Акулы шоу-бизнеса

Глава 12

Когда Татьяна и Святогор остались в студии звукозаписи вдвоем — Алмаз и его спонсор Аркадий Варламович Гандрабура сбежали, а Бальган еще не приехал, — звукооператор засуетился, полез к себе в бумажник, вытащил оттуда какую-то золотистую визитку и сунул ее прямо под нос сидящей на диване в подавленном состоянии Татьяне. Она даже опешила от неожиданности, отпрянула, а Святогор молча продолжал тыкать ей визитку в руки. Пришлось взять и посмотреть, что на ней написано. А написано на золотистой визитке выпуклыми буквами с тиснением было следующее: «Агентство фотомоделей „Афродита“», а внизу черной пастой было размашисто приписано — Владимир Исаакович Кац и далее следовал номер его мобильного телефона.

— Ты мне в фотомодели предлагаешь, что ли, пойти? — усмехнулась Татьяна. — Да не возьмут меня, параметры не те…

Святогор замахал руками, подсел к Тане, тревожно огляделся и прошептал прямо в самое ее ухо, хотя в студии они были одни и подслушивать их было некому:

— Понимаешь, эту визитку я нашел у себя в квартире, на кровати, где я сплю…

— В кровати? — удивилась Татьяна. — Ну ни фига себе, ты морально упал! У тебя в кровати уже Владимир Исаакович Кац завелся, который мечет визитки, как икру. Зачем ты его к себе в кровать пустил?

— Да никого я к себе в кровать не пускал! — рассердился Святогор. — Что с тобой сегодня такое? Говоришь одни гадости, прямо разговаривать с тобой не хочу, а приходится! Я так полагаю, что, когда Анжелика выхватила из сумочки револьвер, у нее эта визитка случайно вылетела. Больше визитке этой взяться было неоткуда. С Владимиром Исааковичем Кацем я не знаком, и дома он у меня не был.

— А Гриша не мог подбросить тебе эту визитку? — спросила Татьяна. — Помнишь, он раньше тебя трансвеститом обзывал. Вот решил пошутить, мол, тебе, Егор, одна дорога на подиум.

— Нет, это точно не он, — помотал головой Святогор, — я с ним поговорил по этому поводу, и он сказал, что видел, мол, когда Анжелика пистолет выхватила, какой-то прямоугольничек выпал. Он думал, что это ему показалось, но когда я ему визитку показал, то он сказал, что вроде ее и видел. И вот, понимаешь, теперь мы по этой визитке можем Анжелику отыскать.

— Да, верно, — кивнула Татьяна, — надо этого Каца разыскать, показать ему фотографию твоей Анжелики и через него на нее выйти.

— А он не пошлет нас куда подальше? — с сомнением покачал головой Святогор. — Тут повод нужен, чтобы приступить к ее розыскам.

— А повод прост. Я скажу, что набираю себе для новой программы подтанцовку и что якобы Анжелика приходила к нам, проходила кастинг, но вот данные ее затерялись, осталась только фотография, которую ты мне дашь сейчас, и визитка, которую она случайно обронила.

— Какой кордебалет, что ты говоришь? — развел руками Святогор. — У тебя же музыка совсем другая. Это вон Алмазу нужен кордебалет, иначе и смотреть не на что будет, и слушать противно.

— А мы скажем, что новая моя программа будет более попсовой, с танцевальными ритмами, — ответила Татьяна, разглядывая визитку. — Все это детали, главное, что у нас ниточка опять появилась, за которую можно потянуть и вытащить за хвост твою невесту.

В это время в дверь студии позвонили длинным звонком, Святогор поднялся с дивана и пошел открывать. Татьяна, пока он ходил открывать, нашла на визитке адрес агентства «Афродита». Находилось это заведение в самом центре Москвы, на Таганке. Если удастся дозвониться до Владимира Исааковича Каца, то можно прямо сейчас к нему и съездить, не откладывая этого дела в долгий ящик. Татьяна достала из поясной сумочки свой мобильный телефон и только лишь хотела набрать номер, указанный на визитке, как вдруг в дверях появился смущенный Святогор с огромным букетом ярко-красных роз.

— Ну, вот, дождались, — усмехнулась Татьяна, — тебе уже розы поклонники дарят, а говорил еще, что эта визитка появилась у тебя случайно.

— Дура ты злобная, — сказал обиженный Святогор, — это тебе цветы передали, тут конверт какой-то наверху.

Татьяна вскочила с дивана, подбежала к Святогору, схватила конверт, разорвала его и вытащила оттуда красочную открытку, которая, когда она ее открыла, зазвучала веселой мелодией. Звукооператор стоял с цветами на пороге аппаратной и с любопытством заглядывал через Татьянино плечо внутрь открытки. Там вензелями было выполнено приглашение Татьяне посетить в день рождения олигарха Сметанина, празднование которого состоится на яхте, а потом плавно перекочует на его виллу. Татьяна бросила на диван открытку вместе с букетом и сказала Святогору:

— Выброси эти розы в помойку!

Звукооператор и не подумал этого делать, пошел в туалетную комнату, набрал воды в трехлитровую банку и поставил розы у себя на рабочем месте. Потом сел за пульт и включил фонограмму Алмаза, стал слушать и сводить звук. Татьяна сидела на диване, поджав под себя ноги. Она и сама понимала, что из нее сегодня лезут почему-то одни гадости. С Алмазом подралась, оскорбила его и его спонсора, Святогора злобно подкалывала каждую минуту, да и в душе злится на своего отца. Приехал ей помогать, так нужен сейчас рядом, и неизвестно где болтается. Ну зачем он поехал на Украину, что ему там надо?

Татьяна вспомнила о том, что она собиралась позвонить Владимиру Исааковичу Кацу, снова взяла свой мобильный и набрала его номер. Кац ответил почти сразу голосом мягким и вежливым, но в то же время отрешенным. Татьяна представилась, сказала, что набирает в свою новую шоу-программу девочек с фотомодельной внешностью и агентство «Афродита» ее заинтересовало своими кадрами. Владимир Исаакович обрадовался, хотя и не сразу поверил, что это сама известная певица ему звонит, но, поговорив, видимо, узнал ее по голосу и стал признаваться в любви и почтении. Татьяна спросила, не могла бы она сейчас подъехать в агентство, чтобы посмотреть портфолио девчонок. Кац ответил, что он готов принять ее в любую минуту. Татьяна встала с дивана и пошла к выходу. У самой двери обернулась на сутулую спину звукооператора и спросила:

— Святогор, а как тебя мама в детстве ласково звала? Не Святогор же, это как-то уж очень официально.

— Святик, — ответил тот, не поворачиваясь.

— Ты извини меня, Святик, ладно? — попросила Татьяна. — Что-то я сегодня и правда не в себе. Как будто весь мир против меня ополчился и я его просто ненавижу.

— Знаешь что, — повернулся к ней Святогор, — как ты относишься к миру, так и он будет относиться к тебе. Люби мир, и он тебя полюбит. А будешь ненавидеть, так и получишь то же самое от него.

— Ну ты-то извинил меня? — спросила Татьяна.

— Я-то что, я извинил, я не обидчивый, — ответил Святогор, — мне и не такое пришлось слышать от вас, артистов, за то время, что я в шоу-бизнесе верчусь. Вы же все с неба спустились, вы все амбициозны, в вас искра божья, а я что — так, ничто, сутулое чмо за пультом, об меня можно и ноги вытереть. Ты лучше перед Алмазом извинись.

— Да он сам же начал тебя душить, не разобравшись! — вскипела опять Татьяна. — И на меня кинулся. Пришлось дать ему сдачи. А то, что я ему сказала потом, тоже правда. Не буду я перед ним извиняться, ему поделом попало.

— Ну, как знаешь, — сказал Святогор, — дело твое. Ты когда Каца навестишь, позвони мне, расскажи, как все вышло.

— Я сюда вернусь, — ответила Татьяна и повернулась, чтобы уйти.

Напоследок она взглянула на стоящие возле пульта розы, подаренные ей олигархом. Цветы были действительно очень красивыми, и аромат от них шел просто волшебный — ни с какими духами не сравнится. Но в Африке тоже есть такой цветок, который своим запахом и цветом приманивает насекомых, а потом пожирает их.

Арсения Львовича били уже полчаса. Он был привязан скотчем к стулу в кабинете Вени, а один из кабанов, тот самый, который пил только безалкогольное пиво, с размаху лупил Львовича по щекам ладонями, а иногда и под дых кулаком. У Львовича был разбит нос, щеки покраснели, как революционный стяг, одежда была перепачкана и порвана — на спине отпечатались следы подошв. Видимо, прежде чем привязать его к стулу, об него изрядно вытерли ноги. Кабан замахнулся и кулаком влепил Львовичу в грудь, стул кувыркнулся, и Арсений вместе со стулом грохнулся на пол, больно ударившись затылком об пол.

— Хватит с него, — сказал Веня, — подними.

Кабан поднял Арсения Львовича, у которого голова безжизненно повисла на грудь, и отошел в сторону.

— Воды, — коротко приказал Веня.

Гоша Граммофон, который до этого сидел за столом в компании Ромы Валидола и того их компаньона, которого Краб назвал постаревшим Ди Каприо, услужливо вскочил, налил в стакан воды из стоящего в углу автомата с чистой водой и брызнул в лицо Львовичу. Тот вздрогнул, приподнял голову и мутными глазами посмотрел на своих мучителей.

— Ну, что, сука, расскажешь, как ты наши планы хохлам сдал? — поставил ему ботинок на промежность Веня. — Долю с этого дела получал или просто так, хотел нас наказать? Говори, падла, а то я сейчас сделаю омлет из твоего хозяйства!

— О-о-о-о, — тоненько запел Арсений Львович, — я тут ни при чем, я не знаю никаких хохлов, я никого не сдавал…

— Опять двадцать пять, — всплеснул руками Веня, — слушай, Львович, а железный Феликс Эдмундович Дзержинский случайно не твой дедушка? Я в школе читал, что ему расплавленный свинец в рот заливали, а он кричал: «Да здравствует революция!» Тебя что, прижечь надо паяльничком, чтобы ты перестал нам тут фуфло гнать? Откуда хохлы могли знать, что Петруччо — морпех? Скажи мне это, придурок, откуда, если не ты им об этом сообщил?

— А почему я? — взвизгнул Львович. — С ними Гоша Граммофон общался, он их язык знает, он, наверное, им и насвистел про Краба!

— Ах ты, мразь! — вскочил с места возмущенный Гоша. — Да меня избили эти бендеровцы во главе с Тарасом, порвали одежду!

— Вижу я, как тебя избили! — возразил ему Львович. — На роже ни синяка, ни царапины!

— Заткнулись оба! — скомандовал Веня, спорщики моментально замолчали, а он продолжил: — Так-то оно так, Львович, да только Гоше незачем перед хохлами прогибаться, у него все о'кей. А вот ты лишился своих складов и доли бизнеса, злой на нас всех, вот и решил нам отомстить, а сам с хохлами работать. Что, нет возражений? Видишь, как я тебя разделал, как босяк тушку кролика, потому что мне знакома наука такая — логика! Ну, что молчишь, куда ты смотришь?

Львович, отвлекшийся от речи злого Вени, таращился куда-то ему за спину, где была дверь офиса. Туда же глядели и все присутствующие в комнате. Веня обернулся и увидел Краба, да не одного, а с каким-то бородатым мужиком, который сильно походил бы на сказочного царя Берендея, если бы не синий фингал под глазом.

— Во всем ты прав, Веня, — сказал Краб, — логика-то она логикой, да вот факты говорят об обратном. Вот смотри — этот бородатый «лесовик», который со мной в Москву приехал, правда, против своей воли, и есть Тарас, тот самый, с которым ты в основном посредством факсов общался. Я так решил: чем нам к нему в гости ездить да получать по рогам, лучше его сюда притащить да поговорить с ним.

Тарас, который во все глаза смотрел на избитого и примотанного скотчем к стулу Львовича, очень заволновался, замычал, попятился, стал тыкать в избитого Арсения пальцами и показывать всем какие-то знаки, пытаясь что-то сказать, но выдавал только нечленораздельные звуки. Гоша Граммофон сразу оживился, выскочил на середину комнаты и закричал: мол, знаю, что он говорит, понимаю я, это он показывает на языке жестов, что Львович — его сообщник! Краб попросил слова, и Веня кивнул, приказав Гоше заткнуться.

— По этому поводу у меня есть один хороший анекдот, — сказал Краб. — Как-то поймали красноармейцы богатого бая и спрашивают — куда сокровища спрятал, говори, а то расстреляем. А бай по-русски ни бум-бум. Тогда красные позвали одного местного, который русский знал, и приказали, мол, переводи. Бай видит — деваться некуда, и говорит: клад спрятал под таким-то деревом в саду. А местный переводит: мол, расстреливайте, все равно не скажет. Так вот ты, Гоша, нам тут мозги не парь. Это ведь ты с Тарасом работал, тебе же по всем статьям с украинцами выгоднее было дело иметь — ни с кем делиться не приходилось, сам себе кум и король. Сначала шансон на Украине выпускал, а потом уже с опозданием на пару недель и в Москве.

Повисла тяжелая пауза. Обвинение было слишком серьезным и слишком неожиданным, чтобы воспринять его сразу. Гоша завертел головой, как попугай, и стал что-то говорить в свое оправдание, но, видимо, то, что сказал Краб, было истиной, поэтому его никто не слушал.

— А я смотрю — как хохлы раньше нас могут наши диски на рынок выкидывать? — покачал головой Рома Валидол. — Вроде бы «болванки» с исходниками сразу от Магнита к Гоше прямиком попадают, он первый, кто их в руках держит. А он, значит, их первым делом хохлам отправлял, на общее наше дело забил и только о себе заботился. На хохлов работал.

— Да нет, — покачал головой Краб, — на себя он работал. Ведь выяснилось, что это не Тарас владеет тем заводиком под Львовом, а сам Гоша. Он специально и работников себе таких подобрал, с которыми общаться на языке жестов может, а все мы, например, нет. То есть сидел ты, Гоша, в гнезде со своими товарищами и им же под нос и гадил.

— Это ложь, это клевета! — воскликнул Граммофон. — Веня, кому ты веришь? Ты мне веришь или этому отставшему от поезда мичману, который в нашей команде без году неделя? Я этого глухонемого Тараса и знать не знаю! Меня эти бендеровцы били, одежду мою порвали.

— Я же говорил вам, — вмешался в разговор избитый Львович, — на роже у него, сволочи усатой, ни синяка, ни царапинки, а говорит — били его! Вон Петруччо, крутой мужик, и то вся рожа в ссадинах!

Веня неспешно подошел к сидящему за столом Граммофону, наклонился к нему, поставив локти на стол, и пронзил его своим холодным взглядом, словно рентгеном.

— Меня по почкам били, я писаю кровью, — истерично воскликнул Гоша, с опаской косясь на Веню, — могу справку из больницы принести!

— Ты уже одной справкой от армии откупился, — сказал Краб, — как будто у тебя пиелонефрит и плоскостопие, вторая «липа» у тебя не прокатит! Лучше честно все расскажи, авось простят тебя люди, хотя бы не убьют.

— П-правда это… Гоша… хозяин завода… — выдавил из себя Тарас, который, как оказалось, чуток говорил. — Он мне… диски… пересылал…

— Ты в глубоком дерьме, чувак, — неспешно произнес Веня прямо в самые глаза Граммофону, — и притом акваланга у тебя нет.

Гошины плечи затряслись, голова его поникла, и всем стало ясно, что все, что сказал Краб, — это правда. Веня схватил Граммофона за затылок и несколько раз с силой стукнул носом о стол.

Краб не мог уехать с Украины так просто. Он довольно болезненно получил сапогами по ребрам да по загривку кулаками и своей задачи по охране Гоши Граммофона не выполнил. Он вернулся на привокзальную площадь и подошел к тому самому таксисту, что подвозил их утром до склада Тараса. Таксист даже сразу не узнал в оборванном и побитом типе своего утреннего пассажира, а когда узнал, сразу же запихал его в салон своей машины и сел за руль сам.

— Ну, блин, ну предлагал же тебе русско-украинский разговорник купить за пять гривен, — раздосадованно произнес он, — а вы уперлись, как два барана, — не надо, не надо.

— Давай, поехали уже, — сказал ему Краб, — едем туда же, куда и утром ездили, за ту же таксу.

Водитель кивнул, завел мотор и рванул с места. По пути он еще раз настойчиво предлагал купить разговорник, но Краб показал ему свои познания украинского языка в несложной фразе, которая означала, что лучше бы водитель от него отстал, и в машине воцарилось молчание.

Приехав на место, Краб расплатился и вышел из машины. Такси уехало в сторону города, а Краб пошел вдоль забора. Он еще днем заметил место, где по верху ограды не было колючей проволоки. Дойдя до нужного места, Краб подпрыгнул, уцепился руками за забор, подтянулся и посмотрел на территорию. Он увидел стоящий возле офиса «Шевроле-Нива», значит, Тарас был еще на месте. Краб перелез через забор, прижался к нему, и вдруг из-за угла склада прямо на него выскочила маленькая дворняжка и стала бешено лаять. Краб кинулся на нее, ловко схватив за загривок, подмял под себя, зажал рукой пасть, а потом броском отправил дворнягу через забор. Она с противным визгом вылетела наружу, плюхнулась о землю и, скуля, помчалась куда подальше от места, где ее так обидели.

— Москаль, Москаль, — раздался из-за склада встревоженный мужской голос, — що ти отут гавкаэш?

Из-за того же угла, откуда только что выскочила собака, осторожно вышел охранник в серой униформе с двустволкой наперевес. Он не сразу заметил прижавшегося к стене в густой тени Краба, а когда заметил, то предпринимать что-либо было уже поздно — Краб выдернул у него из рук оружие и проворно заехал основанием приклада прямо ему в лоб. Охранник пошатнулся, голова его завертелась, как застрявший у самой лузы бильярдный шар, и он рухнул на землю. Краб перехватил двустволку, разломил ее, проверил — заряжено ли ружье, или так, для виду, сторож носит с собой оружие. Оказалось, что два патрона есть в стволах, и этих зарядов Крабу вполне хватит.

Он выглянул из-за угла склада и увидел, как на крыльцо офиса вышел с пистолетом в руке тот самый мужик, что спрашивал у него закурить, перед тем, как появилась женщина с коробкой, брызнула ему в лицо из перцового баллончика, а после этого его начали бить ногами. Мужик тревожно огляделся и крикнул:

— Микола, що случилося? Чого пес гавкав, як скажений?

— Усі добре, — ответил ему Краб из темноты. — Москаль кішку побачив і за нею погнався!

Мужик на крыльце успокоился, кивнул, спрятал пистолет за пояс и зашел обратно в здание конторы. Жена Краба была украинкой, потому этот язык он кое-как знал. Хоть и очень давно это было — прогулки по киевским улицам, попытки говорить на украинском. Он узнал голос того мужика, именно он произнес фразу: «Бийти-бийти, хлопцы, гэтого морпеха, покуль саусем не гыкнется», когда его дубасили ногами. Стало быть, у Тараса этот мужик — и уши, и голос. И скорее всего — личный телохранитель.

Краб подобрался к окошку офиса, где горел свет, и осторожно заглянул в него через приоткрытые жалюзи. Те, кто были внутри, его не видели, зато он увидел заставленный закусками и выпивкой стол, возле которого сидели трое — тот самый мужик с пистолетом, что выходил на крыльцо, бородатый и обросший, как хиппи, мужчина лет пятидесяти — это был наверняка тот самый Тарас, о котором говорил Гоша Граммофон, и та самая женщина, что сегодня так понравилась Крабу и брызнула ему в лицо из газового баллончика. Непривычно было видеть пьянку, где люди сидели молча, без музыки, и только активно жестикулировали, поворачиваясь друг к другу.

Ни Тарас, ни его женщина не услышали, как от удара ноги открылась дверь в их комнату, потому что сидели к ней спиной, лишь мужик с пистолетом повернул голову, схватившись за рукоять пистолета. Краб отрицательно покачал головой, нацелив в него оба ствола, мол, не надо лишних движений — нажму на спусковой крючок двустволки — мало не покажется. Увидев испуг на лице своего собутыльника, повернулись и Тарас с женщиной, уставившись с недоумением на неизвестно откуда взявшегося морпеха, которого их люди, казалось, отделали так, что ему бы до койки доползти.

— Пистолет аккуратно достань двумя пальчиками, — приказал Краб, — и кидай мне под ноги. Только без глупостей, я не промахнусь.

Мужик подчинился, бросил пистолет Крабу под ноги и благоразумно поднял вверх руки. Тарас и его женщина хоть и не слышали, но поняли, что им тоже нужно руки поднять. Краб поднял пистолет, сунул его себе за пояс и спросил у телохранителя, есть ли у хозяина оружие. Тот покачал головой, но Краб не привык верить на слово.

— Переведи им, чтобы встали и уперлись руками в стену, я их обыщу, — приказал он, — и сам встань рядом, это и тебя касается.

Телохранитель жестами показал Тарасу и его женщине, что надо встать у стены. Они подчинились, видимо, увидели ружье своего сторожа в руках у Краба и понимали, что помочь им больше некому. Краб закинул ружье на плечо, обыскал на всякий случай сначала телохранителя, нашел у него за голенищем сапога охотничий нож, потом стал обыскивать Тараса, тот был чистый. Дошла очередь и до женщины. Ее особо обыскивать Краб не собирался, но после сегодняшнего случая с газом сделать это хотя бы поверхностно нужно было — женщина, похоже, была отчаянной.

Едва он дотронулся до талии женщины, Тарас замычал, как молодой бычок, а она дернулась, будто ее током ударили, развернулась и влепила Крабу пощечину. Он отшатнулся, а она набросилась на него, стараясь ногтями расцарапать лицо. Драться с женщиной Краб не мог из принципа, но и позволить ей еще больше повредить свою физиономию не мог тоже, поэтому он перехватил ее руку и толкнул хулиганку прямиком в стену. Она ударилась о торчащий угол, разбила свой прелестный носик и медленно сползла вниз. Телохранитель Тараса тоже не остался в стороне, бросился на Краба.

— Кия!!! — крикнул по-японски и взмахнул ногой.

Но Краб раньше ушел от удара ноги и прикладом врезал справа по лбу телохранителя-каратиста. Того крутануло, он протаранил головой стоящий в углу телевизор и вместе с ним завалился за тумбочку. Тарас, видя такой расклад, сам плюхнулся на пол, замычал и замахал руками: мол, не бей меня, я не собираюсь драться.

— Нэ кажи хоп, покы нэ пэрэскочыв, — произнес Краб в сторону упавшего за тумбочку телохранителя.

— Так… это… ты… крикнул… на улице… что… уси добре? — медленно и с трудом произнося каждое слово, с удивлением спросил Тарас. — Ты… нашу… мову… откуда… знаешь?

Краб тоже удивился, что Тарас, оказывается, может говорить, но припомнил, что глухонемые по губам умеют читать и сами вот так же, как Тарас, говорят понемногу. Краб присел на стул, на котором до этого сидел Тарас, взял со стола и отправил в рот кусочек соленого сала, запил томатным соком прямо из коробки, а потом ответил:

— По этому поводу у меня есть один хороший анекдот. Однажды бежала лиса по лесу. Вдруг слышит из кустов: «Ку-ка-ре-ку!» Лиса шмыг в кусты. Через какое-то время из кустов волк выходит, штаны подтягивает и говорит: «А все-таки неплохо иностранные языки знать!» Вот и я на всякий случай учил украинский, пока в Киеве жил с молодой женой. Как знал тогда, что пригодится мне после, и, видишь, — пригодилось. Собирайся, Тарас, повезешь меня в Москву на своем «Шевроле». А по дороге мне расскажешь, кто тебе рассказал, что я морпех, — Львович или Гоша Граммофон. А может, кто другой рассказал? Друзей твоих — женщину, телохранителя и сторожа я до утра запру в кладовке, пусть посидят, пока мы с тобой из Украины выедем в Россию. Ружье здесь оставлю, а вот пистолет возьму с собой. Будешь упрямиться, пристрелю!

— Никуда… я… не поеду… — произнес Тараc.

Краб выхватил пистолет Макарова, который отнял у телохранителя, и выстрелил в сторону, где сидел на полу Тарас, продырявив линолеум в сантиметре от его ноги. Тарас вздрогнул, завалился на бок, понял, что выбора у него нет, и торопливо закивал бородатым подбородком, мол, поеду, куда прикажешь.