Агент Их Величеств, часть вторая

Глава 13

Длилась темнота довольно долго. Но всему на свете приходит конец, и когда Фигаро надоело плавать в безвидной серой пустоте, он икнул, закашлялся, и осторожно приоткрыл один глаз.

— Здрасьте. — Голос Артура-Зигфрида был как всегда полон ехидства, но глаза буравили следователя с неприкрытым беспокойством. — Очнулись, герой? Сколько пальцев видите?

— Эм-м-м-м… Ни одного. Вы же ничего не показываете.

— Отлично! — Мерлин всплеснул руками. — Мне кажется, куратор, что с ним всё в порядке.

— Да, — Ноктус выплюнул зубочистку, которую до этого сосредоточенно жевал, и бесцеремонно схватил Фигаро за руку (следователь почувствовал мгновенное прикосновение анализирующего заклятья), — похоже, что держать его в искусственной коме больше не нужно. Когнитивные функции моего агента, кстати, судя по всему, не пострадали, так что, можно сказать, что он ещё легко отделался.

— Не пострадали?! — возопил Артур-Зигфрид, хватаясь за голову и картинно дёргая себя за волосы. — Фигаро, где вы умудрились выпить яд?! Даже не так: где вы сумели найти единственный в мире яд, способный вас убить?!

— Яд?! — Глаза следователя полезли на лоб. — Какой, к дьяволу, яд? Меня убивало заклятье, и я…

— Нет, — Артур резко рубанул воздух рукой, — никакое заклятье вас не убивало. Оно просто блокировало связь… Ладно, не просто, но умирали вы не от колдовства.

— Я думаю, — Ноктус мягко коснулся плеча Мерлина, — что самое время для доклада. Верно, Фигаро? Расскажите нам, что произошло после того, как вы покинули «Шервуд» с намерением посетить «Жёлтый дом». Вываливайте всё, что помните.

Глаза следователя, наконец, сфокусировались, и он сумел разглядеть место, где происходило действие пьесы «Два колдуна и дурак».

Сам Фигаро сидел, точнее, полулежал в чём-то смахивающем на шезлонг обтянутый тончайшей белой тканью. «Шезлонг» был тёплым на ощупь и левитировал в двух футах над землёй, приятно покачиваясь. Далее, буквально в паре шагов, начиналась кромка воды — берег большого озера, где едва заметные волны тихо ласкали мягкий белый песок.

Следователь даже узнал это озеро — где-то поблизости находилась усадьба Роберта Фолта. Скорее всего, прямо у него за спиной, но Фигаро пока что не мог найти в себе силы повернуть голову.

Ярко сияло растрёпанное солнце, на низких холмах лежали куцые шапки снега, и в этом взъерошенном, уже почти зимнем свете даже остовы старых хат и кривые скрюченные деревья на склонах оврагов казались вполне… терпимыми, что ли. По поверхности озера бежала веселая рябь, но ветер совершенно не чувствовался; похоже, что следователя и колдунов прикрывало климатическое заклятье.

«А может, даже, и не одно, — подумал Фигаро. — О, надо же — утки!»

И верно: над водой, едва не чиркая по ней короткими хвостами, пронесся утиный клин, забил крыльями, возмущённо заорал, и исчез в зарослях сухого рогоза у берега.

— Что, — Ноктус усмехнулся, — руки за ружьём потянулись? Да, они всё чаще остаются на зимовку здесь, у городов. Озёра-то из-за заводов не замерзают, вот утки и не улетают. Только есть их не советую: мясо купоросом воняет.

— Тут всё купоросом воняет. — Следователь фыркнул и глубоко вдохнул свежий холодный воздух, чувствуя, как по телу разливается приятная сонная слабость. — А что до моего визита в «Жёлтый дом», так вы же наверняка уже выдоили всё из моей памяти, пока я валялся в отключке, разве нет?

Два колдуна уважительно переглянулись. Мерлин хмыкнул и коротко кивнул куратору: мол, продолжайте, пожалуйста.

— Да, — Ноктус кивнул, — вы совершенно правы. Дело «Новое солнце» получило в Отделе высочайший статус важности, так что под него мне удалось выбить время нашего лучше псионика. Псионика от рождения, понятное дело, тренированного и с огромным стажем. Мы извлекли из вашей памяти эпизод с посещением «Жёлтого дома», но я бы хотел, чтобы вы сами рассказали о нём. Подробный устный доклад. — Куратор взглянул на Мерлина и поднял бровь.

— Да, — Артур коротко кивнул, — расскажите, пожалуйста. Это, во-первых, позволит понять, насколько хорошо у вас работает кукушка после нашей терапии, а, во-вторых, сравнить ваш рассказ с тем, что псионику удалось выкопать из вашей головы.

— Эм-м-м… А какой смысл?

— Найти нестыковки, — коротко ответил Артур-Зигфрид. — Если ваша память была модифицирована, то рассказанная вами история полностью совпадёт с психограммой извлечённой специалистом Ордена. Если нет — будут небольшие отличия. Мозг не работает как патефон; он постоянно модифицирует воспоминания, используя привычные паттерны — ему так проще, если не вдаваться в подробности.

Фигаро пожал плечами, и принялся сухо, в стиле доклада, рассказывать о своих похождениях на приёме у «лорда Фанета», но, конечно же, очень быстро растёкся мысью по древу и принялся живописать картины на мольбертах, запахи старого дома, чувство жути, окутывавшее странного человека в инвалидном кресле, и даже кислое выражение на лице его прислужника во фраке.

Ни куратор, ни Мерлин ни разу не перебили следователя на протяжении всего повествования; они лишь лихорадочно строчили что-то в блокнотах. Фигаро заметил, что у колдунов даже автоматические перья одинаковые — толстые «Паркеры» с платиновыми носами, только у Артура чёрный, а у куратора перламутровый.

— Ясно, — сказал, наконец, Мерлин, захлопывая блокнот, — вот в том стакане на подносе и был яд. — Вода была чистая, без вкуса, запаха и свежая, точно её только что набрали из родника?

— Да. Ну и что?

Артур скривил губы, сморщился, точно запустил зубы в зелёный лимон, и сказал:

— Послание. Мне. Опять. В том же самом специфически-отвязном стиле. Вас, Фигаро, отравили «слезами Мерлина» — очень редким ядом, о котором в наше время знают только спецслужбисты. Этот яд не имеет запаха, вкуса, прекрасно растворятся в воде и спирте, и не оставляет своей жертве ни малейшего шанса. Одна тысячная унции гарантированно убьёт кого угодно, а вы получили тройную дозу.

— Эм-м-м-м… А почему тогда…

— Во-первых, потому что Орб. — Артур ткнул пальцем в печатку в виде львиной головы, украшавшую палец следователя. — Он тут же начал бороться с отравой: вводить всевозможные блокаторы, менять обмен веществ, переводить жизненно важные органы в режим консервации… Вы же блевали и задыхались, да? Ну, вот это Орб вас спасал.

— Шикарно. — Фигаро грустно вздохнул. — Я в восторге. А заклятья…

— Заклинания Отдела, — вмешался куратор Ноктус, — тоже поддерживали в вас жизнь. Но, если честно, я не понимаю, как вы умудрились добраться до города, да ещё и за рулём.

— Я тоже не понимаю. — Артур озадаченно потёр переносицу. — Самый сильный яд в мире, противоядия нет…

— Так, стоп. А как вы меня спасли, если противоядия нет?

— Дал противоядие. Блин, Фигаро, стал бы я изобретать яд без антидота?! Его бы обязательно, рано или поздно, подмешали мне в компот. И не раз пытались, прошу заметить.

— А, так это ваше изобретение.

— Ну а чьё же? Я же говорю: это очередное… письмо счастья. Послание для меня от… кого-то. Кого-то, у кого есть доступ к крайне редким токсинам и сильное желание меня уколоть.

— Или заколоть насмерть?

— Не исключено, — признал Артур-Зигфрид, — вот только меня наш таинственный колдун-инкогнито почему-то не атакует.

— Мы уже раздумывали над возможными причинами такого поведения этого… человека. — Ноктус задумчиво подобрал с земли плоский камушек, размахнулся, и швырнул его в озеро: шлёп-шлёп-шлёп! — Эх, теряю хватку… В общем, этот некто либо боится господина Мерлина, либо издевается над ним, либо хочет таким образом что-то получить.

— Довольно дурацкая идея. — Фигаро только покачал головой. — Когда на Мерлина давят, он, наоборот, становится упрямым как баран. Так что если этот… некто знает Артура, то об этой его черте характера он знает и подавно… Ладно, а у кого есть доступ к этим… слезам Мерлина?

— У меня, — принялся загибать пальцы Артур, — у него, — взмах ладонью в сторону Ноктуса, — и, вроде как, некоторое количество осталось у Серого Ордена, но там всё учтено до миллиграмма.

— У нас, вообще-то, тоже учтено. — Ноктус задрал подбородок и сложил руки на груди. — Что-что, а с отчётностью в Ордене всё отлично.

— Мне ли не знать… А этот яд можно приготовить самому?

— Я бы сказал — нет, — Артур-Зигфрид насупился, — но тот, кто в одиночку сумел довести до ума устройство, над которым несколько лет безуспешно бились лучшие умы Научной когорты… Короче, теперь в Орбе будет инжектор с противоядием. И у Ордена будет противоядие. И у «серых». Я позабочусь, чтобы в ближайшее время Башня синтезировала много-много антидота. Даже думать не хочу, что произойдёт, если «слёзы Мерлина» попадут, скажем, в столичный водопровод.

— А «Жёлтый дом»… Вы там… Что там сейчас? Пусто?

Вместо ответа Ноктус молча открыл пухлую кожаную папку, лежавшую у него на коленях, и протянул следователю фотографию.

Это была очень хорошая фотография в цвете, сделанная на последнюю модель «Пентаграмма» или «Кваннона»: закопчённые руины некоего здания. Похоже, у постройки на фото когда-то было больше одного этажа, но огонь сожрал его кости, и здание сложилось само в себя, оставив на память лишь обломки стен и чудом уцелевшую каминную трубу, похожую на почерневший сломанный позвоночник. Было видно, что пожар случился давно; следователь узнал эти руины даже не по цвету стен (он почти нигде не сохранился), а по панораме открывавшейся с холма, на которой распластался обгоревший остов.

— Вот. «Жёлтый дом» сгорел почти полгода назад, и не вычеркнут из городского реестра недвижимости исключительно по ошибке. На него, если коротко, давно всем было наплевать. Последняя семья, что его купила, съехала оттуда в позапрошлом году.

— Почему?

— Паранормальная активность. Жаловались на шум по ночам, летающие тарелки, стоны, пятна воды на стенах, всё такое. Приезжал следователь ДДД из Тихих Выселок, проверил здание, ничего не нашёл, подписал акт, да и отбыл восвояси. И с тех пор здание так и числилось в списке «на продажу», пока благополучно не сгорело.

— А сгорело-то почему?

— Паранормальная активность. Туда забрались какие-то подростки — ну, знаете: выпить да покурить, да на стенах порисовать, и, похоже, взбесили Шумного Духа, который сжёг «Жёлтый дом» и свалил по своим делам.

— Вообще-то, — Фигаро тут же надулся, — Шумного Духа и с «мерилом» чёрта с два найдёшь, а уж выселить его и подавно…

— Спокойно, спокойно! — Артур примирительно поднял руки. — Ишь, разошёлся! Никто не обвиняет специалистов Департамента. Сгорело так сгорело, не в том суть. Меня больше интересует, как этот Фанет умудрился показать вам целый и невредимый дом безо всякого псионического воздействия… Ну, почти безо всякого.

— Так, стоп! — Фигаро вскинул руку, — а-а-а-а-атставить! Что значит — «почти»?!

Мерлин с Ноктусом снова обменялись короткими взглядами. Следователя, если честно, уже начинала утомлять эта пародия на телепатию.

— Вашу память корректировали. — Ноктус нахмурился, но не отвёл взгляда; ему, похоже, очень не хотелось сообщать Фигаро подобные новости. — Всего пара минут, когда вы стояли перед картиной… ну, той, где плот и…

— Да я понял. Но как? Это можно восстановить?

— Нет. — Куратор скривился. — Работал не «врождённый» псионик, но работа всё равно филигранная… А вообще радуйтесь, что это только малюсенький кусочек и что вы вообще помните, кто вы такой. Фолту, вон, повезло меньше. Хотя он уже осваивается.

— Взгляните на это дело так, — Артур жизнерадостно улыбнулся, — вы потеряли лишь маленький фрагмент воспоминаний, в сущности, микроскопический. При этом вы остались живы в целом, что, как по мне, отменный результат. Не хотел бы я поднимать вас в виде некрота, да и вам такое существование вряд ли понравилось бы. И вообще: не скажи мы вам о том, что в вашу память вмешивались, вы бы об этом никогда и не узнали.

— И всё же, — Ноктус рассеяно похлопал себя по карманам, достал пачку «Столичных» и прикурил от маленького заклятья, — вы, господин Мерлин, задали хороший вопрос: как этот Фанет умудрился показать Фигаро «Жёлтый дом» целым и невредимым? Невероятно сильная и детализованная иллюзия? Временная трансформация? Я, например, такой фокус не повторю.

— Но разве нельзя просто узнать… А, — Фигаро хлопнул себя по лбу, — ну конечно. Рассеивающее Заклятье.

— Да, — куратор кивнул, выпуская из ноздрей сизый табачный дым, — совершенно верно. Кем бы ни был наш колдун-инкогнито, он свободно швыряется заклятьями высшего сопромага направо и налево, совершенно не заботясь об их мощности. Я бы сказал, что он — Великий Иссохший, но и они не могу оперировать таким количеством сырого эфира одномоментно. Рассеивающее Заклятье использованное на месте «Жёлтого дома» Иссохшего просто разорвало бы. И компенсаторы бы не спасли.

— А этот Фанет… — Следователь нахмурился, чувствуя, как по телу разливается приятное сонное тепло (похоже, шезлонг, на котором лежал Фигаро, был нашпигован всяким исцеляющим колдовством). — Артур, вы же видели мою психограмму. И, уверен, пересмотрели её раз сто. Он вам… никого не напоминает? Я понимаю: человека в резиновой маске трудно опознать. Да и голос… Но сама манера поведения, речь…

— Нет, — Мерлин покачал головой, — ничего. Знаете, иногда что-то такое приходит в голову, но… В общем, в такие моменты очень важно запретить себе додумывать, творить фантомы из ничего. А то я в этом полутрупе на кресле и вас опознаю.

— А дворецкий?

— Тоже ничего. Но знаете что? Мне кажется, вы видели именно ту самую парочку, которая работала в «Шервуде»: хозяин и его слуга.

— Мда… Ну а заклятье, которое они на меня повесили — его вы опознали?

— Заклятье растворилось в пустоте как только мы нашли вас у дверей «Шервуда». Самоликвидация. Однако на вас никто не применял Рассеивающее, так что я смог кое-что восстановить через Обсерватор, любезно предоставленный мне господином Ноктусом. — Мерлин заговорщицки подмигнул Фигаро. — Обсерватор не считывает тонкие эфирные структуры глубоких уровней эфира, поскольку изначально заточен под, так сказать, видимый его спектр. Заклинания в нём нормально не рассмотришь. Но главное я понял. Эта штука блокировала вашу связь с Отделом, мной, и не давала вам колдовать. Сложная, хитроумная и очень коварная вещь… Понимаете, Фигаро, мои заклинания, в отличие от заклятий Отдела, вас пингуют… м-м-м-м… короче говоря, каждые несколько секунд посылают к вам сигнал, на который должен прийти строго определённый ответ, вычисляемый по сложному алгоритму. Похоже на связывающую нас верёвочку: я её дёргаю, а вы, сами того не подозревая, мне отвечаете. Так вот: заклятье перехватывало ответ, сохраняло кодировку, но подменяло суть: вы там умирали от яда, а я в «Шервуде» был свято уверен, что с вами всё отлично. Эта штука даже меняла показатели вашего организма: пульс, температуру тела, биохимию крови, в общем, делала всё, чтобы старый дурак Мерлин ничего не заподозрил. И, предвосхищая ваш вопрос, я понятия не имею, кто мог бы написать такую штуку. Даже Бруне бы, наверное, не смог.

На песчаном пятачке у озера повисло тягостное молчание: Фигаро думал, Ноктус курил, а Артур злобно кусал себя за губу, ковыряя носком дорогой туфли кучку камушков.

— И что будет дальше? — Следователь потянулся, и решительно встал на ноги, стряхивая с себя колдовскую сонливость. Голова сразу же закружилась, и он чуть не шлёпнулся назад.

— Вы будете лежать и выздоравливать, — отрезал куратор. — А я — выгребать дерьмо: чистить головы местному руководству, подделывать катастрофу, в которой погибли эти несчастные дети, собирать оставшиеся улики, и следить, чтобы тысячи коробок, свитков и воспоминаний попали в нужные ящики, были тщательно изучены, пронумерованы и отправлены на изучение. Такие дела не имеют срока давности, но, думаю, что мы, увы, ещё встретимся с этим Фанетом, кем бы он ни был. А, и если что, то во все детали дела «Новое солнце», помимо моего начальства, посвящены всего три человека, и все они сейчас здесь. Так что рот на замок, Фигаро. И изучите пока вот это.

Куратор встал, несильным кинетиком отправил следователя обратно на шезлонг, и положил Фигаро на колени книгу.

Это была тонкая, страниц на сто, книженция в белой обложке с инвентарным номером. Судя по машинописному тексту и штампу «только для служебного пользования» это было что-то из внутренней библиотеки Отдела, скорее всего, перепечатка оригинального текста.

— Сабрина Вейл, краткое жизнеописание, — прочёл следователь вслух. — Как вы там любите выражаться, Артур? Требую пояснительную бригаду?

— Ага, — Артур ухмыльнулся, — но это к Ноктусу. Я сам про эту Сабрину недавно услышал.

Впрочем, лицо старого колдуна тут же помрачнело; Артур покачал головой, и, понизив голос, ткнул в книгу пальцем, точно собираясь пальнуть по ней молнией.

— И советую изучить эту штуку внимательно. Как знать, какие мысли придут в голову носителю Договора… Куратор?

— Да, — Ноктус щелчком отшвырнул в сторону озера окурок, превратив его в пыль в дюйме от поверхности воды, — думаю, здесь без объяснений не обойтись. В общем, перед тем, как вы отключились, с вами кто-то связался через эфир. Простая телепатия, ничего эдакого. Вы ничего не запомнили; не потому что кто-то специально хотел удалить информацию об этом сеансе связи из вашей головы, а просто потому что были в таком состоянии, в котором мозг не очень-то настроен адекватно работать с воспоминаниями.

— Эм-м-м… Вроде как по пьянке?

— Хорошее сравнение, — Ноктус одобрительно кивнул. — Именно что как по пьянке. Так вот, Фигаро, между вашей краткосрочной памятью и долгосрочной есть нечто вроде буферной зоны, и вот там-то иногда застревает всякое… короче говоря, осколки информации: картинки, фразы, иногда просто запахи или тактильные ощущения. У вас там застряла фраза. Слушайте.

Ноктус поднял палец вверх, и в воздухе замерцало туманное веретено психограммы. Ничего похожего на картинку не было, но следователю показалось, что на мгновение в трепещущей проекции его собственного разума мелькнул странный светящийся силуэт, точно огромная белая бабочка пронеслась мимо ночного фонаря.

А потом Фигаро услышал голос:

— Мы ещё встретимся, Фигаро. Когда мёртвые вернутся к родным очагам и сердца их возрадуются.

Голос был лишён интонаций (так всегда бывает, когда мозг не запоминает эмоциональную окраску разговора), но даже в этом безликом слепке было нечто такое, от чего у следователя по загривку побежали мурашки. Ведь даже если отбросить всякую метафизику, Фигаро сейчас слышал голос человека, который пытался его убить.

— Я эти слова сразу узнал. — Ноктус насупился, но в его голосе явно слышалось довольство; куратор был горд собой. — Вы, Фигаро, читайте, читайте. Там не так много, а обсудить всё это нужно срочно.

— Да тут страниц сто!

— Ничего, мы с господином Мерлином пока что в картишки перекинемся… Что скажет Квадриптих? В подкидного?

— Ну, к чёрту. Скучно. Давайте в Колдуна и Шута.

— С двойками?

— Ага.

— На две колоды?

— Ясен пень.

«О, это надолго», — подумал Фигаро и, послюнив палец, открыл книгу. Пропустив часть «Для служащих Отдела» где рассказывалось о недопустимости разглашения внутренней информации, а также красочно и с подробностями описывались последствия, что настигнут тех, кто таки решит эту саму информацию разгласить, следователь открыл страницы на «Предисловии», и углубился в чтение.

Есть люди, которые физически не могут читать, когда рядом находится ещё кто-то, шумит чайник, орут во дворе коты или в углу скребёт мышь. Похоже, именно для этой категории людей в библиотеках и строят огромные читальные залы, где тишину строго блюдут хмурая дамочка в очках и невероятно нервный домовой, всегда готовый протянуть шваброй по спине любого, кто посмеет чихнуть в этой обители святой Тишины. Фигаро же, в целом понимая таких людей, и ничего против них не имея, читать мог даже под бомбёжкой (чем неоднократно и занимался, пока дирижабли Рейха забрасывали королевские блиндажи начинёнными гайками фугасами). Поэтому шлепки карт и возгласы «а вот чёрную скушайте, господин Ноктус!» или «Шут! А?! Что, проверим? Вскрываемся?» его совершенно не волновали; мир сузился до размеров книжной страницы, вывернулся через неё наизнанку и перестал существовать.

Сабрина Вейл была магистром-метафизиком, работала в Особом Отделе и специализировалась на прикладной демонологии. Когда ей исполнилось сорок пять (к этому времени колдунья уже десять лет как была на пенсии, однако бросать работу наотрез отказывалась) произошёл несчастный случай на полигоне: новое заклятье изгнания сработало неверно, и Сабрина получила травму ауры — не смертельную, но достаточно сильную, чтобы почти на месяц отправится с клинику св. Морганы.

Случившееся не было чем-то из ряда вон выходящим. Как совершенно справедливо говорил Артур-Зигфрид, «все труды по метафизике достойные этого названия пишутся кровью практиков настоянной на слезах теоретиков». Старик любил подобные пышно-саркастические фразы, но конкретно здесь Мерлин попал в точку: новое и неоткрытое колдовство всегда в миллион раз опаснее самого опасного из того, что уже известно и открыто.

Сабрине Вейл, в общем, повезло: она осталась жива, не стала инвалидом и не повредилась рассудком.

Сабрина просто стала оракулом.

Хотя, если подумать, то, что случилось с колдуньей можно назвать своего рода двойным везением: даже став оракулом она сохранила трезвость мысли и остроту ума. Видения если и беспокоили Сабрину, то не затмевали собой реальность и не провоцировали психозы. Колдунья не бегала ночами по городским улицам, провозглашая неисчислимые беды, чуму и потоп; она методично и обстоятельно конспектировала происходящее у неё в голове, и в итоге написала нечто вроде короткой брошюры посвящённой тому, что же на самом деле происходит с оракулами, и почему это происходит вообще.

«Время, — писала Сабрина, — вовсе не похоже на реку; оно никуда не течёт, у него нет единого направления движения, а ежедневное скольжение нашего мира из того, что мы называем «прошлым» в направлении так называемого «будущего» есть лишь вынужденный принцип существования забитого в плоть сознания в рамках постоянно расширяющегося ничто, которое мы называем «вселенной». Время больше похоже на океан; у него есть глубина, подводные течения, оно способно легко стать облаком, дождём, бурей или штилем. Оно способно и на другие забавные кульбиты, но в ту сторону я, простая колдунья вынужденная заботиться о своём психическом здоровье, смотреть избегаю. Единственное, что я могу сказать про Время, так это то, что оно, будучи лишь одной из манифестаций Мирового Эфира, полностью гомогенно и безупречно фрактально.

Время связано с Эфиром, а, значит, с человеком, и всё, что оставляет в Эфире свой след, неизбежно отправляет по глади временного океана нечто вроде волны. Таких волн много и занимаются они, в основном, тем, что гасят друг друга, поэтому Время остаётся цельным, а шторма и цунами в нём случаются редко. Однако иногда Эфир (а, значит, Время) порождает нечто вроде грозового фронта: потоки высоких энергий бьют в энергетические «дыры», созданные либо человеческой кровью, либо вероятностью массовой гибели людей, происходит «пробой», и по Времени начинает двигаться волна, достаточно сильная для того, чтобы по ночам я просыпалась с криками в холодном поту, несмотря на наркотики и заклятья контроля сна. Вот и весь «секрет» оракулов: они просто чувствуют эти волны, хотят оракулы того, или нет.

Чаще всего я слышу отголоски откуда-то издалека. Я вижу, как аэропланы сбрасывают на города бомбы, стирающие в пыль целые кварталы, вижу, как снаряды на реактивной тяге несут через космическую пустоту устройства атомного деления, вижу прорывы демонов и падения на Землю небольших планетоидов. Что это: возможное будущее, будущее иных миров, утерянные вероятности, сны чокнутых Могуществ за гранью Упорядоченного? Не знаю, и не хочу знать. Мне достаточно того, что с каждым днём я всё спокойнее отношусь к своему дару-проклятию и что время от времени я могу предсказать будущее, имеющее прямое отношение к тому островку реальности, на котором мы с вами живём»

Сабрина Вейл прожила долгую и насыщенную жизнь, умерла в возрасте ста сорока лет и сделала целую кучу предсказаний, сильно облегчивших жизнь Особого Отдела. Фактически, пока колдунья была жива, у ОО был свой собственный оракул на полной ставке, отдающий себе отчёт в том, что с ним происходит и способный отфильтровывать явный бред из ниоткуда от предсказаний будущего имеющих потенциально большую вероятность. Это было настоящее сокровище, но Сабрина отказалась от имеющихся в распоряжении Отдела средств продления жизни.

Самых известных «пророчеств Сабрины» было три: колдунья предсказала покушение на Их Величество Фантика, которое удалось предотвратить, а также теракт в Столице, когда психопат Норман Урик протащил в здание Королевской кунсткамеры камень-ловушку с Нелинейной Гидрой внутри (теракт предотвратить не удалось, но его последствия были минимизированы, так что, в сущности, колдунья спасла, вероятно, тысячи жизней).

Третьим Большим Предсказанием Сабрины Вейл стал конец света.

«Это точно случится, — писала колдунья на закате своих дней, — и вероятность этого события такова, что я даже не знаю, возможно ли в принципе его предотвратить. Триггером, что запустит (а, точнее, уже запустил) этот процесс станет (стало?) некое событие в далёком прошлом, а «рикошет» от него ударит в наше завтра с огромной силой. Странно, но этот гром посреди ясного Времени почти лишён образов, что для меня нетипично (обычно я вижу картинки). То есть, какие-то образы есть и сейчас: Мерлин Первый на странной заводной повозке, от которой воняет керосином, скалистый берег где-то на севере (во всяком случае, там жуткий шторм, снег и довольно холодно), странный живой свет, похожий на силуэт человека, но всё настолько бредово и смутно, что я не стану уделять много места на страницах моего дневника этим образам, дабы толкователи не начали строить из них воздушных замков очередного собачьего бреда. Слова же, что по ночам звучат в моей несчастной голове вот уже вторую неделю таковы:

Когда старый грех первого колдуна настигнет его

И новое солнце украдёт жизни, чтобы возродить свой истлевший прах

Когда мёртвые вернутся к родным очагам и сердца их возрадуются

На трон воссядет Белый Король

Печальный, всесильный и безумный

И когти его будут терзать этот мир до тех пор

Пока не откроются перед ним двери Белого Шпиля

После чего мир сей прекратит быть»

Фигаро прочёл эти строки несколько раз, в какой-то момент вдруг поняв, что декламирует их вслух.

— Тройка! Две двойки! Шут! Нате, Ноктус, жрите. Сто очков. И пятьдесят за слово, да плюс бубна — двести. Всё, теперь нос к носу идём… Да, Фигаро, я уже думал над этим предсказанием. А к предсказаниям оракула с работающими мозгами я бы прислушался, особенно учитывая биографию этой Сабрины. Хотя, если честно, я поначалу думал, что этот старый грех первого колдуна — Демон Квадриптиха.

— А сейчас? — Следователь аккуратно закрыл книгу и положил потрёпанный томик на колени. — Почему нет? Вроде, по смыслу похоже.

— Да? — Артур хлопнул колодой по ладони, и принялся тасовать карты. — А почему это Демон Квадриптиха — мой грех? Он, по уму, был нашим общим грехом, грехом всей Великой Четвёрки. Да и то: как Демон связан с новым солнцем, что украло жизни, чтобы возродить свой истлевший прах?

— Кстати! Название. Новое Солнце. Вы…

— Ни сном ни духом. — Ноктус, внимательно следивший за ловкими пальцами Артура, поднял бровь и поцокал языком. — Названия для таких дел придумывают по ходу пьесы, и будь я проклят, если в тот момент я думал о Сабрине Вейл. Но даже если списать это на игры подсознания, то фраза про мёртвых и родные очаги… — Куратор покачал головой. — Думаю, что мы входим в активную фазу исполнения последнего пророчества Сабрины.

— И вас это не пугает?

— Пугает до чёртиков. Но знаете что хорошо в пророчествах?

— Описанное в них можно предотвратить?

— В точку! — Ноктус хлопнул в ладоши, и, протянув руку к колоде, выудил карту. — Ха! Крести! Готовьтесь, великий колдун, сейчас я прибью вас за уши к стенке… Но я не буду врать, что вся эта история меня не пугает. Я редко сталкиваюсь с реализацией пророчеств о конце света.

— Знаете, что ещё обидно? — Артур принялся раздавать карты, залихватски щёлкая пальцами. Карты идеальными веерами падали на невидимую поверхность силового поля, которое колдуны использовали вместо стола. — Я в пророчестве просто первый колдун. А этот тип — Белый Король. Ещё и всесильный. Каково, а? Обидно, вообще-то. Ну да хрен с ним, идём дальше. Упомянутый Белый Шпиль это, понятное дело, Белая Башня, тут двух вариантов быть не может. Но я, если честно, даже не знаю, как можно вынудить меня открыть её двери для гениального психопата без тормозов.

— Башня может уничтожить мир?

— Вообще-то, нет. — Артур хлопнул колодой по «столу», взял свою раздачу и поморщился. — Там куча защит; прямой приказ типа «уничтожь Землю» Башня просто проигнорирует. Также нельзя приказать ей, скажем, превратить весь атмосферный кислород в фосфористый водород. Это умное устройство. Вот только этот наш Белый Король тоже, увы, далеко не дурак… Ну-с, Ноктус, сетовать мне не на кого — сам раздавал. Поэтому давайте-ка мы с вами сходим в трефу…

— Самое худшее в том, — куратор «хватанул» карты Мерлина, покрыв десяткой артуровские двойку и пятёрку, — что у нас нет, толком, ничего. Ни подозреваемого, ни мотива. Улики да, улик у нас целая гора, да только что с ними делать…

— А устройство…

— Прибор будет отправлен в исследовательский центр Отдела, тщательно изучен и спрятан в самый дальний угол самого тёмного и глубокого хранилища. Это дрянь, Фигаро. Хуже ритуала «Мортис Сиренити», хуже Обсерватора. Вечная жизнь за чужой счёт, а построить эту проклятую машинку можно в гараже. Я «серым» с ОСП-шниками даже копии не передам.

— Чего он добивается?‥ — Артур дёрнул себя за бороду, нахмурился и ловко всучил Ноктусу две бубновых дамы и тройку — мерзкая комбинация для выбивания козырей. — Вот чего я никак не могу понять. Отомстить мне? Допустим. Отложим пока в сторону вопрос «за что?». Просто допустим. Но это странная месть: дурацкие записочки, человек со стёртой и переписанной памятью, яд, который я изобрёл… Он словно показывает: глядите, я могу колоть орехи королевскими печатями и жарить сосиски в пасти дракона. Ну, можешь. И что теперь?

— И этот прибор, дети в колбах, их родители… — Ноктус покачал головой, и, скривившись, отдал Артуру трефового туза. — Удивительное пренебрежение… да вообще всем. Он ведёт себя… вы ведь воевали, Фигаро, да?‥ Постоянно забываю, извините… Ну, вот как офицер Рейха в городском музее: гобелены в камин, шкафы с экспонатами — к окнам, на башне оборудовать пулемётную точку. Твори дичь, мы здесь проездом, если коротко.

— Что наталкивает меня на другую мысль. — Следователь с интересом наблюдал, как Мерлин Первый выбивает из рук куратора карты, которые ещё минуту назад казались пачкой беспроигрышных билетов. — А что если он действительно… ну… не отсюда? Артур, вы же путешествовали по… всяким другим местам. Что, в таком случае, мешает кому-нибудь оттуда попасть сюда? Вы в этих своих путешествиях, небось, по головам немало прошлись. Вот и заимели недругов.

— Во, — Артур назидательно поднял палец, — не отрывая взгляда от карт, — я же говорил, что работа в Особом Отделе пойдёт вам на пользу, Фигаро. Умнее она вас не сделает, но на масштабы мышления точно повлияет позитивно… Хвалю, хорошая теория. Но нет. И дело не в том, что в своих путешествиях я всегда был паинькой — как раз-таки наоборот. Дело в другом: отследить такие путешествия невозможно. Это не под силу никому вообще. Помните, как Луи де Фрикассо объяснял вам устройство вселенной? Никому не найти меня среди бесконечного множества альтернативных Артуров. И это я уже не говорю о том, что место, откуда я привёз сюда технологии таких путешествий, бесславно кануло в небытие. Конечно, ничего нельзя полностью сбрасывать со счетов, если речь идёт о бесконечном инварианте, поэтому вашу теорию берём на карандашик. Но я, повторюсь, считаю этот вариант маловероятным.

— И что дальше? — Фигаро невольно усмехнулся, глядя то, как Ноктус ловко сыграл «в Шута» — взял Артура на чистый блеф, потому как Шута-Джокера у него на руках и в помине не было.

— Дальше? — Куратор довольно забрал пару трефовых королей Мерлина и тут же зашёл с девяток. — Дальше я буду разгребать весь этот… этот… не могу подобрать приличного слова, извините.

— Можете использовать неприличные, — вздохнул Артур, добирая карты из колоды, — мы не против.

Ноктус использовал. А потом ещё раз использовал, витиевато пройдясь многоэтажным матерком вдоль по улочке, упомянув в своей тираде бюрократов ОСП, бумажную тягомотину Отдела, который вместо бюрократии страдал своеобразной учётной истерией, требовавшей описать каждую щепку с места любого инцидента в трёх томах и пяти фотоальбомах, несколько раз нелестно упомянул Белого Короля из пророчества, и зачем-то отсыпал щедрой горстью Сабрине Вейл, хотя следователь так и не понял, в чём именно провинилась несчастная колдунья.

-…и в бабушки душу его мать! — Ноктус, отдыхиваясь, вытер пот со лба дрожащей рукой, срезал Мерлина сразу на три жирные взятки, и принялся тасовать «левый отбой». — Вот как-то так. А вы, господин Мерлин вместе с моим подопечным, господином Фигаро, сегодня же отправитесь в Нижный Тудым, где будете сидеть тише воды ниже травы. Не отсвечивать. Не устраивать локальных Армагеддонов. Не призывать Могуществ малого ключа. Удите рыбу, пейте водку, отдыхайте и ждите отмашки лично от меня. Пока этот Белый, мать его, Король на свободе… Впрочем, думаю, вы и сами всё понимаете.

— Понимаю. — Следователь вздохнул.

Над озером опять с шумом пролетели утки, поднялись выше, потом ещё выше, выстроились в неровный клин, и рванули куда-то в сторону низкого растрёпанного солнца. Ветер пробежал по воде, оставив за собой мелкую рябь, и в лицо Фигаро пахнуло свежестью — настоящей, холодной, зимней, от которой сводит зубы. Холмы вокруг всё так же хмуро чернели, косясь из-под своих снеговых шапок, но теперь их вид вызывал мысли не о смерти и окончательной энтропии, а о санках. Простых деревянных санках с полозьями смазанными нутряным салом, на которых так удобно таскать валежник для печи, а то и просто упасть на них животом и — у-у-у-у-ух! — рвануть вниз по склону. Да хоть бы и вот с такого холма.

«Только пусть ещё снегу навалит, — подумал следователь, — а то это что? Это смех один, а не снег. Нужно чтобы честный снег, чтобы по горло, чтобы двери не открыть, такой, чтобы ночью скрипело под ногами и чтобы пахло ёлкой… Да! Вот устрою такие новогодние праздники, что все закачаются! И ёлка будет, и гирлянда электрическая, и Гастона позову, и тётушку Марту, а Артура сделаем Морозным Дедом. Он, конечно, возмутится, но потом, после пары рюмок наливки, всё равно костюм напялит — я его знаю… И то: старику пойдёт красное с белым… Слушай, а ведь у тебя машина есть! Настоящий моторваген! Так что не забудь резину поменять на зиму, а лучше сразу ставь цепи с шипами — в Нижнем Тудыме сам знаешь, какие дороги… Дороги, дороги… Хватит с меня дорог. Хочу домой, хочу, чтобы тепло, сытно и никуда не надо бежать, срываясь посреди ночи. Отдых, отдых, Астратот меня побери, и все силы Верхнего Мира!»

Тяжёлые чёрные волны нарочито медлительно поднимались над частоколом серых, похожих на зубы скал, застывали на мгновение и с грохотом рушились, превращаясь в водяную пыль. Море вгрызалось в берег, но делало это без спешки: век, столетие — не важно, эти скалы рухнут, обратятся камнями, которые вода пережуёт в блестящие голыши, покатает на зубах и выплюнет обратно на берег. Море, как и время, знало свою силу и поэтому никуда не спешило.

На берегу, там, где скользкий камень нависал над бурлящей водяной бездной широким серым языком, стоял молодой человек в лёгком плаще. Такой плащ уместнее бы смотрелся на улицах какого-нибудь богатого города, среди карет, моторвагенов и электрических пролеток; здесь же, на пронизывающем до костей ветру, плюющемся ледяным дождем, летящим над землёй почти горизонтально, он выглядел странно-нелепой бутафорией, издёвкой над смыслом и логикой. Таковой же выглядел маленький серебряный череп-заколка на плаще, скалившийся в водяную муть безглазой гримасой.

Впрочем, если присмотреться повнимательнее, то можно было заметить странную вещь: хотя ветер отчаянно рвал полы плаща похожие на крылья ночной бабочки, ледяные брызги не касались тонкой фигурки на скале, облетая её, точно натыкаясь на лезвие невидимого меча, разрезавшего бурю напополам.

Воздух за спиной стоявшего на скале юноши потемнел, сжался, хлопнул выходом шорт-треккера и выплюнул на мокрые камни человека с ног до головы укутанного в толстую алхимическую робу полной защиты; лицо прибывшего скрывала резиновая газовая маска с гофрированным чёрным «хоботом» дыхательного шланга.

— Сир, — человек в алхимической робе поклонился; было заметно, что его пальцы в чёрных каучуковых перчатках дрожат, — сир, в лаборатории опять… несчастный случай. Эти штуки… они нестабильны. Их сложно удержать даже в мощном кинетическом поле, а стекло они просто прожигают… Я… — Шланг маски дёрнулся, словно хобот некоего карликового слона. — Я виноват, сир…

Человек в плаще цвета лунного блика улыбнулся; зелёные глаза под растрёпанной чёлкой весело блеснули.

— Спокойно, Тренч, — сказал юноша, не поворачивая головы, — вас сейчас удар хватит. Дышите глубже. Вдо-о-о-о-ох… Задержите дыхание… Вот так… А теперь ме-е-едленно выдох через нос… Ну, совсем же другое дело.

— Сир, мы не успеем изготовить сто тысяч единиц в срок.

— Успеем. В понедельник прибудет дирижабль из Халифата. Я заказал несколько контейнеров экзотических… специй. А для удержания плазмы нужно использовать не кинетик, а магнитное поле. Но это уже не ваша забота, Тренч. Готовьте сырьё. Остальное на мне.

Тренч поклонился и, наконец, стащил с головы защитную маску. Под ней лицо колдуна выглядело так, словно Тренч беспробудно пил несколько недель кряду: растрёпанные слипшиеся волосы, бледная как пергамент кожа покрытая красными пятнами, лопнувший сосуд в глазу и градом стекающий по щекам пот.

— Сир… Я не смог проследить, куда они отправили Мерлина и его слугу. Протоколы безопасности Особого Отдела…

— Плевать. — В изумрудных глазах заплясали, разгораясь, огоньки странного нездорового возбуждения. — Мне неинтересно, где они сейчас. Главное — я знаю, где Мерлин будет. И когда. И вот ещё что, Тренч — запомните на будущее: у Мерлина нет слуг. У него есть только друзья. В самом деле, что можно сделать со слугой? Выгнать? Отлупить на сеновале? Чушь. А вот друг… — губы юноши искривились в некоем инфернальном подобии улыбки. — Друга можно растянуть на дыбе эмоциональной привязанности так, что из него душа полезет наружу. Я вам как-нибудь покажу.

Волны вставали на дыбы, задирая свои белые пенные пальцы всё выше и выше, а ветер ревел так, словно все морские дьяволы решили сегодня выбраться на поверхность — надвигался шторм. Но скалы лишь равнодушно царапали острыми пальцами быстро опускающиеся тучи, принимая удары волн как нечто обыденное и давно наскучившее.

В конце концов, скалы видели и не такое.