Аллергия на убийства

Глава 13

Той ночью, ворочаясь с боку на бок, я решила: пришла пора снова потревожить сержанта Якобовича. И наутро, едва добралась до работы, попыталась связаться с ним, а далее продолжала пытаться, то и дело настукивая его номер, до шести часов вечера.

«Он ещё не пришёл», — сообщили мне при попытке номер один. Затем час спустя: «Он разговаривает по другому телефону». То же самое и ещё час спустя. На сей раз я решила подождать у аппарата, но через десять минут сдалась. Потом его не было на месте — дважды. В три часа он отошёл на ланч (ланч — в три часа?), далее опять разговаривал по другому телефону (я снова попробовала дождаться и дождалась, что меня разъединили), ну а затем он ушёл домой.

Я уже собиралась последовать его примеру, когда в мой кабинет просунулась пёстрая шевелюра Джеки.

— Что ты до сих пор здесь делаешь? — удивилась я.

— Забавно — именно об этом я собиралась тебя спросить. Мистер Салливан завтра с утра выступает в суде, и ему потребовалось внести срочные изменения в речь, над которой он корпел последние две недели. А ты что скажешь в своё оправдание?

Я проворчала, что никак не могу дозвониться до сержанта Якобовича.

— Добиться аудиенции у этого парня труднее, чем у Папы Римского.

— Думаешь, он тебя избегает и нарочно не подходит к телефону?

— Подумала бы, вот только я не представлялась.

— Надеюсь, ты догадалась оставить сообщение?

— Конечно, догадалась, — возмутилась я. — Но если он не перезвонит, мне придётся снова ему названивать. А я терпеть не могу назойничать.

— Ну да, — кивнула Джеки. И при этом так ехидно на меня посмотрела!

В среду, ровно в девять утра, я снова взялась за своё. Любопытно, где Якобович будет теперь скрываться от меня — в сортире? Ворча под нос, я набрала номер и, стиснув зубы (а коронки на них очень даже не дёшевы), принялась маниакально постукивать карандашом по столу. После четвёртого гудка Якобович снял трубку.

Судя по голосу, он пребывал в ещё большей запарке, чем во время нашего последнего разговора. Я обречённо спросила, сможет ли он когда-нибудь со мной встретиться, и тут сержант меня огорошил:

— А что, если сейчас?

Порой мне нелегко поверить в удачу.

— Вы имеете в виду — прямо сейчас? — тупо отозвалась я, но, к счастью, быстро успела прийти в себя. — Уже еду.

Франк Якобович оказался невысоким, крепко сбитым парнем лет тридцати, с рельефным задом и без талии. Более того, без особой радости должна признать, что он очень напоминал мужскую версию меня самой (за исключением некоторых мест, естественно). Однако сходство заканчивалось там, где начинались волосы: не считая едва заметного рыжеватого пушка, венчавшего макушку сержанта, лоб у Якобовича простирался до самого затылка. Как ни странно, в моих глазах лысина только делала его моложе, ибо напоминала о столь похожих на эту головёнках, покоящихся сейчас на кружевных подушечках в уютных детских по всей Америке.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — произнёс Якобович своим юным голосом и приветливо улыбнулся. — Итак, что мне вам рассказать?

— Ну, во-первых, мне известно, что, по заключению патологоанатома, смерть наступила в результате острой респираторной недостаточности, — начала я, плюхаясь на неудобный жёсткий деревянный стул возле сержанта. — Но что, если Кэтрин отравили? Разве нет ядов, которые вызвали бы такие же симптомы?

— Послушайте, я обсуждал это с медэкспертом. Они провели очень тщательную токсикологическую экспертизу. Кровь отправляли на анализ даже в лабораторию другого штата. Нет никаких свидетельств в пользу отравления.

— А если это был яд, который невозможно обнаружить? — спросила я скорее себя, чем Якобовича.

Однако сержант всё равно ответил:

— Но ведь мы разговаривали с экономкой, которая готовила еду для девочки, и она божится, что никто не мог ничего подбросить в пищу.

— Ну а, допустим…

— Естественно, эксперт предположил, что девочке могли сделать какую-то инъекцию, — предвосхитил он мой вопрос. — В поисках следа от укола он осмотрел тело бедняжки чуть ли не под микроскопом — проверил даже под волосами и под ногтями. — Тут я невольно поёжилась. Понадеявшись, что сержант Якобович не заметит, но он заметил. — Однако наш эксперт не нашёл никаких подозрительных отметин, никаких следов насилия. Ровным счётом ничего.

— Можно мне взглянуть на фотографии места преступ… то есть места, где разыгралась трагедия? — попросила я.

— Ну, вообще-то… — замялся Якобович. И вдруг улыбнулся: — О'кей. Почему нет? И потом, если меня выгонят с работы, всегда могу податься в порнокино.

Определённо, с чувством юмора у этого парня порядок!

Он вышел, а мне предоставилась возможность поёрзать на стуле, тщетно пытаясь размять тыл, занемевший от деревянного садиста. Через пару минут сержант вернулся с папкой, достал из неё несколько снимков и положил передо мной.

— Вот, изучайте. Только не очень явно, ладно? — А сам уселся за стол и потянулся к телефону.

Пока Якобович был занят беседой, я склонилась над фотографиями. Вновь и вновь у меня сжималось сердце при виде хрупкой фигурки, распростёртой на полу.

На верхнем снимке (крупный план тела) Кэтрин лежала ничком на ковре, длинные белокурые волосы разметались вокруг головы. Правая рука выброшена вперёд, а левая, со сжатыми в кулачок пальцами, вытянута вдоль тела.

Были там и другие снимки Кэтрин, сделанные с разных ракурсов, а также фотографии отдельных частей библиотеки и общий план комнаты. На одной фотографии я заметила перевёрнутый стул возле карточного столика. На другой была хорошо видна бронзовая лампа, о которой говорила Луиза, — валялась на полу, прямо перед круглым вишнёвым столом, рядом с телом. А на третьем снимке в углу коричневого диванчика виднелась книжка — я даже разобрала часть названия: «Мальчик с планеты…».

Я ещё раз поочерёдно просмотрела все снимки, теперь уже более внимательно. Тут-то меня и осенило!

Вот крупный план вишнёвого стола. На нём, само собой, телефон, до которого, по мнению большинства, пыталась дотянуться покойная. Телефон стоял на самом дальнем от дивана краю стола. А с той стороны, что ближе к дивану, почти напротив телефона лежала метёлка из перьев для смахивания пыли. Так вот, справа от метёлки стояла рамка с коллажем из маленьких фотографий.

Любопытно, когда я осматривала библиотеку и спросила Луизу, всё ли в комнате на своих местах, как в день смерти Кэтрин, экономка не сказала об этой рамке. Но при мне-то её там точно не было!

Ну и не было, дальше что, великая сыщица! — осадила я себя. О чём собственно, речь? Какая-то рамка с какими-то фотками, а отнюдь не бесценное фамильное сокровище! Какое значение может иметь эта штуковина?

Но проверить-то не повредит. В конце концов, больше мне пока зацепиться не за что.

Тут сержант Якобович повесил трубку и, повернувшись ко мне, внимательно вгляделся, будто пытаясь прочесть мои мысли.

— Возможно, я ошибаюсь, — заметил он, — но сдаётся мне, вы по-прежнему сомневаетесь, что девочка умерла от своей болезни.

— Не в этом дело. Просто пытаюсь исключить все другие варианты. Я ведь сказала вам это по телефону, помните?

— Помню, но по-моему… — Якобович повёл плечами. — Ладно, неважно. — Он подался ко мне: — Слушайте, я не утверждаю, что девочку не могли убить, мало ли — всякое бывает. Но в данном случае это более чем сомнительно. Повторяю, вскрытие было проведено тщательно, и всё указывало на одну причину смерти: бедняжка, к несчастью, уродилась очень больной. Вот и всё. И если откровенно, меня удивляет ваша клиентка. Ей бы радоваться, что ничего не нашли и что её внучка умерла своей смертью.

Я уже раскрыла рот, чтобы разъяснить ход мыслей миссис Корвин, но поспешно закрыла, поскольку Якобович озвучил мои собственные мысли.

— Знаете, — заметил он нарочито бесстрастно, меж тем как щёки порозовели от волнения, — я могу понять, как она винит себя за то, что не поверила внучке насчёт автомобиля. Думает, наверное, что если б поверила, то приняла бы какие-то меры и ничего бы не случилось. И если бы установили, что Кэтрин убита, у миссис Корвин появился бы серьёзный повод для самобичевания. Но дело в том, что, вздумай кто-то прикончить девочку — а я готов поклясться, что это не так, — убийца нашёл бы способ, даже если бы бабушка наняла телохранителя.

Я была уверена, что он закончил, и уже хотела согласиться, собрать пожитки и вежливо поблагодарить сержанта за то, что уделил мне время. Но Якобович продолжал с новыми силами:

— Более того, нынешние страдания пожилой леди — ничто в сравнении с болью, которую она испытала бы, если б узнала, что кто-то действительно убил её внучку. Мне приходилось иметь дело с родителями и бабушками-дедушками детей, погибших от рук убийц. И уж поверьте на слово, нет ничего ужаснее, чем потерять своего ребёнка вот так.

Якобович откинулся на спинку кресла, ожидая моей реакции.

— В принципе я готова согласиться почти со всем, что вы сказали. Но стоит учесть и ещё кое-что. Миссис Корвин настолько уверена, что Кэтрин убили, и её так угнетает невозможность убедить в этом окружающих, что, если бы вдруг подтвердилось самое худшее, ей бы стало легче — она обрела бы некоторый душевный покой. — Якобович ответил мне скептическим взглядом. — Конечно, не сразу, но в конечном итоге. Вся это трагедия обрела бы завершённость.

— При условии, что убийцу найдут, — сухо обронил он.

— Само собой. И пусть я ошибаюсь, но я дала слово этой женщине и должна всё проверить.

Сержант вздохнул и покачал головой.

— Что скажете? — спросила я, и без того зная, что он сейчас скажет.

— Вы ищете то, чего нет, Дезире, — мягко, чуть ли не жалостливо заметил он.

Я взялась за ручку своей бездонной сумищи и рассеянно произнесла:

— Возможно, вы и правы. — А мысли в кои-то веки опережали язык: с проблеском надежды я подумала о рамке с фотографиями, оказавшейся там, где её не должно было быть. Но столь же возможно, что вы ошибаетесь, мысленно сообщила я сержанту, поднимая со стула свою истерзанную корму.

А если так, то и отсиженной задницы не жалко!