Александр II

Глава IX Россия, Германия, Франция

Осуществляя с большим или меньшим успехом свои реформы, Александр не забывал и о необходимости экспансии на юг и восток. Согласно его мнению, предназначение России заключалось в том, чтобы расширять границы за счет соседних стран, малонаселенных, плохо организованных и раздираемых внутренними междоусобицами. Еще в начале своего правления он «отхватил» у Китая, на основании договоров от 1857 и 1858 года, земли по левому берегу реки Амур.

Спустя два года, в 1860 году, в соответствии с другим договором, подписанным в Пекине молодым графом Игнатьевым, российский суверенитет распространился на богатый природными ресурсами район Уссури, где в скором времени вырос город Владивосток. Таким образом, отныне Санкт-Петербург контролировал территорию Сибири вдоль всего побережья Тихого океана вплоть до границы с Кореей. Кроме того, полномочные представители Александра получили от Японии южную часть острова Сахалин в обмен на часть Курильского архипелага.

Военные действия по «умиротворению» восточного Кавказа завершились в 1859 году взятием аула Гуниб и пленением грозного вождя Шамиля. Оставалось завоевать западный Кавказ. Окруженные русскими войсками, черкесы были оттеснены к Черноморскому побережью. Военные власти предложили им либо поселиться в специально отведенных для этой цели местах, либо эмигрировать в Турцию. Свыше двухсот тысяч горцев выбрали второй вариант. Остальные согласились стать царскими подданными. Война закончилась в 1864 году.

Одновременно с этим русские усилили экспансию в Средней Азии. Воспользовавшись в качестве предлога набегами «дикарей» на позиции войск, генералы Александра устраивали карательные экспедиции, все дальше углубляясь на юг. В 1865 году пал Ташкент, в 1868 году пришел черед Самарканда. Еще несколько лет, и Хивинское, и Бухарское ханства покорились России. По мере продвижения к границам Китая, Афганистана и Персии русские заручались лояльностью местного населения. Это медленное приближение к Индии вызывало беспокойство у британских дипломатов. Однако, невзирая на их маневры, Россия, мощная и невозмутимая, продолжала идти своим путем. Энергичный администратор генерал Кауффманн рьяно принялся осваивать природные богатства вновь образованной Туркестанской губернии.

Эти территориальные приобретения, достигнутые малой кровью, вдохновили и ободрили Александра. Хотя и не добившись решительного успеха во внутренней политике, поскольку нашлись безумцы, тормозившие проведение реформ, он мог поздравить себя с тем, что ему удалось присоединить к империи земли площадью в несколько миллионов квадратных километров. Он подарил России новые, богатые ресурсами территории, простиравшиеся от Каспийского моря до Китая и Афганистана.

Но этого было недостаточно! Его внимание привлекал также европейский континент, и в первую очередь Балканский полуостров. Тесные родственные связи, обусловленная историей общность интересов, разочарование поведением Австрии во время Крымской войны и Франции во время польского восстания – все это способствовало сближению Санкт-Петербурга и Берлина, и Александра не сильно беспокоили претензии Пруссии на гегемонию.

Хотя Вильгельм I и его министр Бисмарк не скрывали своего намерения объединить Германию, он сохранял нейтралитет во время войны пруссаков с Данией, завершившейся аннексией Шлезвига и Гольштейна (1864 год), а затем во время их войны с Австрией, в результате которой последняя была исключена из Конфедерации германских государств (1866 год). Поражение австрийцев под Садовой даже порадовало царя, ибо он счел его реваншем за Севастополь. Тем временем, увеличив число своих подданных до одиннадцати миллионов, Вильгельм I сделался правителем мощной державы, неожиданно поднявшейся в центре растерянной Европы. Равновесие нарушилось. В своем стремлении восстановить его Александр Горчаков решил, что императору пришла пора нанести визит в Париж и возобновить дружеские отношения с Наполеоном III. Со времен подавления польского мятежа Россия пользовалась во Франции дурной репутацией. Дабы обезоружить парижских друзей «нации мучеников», царь объявил широкую амнистию участникам восстания 1863 года. Поверенный в делах Франции Габриак пишет: «Мотив этого шага – желание угодить Его Величеству (Наполеону III) и избежать упоминаний о Польше во время их бесед».

Отправляясь в этот вояж, Александр предвкушал и другие удовольствия помимо дипломатических. Ему было любопытно посетить Всемирную выставку, о которой так много говорили. Его сопровождали сыновья Александр и Владимир. Из Кельна он телеграфировал, чтобы за ним зарезервировали две ложи в театре Варьете, где в оперетте Оффенбаха «Великая герцогиня де Герольштайн» играла знаменитая Гортензия Шнайдер. Наконец-то ему удалось воссоединиться с Екатериной Долгорукой, своей милой Катей, сосланной в Неаполь и приехавшей к нему во Францию. Они не виделись шесть месяцев. Это было выше его сил!

1 июня (20 мая согласно юлианскому календарю) 1867 года на Северном вокзале Парижа Александра встречал Наполеон III. Парижане устроили ему холодный прием. Пока они ехали с вокзала в Тюильри, несколько раз до его слуха с улицы доносились крики «Да здравствует Польша!» То же самое повторилось 5 июня во время его посещения Сен-Шапель во Дворце Правосудия. Кучка адвокатов во главе с Шарлем Флоке принялась скандировать при его появлении «Да здравствует Польша!» Александр воспринял этот демарш, как пощечину, но при этом сохранил самообладание. Французы – думал он – не проявляли такую надменность, когда его дядя Александр I вошел в Париж во главе русской армии. Ему оставалось лишь доставить себе удовольствие, поселившись в Елисейском дворце, где останавливался его великий предшественник. Он устроил Катю в уютный особняк на рю Бас-дю-Рампар, в двух шагах от дворца. Каждый вечер она легкой тенью проскальзывала за решетку на углу авеню Габриель и авеню де Мариньи. В ее объятиях он забывал о всех своих заботах и унижениях. В его глазах она была главным экспонатом Парижской выставки.

6 июня он присутствовал вместе с Наполеоном III и Вильгельмом I на большом военном смотре на ипподроме Лоншамп. На обратном пути открытая карета, в которой он сидел с императором Франции и двумя своими сыновьями, с трудом пробивала себе путь сквозь море людей, заполнивших аллеи Булонского леса. Когда экипаж поднялся на Гран Каскад, человек из толпы направил пистолет на царя и дважды выстрелил в него. Однако один из берейторов Наполеона III, вовремя заметивший опасность, толкнул стрелявшего под руку. Пули слегка задели находившуюся рядом женщину и лошадь. И во время этого второго покушения на свою жизнь Александр продемонстрировал холодное безразличие. Его смелость происходила от фатализма и набожности. Тем не менее упорство его врагов вызывало у него удивление. Единственное утешение: на сей раз покушавшийся, схваченный на месте преступления, оказался не русским, а поляком-эмигрантом Антоном Березовским.

Вернувшись в Елисейский дворец, Александр принял императрицу Евгению, которая, разрыдавшись у него на груди, умоляла его не сокращать свой визит из-за этого прискорбного инцидента. Александр успокоил ее: он останется, что бы ни случилось. После этой беседы он побежал успокоить свою Катю. Обуревавшие ее эмоции еще раз продемонстрировали всю глубину их взаимной любви. В тот же вечер он сказал российскому послу в Париже Будбергу, что не боится, поскольку всегда готов предстать перед Господом. Но с этого момента его чувства к Франции значительно охладели. Он не мог простить ей уличных оскорблений и покушения на свою жизнь. Определенно, эти люди не любили и не понимали его. Из вежливости он посещал в последующие дни все официальные мероприятия и балы, предусмотренные протоколом, и продолжал выражать удовлетворение оказываемым ему уважением, но от внимания публики не ускользнули его рассеянный вид, натянутость манер, вымученная улыбка, грустный, неподвижный взгляд. Гюстав Флобер, видевший его на балу в Тюильри, пишет Жорж Санд: «Русский царь мне совершенно не понравился. Он выглядел бесчувственным увальнем».

11 июня разочарованный Александр покинул Париж, поблагодарив хозяев и щедро вознаградив берейтора, спасшего ему жизнь. Несколько дней спустя его старший сын, великий князь Александр, пишет своему другу князю Мещерскому: «При воспоминании о нашем пребывании в Париже меня охватывает дрожь… Да, нам пришлось там нелегко. Ни единой минуты я не чувствовал себя спокойно. Никто не мог гарантировать, что это (покушение) не повторится… У меня было единственное желание: уехать из Парижа. Я послал бы все к дьяволу, лишь бы император мог целым и невредимым как можно скорее вернуться в Россию. Каким счастьем было покинуть этот вертеп!»

Словно провоцируя еще большее негодование в российском обществе, адвокат Березовского Эммануэль Араго на процессе обрушила на царя потоки злобной критики. Присяжные, под впечатлением ее речи, нашли в деянии поляка смягчающие обстоятельства, и он, избежав смертной казни, был приговорен к пожизненному заключению. Александр был уязвлен дважды: во-первых, этот приговор свидетельствовал об извращенном общественном мнении французов, во-вторых, он лишил его возможности обратиться к Наполеону III с просьбой о помиловании осужденного на смерть в качестве жеста милосердия.

В Санкт-Петербург Александр вернулся с твердым убеждением, что России в своей внешней политике следует ориентироваться на союз с Пруссией. Его не беспокоило то, что Франция остается в одиночестве перед лицом германской угрозы. Единственная польза, которую он извлек из этой поездки в Париж, заключалась в упрочении его отношений с Екатериной Долгорукой. После столь долгой разлуки их любовь приобрела зрелый и, так сказать, официальный характер. В столице Екатерина, вместе с братом и невесткой, проживала в роскошном особняке на Английской набережной. У нее были собственные слуги и экипаж. В Зимнем дворце в ее распоряжении находился бывший кабинет Николая I для встреч с монархом. Во время пребывания Александра в Царском Селе, Петергофе и Ливадии она снимала виллу поблизости от императорской резиденции и жила там под вымышленным именем. Он назначил ее фрейлиной императрицы, дабы она имела доступ ко двору. Раздосадованная, но тщательно скрывавшая свою досаду царица принимала реверансы соперницы с холодной улыбкой. Она видела в этой связи всего лишь легкую интрижку, мимолетное увлечение со стороны своего супруга. Разве могла она представить себе, что Александр, обычно столь отстраненный в общении с ней, способен наедине с Катей на безумства, совершенно немыслимые в его возрасте? Молодая женщина избегала появляться на императорских приемах. Поглощенная своей любовью, она старалась быть незаметной и вела уединенный образ жизни, только изредка принимая приглашения на театральные представления и ужины. Каждый раз царю приходилось настаивать, чтобы она посетила бал. Катя прекрасно танцевала и в такие вечера доставляла ему истинное удовольствие, когда он наблюдал за тем, как она грациозно двигается под музыку по залу, пусть даже и в объятиях другого мужчины.

Однако постепенно политика в их беседах стала занимать все больше и больше места. Общаясь с ней, Александр больше не мог молчать об одолевавших его заботах. Спустя некоторое время он уже не принимал ни одного важного решения, не обсудив его со своей возлюбленной. Будь то дипломатические переговоры, разногласия в императорской семье, интриги при дворе или соперничество министров – он посвящал ее во все свои проблемы и просил ее совета. Он доверял ей, поскольку, далекая от интриг света, она не принадлежала к какой-либо коалиции. Раскрывая перед ней душу, он был уверен, что все сказанное им останется между ними. Таким образом, судьбы России решались в алькове, в перерывах между ласками. Между тем при дворе зазвучали злые языки. Некоторые обвиняли суверена в «старческой любви».

Александр больше не мог обходиться без Екатерины и брал ее с собой во все поездки. В Эмсе, куда он ездил каждый год на воды, она занимала виллу неподалеку от особняка «Четыре Башни», где останавливалась царская свита. В июне 1870 года в этом городе состоялись важные переговоры, в которых участвовали с одной стороны Александр и Горчаков, с другой – Вильгельм I и Бисмарк. Вечером император в подробностях обрисовал своей возлюбленной международное положение. По его мнению, Франция Наполеона III проводила авантюрную политику, ее столкновение с Пруссией было неизбежно, и Россия, связанная с последней союзническими отношениями, должна будет сохранять нейтралитет в этом конфликте. Месяц спустя, когда пришла новость о выдвижении кандидатуры принца Гогенцоллерна на испанский престол, он ограничился тем, что попросил Вильгельма I отказаться от этой претензии. Но после публикации «Эмсской депеши», тон которой был сочтен оскорбительным для Наполеона III, он бросил французскому послу генералу Флери: «Вы полагаете, будто только у вас есть самолюбие!» И заявил Екатерине: «Ты видишь, я оказался прав! В этом деле Франция не права во всех отношениях!» Его совершенно не удивило быстрое продвижение германской армии. Посол России в Берлине д'Убриль предвидел, что Париж быстро падет под натиском пруссаков. «И я уверен, – пишет Александр Екатерине, – что еще до того, как они придут туда (в Париж), Наполеон перестанет быть императором и что именно в Париже французы объявят о его отрешении от власти. Он заслужил это за все его несправедливости как в отношении нас, так и в отношении других. Прости меня, дорогая Катя, за то, что мне не терпелось покинуть тебя этим вечером, но ты должна понять, я не могу не интересоваться происходящим, все еще храня в душе память о Севастополе, который стал причиной смерти моего отца. Ты ведь знаешь, как я преклоняюсь перед ним. Я вижу в этом, как уже говорил тебе, руку Господа, карающего несправедливость».

Катастрофа при Седане, отречение Наполеона III, провозглашение республики – все это представлялось Александру справедливым возмездием за наглое поведение Франции в отношении России. Когда в сентябре 1870 года Тьер приехал в Санкт-Петербург и умолял его повлиять на пруссаков, дабы те поумерили свои притязания, он натолкнулся на вежливый отказ. «Объясните мне, – сказал Александр Тьеру, – каким образом я мог бы вам помочь. Я уже сделал все, что в моих силах, и охотно помогу вам. Но не могу же я вступать в войну или пригрозить вступлением в войну, ибо, в первую очередь, должен заботиться о благе своей страны». Тьер уехал, не добившись ничего, кроме благих напутствий. «Наберитесь мужества и заключите мир», – посоветовал ему Александр на прощание.

Через несколько месяцев Париж пал, Тьер был назначен главой исполнительной власти, Франция потеряла Эльзас и часть Лотарингии, в Зеркальной галерее Версальского дворца было провозглашено создание новой империи, и Вильгельм I стал императором Германии.

У Александра потом возникнет смутное ощущение опасности, которую могла представлять для России мощная объединенная Германия, но в данный момент он не думал ни о чем другом, кроме как о том, чтобы в полной мере воспользоваться плодами своей политики нейтралитета. Ему казалось, что теперь, в этом водовороте политических событий в Европе, наступила самая благоприятная ситуация для денонсирования Парижского договора, чьи положения противоречили российским интересам на Ближнем Востоке. В циркуляре от 29 октября 1870 года Горчаков объявил, что отныне Россия считает себя свободной от ограничений в отношении ее действий в Черном море. Это одностороннее решение вызвало цепную реакцию протестов в европейских столицах. Особенно были возмущены англичане, расценившие данный шаг как нарушение международного пакта. Горчаков отвечал, что после поражения Франции в войне обстоятельства кардинальным образом изменились, и положения Парижского договора уже не раз игнорировались другими его участниками. Так, на следующий день после капитуляции Седана итальянские войска заняли Рим.

Последовали длительные переговоры, и 13 марта 1871 года в Лондоне был подписан новый договор – без статей, предусматривавших ограничения в отношении действий российского флота на Черном море. Этот дипломатический успех вызвал в России волну энтузиазма. Земства посылали царю поздравительные телеграммы. Пресса превозносила Горчакова до небес. Александр пожаловал ему титул Светлейшего, благодаря чему он получил первенство перед другими князьями.

Между тем Александр отдавал себе отчет в том, что дела не так уж блестящи. В результате объединения Германии лишились престолов мелкие немецкие князья, правившие до сих пор милостью Божьей. Отрекшегося от власти императора Франции заменило республиканское правительство. В этих двух случаях имело место отступление от принципа монархии. Не пришло ли время предпринять шаги по сближению автократических держав, как во времена Александра I? Он видел необходимость в возрождении Священного Союза, против которого был настроен враждебно в начале своего правления. Ради этого можно было даже забыть об обидах, причиненных России Австрией.

В сентябре 1872 года императоры Германии, Австрии и России собрались в Берлине. За ужином, во время которого они обращались друг к другу на «ты», обсуждалась единственная опасность, все еще угрожавшая мировому порядку: развитие и распространение революционных идей. По этому вопросу было достигнуто полное взаимопонимание. Одновременно с этим министры иностранных дел трех стран выработали основы нового Священного Союза, призванного поддерживать монархический порядок в Европе. Однако без ведома Горчакова Бисмарк пообещал Австрии компенсацию на Балканах за ее территориальные уступки Германии и Италии.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Александр лучился радостью. Ее причина состояла не только в договоренности с Германией и Австрией. Четырьмя месяцами ранее Екатерина подарила ему сына, Георгия (родился 30 апреля 1872 года). Это случилось в Зимнем дворце, в бывших покоях Николая I. Среди ночи верный слуга был послан за акушеркой. Роженица поначалу испытывала настолько сильные боли, что Александр взмолился перед доктором: «Если необходимо, пожертвуйте ребенком, но ее спасите во что бы то ни стало!» Только к утру Екатерина смогла разродиться. Обезумевший от счастья Александр едва успел увидеть новорожденного и обнять его мать. Было воскресенье, и весь двор ожидал его к заутрене. Заботу о младенце Александр доверил генералу Рылееву, главе службы личной безопасности Его Величества. Георгия отвезли в укромное место, находившееся под надзором жандармов, где его опекали русская кормилица и французская гувернантка.

Екатерина быстро оправилась после родов. Александр, опасавшийся, что материнство наложит на нее печать увядания, вздохнул с облегчением. Тело молодой женщины вновь обрело стройность. Влюбленный в чистоту форм своей подруги, царь сделал набросок карандашом, изображавший ее обнаженной, лежащей на диване. Несмотря на все меры предосторожности, новость не замедлила распространиться при дворе. Окружение царя пребывало в шоке. Двое любимых братьев императора, великие князья Константин и Николай, его старая тетка, великая княгиня Елена, были не на шутку обеспокоены появлением в доме Романовых незаконнорожденного отпрыска. Императрица Мария Александровна стоически переносила свое унижение и не опускалась до обвинений. Похоже, она отказалась от борьбы с болезнью, которая медленно подтачивала ее. В аристократических кругах вполголоса осуждали Александра за то, что он не заботился должным образом о здоровье своей хрупкой супруги, чахнувшей на глазах, негодовали по поводу страсти пятидесятичетырехлетнего монарха, уже ставшего дедом, к «бесстыдной одалиске» и опасались последствий ее влияния на правителя России. В следующем году недовольство царского окружения достигло апогея, когда стало известно, что фаворитка произвела на свет дочь Ольгу. (Екатерина Долгорукая родит в 1876 году второго сына, нареченного Борисом, который спустя несколько дней умрет от детской болезни.) Граф Петр Шувалов, шеф тайной полиции (Третьего отделения) однажды осмелился посетовать в кругу друзей на столь низкое падение императорского достоинства. «Но я сотру ее в порошок, эту девчонку!» – сказал он. Через шпионов эти слова дошли до императора, и освобожденный от должности Шувалов отправился послом в Лондон.

В апреле 1873 года, когда Александр самозабвенно наслаждался своим внебрачным счастьем, в Санкт-Петербург нанес визит Вильгельм I. После двенадцати дней торжеств, отмеченных военными смотрами, балами, банкетами, концертами и спектаклями, они перешли к серьезным делам. Граф фон Мольтке, прусский фельдмаршал, и граф Берг, русский фельдмаршал, подписали соглашение, в соответствии с которым та из двух империй, что подвергнется нападению со стороны какой-либо европейской державы, получает от своей союзницы военную помощь в виде двухсоттысячной армии. Несколькими месяцами позже, во время визита Александра в Вену, Австрия присоединилась к этому союзу.

Между тем, заручившись союзническими отношениями с Россией, Германия в 1875 году собиралась вновь объявить войну Франции, обвиняя ее в вынашивании идей реваншизма. В действительности, Бисмарк считал, что Франция слишком быстро оправилась от поражения и нужно окончательно поставить ее на колени, прежде чем она начнет представлять угрозу для своих соседей. Тон германской прессы становился все более и более воинственным. Встревоженный президент Мак-Магон обратился к Александру за поддержкой. Все попытки Горчакова призвать немцев к сдержанности потерпели неудачу. Тогда царь сам решил отправиться в Берлин, чтобы охладить германский пыл. Разумеется, его сопровождала Екатерина.

Царь приехал в немецкую столицу вместе с Горчаковым и остановился в особняке российского посольства, тогда как Екатерина поселилась в соседней гостинице. Сразу же принятый своим дядей Вильгельмом I, Александр без околичностей заявил, что не допустит нападения Германии на Францию. Старый кайзер заверил его, что у него и в мыслях такого не было, но при этом обрушился с грубыми нападками на французское правительство. В унисон ему вторил Бисмарк. После завершения переговоров Горчаков отправил в Париж депешу, в которой говорилось, что благодаря его суверену мир гарантирован. Эта декларация вызвала сильное раздражение Бисмарка, который обвинил своего российского коллегу в стремлении играть роль главного арбитра в Европе. Он со злой иронией предложил Горчакову отчеканить пятифранковые монеты со своим профилем в обрамлении надписи «Горчаков защищает Францию». И добавил: Горчакову не следует тешить свое личное тщеславие в ущерб германским интересам. «Я добрый друг моих друзей и непримиримый враг моих врагов» – жестко заявил он. Между двумя странами возник дипломатический холодок. Тем временем герцог Деказе, министр иностранных дел правительства Мак-Магона, пишет виконту Гонто-Бирону, послу Франции в Берлине: «Мы избежали страшной опасности. Перед нами собирались поставить ультиматум: разоружение или вторжение. Нам была нужна внешняя поддержка. Могли ли мы на нее рассчитывать? Старая Европа, наконец, пробудилась».

Чрезвычайно довольный этим политическим успехом, Александр вернулся в Россию и обосновался с Екатериной в Царском Селе. Несколько отдалившись от Германии и вновь сблизившись с Францией, он принялся искать новых союзников и однажды попытался установить более тесные отношения с Соединенными Штатами. После неудавшегося покушения Каракозова Вашингтон направил в Санкт-Петербург специальную делегацию во главе с заместителем секретаря по делам военно-морского флота Д. Фокса с поручением принести царю поздравления. Тепло принятые в качестве посланцев братского народа, также недавно отменившего рабство, американцы выслушали множество красивых речей и отвечали с таким же вдохновением. Но Александр понимал, что все эти взаимные комплименты не более чем формальность. Соединенные Штаты, занятые проблемами своего огромного молодого государства, не имели ни малейшего намерения вмешиваться в европейские дела. Единственным осязаемым результатом этих контактов явилась продажа американцам в 1867 году далекой и девственной Аляски, с которой в Санкт-Петербурге не знали что делать, за смехотворную сумму 7 миллионов долларов.

Александр хотел бы завоевать симпатии и другой англосаксонской страны, Великобритании, но ее враждебное отношение к России, казалось, уже стало традицией. Две державы соперничали на Ближнем Востоке. Быстрое продвижение царской армии в Средней Азии очень беспокоило британское правительство. В каком бы направлении ни стремился Александр распространить свою гегемонию, он неизменно наталкивался на противодействие дипломатов королевы Виктории. Тем не менее в 1871 году появилась надежда на потепление отношений между двумя народами. Дочь царя, великая княгиня Мария, и младший сын королевы Виктории, герцог Эдинбургский, встретились у своих общих родственников в Гессене и полюбили друг друга. Вопреки колебаниям Виктории, не очень-то желавшей принимать русскую царевну в свою семью, 11 января (23 января согласно григорианскому календарю) 1874 года в Зимнем дворце состоялась пышная свадьба. Праздничная программа предусматривала три придворных бала, ужины на три тысячи персон, оперу «Ромео и Джульетта» с Аделиной Патти в главной роли, охоту на медведя, катание на коньках и путешествие в Москву. Через несколько месяцев Александр сам отправился в Лондон. Его там встречали с той же пышностью и с тем же показным доброжелательством. На обеде, данном в его честь лордом-мэром, он произнес речь, в которой благодарил англичан за теплый прием, оказанный его дочери, и выражал надежду, что этот брак послужит укреплению связей между двумя великими народами, гарантами мира во всем мире. Но за этими проникновенными словами скрывалось крайнее замешательство. Читая газеты, он ощущал, что английское общественное мнение по отношению к России оставалось недоброжелательным. Впрочем, во главе консерваторов, получивших большинство на последних выборах, стоял Дизраэли, самый отъявленный английский империалист. Ну разве это не абсурд, что королева, заложница конституционного режима, должна считаться с мнением парламента? Не придется ли когда-нибудь и царю прислушиваться к голосу народных представителей? В детстве он об этом мечтал, но теперь не был уверен, что ему этого все еще хочется.