Алая линия

Лев прячет когти

В день и час славного поединка у стен Марии Круглой чрезвычайный посол королевы Изабеллы дон Лопе де Эррера въехал в ворота городка Талаверы-де-ла-Рейны. Утром он оставил позади Толедо, древнюю столицу Кастилии. До Лисабона теперь было три дня пути, разумеется, если под седлом не старая кляча, а быстрый конь арабских кровей.

Однако человек предполагает, а капризница-весна располагает. Над всей Эстремадурой дожди лили как из ведра, где-то обрушились мосты, и дону Лопе волей-неволей пришлось задержаться в грязной талаверской корчме.

Корчмарь по одним лишь усам дона Лопе сразу же смекнул, что его ночной гость – птица важная и, потеснив проезжий люд, очистил для знатного сеньора недурное помещение.

Правда, тонкие стены охотно пропускали в эту светелку и стук игральных костей, и крепкие словечки, и оловянный звон кружек, но в дороге порой и шалаш – дворец, а в этой корчме было отменное винцо, да к тому же еще специально для дона Лопе служанка прирезала жирного гуся. Гусь жарился на вертеле, и райский аромат проникал сквозь стены. Истекающая янтарным соком ножка, хрустящая кожица неземного вкуса – ничего нет на свете отраднее этой корочки! А нежная, как поцелуй, печенка, а хрупкие косточки крылышек!.. Великие радости ожидали дона Лопе, и от сладких предвкушений ликовало его сердце.

Шаги за стеной, стук в дверь…

Несут! Сейчас сеньор гусь пожалует к нему в гости. Но в комнату вошла не румяная служанка. Бочком протиснулся в дверь длинный как жердь корчмарь.

– Ну, чего там еще? – прошипел весьма разочарованный дон Лопе.

– Не прогневайтесь, ваша милость, случилась маленькая неприятность.

– Как! Подгорел гусь?

– О нет, ваша милость, гусь в порядке. Но дело в том, что к нам только что прибыли из Португалии двое знатных сеньоров, а в корчме яблоку негде упасть. Эти кавалеры скоро уедут, дорога в сторону Толедо открыта. Так вот, не соизволит ли ваша милость чуточку потесниться и отужинать с нашими новыми постояльцами?

– А они португальцы?

– Чистой воды португальцы, ваша милость, и говорят, что едут в Барселону.

– В Барселону? Очень любопытно. Хорошо, ведите их сюда и поскорее давайте вашего гуся – я голоден как волк.

Да, несомненно, эти неожиданные сотрапезники были особами не простого звания. Португалец, который первым переступил порог – бравый старик со шрамом на лбу, – представился с величайшей учтивостью:

– Дон Руи ди Санди, комендант замка Торрес-Ведрас, имеет честь приветствовать достойного кавалера в стенах этого дома. -Дон Руи говорил по-кастильски довольно чисто и поклоны отвешивал с грацией старого придворного.

Его спутник, чернобородый рыцарь в берете, надвинутом на самые брови, отрекомендовался очень невнятно:

– Пасеко, Пачеко, Парехо.

Любое из этих трех имен могло быть истинным, но дону Лопе все они показались ложными.

Подали долгожданную гусятину. Принесли вино. Дон Лопе и его гости сели за стол.

Поговорили о дурных дорогах. О дождях. О видах на урожай. Подняли бокалы и выпили за короля Жуана (тост дона Лопе) и за королеву Изабеллу и ее царственного супруга (тост дона Руи).

«Мне их прощупывать все же легче, чем им меня, – думал дон Лопе, осушая довольно объемистые бокалы. – Они не знают, куда я направляюсь, а мне известно, что они оба спешат в Барселону и, стало быть, везут какие-то письма нашим королям от короля Жуана».

Между тем Пасеко, Пачеко или Парехо, пил за двоих и все время подливал вино дону Лопе. И при этом молчал как рыба.

Гуся съели, обглодали и обсосали все косточки. А затем гости тепло распрощались с доном Лопе. Чернобородый пропустил вперед дона Руи, на секунду задержался в дверях и сказал:

– Счастливого пути, дон Лопе де Эррера. Король Жуан ждет вас в Лисабоне…

Дон Лопе смахнул со стола объедки, между двумя винными лужицами вместил пять листов бумаги и, не переводя дыхания, написал пять писем: в Толедо, Куэнку, Валенсию, Таррагону и Барселону.

Местным властям и королеве он сообщал все приметы дона Руи и дона Пасеко-Пачеко-Парехо. И в обгон таинственных португальцев в полночь с 26 на 27 апреля из Талаверы помчался на восток курьер с этими указующими письмами.

Но странное дело: через Толедо, Куэнку, Валенсию и Таррагону в последние дни апреля проследовал старик со шрамом на лбу. Однако с ним не было чернобородого спутника. Черная борода исчезла бесследно.

Человек с гладко выбритым подбородком и в лекарской шапочке, надвинутой на самые брови, утром 29 апреля спешился с облезлого мула у таверны «Золотой петух» в Триане, заречном пригороде Севильи.

Борода вон – десять лет с плеч, – и путник этот был лет на десять моложе молчаливого португальца из Талаверы. И если верить бумагам, в Триану прибыл не Пасеко, не Пачеко и не Парехо, а га-лиссийский аптекарь Педро Прадо. А галиссийцы – соседи португальцев, и вполне понятно, что этот заезжий аптекарь так твердо выговаривал кастильские слова и что порой его речь звучала гулко и звонко, совсем на лисабонский манер.

Дон Лопе без дальнейших происшествий добрался до Лисабона. Шила в мешке не утаишь, и слухи о большой флотилии, которую Франсиско Алмейда должен повести на запад, к землям, недавно открытым адмиралом Колумбом, гуляли по всему Лисабону.

Дошли они и до дона Лопе. И, отправляясь во дворец в день, назначенный ему для первой беседы с королем Жуаном, дон Лопе еще раз освежил в своей памяти наставления доньи Изабеллы.

«Нам, – говорила она дону Лопе, – надо любой ценой выиграть время. К концу лета адмирал Колумб поведет на запад новую флотилию. До сентября осталось четыре месяца. Постарайтесь же связать королю Жуану руки, сделайте все, чтобы он не смог ни в мае, ни в июне, ни в июле, ни в августе послать свои корабли к островам, которые открыл адмирал. Конечно, можно и пригрозить королю войной, но этим мы откроем ему свои карты. Ведь ясно: раз мы готовы обнажить меч ради этих заморских земель, то они для нас дороже зеницы ока. А если так, то он постарается нас опередить и обязательно, пока суд да дело, пошлет корабли на Кубу и Эспань-олу. Так не лучше ли внушить королю Жуану, что мы готовы не только начать переговоры, но и уступить ему кое в чем, если он докажет свои права…»

Но, пожалуй, Изабелла пересластила пилюлю. Ее письмо, которое дон Лопе еще до аудиенции вручил королевскому секретарю Руи да Пина, насторожило дона Жуана.

– «Timeo danaos et dona ferentes»[3], – сказал король. – Донья Изабелла благодарит меня за то, что я тепло принял адмирала, она рассыпается в любезностях, она ночей не спит, сокрушаясь о моем здоровье…

И не известно, как бы принял король дона Лопе, если бы как раз в тот момент, когда он вступал в дворцовые ворота, его величество не получил спешного письма из Севильи. Вернее, даже не его величество, а Руи да Пина. И даже не Руи да Пина. Письмо королевскому секретарю принес молодой лисабонский аптекарь Томе Пириш, а получил он его от своего коллеги и компаньона Педро Прадо, который, путешествуя по своим надобностям, случайно забрел в Севилью.

Аптекарь жаловался, что в Севилье нет в оптовой продаже лекарственных трав, и что вряд ли стоит ему задерживаться в этом городе, потому что ни летом, ни осенью их здесь добыть не удастся.

– Итак, ваше величество, – сказал секретарь, – в Севилье с целебными травками туго. Отличная весть: дон Дуарте Паше… виноват, аптекарь Педро Прадо сообщает нам, что в севильской гавани пока еще всерьез не приступили к снаряжению новой экспедиции в западные земли и что адмирал до зимы в море не выйдет.

– Да, – проговорил король, – новость приятная. Смею надеяться, посол доньи Изабеллы, который сейчас поднимается по дворцовой лестнице, знает, что в Севилье так скверно обстоит дело с шалфеем, лакрицей и мятой.

Дон Лопе ни малейшего понятия не имел о севильских делах, но, будучи натаскан королевой, он держался с такой скромностью, что у короля Жуана окончательно сложилась мысль, будто у доньи Изабеллы и ее супруга все валится из рук.

Иначе с какой бы это стати королевская чета стала бы соблазнять его заманчивыми предложениями?

– Их высочества, – вещал дон Лопе, – полагают, что права португальской короны священны. Эти права не должны ущемляться, даже если новые открытия в море-океане совершают подданные других держав. Их высочества готовы с открытым сердцем внять пожеланиям своего доброго соседа. И уж конечно, королева и король сделают все, дабы уладить случайные недоразумения. Уладить к обоюдной выгоде высоких договаривающихся сторон.

– Я тронут пожеланиями их высочеств, – сказал дон Жуан. -Очень тронут. Но не кажется ли вам, сеньор Эррера, что ясности в наших отношениях все еще нет. Взять, к примеру, эти заморские острова, те самые, на которых с божьей помощью побывал ваш адмирал Колумб. Мы связаны с Кастилией договором 1479 года, мы чтим решения его святейшества, папы Сикста IV. А этот договор и булла папы Сикста точно указывают пределы наших владений в море-океане. Пусть их высочества подтвердят, что все моря и все земли, которые были и будут открыты южнее Канарской линии, должны принадлежать Португалии, и все недоразумения мигом уладятся.

Дон Лопе расцвел, как майская роза.

– Ваше величество, да ничего не может быть проще! Хоть я и не уполномочен вести на этот счет переговоры, но могу присягнуть на святом Евангелии: их высочества пришли к твердому и справедливому мнению о линии раздела в море-океане.

«Справедливое мнение о линии раздела»! Ах, какая чудесная формула! И как кстати она пришла на ум дону Лопе! И королю она по сердцу. Ведь дон Жуан не ведает, что поперечную линию донья Изабелла и дон Фердинанд собираются с помощью папы Александра заменить линией продольной.

Разумеется, король об этом узнает. Но сколько золотого времени пройдет, прежде чем дон Жуан убедится, что через одну точку можно провести бесконечное множество линий!

– Я уверен, – продолжал дон Лопе, – что, если ваше величество соблаговолит направить своих послов к королеве и королю, причины споров будут устранены на веки вечные. Как христианин и рыцарь? я в меру моих сил буду содействовать дальнейшим переговорам, в исходе которых сомневаться, впрочем, не приходится.

Еще бы! Исход грядущих переговоров для дона Лопе тайны не составлял. Именно поэтому таким неподдельным пафосом дышало его пророчество…

Король Жуан двенадцать лет просидел на троне, и за все эти годы его ни разу не удалось заманить в дипломатические ловушки. Дай в последней партии, в которой на карту поставлены были земли, открытые адмиралом в море-океане, он до поры до времени вел игру с немалым блеском. Бесспорно, экспедиция д'Алмейды была сильным ходом. Подготавливая этот бросок на запад, король двинул в Барселону пешку из Торрес-Ведраса – старого коменданта Руи ди Санди. Этим ходом он выигрывал время: ведь ладьи д'Алмейды еще не готовы были к скачку на голубое поле моря-океана. Ладьи, в том нет сомнения, – фигуры сильные. Однако, выдвигая их на доску, можно довести дело до большой и опасной войны с Кастилией и Арагоном. А между тем аптекарь Педро Прадо пишет, что Севилья не собирается посылать корабли на дальний запад. И неспроста, видно, соловьем разливается здесь дон Лопе, и не от хорошей жизни королева Изабелла вспомнила о священных правах португальской короны. Так стоит ли идти на риск тяжелой войны, нужна ли экспедиция д'Алмейды? Пожалуй, нет. Пожалуй, именно сейчас многого можно добиться мирным путем.

И король решился на новый ход, не подозревая, что этим ходом он проигрывает прекрасно начатую партию.

– Вам, вероятно, известно, дон Лопе, – заявил король, – что я поручил дону Франсиско д'Алмейде снарядить экспедицию в море-океан. Выслушав вас, я решил задержать корабли д'Алмейды. Я надеюсь, что дело о заморских островах мы уладим мирным образом, разумеется, не в ущерб португальской короне, и прошу вас передать их высочествам, что намерения мои искренни и тверды.

Не чувствуя под собой ног от радости, дон Лопе покинул королевский дворец. О таком успехе он не мог и мечтать.

А тем временем галиссийский аптекарь Педро Прадо, сидя в «Золотом петухе», писал: «За последние несколько дней у нас много перемен. Из Барселоны мессер Балагер сообщил, что я смогу закупить травы в ближайшие месяцы и в сентябре отправить из Севильи не меньше пятнадцати, а то и двадцати арроб[4]».

Это значило: королева приказала в ближайшие месяцы снарядить экспедицию и в сентябре вывести в море не меньше пятнадцати, а то и двадцать кораблей…