Агент Их Величеств, часть вторая

Глава 8

Конечно же, никакого «завтра с утра» не получилось.

Во-первых, Фигаро, разумеется, проснулся в начале двенадцатого, и ещё долгое время возился в кровати, не жалея покидать уютное лежбище до тех пор, пока маленькая печка основательно не протопит помещение. Благо у следователя не было и следа похмелья, зато лени, как обычно, имелось в достатке.

Артур, однако (старый колдун всю ночь спокойно продрых в невидимом кинетическом гамаке, фактически, левитируя под потолком), не стал корчить из себя истопника и нагревать воздух в комнате взмахами рук. Вместо этого Мерлин Первый долго зевал, чесал затылок, дрыгал в воздухе ногами, а потом ударился в пространный монолог минут на двадцать, что, мол, вот в старые времена (когда, понятно, и деревья были выше, и трава зеленее), колдуну званием около магистра и, само собой, выше, покидать кровать раньше полудня не полагалось, особенно при условии, что этот самый колдун полночи предавался обильным возлияниям. Почему? — вопрошал Артур, и тут же отвечал: да потому, что раз предавался, значит, думал, раз думал, значит, работал, а работа, сиречь занятость, у колдуна в этом мире какова? Правильно: напрягать котелок за те оставшиеся девяносто девять процентов населения планеты, которые этой обязанности всячески избегают. Компенсировать, так сказать, недостачу полезной работы в ноосфере. Фигаро осторожно поинтересовался, какой же это такой мыслительный процесс так сильно занимал господина Мерлина вчера вечером? Не о красном ли сухом вине? И, помнится, была ещё некая картошка…

— Кто картошку помянет, — дружелюбно отозвался Артур, — тому глаз вон. К тому же, мы её слопали, и теперь придётся идти в ближайшую ресторацию, поелику, как вы говорите, наш радушный хозяин гостей не кормит… А правильно мы у него вчера эту самую картошку спёрли! Можно было и не платить — перебился бы, дантист хренов… Ладно, вы пока умывайтесь, а я отлучусь минут на двадцать. Двери можете не закрывать.

Горячая вода в кране оказалась, действительно, горячей, полотенца слабо пахли затхлостью и каким-то средством для стирки, но были вполне себе чистыми, а под батареей парового отопления (которое, конечно же, не работало; дантист экономил) обнаружились вполне приличного вида домашние тапочки — три пары, видимо, с расчётом на гостей. Одни из тапочек — смешные зелёные полулапти с попонами — пришлись Фигаро как раз впору.

Следователь критически осмотрел свою физиономию в мутном зеркале над рукомойником, вздохнул, и полез в саквояж за бритвенными принадлежностями — сегодня щетина была уже слишком заметна для того, чтобы её можно было игнорировать.

С оттяжкой сбрасывая в раковину хлопья мыльной пены с лезвия трофейного «Золингена» Фигаро лениво размышлял, нельзя ли придумать какое-нибудь зелье, эликсир или, на худой конец, микстуру, дабы раз и навсегда избавиться от растительности на лице. Сам процесс бритья не то чтобы утомлял, но иной раз, в полевых условиях, в отсутствие горячей воды, доставлял мало удовольствия.

«Хотя давай начистоту: когда это ты в последний раз брился в полевых условиях? Агенты Особого Отдела работают в хороших гостиницах, вполне приличных съёмных апартаментах, ну, или, на худой конец, более-менее приличных домишках, если речь идёт о совсем уж окраинной работе… Ладно, допустим, тот шалаш на болотах, где вы на пару со старостой Дранвича выслеживали проклятущую русалку, пожалуй, исключение. Но, будем честны, шалаш-то был неплохой. Я бы туда на охоту… Или на рыбалку…»

Хлопнула дверь, и на пороге появился Артур-Зигфрид: румяный, весёлый и растрёпанный, бубнящий себе под нос какую-то немелодичную песенку. На колдуне был давешний кремовый плащ, небрежно наброшенный на плечи, а вот свой жуткий сюртук он сменил на более пристойный: сливочно-белый, прошитый на рукавах тонкой серебряной ниткой. В руках у Мерлина Первого болтался увесистый тряпичный свёрток, и пахло, как не мог не заметить следователь, от свёртка более чем замечательно.

— Ага, — Артур дёрнул усами, — марафет наводите? Это хорошо, это правильно. А я вот нам пожрать добыл. Тут через дорогу есть премилое заведение; там и покушать можно, и отдохнуть, и ещё много чего ещё всякого. Но, поскольку ребятки торгуют «синей пылью», вывески у них, сами понимаете, нет.

— Если вывески нет, — Фигаро плеснул на ладони одеколону, и, поморщившись, резко растёр его по свежевыбритым щекам, — то как же вы их нашли?

— Да очень просто: один малый совершенно бандитского вида заприметив мой костюм, сразу признал приезжего господина при деньгах, и тут же захотел вашего покорного слугу ограбить. Убедившись, что я колдун — это стоило моему новому знакомому усов и бровей — он тут же проникся ко мне большим уважением и предложил услуги дамочек, подпольных алхимиков, разливочной и столовой. Повар, кстати, у них отменный; сегодня вечером мы там ужинаем.

— Э-м-м-м-м…

— Ну, Фигаро, не тушуйтесь! Что вы в самом деле как какой-то провинциальный чинуша десятого ранга?! Это же бандиты — благороднейшие люди! Я там уже со всеми перезнакомился; их хозяин раньше копал золото на севере, а до этого сидел на Чернополыни за какую-то мелочь. Кажется, грохнул то ли адвоката, то ли страховщика — ну, не важно. И вот теперь держит здесь, в Верхнем Тудыме упомянутое мною заведение. С которого, между прочим, даже платит налоги… не в полной мере, конечно, но всё же.

— Кхм… С вами спорить, так проще танк лбом остановить… А, кстати, правда, что при Квадриптихе не было никакой запрещённой химии? И что путаны работали совершенно открыто?

— И вещества, и девочки, и азартные игры — всё это было законно, да. Просто облагалось конскими налогами и строжайше контролировалось… Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь. Тут у меня горшочек ухи, маринованный перчик и сухари с чесноком. С утра ничего жирного я вам не позволю, и не просите. Жирная пища тормозит мозги, а они у вас и без того не очень-то шустрые.

— Спасибо на добром слове… Хм, а уха-то и вправду пахнет отменно. Может, и отправимся вечерком в это ваше милое заведение. «Синей пыли» мне не надо, но что-то захотелось мне печёной утки. С яблоками! И сидру. И…

— И водки. Знаю, знаю… Где тут у вас ложки?‥ Ну, так и знал: хорошо, что свои с собой таскаю… Культурная провинция-с, мать ея ити!

«Рейхсваген «Соккер» неожиданно очень понравился Мерлину.

Артур-Зигфрид засучил рукава, набросил на себя грязеотталкивающее заклятье, и, кряхтя и охая, полез под автомобиль. Провозившись там минут пятнадцать, колдун вылез наружу, открыл капот и принялся бесцеремонно копаться в латунных кишках несчастного «Рейхсвагена». Фигаро, прислонившись к стене, курил, и молча наблюдал за происходящим; он прекрасно знал, что остановить Артура сейчас нет никакой возможности.

— Знаю, — сказал следователь, когда отец-основатель Первого Колдовского Квадриптиха, наконец, вылез из-под капота, — знаю: старая, убитая машина, кое-как сделанная, и почему я только езжу на этом куске металлолома. Всё знаю, можете не начинать.

— Фигаро, вы издеваетесь? — Артур легким движением ладони сбросил с кожи невидимую защитную плёнку, а вместе с ней и пятна грязи, которые, свернувшись в воздухе в аккуратные шарики, с лёгким хлопком исчезли без следа. — Это шикарная машина. Она не новая, но я не заметил ни единого пятна ржавчины на корпусе. Следите за ней, и она будет бегать ещё лет сто. Прекрасный механизм. Очень хвалю ваше решение наконец обзавестись моторным транспортом.

— Ну-у-у-у… кхм… вообще-то, я этот «Соккер» арендую. Хотя всё больше склоняюсь к возможности выкупа. И всё равно, я вас решительно не понимаю; мне почему-то казалось, то для вас моторваген это нечто изящное, лёгкое, обтекаемое, точно пуля, летящее со свистом на скорости в пятьдесят миль в час, и обязательно ярко-красное.

— Слабо берёте. — Мерлин хохотнул, и принялся дёргать рычаги на панели управления (раскладная крыша-«летучая мышь» немедленно задёргалась вверх-вниз). — Тоже мне — пятьдесят миль в час! Двести, или, желательно, быстрее. И красный цвет я не люблю. Я люблю белый. Но я не идиот, Фигаро, о чём, если честно, мне уже надоело вам напоминать. И я прекрасно понимаю, что для подобных авто нужна инфраструктура. Нужны дороги, мосты, автобаны, сеть заправочных станций и пунктов технического обслуживания. А для ваших убитых дорог, на которых лошади ломают ноги, вот такая машинка — идеальный вариант. Чёрт, я сегодня же вечером полистаю каталог от «Рейхсвагена».

— Говорят, мотоповозки от Жаклин Мерседес получше будут. — Следователь бросил окурок на раскисшую в липкую коричневую грязь землю, раздавил его каблуком, и, взгромоздившись на водительское сиденье, принялся крутить ручку магнето.

— Фигаро, мне не нужна шикарная машина. — Мерлин тут же оказался рядом, на пассажирском сиденье, продолжая тыкать пальцем во все подряд рычажки и кнопки. — Мне нужна машина, которая будет ездить. Скучная машина, понимаете? Которая скучно доставит меня из точки «а» в точку «б», и о которой даже нечего будет рассказать, кроме того, что она в принципе существует. Я хочу, чтобы в компании друзей рассказывающих о том, как у них прямо посреди дороги между сёлами Кукуево и Малые Козлы заклинило двигатель, мне рассказывать было не о чем. И я достаточно стар для того, чтобы у меня не возникало ни малейшего желания кичиться дорогим авто.

— Это ещё почему? Как по мне, вы далеко не дурак распушить хвост.

— О, это дело я люблю. Но я хочу производить впечатление своими способностями. Своими знаниями. Чтобы у всех вокруг дух захватило, чтобы они напряглись, подобрались, увидели, что границы возможного весьма размыты, и тогда, может быть, через несколько столетий мне будет с кем поговорить… Ладно, тут я, конечно, перегибаю: магистр Целеста, магистр Метлби, князь Дикий — в мире хватает умных и интересных людей. Но сам посыл, надеюсь, вы поняли.

— Ага. — Следователь выжал барабан зажигания и повернул ключ. Мотор чихнул и заурчал. — Меня, конечно, вы не относите ни к умным, ни к интересным. Не то чтобы я обижался…

— Вы, Фигаро, мой друг. Для меня это наивысшая категория отношений; для того, чтобы в неё попасть быть умным или интересным недостаточно. А теперь поехали.

— Эм-м-м… А куда? Я даже не знаю, где этот чёртов клуб «Шервуд».

Артур на мгновение застыл, напряжённо вглядываясь куда-то в пустоту. Радужки его глаз коротко вспыхнули ярким синим светом; не колдовским — Фигаро не почувствовал эфирных колебаний — а каким-то холодно-электрическим.

— Прямо, — сказал колдун, — никуда не сворачивая, пока не упрётесь в фабричную стену. Потом налево, а дальше я подскажу.

Следователь молча снялся с нейтралки, и «Соккер», чуть вздрогнув, мягко покатился по улице, шелестя брызговиками, об которые билась грязь и мелкие камушки.

С утра на город упал довольно плотный туман, и улицы Верхнего Тудыма выглядели… ну, не загадочно (этот город успел оставить в памяти Фигаро слишком яркие и однозначные воспоминания), однако же, приобрели некое затхлое благородство — то ли запущенного осеннего парка, то ли лениво тлеющей на обочине мусорной кучи. По брусчатке чинно прогуливалась дородная дама с огромным догом на поводке, куда-то спешила пара клетчатых чиновников в помятых шляпах с обвисшими полями, а троица малолетних сорванцов в кепках и рваных серых комбинезонах сосредоточено катала палками два кольца от бочки. Судя по тому, что мальчишки то и дело отвлекались от своего занятия, рисуя мелом на стене загадочные закорючки, это было нечто вроде игры — странной, но, будем откровенны, вряд ли страннее, чем шаффлборд или «три шара». Стены домов и догнивающие в крошечных садиках скрюченные вишни туман спрятал с глаз долой, что следователя вполне устраивало.

— Артур, — спросил Фигаро неожиданно для себя самого, — а откуда вы родом?

— Из Авалона. — Старый колдун едва заметно ухмыльнулся.

— А кроме шуток?

— Да какие шутки. Так назывался замок моего папаши. Знаете ведь, как оно бывает: чем мельче королевство, тем помпезнее гербы и географические названия. Хотя замок был красивый, тут не поспоришь. Белый камень, ажурные башенки, позолоченные шпили… Ух, как же было холодно там зимой! До сих пор уши в трубочку сворачиваются от одних воспоминаний… Замок-то был красивый, а вот система отопительных воздуховодов в стенах была спроектирована вон из рук плохо, так что до тринадцати лет я не вылезал из насморков.

— А потом?

— Потом привык. — Мерлин засмеялся, похлопал руками по карманам, и достал пачку сигарет (тяжёлая золотая картонка; Фигаро таких даже не видел). — Зато в замке была отменная библиотека, так что азы Других наук я начал постигать, как только научился читать, то есть, с пяти лет. Что поделать, я был не по годам развитым ребёнком, к тому же постоянно страдающим от жуткой скуки. С другими детьми я не играл, поскольку был единственным наследником… да и, если честно, детишки придворной знати меня жутко бесили своей непроходимой тупостью, так что оставались только книги. Я не жалею, в общем: из книг получаются очень хорошие друзья… А почему вы так внезапно заинтересовались моей скромной биографией? Могу вас заверить, до Квадриптиха в жизни Артура-Зигфрида Медичи происходило не особо много всяких интересностей.

— Да просто… — Фигаро пожал плечами, аккуратно переключаясь на вторую передачу, — просто мне иногда кажется, что вы вообще… ну… не отсюда. Ваши странные словечки, ваши постоянные непонятные отсылки, ваши знания о вещах совершенно мне неизвестных… Мне иногда кажется, что вы прибыли из… из другого места. Совсем другого.

Артур молча прикурил от заклятья, выпустил сигаретный дым из ноздрей, и, откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза.

— «Золотая марка». Хрен даже в Столице купишь; из Авроры заказываю. Мои любимые сигареты… по крайней мере, в этом столетии… Что же до ваших слов, Фигаро, то вы и правы, и нет. Вы, разумеется, знаете, что мы с Морганой были во множестве других… — Артур раздражённо пощёлкал пальцами, — так и просится на язык слово «миров», но это абсолютно неверный термин — мир один, и никаких других нет. Так что слово «место» вполне подойдёт.

— Да, я помню этот ваш аппарат. Ну, машинку в чемоданчике.

— Правильно, но, как вы изволите выражаться, «машинка в чемоданчике» появилась у нас не сразу. До неё были заклятья, Другие существа и весьма громоздкие расчёты. К тому же, Хаттаб с Альхазредом нам не помогали: Хаттаб называл наши опыты «эмпирическими благоглупостями», а Альхазред уже тогда не хотел знать ничего другого, кроме своих драгоценных демонов и некротов. Поэтому мы работали втроём: я, Моргана и Бруне.

Мерлин затянулся, с шумом выдохнул сизое облако, и чуть сдвинул брови; глаза колдуна смотрели куда-то в лишь ему ведомое былое.

— Как-то раз произошла… ошибка. Мне даже некого в ней обвинить, потому что все предварительные расчёты в тот раз делал я. Меня забросило в другое место — в общем, чем-то похожее на это, но куда более продвинутое в научно-техническом плане. Я оказался в Восточной Европе, в 1987 году по тамошнему летоисчислению. В… м-м-м… одной местной империи, которая, впрочем, к тому времени уже дышала на ладан, а вскоре и вовсе накрылась медным тазом. Но юмор был в другом: моя ошибка в вычислениях забросила меня туда на шестьдесят с лишним лет.

— Шестьдесят лет?!

— Да. Темпоральная коллизия. Когда я вернулся, для Морганы с Бруне прошло всего-то пара минут, но я, сам того не желая, сильно умудрился, поседел и обзавёлся шикарной бородой, хе-хе… Вот такие пироги, Фигаро. Там-то я и нахватался… всякого. Культурные отсылки, словечки, знания — всё оттуда.

— Вам… было… ну… тяжело?

— Да как вам сказать, — Артур пожал плечами, рассеяно стряхивая пепел за борт «Рейхсвагена», — скорее, нет, чем да. С одной стороны, это была не прогулка в парке; я оказался на стыке довольно бурных эпох в чужом, непонятном месте, ничего о нём не знающий, и, фактически, не приспособленный к жизни. Но со мной было моё колдовство — оно там, на удивление, работало, однако настоящая хохма была в том, что я был единственным колдуном на целой планете. Да, да, Фигаро, вы не ослышались. Представьте себе: целый мир, где колдовство считается ненаучной фантастикой — каково, а?

— Вы, так понимаю, тамошний мир поработили?

— Фу! Ну вот опять вы держите меня за идиота. К тому же, за идиота агрессивного… Нет, Фигаро, я не стал никого порабощать. Я подучил язык, устроился сторожем на стройку, обложился книгами, и лет за пять подтянул свои знания, примерно, до уровня местного десятиклассника. И это оказалось настолько увлекательно, что я сменил внешность элементарной иллюзией, сварганил себе надёжные документы, и поступил в институт.

— На филфак, что ли?

— А вот опять не угадали. На физмат. А потом, снова сменив личину, поступил уже в другой институт — на этот раз на факультет компьютерно-информационных технологий. Вся современная Классическая Теория колдовства построена на знаниях, которые я привёз оттуда, по крайней мере, пять шестых оной так точно. И именно тогда я задумал проект Белой Башни… Видите, иногда ошибки тоже бывают судьбоносными. Причём, чаще всего, именно они, родимые… Так, тут налево.

— Помню… Но, погодите: вы же рассказывали, что все знания об Эфире передал вам…

— Да, Демон Квадриптиха, всё правильно. Но знания сами по себе — ещё не сила. Вы, к примеру, можете рассказать пещерному человеку о том, как работает вот этот автомобиль, на котором мы сейчас едем… вон там, за вывеской с самоваром — налево. Но пещерный человек — даже если вам попадётся очень умный пещерный человек — всё равно станет задавать вопросы: а из какого камня сделаны эти странные цилиндрики? А почему тут всё плавает в какой-то бурой грязи? А почему эта вонючая вода липнет к пальцам и горит? А как огонь вообще может что-то двигать, и что такое «взрыв», «электрическая искра» и «компрессия»? Нет, Фигаро, нет, для того, чтобы понять достаточно и создать Теорию Единого Поля мне понадобилось двенадцать лет скрипеть мозгами в институтах, а потом годами гнуть спину младшим лаборантом, и даже когда я получил докторскую степень, доступ к первому ускорителю частиц вашему покорному слуге дали далеко не сразу. Квантовая теория, теория относительности, невиданные в наших дебрях виды математики, вычислительные машины такой мощности, что кружится голова… Фигаро, в 2047 году, когда меня дёрнуло обратно, я был готов отдать правую руку, чтобы задержаться там ещё хотя бы на год.

— Но вы ведь могли туда вернуться.

— Нет, — Артур коротко взглянул на окурок, и тот, слабо зашипев, превратился в белёсый пар, мгновенно развеявшийся на ветру. — Я опоздал. Через год, когда я опять отправился туда, я нашёл… ничего. Потрескивающий счётчик и светящиеся по ночам руины городов.

— Я не вполне…

— Они убили себя, Фигаро… здесь направо, вон в тот переулок, и сразу опять направо за хлебным ларьком… Создали оружие, способное разнести в дым весь мир, и, в конечном счёте, использовали его. Они, кстати, ещё неплохо держались — сто с лишком лет пальцы лежали на пусковых кнопках. Я думал, что разум когда-нибудь победит. Но он не победил. И это тоже стало для меня уроком. Поэтому, Фигаро — именно поэтому — я, на самом деле, не слишком жалею о том, что Квадриптих канул в Лету. Когда слишком большая власть и слишком большая ответственность размазываются как масло по бутерброду, тогда принимаются коллективные решения и всему наступает конец.

Слова «коллективные решения» Артур произнёс с нескрываемым отвращением, и, сплюнув, достал из пачки ещё одну сигарету, закурил, пыхнул дымом, и коротко бросил через плечо:

— Почти приехали. Вдоль этой стены, и сразу за поворотом можете искать место для парковки.

— Так это же рабочий квартал. Вы уверены, что мы правильно приехали?

— Эх, Фигаро, — Мерлин снисходительно потрепал следователя по плечу, — вот за что вы мне нравитесь, так это за вашу неиспорченность. Вы совершенно не понимаете глубинной сути понтов. Вот, к примеру, в Столице есть такой клуб, называется «Орешник» — только и исключительно для знати. Он фасадом выходит прямо на Карминовую площадь. И что? Ну, просыпается, к примеру, с бодуна в своём номере там какой-нибудь министр внутренних дел, прикладывает лёд к башке, берёт бутыль водки и идёт на балкон — похмеляться, стало быть. Что он, скажите на милость, увидит с этого самого балкона? Как господин тайный советник выходит из борделя «Три розы»? Или как жена министра культуры нюхает «синюю пыль» прямо из перстня-шкатулки на веранде ресторации «Шпиль»? Нет размаха, нет ощущения градации мира, нет вот этого вот чувства занятого тобой места в жизни. То ли дело клуб «Сумерки» в Авроре! Шикарнейшее заведение; расположено прямо посреди заводских бараков на Восточных Отшибах. Выйдет господин фабрикант с утра на балкон, и увидит с высоты седьмого этажа, как там, внизу, рабочие копают котлован — трубы меняют. Поглядит фабрикант на серые робы, на грязь, на то, как такие же, как и он человеки по колено в ледяной воде землю лопатами бросают, и проникнется чувством собственной отрешенности. Понимаете, Фигаро? Не важности, а именно отрешенности, оторванности от этого ада там, внизу. Почувствует, как оно, когда он сейчас не в теплушку побежит — погреться да остограммиться — а залезет в ванную с ароматической солью, снимет трубку телефона и стребует себе столетнего коньяку… Вот она, мякотка-то! Так что хозяин этого «Шервуда» явно был не дурак. И, похоже, родом из Авроры.

— Городской голова Крейн? Да, сообразительный малый. Только почему же «был»? Он и сейчас жив и здравствует, насколько мне известно… И, кстати, он, действительно, родом из Авроры… Ага, а вот, похоже, и «Шервуд».

Этот заросший сухой стернёй пустырь, где, наполовину утонув в припорошенной снегом глинистой грязи, ржавели обрезки труб, двутавровых балок и арматуры, был зажат между серой стеной прокатного цеха «Старой плавильни Денге» и такими же серыми стенами безымянных складов, где под просмоленными покатыми крышами ждали своего часа тюки с ветошью, стальные слитки, задвижки, фланцы, гвозди в ящиках, «синяя пыль» под полом, кирпичи, баллоны с газами, листовая резина, рессоры, алхимические реактивы и всё, что вообще можно было себе вообразить.

Однако здание отеля «Шервуд», в котором притаился уже набивший Фигаро оскомину клуб «Детей Астратота» не слишком-то выбивалось из общего архитектурного ансамбля.

Некогда красный кирпич стен со временем потемнел от копоти, и стал почти чёрным. Он слабо поблескивал, словно здание облили мазутом, и безыскусные ступенчатые пилястры нависали над непрозрачными окнами точно набрякшие веки. Этажей в доме было всего пять, но разделяющее окна пространство позволяло предположить, что потолки внутри очень высокие, а лестницы, соответственно, широкие и длинные. Дом подпирал низкое серое небо точно кирпич кузов огромного замызганного грузовика, и ничего помпезного либо выдающегося в нём совершенно точно не было.

По крайней мере, снаружи. Но следователь, даже не надевая эфирных «очков», чувствовал колдовское дрожание вокруг — эти стены скреплял не только цемент.

— Что скажете? — Артур чуть изогнул бровь; на лице колдуна было совершенно невозможно прочитать какие-либо эмоции. — Хочу услышать ваше мнение.

— Ну, — Фигаро потёр нос, — окна не открываются. Вообще. Более того, я готов поставить сто золотых империалов против сосиски, что это фальшивые окна. По факту, весь фасад здания — неприступная стена. Водостоки упрятаны в стены, крыша плоская, и ничего, кроме громоотводов там нет. Такая себе маленькая крепость. А вообще очень похоже на столичные игорные дома; я уверен, что там есть подземная парковка и много потайных выходов. Заборчик тоже ничего такой: футов двадцать в высоту, не меньше. И «колючка» наверху — не удивлюсь, если под напряжением.

— Так, хорошо. Ещё что-нибудь?

— Защитные заклинания я чувствую, но, понятное дело, вот так с ходу идентифицировать не могу. Что-то сильное. Но…

— Что? — В голосе Артура-Зигфрида появились плохо скрываемые нотки любопытства.

— Не знаю, имеет ли это значение… Понимаете, я совершенно не чувствую здесь Других. Вообще. Даже мелочи.

— Как в Серебряной Пагоде? — быстро спросил Мерлин.

— М-м-м-м… Нет. Там были хотя бы следы Других созданий, да и парочку домовых я, всё же, засёк. Хотя поговорить с ними не удалось. Тут… — Следователь нахмурился, пытаясь облечь мысль в слова, — тут как разница между комнатой, откуда только что все вышли, и комнатой, где только что всех застрелили. Не знаю, как понятнее объяснить. Не думаю, что это имеет значение, но…

— Вы, Фигаро, — усмехнулся Артур, — почему-то паталогически не доверяете своей интуиции. А зря — интуиция носителя Договора Квадриптиха чего-то да стоит. Говорите, нет Других? Интересно. Возьму на карандашик. Возможно, это следствие избыточной защиты, но слишком мощные экранирующие заклятья, напротив, привлекают всякую сильную чудь… Ладно, выясним в процессе. Остановите машину вон там, у стены.

— А ничего, что мы будем тут торчать, как тополь на холме?

— Во-первых, и что? Ну, сидят два джентльмена в авто — что с того? А во-вторых, вы сейчас на нас набросите «Отворот» и будете его поддерживать, пока я стану потрошить защиту этого домика.

Фигаро пожал плечами, и пробормотал формулу. Эфир вокруг чуть дёрнулся, пошёл рябью, и окутал «Рейхсваген» уютным коконом отводящего взгляды заклятья. Теперь даже отряд сыщиков с собаками-ищейками мог безуспешно искать автомобиль, находясь всего в паре вершков от него и периодически стукаясь об «Соккер» лбами.

— Надеюсь, — Артур расстегнул воротник, снял плащ, бросив его на заднее сиденье, и закатал рукава камзола, — вы взяли что-нибудь почитать. Защиту я взломаю быстро, а вот внутри придётся пошнырять, так что эта процедура на пару часов… А, и вот ещё что: не трогайте меня пока я в медитации. Схлопочете.

С этими словами Артур-Зигфрид Медичи выпрямился на сиденье, глубоко вздохнул, и закрыл глаза.

Пару минут следователь наблюдал за старым колдуном, но ничего интересного с Артуром не происходило: он просто спокойно и размеренно дышал, чуть подёргивая указательными пальцами, а глаза его быстро метались за плотно закрытыми веками. Со стороны казалось, что Мерлин уснул, притомившись, и смотрит какой-то занятный сон. В эфире основатель Колдовского Квадриптиха, должно быть, являл собой сейчас весьма занимательное зрелище, но следователь знал, что всё, что он увидит — калейдоскоп радужных огней и каскады неведомых заклятий. Поэтому Фигаро вздохнул, открыл бардачок и принялся там рыться в поисках чего-нибудь интересного.

«Ага, «Руководство пользователя «Рейхсваген Соккер», модель четыре-один-один». На немецком, понятное дело. Здоровенная книженция, такой и убить можно… Так, что тут внутри… «Электрическая часть автомобиля»… «Двигатель»… «Ходовая часть»… Мда. Вот умеют же немцы расписать всё до винтика, описать каждую гаечку, но так, чтобы это совершенно невозможно было читать, не померев в процессе от скуки. То ли дело англичане: у них даже инструкция к газонокосилке с шуточками да прибауточками… «Карбюратор служит для образования воздушно-топливной смеси, которая…» О, а это ещё что? Каталитический блок… Да ладно! Оказывается, заливаемое в «Рейхсваген» топливо нужно проверять вот этой штукой… кстати, где она?‥ а потом выставлять вот здесь, на этом самом каталитическом блоке, какое-то «число Оттиса» регулировочным винтом. Это определяет, при каком сжатии происходит воспламенение газовой смеси… так-так… И служит для продления срока эксплуатации двигателя. Не знал, не знал. Нужно будет поискать этот… как его… тета-зонд… А ты, кстати, уже думаешь об этой машине как о своей собственной. Так что, похоже, Артур прав, и ты принял решение, не отдавая себе в этом отчёта. Ну и ладно, ну и хорошо. Автомобиль — удобнейшая штука. Но инструкцию, всё же, придётся осилить…»

Следователь отложил инструкцию, рассеяно осмотрелся, и увидел пачку сигарет Артура (тот не спрятал пачку, а просто бросил её на подставку для кружек). Достав один из бумажных цилиндриков (сигареты были короткими, толстыми и сильно пахли магазинным картоном) Фигаро прикурил, затянулся и тонкой струйкой выпустил дым во влажный воздух. Сигареты были неплохие, но, на вкус следователя, чересчур крепкие; у него сразу закружилась голова.

Артур завозился, шмыгнул носом, и, пробормотав нечто вроде «забавно, забавно…», снова ушёл в себя. Где-то невдалеке закаркала ворона: хриплый кашляющий звук, точно разошёлся по швам мешок с чем-то старым и затхлым. Непонятно откуда налетел порыв ветра — холодный, резкий, закружился в каменном колодце между стен, хлестнул по лицу влажной липкой ладонью, и так же неожиданно стих, должно быть, задохнувшись в вязком тумане.

Фигаро озадачено осмотрелся вокруг, пытаясь понять, что за странный меланхолический порыв внезапно разбередил ему душу. Следователь хмурился — что-то однозначно было не так.

Самые обычные серные стены; фабричные стены, коих что в Нижнем, что в Верхнем Тудыме пруд пруди, не столичные позолоченные завитушки-финтифлюшки от которых мутило, а честные городские стены: грязные, обшарпанные, но по-своему бравые, как солдаты на утреннем построении — подпаленные вихры клочьями торчат из-под фуражек, свежие бинты повязок уже не такие и свежие, лица серые, чумазые, но взгляды лихие — куда там! — всего сто вёрст по бездорожью до Рейха, а там и полноводный Рейн, а там и конец войны уже маячит на горизонте. Но что ещё не так с этим пустырём? Грязь? Запахи? Ерунда, к тому же, пахнет-то приятно, раздольно пахнет: жжёной листвой и ветками — призрачно-ностальгический запах, надышавшись которого хватают шляпу и пальто, бегут на станцию и едут, незнамо куда, через снег и голые осенние поля…

И всё же, и всё же…

Не тот колючий холодок, что распространялся от кончиков пальцев, когда рядом, возможно за завесой Реального, а то и просто так, торя свой путь дорогами Срединного мира, проходил Другой. И не то противное зудение где-то в центре черепа, когда ехидный писклявый голосок подсознания пытался донести до Фигаро, что-то совершенно очевидное и важное, что-то такое, что неповоротливый ум следователя пропустил мимо — о нет.

Тоска. Как тогда, на поле за городом, где под землёй в неглубоких могилах лежали тела жертв давешних дуэлей, где точно так же дул холодный мокрый ветер, и с неба падала липкая серость. Странная, беспричинная тоска, словно в летний полдень вдруг потянуло холодом из-под половицы — верный признак, что Ночной Летун угнездился в доме, или чего похуже, вроде Полуночной Пряхи. Тоска, но заставляющая насторожиться: «…кто-то ночью по карнизу топ-топ-топ…»

Тут-то это и произошло.

Артур издал странный звук: резкий высокий свист, точно старый колдун вдруг превратился в закипающий чайник. Именно закипающий: свист рвущегося из горла воздуха нарастал, становился громче, сильнее, и, наконец, постепенно стал переходить в какое-то задушенное булькающее хрипение.

— Артур?! Артур, с вами всё в порядке?

Фигаро и сам понимал всю идиотичность своего вопроса: не надо было быть колдуном или даже лекарем для того чтобы понять, что с Мерлином Первым далеко не всё в порядке: тело колдуна тряслось, словно его било током, кадык судорожно метался вверх и вниз, а с кончиков волос срывались маленькие голубые искры.

— Артур?!!

Мерлин открыл глаза — сплошные белки, так высоко закатились глазные яблоки, и резко, неестественно взмахнул рукой, будто его дёрнули за привязанную к кисти верёвку.

— Пх-х-х… — прохрипел Артур, — Х-х-х-х…

Паника накрыла следователя душным потным одеялом, и пахло это одеяло кисло: страхом и отчаяньем.

Нужно было что-то делать.

И при этом Фигаро совершенно не понимал, что именно.

Но он знал одно, и знал это совершенно точно: Мерлин ни при каких обстоятельствах не стал бы разыгрывать его, или биться в судорогах просто потому что у него затекла нога. Происходило что-то из ряда вон выходящее, что-то плохое, и, хотя Фигаро никак не мог поверить в то, что нечто подобное может случиться с самим Артуром, с великим, ехидным и бессмертным Артуром, ЭТО происходило.

И вот тогда, действуя, скорее, по наитию, чем оперируя такой сложной штукой, как логика, следователь сделал то единственное, что он мог сделать быстро.

Фигаро крякнул, размахнулся, и коротким левым хуком треснул Артура в челюсть, в то самое место, которое его тренер по боксу, весельчак и балагур господин Боунс называл просто «выключателем».

Тело Артура дёрнулось, а затем колдун обмяк, буквально растёкшись по сиденью «Рейхсвагена».

Удар следователя явно отправил Мерлина Первого в глубокий нокдаун, однако это, судя по всему, пошло колдуну на пользу: на щеках Артура проступил лёгкий румянец, а дыхание явно стало ровнее и спокойнее. Это был простой, классический обморок, без затей.

Фигаро вздохнул, и, утирая пот со лба дрожащей ладонью, достал с заднего сиденья свой саквояж, открыл его, не без труда нашёл коробочку с нюхательными солями, достал нужную склянку и сунул Артуру под нос.

Мерлин открыл глаза. Точнее, один глаз — левый, и выглядел этот глаз страшно: кроваво-красная вишня с едва заметными вкраплениями белого. Похоже, в глазном яблоке колдуна лопнули едва ли ни все сосуды сразу.

— Карман, — прошептал Артур, — карман… Там… коробка. Инжектор…

Глаз Мерлина закрылся, и он опять потерял сознание.

Но теперь у Фигаро хотя бы были инструкции. Это немного успокаивало; без указаний со стороны он совершенно не понимал, что делать с оживлёнными неведомой наукой колдунами в припадках.

Коробка нашлась во внутреннем кармане плаща Артура: большая, плоская, похожая на вытянутый портсигар из тусклого серого металла. В руках следователя она сама собой открылась с лёгким щелчком, и Фигаро увидел лежащий на бархатной подушечке инжектор для внутривенных вливаний. Инжектор был странный: изящный, сверкающий хромом и стеклом, явно очень высокотехнологичный, но, по крайней мере, понять, как им пользоваться, не составляло труда.

Единственным, что царапнуло взгляд и мозг, была склянка, заряженная в инжектор: маленький стеклянный цилиндрик, в котором, казалось, билось живое алое пламя.

«…она светилась, Фигаро. Светилась ярко-красным светом, точно в неё налили жидкого пламени. Как алхимическая лампочка, только это был жидкий огонь…»

Но сейчас на это не было времени. Следователь схватил инжектор за рукоять как пистолет, прижал тяжёлую стальную головку к шее Артура, и нажал на рычаг.

Раздался тонкий мелодичный звук, словно тренькнула музыкальная шкатулка. Инжектор едва заметно вздрогнул в руке Фигаро, и алая жидкость из ампулы беззвучно всосалась куда-то внутрь стального кожуха.

Чем бы ни был заряжен аппарат, это была явно чудодейственная штука: Мерлину становилось лучше буквально на глазах: кожа приобрела здоровый розовый оттенок, дыхание стало ровным и глубоким, с губ пропала красная пена. Секунда, три, десять, и старый колдун открыл глаза.

Белки глаз приобретали нормальный цвет с пугающей быстротой: вот уже и последние красные пятна исчезли, рассосавшись без следа, вот сузились зрачки, а потом взгляд Артура-Зигфрида стал осмысленным.

— Фигаро, — голос Мерлина был усталым, но это точно не был голос человека, который в ближайшее время собирается скоропостижно помереть, — гоните отсюда к чёрту. Мне нужны мои вещи, ванная и пару часов на восстановление.

— Что… Что с вами случилось?

— Я идиот. — Артур печально хихикнул, кривя губы в ироничной усмешке. — Тупой кретин, осёл, безмозглый баран, который только что едва не умер. Причём с концами. Я знаю, вы вырубили меня. Челюсть болит… Да заводите вы уже машину!‥ Я должен вам, Фигаро. Уж и не знаю, в который раз вы спасаете мне жизнь.

— Прямо таки жизнь?

— Прямо-таки… Гоните, гоните, наплюйте на правила, только людей не давите. На машине всё ещё «Отворот», так что дорожных жандармов можете не бояться… Чёрт, как же всё болит… Однако. Ещё несколько секунд, и Мерлин Первый банально двинул бы кони… Ну ничего, будет мне, дураку, наука. А то возомнил себя бессмертным, понимаешь…

— А… А что было в инжекторе? Эта красная штука? Вы воскресли буквально за несколько секунд.

— Дистиллят драконьей крови. — Артур закрыл глаза, и безвольно растёкся по сиденью. — Извлечённой в момент смерти дракона, убитого в ходе хитрого, сложного и довольно бесчеловечного ритуала. Это очень редкий препарат; даже в Башне его запасы невелики, но он очень, очень сильный. Эта штука способна вытащить человека буквально у смерти из зубов… Который час?

— Ась?

— Я спрашиваю, который сейчас… а, всё, увидел: часы на приборной панели. Начало четвёртого. Отлично, времени ещё полно. Впрочем, Ноктус возьмёт трубку экстренного телефона даже лёжа в гробу.

— Вы знаете экстренный номер моего куратора?

— Конечно, он мне его сам дал… Стоп, стоп, беру свои слова обратно: не гоните так! Вы мне все кишки вытрясите на этой брусчатке…

— Хорошо, но зачем вам номер Ноктуса?

— Пусть собирает ударные отряды. Включая «Альфу». Сегодня ночью мы разнесём отель «Шервуд» в дым.