Александра

Виндзорский жених

Вто время, как в ночном поезде в Англию Аликc грустит по поводу разлуки с Николаем, сам он — на обратном пути в Россию — наслаждается своим счастьем, за которое так долго боролся. В вагоне-салоне за столом, на который внимательный адъютант поставил украшенный цветами портрет Аликc, он перебирает в уме минувшее: борьбу для достижения своей цели, радостную реакцию родственников, многочисленные празднества, выезды в окрестности Кобурга и Дармштадта — все это отражено в его дневнике. «Она надела мне кольцо, — какое необыкновенное чувство быть женихом!» — размышляет двадцатишестилетний царевич, и в веселых тонах писем, которые он поначалу пишет Аликc по нескольку раз в день, над чувством разлуки преобладает надежда на скорое свидание в Англии.

В Луге, уже на российской территории, Николая пробуждают от грез: для приветствия прибыла делегация офицеров его полка. Газеты давно уже разнесли по всему миру весть о помолвке русского престолонаследника с принцессой Аликc Гессен-Дармштадтской, опередив официальный бюллетень русского двора.

«Дармштэдтер цайтунг» в выпуске от 21 апреля, то есть на следующий день после решения Аликc, сообщала:

«Вчера в Кобурге были завязаны нежные узы, которыми наш княжеский дом вновь соединится с российским императорским домом (…) Так что недалеко то время, когда наша дорогая принцесса будет призвана, подобно ее двоюродной бабушке Мари, вместе со своим императорским супругом украсить трон могущественной Российской державы. Ее увозят от нас, чтобы в чужой стране она нашла блестящее поприще для деятельности, но она не забудет своей немецкой отчизны, преданной земли Гессена, которая в эти дни представила столь прекрасное доказательство своей верности родовому княжескому дому (…) Эта новость вызовет радость населения по всей гессенской земле».

26 апреля английская газета «Стандарт» свела воедино сообщения своего московского и берлинского корреспондентов:

«Москва. Помолвку царевича с принцессой Аликc Гессенской в воскресенье будут праздновать благодарственными богослужениями в отдаленнейших частях России. То обстоятельство, что невеста доводится сестрой великой княгине Елизавете Федоровне[55], жене генерал-губернатора Москвы, придает этому событию особенный интерес в этом городе (…) Все московские газеты рассматривают этот брак, как укрепление союза между Россией и Германией и тем самым как будущую гарантию мира[56].

Берлин. Кельнская газета цитирует сообщение из Санкт-Петербурга, согласно которому свадьба царевича состоится не ранее первых чисел октября, чтобы на ней могли присутствовать все члены императорской фамилии, в том числе больной брат царевича, пребывающий в настоящее время на Кавказе[57]. Далее сообщается, что принцессе придется еще до свадьбы сменить религию и имя. Дворец, в котором предстоит жить юной паре, еще не готов, но, по всей видимости, речь идет не об Аничковом дворце, поскольку царь и царица хотят оставить его для себя. Принц и принцесса Прусские [Генрих и сестра принцессы Аликc, Ирина] летом приедут в Петербург, но не в связи со свадьбой, на которой изъявил желание присутствовать кайзер Вильгельм[58]».

После поздравлений, полученных обрученными еще в Кобурге, Дармштадте и Петербурге, теперь телеграммы со всего мира получает и королева Англии — как родственница, взявшая на себя роль родителей Аликc. Помимо коронованных особ Европы, выражающих «свою радость» и «удовлетворение» по случаю помолвки Аликc Гессенской и российского престолонаследника, приходит множество посланий и от членов ее семьи. Многие из них уже связаны родственными узами с женихом и невестой. Царица, которая — как и царь — не испытывает особой радости от этого союза, телеграфирует королеве Виктории:

«От всего сердца выражаю Тебе свою благодарность за Твое любезное письмо, которое меня глубоко тронуло: я счастлива, что Ты так полюбила моего дорогого Ники — это истинная радость моему сердцу.

Минни»[59].

Когда Аликc приезжает в Виндзор, то обнаруживает там уже письмо, которое Николай написал ей сразу же после ее отъезда из Кобурга:

«Печальная среда 20 апреля/2 мая. 1894 г.

Дворец Эдинбург, Кобург.

Моя прелестная возлюбленная, милая Аликc!

Какое ужасное прощание, у всех на виду! Сколько народу, и все смотрели на нас со всех сторон. Мне никогда не забыть грустное и вместе с тем смеющееся выражение на Твоем ангельском личике в окне, когда поезд тронулся! (…)

Все эти дни меня переполняли радость и счастье оттого, что я был рядом с любимой, я не в силах передать Тебе и сотой доли того, что хотел бы сказать. Когда я очень глубоко чувствую, то не могу подобрать слов; это глупо и тягостно, но ничего не поделаешь. Я надеюсь, что эта робость, или что бы это ни было, пройдет, и в следующий раз, когда мы увидимся, мы узнаем больше друг о друге. С каким нетерпением я ожидаю того момента, когда смогу коснуться устами Твоего прелестного, нежного лица! Аликc, любовь моя, Ты не знаешь, как сильно Ты меня изменила, когда протянула мне свою гордую руку и возвысила меня до себя — в знак чистой любви и доверия! Нет, я не верю, что это пустые слова, они вызваны совершенно искренними чувствами, почитанием, верой и любовью, которыми ты меня наполнила. Я должен повторить те же слова, которые уже говорил Тебе, моя дорогая маленькая девочка, в день нашей помолвки, — что вся моя жизнь всегда принадлежала Тебе и что я никогда не смогу достаточно отблагодарить Тебя, моя любимая, за все, что Ты для меня сделала, делаешь и еще сделаешь! Да поможет Тебе Бог и хранит Тебя на тяжелом пути, лежащем пред Тобой! Мои молитвы, мои благословения и мои мысли всегда с Тобой, моя милая малышка!

(…) Я надеюсь, что Твое путешествие было приятным и мой прелестный совенок не испытал больших неудобств и не слишком утомился. Передай мой сердечный привет бабушке. А теперь прощай, мое сокровище, Аликc. Да благословит Тебя еще раз Господь, любовь моя!

Навеки Твой любящий и

благодарный Ники».

Письма, курсировавшие в начале лета 1894 г. между Англией и Россией, полны веселых шалостей. Аликc узнает от своего жениха о его времяпрепровождении. Николай сообщает ей, как счастлив на военной службе и как полковые товарищи по возвращении женихом приветствовали его криками «Ура!», выстроившись длинными шпалерами. Как они постоянно заставляют его рассказывать о невесте и как его это смущает. Все военное, верные, бравые солдаты для него — после Аликc — важнейшее в жизни:

«Если бы Ты увидела, какие это твердые и цельные личности, как весело с ними общаться, Ты бы меня поняла…»

Обмен письмами одновременно отражает различие темпераментов обрученной пары. Николай даже в счастье не теряет чувства юмора, всегда готов пошутить, порой даже на немецком языке (корреспонденция, впрочем, ведется на предпочтительном для Аликc английском языке). Ему доставляет удовольствие подтрунивать над своей возлюбленной — так, он называет ее «совушкой» за привычку давать умные советы — и подшучивать над самим собой. Получив дружественное, но почти нечитаемое письмо от королевской бабушки Аликc, он вздыхает:

«Теперь я должен ей, наконец, ответить — и я откладываю это уже несколько дней. Пришлось достаточно потрудиться, чтобы расшифровать ее почерк и понять значение некоторых выражений, но еще труднее будет взять соответствующий серьезный тон в ответе, но я очень постараюсь…»

На стихийную, задорную нежность Николая серьезное естество Аликc отвечает большими, восторженными чувствами. Она пытается апеллировать не только к его сердцу, но и к уму. Помимо цветов ее строки сопровождают книги, в том числе и Библия. Аликc также не упускает случая предостеречь своего будущего супруга от чрезмерного употребления алкоголя и курения на дружеских вечеринках, о которых он с таким восторгом рассказывает. Николай и это сводит к шутке: «…ты можешь быть совершенно спокойна, я не слишком много пил и даже уже меньше курю — и воздержание мне в удовольствие, когда я думаю о том, что оно соответствует Твоему желанию…»

Когда Николай высказывает мнение, что было бы неплохо, если бы Аликc познакомилась с русской литературой «прежде, чем Ты приедешь в нашу страну», она просит его срочно выслать книги. Николай не ограничивается этим. По его распоряжению в Англию отправляется фрейлейн Шнейдер, преподавательница русского языка из Петербурга, чтобы обучать будущую государыню языку ее будущей страны.

Аликc учит русский ежедневно, когда час, когда два. Ее фрейлины, которым предстоит последовать за ней на ее новую родину, также берут уроки русского языка.

Этим делом Аликc занимается с присущим ей чувством ответственности и честолюбия. Отныне в каждом письме Николаю она уже вырисовывает непривычными литерами слова незнакомого языка, поощряемая его похвалой, — хотя ему порой трудно удержаться, чтобы не подшутить над ее ожесточенной серьезностью: «Как лестно, что я лучше владею немецким, чем Ты русским!»

При всей задористости общения между влюбленными Аликc порой не до смеха. Обременительно не только изучение языка, но и лечебный курс, который ей в это время приходится проходить. Врач прописал ей грязевые ванны в Харрогите, и ее пребывание в Англии постоянно отравляют мысли о бесконечных процедурах. Предрасположенность к ишемии и ревматизму — очевидно, семейным заболеваниям — становится заметной у Аликc уже в раннем возрасте; боли в ногах ограничивают ее подвижность, и это беспокоит ее, когда она думает о своем будущем положении.

Это душевное состояние отражается в письме брату:

«Камберленд-Лодж, Виндзор, 20 мая 1894 г.

Милый Эрни.

(…) Ты даже не знаешь, как сильно я по Тебе скучаю (…) Ванны пока не оказывают действия, и ноги еще очень болят. Для равномерного кровообращения мне приходится подолгу лежать на диване (…) Врачу хотелось бы, чтобы я приняла еще двадцать ванн, что меня сильно огорчает, так как Ники хочет специально приехать на неделю раньше, чтобы у нас было время побыть наедине, прежде чем из Балморала вернется бабушка. (…) Мне приходится проводить по пятнадцать минут в серной ванне и затем еще в ванне с водяным душем из тысячи отверстий (…)

По два часа ежедневно у меня уроки с «портнишкой» [60] (…) порой бывает очень тяжело, особенно произношение (…) Ники прислал мне книги своего священника, о которых я просила, чтобы я смогла прочесть их до его приезда; я еще не отошла после вчерашних двух часов занятий — мне с большим трудом дается столь длительная концентрация внимания, и часто приходится перечитывать некоторые места.

Знаешь ли ты, что свадьба Ксении назначена на конец июля и дядя Саша и тетя Минни[61] хотят, чтобы я приехала, и они смогли бы спокойно меня рассмотреть? Свадьба будет в Петергофе, — но мне не хотелось бы туда ехать. Я бы предпочла спокойно побыть с Тобой, а не кочевать с места на место. Ники будет уговаривать, когда приедет. Я никак не могу ехать туда без Тебя.

Скажи, Ты ведь согласен, что мне лучше не ездить?

(…) Храни Тебя Бог, мой любимый. Сочный поцелуй.

Твоя всегда любящая Санни».

По-видимому, из-за проблем со здоровьем Аликc все еще опасается появления на людях, причем беспокойство нарастает, когда она думает о своем будущем положении. Она никак не может свыкнуться с мыслью, что придется утверждаться в том русском обществе, где она успела почувствовать себя отверженной. Если семнадцатилетней девушкой во время пребывания в Петербурге в 1889 г. благодаря ухаживанию со стороны Николая и беззаботному времепрепровождению в обществе сверстников она не ощутила, какое впечатление произвели на придворное общество ее внешность и нрав, то ей все стало ясно, когда она была отвергнута как невеста. Несмотря на то, что после помолвки с Николаем ее приняли в свой круг и она получила богатые подарки от будущих свекра и свекрови и новых родственников, уверенности в себе ей это не придавало. Теперь ей не хотелось без крайней необходимости вновь оказаться в ситуации, выставлявшей ее в неприглядном свете.

Николай еще раньше передал Аликc желание родителей — да и свое тоже — видеть ее на свадьбе Ксении в Петербурге. Теперь Аликc ожидает его приезда, зная, что он ни в чем не сможет ей отказать, — пусть это даже будет отказ удовлетворить это желание.

Похоже, Аликc все еще противится вступать в новую роль будущей жены русского престолонаследника с соответствующими задачами и обязанностями. Ее влюбленность и симпатии к Николаю подхлестывают рвение к изучению языка; чувство долга вынуждает знакомиться с православием. Однако сосредоточенность на любимом человеке, ежедневные письма и радость от предстоящей встречи настолько поглощают ее внимание, что вытесняют всякие мысли о реальности, предъявляющей к Аликc как к будущей царице свои требования.

Тем больше забот о будущем у королевы Виктории. В тот самый момент, когда Аликc, страдая от лечения и русского языка, ожидает Николая, королева пишет в Дармштадт сестре Аликc, Виктории:

«Ах, милая Виктория, чем больше думаю о свадьбе милашки Алики, тем я несчастнее! Это никак не связано лично с ним — мне он очень нравится, — но с его страной, ее политикой и нашими разногласиями, и с ужасно ненадежным положением, в котором окажется милое дитя. Чем дольше думаю о том, что она изучает русский язык и скоро будет получать наставления русского священника, тем сильнее противится вся моя природа вопреки всем моим попыткам успокоиться и радоваться вместе с ней.

Я попытаюсь смириться и увидеть в этом что-нибудь положительное. Все же сознание, что я так стремилась воспрепятствовать этому, и уже полагала, что опасность миновала, — а все внезапно изменилось, — причиняет мне боль. Элле не следовало поощрять это, как она сделала…»[62]

Между тем свидание с Николаем неуклонно приближается. В письме «номер восемнадцать» (ежедневные послания нумеруются) от 8/20 мая 1894 г. Николай извещает, что прибудет в Англию на «Полярной Звезде», величественной и роскошной царской яхте. «Папа сразу же дал мне ее, как я его об этом попросил, — сообщает Николай, — он посчитал, что куда веселее, если мне не придется ехать через Берлин, тем более, что в это время года это самый приятный способ передвижения… Если бы Ты только смогла увидеть, какая она великолепная, к тому же такая комфортабельная, и ее мотор легко делает восемнадцать узлов в час!»[63]

3/15 июня из Петербурга выходит «Александрия» и доставляет Николая на «Полярную Звезду», стоявшую на якоре в Кронштадте. Первое, что делает Николай на борту яхты, это посылает Аликc телеграмму с уведомлением о своем отплытии. Вслед за этим после некоторых поисков ему удается найти на карте местечко Уолтон, на Темзе, где его ожидает Аликc.

Когда 8/20 июня Николай приплывает, его — в сильный ливень — встречает почетный караул. Вместе с Аликc престолонаследника ждут также ее сестра Виктория с мужем Людвигом, принцем Баттенбергом. Теперь впервые они живут под одной крышей, и этот месяц, проведенный вместе, покажется им самым беспечным временем их совместной жизни.

Каждый день подробно описан Николаем в дневнике. Время заполнено посещением различных мест, главным образом визитами к бесчисленным родственникам. Лишь изредка Аликc и Николай могут побыть одни; особенно действует им на нервы во время совместных трапез маленькая — и как Николай замечает — необузданная дочь Виктории и Людвига. Кузен Георг, женившийся за год до этого на Мэй, невесте своего умершего брата Эдди, ожидает Аликc и Николая в своем «Белом» охотничьем домике под Ричмондом. К помолвленным обратились с просьбой стать крестными родителями их сына. Мальчика зовут Эдуард — это будущий герцог Виндзорский, который ради любви к Уоллис Симпсон отречется от трона как король Эдуард VIII.

Королева Виктория, присутствовавшая во время этого визита и знакомства гостей с маленьким Эдуардом, пишет затем своей дочери Виктории (жене кронпринца Фридриха) в Германию:

«Я, как и вся страна, радуюсь рождению мальчика у Джорджа. Однако при всей радости и удовлетворении приходится сожалеть о том, что если бы в 1889 г. Алики не отвергла Эдди, я бы уже четыре года назад могла получить внука; впрочем, никогда ведь еще не случалось, чтобы одновременно жили три прямых престолонаследника и суверен. (…) Ники очень любезен и прекрасно чувствует себя в нашем обществе…»[64]

Вскоре после этого Николаю показывают комнату умершего Эдди, и Аликc приходится возложить на его могилу цветы…

Среди хозяев и гостей, с которыми Аликc и Николай проводят время, находятся и другие потенциальные или правящие суверены: кузен Георг впоследствии станет королем Георгом V, дедушкой нынешней английской королевы Елизаветы II; одна из упомянутых маленьких дочерей сестры Аликc, Виктории, Алиса — будущая мать нынешнего принца Филиппа. Дядя Берти, у которого Николай и Аликc гостят в Виндзоре, станет через несколько лет наследником королевы Виктории, английским королем Эдуардом VII, и королева будет тетей Аликc — как Аликc, так и Николаю (сестра его матери). Дядя Альфред (герцог Эдинбургский, с 1893 г. герцог Саксен-Кобург-Готский в Германии), жалуется Николай в дневнике, «зашел еще вечером ко мне покурить и выпить пива и украл у меня то время, которое я хотел после ужина провести еще с Аликc…»

Наносит визит и эрцгерцог Франц Фердинанд, после смерти кронпринца Рудольфа престолонаследник Австро-Венгрии. Елизавета, австрийская императрица, частая гостья у королевы Виктории — равно как и Евгения, бывшая императрица Франции, с принцем Луи Наполеоном, который за год до этого приезжал в Петербург.

По утрам Николай выезжает верхом; по распоряжению королевы русскому престолонаследнику показывают конюшни, коневодческие хозяйства и псарни охотничьих собак. Она заботится и о том, чтобы он познакомился с ее полками. Николай присутствует на полевых учениях конногвардейского полка; в один из дней он участвует с кронпринцем Альфредом Эдуардом (дядей Берти) в конном аукционе, на котором под бурные аплодисменты покупает несколько кобылиц с жеребятами. В другой раз тысяча кадетов Гринвичского военно-морского училища демонстрируют русскому гостю свою выучку. Тем временем Аликc приходится довольствоваться обществом о. Янышева, своего наставника в вопросах православной религии.

Для Аликc и Николая ценность представляет лишь время, проведенное вместе, без учета протокольных мероприятий, совместной игры на фортепьяно, посещения театров, концертов или выездов. Обнаружив, что Николай регулярно в лаконично-протокольной форме фиксирует все события дня, Аликc начинает вставлять между его сухими строчками свои, дышащие нежностью; иногда она заполняет целые страницы стихами, порой даже молитвами. Размашистые фразы Аликc на немецком, английском, а иногда и французском вклиниваются между стройными записями Николая. Например:

«Должно быть удивительное что-то в любви двух душ…», «That His Peace may tend you, And His Love caress you, Is the wish I send you, In the words: God bless you!»[65] — «La nuit j’etre assise (…) en songeant…»[66] (Виктор Гюго) — «I dreamt that I was loved, I wake and found it true and thanked God on my knees for it. True love is the gift which God has given — daily stronger, deeper, purer…»[67]

Хотя Николай в основном, как ни в чем ни бывало, продолжает дописывать русские предложения, не обращая внимания на эмоциональные всплески Аликc, все же однажды в конце дневной записи, не удержавшись, замечает: «Написанные выше слова Аликc меня очень тронули…»

Самая длинная запись Аликc в дневнике Николая следует после одного разговора между ними. Он рассказал ей о связи с балериной Матильдой Кшесинской — эти отношения были прерваны после помолвки. Ничто не могло бы точнее характеризовать характер и образ мыслей Аликc, как ее реакция на эту «исповедь» — признание в интрижке приравнивалось к «греху». Вот выдержки из ее английского, занявшего почти страницу комментария: «…что прошло, то прошло, и никогда не вернется, так что можно оглядываться на него спокойно (…) Мы все подвергаемся искушениям в этом мире, и когда молоды, то еще не можем с ними бороться (…), но коль скоро мы раскаялись и вернулись на путь истинный, Бог нас простит (…)»

Николай покидает Англию на величественной «Полярной Звезде» без Аликc — как она того хотела. Прибыв в Петербург, он участвует в свадьбе сестры Ксении с особенно близким ему дядей Александром Михайловичем (Сандро) без своей невесты. Бракосочетание празднуется с большой роскошью, и к кульминационным его моментам принадлежат военные парады и маневры. Здесь с царем Александром впервые случается приступ слабости, которой суждено ускорить ход дальнейших событий.

Конец Александра III

Николай планировал летом снова посетить Аликc. Однако из-за ухудшения состояния отца осуществление этого плана приходится отложить.

Чтобы не огорчить гостей, приглашенных заблаговременно, царь решает не отменять традиционную охоту в Беловежской Пуще. Там, по своему обыкновению, он идет на прогулку в лес со своей младшей (и самой любимой) дочерью Ольгой, которой как раз исполнилось двенадцать. Когда девочка замечает, что отец не обгоняет ее, как обычно, своими гигантскими шагами, она изумленно останавливается. Никогда не забудет она этот момент: «Он взглянул на меня и промолвил с улыбкой: «Ты ведь сохранишь это в тайне, правда, милая — я чувствую усталость, и мы лучше пойдем сейчас домой…» Никогда прежде царь, который своей могучей рукой не только твердо держал огромную державу, но и без труда мог смять в руке серебряную вилку (если в поле зрения не было жены), не демонстрировал и не признавался в слабости. Ольгу словно хватил удар. Обещание — молчать о происшедшем — для нее свято.

Однако от врачей царь не может скрыть своего состояния. Вызванный из Москвы доктор Захарин и вскоре прибывший из Берлина профессор Лейден констатируют: воспаление почек. Полученная в результате перенесенной за шесть лет до этого аварии внутренняя травма приобрела хронический характер.

Тогда поезд с царской семьей сошел с рельсов на юге возле Борок — видимо, в результате покушения. Несколько вагонов опрокинулось и скатилось под откос. Вагон, в котором находился царь со свой семьей, остался стоять, однако потолок грозил в любую минуту обвалиться, и энергичный царь подпирал его изо всех своих сил до тех пор, пока последний член семьи не выбрался наружу. Именно тогда он и получил внутреннее ранение, давшее впоследствии осложнения. И тогда Николай впервые осознал, какой силой воли был наделен его отец — и какую беспомощность он сам ощущает, стоит ему только представить, что придется наследовать этому человеку.

«Ничего серьезного», — комментируют врачи состояние Александра, однако советуют выбрать сухой и теплый климат. «Как только Папе станет лучше, и родители уедут на юг, я приеду в Дармштадт», — беспечно заверяет Николай Аликc в письме. И та столь же беззаботно наслаждается предвкушением встречи с Николаем.

Материю для подвенечного платья невеста уже выбрала в Виндзоре. С выставки шелков королева Виктория подарила Аликc то, что ей больше всего понравилось: отрез белого шелка, усеянного пастельных тонов цветами, окаймленными по контурам серебром, и еще один, в серых тонах с розовыми японскими цветами. О любви Аликc к розовому цвету Николай вспоминает при выборе обручального подарка: колье из розового жемчуга и под цвет ему кольцо. Невеста ошеломлена.

Даже королева лишилась дара речи, когда внучка показала ей официальный обручальный подарок царя Александра: искусное жемчужное колье работы Фаберже — оцениваемое по тем временам в 250 000 золотых рублей, это самый крупный единоразовый заказ из полученных когда-либо ювелиром. «Не сильно ее балуй», — любовно увещевает королева Николая.

Аликc, вернувшись в Дармштадт, с новым рвением принимается за русский язык. Элла из России следит за достижениями Аликc по ее письмам Николаю, о которых тот ей сообщает. «Как хорошо знать, что Аликc и Николай счастливы, — пишет Элла бабушке в Англию, — я уверена, что Бог благословит этот союз. (…) Аликc делает большие успехи в русском — она пишет Ники так красиво, делает мало ошибок и довольно правильно строит предложения. Николай лишь сожалеет, что она стесняется говорить по-русски. Что касается свадьбы, то время еще не назначено…»[68]

Однако радостное настроение сменяют разочарование и тревога. Самочувствие царя ухудшается. Отъезд на юг приходится отложить — и Николай не может поехать в Дармштадт, где его ждет Аликc. Царь Александр и Мария Федоровна отправляются в Крым, в Ливадию, в свой летний дворец. В то время как немецкие врачи рассматривают состояние как «серьезное, но не критическое», русские врачи считают положение «безнадежным».

Николай рядом с родителями. Дни в Ливадии — постоянные колебания между улучшением и рецидивом, между надеждой и разочарованием.

14 октября Аликc пишет из Дармштадта царице в Ливадию:

«Милая мама,

я очень огорчилась, когда услышала, что Ты все еще вынуждена пребывать в таком беспокойстве — большая постоянная тревога о дорогом дяде, должно быть, очень истощает Твои нервы. Как бы мне хотелось быть с Вами, быть в состоянии позаботиться о Вас, попытаться помочь и утешить…»

В тот же день Аликc пишет Николаю в Ливадию:

«…если бы я была там, я бы осыпала Тебя поцелуями и нежными словами, может быть, ты забыл бы тогда на несколько мгновений свою печаль и заботу. (…) Сильная любовь дает утешение, которое делает жизнь выносимее, когда разум отказывается понимать, а сердце разбито…»

Элла 17 октября из Петербурга королеве Виктории:

«…едем в Крым, у нас плохие новости, да хранит его Бог, опасаемся худшего…»[69]

В тот же день телеграмма Николая из Ливадии Аликc:

«Рад сообщить Тебе, что родители желают, чтобы ты приехала… Ники»

18 октября. Королева Виктория получает три телеграммы.[70]

«Ливадия. Сердечное спасибо за любезное письмо, Папа и Мама очень благодарны за Твою доброту и Твое участие, милый Папа слаб, попросил Алики приехать.

Ники».

«Дармштадт. Алики едет сегодня со мной или Эрни в Одессу, где ее встретит Элла, царица попросила ее приехать.

Виктория».

«Стоктон-он-Тис. Рад, что Алики едет в Ливадию, будет утешение для Ники. Альберт Эдуард».

Королева Виктория внучке Виктории в Дармштадт:

«L’homme propose & Dieu dispose! [Человек полагает, а Бог располагает] — Никогда это не было вернее, чем сейчас, потому что я чувствую, что Вы все теперь идете другим путем, чем я надеялась (…) Не были бы долгое путешествие и душевные переживания слишком обременительны для Алики (…) Все мои тревоги о ее будущем замужестве сейчас больше, чем прежде, когда я думаю, что она столь юной всходит на такой ненадежный трон, и ее жизнь и жизнь ее мужа будут под постоянной угрозой (…) Я вынуждена настоятельно просить не принимать никаких окончательных решений, не посоветовавшись со мной. У нее нет родителей, и я их заменяю! — Эрни, которому я телеграфировала, ответил, что останется здесь (…) Объясни Ники и обоим, что я прошу о том, чтобы они еще раз ко мне приехали, прежде чем жениться.

Вели также Гретхен и госпоже Шнейдер писать мне каждые 2–3 дня, так как у Алики не будет на это времени (…) V. R. I.»[71]

Телеграмма из Ливадии Аликc перед ее отъездом: «Пусть сопровождают Тебя мои наилучшие пожелания и молитвы в Твоем первом путешествии в нашу страну (…) милому Папа немного лучше (…) со всей любовью Ники».

Первая — и последняя — телеграмма от царя: «Очень тронут Твоей сердечной депешей. Сегодня ночью, наконец, смог уснуть. Только что получил Твое милое письмо из Дармштадта, благодарю за него от всего сердца. Жду Тебя с нетерпением. Сердечно обнимаю. Ники безмерно счастлив. Папа».

Адъютанты находящегося в Ливадии больного царя настолько забеганы, что забывают послать за Аликc к российской границе специальный императорский поезд. Так что в Крым она едет со своими спутниками на обычном поезде. Весть о приезде невесты престолонаследника разносится с быстротой молнии. Несмотря на серьезный повод ее прибытия, повсюду собираются толпы любопытных. По пути в Ливадию в открытую коляску Аликc и Николая бросают цветы, а в некоторых деревнях их встречают хлебом-солью.

Радостное настроение великолепных осенних дней, в которые вновь встречаются Аликc и Николай, резко меняется за порогом летнего дворца царя: затемненные комнаты, приглушенные голоса, механически снующие как тени слуги с каменными лицами. На верхнем этаже суетливые хлопоты вокруг больного и шепот, шепот… Аликc словно попадает в другой мир.

Несмотря на скверное самочувствие, царь Александр находит в себе силы подняться и надеть мундир. Как иначе человек его положения мог приветствовать будущую жену своего сына и наследника?

Каждый день приносит с собой надежду — и разочарование. Переменное течение болезни с обманчивыми колебаниями держит в напряжении семью и двор. Сам Александр относится к своему состоянию со смирением верующего русского — его единственная забота — наследник: его неподготовленный сын.

Постоянно приходят новые родственники. У постели больного непрерывно читает молитвы священник Иоанн Кронштадтский, считающийся Святым.

Аликc попадает в мир, пока для нее чуждый. Изо всех сил пытается она утешить Николая, не отваживавшегося выходить из дому. При этом мысли о предстоящей смерти царя и саму Аликc наполняют беспокойством — она начинает предчувствовать, чем обернется для нее внезапный переход трона к Николаю. Брату Эрнсту Людвигу она пишет: «…молись за меня, ибо я так сильно страшусь этого момента и ни Тебя, ни Папа со мной не будет…» Усердно исписывает она дневник Николая молитвами и обнадеживающими изречениями. И не только: в лихорадочной суете врачей, советников, адъютантов, членов правительства и домочадцев Аликc видит пренебрежение первенствующим положением Николая как будущего царя. Поэтому чувствует себя обязанной напомнить ему об этом в его дневнике: «Ты должен позаботиться о том, чтобы врачи говорили сначала Тебе, как обстоят дела с Твоим отцом, и только с Тобой советовались — поскольку Ты будущий царь…»

Однако Николая больше беспокоит состояние отца — и мысли, что будет с ним, если его отцу суждено умереть. Доныне Николай воспитывался солдатом и к обязанностям престолонаследника еще не готовился. Царь, которому было всего сорок девять лет, еще не знакомил его с управлением государством. Еще слишком рано для сына, еще достаточно времени для него самого, считал царь. Мысль о том, что ему внезапно придется унаследовать трон, вызывает у Николая панику. Между чтением докладов министров и бесед с врачами Николай, — как показывает его дневник, — молится о Божьей милости.

Однажды, когда ему становится немного лучше, царь Александр призывает Николая к себе. Собрав все силы, он говорит сыну то, что хотел бы передать ему как политическое завещание: не продолжать либерального пути его предшественника, царя Александра И, ибо путь этот не спас того от бомбы революционеров-анархистов; во всех своих решения на первое место ставить внутренний и внешний мир страны, с тем чтобы государство могло бы свободно и спокойно развиваться, и сохранять самодержавие как историческую форму правления в России.

«Рухнет самодержавие, не дай Бог, — слышит Николай настоятельные слова отца, — тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц…

Люби все, что служит ко благу, чести и достоинству России, — взывает царь к своему сыну. — Охраняй самодержавие, памятуя при том, что Ты несешь ответственность за судьбы Твоих подданных перед Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость Твоего царского долга да будет для Тебя основой Твоей жизни. Будь тверд и мужествен; не проявляй никогда слабости. Выслушивай всех, в том нет ничего позорного, но слушайся только Самого Себя и Своей совести.

В политике внешней — держись независимой позиции. Помни — у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней — прежде всего покровительствуй Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед.

Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства!»

Николай воспринимает это обращение умирающего отца как наказ и завещание и дает себе слово уважать последнюю волю родителя. Чувство долга будет определять образ его действий в первые годы правления. Но сможет ли он удержать то, что ему передано?

Спустя два дня 1 ноября (в России 20 октября) 1894 г. наступает развязка. Извещая о ней письмом королеву Викторию, Элла знакомит нас с первым тягостным переживанием Аликc:

«…несмотря на плохие заключения врачей, мы надеялись до последнего. К нашему утешению он умер христианином, каким был всегда (…) Как Ты знаешь, был как раз мой день рождения. Саша [Александр] провел очень плохую ночь и был настолько слаб, что мы с самого утра перешли к нему в дом. И Ты только подумай: он велел позвать меня к себе, чтобы поздравить меня и Сергея… после чего поцеловал всех нас, одного за другим. У него был чистый голос и совершенно ясный рассудок, но мы уже видели смерть в его глазах. Его дети и Минни встали вокруг него на колени, также Аликc, которая пыталась всех утешить, словно маленький ангел.

Некоторые из нас находились в соседней комнате, дверь была открыта, и нам была видна его голова. Он сидел в кресле, так как лежать в кровати из-за слабого сердца и водянки было для него мучительно. «Теперь, — молвил он, — помолитесь за меня…» — Позвали его духовника, а мы все встали на колени. Затем он попросил причастия, после чего послали за особо почитаемым в стране Иоанном Кронштадтским. Двери закрыли, но дети мне потом рассказывали, что когда он почувствовал у себя на голове руку священника, то сказал: «Как хорошо» (…) Его соборовали, после чего Саша [царь Александр] сказал, мол, пусть священник пойдет и успокоится, а потом вернется, что тот и сделал. Затем они еще говорили между собой и с другими…

Внезапно врачи нам сказали, что пульс участился, а через несколько минут стал слабым. Двери распахнули, и мы все опустились на колени, успев еще услышать его спокойное последнее дыхание. Без борьбы — с миром покинула землю эта душа…»[72]

Младшая сестра Николая, Ольга, осталась с братьями и сестрами в комнате, когда для других — в том числе Эллы и Аликc — были закрыты двери, и она описывает сцену:

«Когда его голова упала на плечо моей матери, все оцепенели. Она подержала ее еще какое-то время в руках. Никто не плакал. Затем мы поднялись как можно тише, подошли к смертному одру и поцеловали отца в лоб и руку. Потом поцеловали мать. Каждый из нас затем повернулся к Ники и впервые поцеловал его руку…»

На мгновение жизнь во дворце замерла. Вмиг прекратилось движение экипажей. Однако затем эмоции вдруг выплеснулись наружу, и в слезах видели не только домочадцев, но и придворных.

Известие достигло Ялты, вызвав во всех слоях населения смятение и скорбь. Магазины закрылись. Повсюду были вывешены черные знамена. На кораблях Черноморского флота были приспущены флаги. До самого вечера все окрестности дворца, казалось, вымерли, только осенний ветер срывал пожелтевшие листья с деревьев. Лишь по дороге к дворцу еще поднимались телеги, груженные баллонами с кислородом, в котором царь давно уже не нуждался…

Вся ответственность сразу легла на Николая.

Аликc беспомощно наблюдает за тем, как Николай бросается в объятия своего дяди Сандро, самого близкого ему с детства. Под руку оба мужчины спускаются вниз: «Сандро, что мне делать? Что будет со мной, с тобой, с Ксенией, с мамой — с Россией? Я не готов быть царем! Я никогда не хотел им стать! Я ничего не понимаю в правлении…» — Александр Михайлович вспоминает далее: «Он обнял меня, хотел говорить, но совершенно запутался — в этот момент он не мог ясно мыслить. Всем стало ясно, что в лице покойного страна утратила оплот, удерживавший Россию от падения в бездну. И никто не знал это лучше, чем сам Ники. В этот миг я увидел слезы в его голубых глазах. Теперь он был царем и сломился под этим бременем».

Со стороны ялтинской бухты гремят залпы салюта, провожая умершего царя. В промежутках слышны скандирующие голоса: это присягают на верность новому царю Николаю II.

«Да поможет им всем Бог нести эту ответственность», — записывает в своем дневнике королева Виктория по поводу известия о смерти русского царя[73]. Ее беспокойство об Аликc лишь возрастает, когда от врачей, поехавших в свите ее сына в Ливадию, она узнает, что, по их мнению, царя будто бы плохо пользовали, диета недостаточно строго соблюдалась, за ним надлежащим образом не присматривали, да и во всем остальном преобладала небрежность и недобросовестность. Примечательно, что и в народе думали точно так же, поэтому московский дом главного врача Захарина подвергся нападению разъяренной толпы. Уцелевшие окна перепачкали надписями «Захария, Захария!», намекая на его еврейское имя.

После реквиема по умершему царю отслужили литургию по поводу восхождения на престол нового, Николая II. Помимо молодого царя и Аликc на службе присутствовали также царица-мать, королева Греции, герцогиня Саксен-Кобургская, великие князья и великие княгини, придворные и члены императорской свиты в парадных мундирах. После зачтения манифеста царя Николая II звон колоколов дворцовой часовни возвестил о начале новой эры.

В одиннадцать часов 2 ноября, через день после смерти Александра, происходит торжественная церемония обращения Аликc в православную веру. Каждый жест, каждое слово в точности соответствует установленным обычаям.

Священник ожидает ее у входа в церковь. Здесь ей приходится опуститься на колени и ответить на ритуальные вопросы священнослужителя, желает ли она принадлежать «вере нашей церкви» и всегда оставаться ей верной. За этим следует несколько молитв и призывов, после чего священник от ее имени торжественно просит Бога принять ее в лоно церкви и исполнить ее надежды. И вот Аликc несколько раз повторяет кредо и произносит догматы православной церкви согласно традициям и законам, после чего священник заводит ее и сопровождающих членов семьи в церковь.

Под величественное пение хора ей смазывают освященным елеем лоб, виски, глаза, нос, уши, руки и ноги и окропляют освященной водой. «Священное мирро» готовится по многовековому рецепту, и его можно использовать только раз в году. Затем, после других вопросов и признания в добровольном переходе в новую веру, священник протягивает ей крест для целования. Снова хор запевает псалмы и воззвания. Наконец священник отпускает грехи и под церковные гимны и пение молитв, в которых перечисляются все члены царской семьи, объявляет ее обращение в православную религию свершившимся.

В этой церкви Аликc теперь принимает новое имя: Александра Федоровна. К присутствующим обращаются с просьбой помолиться за нее, и под величественное, гармоничное песнопение начинается выход из церкви. Тревога Аликc о вынужденной измене собственной вере под впечатлением торжественной церемонии уступает место очарованию, которым отныне будет пленять ее православный мир.

«Перекрещение было дивным и трогательным, — сообщает в письме королеве Виктории сестра Элла, — Аликc прочла все превосходно и была очень спокойна…»[74]

Первым щагом Николая в качестве еще не коронованного царя является манифест об обращении Аликc в православную веру и присвоении ей звания великой княжны Александры Федоровны с титулом «императорское высочество».

Генерал Вернхер, адъютант великого герцога Гессенского, из Ливадии в Лондон телеграфирует: «Вчера переход, как я уже докладывал, принесение присяги с богослужением к восхождению на трон императора Николая; зачтение манифеста (…) важнейший вопрос еще не решен, доложу, как только будет принято решение

генерал Вернхер»[75].

Официально королева Виктория еще должна дать согласие на брак своей внучки с Николаем. Аликc слишком занята, чтобы беспокоиться об этом — улаживают вопрос с королевой ее сестры и брат: ей телеграфирует Эрнст Людвиг из Дармштадта и ясно дает понять, что скорейшее бракосочетание с молодым царем «в данных обстоятельствах самое лучшее». «Это должно быть за месяц до Рождества, поскольку затем начинается пост, — объясняет королеве Элла, — и все желают, чтобы оба поскорее поженились…»

«Милая Виктория, — отвечает королева Виктория своей старшей внучке, находящейся вместе с молодой невестой в Ливадии, — благодарю за Твое милое сочувственное письмо, в котором Ты объясняешь причины серьезного решения Алики столь поспешно сыграть свадьбу, и согласия Эрни на это. Я была вначале шокирована, когда узнала об этом по телеграфу, еще и потому, что вопреки реальности все еще на что-то надеялась, но не могу отрицать, что это должно быть так и не иначе (…) При существующих обстоятельствах она может, по крайней мере, спокойно начать свою новую жизнь (…) Однако я разочарована, что не смогу больше смотреть на нее, как на милую невинную Алики, — зато я уверена, что из нее выйдет могущественная императрица»[76].

Однако новая жизнь Алики — теперь Александры — начинается не спокойно, но в буре впечатлений и эмоций.

До свадьбы еще недели длительных ритуалов в рамках государственного траура по скончавшемуся царю и перевозка тела в Петербург. И все же ждать теперь недолго: 25 ноября начинается адвент, и с этого момента до 18 января пост, в который по православным обрядам жениться нельзя.

В последующие дни перед глазами Александры на каждом шагу предстает мир русских традиций, — но также необъятность и могущество ее новой отчизны, прощавшейся с умершим царем. Вместе с тем тень Александра, оживавшая в народной скорби и сочувствии мировой общественности, все более заслоняет престолонаследника: Александре становится ясно, с кем будут сравнивать Николая.

Быть может, подданные Александра сожалели о нем, ибо чувствовали, что при нем страна окрепла, живя без войн? Как показывает уважение, оказываемое ему за границей, ни один царь после Александра I не пользовался столь высоким авторитетом. Ему были благодарны за сохранение мира в Европе, так как даже в Балканской войне, когда его генералы чуяли в Турции легкую добычу, царь воздержался от прямой интервенции.

Так, в Париже собираются депутаты, и после минуты молчания президент Бурдо объявляет: «…память о нем здесь никогда не забудется, и будет жить в сердцах французов и русских, ведь он установил прочные связи между ними во благо наших стран и мира во всем мире». Прошло совсем немного времени с тех пор, как Александр заключил союз с Францией, символом которого стал «Александровский» мост в Париже. Этот союз — важнейший элемент внешнеполитического наследия, и Николай сохранит верность ему в 1914 г. вопреки всем обстоятельствам.

В Вене президент Имперского совета говорит о «страже мира в мире», и все депутаты пленарного заседания поднимаются, обнажив головы. Быть может, уважение вызывала та прямота, с которой Александр имел обыкновение реагировать на угрозы? А знаете, как он отпарировал, когда австрийский посол попытался однажды втянуть его в обсуждение балканского вопроса, намекнув, что Австрия могла бы незамедлительно мобилизовать два-три армейских корпуса в случае вмешательства России? Александр невозмутимо берет серебряную ложку, сминает ее в руке и кладет потрясенному послу на тарелку с комментарием: «Вот что я сделал бы с Вашими двумя-тремя армейскими корпусами…»

Известно ли, что ответил царь Александр на заявление молодого кайзера Вильгельма II (своего кузена), что Германия и Россия могли бы поделить между собой всю Европу? Обратной почтой от Александра пришло: «Не веди себя, как танцующий дервиш, Вилли, — глянь-ка лишний раз на себя в зеркало!»

От своего отца Николай также унаследует недоверие к Австро-Венгрии, которое будет определять его позицию.

Маркиз Пандолфи телеграфирует от имени Бернского Международного парламентского бюро, призывая возложить на могилу царя венок в признание заслуг «царя-миротворца». И в этом Николай попытается подражать ему: немного времени спустя он созывает в Гааге Первую Всемирную конференцию по разоружению и миру.

Дни до похорон — совпавшие с началом новой жизни в этой стране — Александре никогда не забыть.

Забальзамированное тело царя остается во дворце до прибытия из Петербурга гроба и мундира Преображенского полка для усопшего. Из-за снежных заносов, прервавших железнодорожное сообщение, на это уходит какое-то время. Дважды в день у смертного одра читают панихиду. А вокруг хаос. Распоряжения приходится отдавать вдовствующей императрице, которая, однако, более не правомочна, придворные в панике, и обслуживающий персонал сбивается по углам и плачет. Николай неопытен и слишком вежлив, чтобы отдавать приказания, когда же к нему обращаются «Ваше Величество», на глаза ему наворачиваются слезы. Наконец, пора: начинается самая длинная похоронная церемония в жизни Александры.

В солнечный осенний день процессия ровно из тысячи человек — ближайших членов семьи и двора, охраны и прислуги — сомкнутыми рядами спускается кривыми улочками Ялты к морю. Взору открывается впечатляющее зрелище: во главе колонны рослые и статные казаки в длинных черных черкесках, с серебряными саблями попеременно с морскими офицерами несут гроб царя. За ними следует полк улан, шефом которого был царь Александр. Замыкают шествие родственники и высокопоставленные сановники двора в парадных мундирах. Когда медленно спускающаяся процессия входит в гавань, там уже собирается большая толпа окрестных жителей. Под оживленные выражения соболезнования гроб вносится на военный корабль «Память Меркурия». Эскортируемая всем Черноморским флотом с приспущенными флагами процессия величественно отплывает по притихшему морю в Севастополь. Там снова служат панихиду, и под прощальные салюты армии и флота тело покойного отправляется в дальнейший путь по железной дороге.

Сформировано четыре состава по двенадцать вагонов, чтобы со всеми удобствами, такими как рестораны и салоны для отдыха, разместить родственников покойного и сопровождающих, к которым между тем присоединяются прибывшие английский кронпринц Эдуард и Александра (сестра вдовствующей царицы). Военный министр распорядился поставить военную охрану на всем протяжении (а это несколько тысяч километров) от Севастополя в Петербург, — и вдоль железнодорожного пути встали шестьдесят пять тысяч солдат. На каждой крупной станции украшенный российским императорским стягом гроб выносят на перрон, и местный священник служит панихиду. Симферополь, Харьков, Курск, Орел — Борки, где покойный царь некогда получил свое роковое ранение, — наконец, гроб устанавливают на два дня в одной из Кремлевских церквей.

По прибытии в Петербург гроб на неделю выставляют в часовне Петропавловской крепости, где вся императорская семья, со свечами в руках, ежедневно выстаивает на коленях богослужения. Наконец, похороны в царской усыпальнице Петропавловской крепости. Александра и вместе с ней за короткое время поседевшая вдовствующая царица совершенно обессилели, но не подают виду. Завершает длинный ритуал торжественная многочасовая панихида, после чего гроб опускают в могилу. Этому погребению суждено стать последним для русских царей.

Зима в том году в Петербурге ранняя. По улицам носится ледяной ветер, срывается первый снег. Александра готовится к свадьбе.

Перед началом поста придворный траур будет прерван на день в день рождения императрицы-матери, чтобы можно было сыграть свадьбу престолонаследника. 23 ноября 1894 г. министром иностранных дел Гирсом — перешедшим к Николаю из кабинета его отца — и графом Воронцовым-Дашковым подписывается договор, регулирующий — со всеми правами и обязанностями невесты — брак нового царя Николая II с урожденной принцессой Аликc, ныне великой княжной Александрой Федоровной.

В письме королеве Элла описывает с детальными эскизами свадебное платье, которое наденет Александра. После этого послания исполнившей свое обещание Эллы королева окончательно осознает, что теряет свою любимую Алики теперь уж навсегда.

«Завтра судьба Алики решится окончательно и бесповоротно, — с прискорбием пишет она дочери, кронпринцессе Виктории. — Единственным моим утешением является то, что я знаю, как оба преданы друг другу — впрочем, меня тревожат мысли об опасности и ответственности […] — Да хранит их Бог, я буду ежедневно за них молиться. Накануне их свадьбы я устраиваю здесь большой прием…»

Утром 14/26 ноября 1894 г. Александра снимает траур и облачается в белое платье, расшитое серебром и усыпанное бриллиантами. Согласно существующим правилам ее волосы укладывают так, чтобы лицо с обеих сторон окаймлял тонкий локон. Легкая фата некогда принадлежала ее матери. Во время венчания с царем на плечи ей набросят традиционную, обитую горностаями тяжелую мантию из пурпурного бархата. В десять утра, примерно за два часа до начала церемонии, ей вручают в Зимнем дворце коронационные драгоценности.

Свадьба в трауре

Один из пасмурных петербургских ноябрьских дней. Однако в городе царит праздничное настроение, и оно, похоже, как внезапный луч солнца, рассеивает мрачную меланхолию: официальный траур по скончавшемуся царю на этот день снимается, и атмосфера пронизана ожиданием чего-то особенного: свадьбы нового царя.

В восемь часов утра начало нового дня возвещает салют из двадцати одного залпа. Уже с ночи в центр города отовсюду стекаются люди, чтобы быть поближе к происходящему. Они собираются на Невском проспекте, по которому будут проезжать из своего дворца в Зимний юный царь, невеста, его мать и другие члены царской фамилии. Остальные дожидаются перед Казанским собором, куда свадебный кортеж должен прибыть после церемонии в Зимнем дворце. Отсюда до Дворцовой площади уже невозможно протиснуться через плотную толпу. Многие приносят с собой стулья, некоторые лестницы, и из различной мебели и других предметов обихода наскоро сооружают импровизированные трибуны, чтобы хоть мельком увидеть это неповторимое событие.

Между тем вдоль предполагаемого пути следования выстраивается кордон из различных воинских подразделений. В десять часов утра вдоль всего Невского проспекта в образцовом порядке стоят шпалерами полки в синих, красных и зеленых мундирах. Когда облаченный в гусарскую форму Николай появляется с братом Михаилом на дороге к Зимнему дворцу, людскую толпу, оттесняемую оцеплением, захлестывает волна воодушевления. А уж какое открывается зрелище, когда, словно во сне, выплывает белая, запряженная восьмеркой сивых лошадей карета невесты! Кроме царской короны на карете и еще издали заметных конских султанов пестрят только камни, украшающие по бокам императорский герб, и краснеют шитые золотом бархатные попоны. В такие же красные камзолы одеты восемь кучеров, на чьих спинах красуются огромные золотые двуглавые российские орлы. С обеих сторон кареты, обернувшись лицом внутрь нее, сидят два пажа в парадной форме с белыми плюмажами на шлемах.

Своей помпезностью та часть ритуала, которая не заимствована из византийских церемоний, обязана по большей части Екатерине Великой. Так, например, роскошная, украшенная драгоценными камнями позолоченная карета в последний момент была заменена парадной белой. Другие кареты, помимо дорогостоящих украшений, увешаны картинами Ватто, Буше и других великих живописцев екатерининского времени.

Экипажи великих князей и княгинь, едущие следом, запряжены уже шестеркой, придворных дам — четверкой. Тем временем в Малахитовом зале Зимнего дворца вокруг Александры суетятся придворные дамы, дополняя ее наряд аксессуарами царской невесты. Ее свадебное платье светится белизной в зеленоватом полумраке облицованной сибирским малахитом комнаты. Через плечо Александре надевают красную ленту ордена Екатерины, пожалованного ей будущими свекром и свекровью по случаю обручения. Это единственное, что объединяет ее с великими княжнами, и единственный женский орден в России. Он был основан Петром I в ознаменование своего спасения во время Прутского похода, когда он попал со своей армией в окружение. «За любовь и отчизну» гласит его девиз.

И вот Александра получает подвенечные украшения из императорского ювелирного фонда. Как предписано строгими правилами, они состоят исключительно из бриллиантов, которыми также усеяно все платье. Колье, сережки и парный браслет дополняет небольшой венчальный венец. Высоко уложенные волосы местами спадали локонами и были украшены апельсиновыми цветами, выращенными в оранжереях русской Польши. Поверх короткой фаты надевают другую, подлиннее, ниспадающую роскошными фалдами. Тяжелую, отороченную горностаями пурпурную мантию будут нести четыре пажа.

Великие княгини появляются в серебристо-белых придворных платьях и головных уборах (кокошниках), только накидки выдержаны в различных тонах, строго по принадлежности к определенной ветви рода Романовых и рангу.

Между тем приемные покои Зимнего дворца заполнили, как утверждают, восемь тысяч гостей, приглашенных на свадьбу. Они дефилируют в отведенных согласно чину и званию залах: Георгиевском, Концертном, Оружейной палате и Зале героев Отечественной войны 1812 г. Гул голосов вполне соответствует предстающей взору картине. Это море красок из синих, красных, желтых и белых мундиров, перемежающихся шелковыми и атласными вечерними туалетами, сверкающие ордена и драгоценности. Вот парадируют светские и духовные сановники, и градоначальники с другими уважаемыми лицами из российских городов, увешанные тяжелыми орденскими цепями. Вот вышагивают в Николаевском зале офицеры гвардейского полка вдовствующей царицы в красных жилетах поверх снежно-белых мундиров и в сапогах с голенищами выше колена; там при появлении своего почетного командира, великого князя Николая Николаевича, сотня гусаров в парадных мундирах, как по команде, вскидывают сабли. Вот важно расхаживают генералы и адмиралы среди элиты императорской русской гвардии в парадных мундирах, с начищенными медалями, горделиво представляя мощь своей державы. Вот проходят мимо, словно существа из другого мира, митрополит и несколько высших почтенных духовных лиц православной церкви с клубящимися бородами в обшитых золотым галуном митрах. Вот беседуют на более или менее беглом французском языке увешанные орденами послы различных стран с министрами двора и Государственного совета. Вот один русский генерал приветствует мимоходом другого: это Чингисхан, прямой потомок того человека, имя которого некогда потрясало русскую историю (и не только русскую). Наряду с этим внимание привлекают представители экзотических стран, как, например, Сиама, верховный раввин кавказских караимских евреев и митрополит Иерусалимский в шелковой светло-голубой сутане или глава мусульман, почтенный старец, среди мирской суеты отрешенно погруженный в безмолвную сосредоточенность.

Вот прокладывает себе путь министр двора; он сообщает царю, что все готово. Через мгновение раздается пятьдесят три залпа салюта. Присутствующие нетерпеливо выстраиваются для процессии. Вот уже видны первые церемониймейстеры, несущие императорские регалии — бриллиантового державного орла и корону из чистого золота, за ними следует толпа придворных адъютантов и дам во главе с гофмаршалом императорского двора в сверкающей форме. На некотором удалении шествует вдовствующая царица в сопровождении короля Дании (своего отца, как старшего гостя из королевских родственников) — и вот, наконец, невеста. Сияющее белизной и сверкающее бриллиантами неземное зрелище. Медленно и величественно плывет бледное, серьезное лицо сквозь толпу. Рядом с ней молодой царь.

Почтительную тишину взрывают приветственные возгласы: «Боже, царя храни!», «Да здравствует царь!» Позади царя идут придворный министр Воронцов-Дашков и адъютант, затем члены семьи (по возрасту или рангу): великая княгиня Мария Александровна (сестра царя Александра, а ныне герцогиня Эдинбургская и Саксен-Кобург-Готская) под руку с королем Греции, за ними королева Греции под руку с великим герцогом Эрнстом Людвигом Гессенским и Прирейнским, великий герцог Альфред Саксен-Кобург-Готский под руку с принцессой Александрой, принцессд Ирина (сестра Александры) с принцем Уэльским (дядей Берти — Альбертом Эдуардом), румынский наследный принц под руку с великой княгиней Марией Павловной, принц Генрих Прусский (зять Александры, супруг ее сестры Ирины, представляющий кайзера Вильгельма) под руку с великой княгиней Эллой (сестрой Александры), далее следуют представители других правящих домов: Датского, герцог Йоркский (кузен Александры и Николая, Георг, будущий король Георг V), Мекленбург-Шверинского, принц Георг Греческий, принц Баденский, принцесса Ольденбургская, принц Саксен-Альтенбургский, другие великие князья, подружки невесты и т. д. Некоторые английские родственники в русских мундирах — драгун и одного из киевских полков, герцог же Йоркский, Георг, в форме капитана британского военно-морского флота.

Далеко не всех гостей может вместить часовня, где происходит обряд венчания. Хор, вступающий с началом службы, большинство из них слушает из смежных комнат. Ритуальные действия исполняет придворный священник, а не митрополит. В православной церкви митрополиты и архиепископы приравнены к монахам: принимая обет безбрачия, они не могут посвящать других в таинство брака — в противоположность обычным попам, которые даже могут жениться.

Церковные действа полны символических ритуалов, производящих глубокое впечатление на тяготеющую к мистике Александру. Так по традиции на алтаре два кольца: золотое для жениха и серебряное для невесты, причем серебро символизирует луну, золото — солнце: от жениха на невесту должны переноситься сияние и сила. В руках у Александры и Николая по свече; длительность их горения символизирует продолжительность жизни: кто проживет дольше. Огарок ставят перед домашней иконой. В течение всей церемонии над Александрой и Николаем держат короны. Это никак не связано с царским достоинством, но должно символизировать желание, дабы Бог увенчал заключаемый союз славой и честью. Во время трехкратного обхода пары вокруг алтаря вслед за священником — наместником Бога, который должен наставить на путь истинный, — короны носят следом, а затем снова держат над ними. После длинных молитв и многократных призывов, прерываемых громогласным пением, священник протягивает — сначала Николаю, а затем Александре — кубок с красным вином, разбавленным водой — как символ того, что отныне они будут делить радости и печали…

После обращения в православную веру и траурных церемоний по умершему царю для Александры это третья встреча с религией своей новой родины. И отныне она — более любой русской, выросшей в православии, — полностью попадает под ее чары.

Когда новобрачные и свадебное общество покидают дворец, разражается невообразимая буря ликования. Несмотря на оцепление, пробиться к Казанскому собору, а затем проложить путь дальше по Невскому к Аничковому дворцу удается с большим трудом. Когда Александра и Николай — теперь уже в общей карете, управляемой форейторами, — въезжают во дворец, их приветствует почетный караул полка лейб-улан. По русскому обычаю на пороге их встречает с хлебом-солью вдовствующая царица.

«Церемония неописуемо захватывающая, — телеграфирует сестра Александры, Элла, в Англию, — …милая Алики выглядела совершенно обворожительно, богослужение было прекрасным и впечатляющим; она была исполнена достоинства и определенно произвела наилучшее впечатление». — «Ники очень повезло, что у него такая милая и очаровательная жена…»[77] — пишет его кузен Георг английской королеве; «…Невеста вела себя весьма величественно и выглядела бледной, с меланхолично-счастливым выражением лица…» — передает свое впечатление генерал Эллис, а принц Уэльский, Альберт Эдуард, докладывает предельно лаконично: «Свадьба в 2 завершилась, весьма впечатлен, Алики выглядела прелестно, большой энтузиазм населения… Альберт Эдуард»[78].

На званом обеде накануне свадьбы принц Уэльский, пристально оглядев Николая, замечает: «Потрясающе, как сильно твой профиль напоминает профиль царя Павла…» Сравнение не очень удачное, даже если английскому кронпринцу и неизвестно, что царя Павла I задушила его дворцовая стража. Николай добродушно принимает к сведению это замечание. Оно никак не уменьшает его симпатию к Англии: когда на следующий день командир Преображенского лейб-гвардейского полка поздравляет его с бракосочетанием «с немецкой принцессой», он возражает: «Для меня она английская принцесса!» За этим проглядывает, пожалуй, также унаследованная от отца враждебная Германии позиция, которую Николай так никогда не смог полностью преодолеть до конца жизни.

Из-за дворцового траура, прерванного только для свадебной церемонии, бала не давали. Требования протокола были удовлетворены в предшествующие дни в форме приемов для зарубежных гостей, членов Государственного совета и дипломатического корпуса.

В Аничковом дворце Николая и Александру ожидают тысячи поздравительных телеграмм и подарков. Еще в тот же вечер оба садятся отвечать на некоторые из писем и посланий. До поздней ночи простаивают перед дворцом любопытные, выкрикивая здравицы, пока, наконец, пара не показывается в окне.

Александра записывает Николаю в дневник:

«Отныне больше нет разлуки — теперь мы, наконец, слились в единое целое для совместной жизни. И если эта жизнь подойдет к концу, мы встретимся в другом мире, чтобы вечно быть вместе…»

Уже на следующий день после свадьбы Николай вновь целиком поглощен своими царскими обязанностями. Отныне он ежедневно принимает в Зимнем дворце министров различных ведомств, читает и подписывает бесчисленные документы. Вперемежку они с Александрой подыскивают новые обои и ковры для своей первой резиденции в Зимнем дворце, где для новобрачных переоборудуется одно крыло. В Аничковом дворце чета практически занимает еще те комнаты, где Николай жил холостяком — под одной крышей с вдовствующей царицей, с которой они ежедневно встречаются за столом. После помолвки Николай высказал как-то мысль о том, чтобы инкогнито отправиться с Александрой в свадебное путешествие в Венецию и Флоренцию; однако в связи с переходом к нему правления думать об этом больше не приходилось. Через неделю ему удалось выкроить несколько дней, чтобы уединиться с Александрой в Царском Селе. Эти спокойные дни — первое беспечное время после приезда Александры из Дармштадта, и она наслаждается минутами, проведенным с Николаем наедине в этой живописной местности. В одном из писем она делится своей радостью с бабушкой:

«Царское [Село], 6 декабря 1894 г.

Моя милая бабушка.

Я лежу на диване после восхитительной прогулки в парке с Ники. Он сидит подле меня и читает свои документы. Мы приехали сюда, чтобы четыре дня наслаждаться замечательным воздухом, — бедный Ники так сильно занят, что эта разрядка ему очень на пользу, да и для меня величайшее счастье, когда он только мой. Я не могу достаточно отблагодарить Бога за то, что он послал мне такого супруга, — также его любовь к Тебе меня очень трогает, тем более что Ты ведь всегда была мне как мать, после смерти моей милой матушки. Здесь так мило, и моя комната наполнена растениями и дорогими благоухающими цветами — как дома. В соседней комнате на свет появился мой милый Ники, а также Георгий и маленький брат, который умер[79]. Вчера было очень холодно, сегодня снова потеплело. И утром шел небольшой снег. Здесь живая природа, и это так приятно после города, где мы можем гулять только в саду…»[80]

Возвращение в Аничков дворец означает возвращение к реальности. Николая полностью поглощают его обязанности. Александра тем временем снова берется за изучение русского языка.

Александра и Николай делят нижний этаж дворца с двенадцатилетней сестрой царя, Ольгой, которая вспоминает об этом времени:

«Как ни абсурдно это звучит, учитывая размеры дворца, но он был перенаселен. «Старый» и «новый» дворы жили в это время одним домом. Хотя помолвка молодого царя состоялась еще весной, никто не позаботился о жилье для молодоженов, что так поспешно поженились. Вдовствующая царица просто сочла, что нет необходимости в принятии надлежащих мер. После смерти мужа она претендует на Аничков дворец исключительно для себя. Николай и его жена, Ксения с мужем — все живут там до отделки их собственных жилищ, и никто не имеет права голоса в делах управления хозяйством.

Первые месяцы Алики и Ники провели в старых комнатах, которые он однажды делил с Георгием. Шесть комнат в нижнем этаже были отделены от моих покоев коридором. Как я, так и Алики, были слишком застенчивы, чтобы ходить друг к другу в гости, но у нее был терьер, и, кроме того, ее и моя камеристки были очень дружны между собой, и таким образом мы сошлись.

У молодоженов не было собственной столовой. Обедали и ужинали они в большом салоне вместе с вдовствующей царицей Марией, садившейся во главе стола. Юной чете позволяется лишь завтракать и пить чай у себя…»

Комната для отдыха у них маленькая, но уютная, что подчеркивают в своих письмах и дневниках как Александра, так и Николай. Время от времени Ольга приходит к Александре поиграть на фортепьяно, и постепенно они становятся друзьями.

«Напряженность между Алики и ее свекровью была явно слишком ощутима и иногда на грани срыва», — обрисовывает ситуацию в начале брака золовка Александры, Ольга, и продолжает:

«Безусловно, они пытались понять друг друга, но им это не удалось. Слишком разными были у них характеры, привычки, внешность. Оправившись от потрясения, моя мать снова взяла на себя общественные функции, причем с еще большим чувством собственного достоинства и силы. Она очень любила развлечения, драгоценности, красивые платья и внимание. Все, что навевало на отца скуку, было ее стихией. Теперь же она почувствовала себя полной хозяйкой. Она даже начала давать Ники советы в государственных делах, которыми прежде никогда не интересовалась. Ее слово в этом доме было законом. А Алики была застенчивой, замкнутой, иногда капризной и малообщительной. Она не могла никому угодить в доме: когда бывала серьезной, думали, что она снова в плохом настроении, когда же смеялась, считали, что она над кем-то насмехается.

Следует еще сказать, что моя мать охотно слушала сплетни. И в этом отношении ее подруги с самого начала были не очень дружественны к Алики — излюбленнейшей темой была для них ее зависть к свекрови».

По русской традиции — со времен Павла I, а точнее, с 1796 г., вдовствующая царица пользуется преимуществом перед женой нового царя. Утверждают, будто Павел издал этот закон из-за антипатии к своей невестке; другие, напротив, считают, что причина тому — ревность и алчность его второй жены, урожденной принцессы Доротеи Вюртембергской, побудившей его к принятию этого положения. Как бы там ни было: Александра все острее чувствовала себя обойденной. В официальных случаях Мария Федоровна, пользуясь привилегией не только в отношении драгоценностей, идет под руку с Николаем, и, если рядом нет ни одного великого князя, Александра следует за ними одна.

Также в вопросе гардероба и фрейлин решающее слово за свекровью. За исключением мисс Орчард, которую Александра привезла с собой из Дармштадта, ей приходится принимать то, о чем распорядилась Мария Федоровна. Учитывая различия в характере и вкусах, можно себе представить, как складывались их отношения.

Однако из любви к Николаю Александра старается поддерживать мир и не прибавлять мужу забот.

«Помню, как часто пила у них чай, — рассказывает юная золовка Александры, Ольга, — и Ники возвращался уставший, изнуренный, с головой, заполненной еще теми многими людьми, с которыми говорил, аудиенциями, решениями, которые должен был принять. Алики ни разу не сказала неверного слова, не совершила двуличного поступка. Приятно было наблюдать за ее размеренными движениями. Ее спокойствие помогало и ему».

Александра пишет, — видимо, еще и из ностальгии — бесчисленные письма родственникам, прежде всего брату в Дармштадт. В основном она жалуется на то, что Николай уделяет ей так мало времени. Свои государственные обязанности Николай исполняет в Зимнем дворце, расположенном недалеко от Аничкова дворца, что иногда дает ему возможность встречаться с женой — главным образом в присутствии гостей — и в течение дня.

Также и для Александры начинаются внушающие страх общественные обязанности. В январе нового 1895 года она сообщает брату о традиционном новогоднем приеме для дипломатического корпуса в Зимнем дворце.

«Это было ужасно, — думала, что умру! Я должна была говорить с ними по-французски, и почти все были мне незнакомы…»

Кроме совещаний с министрами или прибывшими из-за границы послами и аудиенций, Николай ежедневно устраивает несколько приемов, в том числе военным делегациям, в состав которых входит порой до нескольких сотен человек.

Делегаты земства — русского сословного собрания — настаивают на том, чтобы Николай высказал принципиальную позицию по основным направления политики. Необходимо принять вызов и объявить, намерен ли он предоставить этому институту больше прав в решении государственных вопросов и большее самоуправление.

Перед этим выступлением он очень нервничает. Ему известно, что от него многого ждут или, по крайней мере, надеются. Однако, как и во внешней политике, Николай еще всецело на позиции своего отца, который был категорически против того, чтобы отпускать поводья самодержавия. От подобного шага в направлении демократизации формы правлении отговаривал Николая прежде всего пожилой (бывший советником еще царя Александра) конституционист и прокурор синода, Победоносцев: «Парламенты служат лишь личным карьеристским устремлениям депутатов, а не государству», — аргументировал он. Разочарование соответственно велико — и Николай получает свое первое политическое поражение. Реакцию он воспринимает спокойно: ведь, в конце концов, его поддерживает любимая и обожаемая Александра, считающая, что царю не следует терять свое всемогущество, деля власть с сословными представителями. Весной Николай решает перенести свою резиденцию в царскосельский Александровский дворец, пока еще самый уютный из помпезных дворцов, хотя к Зимнему оттуда гораздо дальше.

Александру все чаще терзают головные боли. Все же в ностальгические письма Эрнсту Людвигу внезапно врывается радость: она ждет ребенка.

Теперь можно — на полном основании — не появляться на столь ненавистных балах и больших приемах, хотя и небольшие общества ее не прельщают.

7/19 марта Александра получает телеграмму. Эрнст Людвиг как раз стал отцом и просит их в крестные родители своей дочери, которую (между прочим) назвали Елизаветой.

Примерно в это же время Александра сообщает брату, что сама скоро должна стать матерью:

«…мне пока с трудом в это верится, слишком велико было бы счастье. Но, пожалуйста, никому пока не говори… Элла уже узнала об этом от Орчи, которая никогда не спускает с меня глаз, — при встрече расскажу Тебе подробнее…»

Вскоре после этого ее надежда укрепляется:

«…но мне при этом довольно скверно, я не переношу никакой еды (…) Я сейчас в другой комнате — здесь полно роз из оранжереи (…) Газеты действуют мне на нервы — и ничто так, как о Бисмарке и Вильгельме, его меч, его речи и т. д…»

Июль 1895 г.:

«…я уже с таким нетерпением жду, когда Бог даст нам нашего ребенка, — это будет таким счастьем для моего любимого Ники… у него так много забот и проблем, со столь многими ему приходится бороться. Он никогда не жалуется, но я читаю это в его глазах — печально видеть такого молодого человека, облеченного столь великой ответственностью (…) Позднее мы поедем в Красное [Село, учебный полигон][81], и мне уже так не терпится все увидеть, после того как Ники так много об этом рассказывал… Наши комнаты в Зимнем дворце также будут скоро оборудованы… Сейчас мне надо заканчивать, так как я должна помочь Ники написать Вилли тяжелое письмо!»

Хотя до сих пор Александра, по сути, не вмешивалась в дела Николая, постепенно она чувствует себя вынужденной давать ему советы, — по крайней мере, когда видит его в замешательстве. И, как явствует из дневника Николая, письма Вильгельма действительно ставят его в затруднительное положение: Николай не доверяет его чрезмерной любезности, — однако, уступает ему в уме.

Все же вскоре Александру занимает исключительно ожидаемый ребенок — и забота, окажется ли в нужный момент рядом с ней Николай; как раз в это время он провожает в Кронштадте три корабля, посылаемые на Дальний Восток, завтра он снова будет где-то еще…

В письмах в Германию и Англию Элла, как всегда, рисует оптимистическую картину:

«…в предвкушении радости от рождения ребенка Ники и Аликc выглядят такими счастливыми, как можно только представить; она задорна, как дитя; печальное выражение лица совершенно исчезло (…) У нее удивительная английская няня…»

3/15 ноября 1895 г. ребенок появляется на свет. Николай зафиксировал это событие в своем дневнике: «День, который навеки останется в моей памяти, в который я много пережил! В два часа милая Мама приехала из Гатчины. Вместе с Эллой мы постоянно дежурили у Аликc. Ровно в девять часов мы услышали крик ребенка и смогли вздохнуть с облегчением! Бог послал нам дочь, и в благодарной молитве мы нарекли ее Ольгой…»

Пусть это не сын и наследник, но ребенок крепкий и здоровый, и радость рассеивает легкую тень разочарования. Николай так воодушевлен, что в первые дни сообщает в своем дневнике соответственно о состоянии ребенка и матери:

«4 ноября, суббота. Несмотря на то, что Аликc ночью спала мало, ей уже лучше. Сегодня я присутствовал при том, как купали нашу дочь. Это крупный ребенок, весом 10 фунтов и ростом 55 сантиметров (…)

Аликc лежала весь день в своем лиловом будуаре[82], так как воздух там лучше…»

«5 ноября, воскресенье. Больше нет жара. (…) Ребенок лежал сегодня с Аликc. Сегодня сделали первую пробу кормления, и Аликc удалось лучше всех покормить…»

«6 ноября, понедельник. Утром я играл с нашей удивительной дочкой. Она совершенно не производит впечатления новорожденной, такая крупная и у нее уже столько волос на голове. Но не хочет сосать грудь, и пришлось позвать кормилицу…»

Мать в полном восторге. «…Она такая милая, спит относительно много, и я купала ее вечером сама, это такое удовольствие…» — пишет она Эрнсту Людвигу.

Александру мало волнует то, что всегда внушала ей английская бабушка: не принято самой ко’рмить грудью. Не посылает она и за английскими врачами. Королева Виктория когда-то хотела даже старшей сестре Александры, Виктории, кроме няни прислать в Германию еще и врача, поскольку, по ее мнению, английские медики были самыми лучшими. Было известно, что из-за родовой травмы будущий кайзер Вильгельм II появился на свет с укороченной рукой. Да и русских врачей еще до смерти царя Александра III королева ни во что ни ставила.

Но Александра считает, что ей оказывают отличную медицинскую помощь, да и, похоже, ей вскоре вновь становится лучше. Как всегда, в своих отчетах в Англию Элла описывает положение в радужных тонах:

«…Аликc выглядит так хорошо, кормление идет ей на пользу (…) ночью она может отдохнуть, потому что ребенок спит всю ночь (…) с самого начала она следует всем советам (…) врачебный уход здесь превосходный (…) в комнате всегда поддерживается отличная температура (…) радость иметь своего ребенка не дает им ни на миг пожалеть, что Ольга девочка…»

13/25 декабря Ольгу крестят. Позднее Александра телеграфирует своей свекрови:

«Были только что в маленькой церквушке. Ольга вела себя превосходно. До воскресенья, к сожалению, приехать не можем. Обнимаю Тебя. Аликc, Ники».

Материнство приносит Александре гораздо большее удовольствие, чем исполнение представительских функций. Однако обязанностями царицы пренебречь она не может, и теперь они подступают к ней все вместе.

Коронация

В 1896 г. государственный траур по поводу смерти царя Александра заканчивается. Новогодний прием для трех тысяч пятисот гостей в Николаевском зале Зимнего дворца Александра проводит уже уверен. Поскольку Николай во всем стремится придерживаться русских традиций, — впрочем, совершенно в духе своего отца, — в подобных случаях царица надевает традиционный русский придворный костюм: длинное белое вышитое серебром платье с остроконечным головным убором, кокошником, а из украшений — только жемчуг. Белые туфли почти без каблука, чтобы невеста не казалась выше жениха, а за последнее время ее походка стала величественной. Николай радостно помечает в дневнике: «Впервые мы вместе проводили Новогодний прием. Александра все делала, слава Богу, замечательно. Принимали дипломатов, Государственный совет, членов сената, двор и свиту…»

Затем следует бал открытия сезона. После торжественного вхождения в зал Александра, как обычно, дожидается открывающей бал мазурки под портретом царя Николая I, танцует тур с послом по своему выбору и во время котильона удаляется.

Впервые Николай и Александра вместе посещают оперу. Она в таком восторге от «Пиковой дамы» Чайковского, что хочет посмотреть ее повторно. Композитор умер лишь три года назад, так что некоторые из его работ еще не получили широкой известности, — даже премьеры балетов «Щелкунчик», «Спящая Красавица» или «Лебединое озеро» (как будто специально написанный для балерины Матильды Кшесинской, прославившейся не в последнюю очередь благодаря связи с Николаем) состоялись совсем недавно. На смерть Чайковского юный Сергей Рахманинов сочинил свое знаменитое «Trio elegiaque» и теперь производит фурор в концертных залах Петербурга как виртуозный пианист. Александра погружается в многосторонне богатую культурную жизнь, о которой прежде не имела ни малейшего представления.

По случаю новогоднего приема царь, в соответствии с традицией, выпускает манифест. На сей раз он содержит объявление о коронации Николая и Александры царем и царицей. Хотя со времен Петра I царь величается по-западному «император» и как таковой позднее, после Александра I и «Битвы трех императоров», также признается на Западе, все же и в этом Николай неукоснительно придерживается древней русской традиции и исконного титула: «царь».

Коронация царя и царицы должна состояться 14/26 мая 1896 г., как обычно, в Москве. Там почти четыреста лет до этого Иван III первым провозгласил себя «царем и самодержцем всея Руси». Поскольку Рим, а теперь еще и Византия пали, великий князь Иван чувствовал себя могущественным правителем «третьего Рима, а четвертому не бывать…» Самонадеянность пришла к нему вместе с властью над государством, объединившим множество отдельных княжеств и обогащенным завоеваниями, авторитет зижделся на престиже христианского государя. «Татарские ханы слушаются его, другие русские великие князья служат ему, — пишут летописцы, впечатленные в начале его правления, — но царем он себя не величает из христианского смирения…» Эту смиренную позицию Иван, однако, вскоре оставляет, и сначала в переписке, а затем уже официально присваивает себе этот внушающий уважение титул, а вместе с ним и слово «царь», которое греческая принцесса София «импортирует» из Византии, равно как и государственный символ: двуглавого орла. Затем Иван русифицирует государственный герб, добавляя в центр двуглавого орла эмблему святого Георгия.

Поэтому даже ритуальная сторона традиций заимствована из некогда привлекавшей императорской короной Византии — и соответственно роскошна. Кто мог бы остаться равнодушным при виде церемонии коронации царем — этого представления, являющегося зеркальным отражением светской, «Божьей милостью» возложенной власти? Во всяком случае, только не Александра, при ее склонности к мистике потрясенная глубокой символикой ритуала и на всю жизнь проникнувшись представлениями о «Богом данной власти».

В Москву Николай и Александра прибывают за неделю до коронации, в день святого Николая Чудотворца, покровителя царя и святого заступника России. Вся семья живет в Петровском дворце. Каждый день торжественные церемонии, особенно впечатляет Александру пропетая хором в тысячу двести голосов серенада после парада; медленно открываются ей размеры России, которая поднимается здесь во весь свой рост. Во время первого торжественного въезда на территорию Кремля посещаются все церкви, в том числе царская усыпальница с саркофагами всех царей до Петра I, после правления которого государей стали хоронить в Петербурге.

После приема в честь иностранных королей, принцев, чрезвычайных и полномочных послов и посланников царская чета, по обычаю, едет в монастырь на молебен.

Весь город готовится к дню коронации. Здания реставрируют, некоторые сносятся, чтобы на их месте возвести новые. На фасадах, воротах, над окнами, а также на памятниках, городских воротах и Триумфальной арке развешивают бесчисленное множество лампочек для ночной иллюминации. До блеска начищены эмблемы с российским государственным орлом. Здания, и прежде всего вдоль предполагаемого пути следования праздничной процессии, красят и украшают, на них вывешивают бело-сине-красные и черно-желто-белые флаги, которые теперь развеваются с фасадов, крыш и ворот вместе с другими знаменами. Над порталом Благовещенского собора натягивают балдахин из пурпурно-красного бархата. Издали сверкают золоченые купола кремлевских церквей, и пестрые камни собора Василия Блаженного, строитель которого был некогда ослеплен, «чтобы никогда больше не мог бы построить такой красоты», сверкают посреди широкой Красной площади. Из всех уголков страны сюда стекается народ: разве не говорится, что больной исцелится, а слабый окрепнет, если увидит коронованного царя, «помазанника Божьего»?

Николай предпочитает первую русского корону, которую носил восемь столетий до этого Владимир Мономах. То ли из любви к древним традициям — время после Петра I считается «западным, нерусским», — то ли из практических соображений (архаическая корона-шапка с соболиным кантом весит всего лишь около килограмма), неясно. Однако советники и церемониймейстер настаивают на несколько-килограммовой парадной короне — память любви царицы Екатерины к блеску и роскоши. Высокая, напоминающая епископскую мирту, с массивным бриллиантовым крестом и гигантским рубином посередине и сорока четырьмя крупными и бесчисленным множеством мелких алмазов, а также с тридцатью восемью розовыми жемчужинами, она представляет собой не только символ русского богатства, но и бремени царского достоинства. Традиционная малая корона для Александры состоит исключительно из бриллиантов. Оба получат свои короны только во время церемонии.

Вдоль километровой подъездной дороги в Кремль выставлены двухрядные шпалеры из военных, призванные сдерживать натиск толпы. По обочинам улиц выстраивается гусарская гвардия Николая.

Залпы салюта вмиг усмиряют возбужденный люд. Едва стихают залпы, как кремлевские колокола возвещают о начале процессии, и пока трезвон подхватывают другие церкви, появляется торжественное шествие. Медленно и с достоинством едут элитные конные полки. За ними следует кавалерия императорской и казацкой гвардии, гордость русской армии. Следом знать и посланники различных областей страны, и в пестром разнообразии их экзотических одеяний и головных уборов, кажется, отражаются ее необъятные просторы, — словно хотят напомнить о том, что Россия настолько велика, что когда на ее востоке восходит солнце, на западе только гаснет вечерняя заря. Вот появляется гвардейский оркестр и начинает играть царский гимн — после первых тактов толпа подхватывает «Боже, царя храни», в это время показываются сановники, придворные министры и адъютанты из свиты нового царя.

Раздаются крики «Ура!» — это в толпе заметили царя. А вот и он. Медленным парадным шагом едет Николай на серой в яблоках лошади, поводья которой держит спущенными в левой руке, а правую руку то и дело вскидывает в ответ на приветствия. В отличие от герольдов, одетых в роскошные мундиры с блестящими на солнце эполетами и орденами, царь в форме Преображенского полка с одним орденом Андрея Первозванного.

За эскортом следуют великие князья и кавалерийский строй, за ними монархи других стран, послы — и затем парадная карета с Александрой и вдовствующей царицей. На Александре русский придворный наряд: серебристо-белый, из украшений — исключительно жемчуг. Золоченая карета, которую Фаберже с точностью до мельчайших деталей воспроизвел в знаменитом Коронационном яйце, запряжена восьмеркой лошадей; ее сопровождает ровно такое же количество кучеров, шталмейстеров, офицеров и пажей; по бокам едет четверо казаков в парадных формах, позади еще шесть камер-пажей и два конюха.

Под восторженные возгласы народа шествие останавливается перед Успенским собором Кремля.

У ворот Николая и Александру встречает со святой водой духовенство в золоченых праздничных ризах, протягивая для целования крест. После того как Петр I упразднил патриаршество и заменил его Священным синодом под началом светских, назначаемых царем представителей, церемонией руководит не патриарх, но митрополиты из различных городов, таких как Киев, Санкт-Петербург и Москва. В ярко освещенной церкви воздвигнуты хоры с красным бархатным балдахином и короной перед иконостасом — «Святые Врата», — возле которых пара преклоняется. Прежде чем подняться на престол, ей дают поцеловать иконы. Для Николая предназначен выложенный алмазами и драгоценными камнями трон Алексея Романова, для Александры — слоновой кости «в пурпуре рожденной» (родом из правящей императорской семьи) принцессы Софии Палеолог Византийской — супруги первого русского царя Ивана III. Сбоку поставлен еще один трон для вдовствующей царицы Марии Федоровны.

Церемония начинается с запева могучего хора. В обрядах проявляется различие по рангу между царем и царицей. Только за Николаем признается исключительное право вступать в «Святые Врата», отделяющие пространство святая святых для всех верующих, куда обычно имеют доступ только священники. Там царю помазывают грудь, тогда как Александре только лоб, да и то перед вратами. Вслед за этим на хоры всходят два митрополита с шитой золотом и подбитой горностаем пурпурной мантией, которую под призывы Святого духа возлагают на плечи юному царю. Из рук одного из них — как наместника Бога — царь получает корону со словами: «Этот зримый знак есть символ незримой короны, которую жалует Тебе как государю Всея Руси наш Господь, Иисус Христос, царь небесный, со своим благословением, чтобы наделить тебя суверенитетом и верховной властью над твоим народом». — «Возможно, это просто жесты, — замечает позднее ее сестра, с любопытством и волнением следившая за церемонией, — но с этого момента Ники становился ответственным лишь перед Богом. Как бы нереально это ни звучало сегодня, когда абсолютная власть суверена дискредитирована, от этого не менее прочно и торжественно выглядел союз, скрепленный актом коронации царя России как слуги Божьего…»

Николай встает на колени и со скипетром в правой и державой в левой руке произносит коронационную клятву. Корону, которую он до этого получил из рук митрополита и надел на себя, Николай вновь снимает и жестом подзывает к себе Александру, и та опускается перед ним на колени на красную бархатную подушку. Традиции строго предписывают, на какую ступень и на какое колено она должна становиться.

Последующий ритуал уже в человеческом измерении. Коронованный царь на мгновение символически возлагает свою корону на голову жены, тут же снимает и бережно надевает ей другую, меньших размеров. Великие князья Сергей и Павел Александровичи, дяди Николая, набрасывают ему на плечи тяжелую коронационную мантию. В течение всей церемонии Александре ничего не надо говорить. Николай увешивает ее цепью высочайшей награды, ордена Андрея Первозванного, и затем помогает подняться. Ее коронацию он скрепляет нежным поцелуем.

«Все взоры были устремлены на нее, — сообщает впоследствии ее кузина румынская принцесса Мария. — Ее щеки отсвечивали теплым светом свечей, освещавших блестевшую золотом церковь; выражение лица у нее было сосредоточенное и отсутствующее, складывалось впечатление, словно она не чувствовала ни радости, ни гордости, но пребывала в другом мире…»

«Я молилась в душе за Тебя и Нашу любимую страну», — высказывается Александра позднее Николаю о тех мгновениях.

И вот митрополит запевает торжественный гимн «Многие лета», который тут же подхватывает весь хор.

В то время как начинается торжественная литургия, звучит сто один залп салюта, возвещавшего о том, что царь коронован. Когда залпы стихают, Николай поднимается для молитвы за свой народ — для многих присутствующих, по их собственному признанию, это был самый волнующий миг. Все падают на колени и слушают его голос:

«Боже Отцов и Господи Милости, Ты избрал мя еси царе и Судию людям Твоим…»

После литургии пятичасовая церемония завершается. Вслед за вдовствующей царицей к царю подходят по возрасту и чину члены семьи, чтобы поцеловать ему руку, последней — царица. С любопытством следят за тем, поцелует ли теперь и Элла своей младшей сестре, ныне царице, руку, как того требует обычай, но та не колеблется ни секунды, — как и все другие члены семьи, которые обязаны совершить этот непривычный жест по отношению к Александре, даже если старше ее, и сами принцы и принцессы, короли и королевы. Впрочем, королеву Викторию представляет герцогиня Коннот.

Когда людской поток устремляется к выходу из церкви, коронованная пара трижды кланяется толпе, которая под восторженные здравицы запевает торжественный царский гимн. Кремлевские колокола задают другим церквям тон «сорок сороков», и начинается невообразимый праздничный шум.

Эрнст Людвиг вспоминает впоследствии об этом ярчайшем впечатлении своей жизни: «…После коронации миропомазанные Величества все в серебре и золоте, украшенные сверкающими бриллиантами, в венцах поднимаются на высокую террасу дворца над спуском к Москве-реке, где сооружен помост. Там пара стоит совершенно одна на ярком солнце. Дух захватывает, когда миллионы людей опускаются на землю на обрывающемся до самой реки склоне и далее, на другом берегу, и к этим двум одиноким, стоящим на солнце, ослепительно сверкающим людям как гигантский вал взлетает бесконечное «Ура!». И при каждом их поклоне, люди вновь опускались на колени. Мне это было хорошо видно, поскольку, хотя появляться на террасе запрещено, я подполз к ним на коленях и смог незаметно, под покровом коронационной мантии, созерцать величайшее зрелище в своей жизни…»[83]

Столы для пиршества накрывают с противоположной стороны Красной площади у Грановитой палаты перед огромной галереей, где столетия назад московские цари созывали вече и давали аудиенции. Там установлен бесконечный стол под белой скатертью — под навесом из золоченого балдахина. В праздничное меню входит черепаховый суп, пироги, селедка в раковом соусе, говяжье филе с овощами, холодные закуски из рябчиков и гусиной печенки, индеек и цыплят, салат, цветная капуста и горошек и на десерт — ананасы, тропические фрукты и мороженое.

Однако по традиции коронованным царю и царице накрывают отдельно на хорах под балдахином, и во время трапезы с галереи палаты, где теснятся семь тысяч приглашенных, к ним поднимаются поочередно гости, чтобы произнести тост в их честь. Почетный гость — не король западной страны или хан среднеазиатского государства, это потомок легендарного Ивана Сусанина — крестьянина, который в начале XVII в. совершил подвиг ради первого царя из династии Романовых. Даже под пыткой не предал он престолонаследника Михаила Романова польским узурпаторам: направив их по ложному пути, он спас основателя династии — как более или менее правдоподобно отражено в операх Глинки и Мусоргского.

Младшая сестра Николая, Ольга, которая в свои четырнадцать лет еще не могла участвовать в официальной программе, сообщает позднее:

«Хотя после церемонии коронации меня должны были отвести в Петровский дворец, мне каким-то образом удалось пройти за царственными гостями и добраться до галереи Палаты. Оттуда я могла видеть обоих — я их очень жалела. На них поныне были короны и подбитые горностаем мантии — они, должно быть, совершенно обессилели. Совершенно одни под балдахином, они выглядели так одиноко, как две птицы в золотой клетке. К кушаньям, которые им непрерывно подносили на золотой посуде, они едва притрагивались…»

На улицах Москвы буйное веселье продолжается до поздней ночи. За фейерверком Александра наблюдает вместе с Николаем уже из Кремлевского дворца, куда чета удаляется после празднеств. Когда в девять часов вечера в небе догорает последняя ракета, Николай позволяет Александре с верхнего балкона дворца, откуда виден весь город, включить иллюминацию. Из темноты вначале появляются легендарный гигантский царь-колокол Кремля, затем один за другим купола — постепенно весь Кремль со своими бесчисленными башнями и крышами озаряется ярким светом, и праздник угасающего дня с ярко освещенного холма переносится в ночной город.

Накануне этого знаменательного дня Николай записал в свой дневник: «Да напутствует нас милостивый Господь Бог, да укрепит он нас завтра и да благословит на жизнь мирную и плодотворную!!!» Что касается первого, то, судя по всему, его и Александры молитвы были услышаны, — поскольку случается несчастье, которое задним числом стали считать еще одним[84] дурным предзнаменованием трагического правления.

За городом, на широком Ходынском поле устраивается по случаю коронации народное гуляние. В качестве подарков приготовлены эмалированные кружки с двуглавым державным орлом и монограммой нового царя, к тому же воздвигаются ларьки с закусками, балаганы и цирковые шатры. Еще ночью поле начинает заполняться людом, ранним утром здесь уже около ста тысяч. Помимо соблазна увеселений и подарков, таких как памятные кружки, народ манит объявленный на вторую половину дня приезд коронованной четы. Внезапно разносится слух, будто на всех сувениров не хватит. Это, в самом деле, маловероятно, так как число желающих уже переваливает за полмиллиона, и как тут обойтись тем, что было заготовлено для гораздо меньшего количества. Оцепления прорваны. Ближние уже несутся по недостаточно крепким перекрытиям котлованов, оставшихся на этом бывшем учебном плацу после Всемирной выставки. Беда не заставляет себя долго ждать: под тяжестью потерявшей контроль толпы доски проваливаются. Многие падают, их топчут и давят. Позднее точно и не установят число погибших, счет шел на тысячи.

Николай и Александра настолько потрясены, что хотят прервать дальнейшую программу. Однако именно на этот вечер назначен бал, который дает в московском дворце французский посол в России, граф Луи Гюстав Монтебелло. Николай и Александра не в настроении для подобного мероприятия. Все же три его дяди, которые советуют и оказывают влияние на молодого царя с момента вступления в свои обязанности, убеждают обоих: подобные несчастья случались даже в Англии, и никому не было до этого никакого дела (этот аргумент, предположительно, исходил от Владимира Александровича). Но прежде всего: Франция на это время — кроме маленькой Черногории — единственный союзник России, и было бы роковой политической ошибкой оскорблять ее.

И Николай с Александрой принимают приглашение — что, как и ожидалось, дает повод для критики. Все эти дни в перерывах между предусмотренными мероприятиями оба посещают больницы, где лежат раненые после катастрофы на Ходынке. Из своих личных средств царь выдает семьям пострадавших высокие единовременные пособия и назначает пенсии; погибших хоронят за его счет.

Но несчастье бросает еще и другую тень. В ходе начатого по распоряжению Николая расследования перед ним возникает дилемма. Ответственные за организацию этого мероприятия министр двора граф Воронцов-Дашков и великий князь Сергей как губернатор Москвы. Сергей не только один из дядей Николая, которого он уважает из посмертного послушания покойному отцу, но еще и супруг Эллы и тем самым зять его любимой Аликc (как он по-прежнему называет Александру). Его наказание было бы чревато личными осложнениями. Однако превыше всего для него чувство долга: поступать по совести, как подобает правителю страны. Существует две версии поведения Николая. Согласно одной, он хотел сместить Сергея, после чего другие члены семьи, занимавшие какие-либо посты, единодушно пригрозили ему отставкой.

По другой версии, Сергей сам предложил подать в отставку, однако Николай ее не принял.

Как бы там ни было, но факт остается фактом: Сергей остается в должности; свое место теряет лишь и.о. московского обер-полицмейстера Власовский. Но отношения между Александрой и ее сестрой, к популярности которой она и без того немного ревнует, заметно охлаждаются.

Почитает Александру, как молодую царицу, прежде всего простой люд, издавна отличавшийся преданностью и лояльностью. Давно уже на престоле не было такой красивой женщины. Между тем Александра не только научилась держать себя с достоинством, что было для нее не так просто из-за природной скромности, но и непринужденно вести любезную беседу с незнакомыми людьми. К тому же одевается она просто, но элегантно; если ожидает ребенка, то только в черное или белое. Похоже, в широких кругах ее принимают за русскую народную матушку, к чему она сама так сильно стремится, — из-за сверхпринципиального соблюдения всех положений православной религии; вскоре ее даже начинают считать «более католиком, чем сам папа», к чему относятся со смешанным чувством уважения и насмешки.

Александра вовсе не первая немецкая принцесса на царском троне.

Русские, постоянно обуреваемые противоречивыми чувствами — ксенофобией и беспредельным гостеприимством, славянофилией и открытостью Западу, — видели уже много немок на своем троне. Их список пространен: только из Гессена Александра третья по счету немецкая принцесса: в 1773 г. была Вильгельмина Луиза, принцесса Гессен-Дармштадтская, ставшая в результате замужества с Павлом I царицей Натальей Алексеевной, когда тогдашний ландграф Гессен-Дарм-штадтский решил выдать свою дочь за царевича. Спустя семь десятков лет в 1840 г. царское достоинство в качестве супруги царя Александра II приобрела Мария Александровна, урожденная Максимилия Виль-гельмина София.

Благодаря связям с правящими домами Гессенская династия выгодно отличалась от других немецких княжеских родов, влачивших скорее жалкое существование поместных князьков. Гессен также никогда не искал благосклонности германских кайзеров — он был независимым, хотя и не особенно большим территориально (тем более после территориальных уступок Пруссии), и содержал собственные дипломатические миссии.

Не столь широко известен тот факт, что почти при всех царях немецкие женщины, если и не становились царицами, то, по крайней мере, выступали в роли со-правительниц. Кто теперь помнит, что мать царя Ивана VI, Анна Леопольдовна, была герцогиней Брауншвейг-Люнебургской?

Славу на Западе приобрела только Екатерина II Алексеевна: урожденная принцесса Августа София Фридерика Ангальт-Цербстская была известна как царица Екатерина Великая. После нее в хронологическом порядке идет уже упоминавшаяся Вильгельмина Луиза, принцесса Гессен-Дармштадтская, которая в качестве первой супруги сына Екатерины, Павла, стала Натальей Алексеевной.

И во второй раз Павел I женится на немке: это Софья Доротея, принцесса Вюртембергская — русская Мария Федоровна. За ней идет царь Александр I, вошедший в историю как победитель Наполеона. Его жена, Елизавета Алексеевна, снова немка — принцесса Луиза Августа Дурлах Баден-Баденская. Его преемник, Николай I, выбрал прусскую принцессу Шарлоту Каролину и сделал ее царицей Александрой Федоровной, чтобы с помощью этой сестры кайзера Вильгельма I преодолеть немецко-русскую вражду. Гессенская принцесса Максимилиана Августа София Мария Гессен-Дармштадтская, ставшая в браке с Александром II царицей Марией Александровной (перед его морганатической женой Юрьевской, урожденной Долгорукой), продолжила ряд немецких принцесс в России до Александры Федоровны, царицы при Николае II, который был прерван только датской принцессой Дагмар, ставшей под именем Марии Федоровны женой Александра III и свекровью Александры.

Вскоре после коронационных торжеств, которые завершились уже в столице, Петербурге, царь и царица едут в официальное заграничное путешествие, чтобы представиться суверенам других государств.

Первая цель — Вена. Царя и царицу принимают император Франц Иосиф и императрица Елизавета, которые после смерти кронпринца Рудольфа редко присутствуют на официальных встречах. Новый престолонаследник, эрцгерцог Франц Фердинанд, за пять лет до этого гостил в Петербурге. Свой визит в Вену Александра описывает в письме брату Эрнсту Людвигу:

«Вена, Хофбург, 15/27.8.1896.

Мой милый Эрни.

Я вынуждена писать Тебе отсюда. Так забавно после двух лет в России вновь услышать немецкую речь. Но я чувствую себя ближе к Тебе и поэтому должна писать Тебе. День серый, но, к счастью, дождя нет, так что торжественный въезд прошел прекрасно. Ники ехал с императором, а я следовала за императрицей — должна сказать, в присутствии столь большого числа незнакомых лиц я совершенно оробела. Императрицу я уже дважды видела до этого — она спрашивала о Тебе. Стефания была очень мила, сейчас я жду ее с минуты на минуту, поскольку она хотела видеть меня в спокойной обстановке. В русском посольстве был званый обед, прошедший прекрасно. В пять часов был дан большой официальный обед с участием circle (бомонда) (о, Боже!) и затем «Сон в летнюю ночь» в театре. Рано утром состоялся военный парад, затем охота для Ники, в четыре часа семейный обед в Лейнце, и позднее концерт в «Бурге». Так жаль, что когда не бывало императрицы, Стефания тоже не показывалась — она была бы для меня поддержкой.

Я скучаю здесь за своей малышкой [дочкой Ольгой], но, как я слышала, она хорошо себя чувствует.

У меня была простуда, и я до сих пор кашляю, к тому же у меня вновь невралгия, и то и другое беспокоит, когда необходимо быть любезной.

Целую также от Ники, сердечно Тебя любящая Твоя Санни.

Первое, что я обнаружила в этой комнате, были удивительные старые часы[85], изготовленные в Дармштадте. Комната у нас прелестная. В субботу утром мы отъезжаем».

На обратном пути в Киев, к ужасу царской четы, умирает бывший посол в Вене, а в последнее время министр иностранных дел, князь Лобанов, который должен был сопровождать их как в этом, так и в последующих заграничных турне. Однако дальнейшая программа будет продолжена по плану.

Николай и Александра посещают кайзера Вильгельма II в Бреслау, ее сестру Ирину с младшим братом Вильгельма, Генрихом Прусским, в Киле, далее короля Христиана IX — дедушку Николая по материнской линии на датском дворе — и плывут на черно-золотой яхте «Штандарт» в Англию.

У побережья Великобритании царя и царицу встречает английский флот. Кажется, прошла вечность, как Александра — когда ее еще называли Аликc — ожидала здесь Николая вскоре после помолвки в Дармштадте — и все же это было только два года назад. Теперь королева Виктория принимает свою внучку уже как царицу и сообщает об этом в своем дневнике:

«Балморал, 22 сентября [1896].

…Дождливый день, прескверный, каких у нас, пожалуй, не бывало; (…) услышала, что императорская яхта показалась у Лита (…) спустилась в семь тридцать в комнату для гостей и ждала там, пока не зазвучали церковные колокола и не заиграла музыка. Ровно в восемь процессия достигла ворот. Сначала шествовал эскорт Шотландского грейского полка, затем музыканты и факельщики и, наконец, карета с Ники, Алики, Берти [принцем Уэльским, Альбертом Эдуардом] и Артуром [герцогом Коннотским, третьим сыном королевы]. Я стояла у входа, Ники вышел первым, я обняла его и затем милую Алики — всю в белом, удивительно выглядевшую — и горячо ее поцеловала. Она вошла в дом и обошла присутствующих, протягивая руку, — до этого появился могучий казак и встал в дверях.

Затем мы все прошли в галерею, где к нам присоединилась свита Ники, граф Воронцов-Дашков, князь Голицын, граф Бенкендорф… Внесли милую крошку — совершенно очаровательная малышка, и такая крупная, — после чего Ники и Алики ушли в свою комнату, чтобы поскорее переодеться к званому обеду; это была семейная трапеза — Ники, Алики, Берти, Артур и Луисхен [его жена, урожденная принцесса Прусская], Беатриса [младшая дочь королевы, вдова Генриха Баттенберга], Джорджи и Мэй [внучка королевы, кузина Александры и Николая], Джордж Кембридж, Тора [Елена Виктория, принцесса Шлезвиг-Гольштей-нская] и Францес [принц Баттенберг] — все принцы в мундирах (…) Мне казалось, это сон, что Алики и Ники здесь — если бы и милый Лико [зять, принц Генрих Баттенберг[86]] смог быть с нами»[87].

На следующий день намечены торжества — с этого дня королева могла претендовать на звание самой долговечной правительницы среди всех английских монархов; однако Виктория переносит все официальные празднества на июнь следующего года, в котором исполнялась шестидесятая годовщина ее правления. Она хочет посвятить себя исключительно своей любимой внучке и по возможности извлечь также политические выгоды из этого визита, о чем свидетельствует ее дневник:

«23 сентября (…) После званого обеда у меня была небольшая беседа с господином Шталем на политические темы[88], и я высказала мнение, что было бы неплохо, если бы я переговорила с Ники по всем важным политическим вопросам; затем на галерее я также общалась с несколькими русскими господами, не участвовавшими в обеде (…)

24 сентября (…) На обратном пути я перемолвилась с Ники парой слов относительно Турции и Армении и упомянула, что его собственный посол в Константинополе высказал нашему сэру П. Карри надежду на то, что во время визита Ники мог бы быть подписан договор с Англией, так как ситуация приближается к критическому пункту и следует опасаться катастрофы. Ники сказал, что придерживается того же мнения и посмотрит, что сможет сделать, хотя это чрезвычайно трудно. Я заявила, что если бы Англия и Россия достигли взаимопонимания, там, несомненно, воцарился бы мир, и должно что-то сделать, чтобы это осуществилось (…)

2 октября (…) Ники пришел ко мне в комнату, и у нас была очень удовлетворительная беседа. Он категорически против смещения [турецкого] султана, так как это было бы слишком рискованно — я тоже так думаю, — но он не имеет ничего против, если наши послы проконсультируются и доложат, какие необходимые меры надлежит принять, чтобы избежать дальнейшей резни. Если султан откажется отнестись с пониманием к принятым решениям, тогда применить силу.

В отношении теперешнего сближения России с Францией Ники мне сказал, что Россия чувствует себя изолированной из-за Тройственного союза[89], который был создан у него за спиной; так что если Россия и вступит в союз с Францией, он, однако, будет иметь чисто военный и оборонительный характер. При нападении на одного из участников этого союза другой должен прийти на помощь, но не в случае нападения одного из них на кого-нибудь другого»[90].

В действительности Англию беспокоит возможное вмешательство России на Черном море; родственные встречи такого рода предоставляют благоприятную возможность прозондировать политические намерения. По отношению к родственникам Николай особенно учтив и предупредителен. Однако ему неприятно, когда его втягивают в политические разговоры, и тогда звучит его стереотипная отговорка: «Я посмотрю, что смогу сделать…»

О том, с каким беспокойством следит его немецкий кузен Вильгельм за дружеским визитом царя и царицы в Англию и затем во Францию, — к главным врагам Вильгельма, — можно заключить по письмам, которыми он в это время засыпает Николая. Германский кайзер опасается, что соперничество на два фронта — с Россией и Францией — усугубят еще и англичане, если все трое достигнут взаимопонимания. Поэтому Вильгельм пытается возбудить у Николая недоверие к Англии как потенциальному союзнику:

«…твой посол Лобанов рассказывал мне, будто есть основания подозревать, что у Англии имеются виды на Дарданеллы (…) Несомненно, английская политика очень таинственна и непонятна, и странность поведения английского флота у Дарданелл показывает, что там что-то происходит (…) Похоже, они хотят изменить свою политику в Средиземном море (…) Франции известно о планах Англии захватить Афганистан и разделить Персию. Я разделяю опасения Лобанова, что у Англии есть тайный договор с Японией. Но я ему говорил, что, если на Россию нападут на Дальнем Востоке, я обеспечу Тебе защиту тыла в Европе против кого бы то ни было…»

Если в отношении Англии перед Николаем стоит дилемма, жертвовать ли в случае крайней необходимости хорошими отношениями со своими и, в большей степени, родственниками Александры ради интересов своей страны, то в случае Вильгельма такой проблемы не существует: Александра, хотя и тоже кузина Вильгельма, разделяет с Николаем недоверие к германскому кайзеру и настаивает на том, чтобы на предстоящей встрече Николай вел себя уверенно и решительно. Впрочем, в политику Александра — пока что — не вмешивается.

Визит Николая и Александры во Францию не оставляет сомнений в том, что Россию рассматривают как важного союзника (с учетом того обстоятельства, что речь идет о единственном союзнике, то же самое можно сказать и о России). Еще вдали от побережья императорскую яхту начинает эскортировать эскадра французского военно-морского флота, при входе же во французские территориальные воды к эскорту присоединяется флагманский корабль «Ош» (Hoche). Далее путь лежит по суше в Париж, где супругам приготовлена триумфальная встреча. Александра распоряжается, чтобы ее годовалую дочь везли в отдельной карете за их собственным экипажем, что производит ожидаемый эффект. Подъездные улицы украшены гирляндами цветов и знаменами, на которых вышиты инициалы «R. F.» («Россия — Франция»), «Со времени возвращения нашей армии после Сольферино и Мадженты такого триумфа я не видел», — делится своими впечатлениями позднее посол Морис Бонпар. Церемония становится особенно зрелищной, когда Николай торжественно открывает Александровский мост, названный в честь его отца — инициатора этого союза: от противоположного берега отчаливает белоснежная лодка с прелестными представительницами французской столицы и роскошной, невероятных размеров вазой на борту с гигантским букетом для Александры.

На спектакле-попурри в театре «Комеди Франса» поэты Франции сплетают царственной паре поэтический лавровый венок. Это повторяется и во время последующих визитов. Апофеозом становится гимн (на девяти страницах, едва понятный даже коренным французам) Эдмона Ростана царице Александре, в котором тот сетует на злой рок, не позволивший им встретиться раньше.

Но раздаются и критические голоса, протестующие против значительных льгот по кредитам Франции России в рамках этого визита. Однако никто не подозревает, что помощь России в 1914 г. окажется для Франции решающей.

После расслабляющего посещения Дармштадта — Александра глубоко тронута приемом, оказанным населением, гордящимся «своей» царицей, и словами обер-бургомистра — супруги возвращаются в Петербург. Для Александры началась собственная жизнь при дворе, в самом центре политической жизни.

Николай и Александра теперь полностью переезжают в царскосельский Александровский дворец и используют петербургский Зимний дворец лишь в тех случаях, когда находятся в городе по официальным поводам, или зимой. Александра не может подружиться со столицей; она страшится связанных с жизнью в Зимнем дворце общественных обязанностей и чувствует себя отвергнутой петербургской аристократией, так как ей не по душе салонные беседы с совершенно незнакомыми людьми и представительская роль. Критическим ветром веет на нее со стороны светского общества, привыкшего к общительности и совершенствам Марии Федоровны, теперь царицы-матери, как царицы и хозяйки. Состязаться с заметной популярностью, которой та по-прежнему пользуется, Александре не по силам. Эрнст Людвиг так описывает ситуацию, в которой оказалась его сестра:

«Императрица была типичной свекровью и императрицей. Надо сказать, что Аликc с ее серьезностью и твердостью характера явно нелегко было быть невесткой столь честолюбивой особы. Императрица, коронованная ранее, по родовому закону императора Павла I пользовалась преимуществом перед молодой царицей. К тому Павла подвигнула тщеславная жена Мария Вюртемберг, которая была жестока и несправедлива к своей невестке Елизавете, жене Александра I. С императрицей Александрой, женой Николая I, императрице Марии, жене Александра И, не было никаких проблем, так как первая была самим воплощением тактичности. Когда императорской чете необходимо было представительствовать, она либо вовсе не появлялась, либо приходила заранее. Теперь же императрица Мария, вдова Александра III, приходит всегда одновременно или даже заставляет себя ждать. Николаю II приходится постоянно ходить с двумя императрицами — мать справа, Аликc слева, — а в дверях Аликc вынуждена из-за тесноты всегда задерживаться позади. С присущим ему тонким чувством такта Ники вновь и вновь пытается найти modus vivendi, но неизменно наталкивается на железную волю своей матери.

Мне вспоминается один случай. В огромнейшем зале шел прием для большого числа людей. Сначала слишком поздно пришла императрица Мария и заставила себя долго ждать, так что Ники сильно разнервничался. Затем он пошел с двумя императрицами. Так как двери были очень широкие, пройти через них можно было и втроем. Правящая императрица, естественно, пока император разговаривал с господами, которых представляли, должна была бы начать обход справа, но императрица уже начала его, так что Аликc пришлось бы следовать за ней второй. Слава Богу [фрейлина], Маша Васильчикова шепнула ей, чтобы она начала с левого крыла, что Аликc тут же и сделала. Так что все прошло хорошо, но свекровь была шокирована…»[91]

Царица-мать получает от Николая из его собственных средств деньги на содержание дорогостоящего двора со штатом, доходящим до двухсот служащих, и сверх того 200 000 золотых рублей в год. Это позволяет ей финансировать блестящую светскую жизнь и приобретать симпатии всех тех, кто в ней участвует.

До сестры Александры, Эллы, которая в качестве супруги великого князя Сергея Александровича, ныне генерал-губернатора Москвы, также обязана исполнять общественные обязанности в церемониальных рамках, доходят отзывы о впечатлении, производимом юной царицей в Петербурге. Элла чужда интригам, которые здесь в порядке вещей, и привыкла к ним. Однако она с тревогой отмечает падение популярности молодой царицы, поначалу завоевавшей ее своей красотой и скромностью.

Через два года после коронации она выражает свою озабоченность в письме к Александре:

«…я желаю Тебе, чтобы Ты была счастлива в Петербурге и чтобы жизнь Тебя не слишком утомляла; Ты должна светить как настоящее солнце, каким Ты была при Мама, чтобы все были рады знакомству с Тобой; улыбка, слово — и все будут молиться на Тебя. Я знаю из опыта, как неописуемо любезны и преданны могут быть здешние люди. И никогда не падай духом, пару упрямцев нельзя переделать — просто промолчи, когда все поднимают шум. Улыбайся, улыбайся, пока не заболят губы, думая о том, что другие унесут с собой счастливое впечатление, и если они хоть однажды узнают Твою улыбку, они никогда ее больше не забудут; главное — это первое впечатление. Подумай о милых улыбках тетушек Аликc [принцессы Уэльской, урожденной датчанки и сестры вдовствующей царицы] и Минни [царицы-матери Марии Федоровны], которыми они издавна славятся. Весь мир говорит о Твоей красоте и Твоем уме, теперь покажи им Твое сердце, которое русские хотят почувствовать и увидеть в Твоих глазах!

Храни Тебя Бог, пусть у Тебя будет прекрасный зимний сезон, много радости в семье, чтобы она могла развеселить тебя, когда ты утомишься. Пусть каждый год приносит еще больше счастья и всего прочего, чего желает Твое сердце…»

Даже такие полные любви слова не в силах изменить поведение Александры, так как оно обусловлено ее мировоззрением. Так она, например, решает вычеркнуть одну даму из списка приглашенных, поскольку та, хотя и будучи женой и матерью, ведет беспутную личную жизнь, что противоречит пуританским взглядам Александры. То обстоятельство, что эта особа и дальше продолжает бывать в гостях у вдовствующей царицы, приносит Александре репутацию моралистки.

Еще менее пойдет на пользу Александре спустя несколько лет та непреклонность, которую она проявит даже по отношению к членам семьи Николая. Когда его кузен Кирилл Владимирович, сын Владимира Александровича, захочет жениться на Виктории Мелите, Дакки, успевшей уже к тому времени развестись с братом Александры, Эрнстом Людвигом, Александра проявит нетерпимость. Она никогда особо не благоволила к семье, стремившейся компенсировать второстепенность побочной ветви правящей династии шумными празднествами. Александре известно, что согласно действующим правилам рода Романовых представителям правящего дома не позволено вступать в брак с кузинами первой степени — и уж тем более с разведенными женщинами.

При объяснениях с Кириллом Николай, всегда стремившийся избегать конфликтов, все уговаривал его подождать, говоря: «Со временем все само собой устроится…» — в надежде, что дело уладится само. В итоге Кирилл, не считаясь ни с чем, уезжает к Дакки в Германию. Тем самым он нарушает еще одно предписание, согласно которому великий князь может покидать страну только с дозволения царя (которого для этой цели он, разумеется, не получил бы).

Кирилл женится на Дакки в Тегернзе, в Баварии, и затем возвращается в Петербург, чтобы поставить Николая перед свершившимся фактом — и усложнить ему тем самым отказ от последующего соглашения. Но уже вечером в день приезда в петербургский дом родителей является граф Фредерикс, министр императорского двора. Это не может означать ничего хорошего, но случившееся превосходит все опасения. Великому князю Кириллу передают ультиматум царя: лишение титула, чинов и воинских почестей, заслуженных в военно-морском флоте и во время русско-японской войны 1905 г., увольнение из императорского военно-морского флота, отмена доходов и привилегий и требование в течение нескольких дней покинуть страну. В полночь, через три часа после приезда в Петербург, Кирилл снова едет поездом в сторону Германии.

Потрясена вся семья. Инициатором этих мер считают Александру. Уже за несколько лет до этого, когда дело шло к разводу ее брата с этой самой Дакки, она заявила, что никогда не примет у себя эту женщину. С тем, что эта самая женщина теперь, пусть даже через несколько лет, осмелилась выйти замуж за одного из родственников (ив порядке престолонаследия стоящего после царя и его первых наследников на третьем месте), Александра никак не хочет смириться.

Своему дяде, принцу Ройссу, Дакки изливает свою душу: «Мы на протяжении четырех лет делали все, чтобы уберечься от этого брака, и Кирилл был готов ждать (…) Мы знали, что это не пройдет гладко, но слепая мстительность и ярость молодой царицы превзошли наихудшие опасения. Она бушевала и не находила себе места, как помешанная, и действовала своему мужу на нервы до тех пор, пока он не уступил ей свою власть, и это позволило ей отомстить своей невестке…»[92]

Отец Кирилла, не только старейший и самый уважаемый дядя Николая, но и командир полка русской армии с двадцатипятилетним стажем, наутро после отъезда сына врывается вне себя от возмущения в рабочий кабинет царя. На его решительное требование отменить распоряжение и сделать возможным возвращение Кирилла Николай отвечает молчанием. Великий князь теряет самообладание, ударяет кулаком по столу, срывает ордена с мундира, швыряет их на пол и с такой силой хлопает дверью, что раскалываются наличники.

Ни эта сцена, ни отставка великого князя не производят на царя никакого впечатления, и это вызывает неодобрение во всех кругах и приписывается влиянию царицы.

Не щадит критика и царицу. Позднее многие решения, — в том числе и политические, — которые вынесет царь вопреки советам своих министров, будут объяснять именно этим. Попытки указать ей на последствия подобного вредного влияния не достигают цели; если уж она в чем-то убеждена, то ни за что не откажется от своей позиции и соответствующего образа действий. Упорное игнорирование доброжелательных замечаний, даже со стороны великой княгини Марии Павловны, урожденной принцессы Мекленбург-Шверинской, некогда наставлявшей Александру в вопросах придворного этикета, все более изолирует молодую царицу.

Если в случае Кирилла сказывается личная неприязнь, то в иных ею руководят наилучшие побуждения. Хотя в первые годы Александра воздерживается от вмешательства в государственные дела, со временем она все сильнее попадает под власть идеи абсолютизма с исключительной ответственностью царя перед Богом. Торжественные ритуалы, через которые она прошла, попав в Россию, до сих пор у нее перед глазами, и, буквально воспринимая их символику, императрица становится главным врагом реформ на пути развития в направлении конституционной монархии, посягающих на самодержавие.

Поначалу негибкость проявляется только в мелочах придворного этикета. Так, генерал Мосолов, начальник канцелярии министра двора, сообщает, что из-за Александры возникли большие трудности, когда во время визита императорской четы в республиканскую Францию встал вопрос о порядке следования карет. Александра до последнего момента отказывалась подчиниться разработанному французами протоколу. Сидеть рядом с республиканским президентом уже само по себе было чрезмерным требованием. Но то, что царь должен ехать за ее каретой и тем самым за принимающей стороной, для нее было абсолютно неприемлемо. Во время ответного визита президента Эмиля Лубэ в Петербург та же проблема возникает вновь, только наоборот, и Александра отказывается понимать, что своим поведением не только не способствует, но даже вредит престижу и популярности царя.

Она также считает, что постоянно должна подчеркивать иерархическое положение Николая, чтобы не затушевывался образ монарха. Ее понятия о царской власти коренным образом разнятся с представлениями царя, для которого его положение настолько естественно, что не нуждается в дополнительном акцентировании.

Когда приезжает с визитом король Англии, речь заходит о небольших подарках, которые гость и хозяин дают главным адъютантам. Сначала Александра выступает против того, чтобы Николай сам распределял их; только когда ее заверяют, что король также занимается этим лично, она позволяет себя уговорить. Однако из бережливости хочет убедиться, что подарки царя не слишком щедры, и желает предварительно на них взглянуть. Она уже собирается некоторые из них отсортировать, когда изумленный начальник придворной канцелярии показывает ей, что получил от английского короля: серебряную табакерку, сплошь покрытую черной эмалью, с ажурным бриллиантовым вензелем! Николай быстро и своеобразно подводит черту: он распределяет подарки лично и произвольно решает, что кому достанется.

После этого эпизода за Александрой закрепляется репутация, с одной стороны, пуританской англичанки, а с другой стороны — чересчур экономной немки. Однако мелочность находится в вопиющем противоречии с русским характером, и в этом смысле Александра меньше всего может рассчитывать на понимание. Многолетний начальник придворной канцелярии Мосолов так формулирует свое мнение о царице:

«Особенно сильно проявилось ее желание защитить положение царя на фоне недостаточного понимания того, как здесь принято, когда единственный раз за все эти годы государь заболел. Было это в Ливадии, где он заразился тифом. Во-первых, она не разрешила, чтобы о его болезни сообщили — министр двора не мог даже телеграфировать матери государя (она объяснила, что сделает это сама); во-вторых, царица никого к нему не допускала, даже тех, кого он сам желал видеть. Наши законы обязывают правителя ежедневно принимать доклады, и, если по причине нездоровья это невозможно, назначить соправителей, временно принимающих на себя важнейшие обязанности. Однако даже на это царица не согласилась. С помощью энергичной старшей фрейлины княгини Барятынской, наконец, удалось с грехом пополам исправить ненормальную ситуацию, и к царю для подачи ежедневного доклада был снова допущен только директор придворной канцелярии.

В это время у Александры особенно ярко сказались умственные способности и кругозор маленькой немецкой принцессы, хорошей матери, любящей порядок и экономию в хозяйстве своего дома, но не могущей по внутреннему своему содержанию стать настоящей императрицей, что особенно жаль, так как при твердости ее характера она могла бы помочь государю. Увы, горизонты мысли государыни были много уже, чем у государя, вследствие чего ее помощь ему скорее вредила.

Странно, что две родные сестры, получившие одинаковое воспитание и образование, так разнились между собой. [Ее сестра] великая княгиня Елизавета Федоровна (Элла) после нескольких лет пребывания в России душою и понятиями стала совсем русской, тогда как императрица, любя Россию, до конца своего царствования не могла понять русскую душу — до своего трагического конца она говорила по-русски разве что со своими священниками и низшей прислугой, которые не понимали иностранных языков. Она не сумела внушить к себе той любви, которую внушала ее сестра…»

Стремление к популярности совершенно чуждо Александре. По ее мнению, при верном поведении правителей все остальное приложится, и что простой люд, которому она симпатизирует, и без того предан ей и царю. Так, например, уже будучи матерью нескольких детей и снова забеременев, перед железнодорожной поездкой с Николаем в Крым Александра отдает распоряжение, чтобы по пути не устраивалось никаких встреч, потому что она не могла показаться в таком положении. Приказу везде подчиняются — до одной станции, где губернатору не удалось удержать жителей небольшой деревушки, ожидавших императорский поезд на вокзале еще с ночи. Известие о проезде семьи государя разнеслось с быстротой молнии.

Когда поезд останавливается, губернатор в отчаянии обращает внимание Фредерикса на сложившееся положение, против которого бессилен, и тот направляется в купе царицы, где как раз в это время был и царь. Далее он сообщает: «Когда я объяснил государю ситуацию, он хотел тут же подняться, чтобы выйти на перрон. Тогда государыня запротестовала, сказав, что его величество не имеет права поощрять неисполнение своих приказаний. Мне стоило немалого труда убедить государя, который появился в дверях вагона, — и какой же бурный, трогательный прием ему был там оказан. Разочаровывать этих людей было бы большой ошибкой. К сожалению, не смогли показаться дети царя — царица велела задвинуть занавески и запретила им выглядывать. Позднее я рассказал об этом случае вдовствующей царице, прослезившись, она воскликнула: «Как ужасно, что царица не понимает, как сильно нуждается царь в популярности!»

Поведение Александры основано на ее мнении, что все, что умаляло бы образ царя как всемогущего самодержца и могло бы придать человеческий облик наместнику Бога на земле, как она истолковывала церемонию коронации, наносило ущерб авторитету царя. Так, она совершенно ошеломлена, когда устанавливает, что в ежегодно публикуемом «Готском альманахе» под рубрикой «Россия» значится «династия Гольштейн-Готторп-Романовых». Она вызывает начальника придворной канцелярии, позднее сообщившего об этом эпизоде, к себе: «Вычеркните эти имена перед именем Романовых!» — «Это невозможно, поскольку, во-первых, это верно, и, во-вторых, это равнялось бы цензуре. Не говоря уже о том, что у нас отменена цензура, за исключением сферы личной жизни царя и членов его семьи, речь ведь идет об иностранном издателе». — На что Александра ответила невозмутимо: «Тогда известите его о том, что, если он эти слова не вычеркнет, мы запретим ввозить книги в Россию». — «Это обернулось бы катастрофой, — возражает собеседник. — И повлекло бы самые нелестные отзывы о свободе общественного мнения в нашей стране, повредив образу нашего правительства внутри страны и за рубежом — впрочем, это издание после этого ввозили бы нелегальным путем и контрабандой. Кроме того, до сих пор на связь нашей династии с другими в Готе никто не обращал внимания — никто и впредь не заметит, если не указывать на нее…» Понадобилась недюжинная сила убеждения, прежде чем Александра увидела бесперспективность и бессмысленность своих требований и отступилась от них.

«Прочь из Петербурга!»

Царица и царь постепенно полностью перебираются в Царское Село. Ежедневно царю пересылают туда горы докладов; здесь он теперь дает аудиенции и принимает министров с отчетами, проводит консультации. Между Петербургом и Царским Селом прокладывают специальную железнодорожную ветку — царь обычно ездит в столицу водным путем или в особых случаях в карете. В самом начале нового века князю Орловскому, состоящему на службе Николая, удается увлечь его автомобилями, и уже вскоре в гараже царя насчитывается двадцать моделей французского производства.

В относительно уютном Александровском дворце в распоряжении царицы две рабочие комнаты, где она принимает посетителей и делегации, совещается со своим секретарем графом Ростовцевым и придворными дамами. Комнаты эти облицованы светлым деревом — в отличие от комнат царя, рабочий кабинет и приемная которого отделаны красным деревом. От личных покоев Александры эти помещения отделяют два салона. В одном из них, оформленном в стиле Людовика XVI, помимо портрета царицы работы Каульбаха, висит гобелен по известной картине Виже-Лебрена «Мария Антуанетта с детьми». О нем часто будут вспоминать впоследствии, когда трагическую участь царицы будут сравнивать с судьбой Марии Антуанетты. Аналогию можно найти уже в более чем сдержанной позиции обеих по отношению к демократическим институтам и их представителям.

Больше всего Александра любит уединяться в своей бледно-лиловой комнате, известной как «mauve room», где она отдыхает на диване. Рядом круглый столик, где постоянно цветы, непременно сиреневые. Если она не читает, не пишет письма, которые в великом множестве ежедневно уходят из Царского Села, или не принимает подруг или родственников, тогда она вышивает или вяжет, ибо ее принцип: «руки никогда не должны отдыхать», и вскоре она передаст его своим детям. В этой комнате строго по английскому обычаю накрывают пятичасовой чай, на который по возможности заходит и Николай, чтобы при случае пролистать и свои газеты. Время от времени Александра садится за рояль; любовь к игре на фортепьяно она хочет привить и своим детям. Детская комната находится этажом выше, над покоями царя и царицы.

Когда Николай не в отъезде и проводит вечера с Александрой, он ей читает из новейших книг. Их еженедельно в больших количествах заказывают библиотекарю, и Николай выбирает из них то, что ему кажется наиболее интересным, безразлично, относится ли это к русской, французской, английской или немецкой литературе (кроме этих иностранных языков, Николай владеет еще и датским, родным языком своей матери).

Но все это, похоже, совсем не то, что Александра ищет. Она предпочитает другое чтение. «Аликc читает много, главным образом стихи, философские и религиозные произведения — и, на мой взгляд, слишком много, — вспоминает Эрнст Людвиг, — но у меня не хватало мужества бороться с этим, потому что в ее ближайшем окружении не было никого, кто был достаточно образован, чтобы удержать ее пытливую душу в рациональных рамках. Она была совершенно одинока душевно и духовно, так как в этом ей не мог помочь ее муж, слишком много работавший и для которого подобные занятия были чужды…»

В спальне, которую Александра делит с Николаем, она хранит память о своем отце, великом герцоге Людвиге IV Гессенском и Прирейнском — огромную картину. Над кроватью, вокруг иконы, которую Николай получил при рождении, висят образа. В этой комнате Александра рожает своих детей. После 1895 г., когда родилась Ольга, в 1897 г. на свет появляется Татьяна, в 1899 г. — Мария, а в 1901 г. — Анастасия. Девочки с младенчества очень милы; темпераментом они удивительно отличаются друг от друга. Всех четверых объединяет веселый, естественный нрав; Анастасия, младшая, с самого начала выделяется юмором. Девочки очень хорошо ладят между собой. Едва научившись писать, они охотно подписываются инициалами, в порядке старшинства: «ОТМА».

Будничная жизнь царицы — это заботы счастливой матери, однако главное в ней — по-прежнему Николай, которого она любит все крепче — и все более по-матерински. Любовь эта побуждает ее все дотошнее следить не только за уже упоминавшимися внешними проявлениями его положения, но и за его политическими поступками.

Сначала Николай передает Александре лишь все то, что касается ведения хозяйства, в котором занята сотня служащих, семейных вопросов и воспитания детей. Сполна осознавая свои слабости, например, непреодолимую застенчивость, Александра пытается воспитать детей так, чтобы им не пришлось испытывать подобных неудобств. Насколько это возможно, за стол с гостями сажают и детей, чтобы они привыкали к незнакомцам. Иностранные языки, игра на фортепьяно и чтение, постоянные занятия полезными делами — всему этому уделяется должное внимание, равно как и спорту, в том числе теннису.

Придворное хозяйство находится исключительно ь ведении царицы. Накануне вечером Александра выбирает из поданных предложений меню на следующий день. Оно состоит: на обед из трех, на ужин — из пяти блюд. За обеденным столом, как правило, бывают гости: министры, послы, советники или родственники. Николай предпочитает простую русскую кухню. Любимое кушанье императрицы — спагетти; еще у нее привычка грызть в течение дня сухое печенье, даже поздним вечером в постели. Вскоре из-за сердечного недуга, к которому добавляется уже хронический ишиас, ей приходится придерживаться диеты, для которой она коллекционирует подходящие рецепты.

Царица задается целью произвести в стране улучшения в социальной сфере и посвящает себя благотворительности. Ее попытка взять на себя организацию русского Красного Креста проваливается из-за царицы-матери, которая не выпускает этот род деятельности из своих рук. Тогда Александра организовывает госпитали и родильные дома, учебные центры медсестер для их обслуживания, а также курсы лекций для детских сиделок и нянь. Не достигнув взаимопонимания со свекровью, необходимое оборудование она закупает на собственные средства, выписывая его из родного Дармштадта. Таким способом ей удается обходиться без вмешательства извне и создать медицинские учреждения, полностью оправдавшие себя, особенно во время войны, когда в них лечили раненых. Из писем Николаю видно, какие препятствия приходится ей преодолевать, с какими интригами со стороны царицы-матери бороться, из-за чего она чувствовала себя оскорбленной.

Это ведет к дальнейшему отрыву молодой царицы от ее окружения. Большая часть членов семьи держится царицы-матери, которая живет открытым домом и более снисходительна, чем Александра, к чужим слабостям. Некоторые из дядь и кузенов Николая, например, вступают в морганатический брак, тем самым нарушая законы династии. Как и в уже упоминавшемся случае с Кириллом, Александра ведет себя «более католичкой, чем папа» — то есть, выказывая нетерпимость по отношению к этим членам семьи. Она отказывается принимать нежелательные супружеские пары, принуждая и Николая к соответствующему поведению.

Тут царь спокойнее, хотя именно он, как глава дома Романовых, болезненно воспринимает пренебрежение родовыми законами, которое, по его мнению, вредит престижу династии. Особенно разочаровывает его беспечное поведение брата Михаила, стоящего в порядке престолонаследия на втором месте, пока у царя нет сына или не принято соответствующее решение в пользу дочери. И даже в отношении морганатических браков Николай пытается сначала подождать, «пока дело само собой не урегулируется», и, если вынужден принять меры (обыкновенно, речь идет о ссылке в поместье или за границу), то делает все возможное, чтобы позднее их отменить.

К петербургскому обществу Александра относится с непреклонным предубеждением. На ее взгляд, в столице правят фривольность и легкомысленность. Царица-пуританка не замечает, что этот, по ее мнению, вольный образ жизни русских, как правило, отличается исключительной честностью и непринужденностью и никогда не прикрывается громкими фразами, как в других странах. Подкупающий пример открытого признания общественностью человеческих слабостей — существование в Петербурге специального, поддерживаемого государством родильного дома для незаконнорожденных детей. Когда в беседе с одним деятелем народного образования, которое она пытается улучшить, Александра замечает, что у русских аристократок на уме лишь офицеры, собеседник разъясняет ей, что школы для бедноты и крестьян в деревнях обычно строят и содержат как раз аристократы, а о социальных нуждах заботятся преимущественно именно эти раскритикованные ею аристократки. Как правило, эти семьи также материально поддерживают детей своих слуг.

Критицизм царицы, сторонящейся Петербурга и постепенно отказывающейся даже от блестящих балов, которыми до тех пор так славился царский двор, способствует дальнейшей ее изоляции. Между тем в столице считают, что царица должна не отмежевываться от населения, а искать с ним встречи. Более того, как царица она не имеет права демонстрировать свои личные симпатии и антипатии и действовать предвзято. Когда она заставляет девушек ехать в Царское Село, отменив прием выпускниц престижного Смольного института благородных девиц, традиционно проводившийся ежегодно в Зимнем дворце, это вызывает очередное чувство досады в кругах, где ее считают надменной и отказывают в малейшей доброжелательности по отношению к русскому обществу.

Вскоре Александра больше никому не может угодить, и каждый ее поступок подвергается критике. Царица, например, хочет в качестве благотворительного жеста ввести обычай, чтобы каждая аристократическая семья за год собственноручно сшила по три платья для бедных. За это над ней только посмеиваются: хватает других дел, и можно по-другому отдавать дань обществу. Если из-за своего пуританства царицу считают типичной англичанкой, а из-за ставшей притчей во языцех бережливости — типичной немкой, теперь к ее характеристике прибавляется эпитет мелкобуржуазной филистерки.

Александра с еще большей отдачей посвящает себя семье, в первую очередь Николаю, которому пишет каждый день, если он в отъезде, и усиленно обращается к религии. Как видно из писем, она ежедневно посещает дворцовую церковь и выходит из нее, укрепившись и утешившись. Ее подругами становятся сестры-черногорки, Анастасия и Милица, вышедшие замуж за дядей Николая, Николая Николаевича и Петра Николаевича, и Анна Вырубова. Обе увлечены музыкой и спиритизмом, как раз входящим в моду; Анна, дочь честолюбивого чиновника царского двора, простая и глубоко верующая русская женщина, приходит вначале к Александре только для совместного музицирования, пока не развивается глубокая дружба, которой суждено продлиться до самой смерти царицы. Обе играют вместе на фортепьяно, иногда вместе поют: у Анны — альт, у Александры — сопрано.

Чем непреклоннее предубеждения и антипатии Александры, тем упорнее и теснее сближается она с теми людьми, кто завоевал ее симпатии, доверие или любовь. При этом раскрываются типичные для нее сильные стороны характера, готовность оказать помощь. Вырубовой, разведшейся после несчастливого брака, Александра предоставляет в распоряжение домик поблизости от царскосельского дворца, дневную комнату во дворце и апанаж для необходимого при дворе гардероба, который молодая женщина иначе не могла бы себе позволить. Вскоре Анна официально становится фрейлиной и почти везде сопровождает царицу. Не только по отношению к Вырубовой, всеми называемой Анной (Александра называет ее Аня), демонстрирует Александра сочувствие и великодушие; свою бывшую фрейлину княгиню Орбелиани, когда ту разбивает неизлечимый паралич, она пожизненно поселяет в своем дворце.

Мир, в который погружается Александра между обычно помпезными официальными церемониями и доставляющим ей подлинную радость и облегчение общением в тесном кругу в Ливадии или во время морских путешествий с царем, разительно контрастирует с пульсирующей и яркой жизнью, которой живет в то время русская метрополия.

Основу этому оживлению обеспечивает экономический подъем России. Страна вступает в необычайно процветающую фазу развития. Благодаря финансовой политике Витте на рубеже столетий рубль превращается в стабильную и конвертируемую валюту. Иностранный капитал инвестируется не в импорт промышленных товаров, но в стимулирование собственного индустриального производства. Строительство Транссибирской магистрали протяженностью почти десять тысяч километров — вызвавший удивление во всем мире проект века — создало рабочие места и повлекло за собой переселение, способствовало развитию тяжелой промышленности и торговли с восточными регионами и позволило занять стратегические ключевые позиции. В японско-китайской войне на рубеже столетий Россия, сражавшаяся на стороне Китая, приняла участие в финансировании его военного долга и получила в качестве ответной услуги договор аренды на Ляодунский полуостров с незамерзающим портом Люйшунь (Порт-Артур). Кроме того, России было разрешено строительство Китайской железной дороги через Маньчжурию от Читы до Владивостока и Южноманьчжурской железной дороги» от Харбина к Далянь (порт Дальний).

Международные торговые и акционерные общества обосновываются не только в Петербурге, но и в Порт-Артуре. Хотя после «Боксерского восстания» в Китае (1900 г.) России пришлось вернуть всю Маньчжурию за исключением Харбина, равно как и трассу железной дороги, и от нее потребовали уйти из Кореи, русскому экономическому влиянию и дальневосточной торговле это не повредило.

На Западе царь сделал ставку на статус-кво; балканского вопроса он старается не касаться и договорился в этом отношении с австрийским императором Францем Иосифом. Еще до начала нового века перед лицом усиливавшейся в Европе гонки вооружений Николай выступил с инициативой международной мирной конференции по разоружению, итогом которой был основанный в Гааге в качестве постоянного института для решения международных споров Третейский суд.

Министр Витте взялся и за социальные вопросы. Теперь крестьяне могли выходить из общины, приобретать собственную землю и вести на ней личное хозяйство; усовершенствованное рабочее законодательство должно было заложить основы более спокойного социального климата с гарантированными условиями для рабочего класса, в котором теперь образовался новый слой населения, промышленный пролетариат. Впрочем, претворение в жизнь всех этих законов и положений в огромной державе только начиналось, пропасть же между слоями общества все углублялась.

В городах бурлит жизнь. Пестрота национальных костюмов отражает разнообразие огромного многонационального государства. Помимо крестьян и мужиков, уличную картину разнообразят купцы и представители среднего слоя, одевающиеся по западной последней моде. Напротив, кучера увешанных колокольчиками троек носят традиционные, подвязанные кушаками кафтаны, сапоги и шапки с перьями. Живописно смотрятся пестрые, широкие платья цыганских хоров, по вечерам поющих в ресторанах одного из кварталов Петербурга, исключительно под аккомпанемент балалаек. А еще сибиряки, калмыки, армяне; мусульмане следуют на зов своего муэдзина, русские же крестятся, проходя мимо одной из многочисленных церквей.

Еврейское население, считающееся отдельной национальностью, в больших городах представлено весьма незначительно; здесь они занимаются в основном банковским делом или коммерцией, иногда привилегированным ремеслом ювелира. Евреев можно встретить в науке и медицине. Для них в крупных городах и столице действует ограничительный закон обязательной прописки. Поэтому больше всего их на юго-западе страны, главным образом в Киеве. Причина в более высоком уровне образования по сравнению со средним русским и в большей сноровке еврейских коммерсантов; еще до Николая цари считали, что только управляемое разделение этой группы населения может спасти русских от закабаления евреями. У весьма религиозного традиционалиста Николая к этому подмешивается еще и недоверие к «иноверцам». Эта дискриминация давно вызывает затаенную обиду против царского правительства, которую определенные агитаторы используют в своих политических целях.

Природное богатство страны, несмотря на стремительную индустриализацию, все еще преимущественно аграрной, и население которой в большей части пока безграмотно, отражается на тех, кто может получать из него выгоду. Уровень образования среднего слоя очень высок, владение несколькими иностранными языками в порядке вещей. Не только в Петербурге и Москве, но и в Киеве и Одессе выпускается иностранная литература в оригинале. Произведения немецкоязычных писателей читаются большей частью в оригинале, пьесы драматургов часто появляются одновременно с подлинником на русской сцене.

В живописи, литературе, архитектуре, театре и музыке — смелые эксперименты. После заимствованного из Франции импрессионизма с прямо-таки головокружительной быстротой происходит развитие от экспрессионизма до конструктивизма. Еще до 1910 г. после выставки Пикассо в русской живописи появляются аналогичные произведения искусства, уже в предвоенные годы до первой мировой войны треугольные композиции кубизма находят применение в театре и при создании эскизов декораций и костюмов для спектаклей. В поэзии опыты со звуковой и оптической версификацией, в музыке Прокофьев шокирует рискованными сочетаниями звуков, от которых сначала концертная публика в ужасе убегает из зала.

Однако во всем полная духовная свобода и все уживаются друг с другом: Чехов с Толстым, Мейерхольд с Таировым и Станиславским, Экстер с Шагалом и Кандинским, или Репиным и Врубелем, а балет, критикуемый Александрой за якобы слишком короткие юбки, танцует с блистательным мастерством в спектаклях, оформленных как в классическом стиле, так и в декадентском. Настает «серебряный век», как называется эта эпоха доселе неведомого разнообразия высочайших достижений культуры.

В этом полном здоровых сил столичном обществе можно встретить самых любопытных личностей. Так, по улицам расхаживают дрессировщики с медведями на поводке; один состоятельный аристократ — с позволения царя — держит собственную домашнюю армию, учения которой проводит на необозримых просторах своих владений; другой мастерит летающий и плавающий автомобиль. У всех на устах несметные богатства князя Юсупова, отчасти происходившие из его крымских винокурен и заводов шампанских вин: драгоценными неоправленными камнями у него наполнены до краев большие блюда, вазы и тарелки, свободно стоящие по покоям его дворца, словно любому позволено брать. Графу Шереметьеву настолько дорог его художественный вкус, что, когда опера «Парсифаль» из-за языческого содержания по настоянию Священного синода подвергается цензуре как «сомнительная», он из собственных средств оплачивает ее постановку придворным оркестром и хором в своем частном театре.

Представители знати порой столь же богаты, как и царь, годовой доход которого с поместий приблизительно оценивается в 10 млн долларов, а некоторые даже богаче его. Подобно тому, как средний русский не отличается бережливостью, а иной раз и бездумно расточителен, щедрость свойственна и представителям высшего общества, даже по традиции и положению. Сам царь на собственные средства содержит три театра в столице и два в Москве, кроме госпиталей и многочисленных благотворительных учреждений; аристократы и предприниматели обыкновенно выступают патронами и меценатами, создавая предпосылки для расцвета культурной жизни и финансируя развитие вдохновленных примером Франции и Италии художественных ремесел. Как в архитектуре и искусстве заграничные впечатления перерабатываются в собственный русский стиль, так в основном космополитизм русского общества того времени гармонирует с осознанием собственной национальной принадлежности. В обществе отсутствует классовое чванство; снобизм чужд русским. Аристократы общаются с представителями различных слоев общества, важны лишь симпатии.

Таково общество, от жизни которого Александра отстраняется (и удаляет своих детей), так как относится к нему с недоверием и возмущена его «фривольностью».

Александру волнует еще и личная проблема: до сих пор она родила царю четырех дочерей — младшую в 1901 г. — и еще ни одного сына. Подарить царю и России здорового престолонаследника — важнейшая цель Александры, без достижения которой она не может считать свою задачу выполненной. И вновь Александра обращается за помощью к Богу: она совершает паломничество в монастырь Сарова в Тамбовской губернии, где покоятся мощи канонизированного отшельника, святого Серафима. Чудеса, которые происходили при жизни вокруг него и сотворенные им самим, до сих пор, спустя долгое время после его смерти, у всех на устах. Все, кто надеется на чудо, купаются в местной реке…

Война с Японией

Между тем на политической арене происходят кардинальные изменения. Начало 1904 г. знаменуется эскалацией конфликта с Японией. Россия до сих пор не ушла из Кореи, и Япония чувствует угрозу своей безопасности и ущемление своих интересов. Генералы царя убаюкивают его бдительность, заверяя в полной безопасности. Германский кайзер Вильгельм II, выступая в регулярных письмах Николаю доброжелателем, толкает его на авантюру в Тихоокеанском регионе (желая тем самым отвлечь его от Запада и увидеть Россию ослабленной в случае поражения). Министры предостерегают царя, однако Николай по-прежнему больше доверяет генералам, чем чиновникам. Для японской делегации, в последний раз заехавшей в Петербург, у Николая «нет времени».

В ночь на 27 января 1904 г. японцы обстреливают русский опорный пункт Порт-Артур. Начинается война, в которую Россия оказалась втянутой даже не намеренно, а по чистой легкомысленности.

Теперь Александра поглощена заботами о солдатах на фронте. Для раненых она приобретает в Германии специальный санитарный вагон, оборудованный всем необходимым для оказания первой медицинской помощи в полевых условиях, а также палатки с передвижными полевыми кухнями (и койками). Как видно из ее писем Эрнсту Людвигу, организация обеспечения всем необходимым и транспортом сталкивается с большими трудностями. Александра даже сама принимает участие в приобретении и упаковке перевязочного материала. В письме Эрнсту Людвигу она пишет: «Мы сделали все, чтобы предотвратить эту войну, но, видимо, так должно было быть, — и она полезна для нашей страны: она облагораживает людей…»

Война протекает катастрофически для России. В конце года она все еще продолжается. Беспрестанно на фронт уходят новые эшелоны с солдатами. Александра пишет Николаю:

«От последней телеграммы расплакалась — пал храбрый Кондратьев! Как сильно я сочувствую тем многим героям, которые погибли вместе с ним — они отправились прямо в рай! Как, должно быть, ужасно было напрасно ожидать помощи от спасительной армии. Да поможет Бог мужественным защитникам Порт-Артура и защитит их — чудо должно [трижды подчеркнуто] случиться, молись же о нем, моя любовь, молись, ибо необходимо призывать его изо всех сил…»

Следует сражение у г. Мукдена, величайшая битва перед первой мировой войной, в которую было брошено триста тысяч русских. Русские были разбиты.

Александра Николаю: «…у меня не укладывается в голове, это так ужасно. Все же если на то воля Божья, то нам необходимо склонить головы и нести тягостное бремя. Не теряй веры в Бога…»

Наконец, после полугодового морского перехода, — так как англичане отказали русским кораблям в проходе Суэцкого канала, — в Желтое море входит адмирал Преображенский. Там, в бухте Цусимы, его уже ожидает адмирал Того, он окружает и топит русский флот.

Сестра Николая, Ольга, как раз во дворце, когда приходит новость о поражении у Цусимы:

«Был вечер, и, как чаще всего, в это время у моего брата были министры и главнокомандующие армиями. Я уверена, что мой брат никогда не хотел этой войны, но был втянут в нее так называемой военной партией политиков и генералов, веривших в быструю и славную победу, чтобы стяжать славу в первую очередь себе, а потом уж короне. Я была во дворце, когда царю пришла телеграмма. Алики и я были в комнате. Внезапно он смертельно побледнел, пошатнулся и схватился за стул. Алики расплакалась. Весь дворец в этот день был в трауре…»

Царю повезло. Вызвали уже отправленного на пенсию министра Витте и направили на переговоры с японцами. Ему удалось подписать сравнительно мягкие условия мира. После ожесточенных торгов в Портсмуте, которые Витте несколько раз угрожал покинуть, победила его настойчивость. России не нужно было выплачивать репарации, и она сохраняла свое положение в Северной Маньчжурии с Восточной железной дорогой и тем самым противовес поднимающемуся сопернику на Дальнем Востоке, Японии. Потеряны были лишь Ляодунский полуостров, Южная Маньчжурия и Сахалин, а также Корея.

Рождение престолонаследника

В середине войны случилось событие, развеявшее мрачное настроение при дворе и в стране: летом 1904 г. на свет появился долгожданный наследник.

«Мы назвали его с благодарственными молитвами Алексеем…» — записывает царь в этот исторический июльский день 1904 г. в свой дневник.

Счастье безгранично. «Не хватает слов, чтобы поблагодарить Бога за утешение, которое он нам ниспослал в этот год тяжелых испытаний», — помечено в дневнике царя 30 июля 1904 г. После четырех дочерей, наконец, сын! Все уже оставили надежду, царицу обвиняли в неспособности подарить стране наследника — ведь доныне в царском роду в сыновьях никогда не было недостатка.

Упреков и предвзятости по отношению к Александре как не бывало, ее черствость, непонимание своей страны прощены. Вместе с семейным счастьем, которое теперь, похоже, осуществилось сполна, укрепляется также самоуверенность Александры. Она исполнила свою важнейшую задачу. Бог услышал ее молитвы, считает она, ее паломничество принесло плоды, и все теперь оборачивается к лучшему…

Царица не позволяет лишить себя удовольствия кормить грудью своего сына, хотя в ее положении это не принято (и вызывает критику); она сама купает его и проводит с ребенком, которого называет «sunbeam» («солнечный лучик») или «ЬаЬу», почти все время.

С самого начала Алексей — даже не из-за того, что он наследник, «цесаревич» — попадает в центр внимания и становится всеобщим любимчиком. «Царевич был одним из самых прелестных детей, какого можно было себе представить, — вспоминает позднее его воспитатель и учитель Пьер Жильяр. — С фарфорового личика с тонкими чертами и каштановыми волосами из-под длинных темных ресниц глядели большие серо-голубые глаза (…) Мне никогда не забыть, как я увидел его впервые: я кончал свой урок с Ольгой Николаевной, когда вошла императрица с наследником на руках; чувствовалось, что она вся сияет счастьем и гордится. Александра Федоровна сказала, что зашла, чтобы показать мне своего сына; он посмотрел на меня серьезно и внимательно…»

У Алексея веселый, шаловливый нрав, и его не в меру балует не только царица — упомянутому учителю, когда спустя несколько лет он возьмется за его воспитание, придется немало потрудиться, чтобы укротить мальчика. Алексей не привык никого слушаться — кроме царя.

Через пять недель после рождения сына, означавшего для Александры лично и как царицы поворотный пункт в жизни, происходит тревожный случай: у Алексея начинает кровоточить пупок. Царь сообщает о нем в своем дневнике:

«8 [21] сентября (…) Аликc и я были обеспокоены кровотечением маленького Алексея, которое с перерывами длилось до вечера! Вынуждены были пригласить для консультации Коровина и хирурга Федорова. К 7 часам они сделали ему перевязку. Малыш был удивительно спокоен и весел! Как тяжелы подобные тревожные мгновения! (…)

9 [22] сентября. Утром перевязка снова окровавилась…»

Подозрения, скрывавшиеся за тревогой, вскоре подтвердились, хотя никто не желал этого признавать: Алексей унаследовал гемофилию, и, несомненно, от Александры. Неужели правда, спрашивали себя родители, что этот более всего на свете желанный сын поражен фатальной болезнью, передавшейся по наследству от королевы Виктории семье Александры? И стоившая уже жизни его дяде, маленькому брату и двум племянникам? До этого, видимо, никому не приходило в голову задуматься, что означало бы, если Александра путем брака с царем занесла бы этот «бич семьи», как однажды выразилась королева Виктория, над доселе могущественной державой…

Нигде не найти реакции царя или царицы перед лицом этого страшного факта. Дневник царя, как всегда лаконичный, ничего не сообщает. Также никаких намеков на вину Александры. Ее дневниковые записи того времени не сохранились, однако в письмах родственникам и доверенным лицам, таким как брату или сестре Элле, она ни словом не обмолвливается об этом: строжайшая тайна в ее принципах.

Определение этого уже известного наследственного заболевания, о котором в медицинских учебниках можно было прочитать еще за два десятилетия до этого события, впрочем, не оставляет никаких сомнений относительно характера этой болезни:

«Заболевание крови — кровоточивость, гемофилия: болезненное состояние, при котором по малейшей причине начинаются необычайно продолжительные и упорные кровотечения, длящиеся до возникновения смертельной опасности и почти не поддающиеся никаким средствам. Особенно опасными представляются ранения головы, губ, кончиков пальцев. Часто возникают также самопроизвольные кровотечения (носовые кровотечения). Кровь может также изливаться внутрь тканей; как правило, подобные процессы являются следствием легких внешних воздействий; продолжительное давление на отдельные части тела, например, долгое сидение, может вызвать появление синих пятен. Причина этой необычайно повышенной склонности к разрушению сосудов и постоянно сопутствующего малокровия пока не ясны; иногда это обусловлено дефектами строения сосудистого аппарата (хлороз), иногда пороком клапанов сердца. Как правило, гемофилия является врожденной и наследуется из поколения в поколение. Однако склонность к ней проявляют преимущественно мужские наследники. В фазе развития склонность к гемофилии возрастает, с возрастом постепенно снижается. Страдающие кровоточивостью в основном умирают в детском возрасте от обескровливания. Для новорожденных наиболее опасными являются кровотечения из пупка и, позднее, из носа.

Лечение состоит из предохранения от возбуждающих волнений, воздержания от тяжелых напитков, соблюдения назначенной диеты; весьма благотворно действуют такие охлаждающие средства, как кислота винного камня, тамаринд и соли, а именно глауберова и эпсомит. Само собой разумеется, при кровоточивости необходимо избегать любых кровопусканий и операций…»[93]

Небольшая ранка на коже, даже царапина, одно слишком резкое движение, падение, ушиб колена или ноги, такие, казалось бы, банальные происшествия, могли серьезно угрожать жизни Алексея. Но Александра не сдается. Она будет решительно бороться за сохранение этой жизни любыми средствами.

Первый парламент России

После поражения в войне с Японией внимание царя поглощено событиями другого рода. Политический климат чрезвычайно напряженный. Революционеры, провозгласившие своей целью дестабилизацию царского правительства, используют пораженческие настроения к своей выгоде.

Проигранная война во вред любому правительству — равно как выигранная, могла бы объединить в патриотическом подъеме даже расколотое общество. Бессмысленный проигрыш используется агитаторами образованной в 1902 г. партии социал-революционеров как аргумент для дискредитации режима. Взяв на вооружение террор, они целенаправленно устремляются туда, где сосредоточены социально ущемленные слои населения.

На промышленных предприятиях и среди деморализованного (и сильно поредевшего) Черноморского флота ведется агитация в пользу забастовок и действий протеста, социальные требования связываются с политическими. Денежные средства для подобных акций и содержания централизованной организации, руководящей ими, добываются грабежами банков, магазинов и поездов. В них, в частности, участвует и молодой Иосиф Джугашвили, позднее назвавшийся Сталиным. Деньги приходят также от симпатизирующих кругов из-за границы.

Организационным центром является Киев, где традиционно существует национальная сепаратистская оппозиция и высока концентрация дискриминируемого еврейского населения, что служит питательной почвой для недовольства, на которой развивается политически взрывоопасная ситуация. Программа действий революционеров содержит, кроме того, целенаправленную кампанию травли «в городах Черного моря, которые сильно обеспокоены морской войной и таким образом восприимчивы к политической агитации», как дословно записано в революционной программе.

Уже в течение военного 1904 года появляются сообщения о террористических актах и покушениях, например, на министра внутренних дел Плеве и губернатора одной из южных губерний, нацеленные на свержение существующего строя. Теперь целые промышленные районы и города пришли в волнение.

В начале 1905 года убит великий князь Сергей, губернатор Москвы (дядя царя и зять царицы). Великая княгиня Елизавета Федоровна — сестра Александры, Элла — после этого принимает постриг и, как монашенка, посвящает себя целиком социальной деятельности. Александра же теперь живет в постоянной тревоге, ожидая покушения, жертвой которого мог бы стать сам царь. Впрочем, Элла просит своего зятя помиловать убийцу, полагая, что этим примирительным жестом можно было бы ослабить ожесточенность противостояния. Однако, по мнению царя, это вдохновило бы на дальнейшие удары, и он не соглашается. Разве он сам не видел, как умирал, сраженный бомбой анархиста его дедушка, царь-либерал Александр II, который своими реформами выбил больше почвы из-под ног революционеров, чем любой его предшественник?

Еще в начале 1905 г. Александра станет свидетельницей сцены, которая лишь усилит ее опасения за жизнь мужа, — и начнет принуждать царя ужесточить репрессии против зачинщиков беспорядков. На день святой Епифании, 6 января, перед Зимним проводится традиционная церемония водосвятия, за которой Александра (вместе с детьми и другими великими княгинями) следит из окна верхнего этажа дворца. Митрополит в присутствии царя вырубает прорубь во льду Невы, чтобы погрузить туда крест и тем самым благословить реку — традиционный ритуал этого праздника.

Торжественное действо должно завершиться холостыми залпами пушек Петропавловской крепости, лежащей на противоположном берегу. Внезапно раздается выстрел. Звенят оконные стекла. Окружение царя впадает в панику: картечь! Одна из картечных пуль едва не задевает царя, спокойно застывшего на месте, словно вкопанный, тогда как большинство стоявших рядом бросились в укрытие.

Александре показалось, что у нее остановилось сердце. Через короткое время все, в том числе и Николай, поднялись наверх. Царю попытались дать какое-то объяснение. Тот факт, что террористам удалось пронести боевые снаряды в оружейный бастион крепости, строжайше охранявшийся, произвел неприятное впечатление.

После этого инцидента полиция и личная охрана повышают бдительность и ужесточают меры безопасности в отношении царя. Когда через несколько дней становится известно о демонстрации, во время которой рабочая делегация якобы желает передать царю петицию, штаб охраны царя не позволяет ему приехать в столицу, тем более принимать просителей в Зимнем дворце. Аргументом, что риск покушения слишком велик, Николай, в конце концов, позволяет себя отговорить встречаться с депутацией и остается в Царском Селе.

Это приводит к драматическим событиям. В панике полиция открывает огонь по мирно приближающимся демонстрантам, которые отказываются верить тому, что царя в Петербурге нет, и продолжают шествие. Много убитых. День 9 января 1905 г. входит в историю как «Кровавое воскресенье». На царя возлагают политическую ответственность за несчастье. Антиправительственные настроения угрожающе нарастают. Умело использованные упомянутыми агитаторами, они вызывают волну прокатившихся по всей стране с быстротой молнии забастовок.

«Это революция со всеми ее ужасами, и стало небезопасно ходить вечером по улицам…» — пишет подруга Александры и Эллы, Мария Васильщикова, их брату Эрнсту Людвигу в Германию. Министр Витте, правая рука царя в кабинете, навещает его: «Либо диктатура, либо парламентская монархия с конституцией», — ставит он царя перед альтернативой.

Николай долго раздумывает. Ему вспоминается обещание отцу «передать самодержавие своему наследнику». Здесь подключается Александра. Любой ценой сохранить для Алексея «неприкосновенную» корону, умоляет она Николая. «Разве мы не ответственны лишь перед Богом?» — напоминает она о ритуале коронации, глубоко отпечатавшемся в ее верующей душе и воспринимаемом не символически, но буквально. С другой стороны, Николая вновь предупреждают об опасности, которую принес бы отказ в требуемой широкой общественностью конституции; только путем уступок можно стать хозяином положения, успокоить настроения и нейтрализовать революционеров.

Вскоре становится известно, что на балансирующего царя Александра оказывает парализующее влияние. По слухам, она будто бы из личных средств поддерживает реакционные газеты, выступающие против предоставления конституции. Не соответствуя действительности, это, тем не менее, характеризует настроения того времени.

Наконец, царь, видимо, готовый к подобному шагу, приглашает Витте представить свои аргументы царице и ознакомить ее с проектом манифеста. Хотя это один из тех министров, которые максимально послужили России (на внутри- и внешнеполитическом поприще), царица (а, впрочем, даже царь) относится к нему сдержанно. Что касается Александры, то для нее либеральная позиция Витте равносильна недостатку лояльности по отношению к царю, а его упорство в создании парламента представляет угрозу трону.

В конце концов, Александра, против своих убеждений, покоряется. 17/30 октября оглашается «незыблемая воля» царя: предоставить конституцию и законодательный орган (Думу — парламент), все гражданские права и т. д. Конец самодержавия. И одновременно начало тревожных лет, в которые Александра, невзирая на конституцию, борется за то, чтобы сохранить и передать Алексею трон «в неприкосновенности».

В этот день швейцарец Пьер Жильяр, учитель французского языка, занимается со старшими дочерьми царицы. Александра взяла себе за правило присутствовать на всех уроках, так как с ней самой в детстве по указанию королевы Виктории занятия проводили только в присутствии одной из гувернанток. Позднее Жильяр описывает состояние Александры в тот исторический день, когда было принято решение о предоставлении парламента:

«Императрица заняла в этот день место в кресле подле окна; она сразу же произвела на меня впечатление отсутствующей и озабоченной; ее лицо, вопреки желанию, выдавало волнение души. Она делала видимые усилия, чтобы обратить свое внимание в нашу сторону, но вскоре впала в тягостную задумчивость, которая ее целиком поглотила. Ее вышивание покоилось на коленях.

Обыкновенно, по окончании часа я закрывал книгу и ожидал, пока Императрица не встанет и не отпустит меня. Но на этот раз она до того погрузилась в созерцание, что, несмотря на молчание, которое означало конец наших занятий, она не сделала никакого движения. Минуты шли, дети выражали нетерпение; я раскрыл свою книгу и возобновил чтение. Лишь через четверть часа одна из Великих княжон подошла к матери и вернула ее к сознанию действительности…»

Для Александры существование парламента глубокое оскорбление неприкосновенного, по ее мнению, всемогущества царя. И с этого момента она будет бороться не только за сохранение жизни Алексея, но и по возможности сдерживать влияние Думы, пытаясь максимально сохранить за царем право принятия решений.

Царь, напротив, смотрит в будущее спокойно. После поражения от Японии его правительство выдержало еще один, более крупный внутриполитический кризис. Волнения, забастовки, демонстрации, потрясавшие страну между 1904 и 1906 гг., постепенно улеглись. Их закулисная сторона известна царю; между прочим, устранить причины он хочет именно с помощью созданного парламента. Возвращающиеся с Дальнего Востока генералы доложили ему, что уже после первых поражений на позициях стали появляться агитаторы, финансируемые порой Японией, и настраивать солдат против правительства; подобным же образом велась агитация и среди экипажей Черноморского флота. Конституцией, которую желало большинство населения страны, царь надолго теперь лишал силы революционную пропаганду.

Парламенту же еще предстоит доказать свою жизнеспособность на практике. Сословное собрание, избираемое на пятилетний срок, объединяет целый спектр различных направлений — от партии монархистов до консервативного Крестьянского союза, от кадетов (конституционных демократов) до социалистов-революционеров (либеральной интеллигенции) и социал-демократической рабочей партии (расколотой на умеренных «меньшевиков» и радикальных «большевиков», требующих диктатуры пролетариата). Согласие не является сильной стороной этого органа — как часто случалось в русской истории, тенденция к раздробленности преобладает над стремлением к единству.

Кроме того, уже вскоре после создания парламента новая конституция подвергается критике: для консерваторов слишком велика потеря власти царем, либералам конституция предлагает слишком мало полномочий: законопроекты должны одобряться царским Государственным советом. Демократические реформы Николай хочет проводить постепенно, поскольку, по его мнению, резкое продвижение по этому пути могло бы вызвать взрыв скопившихся политических эмоций. Для этого законопроекты министров должны еще найти поддержку большинства в парламенте.

Для Александры парламент с самого начала — бельмо на глазу. Однако в последующие годы обнаруживается его необходимость. Путем выбора министров царь открывает новый этап реформ, которые ведут к дальнейшему подъему России.

Одним из оплотов стабильного правления в период между 1906 и 1912 гг. является министр внутренних дел и премьер Петр Столыпин. Его считают виднейшей политической фигурой России. Увидев его во время визита на царскую яхту, кайзер Вильгельм замечает: «Если бы у меня был такой человек, я бы с ним победил всю Европу…» Свою задачу Столыпин видит в преодолении социального раскола в русском обществе и в консолидации крестьянского и среднего- сословия. Путем наделения землей и мер по созданию собственности, в сочетании с широкой программой переселения, он хочет ликвидировать долговременные причины конфликтов, чреватых политическими взрывами. Задуманная на два десятилетия столыпинская программа реформ за этот период должна была пустить глубокие корни, если на этой фазе развитие страны не было бы прервано войной. Затрагивает она и другие сферы.

Министр также пытается вытребовать у царя уступок в вопросе дискриминации еврейского населения; здесь он усматривает тлеющий очаг волнений, раздуваемый оппозиционными кругами и питаемый не только симпатиями, но и денежными пожертвованиями единомышленников из Америки, Франции и Англии; все это выливается в анархистскую деятельность. Попытки царя остановить поддержку революционного еврейского движения в России путем посылки неофициальных посредников к Ротшильдам в Париж и Лондон и к промышленнику Шиффу в Нью-Йорк терпят провал. Финансисты занимают непримиримую позицию по отношению к «Романовым».

Между тем немецкие и французские экономические делегации после посещения России говорят о видимых успехах программы реформ и предсказывают в случае их стабильного продолжения быстрое выдвижение страны на главенствующее положение в Европе. Однако в 1911 г. Столыпина, — которого левые круги боятся из-за жесткой политики, а правые ненавидят из-за сокращения своих привилегий, — убивают, а в 1914 г. война, которой он так боялся, сводит на нет его программу реформ.

Несмотря на все, отношение Александры к Столыпину, равно как и к Витте, подчеркнуто сдержанное, хотя обоих считают самыми заслуженными министрами в истории России. А Столыпин до самой смерти, несомненно, остается преданнейшим слугой царя. Когда в Киевском оперном театре его настигает смертельная пуля, он бормочет: «Счастье умереть за царя», — и, повернувшись к царской ложе, крестит ее со словами: — Боже, царя храни».

Однако у Александры другие критерии: по ее мнению, Столыпин, как и Витте, слишком либеральны, и поэтому они действовали против самодержавия. Для царицы «лояльный» означает «преданный нам», а «либерал» — «изменник короны».

После рождения сына, наследника Алексея, помыслы и поступки Александры направлены исключительно к одной цели: сохранить жизнь Алексея и спасти для него «неприкосновенной» (от парламента) корону. Кто выступает против этого — враги короны, царя и ее лично. Эта установка логически распространяется также на каждого, кто (как Витте и Столыпин) высказывается против спасителя ее сына — Распутина.

Распутин

Рослого крестьянина из сибирской деревни Покровское, ставшего для царицы и тем самым для двора важнейшей особой, зовут Григорий Ефимович Новый (поскольку его отец первым из его рода переселился в эту местность). Однако вскоре из-за его распущенности за ним закрепляется прозвище Распутин (от понятия «распутность»), и это имя как нельзя кстати подходит к тому образу жизни, который он ведет в русской столице.

Коренастый темноволосый человек с непослушной бородой, огромными светло-серыми глазами и легендарным пронизывающим, «колючим» взглядом едва умел читать и писать. Это грубый, неотесанный крестьянин — мужик. Но он обладает качествами, во многом возмещающими недостаток культуры и образования: инстинктом и хитростью. И еще богатым жизненным опытом: дважды он пешком совершил паломничество в Святую землю и много при этом увидел и услышал. Останавливаясь в монастырях, где, подобно традиционным русским странникам, искал приюта, он настолько хорошо познакомился с библейским учением, что запомнил его и все формы проповедей наизусть и даже развил в себе соответствующие риторические способности.

Себя и других он исцеляет лечебными травами, которые ему, сибиряку, гораздо больше знакомы, чем среднему горожанину. Ему издавна доставляет огромную радость провоцировать скандалы и привлекать к себе внимание. С обезоруживающей убежденностью из его уст слетают предсказания; обычно они почти ничем не отличаются от логических заключений здравомыслящего человека, однако настолько ловко закумуфлированы в туманные формулировки, напоминающие покровы Сибиллы, что их, — даже если они не сбываются, — трудно опровергнуть.

Силу своего взгляда он также использует с выгодой, практикуя своеобразный гипноз: пристально глядя на своего визави, он концентрирует на данной особе всю свою внутреннюю энергию. При этом он выступает в обличье набожного монаха, у которого на уме одни молитвы. Распутин знает, как процитировать их, сочно приукрашивая, и тем самым произвести впечатление на окружающих. Сверх того, он умело сдабривает их благочестивыми изречениями и мудрыми поучениями. Успех дает ему правоту. Божий человек — складывается о нем единодушное мнение.

Об этом странном человеке Александра узнает от своих подруг Анастасии и Милицы, увлекавшихся, как упоминалось, мистицизмом. После того как Распутину своим знанием Библии удалось произвести впечатление даже на таких уважаемых епископов, как Гермоген и Феофан, путь в высшие круги для него открыт. Обеих женщин сразу же восхитили его таинственность и мудрые изречения, и они сообщили о нем царице.

Александра с интересом выслушивает рассказ. Ее религиозность и тяга к метафизике, а также вера в так называемого простого человека из народа, которому она доверяет больше, чем выходцам из высших и образованных слоев населения, становятся благодатной почвой для посева Распутина.

Эти же черногорки уже присылали однажды, несколько лет назад, в дом царицы мнимого пророка, которому удалось завоевать доверие Александры. В одном из своих пророчеств он даже оказался прав: у Александры действительно родился сын. Правда, впоследствии не было достоверно установлено, основывалось ли предсказание, сделанное в 1902 г., через год после рождения четвертой дочери, на предположении, что пятая была бы просто маловероятна, или все-таки на высшем прозрении.

Остается фактом, что этот человек, француз Филипп Вашо, занимался входившим тогда в моду спиритизмом и со своими единомышленниками совершал длительные странствия в мир духов. В качестве предсказателя ему удалось проложить путь из Франции в Петербург, к царице. Более того, он сумел произвести впечатление на Александру и беседами успокоить ее тревоги и повлиять на нее. Из ее писем Николаю явствует, что «и мсье Филипп», или «наш друг», присоединяется к ее желаниям и молитвам об удаче соответствующих проектов царя. Например, 22 июля 1902 г. Александра пишет Николаю, который как раз едет на встречу с германским кайзером Вильгельмом, перед которой, как обычно, нервничает:

«Как ужасно, что Тебе приходится ехать совершенно одному, ведь я знаю, какие заботы Тебя ожидают. Но наш дорогой друг будет с Тобой рядом и поможет Тебе ответить на вопросы Вильгельма. Будь дружественным, но непреклонным, чтобы он понял, что с Тобой нельзя шутить, и научился Тебя уважать и бояться, — это главное…»

То, что Филипп как француз охотно разделял предубеждение Николая и Александры против германского кайзера, видимо, облегчало ему призывать на помощь нужных духов. Когда в 1903 г. — за год до рождения Алексея — Филиппа выдворяют из России как шарлатана (во Франции его уже ожидали обвинения в мошенничестве), он успевает выкрикнуть пророческие слова: «За мной придет другой человек, который будет, как я…»

В конце концов, он во всем оказался прав, полагает Александра, когда видит теперь нового «божьего человека», которого ей рекомендуют еще и как «чудотворца»: Распутин питает последнюю материнскую надежду Александры в отношении Алексея, против наследственной болезни которого традиционная медицина бессильна.

Таков он, этот простой человек из народа, которому Александра доверяет, на которого возлагает надежды, в котором видит прочную опору для России и монархии. В подпоясанной крестьянской рубахе и сапогах, с огромным крестом на груди встает Распутин перед ней в полный рост и поднимает, неподвижно устремив на царицу взгляд, правую руку для благословения. Никаких сомнений: этот человек олицетворяет народ и его веру, его слова — глас Божий, от этого человека может исходить только добро. Царица под впечатлением, для нее все это в высшей степени убедительно.

Первая встреча произошла на богослужении в дворцовой церкви. Вскоре Распутина приглашают в гости к царской семье. Роль простого, набожного крестьянина он играет превосходно. Даже менее легковерным, чем Александра, его поведение почти не дает повода к недоверию или сомнениям в чистоте его помыслов.

Младшая сестра Николая, Ольга, впоследствии вспоминает о первом свидании Распутина с детьми:

«Четыре девочки и Алексей были уже в кроватях, все в белых пижамах, и зачарованно на него смотрели: Распутин стоял посреди комнаты. Когда я его увидела, то ощутила, что он излучает тепло. Дети, похоже, чувствовали к нему расположение. Алексей начал играть в зайчика, прыгая по комнате. Распутин поймал его, взял за руку и спокойно подвел к кровати. Там он затем постоял какое-то время, понурив голову. Он молился. И Алексей молился вместе с ним. Это трудно описать, — но в этот момент я была убеждена в его искренности.

Впрочем, не могу сказать, что он мне понравился, на что надеялась Алики. Я находила его скорее примитивным, его голос сиплым, и его библейские цитаты меня не впечатляли, — я была достаточно знакома с русскими крестьянами, большинство которых знали на память целые главы из Библии…»

Никто, кто видел его таким, не мог представить себе Распутина иным — безобидно простым, трогательно ласковым, сидящим на краю кровати маленького престолонаследника, бормочущим успокоительные слова вечерней молитвы и рассказывающим старые сказки о Бабе Яге, о царевиче Василии и прекрасной царевне Елене, о неверной царице, которую превратили в белую уточку, о коньке-горбунке и безглазом всаднике, об Аленушке и Иванушке и многие другие; покой и сила убеждения исходят от него, тепло и мудрость…

Все это, однако, пустяки по сравнению с тем, на что он оказывается способен, когда Алексей снова страдает неукротимым кровотечением. А это означает: сутками острые боли в пораженных конечностях, которые сильно опухают, становятся негнущимися и ущемляют нервы, высокая температура, бессонные ночи для Алексея и царицы, и зачастую недельные страхи за жизнь наследника. Врачи могут лишь облегчать боль компрессами, помочь они не в состоянии.

О Распутине говорят, что благодаря знанию трав он способен исцелять болезни и снимать боли. Когда после очередного ранения Алексею снова грозит кровотечение, вызывают Распутина.

«С первого мгновения, когда Распутин появляется у постели больного наследника, — сообщает позднее комендант дворца, генерал-майор Воейков, — наступают улучшения в его состоянии…» Видимо, оказалось достаточно, что Распутин пробормотал несколько молитв и произвел Алексею энергичное внушение. Для Александры в этом нет ничего необъяснимого: она приписывает успех исключительно молитве Распутина, он для нее, несомненно, «святой человек».

Сестра Николая, Ольга, сообщает о другом случае в 1907 г., через год после первого посещения Распутиным двора; теперь понятно, почему некоторые не могли не поверить в чудо — или в чудотворную силу Распутина:

«Алексею едва исполнилось три года, и, играя в царскосельском парке, он упал. Он даже не заплакал, и ранку у него на ноге едва можно было назвать большой, все же падение вызвало внутреннее кровотечение, и спустя несколько часов он уже страдал сильнейшими болями. Царица позвала меня, и я сразу же пришла к ней.

Это был первый кризис из тех многих, которые последуют. Бедный ребенок лежал, маленькое тело скорчилось от боли, нога ужасно распухла, под глазами появились темные круги. Врачи были беспомощны. Они испуганно переглядывались, как и все мы, и беспрестанно о чем-то шептались. Казалось, будто ничего нельзя поделать, и через несколько часов была утрачена всякая надежда. Было уже поздно, и мне посоветовали отправиться к себе.

И вот Алики послала известие Распутину в Петербург. После полуночи он приехал во дворец. Утром я не могла поверить своим глазам: малыш был не только жив, но и здоров. Его перестало лихорадить, глаза были ясными и чистыми, от опухоли на ноге не осталось и следа! Ужасы минувшей ночи казались невероятным кошмаром. От Алики я узнала, что Распутин даже не прикоснулся к ребенку, но лишь постоял у подножия кровати, молясь…»

У Александры не оставалось больше сомнений: молитвы «старца» были услышаны. Это божий человек, посредник между Ним и миром. Во всяком случае, святой.

Для других — это действие гипноза, который Распутин мог применять с таким совершенством. С XIX в. в Европе ведутся научные и практические работы в этом направлении. В России, впрочем, в это время уже известен Зигмунд Фрейд, а также произведения австрийского врача и писателя Артура Шницлера, использующего в своей литературной деятельности мотивы игры с гипнозом и его воздействиями — только Александре ничего об этом не ведомо.

Вскоре весь Петербург говорит о гипнотическом «искусстве врачевания» Распутина. Эксцентричный молодой князь Феликс Юсупов решается испробовать его на себе. Он объявляет Распутину, что болен, и просит о помощи:

«Старец, как величают его по аналогии с почтенными странниками-проповедниками, уложил меня на диван, стал передо мною и, пристально глядя мне в глаза, начал поглаживать меня по груди, шее, голове. Потом он вдруг опустился на колени и, как показалось, начал молиться, положив обе руки мне на лоб. Лица его не было видно, так низко он наклонил голову. В такой позе он простоял довольно долго, затем быстрым движением вскочил на ноги и стал делать пассы. Видно было, что ему известны некоторые приемы, применяемые гипнотизерами. Сила гипноза Распутина была огромная. Я чувствовал, как эта сила охватывает меня и разливается теплотой по всему моему телу. Вместе с тем я весь был точно в оцепенении: тело мое онемело. Я попытался говорить, но язык мне не повиновался, и я медленно погружался в сон, как будто под влиянием сильного наркотического средства. Лишь одни глаза Распутина светились передо мною каким-то фосфорическим светом, увеличиваясь и сливаясь в один яркий круг. Этот круг то удалялся от меня, то приближался, мне казалось, что я начинаю различать и видеть глаза Распутина, но в эту самую минуту они снова исчезали в светящемся кругу, который постепенно отодвигался. До моего слуха доносился голос «старца», но слов я различить не мог, а слышал лишь неясные его бормотания.

В таком положении я лежал неподвижно, не имея возможности ни кричать, ни двигаться. Только мысль моя была еще свободна, и я сознавал, что постепенно подчиняюсь власти этого загадочного и страшного человека. Но вскоре я почувствовал, что во мне, помимо моей воли, сама собой пробуждается моя собственная внутренняя сила, которая противодействует гипнозу. Она нарастала во мне, закрывая все мое существо невидимой броней. В сознании моем смутно всплывала мысль о том, что между мною и Распутиным происходит напряженная борьба и что в этой борьбе я могу оказать ему сопротивление, потому что моя душевная сила, сталкиваясь с силой Распутина, не дает ему возможности всецело овладеть мною. Я попытался сделать движение рукой — рука повиновалась. Но я все-таки продолжал лежать в том же положении, ожидая, когда Распутин сам прикажет мне подняться и встать. Теперь я уже ясно различал его фигуру, лицо, глаза. Страшный яркий круг совершенно исчез. «Ну, милый, вот на первый раз и довольно будет», — проговорил Распутин».

Достиг ли Распутин своим указанным искусством граничащего с чудом воздействия на больного наследника? Да, считают многие — кроме, естественно, Александры. С течением времени, когда Распутин постепенно потеряет свою славу «божьего человека» и от его «святости» ничего не останется, станут утверждать, что он появлялся только после преодоления Алексеем высшей точки кризиса болезни, и, следовательно, его приход совпадал с уменьшением кровотечения. Другие уверяют, будто бы через связанную с ним няню он тайно дает маленькому пациенту некое средство, предположительно, на травах, которое непосредственно перед его визитом усиливает кровотечение. Медицина же совершенно не отрицает, что успех Распутина может иметь что-то общее с гипнозом.

Врачи, правда, не подтверждают безусловного воздействия гипноза на кровотечения при гемофилии. Однако они признают, что его умелое применение может способствовать удержанию кровоизлияния в определенных границах. Британский генетик Дж. Б. С. Холден считает, что гипноз или подобный метод может вызывать сужение мелких сосудов. Последние реагируют лишь на сигналы автономной нервной системы и не могут контролироваться волей пациента, однако их сужение может быть спровоцировано находящимся в состоянии гипноза телом.

Другие медицинские исследования в области гематологии указывают на взаимодействие между психической и физиологической конституцией, между эмоциональным состоянием и физическим самочувствием. Также доказано, что кровотечения при гемофилии могут усиливаться или даже самопроизвольно начинаться от эмоционального стресса. Гнев, страх, ярость, даже болезненная чувствительность вызывают повышение давления в мельчайших кровеносных сосудах, капиллярах. Избыток эмоций может негативно сказаться на прочности и силе сопротивления капилляров, делая их хрупкими, тем более, что в подобном состоянии усиливается ток крови.

Напротив, считается, что снижение эмоционального давления оказывает положительный эффект на кровотечения. У спокойного пациента давление в кровеносных сосудах меньше и стенки сосудов прочнее. Многолетние исследования в Джефферсоновской клинике в Филадельфии доказали, что избавленные с помощью гипноза от страха пациенты стоматологического кабинета почти не кровоточат в противоположность тем, кто не подвергался гипнозу.

В этом свете власть Распутина над Алексеем, помимо гипнотической основы, может также заключаться в его успокаивающем воздействии. Его способность перевоплощения позволяет ему изображать то любящего, рассказывающего сказки заступника, сообщающего чувство защищенности и безопасности, то сурового повелителя со строгим голосом, приказы которого никак нельзя не исполнить. Ни один испуганный врач или обеспокоенный родитель не мог вселить в такой критический момент столько самоуверенности и силы в больного гемофилией Алексея, как умел это делать Распутин.

Как бы там ни было, благодаря ли действию ревностной молитвы вызывал Распутин желаемый эффект или иным способом — важно лишь убеждение Александры. Для нее Распутин чудотворец, святой, силой молитв способный обрести власть над жизнью ее сына, это неиспорченный крестьянин, сказочный простой человек из доброго русского народа и к тому же преданный ей и царю. И на пути подъема Распутина к (земной) власти при царском дворе больше ничего не стоит.

Роль благочестивого богоискателя Распутин играет виртуозно. Он великолепно умеет соединять ее с жизнью чувственного сибарита. Его безошибочный инстинкт верного слова в подходящий момент и богатый лексикон подкупающих риторических оборотов позволяют ему постоянно подыскивать необходимые аргументы в оправдание своих поступков. «Наша душа принадлежит Богу, — объясняет он своим поклонницам логическую связь между благочестием и грехом, — однако тело принадлежит нам!» И, развивая свою теорию, заявляет, что раскаяние влечет за собой глубочайшее религиозное очищение. Однако предпосылкой подобного раскаяния, разумеется, является низкое предварительное грехопадение…

Распутин и сам живет по этому девизу. Только и разговоров в городе, как о бесчинствах «божьего человека», которого вскоре начинают называть «человеком дьявола»; слухи о его распутной жизни вскоре достигают Москвы и распространяются далее по всей стране. Доходят они и до Александры: однако та с негодованием отметает их как обычные «петербургские интриги». Скоро лояльные советники царя обращаются к нему с предупреждением о том, что частое появление человека с репутацией Распутина при дворе компрометирует династию и правительство. Николай в растерянности: даже ему Распутин известен только в маске набожности; его целительное воздействие на Алексея заставляет царя держаться за Распутина, даже если Николай — ни в равной мере набожный, ни столь же склонный к мистике, как Александра, — не разделяет ее мнения о святости Распутина. «Предоставьте мне доказательства», — звучит стереотипный ответ царя после описаний похождений «старца» в Петербурге.

Между тем оба священника, на которых вначале произвели впечатление теологические знания Распутина, рассмотрели его истинную суть и сделали представление Александре. Аморальный бродяга, объясняют они ей, негодяй, бессовестный человек, обманщик — и они описывают его образ жизни. В результате: царица удаляет их из города и ссылает в монастырь.

Распутин греется в лучах могущества своей высокой покровительницы. В единый миг он осознал, какую власть дает ему эта роль, какие почти безграничные возможности ему таким образом открываются, прямо-таки валятся на него с неба. Он не был бы Распутиным, если бы мог устоять перед этим гигантским соблазном.

Как ребенок, упивается сибиряк своей властью и высокомерно пользуется весом, доставляемым ему его положение и доверие при дворе. Излучение власти, сочетающееся с мужской привлекательностью — пусть даже и варварской — в необычайной комбинации духовного и земного, чувственные флюиды — все это обладает для многих женщин притягательной магической силой. Масса возможностей открывается ему здесь; Распутин также пользуется предложенными за посредничество и протежирование взятками. От продвижений по службе, получения должностей, помилований, подготовки бумаг до увольнения неприятных особ — вот пока что дела, которые он улаживает. Не терзаясь сомнениями насчет обоснованности или правомерности требований, он лишь вносит в подготовленный образец новые имена и даты, предваряя свою записку обращением (например, «милый, дорогой Андрей Федорович! Пожалуйста, сделай это для меня!); и отсылает бумагу либо через своего секретаря, либо прямо с просителем соответствующей особе.

Кто осмеливается отказать, знает: ему надо считаться с тем, что он будет самым фантастическим образом оболган Распутиным перед царицей и в результате либо лишится своего поста, либо будет куда-нибудь переведен или сослан. Это в равной степени грозит каждому, кто рискнет критиковать его при дворе или попытается против него выступить. Таким способом Распутин начинает мало-помалу систематически устранять своих критиков, чтобы спокойно вершить дела и наслаждаться властью, оставаясь в тени.

Этот метод испробован им даже на таких министрах, как Столыпин, а также на его преемнике Коковцеве. Распутин начинает с того, что негативно высказывается царице об этих критически настроенных против него людях (мол, они не верные слуги своих господ и т. д.). Реакция царя и царицы противоположная: Николай просит Столыпина принять Распутина, составить о нем свое мнение и сообщить ему. Царь не терпит никакого вмешательства в отношении своих советников. Александра вызывает обоих министров и Распутина к себе, чтобы спросить после общей встречи мнение «старца» о министрах — настолько уже возросло ее доверие к нему. После свидания Распутин заявляет: «Мне кажется, они не очень богобоязненны…»

После этой встречи Александра пытается восстановить царя против обоих министров, что ей, впрочем, не удается. Незадолго до своей смерти Столыпин снова предупреждает царя о том, что Распутина не следует терпеть при дворе. Один раз он даже сам отсылает его назад, в родную сибирскую деревню; рассерженная царица объясняется с царем, но тот не отменяет мер своего министра. Отчаяние Александры находит выражение в бурном истерическом припадке — постоянная тревога о сыне сильно расшатала ей нервы. «Истерия и психосоматические нарушения», — констатирует придворный врач Боткин; а еще невралгия и ишиас; измученное сердце перегружено, Александру необходимо щадить. Распутин возвращается.

Становится известной реплика царя, которой он отреагировал на заклинания своего министра отослать Распутина из Петербурга: «Я с Вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы…»

И в самом деле, Александре, не говоря уже о том, что, по ее мнению, жизнь единственного сына и престолонаследника в моменты кризисов полностью зависит от Распутина, невозможно представить себе его иным, чем она знает. Слишком тесно переплелись в нем оба начала, таящиеся в его душе. В шелковых рубахах и мехах, в начищенных до зеркального блеска сапогах вступает сибиряк в город, где свои деньги — у него их больше, чем можно потратить — щедро прогуливает в компаниях (и модных гостиницах); причем остается достаточно и для бедных.

Отправляясь с визитом в Царское Село, он вновь превращается в простого крестьянина, каков он, впрочем, и есть. Наряжаясь благочестивым сибиряком, Распутин с расчетливой ловкостью дополняет свой внешний облик раболепной жестикуляцией; произнося речи, он постоянно осеняет себя крестным знамением. С напускной неуклюжестью именует он царя «батюшкой» или «папой», а царицу «мамой», словно желая этой мнимой примитивностью повысить свою достоверность. Никогда даже самые высокопоставленные сановники государства не осмелились бы так встречать государей и обращаться к ним на «ты». И как должна верить Александра слухам о продажности Распутина, если он наотрез отказался принять какое-либо вознаграждение за свои услуги за исцеление больного Алексея? Единственно он смиренно соглашается на перевод платы за городскую квартиру — и время от времени на небольшие подарки, такие как шелковые рубашки или серебряные кресты, которые посылает ему царь.

Поэтому, когда в 1911 г. возмущение населения впервые достигает критической точки, Александра не может предположить ничего иного, кроме злых наветов. Помимо известного уже распутного образа жизни, достоянием гласности становятся также сведения о беззастенчивом посредничестве, вымогательстве и изнасилованиях. После того как даже авторитетный директор богословской академии, бывший духовник царицы, не может ничего сказать в своих выступлениях против Распутина, за него берется другое духовное лицо. Для монаха Илиодора, построившего своими руками монастырь на юге страны, аморальный образ жизни Распутина, выдающего себя за верующего, позорное пятно для православной церкви. Став свидетелем попытки изнасилования Распутиным монахини в церкви, он теряет самообладание. Вместе с другим священником он избивает Распутина и, подтащив к иконе, заставляет поклясться навсегда отказаться от женщин и, кроме того, никогда не ступать ногой на царский двор. Под угрозой расправы Распутин моментально приносит требуемую клятву. Но на следующий день продолжает прежнюю жизнь.

Об инциденте становится известно. Илиодора вызывают к царице. Выслушав его объяснения, она велит позвать Распутина. Его версия звучит убедительнее. Илиодор арестован. Находящемуся в отъезде царю Александра пишет:

«Они обвиняют Распутина в том, что он поцеловал женщину и так далее. Почитай апостолов! Они целуют всех в качестве приветствия…»

В глазах Александры Распутин уже в силу своей «святости» стоит выше любых моральных сомнений. К тому же, встречаясь с ним лишь при дворе, ни царица, ни ее ближайшая подруга Вырубова, — которой также недостает жизненного опыта, — не могут себе представить, чтобы какая-нибудь женщина могла чувствовать влечение к Распутину как к мужчине. Даже если и так, — если это не пустые слухи, — то это могло случиться только в религиозном экстазе. Погружение Александры в религиозный мир все больше заслоняет от ее взора реальность.

Однако Распутин и впредь ведет себя возмутительно. Благодаря доверию царицы еще более уверовав в свою безнаказанность, он позволяет себе все большие вольности при дворе. Когда в очередной раз он приходит вечером к кровати Алексея, то с бесцеремонным любопытством следует за его сестрами, которые в этот момент отправляются в свою комнату в ночных рубашках. Старшей в это время (в 1911 г.) уже шестнадцать лет, младшей — девять. Не постучав, он вваливается в их комнату. Это приводит гувернантку Софию Тютчеву, внучку известного русского поэта, в такое негодование, что она докладывает о случившемся царице. Однако Александра возмущена тем, что «божьего человека» заподозрили в неблаговидных намерениях. Тогда Тютчева обращается к царю. Тот распоряжается немедленно прекратить визиты Распутина. Встречи с Распутиным теперь приходится проводить в расположенном неподалеку доме подруги Александры, Вырубовой. Из-за этого «оговора» Александра увольняет Тютчеву. Этот инцидент и обращение с девушкой, происходящей из одной из самых уважаемых (на протяжении нескольких поколений) московских семей, еще более вредят репутации Александры в глазах общественности. Узнав об этом, ее сестра Элла отправляется в Петербург, чтобы усовестить Александру. Овдовевшая великая княгиня, ставшая после убийства мужа монахиней и посвятившая себя целиком социальной деятельности, не питала никаких иллюзий относительно «святого человека». И она пытается открыть глаза любимой сестре. Александра горой стоит за Распутина. Результат — категорическое отклонение стараний Эллы; более того, царица просит сестру первым же поездом уехать из Царского Села.

«Понятно, что этот человек был единственной надеждой, за которую цеплялась царица ради жизни своего сына, — комментирует учитель царских детей Пьер Жильяр. — Надо своими глазами увидеть приступ болезни, чтобы судить о том, что переживала эта женщина. Кроме того, она знала, что сама была причиной этой болезни. Ею одновременно руководили материнская забота, самоотверженность и ответственность царицы за жизнь престолонаследника».

Именно из этого чувства ответственности за будущее сына Александра начинает постепенно играть также более активную политическую роль. До или по случаю назначения новых министров, она настаивает на том, чтобы непременно лично присмотреться к ним. Прежде всего она желает проверить их лояльность и выведать их политическую позицию — у человека с либеральными взглядами нет никаких шансов. Когда в крымскую Ливадию, где в тот момент живет царица, приезжает для собеседования с царем метивший после убийства Столыпина в его преемники на посту премьер-министра министр финансов Коковцев, его вызывает к себе и царица.

«Часть этой беседы сохранилась в моей памяти, — рассказывал министр позднее, — так как в ней раскрылась своеобразная, мистическая натура этой женщины, которой суждено было сыграть в истории России столь необычную роль.

Она сказала:

— Слушая Вас, я вижу, что Вы делаете сравнение между собой и Столыпиным. Мне кажется, что Вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и личности…

— Но ведь он не только трудился на пользу царя, но и умер за него, — удивленно возразил я.

— Верьте мне, — невозмутимо продолжала государыня, — не надо так жалеть тех, кого не стало… Я уверена, каждый исполняет свою роль и свое назначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было больше исполнять. Жизнь всегда получает новые формы, и Вы не должны стараться слепо продолжать то, что делал Ваш предшественник. Оставайтесь самим собою, не ищите поддержки в политических партиях; они у нас так незначительны. Опирайтесь на доверие Государя, Бог Вам поможет. Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить Вам место, и все это — для блага России».

В своих взглядах Александра исходит из своей ответственности, которая означает активное участие в политике, и этот путь ведет ее не только к личной, но и к политической изоляции. От родственников и петербургского общества царица обособилась; мнение других о себе ее не заботит; она обходится без чужих подсказок, так как считает — достаточно советов Распутина. Теперь она отчуждается еще и политически, выступая против Думы и противодействуя сотрудничеству между правительством, министрами и царем и парламентом, который, по ее мнению, умаляет достоинство царя. Все это Александра совершает из наилучших побуждений — с навязчивой мыслью передать сыну по возможности неограниченную власть. Так как у царя скорее безразличное и менее осознанное представление о своей власти, она чувствует себя обязанной повлиять на него в этом направлении.

Поэтому Александру не беспокоит и то обстоятельство, что всего за несколько лет из-за потери доверия правительству и курсирующих скандальных слухов Дума значительно накренилась влево. Царь больше не может рассчитывать на поддержку многих прежде лояльных легитимистов, которые теперь в знак протеста переметнулись в либеральный лагерь.

Да и новому премьеру Коковцеву не удается снять с повестки дня тему Распутина — она давно уже будоражит парламент. Во все петербургские власти приходят нацарапанные бесформенными буквами ходатайства Распутина об одолжениях, в полиции скапливаются горы скандальных рапортов и жалоб. Агенты охранки ведут ежедневную регистрацию распорядка дня Распутина.

А теперь еще и письма царицы Распутину, которые тот в хвастливом настроении однажды подарил своему приятелю, теперь ставшему ему врагом. Ныне они ходят по рукам, их печатают в газетах. Для тех, кто знает царицу, в этих строчках нет ничего компрометирующего — ее письма к ближайшим родственникам или друзьям так же эмоциональны, а характер ее отношений с Распутиным, вне всякого сомнения, исключает плотскую связь; однако тот, кто не знает императрицу, может из этих писем и сопутствующих скандальных историй сделать совсем другие выводы.

В газетах появляются карикатуры; изображают Распутина, выталкивающего Николая пинком из кровати Александры. Поскольку цензуры не существует, царь распоряжается распространить ограничения свободы печати в отношении частной жизни царя и царицы теперь и на Распутина. На массовые газеты это не производит впечатления, и они продолжают издавать «разоблачения», возмещая денежные штрафы высокими тиражами.

Однако именно сейчас, в 1912 г., Распутин, похоже, становится для царицы еще незаменимее, чем прежде. Во время традиционной охоты царя в Спале, на которую обычно приглашается много гостей, Алексей ранится. Однако на сей раз кровотечения настолько сильные и упорные, что перед ними капитулируют вызванные из Петербурга доктора. Никто из гостей не должен узнать о наследственной болезни Алексея; на этот раз для Александры из-за серьезной заботы и изнурительных ночных бдений у постели сына особенно тяжело скрывать истинное положение вещей. Дочери Александры развлекают гостей французскими комедиями. Царица телеграфирует Распутину.

«Молитва будет услышана. Твой сын будет жив», — приходит ответ. То ли диагноз, то ли гипноз на расстоянии: действительно, вслед за этим наступает такое радикальное улучшение состояния Алексея, что его уже можно перевезти в Царское Село. Теперь положение «старца» ничто больше не может пошатнуть. Александра не сомневается: Распутин спас жизнь Алексею.

На этот раз о заболевании Алексея сообщается широкой общественности, слухи о его наследственной болезни просачиваются и за рубеж. Из Берлина приходит письмо некоего врача по имени Сандровски, предлагающего свои услуги по лечению престолонаследника:

«…гер барон фон Штош, чьим домашним врачом я имею честь быть на протяжении многих лет, говорил со мной по поводу газетной заметки о болезни престолонаследника, и я высказал свое убеждение в том, что мне, пожалуй, удалось бы излечить заболевание одним специальным методом. Вследствие моего многолетнего опыта мне довольно часто приходилось полностью исцелять такого рода недуги, которые в основном оказывают сопротивление всему врачебному искусству, путем применения одного внутреннего, однако для этих целей ранее неизвестного медикамента…»

На это письмо Александра не отвечает. Тем самым она бы признала перед всем миром то, что хотела держать в тайне, а к Берлину из-за кайзера Вильгельма, она относилась с чрезвычайным недоверием.

После этой болезни Алексею понадобится несколько недель, а то и месяцев, прежде чем он полностью выздоровеет. Жизнь Александры и двора сосредотачивается исключительно на наследнике. Приглашения откладываются, программы визитов и других мероприятий отменяются. Семья ведет еще более замкнутую жизнь.

Распутин, который порой ведет записи (конечно, не дневник), — они с трудом поддаются расшифровке, так как он почти не умел писать, — замечает в этом году о царской семье:

«Как и в старые годы, наша матушка царица занимается только своими дочерьми и воспитанием сына, великого князя и престолонаследника Алексея Николаевича…»

Об Алексее, которому Распутин, видимо, очень нравится, он пишет: «Он — как солнце, которое светит с любовью своему народу, — и со своей стороны любим им…» У Алексея никогда не складывалось о Распутине другого впечатления, кроме как о странноватом, но добром дяде — никаких следов, например, ауры гипнотизера.

Дочери — которым между тем исполняется шестнадцать, пятнадцать, тринадцать и одиннадцать — почти не покидают Царское Село за исключением ежегодных поездок в Крым или летних прогулок на яхте «Штандарт». Это и для Александры самое спокойное время, только здесь она по-настоящему расслабляется, излучая веселье и любезность. Бал по случаю совершеннолетия Ольги, которой в предыдущем году исполнилось шестнадцать лет, устраивают в Ливадии — Александра предпочла Крым Петербургу.

Поскольку учеба Алексея отложена до его выздоровления, домашний учитель Жильяр в это время усиленно посвящает себя занятиям французским языком с дочерьми, для которых он первоначально и был аккредитован при дворе. Никто не смог бы лучше его описать отличающихся друг от друга царских детей: «У старшей, Ольги, была очень светлая кожа, очень умные глаза с испытывающим взглядом; она была горда, открыта и честна, справедлива в обхождении со своими сестрами; ясным умом и сообразительностью она превосходила других детей; вела себя непринужденно, в речи отличалась находчивостью и оригинальностью; она была самой начитанной из всех; завоевать ее расположение было нелегко, но кому это удавалось, к тому она сразу же проникалась симпатией. [Утверждали, что Ольга больше всех напоминала своего отца в том, что касается душевного склада и характерных особенностей.]

Татьяна, двумя годами младше ее, была от природы сдержаннее; у нее были каштановые волосы, и она была красивее старшей сестры; обладая железной волей, она была менее открытой и непринужденной, чем Ольга, а также менее способной, чем та, но возмещала более выраженными настойчивостью и упорством; несмотря на красоту, очарования старшей сестры у нее не было. Она была любимой дочерью царицы и умела окружать ее постоянной заботливостью, никогда не позволяя себе показать, что была не в духе; Ольга была своевольнее и во мнениях часто расходилась с царицей. Говорят, по манере держать себя в Татьяне раньше других стали видеть дочь царя.

Мария была красавицей, крупной для своего возраста. Она блистала яркими красками и здоровьем; у нее большие чудные серые глаза; вкусы ее очень скромны; она была воплощенной сердечностью и добротой; сестры, может быть, немного этим пользовались и звали ее «добрым толстым тютькой» (le bon gros Toutou).

Анастасия была, наоборот, большая шалунья и не без лукавства; во всем быстро схватывала смешные стороны; против ее выпадов трудно было бороться. Она была баловница, недостаток, от которого она исправилась с годами. Очень ленивая, как это бывает иногда с очень способными детьми, она обладала прекрасным произношением французского языка и разыгрывала маленькие театральные сцены с настоящим талантом. Она была так весела и так умела разогнать морщины у всякого, кто был не в духе, что некоторые из окружающих стали, вспоминая прозвище, данное ее матери при английском дворе, звать ее «Sunshine»[94].

В общем, трудно определимая прелесть этих четырех сестер состояла в их простоте, естественности, свежести и врожденной доброте. Мать, которую они обожали, была в их глазах как бы непогрешимой — одна Ольга имела иногда поползновение к самостоятельности. С обоими родителями у них были замечательные отношения. Когда матери нездоровилось, дочери по очереди присматривали за ней, каждая дежурила по дню. К царю они относились с уважением и сердечностью. Государь отдыхал, когда с кем-нибудь из них ходил на прогулку, особенно со старшей дочерью, Ольгой.

Исключая Ольгу, Великие княжны были довольно посредственными ученицами. Это отчасти происходило от того, что, несмотря на мои неоднократные просьбы, Императрица не захотела взять французскую гувернантку, не желая, очевидно, видеть кого-нибудь между собой и дочерьми. В итоге получилось то, что и читая по-французски и любя французский язык, они никогда не научились на нем свободно говорить. Царица разговаривала с ними по-английски, царь — исключительно по-русски, — так что у девочек не было никакой возможности попрактиковаться. Это было особенно прискорбно, так как вскоре я уже стал работать только с престолонаследником. Однако царица не хотела ставить между собой и девочками никаких гувернанток и к тому же имела предубеждение против Франции; она действительно не понимала нашей культуры и придавала слишком большое значение фривольным «противникам морали» среди наших писателей.

Царица обсуждала со мной учебный план, присутствовала на первых уроках с девочками, — что меня очень стесняло, — пока ее место наблюдателя не заняла одна из придворных дам; меня удивляло чувство ответственности, с которым она относилась к воспитанию своих детей, и умные советы, которые давала мне как педагогу».

Царица одевает дочерей преимущественно в белое, она и сама носит только белое или черное. Наряды приходят от французской модистки мадам Бриссак, которая обшивает также и других женщин царской семьи, — в том числе и сестер царя, — и на этом заработала состояние и особняк в Петербурге.

Младшая сестра царя, Ольга, иногда заботится о девочках, которые, как она считает, получают слишком мало развлечений. Раз в неделю она приглашает их в свой петербургский дом, где устраивает чай или обед с танцами для юных великих княжон с их сверстниками — сыновьями из петербургского общества.

Алексей — младший из пяти детей — в центре внимания. В первое время работы при дворе Жильяр был полностью занят тем, чтобы укротить буйный нрав Алексея; будучи избалованным, он не привык подчиняться дисциплине — единственный, кто оказывал на него воздействие, был отец; достаточно одного взгляда царя, и Алексей тут же прекращает свои выходки и пререкания. Однако спустя какое-то время Жильяр завоевывает доверие Алексея и тот постепенно даже позволяет себя обучать; швейцарца привлекает его ум и добродушие, причем у мальчика обещает развиться намного более энергичный и властный характер, чем у его отца. Педагог стремится к тому, чтобы способствовать и его становлению как личности. Он выражает царице свои опасения, что постоянное присутствие обоих опекающих его матросов (призванных защищать его от несчастных случаев) и врача может негативно сказаться на развитии в нем самостоятельности и чувства личной ответственности — особенно учитывая его будущее положение. К удивлению Жильяра, царица, взвесив все, в конце концов, решается позволить Алексею чаще играть в парке самому, без опеки, и тому это очень нравится.

Когда Алексей здоров, он почти ничем не отличается от детей своего возраста. В 1912 г. ему восемь лет. Он восхищает всех своим неизменно веселым нравом, и на его выходки почти никто не обижается. Больше всего он любит играть с сыном своего дядьки Деревенько, со своей собакой, спаниелем Джоем или дрессированным ослом Ванькой, которого ему однажды подарил директор цирка; зимой он столь же охотно строит снежные горки, как и другие дети, катается на пони (из опасений последствий падения на лошади ему ездить не разрешают) и жалеет о том, что родители и врачи не позволяют ему играть в теннис, как его сестрам. Зато с большим удовольствием играет в солдатиков, которых у него целая армия — миниатюрные фигурки во всех деталях повторяют настоящих…

Исполнение роли престолонаследника иногда доводит его до озорства. Однажды, например, он спрашивает офицера одного из своих полков, почетным командиром которого является, будет ли тот исполнять и его приказы. Получив утвердительный ответ, Алексей приказывает ему броситься в воду в полном обмундировании — что тот и делает к великому удовольствию мальчика (родителей это восхищает меньше, когда они узнают об этом). С раннего детства наследник имеет обыкновение обходить за столом всех гостей и вести с ними разговоры. На парадах он громко выкрикивает полкам: «Браво, браво, так держать!» Когда однажды он входит в кабинет царя и находящийся там министр не встает, Алексей останавливается перед ним, заведя руки за спину, пока тот не принимает надлежащее положение, после чего протягивает ему руку. «С ним Вам будет не так просто, как со мной», — комментирует царь сцену, как только Алексей удаляется.

Последние взлеты

1912 и 1913 гг. приносят с собой юбилейные торжества, являющиеся поводом для официальных мероприятий не только в Петербурге, но и в Москве и других городах, на которых — в последний раз — на публике появляется вся царская семья.

В 1912 г. отмечается столетняя годовщина битвы у Бородино. Здесь в сентябре 1812 г. русская армия остановила Наполеона. Теперь тут же — в Бородино, близ Москвы — инсценируется историческая битва. Под звуки гимна царь объезжает верхом поле. В конце ему представляют древнего старика: юношей тот принимал участие в этой решающей битве.

Как раз в это время Алексей, появление которого на официальной торжественной церемонии необходимо, еще не полностью оправился после последнего рецидива болезни и может участвовать лишь в нескольких незначительных мероприятиях. Только на параде в Бородино собирается вся царская семья в полном составе; их записи в памятной книге позднее будут напечатаны на открытках. В другие дни Алексею приходится соблюдать постельный режим, его дядька боцман Деревенько ведет журнал регистрации температуры, чтобы в кратчайшие сроки решить, когда Алексей может встать.

В больших торжествах, на сей раз растянувшихся на несколько недель и проводимых в различных частях страны, Александра участвует и в 1913 году. Однако программа настольно насыщена и перегружена традиционно длинными праздничными богослужениями, что вскоре царицу приходится пощадить и во главе церемоний становится царь с царицей-матерью и старшими дочерьми.

21 февраля отмечается день избрания первого царя из династии Романовых. К сожалению, Алексей, символ непрерывности династии в будущем, не в состоянии ходить — как часто именно тогда, когда на официальных мероприятиях особого рода должен показываться на люди. Его носит коренастый казак. Это вызывает среди населения мрачные предсказания: какое может быть будущее у трона, если престолонаследник нездоров? Разве слабый царевич не дурное предзнаменование? Трон стоит на слабых ногах! И снова некоторые указывают на предчувствия, которые Александра вызвала еще невестой, «приехав в страну за гробом»: не предвещало ли это беду? И не дурным ли знамением явилась ходынская катастрофа после коронации? А теперь еще занесла «дурную кровь» в правящую семью…

Но это только разрозненные комментарии; широким слоям населения неизвестно о трагической наследственной болезни Алексея. В целом, встреча царской семьи с простыми людьми повсеместно чрезвычайно сердечная. Престолонаследник Алексей — явный любимчик. Карета, в которой он едет, когда процессия пересаживается в экипажи, по пути на традиционное благословение на окраине Москвы перед монастырем попадает в людскую толпу крестьян и торговцев. Многие специально пришли издалека, чтобы увидеть Романовых. Когда они замечают Алексея, толпа приходит в восторг: «Наследник! Наследник! Только посмотрите, какой он красивый, какой удивительный ребенок!» И из-за отсутствия организованного кордона, с помощью которого на центральных улицах любопытных удается контролировать, почти невозможно проехать. Карету с престолонаследником окружают, и под восторженные возгласы каждый пытается хотя бы разок взглянуть на перепуганного мальчика; некоторым даже удается потрогать его за руку. В конце концов, девятилетний наследник, который еще никогда не становился объектом столь бурных изъявлений симпатии, улыбается и робко поднимает руку для приветствия…

Во время поездки по городам, сыгравшим важную роль в истории династии Романовых, самый трогательный для Александры момент — посещение Ипатьевского монастыря в Костроме. Оттуда триста лет назад Михаил Романов призван боярами в первые цари этой династии. В этом процветающем торговом городе на Волге к 300-летней годовщине и визиту монаршей четы возведены специальные здания, триумфальная арка и новые памятники. Один из них — Ивану Сусанину, легендарному крестьянину, который в судьбоносный 1613 г. направил польских захватчиков на ложный (а также для них смертельный) путь, чтобы защитить разыскиваемого престолонаследника[95].

На церемонии Александра появляется в длинном белом платье и белой шляпке; из украшений — только жемчуг; четыре великие княжны также одеты в длинные светлые платья; на их широкополых шляпках развеваются пышные перья. Алексей отсутствует или его носят. Кроме торжеств, в программе Александры также посещение больниц; все проходит в радостном настроении и атмосфере гармонии — вдали от петербургской и московской напряженности.

«Это еще прекраснее, чем на коронации», — описывает царь в своем дневнике добросердечные приветствия, услышанные монаршей четой. Мог ли предположить кто-нибудь из всех тех, кто семнадцать лет назад восторженно приветствовали своих нового царя и прекрасную царицу, что это последний праздник, который они и династия празднуют в этой преуспевающей* стране? Коронационная присяга и связанные с ней ритуалы все еще стоят у Александры перед глазами, будто все это было только сегодня. И сохранение для сына неограниченной, «Богом данной власти» с исключительной «ответственностью перед Богом» (и ни перед каким парламентом), полученной во время столь впечатляющей церемонии, — единственная цель Александры, к которой она еще более упорно стремиться, — любой ценой, и цена эта будет выше, чем она предполагает.

Уже через год будет смещен министр финансов и премьер-министр Коковцев, и не в последнюю очередь по настоянию Александры. В своих поисках согласия между правительством и парламентом он не соответствовал ее представлениям. И в последующие годы Александра все упрямее вмешивается в кадровую политику и вступает на путь, — следуя своим идеям и советам Распутина, — с которого ее никто и ничто более не сможет сбить.