Александр и Алестрия

8

Ливень с градом обрушивался на солдат, и они прикрывались щитами. Резкие порывы ветра сбивали их с ног, швыряли в лицо ветки. Они барахтались в ледяной грязи, втыкали в землю копья, тщетно пытаясь устоять на ногах. Первая шеренга обрушивалась на вторую, та увлекала за собой третью… Падая, солдаты ранили себя собственным оружием. Испуганные лошади ржали, тщась подняться на ноги. Молния била в землю, разрывая завесу тьмы. В серебряном свете деревья напоминали выросших из-под земли титанов. Персы падали на колени, чтобы помолиться, греки и македонцы искали путь к отступлению.

Я прокладывал себе дорогу в этом хаосе, сидя верхом на Буцефале. Я кричал, приказывая моим людям встать, перестроиться и идти вперед. Дождь леденил тело, слепил глаза. Раскаты грома перекрывали крики людей. Дождь пытался смыть с лица земли армию Александра. Дождь был посланцем неизвестных божеств, желавших помешать мне в поединке с самим собой.

Ливень перешел в мелкий дождь. Казалось, он будет идти вечно. Солдаты разбили лагерь и разожгли костры. Персидский воин ворвался в мою палатку, чтобы доложить о бедственном состоянии своего полка. Он потерял сознание, я приказал уложить его и продолжил разговор с генералами. Когда несчастный очнулся, его охватили стыд и страх: он упал к моим ногам и молил наказать его.

— Солдат, — ответил я, — Дарий приговорил бы тебя к смерти, посмей ты слегка запачкать его трон. Александр поступил иначе, чтобы спасти тебе жизнь. Для Дария она ничего не стоила. Ты был рабом, тебя можно было сломать и выбросить, как вещь. Для Александра ты свободный человек, доблестный воин. Возвращайся к своим людям. Скажи, пусть отдохнут перед новым сражением.

Дождь был провозвестником тяжких испытаний. Юный паж Гермолай, сын Сопола, знатного македонского воина, замыслил убить меня. Один из сообщников выдал заговор, и Гермолая привели на суд македонских солдат, ибо по законам нашей родины только они имели право выносить приговор. Он не только охотно сознался, но даже пытался воспламенить толпу речами против меня.

— Ты, Александр, убивал невиновных! Аттал, Парменион, Филот, Александр Линцест и Клит прикрывали тебя щитами от врагов и рисковали жизнями ради твоих побед и твоей славы. Вот как ты их отблагодарил: Клит истек кровью на пиршественном столе; Филота пытали и позволили персам издеваться над ним. Ты воспользовался Парменионом, чтобы убить Аттала, а потом казнил и его. Так ты вознаградил македонцев!

Солдаты протестующе кричали, Сопол хотел собственноручно перерезать сыну горло. Я жестом остановил его и сделал знак Гермолаю продолжать.

— Мы слишком долго терпели твою жестокость и унижение, которому ты нас подверг, заставив одеваться на варварский манер! Ты живешь, как перс, а мы хотим сражаться за македонца!

Имена Пармениона, Филота, Клита отдавались в ушах раскатами грома. Отец, любовник, друг… они предали меня. И все были убиты. Но посеянное ими зло жило в таких, как Гермолай. Даже после смерти они вредили мне, рождая в головах солдат мысль о мести за мнимых праведников.

Гермолай умрет, но его место займут другие заговорщики. Недовольство, ярость и мятеж — вечные спутники победы. Александр многолик. Сколько македонцев, персов, греков, солдат, мужчин и детей, столько и Александров. Каждый народ оценивает его с позиций своей культуры, своей религии. Каждый человек понимает его, исходя из собственного воспитания, родственных связей, прошлого. Те, кто уже встречал его, судят по слову, взгляду, лицу, одежде, настроению. Те, кто никогда не видел Александра, составляют мнение о нем по слухам и мифам, внушают восхищение или ненависть. Все берут от Александра то, в чем нуждаются, и отрекаются от него, если им это выгодно.

Ни Платон, ни Аристотель никогда не задумывались об этом парадоксе. Никто никогда не внушал окружающим столь противоречивых чувств. Меня любили и боялись, желали и ненавидели, и я сдался, не в силах справиться с подобным разнообразием чувств. Я приношу себя в дар современникам, обитающим на огромном завоеванном мной пространстве на Западе и на Востоке, и тем, кто после моей смерти будет хулить меня, как адскую злобную тень, или воспевать, как луч солнца, пробуждающий жизнь и красоту, как бога, как жертву на заклание.

— Солдаты Македонии! Вы согласились на казнь Гермолая! Он и его сообщники будут побиты камнями. Но я принял решение пощадить членов их семей, хотя закон велит покарать и их.

Александр отвечает милосердием на жестокость! Он не боится предательства. Он сумеет ужиться с заговорщиками. Он не жалеет себя. Он по-прежнему вам доверяет.

Царь, не переживший предательства, не становится великим человеком. Он недостоин командовать армией. Пусть те, кто хочет столкнуть меня с пути, предназначенного судьбой, кто пытается остановить наш поход на Восток, откроются сейчас, немедленно! Александр ждет их!

Гермолай говорит, я стал персом. Но разве перс мог бы говорить с вами на вашем языке?

Кто такой македонец? Это человек, способный идти вперед много дней без еды и питья, бросающийся на врагов, вдесятеро превосходящих его числом. Македонец убивает, не моргнув глазом, он не плачет, когда погибают его отец и братья.

Мне говорят, что я отнимаю у вас последние силы, заставляя вести войну, которой не видно конца! Меня обвиняют в том, что я хочу завоевать мир! Что собираюсь прославить Македонию во всех уголках Земли! Солдаты, подумайте о тех, кто остался дома и смотрит на вас! Старики завидуют вам, воюющим в самой большой армии мира. Дети мечтают издать победный клич на поле боя. Ваши жены украшают себя золотом, которое вы им посылаете. Ваши матери плачут от гордости, узнав о ваших победах.

Вы, молодые, сильные и красивые, хотите вернуться домой? Вы больше не мечтаете стать хозяевами мира и предпочтете пахать землю, пасти скот и умереть от старости? Вы не боитесь, что вас назовут трусами, слабаками, дезертирами? Не боитесь услышать, проходя по улице: «Вот человек, покинувший Александра. Он прячется дома, пока его братья штурмуют вражеские крепости и гибнут в бою?!»

Солдаты, вы победили египтян, финикийцев, халдеев и персов! Если вы утратите желание сражаться, это унизит ваших матерей, сестер и жен!

Там, где вы проходите, смешиваются культуры, переплетаются языки, рождаются дети, наделенные умом иудеев, хитростью персов и жизненной силой македонян. Через тысячу, через две тысячи лет люди будут воспевать нашу великую армию, а ваши имена останутся жить в веках.

Я владыка Азии, но вы знаете, что я отказался от роскоши! Все мое — ваше. Я — ваш разум и ваш голос, вы — мои деяния, моя надежда, мое творение! Я и моя армия — суть единое целое! Мы хотим одного — проложить широкую дорогу к солнцу.

Нам нужна помощь греков, чтобы преуспеть. Мы нуждаемся в персах, побежденных нашей силой и поверивших в наши великие замыслы. Разность языков, обычаев, ритуалов и богов не важна. Александр объединяет их в единой истине: без него воины стали бы простым орудием смерти. С ним они прославляют жизнь!

Ну же, солдаты, повторяйте за мной:

Огромные деревья в семь обхватов толщиной заслонили солнце. Узловатые ветви, поросшие лишайниками и грибами, располагались на стволе горизонтально, поддерживая свисавшие до земли корни. Плющ толщиной с ногу взрослого мужчины обвивал стволы и, заполняя пустоты, поднимался к небу. Мы заблудились. Мы ходили по кругу и все время возвращались к началу пути. Карты подвели нас. Торговцев мы не видели целую вечность. Дорог тоже не было, их заменили листья — круглые, овальные, зубчатые, в форме перьев, рук и пик, а еще цветы, похожие на волосатый, жирный, сочащийся влагой зев, источающий душносладкий аромат.

Солдаты прорубали дорогу топорами и мечами. Продвигаться вперед было невыносимо трудно. С деревьев падали пиявки, впиваясь в не защищенные одеждой места. Стоило оторвать одну, как ее место тут же занимала другая — голодная. Ноги, располосованные ядовитыми колючками, распухли, сыпь так чесалась, что мы раздирали кожу до крови. Змеи кусали солдат, и те умирали от скоротечной лихорадки. Те, кто вопреки моему приказу пил воду из лесных озер, мучились желудком.

Наш поход грозил затянуться до бесконечности, и я прочертил на карте прямую линию до реки Инд. Я приказал выжигать лес там, где деревья образовывали непроходимую стену.

Огонь сделал свое дело, и солнечные лучи осветили лес. Тигры, обезьяны, змеи и стаи птиц спасались бегством от дыма. Полуголые мужчины с татуированными лицами, проколотыми носами и ушами, до времени скрывавшиеся в густой листве, выскакивали из пламени, размахивая оружием.

В воздухе свистели стрелы. Вопли людей и лязг оружия вырвали меня из оцепенения изнуряющего похода. Совет заклинал меня остаться в тылу, но я возглавил македонские части, чтобы придать моим солдатам отваги и сил. Воевать становилось все труднее. Моя армия привыкла сражаться в строю и уступала дикарям, которые появлялись из листвы деревьев, выпрыгивали из кустов, а потом исчезали в скалах. Их лучники перелетали с дерева на дерево, цепляясь за лианы и не касаясь земли. Обезьяны, натасканные этими странными существами, бросались на солдат и кусали их за лицо.

На девятый день мы спешились, а враги перестали скрываться на деревьях. Раненые сражались до последнего вздоха, сходясь в рукопашном бою. Я потерял шлем, копье и меч. Я схватил вождя дикарей, и мы покатились по земле. Он сдавил мне руками шею, и я увидел звезды на ослепительно белом небе. Я ударил его коленом, и зрение вернулось ко мне. Волосатые пальцы дикаря разжались. Я собрал последние силы, привстал и разбил ему голову камнем. Я бил по черепу, и уродливое лицо расползалось, мозг тек по моим пальцам. Глаза врага вылезли из орбит, губы приоткрылись, обнажив желтые зубы. Я ощутил зловонное дыхание смерти!

Три дня я лежал в темноте своей палатки, никого к себе не допуская. Я лежал неподвижно и повсюду видел огонь.

Меня окружало адское пламя. Желтый огонь жег мое тело. Голубой леденил кровь. Черный пожирал живьем. Я кричал, пытался убежать. Огонь был повсюду. Волны одна за другой обрушивались на меня. В сердце огня выстраивалась анфилада темных, беззвучных, ледяных коридоров. Я горел, но мне было холодно. Я бежал, у меня стучали зубы. В минуты просветления я вспоминал, что я — Александр. Но пламя смеялось, и голоса гудели:

Солнце, где же солнце?

Где Аполлон, тот, кто сделает меня непобедимым? Языки огня кривлялись, дергались в исступленном танце. Голоса не умолкали:

Не хочу, — отвечал я. — Я — Александр! Я — земной царь, отпустите меня!

Но огонь цепко держал меня в своих удушающих объятиях. Голоса бормотали, что я никогда не вырвусь. Я отбивался и просил Аполлона о спасении. Внезапно луч света распорол мрак, я вцепился в него, как в лестницу, потянулся к жизни и оказался в темноте своей палатки.

Я неуверенно поднялся на ноги. Меня шатало, я падал и снова вставал. Я откинул полог. Ко мне приблизились какие-то тени. Я принял их за нечисть и отступил на шаг. Через мгновение зрение прояснилось, и я узнал Гефестиона, Кратероса, Кассандра, Багоаса. Они почтительно воскликнул и:

— Приветствуем тебя, Александр, царь Азии, желаем тебе долгой жизни!

Я очнулся под взглядами друзей. Я пришел в себя в блеске оружия.

— Принесите мне поесть! — приказал я. — Я хочу насытиться жизнью. Принесите вина! Я хочу напиться допьяна.

Евнухи кинулись исполнять распоряжения. Виночерпии засуетились. Вскоре столы ломились от фруктов и мяса, кувшинов с вином и кубков. Генералы, командиры и юные красавцы расположились на мягких пушистых коврах. Я притянул к себе первого, кто мне приглянулся, и жар молодого тела отогрел мои заледеневшие руки, поцелуи заставили забыть, как жгут кожу шрамы. Я приказал давить мне на лицо сок из манго, грейпфрутов и ананасов. Я орошал себя сладостью жизни, я вдыхал аромат природы. Ведь завтра, под землей, небо навечно станет черным, а наслаждение исчезнет.

Поднося к губам очередной кубок, я вдруг вспомнил, что у меня теперь есть жена. Я отбросил кубок и свистнул Буцефала. Багоас рыдал, пытаясь остановить меня, Гефестион смотрел с печальным укором, но я отправился в дорогу, взяв с собой сотню солдат. Много дней я скакал, летел, едва сдерживая нетерпение, я жаждал вновь пережить самое волнующее ощущение земной жизни: объятия Алестрии.

Я не хотел тратить время на сон, и мы скакали днем и ночью. Я больше не мог ждать. Когда ждешь, рискуешь умереть. Наконец впереди показалась ограда, украшенная моими знаменами. Я увидел силуэт всадника. Алестрия… Она ждала меня у въезда в лагерь. Я скакал из последних сил. Она пришпорила кобылу и полетела навстречу. Я спрыгнул на землю и побежал к ней. Она соскользнула со спины лошади и рванулась ко мне. Как же долго мы бежали! Я должен был добраться до Алестрии раньше, чем подземные огни выплеснутся наружу и утащат меня в подземное царство! Алестрия оступилась, скинула золотые сандалии, подвернула полы туники. Я раскрыл ей объятия. Она прыгнула на меня, повисла всей тяжестью на шее. Я отнес ее в наш шатер, сорвал одежду, разделся. Наши губы слились в поцелуе, тела соприкоснулись, и прохладная кожа жены успокоила мои страхи. Ее язык прошелся по моим щекам и груди, погасив темный огонь.

Подари мне ребенка, Алестрия! Он станет живым доказательством нашего слияния. Этот ребенок вернет мне утраченную чистоту. Этот ребенок выйдет из твоего чрева и искупит все грехи Александра. Я недостоин быть царем. Он будет достоин. Мы увидим в нем прозрачность льда и жар пылающих костров. Он получит мое достоинство и твою волшебную силу, чистоту замужней женщины и мощь воина.

Я отправился в обратный путь, не дожидаясь утра. Я оставил за спиной рыдающую царицу. Я оставил ее волосы, пахнущие розами и мятой. Я оставил ее деревянный гребень, золотые шпильки и свернувшееся калачиком от отчаяния тело. Я скакал, убегая от своей боли. Голос у меня в голове кричал, что я ее больше не увижу, что мы в последний раз обнимали друг друга. Мои щеки были мокрыми от слез, но ветер высушил их. Я снова пришпорил коня, чтобы прогнать мысли. Я должен продолжить поход.

Я вернулся к моим македонянам. Они жаловались, что ноги у них исколоты колючими кустами, показывали руки, искусанные пиявками, оводами и комарами. Они захотели показать мне раненых с гниющими конечностями. Гефестион, Кратерос, Кассандр по очереди убеждали меня повернуть назад. Я возражал, сжимая кулаки: за лесом нас ждут города богаче Вавилона, передовые науки и просвещенные религии, неведомые обитателям Запада. Все это должно быть нашим. Когда ушел последний из друзей, появился Багоас, чтобы донести о заговорах. Я выслушал его и отослал.

В ветвях стрекотали попугаи. Где-то далеко рычали тигры. Потом вокруг лагеря наступила тишина. Из глубины леса донесся странный шорох, прополз между палатками, едва не задул костры и исчез в листве деревьев.

Опомнившись от изумления, солдаты-варвары бросили оружие и простерлись на земле с криками: «Духи! Духи!»

Я стоял перед палаткой, отбросив мысли о несчастьях моих солдат, и смотрел на темные верхушки деревьев. Я тихо повторял себе, что Александр сумеет победить злоумышления заговорщиков, что страдание мимолетно, что нужно идти вперед и никогда не отступать.

Орды дикарей то и дело нападали на нас. Они не ковали металл и сражались камнями, дубинами и деревянными стрелами с пропитанными смертельным ядом наконечниками. Персы объяснили мне, что тела у гонья волосатые, потому что они происходят от обезьян. Миллион лет назад страшная эпидемия поразила мужчин, живших в гуще леса, и они утратили способность совокупляться с женщинами. Чтобы род не угас, племена отловили больших обезьян, и те оплодотворили женщин. Гонья верили в богов, а обезьяны никому не поклонялись, вот и вся разница.

Начинался сезон дождей. Грозы случались по нескольку раз на дню. В редкие моменты затишья гонья в накидках и шляпах из пальмовых листьев совершали свои вылазки. Они падали в ямы-ловушки и попадались в сети, которые я приказал растянуть между деревьями. Передо мной провели череду странных созданий: одни носили во рту кабаньи клыки, у других был короткий костистый хвост, лица третьих были покрыты татуировками, четвертые украшали себя перьями, амулетами и тигриными хвостами. Прошло несколько дней, и мои персидские переводчики, говорившие на всех языках мира, сумели с ними договориться. Под ногами чавкала грязь, мы долго шли по лесу и наконец добрались до деревни племени бунбун-гонья. Эти люди поставляли яд всем, кто жил по соседству.

Деревня располагалась у подножия отвесных скал и была отгорожена от внешнего мира гигантскими деревьями-столбами толстой стеной из лиан и колючих растений. Мои солдаты попытались прорубить проход: их руки и ноги сразу покрылись сыпью. Они катались по земле, крича от боли. Один из проводников объяснил жестами, что лабиринт из семи растительных стен защищает людей племени, живущих в этом лесу. Лишь они да их обезьяны знают дорогу. По моему приказу солдаты скрытно наблюдали за тем, что происходило вокруг. За три дня они поймали десятки обезьян, тащивших на спинах бамбуковые трубки со смертельным ядом. Он предназначался для обмена на «траву счастья». Захвалить кого-нибудь из бунбунгонья мы не могли — они были слишком ленивы и почти не трогались с места.

Муссон стих, и мы выжгли дорогу к деревне. Прикрываясь щитами, мой отряд проник в царство отравителей. Мы ждали, что нас встретит град камней и дождь смертоносных стрел, но ошиблись. В деревне царил удивительный покой, где-то журчал водопад, кричали птицы. Густые кустарники и похожие на кувшинки цветы с лепестками в форме красноголовых змей скрывали тайные проходы. Я последовал за обезьянами и нашел их хозяев. Бунбунгонья валялись на солнце перед хижинами. Нечесаные волосы они забирали в хвост, а фаллос прятали в створки раковины. Одни спали прямо на земле, другие разрисовывали тела черно-желтым порошком. Увидев нас, они заулыбались, показывая зеленые от травяной жвачки зубы. Мне объяснили, что гашна заставляет людей грезить наяву.

Внезапно тишину разорвали пронзительные крики, и появились женщины-бунбунгонья. Их нагие тела были разрисованы красными узорами. Они швыряли в нас змей, сороконожек, камни. Мои стражи хватали нападавших и тут же падали, корчась от боли. При контакте с кожей бунбунгонья руки становились лиловыми.

В этом племени царил особый уклад. Мужчины не работали. Женщины умели заклинать обезьян, и те помогали им в работе: карабкались на деревья и собирали фрукты для пропитания. Они опаивали крокодилов особым зельем и натаскивали для охоты на змей. Они наносили на тела детей особую мазь из растительного яда, растертых сороконожек и пауков. Густая шерсть выпадала, и кожа на теле и лице становилась совершенно гладкой. Когда крокодил добывал змею, женщины терзали ее до тех пор, пока она не отдавала им свой яд. Его смешивали с черным порошком и корнями хищных растений и цветов. Получалась смертоносная масса под названием бунбун.

Как и все гонья, бунбунгонья жили общиной, семей у них не было. Женщины рожали детей, которых воспитывало все племя. В отличие от гонья, бунбунгонья жили изолированно, и у них испортилась кровь. Самцы обленились и даже не пытались покрывать самок, поэтому молодых в племени было очень мало. Выглядевшие молодо были старыми, их кожа сохранилась благодаря яду, старикам же было никак не меньше ста лет.

Не найдя противоядия, мои солдаты пришли в отчаяние. Оказалось, бунбунгонья его просто не готовили. В ночь полнолуния мы услышали леденящие душу крики. Дикари собрались у водопада, выбрали мужчину и женщину, разрезали живыми на куски и поджарили на костре, внутренности бросили крокодилам, а кости отдали обезьянам.

Мои солдаты закололи людоедов копьями. Их кровь оказалась ядовитой: попадая на кожу, она вызывала сыпь и чесотку, несчастные, которым она брызнула в глаза, надолго ослепли. Я приказал выпустить змей и сороконожек и сжечь хижины. Сгорело все — цветы, орудия пыток, пропитавшиеся ядом деревянные ступки и бамбуковые сосуды. Горький запах вызвал страшную головную боль.

Не дожидаясь рассвета, мы свернули лагерь и бежали от тошнотворного дыма. Обезьяны с плачем и визгом кинулись следом. Одна из них прыгнула на Буцефала, взобралась мне на плечо и обвила лапками шею. Я назвал зверька Никеем.

— Македоняне не понимают, почему ты променял роскошные дворцы, толпы наложниц, пиры с обильными возлияниями на бесконечный поход через горы Бактрианы в скифские степи, потом отправился в густые леса Индии, где приходится бороться с дождем, людьми-обезьянами и змеями. Они заметили, что Александр не ищет ни золота, ни славы, и больше не верят обещаниям об алмазах. Поступь воинов становится тяжелой, если их не подогревает мысль о добыче и блестящих, тешащих тщеславие победах. Недовольство распространяется как эпидемия, — сказал Гефестион.

— Геракл убил немейского льва и эриманфского вепря, поймал керинейскую лань. Он изгнал стимфалийских птиц, доставил критского быка Эврисфею и укротил стража преисподней Кербера, — ответил я. — Люди-обезьяны не сравнятся с чудовищами, которых победил герой былых времен. Очень скоро наши солдаты увидят богатые города Индии. Они будут спать на мягких подушках и смогут отсылать домой караваны с драгоценной посудой и самоцветными камнями.

— Слабость силы в том, что сильный только в силу и верит, — бросил Гефестион.

Я ничего не ответил — слишком велико было раздражение — и поискал глазами Никея. Я позаботился об обезьянке — зверька вымыли, вычесали шерстку, и она снова стала золотистой. Никея одели в маленькую пурпурную тунику, шитую золотой нитью, и он с удовольствием носил ее. Зверек притащил нам поднос с фруктами, выбрал самый красивый банан, очистил его и протянул мне. Я улыбнулся.

— Знаешь, что говорят солдаты? — спросил Гефестион.

— Гонья обмазывают наконечники стрел ядом, а македоняне — клеветой, — устало ответил я.

— Они говорят, что ты лишился рассудка! — воскликнул Гефестион. — Они говорят, что ты слишком долго сражался, слишком много скакал верхом и слишком мало спал! Ты утратил ясность ума, вот и упорствуешь и не желаешь слышать жалобы твоих солдат и советы твоих командиров!

Я взял Никея на колени.

Слова Гефестиона причинили мне боль. Я сдержал гнев. Открыл серебряную шкатулку и показал ее содержимое Гефестиону:

— Вот в чем секрет этой войны. Эти листья не растут в здешнем лесу, гонья не возделывают землю. Люди дают им дурман, чтобы они сражались с нами. Люди управляют гонья, они заставляют этих тварей нападать на нас. Люди боятся нас и хотят вытеснить из Индии, пока мы не взяли приступом их города и не завладели их сокровищами.

Гефестион хотел ответить, но я ему не позволил.

— Мне рассказали о великом царе Поре. Говорят, он так богат, что велит украшать своих слонов драгоценностями. Этот доблестный воин хочет объединить все индийские княжества. У меня назначена встреча с этим человеком, Гефестион. Я должен сразиться с ним. Если я погибну в бою, ты отведешь войска назад в Персию. Если я одержу победу, то разделю с тобой и солдатами сказочные богатства Востока.

— Почему ты так слеп? Боги посылают тебе знамения, повелевая остановить безумный поход. Здешние выродки — лучшее подтверждение тому, что мы достигли границ мира. За этим лесом не живут люди, там начинается царство чудовищ и диких зверей. Великий Александр хочет положить всех своих солдат, до последнего, ради того чтобы стать владыкой мерзких созданий?

Гефестион бросил презрительный взгляд на Никея и вышел.

Я устал от споров и не стал его удерживать. Гефестион не мог меня понять. Он мечтал, чтобы мне поклонялись как царю всех греков и персов, и эта мечта сбылась. Любое другое, неожиданное, желание было для воспитанного Аристотелем знатного македонца фантазией или чистым безумием.

Два дня спустя, во время битвы, прилетевшая сзади стрела вонзилась в гребень моего шлема. Неужели у солдата дрогнула рука? Или ему приказали предупредить меня? Прошло много дней, но покушавшийся на меня убийца так и не был найден. Я нюхом чуял заговор самых высокопоставленных сановников и поручил Багоасу скрытно проверить, насколько верны мне друзья.

Евнух пересказал все, что удалось подслушать его шпионам. Гефестион был в ярости из-за моего упрямства. Кассандр не мог простить мне женитьбы на азиатке темного происхождения. Кратерос жаловался, что я слишком ожесточился и ничего не желаю слушать. Пердикка все еще оплакивал Клита, которого я собственной рукой убил во время пира. Самый старший и сдержанный из моих друзей Птолемей был уверен, что меня следует заставить остановиться и сделать передышку. За глаза они называли меня тираном.

Закрывшись в палатке, я учил Никея музыке. Растянувшись на ложе, я слушал, как обезьянка терзает струны лютни, и вспоминал школьные годы Александра, Гефестиона, Кассандра, Кратероса, Лисимаха и Пердикки. Сначала мы были неразлучными друзьями и вместе познавали сладость первых поцелуев и объятий. Мы веселились, как безумные, спорили, ссорились, а потом мирились, давали пылкие клятвы. Александр был центром этого маленького мужского мира. Он играл роль капризной женщины, знающей, как добиться от мужчины обещаний и защиты.

Юноши поклялись никогда не расставаться. Они решили вместе покорить мир. В походе плотская любовь уступила место дружбе. У каждого были свои любовники. Мы вели войны, завоевывали земли, и компания веселых гуляк распалась. Все утратили невинность. Я стал судьей, призванным делить славу и богатство, я стал их хозяином и рабом, я раздавал титулы и наделял полномочиями. Они ревновали друг к другу. Интриговали, чтобы навязать мне собственные идеи. Приходили умолять, чтобы я воспитал их любовников. Сплачивались против всех и каждого, кто занимал место рядом со мной. Умели сделать так, чтобы ни одна моя связь не длилась слишком долго. Чем дальше я был от Македонии, тем сильнее становилось их собственническое чувство. Все, что не было македонским, они воспринимали как извращение, бред, неверность. Я перенял от персов манеру одеваться и держать себя, полюбил блюда, которые готовили варвары, сделал раба Багоаса знатным вельможей, Алестрия стала моей царицей. Все это так взбесило Клита, что он осмелился прилюдно оскорбить меня. Убив его ударом копья, я нарушил обет вечной дружбы.

Никей бросил лютню и принялся массировать мне голову. Меня удручал полный любви и благодарности взгляд зверька. Я отогнал печаль и вернулся мыслями к войне.

Если я отведу армию из Индии на персидские земли, индийские князья успеют объединиться вокруг Пора. Безрассудную смелость проявляют лишь те, кто не ведает, что их ждет. Если в душах моих солдат поселится покой, если они забудут о голоде и усталости, ни один не осмелится снова пережить ужасы индийского похода. Отдых равносилен отречению. Армия обречена двигаться вперед.

В Вавилоне, в покоях Дария, меня веселила мысль о победе. Теперь, в гуще враждебного леса, которого не было ни на одной карте, я смеялся, думая о поражении. Утрата друзей для Александра Великого равносильна поражению. Я сидел в палатке, одинокий, преданный всеми, и вспоминал маленького мальчика, любившего наблюдать за звездами. Я достиг вершины своей жизни воина и вернулся к началу. Одинокий, безоружный, я все так же страстно жаждал одного — найти красоту.

Погоня за чудом нескончаема.

Восхищение чудом — золото солнца.

Александр, сын Аполлона и Амона, не остановится. Никогда.