Агентурная сеть

19

В отличие от Гэри Копленда и его коллег по резидентуре ЦРУ, проживавших за городом в шикарных виллах и имевших поэтому все возможности для проведения конспиративных встреч со своими агентами, нам приходилось работать в автомашинах, либо проводить некоторые операции по связи в больших административных зданиях, расположенных в европейской части города.

Но в автомашине, подъезде, лифте и прочих укромных уголках можно получить или вернуть документы, передать кассету с фотопленкой или перекинуться парой слов. А вот провести продолжительную беседу, поставить разведывательное задание и обсудить наиболее эффективные пути его выполнения, не говоря уж о душевных беседах на различные житейские темы, без которых разведчику трудно добиться полного взаимопонимания с агентом, установить с ним хорошие личные отношения, а главное, добиться от него полной отдачи в работе, практически невозможно. И потому нужда в таких встречах есть всегда, пусть не постоянно, а лишь эпизодически, но есть!

Если у агента одинаковый или хотя бы близкий с разведчиком цвет кожи, если у них одинаковый разрез глаз, то они еще могут позволить себе ходить друг к другу в гости, не привлекая постороннего внимания, или на худой конец, встречаться в каких-то общественных местах. Но если в дополнение ко всем национальным и социальным различиям, которые и без того создают массу проблем, природа еще и наградила разведчика белым, а агента черным цветом кожи (обратный вариант в практике разведывательной работы встречается крайне редко), то, независимо от того, есть ли у них убедительная легенда для общения, их совместное появление в любом общедоступном месте сразу привлекает внимание окружающих, вызывает интерес и берется на заметку.

Вот и приходится изощряться, идти на риск и приглашать агента к себе на квартиру, которая, коль ты иностранный дипломат, да еще представитель не слишком дружественной державы, может находиться под наблюдением местной контрразведки.

Есть, правда, другой вариант: найти надежного соотечественника, не являющегося сотрудником посольства или другого официального учреждения, профессия которого к тому же позволяет принимать у себя дома кого угодно, и превратить его жилище в конспиративную квартиру. При этом возникают, конечно, кое-какие неудобства совсем иного рода, связанные с присутствием самого хозяина и членов его семьи, но это уже детали, которые можно устранить или соответствующим образом отрегулировать.

Именно такой вариант и был подготовлен перед тем, как осуществить вербовку «Рокки». И когда он спросил, когда и где мы с ним встретимся, в моем распоряжении уже был готовый вариант, и поэтому я сразу назвал ему время и адрес.

Через два дня я ждал его на квартире того самого хирурга, который делал ему операцию, а потом информировал нас о пребывании братьев в госпитале.

Эта квартира была выбрана нами не случайно. Мало того, что она располагалась в многоквартирном доме, где проживали иностранные специалисты из разных стран, а вместе с ними и местные граждане. «Рокки» всегда мог объяснить посещение этой квартиры тем, что хирург продолжает его послеоперационное лечение. Кстати, так оно и было на самом деле: «Рокки» периодически ходил в госпиталь на различные процедуры, поскольку ранение время от времени давало о себе знать и ему приходилось обращаться к врачам.

Ровно в двадцать один час раздался звонок, хирург открыл дверь и проводил «Рокки» в маленькую комнатку, являвшуюся одновременно кабинетом и гостиной. Здесь стояли диван, два кресла, журнальный столик, кассетный магнитофон, подаренный нами хирургу за его помощь советской разведке, напольный вентилятор и небольшой бар-холодильник, в котором охлаждались различные алкогольные и безалкогольные напитки.

Окна были завешены плотными занавесками, вентилятор бесшумно поворачивался из стороны в сторону, равномерно разгоняя воздух по всем углам, из кассетника звучал мой любимый саксофон — все располагало для интимной беседы.

Но самый лучший способ расположить к себе человека, особенно зажатого в тиски нужды — не тратя лишних слов, решить его материальные проблемы! Что я и сделал: сразу же достал из кейса пакет с деньгами и протянул «Рокки».

— Здесь ровно сто тысяч. Это часть нашей задолженности за время, прошедшее после гибели Мустафы. А всю сумму я не даю вам сразу потому, чтобы вы не тратили много денег и не попали под подозрение.

Как и несуществующая «задолженность», забота о безопасности «Рокки» была только частью правды. А вся правда состояла в том, что нам хотелось растянуть удовольствие и, выдавая «Рокки» деньги частями, закрепить с ним контакт и получить от него как можно больше информации, чтобы у него не возникло желания прервать с нами отношения.

— Спасибо, — ответил «Рокки», пряча деньги в карман.

Я заметил, что его глаза, как и во время беседы в библиотеке, снова наполнились слезами.

— Я должен написать расписку? — спросил он.

— Это не обязательно, — сказал я, хотя расписка была, конечно, необходима. И не потому, что мне не поверили бы на слово, что я вручил «Рокки» именно ту сумму, которая лежала в пакете, а потому, что расписка в получении денег являлась одним из доказательств, подтверждающих его контакт с советской разведкой. — Но если вы хотите написать расписку, пожалуйста!

С этими словами я вынул из нагрудного карманчика сорочки заранее припасенную визитную карточку и протянул ее «Рокки».

— Можете писать на обороте.

«Рокки» достал ручку, написал сумму цифрами и прописью, а ниже поставил дату. Перед тем, как расписаться, он на мгновение задумался и спросил:

— Какую подпись я должен поставить?

В другой обстановке я, наверное, посоветовал бы ему действовать так, как его учили в полицейской школе, но сейчас я с максимально доступным мне безразличием в голосе сказал:

— Это не принципиально. Можете расписаться, как хотите.

Какое значение имела его подпись, если расписка написана его рукой, да еще на визитной карточке советского дипломата, известного к тому же своей причастностью к разведке?..

За тысячелетнюю историю разведки придумано много самых разнообразных способов выведения информации. От самых примитивных, когда разведчик задает вопросы, как говорится, «в лоб», не заботясь о том, чтобы хоть как-то замаскировать свой интерес и соблюсти элементарную этику, до самых изощренных, когда его собеседник даже не догадывается, что является участником разведывательного процесса, а каждое сказанное им слово — не просто вибрация воздуха, а самая настоящая разведывательная информация.

Все зависит исключительно от квалификации разведчика, времени и условий, в которых ему приходится заниматься своим ремеслом.

Что касается меня, то я взял себе за правило, даже беседуя с самым опытным и надежным агентом, который давно все понимает и перед которым, казалось бы, нет никакого смысла разыгрывать спектакль и изображать из себя невинность, никогда не задавать прямых вопросов, а стараться построить беседу таким образом, чтобы она выглядела как обмен мнениями между двумя равноправными и уважающими друг друга людьми, стремящимися общими усилиями разобраться в интересующей их проблеме и найти ей взаимовыгодное решение.

Этим же принципом я руководствовался и при первых беседах с «Рокки», тем более что он еще не был полноценным агентом и мне только предстояло постепенно вовлечь его в разведывательную работу. И притом сделать это требовалось по возможности деликатно, не ущемляя его достоинства и не напоминая ему, что отныне он находится в полной зависимости от меня и той службы, которую я представляю.

Искреннее уважение к агенту, даже если он того не очень заслуживает — залог его длительной и продуктивной работы на благо разведки. Без такого уважения, без учета возможностей и интересов самого агента, ничего путного из сотрудничества с ним не получится!..

Прошло лет семь после окончания моей первой командировки в африканскую страну, и завербованный мной там агент, тот самый инспектор дорожной полиции, который впоследствии стал одним из руководителей контрразведки, получил назначение на дипломатическую работу во Францию. Естественно, занимая высокий пост в посольстве, он должен был стать нам еще полезнее, чем тогда, когда работал в своей стране, поскольку это давало ему возможность обзавестись обширными связями в дипкорпусе, поддерживать официальные контакты с сотрудниками французских спецслужб и таким образом собирать ценную информацию.

На него возлагались большие надежды, однако действительность их опровергла: уже вскоре после восстановления связи сотрудник резидентуры КГБ в Париже стал жаловаться на недисциплинированность агента, его трудный характер, обвинять его во всех смертных грехах, а спустя несколько месяцев заявил, что агент вообще отказывается от дальнейшего сотрудничества.

Возникла реальная угроза потерять ценного источника.

Я работал тогда в натовской стране, и Центр поручил мне вылететь в Париж, встретиться с агентом и разобраться в причинах его нежелания работать с нами. Выбор пал на меня, потому что самые дружеские и доверительные отношения складываются, как правило, между агентом и тем разведчиком, который его завербовал, и Центр рассчитывал, что это позволит мне лучше, чем кому-либо другому, разобраться в ситуации и отговорить агента от нежелательных поступков.

Уже первая беседа с работником, принявшим агента на связь, дала мне большую пищу для размышлений. Не только в манере общения, но и во всем облике моего коллеги было столько снобизма, столько пренебрежения к «какому-то там африканцу», что не составляло большого труда догадаться, кто является истинным виновником конфликта.

Но я не стал сразу высказывать своих соображений, решив сначала увидеться с агентом и из первых рук получить недостающую часть информации.

Париж — не Африка, и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем я нашел возможность встретиться и переговорить с агентом: он перестал выходить на встречи, и я дважды напрасно тратил время на проверку и затем ждал его на обусловленном месте.

В итоге мне ничего не оставалось, как, пользуясь своим временным пребыванием во Франции и тем, что я еще не успел примелькаться, нагрянуть к нему вечером прямо домой. Этот визит был, конечно, связан с определенным риском, но, если честно, то этот риск был не так уже велик, потому что агент жил в неохраняемом доме, да к тому же и семьи его в этот момент не было в Париже.

Открыв мне дверь, он от неожиданности едва не упал в обморок! Но быстро пришел в себя и, сразу сообразив, чем вызван мой визит, стал изливать мне душу.

Как я и предполагал, с первой же встречи в Париже, новый куратор стал диктовать ему свои условия, нисколько не считаясь ни с его национальными особенностями, ни с его реальными возможностями и мнением относительно того, как лучше выполнить то или иное задание.

Он привел несколько конкретных фактов, и мне, признаюсь, стало стыдно, что среди наших разведчиков попадаются такие черствые и самоуверенные люди, которые свои личные амбиции ставят выше интересов дела.

Естественно, агенту, за многие годы работы привыкшему к деликатному обхождению и тому, что с ним обращаются, как с равным, а не как с каким-то заурядным осведомителем, все это очень не понравилось. Его попытки найти разумный компромисс и устранить возникшие шероховатости ни к чему хорошему не привели, и их отношения испортились окончательно.

Стало ясно, что во всем виноват мой коллега, и если мы хотим, чтобы агент продолжал работу, надо передать его на связь тому, кто умеет правильно строить отношения с людьми вообще, а уж потом с такой специфической категорией, как агенты.

Об этом я и доложил резиденту. Он только покачал головой и сказал:

— Да где мне взять такого, если у меня, что ни сотрудник, то… — он не договорил и с каким-то отчаянием махнул рукой.

Я понял, что он имел в виду: не знаю, как в другие годы, но в то время резидентура КГБ в Париже больше, чем наполовину укомплектована была сотрудниками, которым профессиональные достоинства с успехом заменяли влиятельные связи в «элитном» слое советского общества.

Несмотря на довольно значительный объем собранной в процессе разработки «Рокки» информации, мы тем не менее очень мало знали о нем самом. Для начала необходимо было детально разобраться в его служебном положении, окружении по работе, разведывательных возможностях и наиболее перспективных направлениях использования. А главное, в мотивах, по которым он вступил со мной в контакт.

Этим мне и следовало заняться на первой встрече.

— А как вы оказались в контрразведке? — спросил, я, когда мы закончили обсуждение всех вопросов, связанных с нашей «благотворительной деятельностью».

— Перейти на работу в специальную секцию «Руссо» мне помог старый друг моего брата Франсуа Сервэн. После гибели Мустафы он оказывает мне постоянную протекцию.

Так «Рокки» впервые назвал человека, о котором в дальнейшем нам предстояло неоднократно беседовать и в судьбе которого «Рокки» суждено было сыграть заметную роль.

— Я так и думал, — ответил я, сделав вид, что ситуация мне хорошо знакома. — Мустафа рассказывал мне о нем, но тогда меня не интересовал этот человек. Теперь же, когда он покровительствует вам, я хотел бы узнать о нем подробнее.

«Рокки» понимающе улыбнулся.

— Это наиболее уважаемый и авторитетный французский советник. После ноябрьских событий он фактически возглавил всю работу по представительствам и гражданам социалистических стран. Поговаривают, что со временем он заменит дивизионного комиссара Фердана и возглавит весь советнический аппарат в госсекретариате внутренних дел и безопасности. Во всяком случае, уже сейчас он выполняет все важнейшие функции по линии контрразведки.

— А в чем состоят эти «важнейшие функции»?

— Это, во-первых, разработка персонала советских учреждений. А во-вторых, координация этой деятельности с Гэри Коплендом.

— Гэри Коплендом? — переспросил я. — Если не ошибаюсь, это первый секретарь американского посольства?

— Да, но он не только первый секретарь. Его главное занятие — руководство резидентурой ЦРУ.

Так «Рокки» подтвердил давно возникшие у нас подозрения, что местная контрразведка стала проводить всю работу против советских учреждений и граждан в тесном взаимодействии с американской разведкой и в значительной мере в ее интересах.

— Ну и как Сервэн выполняет свои обязанности? — вернулся я к основной теме нашего разговора, резонно полагая, что у нас еще будет достаточно времени, чтобы во всем разобраться. Сейчас же меня в первую очередь интересовал Франсуа Сервэн.

— С позиции моего служебного положения трудно судить, — тщательно подбирая слова, ответил «Рокки», — но, думаю, неплохо. Хотя, мне кажется, далеко не все, чем ему приходится заниматься, доставляет ему удовольствие.

— Что именно?

«Рокки» не торопился с ответом. Его молчание можно было расценивать по-разному, все зависело от того, каким будет этот ответ.

Наконец, он заговорил снова.

— Сервэн, например, с большим энтузиазмом стремится разоблачить шпионов, работающих в вашем посольстве. Однако мне думается, он делает это не в силу каких-то своих убеждений, не потому, что испытывает неприязнь к вашей стране или вашим людям, а скорее из профессионального азарта, желая переиграть вашу разведку. Для него это, как спорт, а не простое стремление нанести вам какой-то ущерб.

Мне было знакомо это состояние, о котором упомянул «Рокки». Я и сам иногда ловил себя на мысли, что не испытываю особой «классовой ненависти» ни к американским, ни к французским, ни к прочим иностранным собратьям по профессии, а участвую в каком-то спортивном соревновании, в котором победы чередуются с поражениями, но каждый надеется, что победит именно он!

Но у каждого профессионала свои взгляды на правила и ход этого соревнования, и потому я спросил:

— А в чем конкретно это проявляется?

— Хотя бы в том, что Сервэн весьма осторожно подходит к реализации информации о деятельности советских учреждений и, как правило, воздерживается от проведения каких-либо острых акций против советских граждан.

Что ж, такое отношение Сервэна к своим служебным обязанностям давало основания сделать кое-какие выводы! Хотя, честно говоря, за неполный год пребывания в стране и особенно за последние четыре месяца, если не считать случая с Лавреновым и «Дожем», я не ощутил со стороны Сервэна и возглавляемой им специальной секции «Руссо» каких-то поблажек. Да и то еще неизвестно, как бы он поступил, если бы именно в этот день у него не умер отец!

Впрочем, я, конечно, не знал всего, что творилось на их контрразведывательной кухне, и поэтому мог ошибаться. В руководстве страны были люди, стремившиеся во что бы то ни стало ухудшить отношения с СССР, не столько по своей воле, сколько в угоду своим западным покровителям, и кто знает, если бы не Сервэн, то, возможно, нас ждали бы гораздо большие неприятности. Особенно теперь, когда местные спецслужбы стали прислушиваться к советам Гэри Копленда!

Воспоминание о моем американском «друге» послужило поводом задать следующий вопрос.

— А как Сервэн относится к американцам?

На этот раз «Рокки» ответил без всяких раздумий.

— Я думаю, что деловые контакты с сотрудниками американского посольства и особенно с Гэри Коплендом тоже не доставляют ему большого удовольствия. Как и многие французы, Сервэн вообще недолюбливает американцев, если не сказать больше!

— Почему? — спросил я, хотя догадаться, каким будет ответ, было не трудно.

— Надо знать французов! — с видом знатока сказал «Рокки», и я в душе улыбнулся, потому что за многолетнее общение с французами, как мне кажется, тоже неплохо разобрался в основных чертах их национального характера и имел на этот счет собственное суждение. — Французы не любят американцев за их бесцеремонное поведение и за то, что они постоянно лезут в чужие дела. И Сервэн в этом смысле не исключение! К тому же его, как профессионала, возмущают попытки американских коллег прибрать в свои руки наиболее ценных наших информаторов.

Так постепенно мы подошли к святая святых любой спецслужбы — ее агентуре!

Это была самая ответственная часть беседы, смысл которой заключался в том, чтобы получить от «Рокки» секретную информацию, чтобы ни завтра, ни когда-либо вообще он не передумал сотрудничать с нами и не пошел на попятную. А такой информацией могли быть прежде всего данные на агентов местной контрразведки, задействованных в работе по советским учреждениям и гражданам. Она закрепляет сотрудничество человека с разведкой даже посильнее, чем десяток расписок в получении денежных вознаграждений!

— А каких информаторов Сервэн считает наиболее ценными? — задал я как бы отвлеченный вопрос, который тем не менее требовал конкретного ответа.

— Тех, которых мы имеем среди местного обслуживающего персонала советских представительств и в их непосредственном окружении, — без тени смущения сказал «Рокки» и тем вдохновил меня на следующий вопрос.

— И много у вас таких информаторов?

— Точное их число мне неизвестно, потому что картотека находится в сейфе Сервэна. Но кое-что я знаю, потому что мне приходится заниматься обработкой поступающей от них информации.

Сказав это, «Рокки» посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я снова задам ему уточняющий вопрос. Но я молчал, полагая, что раз уж он начал об этом рассказывать, то продолжит сам без всяких дополнительных вопросов с моей стороны.

Так оно и случилось.

— Самая интересная информация поступает от шофера-механика вашего посольства Вада. На него замыкаются еще два или три информатора в других ваших представительствах. Кроме этого, Вад собирает информацию через своих соплеменников, работающих в представительствах других социалистических стран, и тоже передает ее не только нам, но и американцам.

— Американцам? — удивился я. — А вам откуда это известно?

— Я сам слышал, как Сервэн возмущался, что американцы перекупили Вада и теперь знают о советских больше, чем наша секция.

Теперь, когда «Рокки» раскрыл информаторов контрразведки в советском учреждении, у меня были все основания проявить законное любопытство и задать ему несколько интересующих меня вопросов.

— А кто из сотрудников вашей секции работает с Вадом и другими информаторами в наших представительствах?

— Капитан Соу… Кстати, от него я как-то слышал, что он получает сведения о деятельности и сотрудниках представительства Аэрофлота от шофера Диалло. Соу завербовал его около двух лет назад, когда Диалло совершил наезд на пешехода и ему грозило уголовное расследование. Когда Диалло стал сотрудничать с полицией, дело против него было прекращено.

Знакомый до боли прием! Подловить человека на каком-то проступке или преступлении и, угрожая ему уголовным наказанием, заставить сотрудничать со спецслужбой! К таким методам прибегают все спецслужбы мира, и местная контрразведка не была исключением.

— Да, — вдруг вспомнил «Рокки», — к нам в специальную секцию регулярно поступают информационные бюллетени и другие материалы, выпускаемые бюро АПН. Причем я видел такие документы не только за этот, но и за прошлые годы.

— Ну, в этом нет ничего особенного, — желая его разговорить и получить дополнительные сведения, возразил я. — Бюро АПН для того и существует, чтобы распространять информационные бюллетени и другие официальные материалы.

— Но кроме официальных материалов я видел бланки и копии различных документов, поступивших в бюро АПН из Москвы. Думаю, что в этом бюро тоже есть наш информатор. Если вас это интересует, я постараюсь собрать доказательства, подтверждающие, что кто-то из местных сотрудников бюро связан с контрразведкой.

— Буду вам за это весьма признателен, — сказал я, одновременно обдумывая, как с пользой для дела использовать те сведения, которые сообщил «Рокки».

А еще я вспомнил о полученной два месяца назад шифртелеграмме центра, в которой указывалось, что в ряде стран циркулируют фальсифицированные письма, изготовленные на фирменных бланках и якобы поступившие в зарубежные бюро АПН. В них сообщалось о выделении дополнительных должностей для офицеров КГБ, а также давались совершенно фантастические рекомендации по ведению «коммунистической пропаганды».

Естественно, вскоре эти фальшивки были разоблачены, но прежде, чем это случилось, западные средства массовой информации успели изрядно позлорадствовать по этому поводу, а на голову КГБ и АПН была вылита очередная порция помоев.

Вот я и подумал: уж не похищенные ли в нашем бюро АПН бланки были использованы при проведении этой акции?

Я взглянул на часы: время приближалось к одиннадцати. Меня всегда поражало, как быстро летит время, когда источник сообщает на встрече интересную информацию! Но всему есть разумный предел, и пора было заканчивать беседу.

Оставалось задать последний вопрос.

— Скажите, Сайфулай, что побудило вас решиться на разговор со мной? Тогда, на бензоколонке?

— Какое это теперь имеет значение? — улыбнулся «Рокки». — Главное, я сделал правильный выбор!

Если бы «Рок» слышал сейчас своего младшего брата!