в Турции и, вероятно, в странах Северной Африки. Значение грана определялось как доля ливра и было в принципе различным. На практике же во всех указанных странах гран был равен 0.049 г.

Груз верблюжий — мера веса (иногда объема) в мусульманских странах, по-арабски называется васк, что и значит верблюжий груз. В Марокко в области Сус во времена Льва Африканского васк был равен 237 кг.

Год арабский — см. Хиджра.

Джулио — серебряная папская монета в 1/10 дуката, соответствовала грошу или карлину, впервые выпущена папой Юлием II, откуда идет и ее название.

Динар — золотая монета в странах ислама в средние века, в том числе в странах Северной Африки. Первоначально динар был введен в употребление монетной реформой халифа Абд ал-Малика. Вес этого динара был равен 4.235 г. В Северной Африке в начале XVI в. в государствах Хафсидов, Алмохадов, в области Хаскора, при Ваттасидах вес динара был равен 4.7 г. В государстве Абд ал-Ваддидов —4.12 и 4.4 г., на горе Танзита — 2.354 г., в Сусе 3.853 г., в Томбукту — 4.235 г. Надо полагать, что в Судан этот вес был принесен и закрепился там благодаря Алморавидам. Обычнымн при этом должны были считаться динары весом в 2.354 г.

Драхма — в указанном случае это мера веса. А. Эполяр считает ее равной 3.514 г. Откуда он взял это — неясно, так же как в некоторых случаях нельзя сказать, идет ли речь о драхме или дирхеме. Известны такие переводы: дарахми — 3.31 г, для взвешивания лекарств; в Северной Африке дирхем равен — 3.3 г., османский дирхем — 3.2 г.

Дубль — т. е. “двойной”, — золотая монета, динар Аййубпдов, Алмохадов, Хафсидов и др. весом в 4.7 г. Дубли, или, как это слово произносилось в арабском языке, дуппули, выпускали и Абдалваддиды.

Дукат — золотая монета, выпускавшаяся во многих странах Европы в средние века. Итальянский дукат имел вес в 3.5—3.6 г. Лев Африканский называет дукатом и золотую европейскую монету, и мусульманские динары.

Канна — мера длины. Итальянская торговая канна была равна 1.991 м. В других странах ее величина колебалась от 1.71 м до 2.98 м.

Кантар, кинтар — мера веса в мусульманских странах, весовое значение различно в зависимости от страны. Кантар состоял из 100 ритлей. Африканский ритл был равен 18 унциям, г. е. 508.6 г, соответственно кантары, о которых говорит Лев Африканский, были равны 50 кг 860 г.

Кваттрино — старинная монета Папского государства, изготовлявшаяся из меди, стоила четверть байокко. А. Эполяр идентифицирует ее с медной арабской монетой фельс и приравнивает к французскому су, называя бронзовой монетой.

Кират — единица веса в странах ислама в средние века. Значения кирата были различны для взвешивания золота и серебра. В Северной Африке кират для золота был равен 0.195 или 0.196 г.

Либбра — значение либбры как меры веса ясно из текста: либра равна 12 унциям, т. е. 339.071 г, или приблизительно 340 г. Вообще же значение либбры менялось от времени и места. Автор имеет в виду итальянскую либбру, или ливр. Однако при измерении веса разного рода снадобий применялась так называемая аптекарская либбра, которая имела свою параллель в странах ислама, где она называлась ратл ал-аттарин.

Локоть — единица измерения длины: локоть римский — 67 см, локоть тосканский — 55.1 см. Обычно автор отмечал в тексте тосканские локти, оставляя римские локти неоговоренными.

Миля — обычное значение арабской мили — 1600 м. Именно это значение имеют указанные в тексте расстояния, проверенные А. Эполяром. Сведения о расстояниях, указанных автором ошибочно, приводятся в комментарии.

Мискаль — весовая единица в мусульманских странах. В разное время и в разных местах ее величина была различна. Известны два весовых значения мискаля: один — для взвешивания золота и составлявший вес монет, другой — для взвешивания товаров. Первый в своем первоначальном классическом значении, которое рассчитывается теперь по весам гирь, равен 4.235 г (это же есть и вес классического золотого динара). Второй рассчитывается по соотношению с дирхемом, исходя из веса последнего, и равен 4.464 г. В Северной Африке и Испании употреблялся мискаль, вес которого восходил к галеновской драхме (распространенной в эллинистическом Египте) и был равен 4.722 или 4.729 г. Во многих государствах Северной Африки этот вес был принят также и за вес золотого динара.

Моджжо — мера объема, распространенная в Северной Африке и в других странах. Название этой единицы объема восходит к греческому “модию” и представляет собой ту форму, в которой это слово существовало в средние века в итальянском языке. В мусульманских странах эта мера объема называлась мудд. Ее величина менялась в зависимости от времени и места. Известны данные о том, что мудд-моджжо в Фесе был равен 4.32 л (время не указывается), а в остальном Марокко около 1500 г — 3.62 л.

Пальма — древнеримская мера длины, так называемая большая пальма, сохранившаяся в Италии (т. e. palma, a не palmus). А. Эполяр говорит, что она была равна 250 мм. В действительности в разных городах Италии ее величины были различны: в Риме — 223 мм; в Неаполе — 263 мм; в Палермо — 258 мм; в Карраре — 243 мм; в Пизе — 298 мм; в Генуе — 247 мм; в Марракеше пальма была равна 216 мм.

Ритл, также ратл (от греч. “литра”) — мера веса в мусульманских странах. Величина ритла в разное время и в разных местах была различной. По сообщениям Льва Африканского, в Марокко (или по крайней мере на юге Марокко ритл имел 18 унций и был равен 508.607 г). Так, для Северной Африки до Фатимидов известен ритл в 406.25 г, при Фатимидах ритл был равен 437.5 г. В XIV в., согласно данным путешественника Ибн Баттуты, ритл был равен 468.75 г, а также 562.5 г. В Фесе и в Марракеше в это же время известен ритл в 16 унций, равный 1108.8 г. Для рубежа XV—XVI вв. в Марокко известно также значение ритл а в 440 г. В то же время, если существовал ритл в 12 унций, то он был равен 339.071 г (т. е. совпадал с итальянской либброй).

Роджжо — мера объема; 1 роджжо равен примерно 75 литрам. См. ч. II, примеч. 91.

Сараф — золотой египетский динар весом 3.466 г. Он имел хождение на всем Востоке; название сараф восходит к имени мамлюкского султана ал-Ашрафа Сейф ад-Дина Барсбая (1422—1438).

Унция — мера веса. На Востоке в разное время и в разных местах унция имела различные значения. В Северной Африке, и в частности в Тунисе, она с VIII в. имела значение в 31.48 г. В Марокко, как видно из текста “Описания Африки”, она была равна итальянской, или римской, унции, которая составляла 28.255988 г.

Хиджра — мусульманское летосчисление, основанное на отсчете лунных месяцев, ведется с начала нового лунного года в 632 г., которое пришлось тогда на 16 июля. Тем самым было отмечено переселение (по-арабски “хиджра”) основателя ислама Мухаммеда из Мекки в Медину. Лунный год. имеет 354 дня, т. е. короче солнечного, из-за чего лунные месяцы в разные годы приходятся на разное время.

ПРИМЕЧАНИЯ

В примечаниях даются пояснения редких и незнакомых слов, исторических событий, о которых идет речь в тексте, перевод дат с хиджры на наше летосчисление и другие. Не дается перевод расстояний из миль в километры, когда данные Льва Африканского верны и читатель без труда может сам произвести необходимые расчеты, исходя из значения мили. В противных случаях указываются точные расстояния между двумя пунктами в километрах (установленные на местности А. Эполяром) и примерное соответствие им в милях. Называются также точные реальные величины в любых мерах, когда была возможность их проверить.