Агуня

Глава 3

— Царство Кощеево, — начал свой рассказ Василий хорошо поставленным голосом. Похоже, что ораторское искусство входит в обязательную программу обучения царевичей, — находится на северо-западе обитаемого пространства Дремлесья. Называется по имени царя правящего, но Кощей — прозвание, а не имя. Мой дед рассказывал, что когда он маленьким был, то слышал историю о Кощее, как тот в Дремлесье попал. Его же недаром Бессмертным кличут. Он пережил уже не одно поколение дремлесовцев. Так вот…

Было это тогда, когда дед моего деда был отроком. Порубежное нашему, государство царя Карачуна было много меньше, чем сейчас, но славилось богатством и миролюбием. Выход к морю давал купцам карачуновским возможность торговать с дальними странами, посылая лОдьи за тридевять морей. Туда везли наше исконное: ткань льняную, меха, воск, рыбу солёную в бочках. Домой привозили ковры, шелка да парчу узорчатую, зерцала из стекла гладкого, скакунов тонконогих, фрукты редкие. Однажды из похода привезли мальчика. Как сухарь сухой и тёмный — кожа да кости. Слова нашего не понимал и сам лопотал непонятное. Мореходы подарили мальчика царю как забавную игрушку за то, что штуки удивительные своим телом он делал. Складывал руки и ноги так, что понять нельзя было, где колено, а где локоть. По углям босым ходил и, согнув ноги калачом, парил над ковром недолго. Много разного делал, что раньше не видели, за это Карачун приблизил к мальчонку к себе. Имя если у него и было, то не знал никто, поэтому звали Кощей, что значит «пленник». Правда, рос он не как невольник, а вместе с царскими сыновьями — погодками Боеславом и Драговитом. Все науки и премудрости на равных с ними учил. Разум имел быстрый и изворотливый, но хилое тело — меч поднять не мог. Пока Карачуновичи осваивали ратное мастерство, Кощей в башне у чародея отирался да в библиотеке в свитках старинных копался — магию изучал. Потом началось странное. Сначала в столице, а потом и в окрестностях стали ведуны и колдуньи умирать. Как поветрие пронеслось. Причину не знал никто. Не болели, не лежали, но оставались от них только тела высохшие. Чародей царский мрачнел после каждого случая больше и больше, а когда нашли труп сильного волхва, жившего уединённо на опушке леса, сказал Карачуну…

— Бабушка, у тебя пирожки не сгорят?

— Что он сказал? — не поняла я резкого поворота событий.

— Это я спрашиваю, — сглатывая голодную слюну, ответил Василий.

— Тьфу ты! Такой рассказ испортил, — цыкнула зубом и похромала в закуток к печке.

— Так что дальше было? — спросила, когда царевич, сожрав почти всё печево, выставленное на стол, отвалился и сыто рыгнул.

Допив отвар, гость перевёл дух и продолжил рассказ:

— Так вот…

Чародей предупредил царя, что в их государстве появился колдун, который копит силу, выпивая её из ведьм и волхвов, но Карачуну не до того было — у него сыновья пропали. Поехали на охоту, погнались за вепрем и не вернулись. Свита с ног сбилась, все следы изучили, но найти не смогли. Отец от горя слёг и вскоре умер, не оставив завещания и наследника. На третий день после похорон боярская дума собралась, чтобы выбрать нового царя. Каждый род предлагал своего выдвиженца, с которым не соглашались остальные. В зале уже летали клочья волос, вырванных из бород, когда Кощей вошел в зал, сел на трон и сказал:

— Тихо!

Те, кто там был и выжил, рассказывали потом, что от его голоса мороз по коже пробежал и все замерли. Многие разом поняли, что спор окончен, ибо пришёл новый царь. Но были такие, что продолжили бузить. Они собрались в группу и дружно возмущались, поглядывая в сторону занятого трона. Кощей просто вытянул руку в их сторону, и они упали. Замертво. Все. Так началось его правление. За эти годы в его царстве не осталось волхвов, ведунов, колдунов и знахарей. Кого-то выпил, кто-то сбежал подальше. Зато значительно прибавилось земель и владений. В последнее время войска соседей всё чаще стали появляться у наших рубежей, что беспокоит государя отца нашего. Седьмицу назад прибыли послы звать Василису замуж за Кощея. До неё у него было пять или шесть жён, а сейчас царь вдовствует.

Вспомнив о сбежавшей сестре, парень нахмурился, вздохнул и засобирался.

— Надо вернуть дуру. Думает только о себе, а не о государстве нашем.

— Зачем Василисе о вас радеть, если вы её за Кощея отдать хотите?

Ответом гость меня не удостоил. Подхватил со стола оставшийся пирог, сунул его в торбу и вышел в сени. Зашуршал там шубейкой, остывшей на морозе, и хлопнул входной дверью.

— Ни тебе спасибо, ни мне до свидания, — прокомментировал Филипп его уход.

— Пойду калитку закрою за гостем, — предупредила кота, завернулась в нагретое на лежанке одеяльце и вышла на крыльцо.

Картина, открывшаяся с высокого крыльца, была эпичной. У ворот царевич, вооружившись деревянной лопатой, расчищал пространство от сугробов, скопившихся за зиму. Увидел меня, остановился и сказал:

— Хорошо, что вышла. Ты это… Забудь, что я тебе рассказал. Батюшка приказывал секретно Ваську привести. Чтобы до Кощея не дошла весть о её побеге. Помалкивай! Поняла?

— Поняла. Сугробы расчищаешь в качестве платы за молчание моё? — хихикнула я.

— Ещё чего! Ковёр расстелить надо — иначе не взлетит.

Василий осмотрел расчищенный участок, достал из торбы пёстрый комочек, встряхнул… На землю лёг яркий шёлковый платок, украшенный по углам кистями. Парень, отряхнув сапоги, встал в центр, прошептал что-то типа: «Земля, прощай!»

Измятая ткань расправилась, приняла жёсткую форму, словно лежала на столешнице. «В добрый путь!» — услышала я вторую часть активации артефакта, и ковёр, словно кусок крепкой фанеры, взмыл над землёй, унося царевича за ограду.

— Скатертью дорога, — махнула вслед рукой и вернулась в избушку.

Захватив по пути из кладовки тушку зверька в стазисе, похожего на кролика, пошла кормить свой зоопарк. Совушка не спала. Вынесла корзинку в горницу, поставила на стол.

— Как ты, птичка?

В ответ та вздохнула и беспокойно завозилась. От неё шли непонятные эманации, словно она беспокоится о чём-то.

— Что тебя тревожит, совушка?

Птица уставилась на дверь.

— На улицу хочешь?

Утвердительный кивок. Вспомнила себя, когда безголосая была и жестами общалась.

— Пойдём, горемычная.

Посадила на перила хвостиком наружу и, чтобы не смущать, отвернулась. Солнышко пригревало, и в воздухе неуловимо чувствовалось приближение весны. Виделось оно в слегка посеревших сугробах, в капельках, изредка стекавших с сосулек, в легком мареве над лесом.

— Филипп, ты не знаешь, какое нынче число или хотя бы месяц? — спросила, устраивая сову в корзине.

— Зачем тебе?

— У нас с тобой день рождения в марте. Хотя не знаю, сколько мне теперь лет. Пятьдесят шесть, двадцать три или двести пятьдесят, — грустно улыбнулась я.

— А мне сколько?

— Тебе шесть лет — ты взрослый мальчик.

Раскроив тушку на части, нарезала мясо маленькими кусочками для совы, побольше для кота, остатки залила водой и поставила варить бульон. Каждый день как день сурка. «Поели, теперь можно и поспать».

— Пойду погуляю немного, — убавив жар под чугунком до минимума, решила я. — Воздухом подышу, лес послушаю.

— Ты его каждый день слушаешь, — заворчал кот.

Но я уже закуталась в платок, сунула ноги в валенки, набросила тулупчик и похромала к воротам. Стеклянными гранями блестел наст на сугробах под яркими солнечными лучами. Где-то робко пискнула птица, словно пробуя голос. Вот с шуршанием ссыпался снег с ветки. Тявкнула лисица, кажется у них скоро начнётся гон. Обошла полянку по кругу, подышала — и пора возвращаться, а то фамильяр будет сердиться. Прожив в избушке несколько недель, я начала понимать свою предшественницу и полностью оправдывала её побег. У меня хоть кот есть, а она совсем одна была.

Сметая снег с валенок, я прислушалась к звукам, доносящимся из дома. «Великая Вселенная, пусть это будут мои галлюцинации!» — взмолилась я, узнав голос, доносившийся через две плотно закрытые двери.

Бросив веник в угол, стараясь не скрипеть половицами, я попятилась к ступеням. Спрячусь в бане и пересижу там. Не навсегда же они ко мне в гости завалились.

— Агапи, ты вернулась? — радостно распахнул дверь Инк, сорвав мой побег.

— Безмерно рада тебя видеть, — проскрипела я.

— Пошли в дом, там тебя ждёт сюрприз.

— Инк, зачем ты привёз сюда деда?!

— Я привез?! Это он меня притащил. Прочитал твоё письмо, залитое слезами, надавил на своего друга председателя Совета Керепа дель Риби, а тот отдал мне прямой приказ сопроводить. Слушай, что ты от него прячешься? Он же те…

Страж не успел закончить фразу. Распахнувшаяся дверь ударила его по спине, чуть не сбросив с крыльца. На пороге, согнувшись, чтобы пройти в дверной проём, стоял мой самый любимый во всей Вселенной дракон, Тес'шас вар Фламери. Обожаемый дед. Он мазнул по мне взглядом и обратился к Инку:

— Может, позвать её? Где в этом лесу гулять в такой холод? — видя, что архимаг не отвечает, он обратился ко мне: — Уважаемая, моя внучка здесь проживает? Вы её знаете?

Я смотрела в глаза с вертикальным зрачком и молча отрицательно качала головой. Но дед уже внимательно всматривался в меня — вернее, в мои глаза. Это то малое, что не изменилось во мне. Но что можно рассмотреть под кустистыми седыми бровями и сморщенными как у черепахи веками? Дракон рассмотрел:

— Девочка моя! Что за дурацкую личину на тебя нацепили? Инк, сними немедленно! Я хочу видеть свою внучку.

— Давайте в дом войдём. Я замёрзла, — прошептала я, чтобы не пугать деда своим новым голосом.

На столе стоял Торт. Именно так. С заглавной буквы «Т». Взбитые сливки, разноцветные цукаты, шоколадная крошка и засахаренные фрукты украшали творение кулинарного искусства. Рот мгновенно наполнился слюной, и если бы не гости, то вон та вишенка была бы уже съедена.

— С днём рожденья, Агапи! — дед хотел обнять меня за плечи, но зацепил горб и запутался в седых космах. — Инк, грах тебя забери, сними личину, говорю!

Я взяла Тес'шаса за руку, посмотрела в глаза и прошептала:

— Это не иллюзия, дедушка. Теперь я такая.

Дракон опустился на лавку, выдохнул немного чёрного дыма из ноздрей и приказал:

— Рассказывайте!

— …Френки сказала, что надо подождать. Вот я и жду.

— Почему?! Почему ты не пришла ко мне, а спряталась на окраине Вселенной, в мире, куда можно попасть только по спецдопуску?

— Тебе без меня забот хватает. Да что бы я делала в учебке? Выйти никуда не смогла бы. Думаешь, приятно ловить на себе сочувствующие или насмешливые взгляды? Этот мир мой. Пусть другое измерение, но это Земля. Здесь я дома. Не обижайся, дедушка.

— Одной в лесу лучше? Инк, это безответственно!

— Лэр, Агапи ничего не грозит. Ограда — надёжный магический периметр от проникновений. Если не будет шляться по лесу и тащить в избу что ни попадя, — и страж покосился на сову, — то никто её не достанет.

Мне надоел этот разговор, и я решила сменить тему:

— Гости дорогие, давайте торт есть? — похромала в кухонный закуток за посудой.

Увидев сервировку, бывший император зарычал. Было с чего. Кривенькие глиняные миски, оббитые по тонким краям деревянные ложки, вместо кубков и бокалов — берестяные стаканы.

— Инк, что это?

— Утварь, соответствующая эпохе и благосостоянию, — спокойно ответил мой куратор. — Странно было бы, если бы в бедном домишке посуда была как во дворце.

— Но она дочь императора Драконниды!

— Деда, сейчас я Баба-Яга из русской сказки. Конечно, хорошо бы посуду поновее, но если по инструкции нельзя, то… Главное, что в еде не ограничивают.

Дракон опять что-то рыкнул и привстал, чтобы нарезать торт. Филипп, до этого спокойно наблюдавший за происходящим с лежанки, в два прыжка подсел к столу и лапой потянул к себе блюдце:

— Мне сливок взбитых положите, пожалуйста!

Самообладание деда сдало. Глаза округлились, челюсть отвалилась, занесённый нож выпал из руки и утонул в глубине нежных украшений, а сам он плюхнулся на скрипнувшую лавку.

— Цыц! — шикнула на фамильяра. — Разболтался, как старый Мазай! Нельзя тебе молочное и сладкое. Было уже — неделю в клинику на уколы возила. Здесь ни ветеринаров, ни Френки нет. Кто лечить будет?

Обиженный кот вернулся на лежанку, где его поджидала сова, и громким театральным шёпотом сказал:

— Нам с тобой, птичка, только здоровую еду можно. А всякую вредность они сами съедят.

Немного отошедший от шока дед, не сводя взгляда с разговорчивого котейки, спросил:

— Правда нельзя? Такой забавный, может угостишь в честь дня рождения?

— Деда, мне для него ничего не жалко, но от молочных продуктов он поно… С унитаза не слезет. Отвары желудочные — все, как один, горькие и противные, — и, обращаясь к коту, спросила: — Дай слово, что будешь лекарство пить, положу ложку сливок.

— Сама ешь свой торт и запивай горечью лечебной, — отвернулся обиженный Филипп.

— Весело у вас, — выдавил Инк, едва сдерживая смех.

— Не говори! Обхохочешься, — ехидно согласилась я, облизывая ложку от крема.

Под торт и ароматный травяной чай принялась расспрашивать деда о том, что происходит в Учебном Корпусе. Наве так понравилось опекать чоттов, что она привлекла к этому делу Андрея Викторовича и группу курсантов-добровольцев. Новая преподавательница травоведения с учащимися на практических занятиях по своему предмету, которые появились в учебном плане, разбили и обустроили небольшой оазис из быстрорастущих трав и растений. Говоря о травнице, хваля её профессионализм, знания и навыки, дед как-то неуловимо менялся. Глаза туманились, выражение лица становилось мечтательным и мягким. В один из таких моментов мы с Инком незаметно переглянулись и понимающе кивнули друг другу. Любовь? Ах, если бы так и было! Дед достоин счастья, и взаимные чувства украсили бы его трудную жизнь. В свою очередь я рассказала о визите царевича Василия Прекрасного и о том, что узнала о царстве Кощеевом.

— Агапи, ты ценный агент! — похвалил куратор. — Мы о Кощее мало сведений имеем — по крупице собирали. Ты же сразу всю биографию вызнала. Жду подробного отчёта.

— Болтун — находка для шпиона, плюс подкуп пирожками — всё просто. Лучше скажи мне, где карту Дремлесья взять? Живу и не знаю, в казну какого царства-государства налог платить, чтобы спать спокойно.

— Кто налоги с тебя в лесу брать будет? — спросил дед, но, увидев, что я не шучу, уточнил: — Серьёзно, что ли, платить будешь?

— Платить — не платить, но на учёт встать полагается, — законопослушно отрапортовала я бывшему императору. — Но самое главное, хочу знать, как далеко от Кощеева царства живу. Вдруг злодей надумает мою силу выпить. Вы, конечно, потом его с лица земли сотрёте, но мне это уже не поможет.

— Что же ты у гостя своего не узнала, на чьей территории обитаешь? — доев свой кусок торта и сыто отвалившись от стола, поинтересовался Инк.

— Потому, что не семи пядей во лбу и крепка задним умом, — ответила по-русски, пользуясь народной мудростью, не зная, как перевести на межгалактический.

Все наелись, и я принялась убирать со стола. Инк разрезал остатки торта на небольшие куски, каждый упаковал в стазис и всё вынес в кладовку. Удивившись про себя рачительности иномирского принца, вслух поблагодарила его за помощь.

— Только гостей не угощай — не нарушай инструкцию, — напомнил мне мой начальник и куратор.

Деду не нравилась моя шпионская деятельность. Он даже слушать не хотел о делах наших, поэтому резко прервал разговор, предложив свою тему. Более приятную.

— Девочка моя, я для тебя подарки приготовил, — сердито взглянув на стража, добавил: — Инк, кажется, тоже что-то принёс.

Из-под лавки извлекли два больших баула. Один дракон подвинул уполномоченному, второй открыл сам и стал его разгружать. Большая банка кофе?! Всё, мне больше ничего не надо. Нет, ну, шоколад я тоже хочу! Не верю глазам своим — сыр! Теперь и в Дремлесье жить можно. Книги?! Ура!!! Новый травник — ух ты, у меня такого нет! Филипп, тут и для тебя книги, как я просила. Хотела было броситься деду на шею, но, представив, как это будет выглядеть, только прижалась к его плечу щекой.

— Деда, спасибо тебе!

— Теперь мой подарок, — привлекая к себе внимание, торжественно объявил страж.

Пришла моя очередь плюхнуться на лавку с отвисшей челюстью. Инк выложил несколько папок различной акварельной бумаги, краски лучших земных производителей, разнообразные кисти и легкий разборный мольберт.

— Очень надеюсь, что это украсит твой досуг и не даст заскучать в весеннюю распутицу.

— Откуда ты узнал, что я пишу акварелью? — с трудом сглотнув комок в горле, просипела я.

— Да обмолвилась ты как-то. Не то в походе, не то на башне у вампиров. Подумал, что такой подарок тебе пригодится. Только прячь его подальше, чтобы гости не увидели. Неуместно это здесь.

Растроганная, в слезах и соплях Баба-Яга — зрелище малоэстетичное, поэтому ушла рыдать в туалетную комнату за печью.

Умывшись и успокоившись, вернулась в горницу. Дед с котом рассматривали заказанную мной книгу и о чём-то тихо переговаривались. Похоже, мой дед любит котов и, судя по Бродяге и Филиппу, они его тоже. Страж, сидевший в углу, пристально рассматривал совушку, которая дремала на краю корзины, стоявшей на лежанке. Повязку я сняла, но летать птица не хотела. То ли крыло еще побаливало, то ли береглась.

— Можешь сказать, что за птичка у меня поселилась? — обратилась к другу. — Оборотница или заколдовал кто? Что думаешь?

— Думаю, что сама обернулась, но после ранения не может вернуться в человеческую ипостась.

— Помочь можешь?

— Могу, — архимаг слегка замялся. — В неё силу вдохнуть надо.

— Поцеловать, что ли? Ну так целуй! Совушка, ты не против?

Проснувшаяся птица внимательно слушала разговор и после вопроса смущённо потупилась. Если бы не перья, я бы могла утверждать, что даже покраснела. Страж посматривал то на меня, то на деда, то на сову, но с места не сдвинулся.

— Инк, мы никому не скажем, что ты с ней целовался. Ну хочешь, мы глаза закроем? — самым серьезным тоном и самым гадким скрипом спросила я, пытаясь удержать хохот.

— Надо, сынок, помочь, если можешь, — поддержал меня дед, старательно кивая головой, но я видела, как подрагивала книга в его руках. Тоже небось смеётся про себя.

— Хочешь, я её подержу? Нежно… — предложил Филипп.

Это было последней каплей. Инк вскочил, протиснулся в узком проходе между столом и лавкой, решительно подошел к печи, наклонился к сове. Как он вдыхал в неё силу, мы не видели. Архимаг повернулся к нам спиной и закрыл весь обзор. Когда он отступил от печи, мы ахнули. На лежанке, свесив безупречные ножки, сидела белокурая молодая женщина с огромными серыми глазами, с прямым профилем, как на античных барельефах. Зрелые округлые формы тела едва прикрывали густые локоны, но бывшая сова даже не изобразила стыдливость. Она наслаждалась произведённым эффектом. Три пары глаз не мигая рассматривали красавицу. Даже кот, кастрированный больше пяти лет назад, облизнулся. Ох, мужики!

— Мои дорогие, познакомьтесь. Если я не ошибаюсь, то нас почтила визитом греческая богиня Афина Паллада.

— Дева, старухою ставшая, здравствуй! Жизнь мне спасла ты, — нараспев, глубоким грудным голосом поприветствовала меня воительница. — Помнить об этом я буду всегда. Знай же. Всегда!

После таких слов вопрос о том, как мы понимаем друг друга, отошёл на второй план. Вот не люблю помпезность, но кто их, богов олимпийских, поймёт. Может, им иначе нельзя? Спасая деда и друга от косоглазия — вежливо отвернулись, но взгляд отвести не могут, — кряхтя подняла крышку сундука с моим скарбом, вытащила плащ, в котором путешествовала, и подала богине:

— Накинь, а то простудишься. Не май месяц в Элладе, а март в Дремлесье.

Приняв плащ, Афина одним изящным движением задрапировала ткань вокруг прекрасного тела, уложив продуманными складками, как хитон, подвязала шнурком от капюшона под пышной грудью. Мужчины не отмирали. Забыты были в одно мгновение преподавательница травоведения и совместные приключения. Я ревновала и злилась, но уговаривала себя, что такова мужская суть и сделать ничего с этим нельзя.

— Присаживайся, мудрейшая. Будешь отвар?

— Буду отвар и прекрасный тот торт, что остался. Кусок.

Идя заваривать свежий чай, толкнула Инка:

— Угощай богиню.

Все отмерли. Дед поклонился, представился, придержал под локоток, помогая сесть на лавку. Страж пулей метнулся в сени за тортом. Кот и тот потянулся как-то помочь. Я злилась и ревновала, называя про себя всех трёх кобелями.

Вновь расселись вокруг стола. Дед подливал чай, Инк пододвигал тарелку с лакомством, кот тёрся головой о локоть. Я ревновала и злилась, но, соблюдая правила гостеприимства, спросила:

— Афина, как ты попала в Дремлесье? Это не твоё время, не твой народ.

— Себе задавала вопрос, смущаясь незнаньем ответа…

Дочь я любимая Зевса, владетеля грома и молний,

Грекам весёлым давала ремёсла и флейты,

Им помогала я в битвах и дальних походах,

Конь, что вкатили троянцы в свой город, мной

Был придуман, на горе упрямцам спесивым. Было

Так долго, но вера угасла в эллинах. Боги Олимпа,

Покинули земли оливы, мною подаренной грекам

Давно уж. Я же осталась. Тяжко бросать, что нажИто трудом

И годами. Впала в сон вековой, сроднившись со скульптурой.

Мойры беспутные, вырвав из сладких объятий Морфея,

В перья совы облачили.

Внимательно слушала рассказ Афины, продираясь сквозь дебри гекзаметра, или как это там называется, пытаясь не утерять смысл. Но, взглянув на деда и стража, увидела, что они спят с открытыми глазами. Гипноз?

— Прости, уважаемая, что перебила, но ты можешь нормально говорить или только языком великого Гомера владеешь?

Мой хриплый и скрипучий голос разрушил очарование повествования, как камень, брошенный хулиганом, рушит стекло. Задремавшие было мужчины очнулись, затрясли одурманенными головами.

— Могу, — кивнула белокурой головкой богиня. — Неведомый вихрь, меня подхвативший… ой, опять!.. занес меня в эти края. Пришедши в себя, восседая на ветви совою, пыталась понять, куда я попала нечаянно. Царевич, коварно подкравшись, из пращи подбил мне крыло, прикрывавшее сердце. Так я попала к тебе, а зачем, я не знаю.

Недоуменно повела плечиками, и парни опять зависли.

— Ты могла бы поумерить пыл своего обаяния? Помнится, по мифам ты девственница. Так и веди себя подобающе, а не как Афродита! — сердито зашипела я на гостью.

— Не сравнивай нас, смертная! — обиделась Афина.

— Девочки, не ссорьтесь! — принялся мирить нас дед.

— Туристка, она же гостья! — попенял мне Инк.

— Вот и пусть ведёт себя как гостья, — буркнула я, собрала со стола грязную посуду, ушла в кухонный закуток и задёрнула за собой занавеску.

«Хороший день рождения получился. Весёлый», — хлюпнула носом, но решила на этом остановиться. Не хватало еще рыдать из-за заблудившейся богини, которую помнят только те, кто мифы читает.