Алмазы для ракетчика

ГЛАВА 26. 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

Грохот двигателей оглушал. «Ка-29», казалось, задевал шасси верхушки деревьев. Корнеев в своей полевке цвета хаки и бронежилете выделялся в группе камуфлированных морских пехотинцев. Попытки завязать разговор с его новыми подчиненными натыкались на откровенную неприязнь, хотя парни в черных беретах признавали его начальником в этой операции. Перешучиваясь, они подчеркнуто игнорировали комитетчика. Единственным собеседником Корнеева мог бы стать батальонный фельдшер, сразу после взлета вцепившийся обеими руками в сумку с медикаментами. Но целителю было не до разговоров — у него душа ушла в пятки. За иллюминатором мелькали темно-зеленые верхушки деревьев, изредка проглядывали относительно светлые пятна болот, иногда ослепительно вспыхивало зеркало лесного озерца, и тогда по потолку салона скакали солнечные зайчики.

Возбуждение на борту нарастало. Пилот выполнял повороты, не особенно заботясь об ощущениях десантников. Снова и снова машина резко кренилась, людей бросало друг на друга. Экипаж старался идти по профилю, исключающему преждевременный визуальный контакт с земли. Привыкшие к такому способу перемещения пехотинцы отзывались на тряску шутками. Физиономия фельдшера приобрела зеленоватый оттенок. Из кабины выглянул борттехник, показал растопыренную пятерню и прокричал:

— Приготовиться, подлетное — пять минут.

Капитан морской пехоты понимающе кивнул.

— Первыми мы с Птицыным, за нами Водовозов и Кошечкин. Вы, как руководитель десанта, — он в упор посмотрел на комитетчика, — в середине группы, следующими… — Чтобы лишний раз поддеть москвича, моряк назвал его не командиром десанта, а руководителем. Привыкший называть свое начальство руководством, Корнеев подвоха не заметил, а личный состав группы сообразил, что функции и права командира их капитан, несмотря ни на что, оставил за собой.

— Это тоже элемент вашего плана? — Вандервельде, качаясь с носков на пятки, показывал пальцем на вертолет. — Потрудитесь объяснить, откуда он взялся? Вы же клятвенно всех уверяли, что русские не смогут вызвать помощь.

— Значит, им удалось разминировать…

— И это все, что вы можете сказать? А что теперь прикажете делать?

— Я думаю, вам и вашему персоналу следует укрыться в блиндаже, а мы займемся вертолетом. Пока ничего страшного не случилось. И не случится, если вы будете меня слушаться. — Поплавский быстро спустился с гряды.

— Вашей самоуверенности, Поплавский, нет пределов. Слушаться вас, когда все предприятие рушится… Что вы о себе возомнили? — Бартель засеменил следом.

— Вертолет курсом на нас, «ка двадцать девять», опознавательные знаки наши. — Патрульный, заметивший машину первым, бегом примчался оповестить Давыдова.

— Миша, запрашивай батальон, — скомандовал лейтенант.

Младший сержант взял трубку полевого телефона. К этому времени уже была налажена устойчивая связь с частью, и Кудрявых вывел управление радиостанцией в пустующее УКТ, в котором оборудовали наблюдательный пункт. Туда же вывели и линии связи с огневых точек, размещенных на вершине сопки. Для этого пришлось задействовать все полевые телефоны. Выуженный из загашника на П-12 полевой коммутатор, неизвестно как туда попавший, стал центром мироздания — на него замыкались все линии связи в системе обороны. На один окоп не хватило телефона, и с занимавшим его стрелком Давыдов переговаривался по Р-805.

Окопы лейтенант велел обустроить по принципу «линии Маннергейма». Но не той ее части, которая известна сплошными дотами и укрепрайонами. Мало кто знает, что эта линия была оборудована не только на Карельском перешейке, но и значительно севернее. В местах, где болотистая почва не позволяла строить что-либо монументальное, прибегали к простому способу. На землю ставили два щита примерно в полуметре друг от друга, пространство между ними заполняли щебнем и галькой, благо этого добра в Карелии хватает. Со стороны противника насыпали откос и для маскировки укладывали дерн и мох. Стрелковая ячейка готова. Против артиллерии, прямо скажем, не очень. Но ты еще попробуй сюда затащи свои пушки, атаковать же пехотой, когда стрелок сидит за таким укрытием, а единственная защита нападающего — шинельное сукно… Кое-где за щебенчатыми укреплениями финны даже передвигались ползком, буксируя пулеметы на салазках.

Примерно такие инженерные сооружения создал и гарнизон Северного. Долбить сопку не хватало времени, да и нечем было. Не лопатами же с пожарного щита ковырять твердый грунт. А заблаговременно организовать наземну оборону никто не потрудился, как это у нас водится.

Люди оборудовали «окопы» остаток ночи и все утро и теперь валились с ног. Правда, Давыдов установил график дежурств, чтобы бойцы менялись через несколько часов. Но пока лейтенанту не удалось никого отправить на отдых. Все ждали развязки. Неизвестность настораживала и пугала, тут уж не до сна. Верилось, что с прибытием вертолета наступит долгожданный финал и все неприятности останутся позади.

— Дают подтверждение, — сообщил Михаил.

— Конспираторы хреновы, предупредить не могли! А если бы мы по этому геликоптеру огонь открыли? — Лейтенант дал сидящему рядом солдату дымовую шашку. — Пойди зажги у края вертолетной площадки.

Боец затрусил к выходу из капонира, придерживая рукой приклад карабина.

Силуэт вертолета рос, крылатая машина держала курс прямо на вершину. Давыдов побежал к вертолетной площадке. Серый «Ка-29», оглушая шумом двигателей и свистом винтов, прошел над головой, поднятый лопастями ветер разметал клубы дыма от шашки. Вертушка ушла к озеру.

— Какого черта… — Давыдов зашелся в кашле, впопыхах он дал солдату шашку с хлорпикрином. Порывы стихающего ветра сносили остатки едкой дряни с вершины.

— Он что, не знает, где мы, а где они? — солдат-азербайджанец, приложив ладонь козырьком ко лбу, вглядывался в удаляющуюся точку.

Только сейчас лейтенант заметил, что у площадки собралось все «население» поста, включая прихромавшего Алвара.

— А ну, марш по огневым точкам, тоже мне вояки… — Офицер почти съехал по склону укрытия и схватил трубку телефона. Кудрявых остался сидеть на краю капонира, наблюдать за озером.

— Прямо к лагерю этих, врагов, пошел. Может, так надо, а, товарищ лейтенант?

Давыдов вызывал батальон. Ответил сам Дед:

— Не паникуйте, все по плану, держитесь, скоро все кончится…

— Говорят, по плану. — Лейтенант взял телефон и, волоча за собой провод, взобрался к Кудрявых. Рядом устроился финн.

Вертолет завис над лагерем, ветер взметнул песок и сухую опавшую хвою. Полотнища палаток рвало с колышков. Внизу мельтешили люди. Трое бежали к старому блиндажу, остальные — под прикрытие сосновых крон. Летчик уже выбрал место посадки и теперь опускал ручку шаг-газ, заставляя машину идти к земле. Борттехник распахнул люк, и первая пара с оружием на изготовку приготовилась спрыгнуть на песок.

Трубу на станке и людей рядом заметил правый летчик. Толкнул командира, указал пальцем. Утопив педаль поворота и наклонив ручку тяги, тот стал уводить машину от намеченного места высадки. Ручку шаг-газ пришлось вернуть в прежнее положение. От неожиданного маневра двое у люка чуть не нырнули вниз, их удержали за снаряжение стоящие сзади. Пехотинцы в салоне повалились на пол. Корнеев бросился в пилотскую кабину.

— Вы что делаете?! — закричал он экипажу. — Немедленно сажайте машину!

Сзади оглушительно грохнуло, взрывной волной майора опрокинуло в кабину. Осколки дробно застучали по дюралю. Вспыхнуло. Потянуло дымом. Ровный рокот двигателей сменился надрывным воем. Летчик ткнулся лицом в приборную доску. Опрокинутый Корнеев кое-как сел. «Спас бронежилет», — мелькнула мысль.

— Подбит из ПЗРК[36], ухожу от места высадки, — докладывал второй летчик, одновременно пытаясь удерживать машину на курсе. В горячке он не замечал болтающийся кусок перебитого шнура гарнитуры шлемофона. В кабину пробивался дым, пахло горелым маслом. В салоне кто-то кричал и стонал.

Дымя, вертушка снижалась по дуге. Не дотянув до подножия сопки, плюхнулась на болото недалеко от лагеря. Шасси подломилось, и «Ка-29» наклонился на правый борт. Сломанные при ударе лопасти далеко разлетелись в разные стороны от места аварии. Из машины выскочили пятеро, отбегая от горящей «вертушки», развернулись в цепь.

— Что это там? — повернулся младший сержант Кудрявых к лейтенанту.

Давыдов, видевший, как падал вертолет, стряхнул оцепенение.

— Похоже, сбит. Срочно сообщай нашим…

С вершины сельги загремели выстрелы. Мишка с Давыдовым бросились на землю. На коммутаторе дружно отвалились пластинки на окошках линий связи с огневыми точками, задребезжал звонок.

— Это не по нам, это по тем, кто прилететь на вертолет, — сообщил выглянувший из-за бруствера Алвар.

Люди в цепи опрокидывались навзничь.

— Там у них снайпер, — сообщил финн.

— Попробуй его найти. — Лейтенант вручил бывшему разведчику бинокль.

Некоторое время Алвар разглядывал вершину и склон гряды:

— Он на другой сторона, наверное, не один. Здесь не вижу. С наш сторона никого нет.

Десантники на болоте залегли, укрываясь за кочками от огня. Выстрелы и короткие очереди не замолкали. Через некоторое время штурмовая группа начала отползать к вертолету.

— Давай вниз. — Давыдов почти столкнул младшего сержанта, укрывшегося за насыпью.

Кудрявых съехал по склону к коммутатору, в укрытии сел. Поймал себя на том, что дрожат колени. Страх? Или азарт, предвкушение боя? Нет, страха Миша не испытывал, и это его даже удивило. Ощущение, как перед стометровкой на соревнованиях в институте.

— Миша, звони по окопам — к бою! — раздался сверху голос лейтенанта.

Младший сержант потянулся к ручке индуктора и только тут заметил, что руки тоже бьет мелкая нервная дрожь. Собравшись, он резко крутнул ручку вызова. Съехавший сверху Давыдов не выпускал из рук ТА-57. Офицер поднял трубку. Батальон ответил сразу. На КП ждали сведений о действиях группы.

Дед очень медленно положил телефонную трубку в гнездо аппарата. Силинкович и местный начальник отделения конторы молча смотрели на командира батальона. В классе повисла звенящая тишина. Это был как раз тот случай, когда молчание красноречивее многословия. Кайманов подчеркнуто ровно произнес:

— С вертолетом все, докомандовался ваш иезуит. Что будем делать дальше?

Подполковнику госбезопасности Дмитрию Ивановичу Сивцову казалось, что все кругом отодвигается вдаль, покачиваясь, уплывает; класс наклонился и заскользил в сторону. Собрав волю, Сивцов попытался остановить это скольжение. Голос начальника штаба пробивался сквозь слои ваты, которые взялись неизвестно откуда и заглушали все звуки.

— Предложения следующие: Олсуфьев вооружает, сколько может, людей, минимальное количество оставляет нести боевое дежурство и выдвигается к посту. Сообщаем ему радио данные для связи с Давыдовым, чтобы они смогли на месте скоординировать свои действия. Задача Олсуфьева — перекрыть дорогу. Пограничников просим хорошенько прикрыть линейку. Раз уж Комитет продемонстрировал все, на что способен, будем расхлебывать эту кашу сами. Надо снимать ограничения по секретности, все равно скоро шило вылезет из мешка. Следует немедленно выйти на полк и ввести их в курс, и дальше, на дивизию. Гостей, я полагаю, надо сбивать, на земле их не взять, только зря людей потеряем. Конечно, если у Комитета не найдутся веские аргументы против этого варианта. — НШ повернулся к начальнику местного отделения.

Аргументов не было, чекисту вообще ничего путного не приходило в голову. Мысли разбегались в разные стороны. В душе почему-то возник протест. Не против чего-то конкретного. Против того, что все вышло именно так, а не иначе. Рушилась карьера, а вместе с ней летело в пропасть все: выслуга лет, благополучие семьи, будущее детей, вроде бы наладившийся к концу службы быт. Теперь внуку заказана дорога в вожделенное училище погранвойск. Сивцов представил на мгновение кадровика, проверяющего анкету внука: «…Ах, тот самый… Нет, нам такой не подходит…» А ведь до пенсии всего ничего, с учетом льготной выслуги пенсия должна быть… Какая, к черту, пенсия, все, вся жизнь псу под хвост, из-за одного московского выскочки. Это дерьмо в самом начале нужно было отдать армейцам, пускай бы разгребали. Ну прислали тебя координировать, так не лезь же, в самом деле, в пекло. Нужно было дождаться, когда вояки разберутся с проблемой, изъять у них материалы, и все. Пожалуйста, беги докладывай о проделанной работе. И результат налицо, и контора не внакладе. А теперь что исправишь? Спецгруппу угробили под чутким руководством представителя конторы. Кто будет объясняться с флотским начальством, с семьями этих парней, в конце концов? Сам координатор пропал, скорее всего, его больше нет в живых. А этого Сивцову московский папа не простит, папа не вспомнит, что велел выполнять все капризы дитятки. Он вспомнит, что Сивцов поставлен здесь блюсти интересы Комитета и должен сам решать возникающие в районе проблемы.

— У меня предложений нет, пограничникам я сейчас позвоню. Если что новое, то я у себя в кабинете. — Нетвердыми шагами подполковник направился к выходу. Хлопнув дверью машины, бросил водителю: — В поселок.

Надо было сразу перехватить инициативу, связать руки столичному хлыщу какими-нибудь фиктивными функциями. Нет, смалодушничал, теперь сам же и поплатился. Мельком подумал о злосчастном экипаже вертолета и морпехах. Когда он начинал службу начальником заставы, реакция на гибель подчиненных была иной. В то время он, скорее всего, сам поспешил бы на выручку, ринулся в драку.

Закололо в боку. Привычным движением подполковник отвинтил колпачок алюминиевой тубы, положил под язык таблетку валидола.