Агент зарубежного центра

1

Холодный ветер гнал по притихшим темным улицам Таллинна остатки осенней листвы. Наверху, слабо освещенный, темнел громадами старых домов, крепостных стен и башен Вышгород, а в просветы между тучами словно вонзались шпили Домского собора, церкви Олевисте, городской ратуши.

Дежурный по Комитету государственной безопасности республики встал из-за массивного стола, уставленного по краям телефонами, подошел к окну. Завтра — седьмое мая, остается два дня до праздника Победы. Девятый День Победы… Как летит время! Кажется, еще во всех подробностях помнится майское ликование сорок пятого года, будто было это лишь вчера. Еще не все раны войны залечены, а в мире уже нагромождались ледяные глыбы новой, небывалой, так называемой «холодной войны»… И все-таки девять лет прошло, как смолкли в Европе орудия, девять лет сложного, тревожного послевоенного мира.

Резко зазвонил телефон.

— Дежурный слушает!..

— Докладывает начальник пограничной заставы…

Голос далекий, фамилию дежурный не сразу понял. Но главное прозвучало гулко, в унисон ударам сердца:

— Только что пролетел четырехмоторный самолет без опознавательных знаков и бортовых огней…

Вот с этого звонка в ночь на седьмое мая 1954 года и началась эта история.

Прикрываясь плотными темными облаками и низко нависшими над землей тучами, самолет-нарушитель пролетел вдоль Ирбенского пролива, пересек территорию тогдашних Пярнуского и Вяндраского районов Эстонской ССР, а над Вильяндиским районом, близ местечка Ауксаре, круто повернул на юго-запад и ушел в сторону Балтийского моря. Шел самолет со скоростью 500 километров в час, с приглушенными моторами, словно крадучись, и хотя находился в советском воздушном пространстве не более 10—12 минут, было ясно, что он не случайно сбился с курса и теперь уходит, поняв свою ошибку.

Наутро председатель Комитета госбезопасности Эстонской ССР полковник Иван Прокофьевич Карпов созвал в свой кабинет начальников отделов и служб. Обсудив сообщение о случившемся минувшей ночью, все пришли к единодушному мнению, что самолет-нарушитель выполнял задание иностранной разведки. Скорее всего, прилетал для заброски на нашу территорию парашютистов-шпионов.

Эстонские чекисты уже имели опыт успешного розыска и обезвреживания агентов империалистических разведок и эмиссаров, обосновавшихся в Англии и Швеции эстонских эмигрантских центров, засылавшихся к нам морским путем, а вот выброска шпионов с самолета произведена впервые. То, что парашютисты были сброшены, сомнений не вызывало. Ведь и район-то для этой цели выбран подходящий — на много километров простираются густые леса и труднопроходимые болота, деревни и хутора разбросаны на значительном расстоянии друг от друга, можно сутками ходить, не встретив ни одного человека. А если шпионы захотят уйти в город, затеряться в толпе, то и для этого имеются все возможности: неподалеку проходит железнодорожная магистраль, есть шоссейные и проселочные дороги — выбирай любую.

— Противник дело свое знает, время и место для выброски выбраны удачно, — словно размышляя над решением трудной задачи, вслух проговорил полковник Старинов, сидевший возле стола председателя Комитета.

— Конечно, Гавриил Григорьевич, — откликнулся Карпов. — Вот ты и возглавишь всю оперативную группу. Только не надейтесь лишь на собственные силы, население вам поможет.

Это полковник Старинов хорошо понимал. Почему-то сразу вспомнились трудные послевоенные дни и ночи работы в Тарту, одухотворенное лицо одного из активнейших помощников — новоземельца Эдуарда Фукса. Вот кто был просто непримирим к фашистским прихвостням! Но и враги ненавидели его люто. Бандитам удалось выследить отважного крестьянина вместе с женой… Его гибель Гавриил Григорьевич переживал как личное горе. Помнится, как на место погибшего Фукса в батальон народной защиты пришли десятки новых бойцов, а сын Эдуарда сам стал чекистом.

В университетском городе Тарту фашисты рассчитывали создать прочную базу, и находились отдельные типы, которые сотрудничали с врагом, пытались установить связи с иностранными разведками. Но гораздо больше было тех, кто помогал разоблачать и вылавливать затаившихся врагов, проявлял бдительность и находчивость.

В оперативную группу полковника Старинова вошли опытные чекисты, не раз отличавшиеся в сложных и опасных делах. Продумывая план операции, Гавриил Григорьевич надеялся не только на смелость и находчивость своих офицеров и бойцов, но и на то, что выделенные в его подчинение контрразведчики уже прошли хорошую школу чекистской работы, знали методы и тактику агентов иностранных разведок, не раз встречались с ними лицом к лицу.

Предстояло, как говорится, начинать с начала. Во-первых, установить точное место приземления парашютистов и, по возможности, напасть на их след. Во-вторых, определить, сколько их было. В-третьих, по заданию какой разведки эти залетные птички сюда явились и в чем состоит это задание.

Вставало множество других вопросов — главных и второстепенных — и ни один из них не должен остаться без исчерпывающего ответа.

За многие годы чекистской работы Гавриил Григорьевич выработал определенные навыки, и главнейшим из них было хладнокровие, умение без суетливости, спокойно анализировать обстановку, подчинять своей воле и обстоятельства, и настрой людей. Выдержка и спокойствие не раз выручали его на фронте и в операциях, проведенных в нашем тылу. Так было, например, в Белоруссии еще до начала войны. Однажды доложили Старинову о нарушении границы двумя неизвестными, которые затопили свою лодку в болоте и исчезли из поля зрения — словно сквозь землю провалились. Поехал Гавриил Григорьевич сам. Служебная собака довела чекистов только до болота и потеряла след. Но кто-то из жителей окрестных местечек заприметил нарушителей и рассказал о них одному из активистов, даже показал направление, куда они двинулись, уточнил их экипировку. Кажется, все было продумано. Ночью окружила сарай, в котором ночевали нарушители, и вдруг оказалось, что они были с собакой. Внезапности не получилось. В воротах сарая далеко не рослый Старинов, на вид совсем не богатырь, столкнулся с самим главарем. Только молниеносная реакция помогла с честью выйти из трудной ситуации, нарушители границы были схвачены. К слову сказать, за эту операцию Старинов получил почетное боевое оружие от наркома — второе по счету.

В тревожном ожидании жил в те майские дни Комитет. О результатах поиска ежедневно запрашивала Москва. В предполагаемых местах выброски парашютистов были прочесаны огромные лесные и болотистые массивы, усилен контрольно-пропускной режим на дорогах, по всей республике удвоено наблюдение за всеми подозрительными лицами. Но первые две недели поиска не дали результата.

Конечно, за две недели нарушители могли не один раз пересечь всю Эстонию из конца в конец, так надо ли было держать людей в вяндраских лесах и урочищах, продолжать поиск хоть каких-то следов приземления? Полковник Старинов и руководство Комитета, организуя оперативно-розыскные мероприятия, считали, что надо, обязательно надо: человек — не дух святой, что-нибудь да оставит после себя.

На карте полковника Старинова появился треугольник, очерченный синим карандашом, — территория республики в районе Вяндра — Кыпу — Абья-Палуоя. Как покажут дальнейшие события, чутье не подвело опытного чекиста.

2

А поиск развивался трудно. Приехал из Москвы представитель союзного Комитета госбезопасности. Одобрил назначение Старинова руководителем оперативно-поисковой группы — слышал, как еще в 1919 году получил боевое крещение в перестрелке с дезертирами на Орловщине молодой секретарь комитета бедноты, как после службы в Красной Армии был выдвинут на работу в уголовный розыск и вскоре нашел и разоблачил бывшего белого карателя Сорокина. Ярый был антисоветчик этот Сорокин, ловкий и жестокий. Да случилось так, что «загребли» его под кличкой Пономарь вместе с другими уголовниками на казенные хлеба, а уличить никак не удавалось. Сделал это молодой чекист Старинов!

Многие годы жизни отдал Гавриил Григорьевич Старинов работе в органах ОГПУ — НКВД на Орловщине, в Сибири, Бресте. Великую Отечественную встретил на посту заместителя начальника Управления КГБ Белоруссии. Вот тут-то и приобрел хороший опыт борьбы с засылавшейся на территорию республики агентурой иностранных разведок, с антисоветским подпольем. В дни войны все это очень пригодилось. В 1946 году возглавил Тартуский отдел МГБ в Эстонии, да так и остался здесь — стал заместителем председателя КГБ республики.

Под стать руководителю были офицеры его группы: Касаткин, Миллер, Ляпчихин, Лукьянов, Карулаас, обстрелянные в боях открытых и в таких, о которых пишут многие годы спустя.

Чекисты прошли по всем дорогам и тропам в районе предполагаемой выброски парашютистов. Густой лес, заболоченные кустарники с подернутыми тиной бочагами, оконца тихих озер, лесные просеки и осушительные канавы, тянущиеся на многие километры, цепко хранили тайну той майской ночи. Парашютисты словно в воду канули.

— Может, не там ищем, а?

Конечно, теперь поиск шел уже на территории многих районов и городов Эстонии, но свой «синий треугольник», обозначенный на картах и планшетах чекистов и в одном из кабинетов на улице Пагари, Гавриил Григорьевич стирать не собирался. И представитель из Москвы, и руководство КГБ республики понимали полковника Старинова.

Буйно цвели сирень и черемуха, в воздухе неумолчно пели птицы. В лесу подсыхало, ежедневные многокилометровые прогулки, казалось, закаляли характер людей. Найти, хоть что-нибудь найти, если самолет это «что-нибудь» сбросил!

Но кроме поисков чекисты должны были помнить еще об одной — наиважнейшей! — своей задаче: не спугнуть врага. Поэтому все поисковые мероприятия проводились тихо, скрытно дли посторонних глаз.

Старший лейтенант Александр Касаткин в конце второй недели поисков остановился передохнуть в лесу под старой березой — было это недалеко от деревни Ауксаре. Сел на пенек, достал портсигар… И вдруг его словно током подбросило с пенька. Вначале он заметил какие-то лямки, свисавшие с ветвей старой березы, а потом увидел и парашют, застрявший на самой ее вершине.

Вот это удача! Сразу подтверждалась версия о выброске парашютистов и правильность основных направлений чекистского поиска. «Синий треугольник» на картах словно наполнялся живым содержанием, обретал плоть.

Место вокруг старой березы тщательно исследовали. Старинов вместе с офицерами своей группы осмотрели каждый кустик, обшарили всю траву. И не напрасно! Нашли под пнем неполную пачку сигарет в незнакомой заграничной упаковке — видно, выпала из кармана шпиона. А в полукилометре от этого места обнаружили два окурка этих же сигарет.

Поднялось у людей настроение. Разделившись на несколько небольших групп, чекисты с еще большей тщательностью продолжали изучение лесистой местности, надеясь определить, в какую сторону от места приземления проследовал парашютист, оставивший свой парашют на березе. И снова — удача! Один молодой сотрудник из группы капитана Лукьянова, уполномоченного КГБ по Вяндраскому району, наткнулся в лесу на два маленьких шалаша, сделанных на сухом пригорке из еловых веток. Чувствовалось, что шалаши сооружались в спешке, кое-как, лишь бы получилось укрытие от непогоды. И хотя прошли дожди, чекисты без особого труда обнаружили следы пребывания здесь двух человек. Они перебрали каждую веточку, и опять не напрасно: под подстилкой из сена нашли обертку из-под галет и две пустые консервные банки.

Полковник Старинов, подводя вечером итоги поисков, с удовлетворением говорил своим сотрудникам:

— Главное — терпение. Человек не иголка, не святой дух, обязательно оставит следы. В тех лесах, где парашютисты приземлились, в городах, куда наши «гости» стараются побыстрее перебраться… Нелегко, конечно, отыскать врага, обученного запутывать свои следы. Но ведь он не станет долго отсиживаться, он должен выполнить задание своих хозяев, иначе зачем обучать, тратить средства, посылать самолет. Значит, он должен себя проявить, обнаружить. Конечно, надо найти врага до того, как он начнет действовать. Теперь мы уже кое-что знаем. Хотя бы то, что искать надо двоих.

И поиски продолжались. Скрытно, бесшумно, но довольно активно и на большой территории.

Старший лейтенант Карулаас, набродившись по лесным чащам, к вечеру вышел к одинокому хутору, приткнувшемуся к опушке. За жердяной изгородью увидел хлопотавшую у большого корыта хозяйку, та готовила еду для поросят. Женщина была колхозницей, пожилая, но очень словоохотливая. Она вынесла из дома большую глиняную кружку молока — угостила уставшего молодого человека.

— К вам, наверное, нередко выходят люди — уж очень на видном месте хутор стоит? — как бы между прочим поинтересовался одетый в штатское чекист.

— Да бывает, чего там… — начала женщина и вдруг умолкла на полуслове, словно сама себя одернула: «Не болтай лишнего».

— Незнакомые все? — поощрительно опросил Карулаас.

— Незнакомые… — Оглянувшись на лес и даже на свой дом, хозяйка все-таки решилась сказать: — Где-то после десятого мая приходил один тип… Золотые часы на руке, вопросы какие-то непонятные…

Карулаас понял, что с этой женщиной можно поговорить откровенно, не зря же она этого подозрительного типа назвала «не из наших».

— Попил он у меня молока, и хлеба дала ему горбуху. Поблагодарил за все, а потом спрашивает, не видела ли я в лесах солдат или милицию. А перед уходом еще спросил, не знаю ли я, где теперь живет вдова Лиза Тоомла. А чего ж не знаю-то? Знаю! Переехала она после войны на другой хутор, возле деревни Кергу.

Старший лейтенант не первый год работал в органах госбезопасности, гонялся за вооруженными бандитами, нередко попадал в опаснейшие переделки, но всегда выходил из них невредимым, потому что обладал мгновенной реакцией, умением точно оценить обстановку. Он и сейчас понял, на какой «клад» информации вышел. Да и пожилая колхозница прониклась к нему доверием. Она рассказала, что этот тип пошел от нее к лесу, а там ожидал его другой человек — высокого роста, блондин. А этот, что приходил к ней, был чернявый, брови вразлет, худощавый и тоже высокий.

— Только плечи у него какие-то опущенные, шея длинная и кадык выступает, — вспомнила хозяйка неизвестного гостя.

«Ишь, какая наблюдательная! — мысленно похвалил женщину старший лейтенант. — Ей бы словесные портреты для анкет на преступников рисовать…».

— Да, шея длинная и кадык выступает, — повторила она. — Только вот странно: старый пиджак, ношеные-переношенные штаны — и золотые часы! Надо же…

Молодой офицер уже знал, с какой дотошностью будет расспрашивать его вечером полковник Старинов. Он не сомневался, что колхозница видела именно тех самых шпионов-парашютистов, которых они разыскивали. И теперь чекисты знали уже одно имя, которым интересовались заброшенные к нам разведчики. Лиза Тоомла! Выяснить, кто такая Лиза Тоомла, проживающая на хуторе возле деревни Кергу, не представляло большой сложности.

Почти одновременно пришел сигнал из Пярну. Уборщица вагонного участка станции Пярну Анна Анисимова, женщина лет тридцати с небольшим, вела санитарную обработку поезда № 91, прибывшего из Таллинна. На работу она вышла в восемь утра, но до хвостового вагона добралась нескоро. Устала, давно хотелось передохнуть, но, решила, уж последний-то вагон обработает.

Зашла в туалет, вымыла стульчак и унитаз и как-то машинально сунула руку за водопроводную трубу — и обомлела: рука наткнулась на пистолет. За ним увидела еще один, потом авторучку, коробочку с патронами, пузырьки с какой-то странной жидкостью, две пробирки… «Игрушки, что ли?» — была первая мысль. Да нет, какие там игрушки! Сложила все в пакет, с колотящимся сердцем пошла в багажную — там сидел знакомый работник станции Удрас, человек для нее авторитетный.

— Смотрите, что я нашла…

У Удраса от изумления буквально отвалилась челюсть. Но он быстро овладел собой.

— Аня, не говори никому!

И ушел, забрав все содержимое обнаруженного тайника. В чекистских документах появится перечень найденного: два «вальтера», пистолет-авторучка, стреляющая в упор газом, патроны, ампула с ядом и флакон специальных чернил для тайнописи. Экспертиза установила, что все эти вещи могли принадлежать иностранным шпионам и вполне вероятно — тем самым парашютистам, которых сейчас разыскивали по всей республике.

Как и рассчитывал полковник Старинов, следы появились.

— В разных местах наследили, мечутся… Что-то заставило их устроить тайник в вагонном туалете. Может, чекисты уже сидели у них на хвосте?

Как потом выяснится — сидели!..

Ну, а что же Лиза Тоомла? Через несколько дней после встречи старшего лейтенанта Карулааса с пожилой колхозницей-хуторянкой в Комитете госбезопасности имелись на Лизу полные данные.

Лиза Тоомла вместе с замужней дочерью Хельги Ноормаа и ее двумя несовершеннолетними детьми проживала на хуторе возле деревни Кергу Вяндраского района. Дочь работала телефонисткой в отделении связи Кайсма, внук и внучка (14 и 12 лет) учились в школе. Но был у Лизы Тоомла сын Ханс, 1923 года рождения, который добровольно служил в Восточном батальоне фашистской армии, с конца 1944 года, то есть после освобождения Эстонской ССР от немецко-фашистских захватчиков, числится без вести пропавшим. А не он ли приходил на хутор пожилой колхозницы и интересовался местопроживанием Лизы Тоомла — своей матери? Правда, по приметам он не имел ничего общего с тем человеком, о котором рассказала старшему лейтенанту Карулаасу хозяйка хутора. Тогда второй, что ждал на опушке?..

— Проверьте, еще раз проверьте! — потребовал полковник Старинов. — Посмотрите, не изменилась ли в чем-то жизнь на хуторе Лизы Тоомла.

Оказалось, изменилась. Сослуживцы Хельги Ноормаа стали замечать появившуюся в поведении молодой женщины не свойственную ей нервозность, манеру ко всему настороженно прислушиваться.

Как-то после работы зашла Хельги в местный сельмаг. Поздоровалась с одним, с другим. Стала покупать хлеб, макароны, масло, сахар, сигареты.

— Как всегда, буханочку? — спросила продавец.

— Нет, сегодня попрошу три. К маме гости приехали.

Обычно общительная, разговорчивая, Хельги стала теперь замкнутой, шутки односельчан не всегда доходили до нее. Подшучивали же не только над ее мужем, «не просыхавшим» с утра до вечера и редко появлявшимся в доме жены и тещи, но и над нею самой.

— Кого откармливаешь, Хельги? И куда тебе столько сигарет?..

В свои тридцать шесть она была еще стройной, розовощекой — некоторые мужчины не без надежды на успех ухаживали за ней и заходили в отделение связи, где она сидела у коммутатора.

В сельмаге Хельги стала появляться ежедневно, и каждый раз закупленные продукты явно превышали потребности ее семьи.

— У мамы опять гости, приехали на несколько дней — надо же их кормить!..

Односельчане заметили этих «гостей». Двое молодых мужчин. Оба высокого роста. Уезжали куда-то на велосипедах, да так поспешно, что никто не успевал их разглядеть…

— Давайте-ка накроем их! — предлагали горячие головы.

— И что? — опрашивал Гавриил Григорьевич. — Возьмем без всяких улик, без свидетельств о враждебной деятельности? Без сообщников, к которым, возможно, они шли?

Полковник Старинов предостерегал своих сотрудников от спешки и суетливости. Терпение, железная выдержка — самые необходимые качества настоящего чекиста. А еще — строгая конспирация поиска, умение наблюдать, делать правильные выводы из разрозненных фактов, анализировать и обобщать противоречивые сведения.

Конечно, наблюдение за хутором Лизы Тоомла теперь велось круглосуточно. Молодые ребята-оперативники замаскировались столь удачно, что их невозможно было обнаружить, хотя это давалось им с большим трудом. Лето стояло жаркое, день становился таким длинным, что трудно было уловить его переход в светлую белую ночь. На сенокосах почти круглые сутки стрекотали сенокосилки, да и на полях с утра до вечера копошились крестьяне. По лесам вокруг деревень и хуторов носились ватаги ребятишек, игравших в свои шумные ребячьи игры. Порой дежуривших в засадах чекистов одолевала такая жажда, что готовы были, кажется, сбросить всю маскировку и устремиться к ближайшему колодцу…

Зато теперь точно установили «распорядок» на хуторе Лизы Тоомла. Двое незнакомых молодых мужчин приезжали на велосипедах обычно к вечеру, порознь, в дом сразу не заходили. Их встречала либо сама хозяйка хутора, либо ее дочь Хельги. Один из незнакомцев, брюнет, вскоре уходил в сарай, а блондин обычно на некоторое время заходил в дом. Старая Лиза беседовала с блондином, а Хельги, переодевшись, направлялась в сарай, где скрывался другой постоялец, и оставалась там.

Рано утром мужчины на велосипедах уезжали в лес. Всегда порознь. Лиза шла на работу в колхоз или трудилась на своем хуторском участке, Хельги деловито направлялась в агентство связи.

Брюнет, с которым Хельги теперь часто оставалась в сарае, очень смахивал на того любителя молока, который заходил на одинокий хутор пожилой колхозницы и которого она четко определила — «не из наших».

Конечно, группа полковника Старинова не ограничивалась наблюдением за хутором Лизы Тоомла, и хоть «синий треугольник» на чекистских картах оставался предметом наиболее пристального внимания, оперативно-поисковые мероприятия проводились и во многих других местах. Как и сказал своим сотрудникам Гавриил Григорьевич, вражеские лазутчики теперь действительно не прятались по лесам, а стремились скорее уйти в город, смешаться с толпой, и найденный тайник в туалете поезда Таллинн — Пярну об этом красноречиво свидетельствовал. Поступило в те дни в Комитет госбезопасности республики немало и других сигналов о неизвестных лицах. Весь аппарат был начеку.

И вот первый убедительный сигнал о том, что сброшенные с самолета-нарушителя разведчики обосновались на территории Советской Эстонии, приступили к выполнению своих шпионских заданий: 30 июня 1954 года был зафиксирован выход в эфир нелегальной радиостанции. Она работала всего несколько минут и успела передать краткую зашифрованную информацию заграничному центру, но этого было достаточно, чтобы определить новые задачи в проведении операции по розыску и задержанию вражеских агентов.

3

Они звали друг друга Артур и Карл — такие имена дали им в разведшколе близ Вашингтона. И хотя оба они в годы войны служили в немецком Восточном батальоне, потом встречались в нейтральной Швеции и отлично знали подлинные имена и фамилии друг друга, теперь для них существовали только эти.

Когда-то они были эстонцами. В освобожденной от немецко-фашистских захватчиков Эстонии у них остались матери, сестры и братья. На это и рассчитывали те, кто их когда-то завербовал, выучил шпионскому ремеслу, выбросил темной майской ночью с американского самолета, поднявшегося с аэродрома во Франкфурте-на-Майне и вернувшегося после «операции» туда же, в ФРГ.

Их не только хорошо обучили, но и хорошо экипировали. Еще там, во Франкфурте-на-Майне, они с сияющими глазами осматривали новенькие портативные радиоприемники, наисовременнейшие фотоаппараты, безотказные пистолеты — и не по одному, а по два, автоматы, запас галет и сигарет, десятки тысяч рублей советских денег. А главное — современные рации, шифровальные блокноты, запасные кварцы[1].

Да, теперь они вернулись в Эстонию американскими шпионами. Хотя оба были уверены, что служат праведному делу — будущему освобождению Эстонии от коммунистов. Только оставался один вопрос, над которым они даже не задумывались: а хотят ли этого «освобождения» эстонцы, которые строят на своей земле новую жизнь?

Карлу, высокому брюнету с бровями вразлет и беспомощно опущенными плечами — это его угощала молоком и хлебом пожилая колхозница на одиноком хуторе, — так вот ему как-то все время не везло. В годы войны ведь добровольно вступил в гитлеровскую армию, но за воровство консервов с военного склада был приговорен фашистами к каторжным работам. Хорошо, удалось бежать вместе с другими… До февраля 1944 года скрывался у дяди, у родителей, а потом поехал в Пярну и опять вступил в 20-ю дивизию СС. Жуткими были бои под Нарвой, не лучше и в Тарту — ведь гром советской артиллерии уже грохотал на востоке и юго-востоке эстонской земли. Опять бежал. С трудом добрался до Швеции, в полной мере испытал на себе, что такое безработица, а когда устроился на торговое судно, то угораздило заболеть в дальнем плавании. Хозяин высадил его в Касабланке — где-то на северо-западе знойной Африки, и полная безнадежность разверзлась перед неудачливым морячком. Год провалялся на больничной койке, не зная, как за это расплатиться. Спас некий Алекс, назвавшийся консулом бывшего буржуазного эстонского правительства.

— Эстонцы должны помогать друг другу, тем более вдали от родины, — елейно заявил неунывающий «консул». — Выздоравливай и отправляйся в Мюнхен. Там тебя встретят.

Алекс сдержал слово. Он мог сделать это: его «всемогущество», которым восхищался Карл, было построено на верной службе американской разведке. Впрочем, Карл догадался об этом потом, а пока, в июле 1953 года, «консул» купил ему билет до Мюнхена и пожелал благополучного пути.

Огромный город Мюнхен оглушил скромного морячка шумом и сутолокой, но ненадолго. На железнодорожном вокзале его встретил некий Джон, который тут же познакомил будущего шпиона еще с двумя мужчинами — явно американцами. Даже в пансионе, двухэтажном здании на Кайзельгас, 45, с прекрасным вишневым садом, кровать нового постояльца была покрыта американским армейским одеялом, да и проживавший с семьей на первом этаже чиновник был обыкновенным американским полицейским.

В первый же понедельник Карла опять навестил Джон с двумя американцами. Беседа продолжалась более двух часов и включала довольно неприятные моменты — так называемые психологические опыты. Американцы должны были знать, на кого делают ставку.

Карлу запомнился этот день навсегда — 7 августа 1953 года. На пассажирском самолете, поднявшемся с Мюнхенского аэродрома, его повезли через океан. Сердце сжималось от неясных предчувствий. Полет его не утомил — укачали думы о будущем. Он уже понял, что из него хотят сделать шпиона и заслать на территорию Советского Союза, может быть — домой, в Эстонию. Конечно, с Советами ему не по пути, он их толком не знал, но ненавидел люто: за то, что нельзя запросто вернуться на родину. Слишком уж много усердствовал Карл в дни войны в карательных операциях, но почему-то не считал, что виноват в этом.

Слышал ведь, как некоторые односельчане воевали в Эстонском корпусе Красной Армии, воевали с фашистами и вернулись домой с победой. А вот он… Впрочем, может быть, американцы с его же помощью прогонят коммунистов из Эстонии — в их огромную Россию, пусть себе нищенствуют там. А что они должны нищенствовать, Карл не сомневался. Так хотелось ему.

В Вашингтоне его встретили по-американски деловито, поместили вначале в гостинице «Гамильтон» на 14-й авеню, а потом отвезли в лагерь десантных войск «Фурт-брягг», штат Северная Каролина. И здесь он встретился с двумя эстонцами — Антсом и Артуром. Про Антса Карл не знал ничего, а вот Артур оказался старым знакомым — служил унтер-офицером в войсках СС, потом они встречались в Швеции, даже дружили одно время.

Опять не очень повезло Карлу с этим Артуром. Нервный и не в меру исполнительный, он сразу определился старшим в их группе. Руководитель Пауль Поулсон, инструкторы Алекс и Виктор, проживавшие когда-то в Эстонии, американец Дин явно отдавали предпочтение Артуру, и когда тот поссорился с Антсом, то последнего просто убрали из школы.

Обучали многим шпионским специальностям, но особенно с пристрастием — радиоделу, фотографированию, тайнописи, топографии. Артур и тут показал себя намного способнее Карла. Когда их вернули в Западную Германию, Пауль Поулсон специально возил их в Альпы — для тренировки в двусторонней связи, но Карл в учебе так и не догнал Артура.

В апреле 1954 года Поулсон сказал:

— Ну, дорогие ученики, наступает время в деле показать, что вы освоили за семь месяцев учебы. Вот настроится подходящая погода — и вернем вас на родину, в район западнее Вильянди. Места там удобные, будет где укрыться!

Да, места-то удобные. Но Карлу и тут не повезло — упал с парашютом на старую березу, повредил ногу и сильно ушиб руку. Сгоряча быстро поднялся с земли — с родной земли, пахнувшей весенней сыростью, прошлогодними прелыми листьями, гнилыми пнями. Ох и чуден этот запах — после шведских парков, просоленного знойного воздуха Африки, аккуратных и чистеньких американских лесов!

Артур быстро нашел Карла, вдвоем они попытались снять парашют с березы.

— Вот угораздило! — ругался Артур, бегая вокруг старого дерева и даже пытаясь на него залезть. Он срывал шелушившуюся березовую кору, подсвечивал себе фонариком, но все его усилия оказались напрасными.

Вокруг было тихо, и они решили, что вряд ли кто забредет в эту глухомань и обнаружит оставшийся на дереве парашют, нарушив, таким образом, главную заповедь своих заокеанских наставников — не оставлять никаких следов. У Карла все сильнее болела рука и нога, он с трудом пробирался сквозь чащу. Его неловкость приводила Артура в бешенство, он нервно скрипел зубами. Так они удалились от места приземления километра на два в северо-западном направлении. Начинало светать. Выбрав подходящий куст, они закопали в землю парашют Артура, отошли еще на километр и с рассветом устроились на отдых в густом лесу. Проспали весь день. Вечером двинулись в сторону шоссе, дошли до реки Халлисте и утром снова легли спать. У Карла по-прежнему болела нога и рука.

Дня через три они добрались до поселка Тори, зашли в магазин за продуктами. Народу везде было много, еще висели лозунги и транспаранты по случаю 9-й годовщины со дня победы над фашистской Германией. Люди были неплохо одеты, веселы и жизнерадостны. Это очень озадачило Артура. Он с трудом скрывал свою ненависть ко всему, что видел, он уже почти убедился, что на его родине никто не думает о грядущем освобождении от коммунистов, что все эти куда-то спешащие, самодовольные муравьи даже не догадываются, что перед ними — герой, человек, обучавшийся за океаном, чтобы помочь своему народу. Но кому помогать-то?..

Поездом они поехали в местечко Вилувере — поискать родственников Артура, но из-за болезни Карла вынуждены были еще два дня просидеть в лесу. 13 мая поездом же приехали в Пярну. Город еще залечивал раны минувшей войны, но и здесь люди были жизнерадостны, женщины, пользуясь теплой майской погодой, ходили в легких летних платьях ярких расцветок. Карл и Артур вдруг поняли, как плохо они одеты по сравнению с пярнусцами.

— Проклятые американцы! — выругался нервно Артур, осматривая одежду на себе и Карле. — «В Эстонии люди плохо живут, плохо одеваются! — передразнил он Поулсона, снаряжавшего их в дорогу. — Чтобы ваша одежда не привлекала внимания, оденьтесь поскромнее!..» Оделись! Теперь стыдно даже по улице идти!

Да, американские инструкторы переусердствовали в экипировке шпионов. На их бедную одежду с удивлением оглядывались даже дети.

У них кончились американские консервы, и шпионы зашли в одну из пярнуских столовых. Молоденькая официантка с изумлением смотрела, как жадно уплетали эти двое своеобразно одетых мужчин кильку и холодец с картошкой.

— Откуда вы? — сочувственно спросила она.

— Мы? — переспросил Артур, вытирая бумажной салфеткой губы. — Освободились из заключения. Там же не кормят таллиннской килькой и холодцом.

Девушка сочувственно, с пониманием улыбнулась. И даже отказалась от щедрых чаевых — люди все-таки освободились из заключения, им самим пригодятся эти деньги для того, чтобы устроиться, начать новую жизнь. Если б знала она, какие тысячи имеют они в карманах своих поношенных сермяг и в тайниках неподалеку от места приземления.

Впрочем, с маскарадом пришлось немедленно кончать, пока не заинтересовалась их видом милиция.

Поездом поехали в Таллинн. И в столице шло бурное строительство на месте разрушенных кварталов, город выглядел светлым, чистым, в скверах и на клумбах площадей цвели тысячи любовно ухоженных цветов.

Они довольно удачно купили себе по костюму и на кладбище Рахумяэ переоделись. Там, в лесу близ Рахумяэ, заночевали, а утром опять сели в поезд. На сей раз доехали до станции Вилувере и пошла в деревушку Нылва, где проживала тетя Артура.

Они были приняты, обогреты — легенда об освобождении из заключения за якобы вынужденную, службу в немецкой армии действовала безотказно, люди сочувствовали двум бедолагам, готовы были им помочь начать новую жизнь.

14 мая они вновь были в Пярну. В универмаге купили два велосипеда, белье, носки, полуботинки. Теперь безбоязненно заходили в столовые, гуляли по городу, удивлялись беззаботности граждан, которых ведь ежедневно, ежечасно угнетают большевики. Вон и лозунги везде коммунистические, и фильмы в кинотеатрах и Домах культуры в основном московские и ленинградские, а люди спокойно загорают на пляже возле знаменитого «Раннахооне». В пярнуские санатории уже понаехало много курортников.

— Ненавижу! — прошипел Артур за обедом, поглядывая на довольных людей за соседними столиками того же «Раннахооне», и его глаза сверкнули такой злобой, что хорошо знавший его спутник подивился. Казалось, даже льняные волосы на голове Артура зашевелились.

Карл и сам не восхищался тем, что видел вокруг, но доводить себя до такого исступления не собирался.

Переночевали они в лесу за Раекюла, южнее города.

15 мая решили из Пярну поехать в Таллинн. Купили билеты, подошли к поезду. В карманах у них были пистолеты, кое-какое другое шпионское снаряжение. Посмотрели друг на друга, подумали об одном и том же: а вдруг проверка в поезде?

— Туалет.

Это сказал Артур.

Они прошли в вагон, заперлись в чистеньком туалете. Артур осмотрел устройство помещения, нащупал свободное пространство за водопроводной трубой.

— Давай!

Завернули в целлофановый пакет оружие, авторучку-пистолет, чернила для тайнописи, ампулу с ядом.

Поезд отходил не скоро, они решили поехать до Тори на велосипедах и там сесть в свой вагон, но опоздали на две минуты и добирались до Таллинна следующим поездом. На станции Таллинн-Вяйке, где заканчивались маршруты поездов узкоколейных линий, они нашли свой первый состав и успокоились. На такси уехали в центр города. В магазине на Суур-Карья Артур купил себе пальто и брюки, Карл — пальто. Вечером поехали на станцию Таллинн-Вяйке — за «багажом», запрятанным в туалете, и не нашли свой вагон. Артур готов был рвать и метать, злился на Карла, но тот был виноват не больше него. Ведь чья идея была спрятать все в туалете?

Они хорошо освоили эту дорогу поездом — из Пярну в Таллинн и обратно. И не теряли надежды найти тот вагон с тайником в туалете.

Однажды поздним рейсом возвращались из Пярну в Тори. Решили еще раз поискать свой тайник. Пошли по вагонам, словно выискивая себе подходящую компанию. Оба высокие, только один блондин, другой — брюнет, оба хорошо одеты, уверены в себе. Мало ли таких молодых людей, возвращающихся домой вечерним поездом и желающих поинтереснее скоротать путь по узкоколейке. На них никто не обращал внимания. Уже два вагона прошли, а в третий не пустил проводник. Как было условлено на случай проверки, Карл сел в одном конце вагона, Артур — в другом. И не напрасно! При подходе поезда к станции Синди рядом с Карлом внезапно появились двое мужчин в штатском. Он успел заметить, что Артур сидит спокойно, — значит, его документы уже проверили.

Один из проверяющих взял в руки паспорт Карла, долго рассматривал. У шпиона засосало под ложечкой. Первый контролер подал паспорт Карла второму, говорившему по-русски. Тот тоже долго что-то рассматривал. «Наверное, сфабриковали американцы что-то неудачно», — с тоской подумал Карл, пытаясь краем глаза увидеть Артура. Народу в вагоне было немного, в основном женщины. Если проверяющие попытаются задержать Карла, Артур в нужный момент пустит в ход оружие, они убьют проверяющих и на ходу выскочат из поезда…

— Почему в вашем паспорте, выданном в 1950 году, стоит печать 1947 года и к тому же нечетко оттиснута? — спросил первый.

— А вы спросите об этом того начальника, который выдал мне этот паспорт!

Карл почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо — наверное, все это видят, — и ждал первого выстрела Артура, чтобы самому выхватить пистолет. Но проверяющий рассмеялся и вернул ему паспорт.

А Артур, оказывается, опять очень нервничал, хотя внешне оставался спокойным. Он предложил выпрыгнуть на ходу, чтоб их не могли задержать на ближайшей станции. Карл с трудом отговорил.

Проверки на дорогах, услышанная однажды перестрелка в лесу насторожили шпионов. Они стали осмотрительнее, хотя нередко попадали впросак. Особенно не везло Карлу: то за обед поблагодарит по-немецки и потом готов проглотить свой язык под яростным взглядом Артура, то задаст кому-нибудь глупый вопрос.

Бродили однажды по летнему Таллинну, побывали на пляже в Пирита, где думали выкрасть документы у кого-нибудь из купающихся, делали покупки в промтоварных магазинах, с легкостью соря деньгами, — им казалось, что таким образом они «сливаются с толпой», ведут себя безупречно. И уже подумывали о первом выходе в эфир и отправке по условленному адресу письменного сообщения своим заокеанским хозяевам, но возникло неожиданное препятствие: адрес на конверте надо было писать на двух языках, а писать по-русски они не умели…

Озабоченные неудачей с отправкой письма, они зашли в открытое летнее кафе возле Вышгорода. Все столики оказались заняты, и шпионы хотели уже уйти, но их окликнул мужской голос:

— Товарищи, здесь есть два свободных места!

Они оглянулись. Молодой офицер с приятной внешностью доброжелательно улыбался им. На его погонах блестели четыре маленькие серебряные звездочки. Значит, капитан, к тому же — эстонец.

Они сели, заказали выпить и закусить и стали смотреть вниз, на город.

Капитан не проявил назойливости, не навязывал знакомства, вел себя корректно. И Артур заинтересовался приветливым соседом.

— А что, эстонцы тоже могут стать офицерами? — с подкупающей наивностью спросил он.

— А вы что — с неба свалились? — рассмеялся офицер.

Артур и сам засмеялся:

— Совершенно верно, с неба!

Они еще посмеялись и поговорили на ничего не значащие темы.

Вскоре молодой симпатичный капитан рассчитался с официанткой и пожелал несколько странноватым незнакомцам приятного вечера и хорошего аппетита. Отвесив поклон, он ушел.

А вечер в самом деле был приятный, теплый, по-настоящему майский. Напротив, на горке Харью, играл духовой оркестр. Внизу тысячами огней сиял большой город — и знакомый, и таинственный одновременно. Шпионы молча ели и пили и думали о том, что надо им всерьез заняться вербовкой помощников, а то ведь пока не о чем радировать американскому центру в Мюнхене.

«Свалились с неба!..» — вспомнил Карл слова капитана, и опять у него под ложечкой засосало. Свалиться-то свалились, но как бы не угодить туда… Он посмотрел на Артура — тот разомлел и в глазах потух столь знакомый нервный блеск, льняные волосы словно полиняли.

4

Уже в разгаре было богатое солнечными днями лето пятьдесят четвертого года. В такие дни тянуло на пляж, в воду, хорошо было бы и побродить по ягодному лесу. Полковник Старинов с детства любил дальние лесные прогулки и сейчас ловил себя на мысли, что для ягодника и грибника вяндраские леса — настоящий рай, только вот искать в них приходится не ту ягоду.

Оперативная группа, руководимая полковником, избрала своей главной резиденцией освободившуюся на летние каникулы вяндраскую среднюю школу. Отсюда устанавливалась связь с Таллинном, с любым пунктом республики, здесь получали маршруты пеленгаторные станции, сюда стекались все сведения о наблюдениях за подозрительными лицами.

После выхода в эфир 30 июня неизвестная радиостанция надолго умолкла, но Гавриил Григорьевич считал, что бездействовать она не станет, надо опять набраться терпения и ждать. Специалисты определили, что первый выход радиостанции в эфир произведен из лесного массива близ деревни Кергу. Поэтому треугольник, очерченный на карте полковника Старикова синим карандашом, по-прежнему оставался в центре внимания чекистов, хотя, безусловно, велось наблюдение и в других районах.

День 18 июля выдался особенно жарким, безветренным, дышать было нечем. Старинов подумал, как тяжело его ребятам сидеть сейчас в засадах, обливаясь потом, страдая от жажды. Такова служба. Но, как это часто случается в Эстонии, к вечеру погода резко ухудшилась, тяжелые тучи заволокли небо и пошел проливной дождь. К ночи лесные дороги раскисли — проехать по ним можно было разве только на доброй лошади.

— Усилить наблюдение! — распорядился полковник Старинов.

Он почти не сомневался в том, что шпионы постараются воспользоваться резкой сменой погоды для нового выхода в эфир. Особое внимание опять «синему треугольнику»: Гавриил Григорьевич, взвесив все данные, ожидал, что именно тут развернутся главные события операции по захвату шпионов-парашютистов. Большая часть пеленгаторных станций по его приказу была стянута в этот район.

Хельги Ноормаа пришла в тот вечер в дом матери — Лизы Тоомла и находилась там до позднего вечера. Она, видимо, ждала Карла, а он все не приезжал. Появился он под утро, поставил велосипед у калитки. Оперативники видели, как он подошел к каменной ограде, тянувшейся от перекрестка дорог к хутору Лизы Тоомла, отвернул камень и достал объемистый сверток и немецкий автомат. Вышел из дома и его приятель, личность которого чекисты уже точно установили: это и был «пропавший» в сорок четвертом году сын Лизы Тоомла Ханс, служивший в войну в фашистской 20-й дивизии СС. Его тайник был расположен в другом конце каменной ограды, он тоже достал оттуда какой-то предмет, завернутый в брезент, и автомат.

Щелкнули затворы, и все стихло. Завернутые в брезент предметы приятели прикрепили к багажникам велосипедов.

В эту ночь на 19 июля пятьдесят четвертого года Старинов почти не спал. И когда в 4 часа 30 минут утра ему доложили, что от хутора Лизы Тоомла на велосипедах проследовали в сторону леса двое мужчин — те самые, которых видели у нее уже несколько раз, Гавриил Григорьевич привел в движение всю свою оперативную группу. Словно чувствуя, что настал решающий момент, чекисты в короткий срок заняли отведенные им оперативным планом места. Гавриил Григорьевич перекинулся несколькими словами с представителем союзного Комитета госбезопасности, и они двинулись в путь по заранее разработанному маршруту. В коричневую «Победу» вместе с полковником Арбениным сели крепкие парни — один Александр Касаткин чего стоил! В машину Старинова сел уполномоченный КГБ по Вяндраскому району Лукьянов со своими помощниками.

Как доложили оперативники, велосипедисты ведут себя спокойно, довольно уверенно двинулись по лесной дороге в сторону деревни Рахкамаа. Впереди, на много километров, — непролазные лесные чащи, нормальному человеку после такого дождя нечего там делать, значит, идут для нового выхода в эфир. Полковник Старинов уже почти не сомневался, что именно сегодня они задержат шпионов с поличным, только бы все сработали четко, «без проколов», несмотря на залитые грязью дороги.

Он не зря беспокоился за эти дороги. Где-то в лесных чащах оперативники потеряли из виду двух велосипедистов. Они ушли вдоль одной из наполненных водой лесных канав и пропали в каком-то урочище.

После первого выхода в эфир, 30 июня, кое-кто из жителей Кергу и Кайсма видел проезжавшую легковую автомашину иностранной марки, и чекисты ждали ее появления и сегодня. Кто же мог знать, что эта машина побывала здесь двумя днями раньше!

Артур и Карл в это утро действительно чувствовали себя уверенно. Почти два с половиной месяца они ездили по республике на поездах и купленных в Пярну велосипедах, без особых опасений гуляли по Таллинну, Пярну, бывали в поселках Тори и Тоотси, привлекли к участию в своих шпионских делах нескольких родственников Артура, то есть Ханса Тоомла, из которых больше всех старалась сестра Ханса — Хельги Ноормаа. Когда им потребовался список абонентов телефонной сети, она тут же принесла в их распоряжение свой телефонный справочник из отделения связи Кайсма, где работала телефонисткой. Услышав, что брату и его другу нужны для шпионской работы советские документы, она тут же предложила им свой собственный паспорт. Угождала всем, чем могла.

И машина в распоряжении шпионов теперь имелась — завербованный ими друг Ханса на их деньги купил в Москве отличный «опель-капитан», и от его аккумуляторов питалась радиостанция шпионов при выходе в эфир. Заокеанским хозяевам в сообщении № 5 Карл писал:

Да, с установлением связи у них поначалу произошел казус: Артур в качестве точки закодировал условное число «91» цифрами, а надо было буквами. Как заволновались в их разведцентре! Начались перепроверки, но скоро все прояснилось.

Еще раньше писал заокеанским друзьям Артур:

Насчет парашютистов приврал, набивая себе цену, хотя от истины был недалек.

Карл завидовал своему напарнику — сколько родственников и друзей он привлек к своей шпионской работе: и сестру, и мать, и двух теть, и друга детства. Карл не решился зайти даже к матери, которая в свое время вместе с отцом отговаривала его от службы фашистам. Что она скажет сейчас? Лучше не думать об этом! Вместе с Артуром сегодня Карл особенно рад бесценному сотрудничеству с ними Атса, который к осени останется вместо них резидентом американской разведки в Таллинне — с хорошей сетью помощников, с аппаратурой и оружием, с личной автомашиной и деньгами. Они честно заработают обещанные каждому 10 тысяч долларов и заживут припеваючи.

Правда, не все они делали так, как учили их Пауль Поулсон, другие американские инструкторы, не раз и не два предупреждавшие: не связывайтесь с людьми, скомпрометировавшими себя чем-то перед советской властью. В этом отношении и Атс — не идеал: служил в фашистской армии. Но ведь не могли же они посвятить в свои дела бывшего солдата или офицера Эстонского корпуса Красной Армии! Вон они какие деловые да гордые ходят — как же, это ведь они внесли вклад в победу над Гитлером. Не рекомендовали американцы связываться и с «лесными братьями» — провалят, как было однажды, не пользоваться услугами незнакомых людей, избегать выпивок, посещений кафе и ресторанов, связей с женщинами. Да, конечно, амурные дела Карла и Хельги Ноормаа возникли, так сказать, на идейной основе, только вот ее пьяница-муж однажды чуть не накрыл.

К удивлению Карла, обычно нервный и резкий Артур сегодня был на редкость спокоен, сосредоточен. Сам забросил антенну на высокое дерево, сам стал настраивать рацию. А после связи с мюнхенским центром деловито сказал:

— Сегодня заберем рацию с собой. В следующий раз Атс забросит нас куда-нибудь поближе к Тарту.

В 9 часов 30 минут 19 июля расставленные в «синем треугольнике» пеленгаторные машины засекли новый выход в эфир нелегальной рации. Почерк радиста и шифр оказались такими же, как при выходе неизвестной радиостанции 30 июня. Она!

Место работы радиостанции удалось засечь с высокой точностью. С разных сторон к нему устремились группы чекистов. Но ближайшие из них находились еще в шести-семи километрах от цели, когда нелегальная радиостанция умолкла.

Парашютисты сегодня были довольны собою.

— Ну? — с сияющими глазами сказал Артур. — Что скажешь? Нас благодарят.

Карлу этот блеск в глазах напарника очень не нравился: был он какой-то нервный, неестественный, словно не живой человек радуется удаче.

Они тщательно упаковали рацию, оружие, другое шпионское снаряжение, завернули в плащи и привязали к багажникам велосипедов. Много же они поездили на этих двухколесных машинах — от Пярну до Таллинна, а потом до Ярваканди и Тори, Тоотси и Кергу. Это было даже удобнее, привычнее, чем в «опель-капитане» их друга Атса.

Но шпионы не забывали об осторожности. Путаными лесными тропинками, держа наготове оружие, пробивались они в сторону дороги Нымме — Рахкамаа. Лес вокруг стоял высокий, еще мокрый после вчерашнего проливного дождя, но по хорошо утоптанной узенькой тропе велосипеды бежали легко, успокоительно шурша шинами. Шпионы еще не знали, как все ближе к ним подходят с разных сторон группы чекистов, как все туже стягивается вокруг них смертельная петля.

Впрочем, много загадок встало и перед чекистами. Они-то ведь тоже не знали, что шпионы после сеанса связи поехали совсем в другую сторону. Да и как их безошибочно опознать среди наполнивших лес ягодников?

На одном из лесных перекрестков две «Победы» остановились. Полковники Старинов и Арбенин склонились над картой. Сопровождавшие их оперативники Лукьянов, Петай, Касаткин, Ермаков, подполковник Бахтийчук, приехавший из Москвы, разминали затекшие ноги. А вокруг безмятежно щебетали птицы, с безоблачного неба ярко светило июльское солнце. Только вот дороги не успели просохнуть, грязная колея после прохода машины вновь заливалась водой.

Гавриил Григорьевич, изучив карту и еще раз бросив взгляд на расходящиеся в разные стороны лесные дороги, невесело пошутил:

— Направо пойдешь — голову потеряешь, налево… В общем, как в известной русской сказке.

Решили двинуться по самой узкой, более всего раскисшей от вчерашнего потопа дороге. Ведь шпионы не выберут асфальт!

Встреча произошла внезапно для обеих сторон.

Когда шедшая первой коричневая «Победа» полковника Арбенина миновала крутой изгиб дороги, залитый дождевой водой, и вышла на относительно прямой участок, чекисты увидели ехавших им навстречу двух велосипедистов. Расстояние между машиной и велосипедистами сокращалось с каждой секундой. Арбенин понимал, что любое неосторожное действие со стороны чекистов может закончиться драматически: велосипедисты могут мгновенно спешиться и открыть ближний прицельный огонь по машине, и никто из нее не успеет даже выскочить. К счастью, «Победа» с сотрудниками КГБ была не первой, которую встретили по пути шпионы, и они уступили ей дорогу, свернув на обочину. При этом ехавший впереди блондин держал кепку на руле велосипеда, явно прикрывая ею оружие. Он переждал, пока машина прошла мимо него, и изо всех сил нажал на педали. А второй, чернявый, вынужден был остановиться: одетый под ягодника Александр Касаткин остановил его, спросив с наивностью впервые вырвавшегося на природу человека, знает ли «товарищ», где в этих лесах больше всего растет черники. Первый велосипедист успел скрыться за изгибом дороги.

Чернявый сошел с велосипеда, удерживая его за руль.

— Да тут везде черники хватает, — сказал он Касаткину — человеку могучего телосложения, но столь несведущему в ягодных делах. — Поезжайте еще километра два вперед, сверните вправо…

А за изгибом, куда уехал блондин с кепкой на руле, почти одновременно прогремели два выстрела. И чернявый не успел даже ойкнуть, как Касаткин обнял его мертвой хваткой, разоружил и подмял под себя, а выскочившие из «Победы» чекисты вмиг скрутили ему руки.

А что же произошло со вторым?

Оставив напарника объясняться с ягодниками, Артур быстро скрылся за поворотом дороги и тут же увидел приближавшуюся к нему вторую «Победу». Он хотел было опять проскочить мимо нее по узкой обочине, но сидевший рядом с шофером полковник Старинов внезапно открыл дверцу машины, и шпион вынужден был сойти с велосипеда. Но он успел выстрелить по машине. Пуля попала в верхний край дверцы «Победы» и, срикошетив, тяжело ранила сидевшего на заднем сиденье районного уполномоченного КГБ Лукьянова. Ответным выстрелом Старинова, прозвучавшим почти в тот же миг, шпиона ранило.

Артуру, или Яну Ярве, на имя которого он имел при себе паспорт, или Хансу Тоомла, кем являлся в действительности, на месте оказали первую медицинскую помощь. Тут же, на лесной поляне, с ним обстоятельно побеседовали. Отпираться не было никакой возможности — задержали с поличным: с оружием, рацией, различными материалами, подложными паспортами, шифроблокнотами американского происхождения, другими вещественными доказательствами.

Ненавидел, люто ненавидел Ханс-Артур и чекистов, и все советское, и даже своего напарника. Он хрипел от дикой боли в горле, в груди, но еще больше — от ненависти, от сознания полного своего бессилия перед этими суровыми людьми, олицетворявшими другой мир. Теряя силы, он все-таки заговорил. Мертвенно-бледное лицо его покрыла испарина, волосы спутались, глаза нервно блестели. Не зная, что его напарник уже взят, он говорил за обоих. Да, это они с Карлом были сброшены в ночь на седьмое мая с американского самолета близ деревни Ауксаре, это они 30 июня и сегодня выходили в эфир.

5

В уголовное дело, начатое 19 июля 1954 года, были вписаны первые листы протоколов задержания, допросов, очных ставок. К концу декабря того же года они составят восемь увесистых томов по 350—400 листов в каждом, но это будет потом.

Раненый шпион имел при себе паспорт на имя Ярве Яна Мартовича, 1923 года рождения. При обыске у него нашли два пистолета системы «Вальтер», немецкий автомат с заряженными магазинами, радиостанцию, кварцы, шифровальные блокноты, микрофотоаппарат, ампулу с ядом (американцы ведь наказывали ни в коем случае не даваться в руки чекистам живыми!), расписание связей, таблицы замены переговорного кода и другое шпионское снаряжение. Полковник Старинов и окружавшие его чекисты брезгливо осмотрели все это «имущество», «оприходовали» соответствующим образом. Раненого отправили в одну из таллиннских больниц.

В протоколе задержания на второго шпиона, подписанном полковником Стариновым, заместителем начальника отдела полковником Арбениным и оперуполномоченным по Вяндраскому району старшим сержантом Петай, также перечислены атрибуты далеко не мирного гражданина: закрепленный на багажнике сверток с немецким автоматом и большим количеством патронов в обоймах, пистолет «Ф» № 8219 с двумя обоймами, опять же ампула с ядом, трехкилограммовая банка мясных консервов, 164 рубля 50 копеек советских денег… Паспорт на имя Талуотса Ильмара Антоновича, 1923 года рождения. Выдан в Ленинграде, только вот место работы, судя по штампику на соответствующем листке, выглядело несколько странно: «Ленгорпромстром». Видимо, имелся в виду Ленгорпромстрой, но кто же упрекнет заокеанских изготовителей штампика за столь малую ошибку — одну букву!

К вечеру 19 июля Талуотса Ильмара Антоновича под надежной охраной доставили в Таллинн, в Комитет государственной безопасности. Сам председатель Комитета Иван Прокофьевич Карпов «удостоил чести» пойманного шпиона — присутствовал на его первом допросе, продолжавшемся целых четыре часа, до глубокой ночи.

Карл, или теперь Ильмар Талуотс, почувствовав, что чекисты не верят ни одному его слову, решил «открыться»:

— Вы меня извините, но вообще-то я не Талуотс, а Петерсон Карл Николаевич…

Допрос вместе с Карповым вел начальник следственного отдела подполковник Донат Аркадьевич Пупышев, чекист со стажем, отличавшийся высокой интеллигентностью и интуицией. Еще в годы войны, работая на одном из режимных предприятий Свердловска, он проявил себя способным оперативником, целеустремленным и бескомпромиссным, умеющим читать мысли противника. Выходец из семьи лесничего, надзиравшего могучие вятские леса, Донат с детства обладал необыкновенной наблюдательностью, отличался большой собранностью. И Карл-Ильмар еще не подозревал, что в течение пяти с лишним месяцев этот симпатичный чекист заставит его выложить самое затаенное, что было глубоко запрятано в его душе.

Шпиона не запугивали, на него не кричали. В зашторенном кабинете с длинным столом под зеленым сукном было тепло и уютно, и в какие-то мгновения все происходящее казалось Карлу-Ильмару неправдоподобным сном. Ведь он-то хорошо помнит, как пытали и били до полусмерти ленинградских партизан и подпольщиков его «коллеги» по Эстонскому восточному батальону, да и он сам не стеснялся.

Он сделал вид, что глубоко раскаивается в содеянном, назвал имя начальника американской разведшколы Пауля Поулсона, рассказал о полученном задании — заняться в Эстонии сбором сведений о строительстве аэродромов, мостов, о состоянии железных и шоссейных дорог, найти и завербовать помощников для шпионской работы, добыть образцы советских документов. Какие задания имел его напарник Ян Ярве, он не знал. Под каждым листом протокола шпион четко вывел свое имя и фамилию: «Карл Петерсон».

Когда его уводили в камеру, он почти ликовал: ему поверили, он ловко провел следователей.

Но уже на другой день ему предъявили официальную справку о том, что в Эстонской ССР никогда не существовало Карла Николаевича Петерсона, уроженца города Пярну. Вчерашний подполковник, показавшийся даже симпатичным, был строг и категоричен. И шпион растерялся. В Америке, да и в Мюнхене его запугивали необыкновенной изощренностью пыток, зверствами чекистов, поэтому он ни при каких обстоятельствах не должен называть своей настоящей фамилии. Зверств он пока не видел, но взгляд Доната Пупышева, сидевшего за столом напротив него, сегодня отливал такой суровостью, что не говорить было нельзя. Сбоку от следователя сидела миловидная переводчица, она тоже осуждающе посмотрела на задержанного.

— Я убедился, что после того, как я был схвачен с оружием в руках, ко мне здесь относятся корректно, что американская пропаганда о ваших зверствах была лживой, — заискивающе, сразу севшим голосом заговорил шпион, — поэтому хочу сказать вам всю правду.

И он назвал свое настоящее имя — Кукк Калью Николаевич, родился 16 марта 1923 года в Тахкуранна Пярнуского уезда. Его отец и мать в начале войны категорически возражали против его вступления в гитлеровскую армию, не хотели, чтобы сын воевал с советской властью. Поэтому он не мог явиться к ним, а пошел с Артуром, то есть с Яном Ярве, к его родственникам.

Сидя в камере, он опять радовался, что назвал чекистам только свое имя и не выдал Артура-Яна, но не прошло и недели, как имена Ханса Тоомла и его сестры Хельги Ноормаа прозвучали из его уст.

— Почему не назвали их раньше? — спросил следователь. — Ведь вы уверяли нас в своей искренности.

Калью Кукк втянул голову в плечи.

— Извините… не хотел выдать одного человека, у которого мы жили и питались.

Не хотел выдать свою сожительницу Хельги Ноормаа! Вот в чем дело!

Значит, Артур — это Ханс Тоомла, помогали шпионам его мать Лиза и сестра Хельги Ноормаа. О них даже сообщили разведцентру. А кто еще? Больше никого не знает…

Калью Кукк наивно полагал, что допросы в кабинете подполковника Пупышева будут вестись бесконечно, что он, Калью, никогда не скажет ему главного, что за отсутствием серьезных улик дело ограничится для него тюрьмой или ссылкой. Раз они такие вежливые, то ничего существенного от него не добьются. Способы и условности связи с американским разведцентром? Но это теперь не имеет значения даже для американцев, так что он не очень виноват и перед ними. Главное — уцелеть в этой переделке, сохранить жизнь. Да, он очень хотел жить, хотя уже не мог представить, как его дальнейшая жизнь может сложиться. Удастся ли бежать? Воспользоваться «окном» на советско-финляндской границе? Или где-нибудь на время затаиться? Или американцы найдут способ выручить его из беды? Но вот на это он сейчас уже не надеялся.

Хотя допросы вел в основном подполковник Донат Пупышев, оперативная группа Старинова продолжала поиск. Надо было установить, что успели сделать шпионы за два с лишним месяца действия на территории республики, какие завели связи, кого успели завербовать, имеется ли у них резидент и кто он, найти новые вещественные доказательства враждебной деятельности задержанных шпионов-парашютистов.

В руках следственных органов остался один из них — Калью Кукк. Ханс Тоомла вскоре отошел в мир иной — ранение оказалось смертельным. Осталось много нерешенных вопросов.

Карпов и Старинов внимательно выслушали сообщение начальника следственного отдела о результатах первой недели допросов Кукка.

— Юлит, только делает вид, что дает чистосердечные признания! — с категоричной прямотой заявил руководителям Комитета Донат Пупышев.

В чекистской работе не бывает мелочей, здесь не верят на слово даже, казалось бы, самым убедительным «признаниям» задержанных. И хотя довольно быстро было установлено, что в Тахкуранна Пярнуского района у Анны и Николая Кукк в 1923 году действительно родился сын Калью, который в войну служил в немецко-фашистских войсках, а после войны не вернулся на родину, надо было точно установить, является ли именно тем Калью Кукком человек, пойманный с поличным как американский шпион.

Задержанный очень удивился, когда однажды ему предложили переодеться в немецкую форму. Это был новенький мышиного цвета френч и такие же брюки, ремень со знакомой бляхой. Шпион, конечно, не знал, с каким трудом чекисты раздобыли это обмундирование в костюмерной драмтеатра имени Виктора Кингисеппа. Когда он оделся и подпоясался, в кабинет следователя вошел фотограф.

С любительской фотографией Калью Кукка, облаченного в фашистскую солдатскую форму, поехал в Пярнуский район заместитель начальника следственного отдела КГБ республики капитан Александр Иванович Ляпчихин. Это ему вместе с Донатом Пупышевым руководство Комитета) поручило распутать замысловатый шпионский клубок — дело Кукка и Тоомла.

Капитан Ляпчихин, несмотря на молодость, слыл уже бывалым человеком. В сороковом году, когда в Эстонии была восстановлена Советская власть, Саша Ляпчихин работал кочегаром маленького пароходика, курсировавшего по полноводной Нарове — от Чудского озера до выхода в Финский залив. Саша стал одним из первых комсомольцев-активистов в городе Нарве, и его в числе четырех молодых ребят, владевших эстонским и русским языками, направили на работу в городской отдел НКВД для проведения паспортизации.

В начале войны комсомолец Ляпчихин вступил в истребительный батальон, которому пришлось сдерживать и регулярные фашистские войска с танками и артиллерией. Потом прошел весь боевой путь Эстонского национального корпуса Советской Армии — от Великих Лук до Курляндии. В сорок пятом стал чекистом и участвовал в ликвидации бандитских формирований и националистического подполья на территории родной республики. И постоянно учился — очно и заочно. Обаятельный человек в кругу своих, он был бескомпромиссным и твердым в любом боевом деле.

…Старенькая женщина, назвавшаяся Анной Кукк, суетливо заметалась по комнате своего деревенского дома, не зная, куда посадить нежданного гостя. Александр Иванович мягко успокоил ее, сам усадил поближе к окну. В глазах женщины засветилась надежда. Она — мать, а какая мать не думает ежечасно о сыне, пропавшем в страшное лихолетье.

— Значит, после войны ваш сын Калью так ни разу и не приходил к вам?

— Нет, сыночек, не приходил. С сорок четвертого ничего о нем не знаю. Говорила ведь ему, чтоб не вступал в немецкую армию, так не послушал. А вот теперь где же он? И жив ли?

Она принесла альбом, показала довоенную фотографию сына.

— А вот на этой фотографии — не он ли? — положил Ляпчихин перед нею любительский снимок, сделанный всего несколько дней назад — в немецкой форме, взятой из театра.

Анна Кукк дрожащими руками взяла снимок, долго рассматривала.

— Он… это он — мой сын Калью, — сказала она взволнованно. — Только постаревший немного…

«Не немного, а на целых десять лет!» — подумал Александр Иванович, но вслух ничего не сказал.

— Где же он? Вы знаете, где он сейчас?

— Нет, мамаша, — ответил Ляпчихин, — мы не знаем, где он сейчас. Сами ищем.

Да, пока чекисты не могли сказать матери правду. Того требовали интересы следствия. Именно для того, чтоб не вызвать у матери никакого подозрения о том, что сын уже в руках правосудия, ей не могли предъявить фотографию Калью в гражданской одежде. А взятый из альбома Кукков снимок позволил судебнофотографической экспертизой идентифицировать снятого на нем человека с изображенным на экспериментальном снимке сегодняшним Калью Кукком.

В ходе следствия возникало немало драматических моментов. Пойманный с поличным шпион долго пытался увести следствие от истины, прикидываясь раскаявшимся простачком, которому больше нечего скрывать. Но слишком опытные люди вели дознание, его ложь разоблачалась быстро и доказательно.

Он пытался скрыть свое участие в двух облавах на партизан в районе реки Луги и охотно рассказывал, как обворовал немецкий военный склад оккупантов, был приговорен к каторжным работам и удачно бежал вместе с другими из-под стражи. Кукк не хотел ничего говорить об участии в боях против советских войск под Нарвой и в районе Тарту, зато подробно описывал дезертирство из гитлеровской армии в сорок четвертом году, когда понял, что фашисты войну проиграли, и подробности бегства в Швецию на паруснике «Юрка» со знакомой семьей и лейтенантом фашистской армии Ормусом. Он долго не называл места своих тайников с оружием, радиостанцией, другим шпионским снаряжением.

Каждый раз, усаживая его перед собой, подполковник Пупышев мерил его долгим напряженным взглядом, словно спрашивал: «Ну как, будем сегодня откровеннее?»

Нет, он «откровенным» становился под напором неопровержимых доказательств, он боялся полного разоблачения.

— Пауль Поулсон, начальник разведшколы, дал задание доставать и фотографировать советские паспорта, сообщать о состоянии шоссейных дорог, о железной дороге Таллинн — Ленинград, об аэродромах и количестве самолетов на них, о расположении бензоскладов, — повторял он уже заученные фразы на очередном допросе. — Собранные сведения мы должны были передавать по радио и тайнописью. Размер радиограмм не должен превышать 150 групп. Была условленность: в радиограммах первые две группы оставлять открытыми, то есть незашифрованными, в конце ставить пять шестерок, последнее слово — кличка Карл. Если сообщу, что «ездил на автомашине по улице» — значит, работаю по принуждению, а если бессмыслица — «ездил по реке на автомашине», — значит, все у нас в порядке…

Кукк даже вспотел от своих признаний, плечи опустились ниже обычного. Но он уже назвал сообщницу — сестру Ханса Тоомла Хельги Ноормаа, указал тайник у дороги близ деревни Аллика с кварцами и шифрами, приемник возле Клоостриметса в Таллинне.

— Где еще тайники? Что еще не изъято?

Шпион отводит глаза. Его не бьют, не пытают, но что-то магическое во взгляде, в поведении следователя действует на него, он уже мало радуется тому, что еще далеко не все открыл следствию.

— Что еще не изъято? Вам понятен вопрос?

Он молчит. Наконец решается:

— Не изъятыми остались вещевой мешок Артура и два маленьких пакета № 6 и № 7, они были предназначены для передачи третьему лицу.

— Кому?

— Артур этого не сказал.

Так появилось упоминание о вещмешке и пластиковых пакетах, которые следовало передать третьему лицу. В вещмешке должны находиться фотоаппарат и принадлежности, чистые бланки советских паспортов, печати и деньги. Что в в пакетах, он не знает. И где пакеты, тоже не знает.

— Нет, вы знаете, где эти пакеты! — заметив в глазах шпиона замешательство, воскликнул подполковник Пупышев.

И Кукк начал извиняться: да, он еще раз обманул следствие. Пакеты закопаны около православного кладбища в деревне Кергу. Один — под четвертым деревом при выходе с кладбища справа, другой — около столба кладбищенских ворот. Вещмешок Артур (он продолжает называть своего напарника по кличке, а не по имени) запрятал в каменной ограде у местечка Кайсма.

— Могу показать.

Он добавляет, что свой шифроблокнот для приема радиограмм из разведцентра и расписание работы центра положил в бутылку и запрятал в каменной ограде около кладбища в Кергу. Не говорил об этом раньше, чтобы не выдать Хельги Ноормаа. Это Хельги перепрятала пакеты № 4 и № 5.

Перед вылетом в Эстонию Поулсон привез их на военный склад, предложил выбрать все необходимое, дал Карлу пакеты № 4 и № 5, Артуру — № 6 и № 7, по 15—16 тысяч рублей советских денег, а также норвежские, шведские и финские деньги. О месте, где будут спрятаны пакеты №№ 4, 5, 6, 7, они должны сообщить в разведцентр.

— А пакеты номер один, два и три?

— Не знаю, были ли они у Артура. Ничего не знаю, верьте мне.

Плетя заведомую ложь, Калью Кукк не раз произнесет эти слова: «верьте мне», но чекисты уже знали им цену. Напряженная работа продолжалась.

— У вас изъято письмо на эстонском языке за подписью «Атс», — сказал однажды следователь, глядя прямо в глаза Кукку. — Кто это?

Калью Кукк опять заюлил, но письмо — это вещественное доказательство еще каких-то связей.

— Письмо я получил от Поулсона для передачи человеку по имени Сузи. Кто такой «Атс» — не знаю, а Сузи находится на территории Эстонии, его адрес обещали передать позднее, но не передали.

Очень неохотно, выдавливая из себя каждое слово, Кукк все же рассказал, что в качестве пароля при встрече с Сузи он должен передать ему кинжальный ножичек для разрезания бумаги. Сузи должен помочь в укрытии и в шпионской работе. Одного из имеющихся двух помощников Сузи Калью Кукк должен обучить тайнописи. Помощников Сузи зовут Юрий и Михкель.

И опять он рассказал не все. Лишь в ноябре он признается, что перед отлетом помощник руководителя американской разведшколы Дэйл пригласил его, Кукка, к себе в кабинет, вынул объемистую папку, достал из нее несколько скрепленных вместе листов. «Ты обратишься за помощью к этому человеку», — сказал Дэйл, поглаживая верхний лист. А по нижнему краю листа красной краской на английском языке был оттиснут штемпель: «Секретно».

Когда Артур увидел у Кукка (Карла) ножичек для Сузи, он очень удивился, что у того только два помощника. Значит, он знал о ком-то еще.

Пупышев и Ляпчихин, посоветовавшись с руководством Комитета, решили послать своего человека к Хельги Ноормаа, которая, видимо, многое знала. Может быть, удастся выяснить, кто же скрывается под кличкой Атс.

В Кергу поехал один из офицеров-чекистов, храбрый и умный человек, Эндель Миллер. Он многое успел сделать для разоблачения подпольных антисоветчиков и сделает не меньше потом, за десятилетия работы в органах КГБ. Когда в дом к Хельги пришел незнакомый, элегантно одетый молодой человек, она очень обрадовалась, что он принес вести от Карла.

Приложив палец к губам и оглянувшись, нет ли кого поблизости, Эндель Миллер очень доверительно рассказал Хельги о том, что ее Карл сейчас скрывается в бункере, просил передать, чтоб она не беспокоилась.

Теперь надо было как-то изъять из тайников, названных Кукком, находившиеся в них пакеты, вещмешок Ханса Тоомла. Старший лейтенант Миллер и его коллега Александр Касаткин приехали однажды на хутор Хельги вместе с самим… Калью Кукком. Женщина очень обрадовалась, увидев перед собой живого и невредимого Карла.

— А это мои друзья, — представил он Хельги Энделя Миллера и Александра Касаткина. — Им ты можешь полностью доверять. А сейчас мы заберем кое-какие вещи.

Кукк, конечно, лихорадочно думал, как использовать этот выезд для побега, но Миллер и Касаткин не спускали с него глаз. А каковы могучие объятия Касаткина, шпион запомнил с момента задержания, когда чекист подмял его под себя.

В общем, все обошлось нормально. Хельги вытащила из-под лестницы и шкафа запасные части к рации и другое снаряжение, спросила, все ли вещи они смогут забрать, — осталось еще белье Карла, но оно не стирано.

— А я заеду к вам в другой раз! — игриво бросил Миллер, и Хельги зарделась.

— Ладно. Хоть постираю…

Когда чекист заехал в условленный день и час за остальными вещами, Хельги принесла ему вещи Калью Кукка и озабоченно спросила про брата:

— Где же Ханс? Не случилось ли чего… Ведь в тот день, когда он ушел с Карлом, в лесу слышали перестрелку.

Миллер ответил неопределенно.

— А как дела у Роби? — спросила Хельги.

Миллер даже остановился от неожиданности. «Роби»? Может быть, парашютистов было трое? Он не спеша повернулся к женщине, улыбнулся:

— Да что Роби? С ним все в порядке, как и со мной!

Решили при следующей встрече «помочь» Хельги сказать о некоем Роби побольше. Конечно, Робертом мог быть и любой знакомый Хельги, никак не связанный со шпионской деятельностью Кукка и Тоомла, а мог быть и еще одним важным звеном в их агентуре.

В новый условленный срок на встречу с Хельги поехали подполковник Пупышев и капитан Ляпчихин. Они приехали в Кергу к двенадцати часам ночи, осмотрели будущее место действия — православное кладбище. Ночь выдалась темной, поэтому чекисты удачно замаскировались и стали ждать. А ждать оставалось еще целых три часа, и такое ожидание до предела изматывает нервы. Придет ли? Не опоздает ли? Не помешает ли встрече какое-нибудь непредвиденное обстоятельство?

Ее шаги они услышали задолго до того, как увидели темный силуэт самой женщины. Она осторожно шла между рядами могил с какой-то сумкой в руках.

Александр Ляпчихин подошел к ней первым. Успел сказать, что Карл сегодня не смог прийти и поручил встретиться с нею двум своим друзьям, и в этот момент между ним и Хельги раздался громкий, заливистый звон. Оба даже отпрянули друг от друга, но звон продолжался.

— Ой, извините, это будильник! — воскликнула Хельги и полезла в свою сумку, откуда и шел этот неожиданный трезвон. — Знаете, очень боялась проспать.

Оба посмеялись над случившимся.

— Давайте отойдем отсюда подальше, там еще один наш друг ожидает, — предложил Ляпчихин и двинулся вперед, пропуская женщину перед собою.

Они, уже втроем, остановились в лесу.

— Вас дома не хватятся?

— Да нет, я к маме ушла, а дети уже большие.

— Что ж, это хорошо. Придется поехать, в Таллинн.

И галантные мужчины предъявили ей чекистские удостоверения,

6

Калью Кукк привычно шел на очередной допрос, заложив руки за спину, в сопровождении конвойного. В коридорах они встречались с деловито спешащими куда-то военными и штатскими, и Калью с горечью отмечал, что многие из них говорили по-эстонски — да и по внешнему виду, типу лица были эстонцами. «Вон как стараются для Советов — никаких тебе сомнений на мордах!» Закипала обида на этих соплеменников, которые, как казалось шпиону, предали родину, предали свой народ. А то, что сам был предателем, превратился в американского шпиона, бывший фашистский пособник не думал.

Конечно, жаль, что он назвал чекистам сестру Ханса Тоомла. Хельги была для него, Кукка, неплохой бабенкой, да и помогала всем, чем могла. Теперь, наверное, заграбастают и ее, разыщут все тайники в каменных оградах Кергу.

Думая о том, как он умело скрывает от чекистов правду, выдавая кое-что под давлением неопровержимых доказательств или обстоятельств, Калью Кукк совсем не вспоминал брошенных в Швеции жену и дочь, отгонял мысли о матери, которой шел уже 67-й год. Хорошо, что он не стал искать встречи с нею.

Следователь, как всегда, встретил его корректно, предложил сесть. Но прямой взгляд его был сегодня какой-то насмешливый, словно этот подтянутый, интеллигентный человек знал все, о чем думает, что скрывает его подследственный.

— Итак, гражданин Кукк, расскажите, с кем еще, не названным вами, встречались вы на территории Эстонской ССР? Так, не желаете назвать? Может, расскажете о Роберте Хамбурге?

Шпион побледнел, резко выступающий вперед кадык его заметался снизу вверх. Кто мог сказать чекистам о их Роберте?

Еще в разведшколе под Вашингтоном Ханс Тоомла рассказал ему однажды о своем друге детства Роберте Хамбурге. Сам Ханс воспитывался у тети Юли Йыхвикас, проживавшей в деревне Нылва, недалеко от Ярваканди, а Роберт Хамбург жил в полутора километрах от него — в деревне Аллика. Там в мальчишеских играх и подружились. В 1941 году оба служили в 183-м восточном батальоне, а потом встретились в Финляндии.

Когда они с Артуром, то бишь Хансом Тоомла, приехали в Таллинн, первым делом пошли искать Роберта Хамбурга. Вначале к нему зашел Ханс, а потом они пригласили и Калью.

Роберт оказался общительным человеком, высоким, с красиво вьющимися волосами. Узнав, что перед ним американские шпионы-парашютисты, он доверительно рассказал им, как в 1944 году вернулся из Финляндии в Эстонию вместе с другими «эстонскими парнями», чтобы защищать родину от красных на рубеже Нарва — Чудское озеро. Но бои там развернулись жестокие, видно было, что фашисты долго уже не продержатся, поэтому Роберт бросил в лесу гитлеровскую форму и спрятался у родителей. Потом, когда все поутихло и жизнь в Эстонии нормализовалась, он решил легализоваться. Наговорил в милиции про свои скитания, и его не стали преследовать. Даже в техникум направили — учиться, и вот уже который год трудится он на Таллиннском молочном комбинате, выдвинут на должность начальника цеха. Калью Кукк вспомнил, как еще при посещении деревни Нылва тетя Ханса, Юли Йыхвикас, сказала: «О, Роберт — большой начальник!» Так вот, этот «большой начальник» сразу согласился помогать американским шпионам, только не дал еще ответа, желает ли он уйти потом за границу, поучиться в американской разведшколе и вернуться в Эстонию уже профессионально обученным разведчиком…

А Донат Пупышев и Александр Ляпчихин, присутствовавший на этом допросе, ждали ответа.

— В изъятом у вас сообщении номер пять вы указываете, что купили для сотрудничества автомашину. Так купили автомашину или у Хамбурга была своя «Победа»?

Врать было уже невозможно, и в конце концов шпион рассказал об истинной роли завербованного ими резидента по кличке Атс. Это они дали ему деньги на покупку «опель-капитана», на этой машине ездили на первый сеанс связи с разведцентром, да и в последний раз использовали аккумулятор с машины Хамбурга.

Перед тем как Роберт поехал в Москву за машиной, они встретились в лесу «Рюйтли куузик» («Рыцарский ельник»).

«Мы дадим тебе выполненные тайнописью письма, ты опустишь их в Москве, — сказал Ханс Тоомла своему приятелю, — но для того чтобы оформить эти письма, нам нужны примус и кофейник».

В общем, дали Хамбургу 100 рублей, и он, взяв один из их велосипедов, поехал в Ярваканди. Вернулся Роберт часа через три-четыре, поставил на землю новенький примус, а вместо кофейника — металлическую фляжку. Привез также консервы, хлеб, лимонад. Ушел где-то около восьми вечера. Дали ему деньги на покупку спортивных костюмов. Письма пропарить не удалось, поэтому просили его числа двадцатого (это было в июне) вернуться.

Хамбург приехал к ним только 28 июня — к православному кладбищу в Кергу. На сверкающем «опель-капитане», который на шпионские деньги купил в Москве у частника.

30 июня он отвез Кукка и Тоомла к месту первого выхода в эфир и ждал их поблизости. 10 июля встретились на дороге в Ярваканди, у поворота на Кергу. Шпионы хотели поехать с ним в Таллинн, но Хамбург отговорил — на дорогах начались проверки. Он привез им большую жестяную банку консервов без этикетки. 16 июля встретил шпионов на дороге Вилувере — Кергу, довез до Ярваканди.

— Здесь, ребята, вы должны выйти: я не один, с девушкой. Давайте «проголосуйте» на дороге, и я возьму вас в машину как случайных попутчиков.

Так и сделали. С Робертом была красивая молодая девушка, которая доброжелательно отнеслась к подобранным по дороге попутчикам. На другой день по телефону условились встретиться 22 июля, опять на дороге Вилувере — Кергу…

Калью Кукк развел руками: ведь известно, что случилось со шпионами 19 июля — за три дня до назначенной встречи с Хамбургом.

— Кличка Хамбурга — Атс?

— Нет, эту кличку мы дали двоюродному брату Хамбурга, сыну тети Юли Йыхвикас Яану.

Кукк опять врал. Он отлично знал, что еще 30 июня американский разведцентр, одобрив вербовку Хамбурга, дал ему эту кличку. Он все еще пытался увести следствие от резидента, от его сестры Эрны Хамбург, проживавшей в деревне Аллика близ Ярваканди, он все еще будто бы не знал, где спрятаны черный дерматиновый портфель Ханса Тоомла, охотнее говорил про шпиона Сузи, которого ни разу не встретил.

— Вы передали Хамбургу фотоаппарат «Робот»?

— Нет, не передавал.

Но «Робот» уже был в руках следователей. Один из сотрудников КГБ, страстный фотолюбитель, обнаружил этот редкий фотоаппарат в комиссионном магазине. Сотрудник знал, что точно такой же был изъят у шпионов при их задержании. Нашли женщину, сдавшую аппарат на продажу. Она не стала ничего скрывать: обнаружила эту редкую заграничную диковинку в сарае, в кладке дров, решила продать и на вырученные деньги купить себе модные туфельки.

— А кто еще пользуется этим сараем?

— Да мой сосед — Роберт Хамбург.

Все стало на место.

21 октября 1954 года Роберт Хамбург поездом Москва — Таллинн возвращался из столицы. Там он окончательно оформил все документы на покупку легковой машины «опель-капитан». Завтра он поедет к своим родным в Аллику и, может быть, в «Рыцарском ельнике» вновь встретится с Артуром и Карлом. Он уже давно знал настоящие имена не только друга детства Ханса Тоомла, но и его напарника Калью Кукка, удивлялся, почему Калью так и не съездил к своей старенькой матери, которой уже невмоготу справляться с хозяйством, ремонтом крыши. Ну, да это его дело! Правда, надо проявить большую осторожность — друзья его не показывались уже несколько месяцев, прошли даже слухи о какой-то перестрелке на дороге Нымме — Рахкамаа, но Роберт считал, что его приятели просто затаились, пережидают, пока все забудется, нормализуется.

Он вышел на привокзальную площадь. День выдался пасмурный, давала себя знать привычная для Эстонии сырость. Он остановился перед переходом и вдруг явственно ощутил, что два крепких, здоровых парня в штатском зажали его с двух сторон. Один негромко сказал но-эстонски:

— С приездом, Роберт Хамбург!

Мелькнула мысль, что эти люди — от Ханса Тоомла, но его отвели в сторону, и офицеры госбезопасности Кулль и Касаткин предъявили ему ордер на арест.

— За что, помилуйте! — воскликнул он негромко, но оперативная машина уже стояла рядом. Пришлось сесть в машину — опять между этими двумя здоровяками.

В Комитете госбезопасности его привели в кабинет заместителя начальника следственного отдела капитана Ляпчихина. Вспоминая о первом впечатлении, сегодня Александр Иванович Ляпчихин говорит:

— Статный, представительный мужчина, шатен, с вьющимися волосами, одет безукоризненно. Сразу начал все отрицать — никого не знает, ни с кем не встречался, спросите о нем на молкомбинате — там его ценят за хорошую работу. Мы спросили, конечно. Приспособился к новым условиям неплохо. Родина простила ему службу в армии врага, дала профессию, образование — живи полнокровно, но первая же встреча со шпионами определила его дальнейший выбор.

На допросах иногда присутствовал подполковник Донат Пупышев, постоянно интересовались ходом следствия руководители Комитета Карпов и Старинов, но главный поединок с врагом вел капитан Ляпчихин.

— На какие средства приобрели автомашину «опель-капитан»?

— Выиграл в мае пять тысяч, взял две тысячи взаймы у двоюродного брата Хейнриха, остальное имел.

— В какой сберкассе получили выигрыш?

— На углу Тартуского шоссе и бульвара «Эстония».

На первом допросе Хамбург рассказал о своей службе фашистам, но при этом подчеркивал, что дезертировал из гитлеровской армии, убежал в Финляндию, но там после взятия советскими войсками Выборга его отправили на Карельский фронт. Удалось опять бежать, переправиться в Эстонию. Скрывался от немецкой мобилизации, а потом от советской. Легализовался в сентябре 1946 года.

На второй день после ареста капитан Ляпчихин встретил подследственного сюрпризами.

— Проверка показала, что ни одного выигрыша в пять тысяч рублей названной вами сберкассой в мае этого года не было выплачено.

Кровь бросилась в лицо Роберту Хамбургу. Как он не подумал, что они могут все быстро проверить!

Пришлось «вспомнить» и рассказать все, как было. И сестру Эрну пришлось назвать, которая активно помогала шпионам и ему, двоюродного брата Хейнриха, рассказать о всех своих встречах, о деньгах, о фотоаппарате «Робот», о шпионских заданиях. Выяснилось, что Кукк и Тоомла хотели подыскать благонадежных с их точки зрения людей, которые имели бы возможность взять длительный отпуск для нелегальной поездки за границу и краткосрочного обучения шпионскому ремеслу. Только пока никого не нашли. Один из предполагаемых кандидатов резко сказал им:

— Да ведь шпионов в Советском Союзе все равно поймают, разве вы не знаете этого?

Он еще пытался утверждать, что практически никаких заданий Тоомла и Кукка не выполнял, не верил в успех их дела, надеялся, что шпионы сами скоро уйдут за границу и про него никто ничего не узнает.

— Только веские, конкретные доказательства заставляли его говорить правду, — вспоминает Ляпчихин. — Но доказательств у нас уже было достаточно.

В декабре, когда весь клубок шпионских дел Тоомла, Кукка, Хамбурга и их помощников был распутан, следствие провело очные ставки. И тут проявилось звериное нутро предателей Родины — они стали злобно ругаться, валить друг на друга собственную вину, лишь бы облегчить свою участь.

Старинов, Миллер, Пупышев, Ляпчихин, Кулль, Карулаас и другие чекисты уже не удивлялись той грязи, которая захлестывала их подследственных.

Хельги Ноормаа призналась, что в надежных местах хранила шпионское снаряжение, вещмешок и черный дерматиновый портфель шпионов с пачками крупных сумм советских денег. Брат и Кукк за верную службу подарили ей золотые часы и дали 300 рублей на шелковый отрез, а другие 300 рублей она взяла из одной пачки денег просто так — на непредвиденные расходы: чувствовала себя хозяйкой шпионских ценностей.

А пакеты №№ 4, 5, 6, 7 предназначались американцами для других своих агентов, разоблаченных советской контрразведкой. За несколько дней до задержания Калью Кукк вскрыл один пакет — в нем оказалось 10 тысяч рублей. Взял себе сотню, остальное положил в портфель. В трех изъятых при задержании пакетах оказалось 45 тысяч рублей, а всего шпионы привезли 82 тысячи рублей. Только большая часть их попала не тем, кому предназначалась, а пошла в бюджет Советской страны.

Да, давно это случилось — более тридцати лет прошло. Но уроки истории столь поучительны, что не грех о ней и вспомнить. Тем более, что многие из ее персонажей живут среди нас и по сей день.

Шпион Калью Кукк, Хельги Ноормаа, Роберт Хамбург и его сестра Эрна Хамбург в феврале 1955 года предстали перед правосудием. Их дело слушалось в открытом заседании Военного трибунала Ленинградского военного округа. С учетом содеянных преступлений перед Родиной каждый получил должное. Калью Кукк — исключительную меру наказания, его прошение о помиловании осталось без удовлетворения.

Опять вспоминаются слова человека, который заявил в лицо Тоомла и Кукку, что шпионов в Советском Союзе все равно поймают. Конечно! Потому что на страже государственной безопасности Отечества стоят такие прекрасные люди, как те, о ком мы рассказали в этой повести.

Полковнику Старинову — уже под восемьдесят. В последний раз я встретил его в центре Таллинна, на узенькой средневековой улочке. Уточнил некоторые детали задержания шпионов — и удивился, как он все хорошо помнит. Он, за плечами которого такое множество других, не не менее волнующих и опасных, историй.

Запомним и мы.