Аист Лелька

Гришка и Мишка

Сторож Грицко был завзятый куровод. И, правда, куры у него были красивые и породистые, он их холил и никому не позволял обижать. В особенности красива была одна большая рыжая курица по прозвищу «Мохнатка». О ней Грицко заботился больше всего. Бывало, выйдет на крылечко, посыплет пшена и кричит: «Мохнатка, Мохнатка!»

И Мохнатка бежит: знала свое имя.

Однажды, в начале мая, Василий Иванович заметил, что Грицко чем-то огорчен.

— Что ты приуныл, Грицко?

— Курицу одну хорек ночью задушил, — отвечал тот.

— Да что ты! Какую же курицу? Уж не Мохнатку ли?

— Пеструшку.

— Откуда же это хорьки сюда забрались?

— Да ведь тут степь близко.

Школа стояла почти на самом краю города.

— Не иначе как у них тут гнездо. Не знаю только — где… Грицко был очень сердит.

И что же. На другое утро нашли еще двух задушенных кур. А гнезда хорька нигде не видать.

Грицко просто сам стал не свой. Уж и ругал же он хорьков! Решил всю ночь сторожить, да как-то невзначай заснул. Вдруг сквозь сон слышит — возня поднялась в курятнике. Куры закудахтали, захлопали крыльями — переполох. Бросился Грицко в курятник, спросонья провозился долго с фонарем, наконец зажег свечку. Глядь — а Мохнатка лежит мертвая. Ну, уж тут Грицко просто окончательно расстроился. Сказал, что до тех пор не успокоится, пока не найдет хорькова гнезда. А разве его так просто найдешь!

Утром пошла Дарья за дровами к сараю. Сбросила поленьев с десяток, да вдруг как вскрикнет:

— Ух!

Прямо у нее из-под рук какие-то две зверушки остромордые, бурого цвета — шасть! И были таковы. А Дарья кричит:

— Хорьки! Хорьки! Ух, дурные!

На крик прибежал Грицко.

Оказалось — хорьки-то в дровах поселились.

— Смотри-ка, — сказала Дарья, — да это, никак, детеныши. И она подняла двух маленьких хоречков, словно мышат. — В ведро их — и вся недолга, — сердито сказал Грицко. Но тут мимо проходил Василий Иванович.

— Ну, зачем их убивать, маленьких-то, — сказал он. — Мы их воспитаем. А я как раз хотел сегодня ребятам про хорьков рассказывать, какие они бывают. Вот и случай подходящий.

— А они, подлые, зачем моих кур подушили?

— Так ведь это не они, а большие. И потом, Грицко, глупо сердиться, если одно животное нападает на другое. Это их инстинкт. Не надо забывать, что хорьки очень полезны: они уничтожают сусликов и полевых мышей, которые так вредят посевам. Хорек — животное нужное.

— А ну вас! У вас все нужное.

— Да право — так. Давай-ка мне их сюда.

— А кто же их кормить-то будет? — спросила Дарья.

— Кормилица, — отвечал, улыбаясь, Василий Иванович. — Не верите? а вот увидите.

Дети собрались в школе, и, конечно, сразу распространился слух о том, что Василий Иванович собирается воспитывать хорьков.

Когда он пришел на урок, его прямо засыпали вопросами: какие хорьки, да что они будут есть, да как их нашли?

— Вот я вам сейчас нарисую на доске взрослого хорька, — сказал Василий Иванович. — Голова у него спереди сужена, рыльце заострено, уши короткие, а тело вытянутое. Ноги у него очень короткие, но с длинными пальцами. Хвост мохнатый, длиною вдвое меньше туловища. Живет он обычно или в норах или в дуплах деревьев, а вот на этот раз поселился в сложенных дровах. На хорьков охотятся, потому что мех у них очень ценный, но в некоторых местах охоты на них даже запрещены, потому что хорьки отлично борются с сусликами и мышами, а вы ведь знаете, как эти грызуны портят рожь и пшеницу.

— А где маленькие хорьки? — закричали дети.

— Если вы не будете шуметь, я покажу вам, что они сейчас делают. Но только чур — тишина полная.

Дети, затаив дыхание, на цыпочках пошли вслед за учителем. Он привел их в пустую комнату, где был склад всяких школьных вещей. Там на рогоже лежала серая кошка Машка. Она лежала, вытянув лапки, и, зажмурившись, мурлыкала.

— Она кормит своих котят, — прошептал Ваня.

— Один действительно ее котенок, — отвечал учитель также шопотом, — а два другие — хорьки.

И он увел всех обратно в класс.

— У Машки родилось трое котят, — объяснил он, — выжил только один, я и подсунул ей хорьков. А известно, что кошки отлично их вскармливают. Машка будет их кормилицей.

Но Грицко прямо заявил, что он обязательно хорьков убьет.

— Они кур подушили, так и их надо задушить, — упрямо повторял он.

Петя и Катя Иваненко, дети хуторянина, сказали Василию Ивановичу:

— Дайте их нам, когда они немножко подрастут. Мы им построим клетку. Папа тоже говорит, что хорьки — животное нужное.

Через три недели хорьки подросли и стали очень хорошо сосать намоченную в молоке губку и даже есть молоко с ложки. Василий Иванович, чтобы не сердить старого Грицко, к тому же и школа все равно пустела на лето, — отправил их на хутор к Иваненко. Понесли их в деревянном ящике с дырочками.

Хорьки зажили на хуторе.

Хутор находился на берегу реки Ворсклы. Домик у Иваненко был белый, как снег, обсаженный вокруг желтыми подсолнухами и красными маками.

Хорьки подрастали, и когда Петя или Катя кричали им: «Киси, киси!» — они бежали на зов. Их прозвали Мишка и Гришка. Своих они узнавали, а на чужих шипели. Когда они стали довольно большими, вот какой однажды вышел случай.

Петя решил играть в солдат. Он сделал себе из бумаги шлем, взял в руки деревянный меч и стал маршировать. Катя сидела и держала на руках Мишку. Петя зачем-то подошел к ней, не снимая шлема.

Вдруг хорек зашипел, ощетинился и — цап Петю за палец, — не узнал его в шлеме. Вцепился и не отпускает.

Прибежала мать.

— Суй руку в кадку! — крикнула она Пете.

Он послушался.

В воде хорек выпустил палец. Чуть не захлебнулся.

С тех пор Петя и Катя стали хорьков опасаться. Те и в самом деле стали дичать. Зубы у них отросли острые, и они стали очень часто кусаться.

— Ну, — сказал отец, — больше их так держать нельзя. Или надо их отпустить или устроить для них домик. А лучше всего — отпустить. Уж очень они дурно пахнут.

Но Петя и Катя не хотели расставаться со зверьками. Петя сам построил им конурку и выход из нее затянул проволочной сеткой. Конурку набили соломой, сеном. Сквозь сетку давали им кусочки мяса, и они с жадностью его хватали, так что дети удивлялись, как это хорек может столько съесть.

Так прожили хорьки лето и к осени стали совсем уж взрослыми.

Однажды в начале сентября Петя заметил, что Мишка и Гришка громоздят солому и сено к одной стене своей конурки.

— Что это они делают? — удивлялся Петя.

А тут как раз в гости к Иваненко пришел Василий Иванович. Он только что вернулся после каникул.

— Эге, — сказал он, — должно быть, холод скоро наступит.

— А что?

Василий Иванович указал на работу хорьков.

— Там север, — сказал он, махнув рукою вправо, — и заметьте, они к северной стене солому кладут.

— Да ведь сейчас тепло.

— Погоди. Они погоду чуют заранее. Живой барометр!

Петя что-то не очень поверил; уж очень ясный и теплый был день. На другое утро встает, а небо все в тучах, моросит мелкий колючий дождик, а ветер так и рвет с деревьев желтые листья. И подул ветер как раз с той стороны, куда вчера указывал учитель. Северный ветер.

Ай да хорьки!

— А ведь хорькам зимой будет холодно, — говорила Катя, — у них шерсти мало.

— А они себе шубы купят! — засмеялся отец.

Катя думала, что он только шутит, а на деле-то вышло — правда. Конечно, шуб хорьки себе не купили, но зато обросли мягкою густою шерстью, так что стали совсем пушистые. В холодные дни они теперь забирались в солому. Погоду они отлично предсказывали. К какой стороне начнут громоздить солому, с той, значит, и подует ветер.

Зима выдалась очень снежная.

Весною Катя опять стала беспокоиться за хорьков.

— Бедные, им летом будет жарко.

— Не бойся, они шубы до зимы спрячут, — сказал Иваненко.

И в самом деле, в апреле стали хорьки линять, и скоро и следа не осталось от их мохнатой густой шерсти.

Когда весною стали чистить их конурку, то нашли целые запасы уже испортившегося мяса. Оказывается, они часть пищи откладывали впрок.

Однажды во время прогулки Василий Иванович привел ребят посмотреть на хорьков. Хорьки при виде стольких чужих людей очень сердились, шипели и щетинились.

— Пора бы их отпустить на волю, — сказал Василий Иванович, — вы их видели во все времена года. Видели, как они шубы себе справляют, как умеют предсказывать. Ну, что их томить? Отвезти в поле, да и выпустить, — там они пользу принесут.

Нужно сказать, что в это время начался сенокос. В южных губерниях он бывает раньше, чем у нас. В середине июня уже косят во-всю.

И вот, отправляясь в степь на покос, Иваненко поставил конурку в арбу. Петя с Катей тоже поехали.

День был жаркий, на небе ни облачка. В степи чудесно пахло скошенной травою. Белые и красные рубахи косарей там и сям сверкали на фоне зелени.

В арбу впряжены были два больших сивых вола. Они шли медленно, покачивая головами. Наконец приехали.

— Ну, вот, можно выпускать хорьков, — сказал Иваненко и начал точить косу.

Хоть и жалко было расставаться с Гришкой и Мишкой, а в самом деле, больше их держать было не к чему.

Поставив конурку на землю, Петя поднял сетку. Гришка и Мишка высунули мордочки и понюхали воздух, потом осторожно вылезли наружу. Видно было, что степной простор ошеломил их после привычной тесноты. Но тем не менее они очень храбро стали озираться по сторонам. Потом побежали, словно вперегонки, и опять вернулись к конурке.

Дети с интересом следили за ними. Вдруг Мишка ощетинился, и глаза у него сердито сверкнули.

В это время Катя вскрикнула, да так и замерла.

Петя не понял, в чем дело.

А Мишка уже катался по траве с какою-то серою веревкою в зубах, которую он грыз изо всех сил.

— Что такое?! — крикнул Иваненко и подбежал.

Мишка уже не катался. Он выпустил веревку и спокойно ее обнюхивал.

Петя вдруг понял, в чем дело, и вздрогнул. Это была не веревка, а большая, но уже мертвая гадюка.

— Видишь, — сказал отец, — говорил, что хорьки в поле нужнее. Они и змей не боятся: цап за горло — и готово.

Гадюка, повидимому, успела укусить Мишку, но он и внимания на это не обратил. Укусы гадюки хорьку не опасны.

Теперь Мишка и Гришка становились все решительнее и решительнее. Родная природа, должно быть, захватила их. Гришка долго с удовольствием обнюхивал какую-то норку. Возможно, что это была нора такого же, как он, хорька, и он радовался повидать знакомого, а может быть, почуял своего, врага — суслика.

Пете и Кате пришлось помогать отцу, и за работою они забыли про Мишку и Гришку.

Вечером, когда солнце склонилось к закату, отец наложил целый воз скошенной травы и сказал:

— Ну, где же наши приятели?

Хорьков нигде не было.

— Киси! Киси! — кричали дети.

Но острые мордочки Гришки и Мишки не появлялись из травы.

— Киси! Киси!

Никого.

— А может быть, они в конуре?! — воскликнул Петя.

Но конурка стояла пустая.

— Обрадовались свободе, — сказал Иваненко, — всякому зверю хорошо на воле. И вы должны за них радоваться.

— Мы радуемся, — сказали Петя и Катя, но что-то лица их не были особенно радостными.

По правде говоря, им было жалко, что больше они не увидят остромордых своих друзей. Но делать было нечего. Конурку поставили на верхушку воза и поехали на хутор.

Говорили, что в это лето появилось было много сусликов, но потом сразу пропали.

— А ведь это Гришка с Мишкой их прогнали! — сказал Петя.

— Ну, не одни они, а вообще хорьки, — возразил отец.

Но Петя был убежден, что особенно постарались в этом деле его друзья.

Когда осенью он сказал Василию Ивановичу, что хорьков летом отпустили на волю, тот ответил:

— И отлично сделали.