Ах, Мишель, Мишель!..

Глава 10, в которой я улыбнулась

— Эдит, не ревнуй, — улыбнулась я. — Ты была и остаешься моей единственной подругой. И моей бывшей однокурсницей.

— И что теперь, прикажешь мне врать Мадлен? — В голосе моей единственной подруги и однокурсницы все еще звенела обида.

— Ничего врать не надо, Эдит! — ласково сказала я и добавила: — Зачем нагромождать горы лжи? Просто мы с тобой не виделись сто лет, и вот такое удивительное совпадение: моя однокурсница дала рекомендацию бывшей няне своего малыша, а няня нанимается в мой дом. Я ведь имею право позвонить тому, кто дал Мадлен рекомендательное письмо? Вот, я звоню, и вдруг выясняется кто ты и что ты. А в телефонной компании ты не работаешь, лишь подрабатываешь при случае. Але, ты меня слушаешь?

— Слушаю, — раздалось после некоторой паузы.

— И потом, вовсе не обязательно, что вы пересечетесь в моем доме. На первых порах Мадлен будет являться только на ночь и уходить домой в районе девяти-десяти.

— А Мишель?

— Кстати, о Мишеле. Я хочу посоветоваться с тобой.

— Ты? Посоветоваться? — раздраженно бросила она.

— Да, мы с ним никак не можем придумать, что подарить тебе на день рождения?

— Спасибо! — кашлянув, поблагодарила она. — Что угодно. Но я должна сказать, что Макс очень не хочет праздновать мой день рождения у тебя дома. Он предлагает посидеть в ресторанчике поблизости. Такой вот средний вариант.

— Отлично! Идет, — обрадовалась я. Замечательно! Мне не придется изворачиваться, чтобы вновь не разозлить Эдит категоричным нежеланием Мишеля видеть ее в нашем доме.

Мы поболтали еще несколько минут, причем — вполне мирно. Трубку я повесила с легким сердцем. В общем-то, все шло нормально. Эдит успокоилась, и я отныне могла тоже спать спокойно, поскольку заполучила Мадлен в качестве ночной няни — и это была большая удача во всех отношениях.

Но одна проблема все же беспокоила: что мне надеть на торжество? Понятно, что для ресторанчика напротив не требуются декольте и бриллианты, но все равно, не идти же в тех бесформенно-спортивных одеяниях, которые я носила в клинике, или в том немыслимом костюме, который приобрел для выписки Мишель, проконсультировавшись с матушкой Анжели. И уж тем более не в этом полуафриканском халате.

Я задумчиво разгладила на коленях цветастую ткань. Честно говоря, мне и дома пока не в чем принимать гостей, разве что в шубе поверх халата. Но ведь я уговорила Мишеля на ночную няню в обмен на отказ от нового гардероба. Да, тут я допустила промашку. Конечно, он купит мне все, что нужно, но не стоит заикаться об этом сейчас. Я же не совсем идиотка и понимаю — он будет искать любой предлог, чтобы удалить Мадлен из нашего дома.

Естественно, Мишель не подал виду, что знаком с ней, но у нее-то глазки вспыхнули! А как беспомощно она застеснялась — мне даже стало жаль Мадлен. Смешно… Правда, почему я не испытываю к ней ненависти? Ведь знаю же, что она любовница моего мужа! Кошмар! Я не испытываю ненависти к его любовнице! Зато Эдит испытывает, да еще какую! Я помню, как она прошипела вчера: «Я бы ее убила!».

А что, если Эдит врет? — внезапно мелькнула мысль. Вдруг она недоговаривает больше, чем я предполагаю? Да нет, все так: я словно на экране увидела перед собой Мадлен в тот момент, когда «знакомила» ее с Мишелем. Растерянное лицо и сияющие радостью неожиданной встречи глазки… Кругленькие такие, маленькие глазки без косметики. Ну почему? Почему я не испытываю к ней ревности? Ненависти?

— Мадам Сарди! — постучав, в спальню заглянула Мари. — Там пришла мадемуазель, эта, как ее, Сэз, новенькая няня… Мадлен. Можно, я тогда уйду сегодня пораньше, а, мадам Сарди?

— Хорошо, Мари. До завтра.

Она ушла. В доме было удивительно тихо. Надо бы поприветствовать Мадлен и заглянуть к сыну, но вставать с постели совсем не хочется. Я блаженно вытянула ноги и расправила на подушке плечи. Глаза закрылись сами собой…

Судя по темноте за окном, я проспала целую вечность. Однако стрелки часов равнодушно демонстрировали, что пребывала я во сне не более сорока минут. Так или иначе, я чувствовала себя на удивление отдохнувшей.

Я бодро влезла в тапочки и на ходу взглянула на себя в зеркало. Фу-у… Лучше бы я этого не делала! Мне стало страшно: казалось бы, чувствую себя отдохнувшей, а на самом деле! Обрюзгшая тетка с серой кожей, всклокоченными волосами и в диком одеянии. И совсем рядом — под одной крышей! — эта чистенькая, восторженная Мадлен с быстрыми глазками. Боже мой! Уж не перехитрила ли я сама себя?

Я старательно — насколько позволял шов и бинты — обтерла свое тело влажным полотенцем. О душе пока нет и речи! Умылась, кончиками пальцев вбила крем в круги под глазами, сожалея, что не могу пользоваться духами, пока кормлю. Расчесала волосы. Накрасить ресницы и губы? Нет, это будет слишком беспомощно и глупо… Но вот небольшие серьги все же достаточно уместны. И однотонный шелковый палантин на плечи. Он закроет хотя бы часть моих телес и этих африканских рисунков на халате.

Девчушки мирно спали, а мой сын и ночная няня сидели возле пеленального столика и увлеченно шептались. При этом Мадлен что-то чертила на бумаге.

— Привет, — тихо сказала я. — Как дела?

Мадлен обернулась и с улыбкой покивала. Улыбка была совсем как у стеснительной девочки-подростка.

— Мам! — Селестен поднял на меня радостные глаза. — Мадлен учит меня нотам! Представляешь, она виолончелистка! А я, — сын ударил себя в грудь, — я впервые все понимаю! Купишь мне гитару? Вы давно с папой обещали.

— Мадемуазель Сэз разрешила тебе называть себя по имени?

— Мадам Сарди, вы тоже зовите меня Мадлен. Или просто Мадо. Мне так привычнее.

Я судорожно сглотнула.

— Мы, музыканты, все по именам, — с той же детской улыбкой добавила она. — А у вашего сына — определенные способности.

— Ма, — хмыкнул Селестен. — Мадо считает, что у девчонок тоже. Знаешь, мам, пока ты спала, Диди захныкала, и Жюльет вслед за ней. А Мадо тихонечко начала напевать. Жюльет с открытым ротиком так и застыла. И Диди — все тише, тише. Просто удивительно, мам! Такие маленькие, а слушают.

— Наш папа тоже им пел, но…

— Ваш муж поет? — заинтересовалась Мадлен.

— Ну ты и сравнила, мам, — встрял сын. — У меня у самого волосы дыбом от его вокала.

Я старательно изобразила безмятежную улыбку.

— Да, мадемуазель Сэз…

— Мадо, — поправила она. — Просто Мадо.

— …поет. Колыбельную. Но ни слуха, ни голоса!

— Так не бывает, — серьезно произнесла она. — Голос есть у всех. Это слух и способность интонировать встречаются реже.

— Интонировать? — переспросил мой сын.

— Воспроизводить мелодию, — объяснила Мадлен. — Например, пропеть то, что услышал. Но этому можно научить, если есть слух.

— А меня научите?

Прежде чем ответить, Мадо взглянула на меня, потом на него.

— Конечно, было бы желание.

— Прямо сейчас, Селестен? — спросила я, потому что мне показалось, что взглянула она на меня гордо. Неужели я переоценила свои силы?

— Ты что, мам? Если я сейчас запою, девчонки проснутся, я по части пения — весь в папу.

— Фамильная черта. К тому же оба не выносят классическую музыку, — иронично произнесла я, мельком взглянув на Мадлен.

— Правда? — откровенно расстроилась она и с надеждой спросила: — А вы? Вы любите музыку?

— Еще как! — опередил меня Селестен. — Наша мама — фанатка этого, как его? Который на воде, с дудками…

— Сынок, не дудки, а валторны, — поправила я. Мне вдруг стало неловко перед Мадлен. — Ты же много раз слушал со мной эту вещь. Неужели так и не запомнил имя автора?

— Похоже, речь идет о Генделе? — понимающе улыбнулась мне Мадлен. — «Музыка на воде»?

— Гендель, Гендель! — обрадовался Селестен. — Только я все время путаю его с Мендельсоном!

— Замечательно, — констатировала Мадлен и, чтобы не рассмеяться в голос, прикрыла ладонью рот. Ладонь была большая, с крупными сильными пальцами, пожалуй, даже непропорционально большая для такой хлипкой женщины. И изуродованный мизинец на левой руке…

— Конечно, замечательно, — согласилась я. — Но это еще что! Наш папа умудряется перепутать Орфея с Морфеем. Имена похожи, не правда ли, мадемуазель Сэз?

— Просто Мадлен, — поправила она. — А лучше — Мадо.

— Правда, мам, — сказал Селестен. — Не выпендривайся. Человек же тебя просит.

— Мне неудобно.

Наверное, забывшись, мы стали разговаривать слишком громко. Девчонки проснулись. Первой, естественно, заявила о себе Эдит. Через мгновение подхватили остальные. Селестен укоризненно посмотрел на меня.

— Все равно пора кормить, — сказала я.

— Да, — подтвердила Мадо, — крошка Диди очень пунктуальная. — И тихо начала напевать что-то под нос. Причем запела она вовсе не высоким голосом, как можно было предположить исходя из ее щуплой конституции, а, напротив, теплым, бархатистым контральто.

— Пунктуальная, как наш папа. — Я достала Диди из кроватки. — Тише, моя маленькая. Сейчас, сейчас дам тебе молочка.

И вдруг растерялась. Вчера ночью я без всякого стеснения кормила грудью при сыне, а сейчас, в присутствии поющей Мадлен, не могла решиться на это.

Тем временем ни на мгновение не прекращая петь, Мадо уже успела деловито вставить бутылочки в нагревательные стаканы и своим контральто, словно по волшебству, утихомирить тройные вопли. Мои девчонки лишь чмокали губками и пускали пузыри.

— Может быть, начать кормежку с других? Это чудо: они голодные, но все молчат! Как вы думаете, Мадо?

— Бутылочки уже теплые. Как хотите, мадам Сарди, — быстро проговорила она и опять тихо запела в полной тишине.

— Просто Полин, — сказала я. — Как это у вас получается, Мадо?

Не прекращая петь, она пожала плечами и лишь улыбнулась своей детской улыбкой, мол, что тут особенного?

— Наша Мадо — волшебница, мам, — гордо сказал Селестен, как если бы это именно он научил ее волшебству, и пристально посмотрел на мои пальцы, которые до сих пор не решились расстегнуть пуговицы на груди. — Я пойду, мам, почитаю. Зови, если что.

И ушел под тихое пение Мадлен, осторожно закрыв за собой дверь.

Я начала кормить крошку Диди, прислушиваясь к пению. Что-то очень знакомое и вовсе не похожее на обычную колыбельную. Что-то из классики… Ну конечно!

— «Ночная серенада»! Моцарт!

Мадо радостно кивнула. На ее коленях в ожидании кормежки смирно и как-то осознанно лежали Мадлен и Жюльет.

— Невероятно! Вы помните наизусть всю пьесу!

— Ах, пустяки, Полин! Дело техники. — И опять «Ночная серенада» в оригинальном исполнении.

— У вас замечательный голос! Вы могли бы петь в опере!

— Потом, Полин. — Она виновато улыбнулась, словно я не понимала чего-то главного, а она понимала, но не могла объяснить мне, потому что до меня не дойдет все равно. — Поговорим потом. Кормите. — Пение возобновилось.

— Диди, достаточно.

Я протянула руку за бутылочкой и ловко подменила ею свой сосок. Малышка даже не вякнула. Или она уже стала на день старше?

— Зря мы отпустили Селестена. Он бы докормил Диди из соски.

— Нет, не зря. Он стесняется. — Мадо показала глазами на мою грудь. — Это очень мило для его возраста. Я докормлю. Кого вам подать следующей?

— Наверное, вашу тезку… Только как мы справимся с таким тройным маневром? — Я с сомнением посмотрела на дочь, одной рукой при этом придерживая ее, другой — бутылочку. А на коленях Мадо расположились сразу две малышки.

— Ах, Полин! Это так удивительно — вашу девочку зовут как меня! Знаете, я еще раздумывала: браться ли за работу с тройней, но потом, когда узнала, что одна из них — моя тезка!.. А теперь вот еще и выясняется, что вы тоже любите настоящую музыку!

Рассуждая подобным образом, Мадо без всяких сомнений, словно порядок перемещения был отработан ею давно, переложила крошек со своих коленей в кроватки. Затем забрала у меня Диди с соской и тут же, как если бы у Мадо было несколько рук, передала мне Жюльет.

— Лучше покормите ее, моя тезка еще пару минут потерпит.

— Знаете, Мадо, она действительно самая спокойная. — Жюльет сначала носиком ткнулась в мой сосок, но он тут же оказался там, где полагается, и она блаженно зачмокала. — Мы назвали ее в честь покойной матери моего мужа.

— А Жюльет?

— Мне всегда хотелось, чтобы именно так звали мою дочку. А Эдит — в честь моей подруги.

— Правда? У меня тоже есть подруга Эдит. Знаете, Полин, мне очень неловко, но я должна вам признаться. — Мадлен выглядела очень смущенно. Даже крошка Диди на ее коленях, как мне показалось, засмущалась тоже. — Это именно она написала мне рекомендательное письмо, хотя я не воспитывала ее детей. Без рекомендации меня никто не брал на работу.

— Но она подписана некой мадам Сесиль Фружерак.

— Эдит подписалась вымышленным именем. А вы, выходит, не позвонили по телефону, указанному в письме?

— Нет. Я как-то не придала этому значения. Рекомендация как рекомендация. И потом, я же сразу увидела, как вы отнеслись к малышкам и что вы опытная няня.

— Спасибо, Полин. Тогда я вас очень прошу, не звоните моей подруге, раз все уладилось и так.

— Хорошо. Но как ее зовут на самом деле? — Лучшей возможности расставить все по своим местам и пожелать трудно!

Мадо проницательно посмотрела на меня своими маленькими глазками. Мне стало не по себе, и я добавила:

— Извините, Мадо. Можете не говорить, если мое любопытство неуместно.

— Полин, а вдруг она наша общая подруга? — Неуместен был ее неожиданный восторг, а вовсе не мое любопытство! — Ее зовут Эдит Жерарди, девичья фамилия…

— Гранье, — сказала я и тут же выложила все именно под тем соусом, как и обещала Эдит, добавив лишь, что мне непонятно, почему наша общая подруга до сих пор не познакомила нас. И знаете, как отреагировала Мадо?

Она запела «Лунную сонату», потому что навзрыд расплакалась ее крошечная тезка. После ряда перемещений под мелодию Бетховена, в результате которых маленькая Мадлен оказалась у моей груди, а тезка общей подруги, между прочим, проигнорировав плач своей сестры, — в кроватке, и Жюльет с бутылочкой на коленях у Мадо, которая все пела, я нашла нужным сказать хоть что-то:

— Удивительно, никогда бы не подумала, что можно петь «Лунную сонату».

— Можно, Полин, можно. Петь можно все. Знаете, не говорите пока ничего Эдит. Дело в том, что…

— Думаете, она по какой-то причине стесняется вас? — стремительно подсказала я, вдруг отчетливо испугавшись, что в следующую секунду могу лишиться не только молока, но и такой хорошей няньки.

— Да, да! Вы правы, Полин! — искренне обрадовалась повороту темы Мадо. — Не хочет говорить о нашей дружбе, ну и не надо! Только странно, почему она скрыла от меня, что трудится в Лувре? Я ведь все время подсмеивалась над тривиальностью ее работы в телефонной компании. А она, оказывается, служит, как и я, искусству! Вернее, я служила… — Мадо с горечью посмотрела на свой искореженный мизинец.

— Не переживайте. Что случилось, то случилось. Вы же все равно, так сказать, продолжаете нести искусство в массы. Будьте добры, подайте мне бутылочку. Вашей тезке опять меньше всех досталось экологического продукта. В следующий раз надо будет постараться покормить ее первой.

— Да, да, конечно, — рассеянно ответила Мадо, протягивая мне теплую бутылочку со смесью.

— О чем тут шепчутся мои чада и домочадцы? Да, ведь у нас новая няня! — В дверь детской заглянул Мишель. — Добрый вечер!

Незанятый соской ротик Эдит тут же завякал. Муж проворно шагнул к кроватке и взял Диди на руки.

— Иди к папочке, малышка! Соскучилась? Полин, это кто?

— Тише, Мишель. Ты такой бурный! — прошептала я. — Это Эдит. Ты хоть руки-то помыл с улицы? И в костюме!

— Диди! Моя маленькая сладкая капризуля! Помыл, помыл. Не описает она мой костюм? Она же, надеюсь, в памперсах?

— Мишель, в этом костюме ты ходил по судам и конторам. И можешь распространять всякую заразу. Они же совсем крошки!

— Моя маленькая! Моя самая, самая, самая… — засюсюкал муж, не обращая ни малейшего внимания ни на мои предостережения, ни на вопли девочки. Нет, вопли все-таки подействовали на него. — Тише, тише, не волнуйся, малышка! Папочка споет тебе песенку: «Рыцарь спит, конь тоже спит, сокол в колпачке сопит…».

Это было чудовищно! Особенно после профессионального пения ночной няни. В поисках поддержки я посмотрела на Мадлен. К моему изумлению, она таяла от умиления, созерцая папеньку и дитя. Да, миль пардон, господа, за невольную рифму: значит, я сильно нервничаю, если начинаю рифмовать.

— Как трогательно, мсье Сарди! Какая милая колыбельная! — восторженно пролепетала Мадо. — Очаровательно!

— Помолчите, милейшая! — неожиданно грубо оборвал ее Мишель. — Не мешайте мне общаться с дочкой: «Рыцарь спит, конь тоже спит, сокол в колпачке…»

Мадлен побледнела, Эдит на руках Мишеля притихла. Наверняка не от колыбельной, а от ужаса.

— Дорогой, что-то случилось? — спросила я. — Неприятности на работе?

— Нет. Все хорошо.

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем.

Эдит заплакала снова.

— Тихо, тихо, малышка! — Мишель начал укачивать девочку. — Полин, поговорим за ужином. «Рыцарь спит, конь тоже спит…» Да уйми ты ее!

Он сунул вопящую Эдит мне на колени, чуть не уронив с них маленькую Мадлен, я едва успела подхватить обоих, и выскочил из детской. Заплакали все.

А большая Мадлен запела. Это был Бетховен, «К Элизе». Помните, музыка такая, как будто падают капли?

— Извините моего мужа, Мадо. Редко, но на него тоже иногда находит, как на всех мужчин. Голодный, наверное, и ночью мы почти не спали.

В ответ только виноватая улыбка, кивок и тихое-тихое пение.

— Ах, Полин, наверное, это глупо, — заговорила Мадо только тогда, когда все малютки опустили реснички, ровно задышали и были перемешены в свои постельки. — Но я уже успела привязаться к вашим девочкам.

— Не продолжайте, Мадо. Я прекрасно понимаю ваше настроение и догадываюсь, что вы скажете. Так вот, я не хочу отпускать вас, а выходка моего мужа совершенно не относится к вам. Просто плохое настроение. Вы меня поняли?

Она смотрела на меня, а в маленьких глазках стояли слезы. Мне оставалось лишь как-то успокоить ее.

— Я сейчас покормлю Мишеля, потом подменю вас. Вы спуститесь и поужинаете с Селестеном. Он будет рад вашей компании.

— Ах, Полин! Вы такая заботливая! Но если можно, вы не обижайтесь, я бы лучше не выходила из детской. Я прихватила из дома бутерброды, чтобы перекусить.

— Еще чего! Бутерброды! Не придумывайте. Селестен все принесет вам сюда на подносе. А потом прилягте в соседней комнате. Не стесняйтесь. На кровати чистое белье, и вообще, эта комната специально приготовлена для вас.

— Для меня лично? Зачем!

— Не лично ДЛЯ вас, конечно, а для той няни, которую я предполагала найти. Так что не стесняйтесь, — повторила я.

— Все равно, спасибо, Полин! Вы — удивительная! Ах, какая вы удивительная. Мне так повезло…

— Мне тоже, — сказала я.