Алтарь

ДЕРЕВО НА ХОЛМЕ

Стояла весна. Лес пел свою шелестящую песню, наводящую умиротворение на всех, кто имел бы желание прислушаться к ней. Лес пел, а ему вторили птицы, и ничто не смешивалось с бесконечностью этих звуков, лившихся чисто и свободно.

Он сидел на поляне этого чудесного леса и смотрел на ряды дубов и осин, уходящие в низину, а затем снова поднимающиеся на возвышенность почти у самого горизонта. Он любил это место, где проводил несколько свободных часов каждую неделю. Любил потому, что здесь не ощущалась цивилизация, это было место вне времени и пространства, место абсолютной свободы и спокойствия.

Посреди поляны возвышался высокий холм из песка с крутыми, почти отвесными, склонами. На вершину его вела узкая, изогнутая полумесяцем, тропинка, поросшая мелкой травкой, а там, где она кончалась, почти у края холма, росло одинокое деревце, совсем ещё молодая берёзка. Он очень любил эту берёзку и каждый раз, приходя на поляну, первым делом смотрел – на месте ли она, не случилось ли с ней чего.

Сейчас он сидел на свежей ярко-зеленой траве, положив расслабленные руки на колени согнутых ног, и внимал изумительной песне леса, которую никогда не уставал слушать. Она убаюкивала его, гипнотизировала, влекла за собой, занимала все его мысли, не давая думать ни о чём другом. А он всё больше и больше впитывал её звуки, сливался с ними, с воздухом, травой и деревьями, со всем миром, и чувствовал, чувствовал внутри бесконечную, всепоглощающую любовь. Любовь к другому человеку, единственному, имеющему значение в этом мире.

Когда чувство заполнило его целиком, а чудесная мелодия стала единственной реальностью, какую можно ощутить, он закрыл глаза и лёг на траву. Лес закружился вокруг него, песня стала громче, и разнообразие звуков поразило его воображение. Тело полностью расслабилось и постепенно, клеточка за клеточкой, становилось прозрачным. Скоро сквозь него стала видна зелёная непримятая трава, которая через несколько мгновений густо покрылась ромашками такого же по-весеннему ярко-зелёного цвета. Ещё через секунду между ромашками протиснулись фиолетовые бутоны и, распустившись, стали необыкновенной красоты чернильными розами. Затем, медленно кружась, на розы опустились осенние жёлтые и красные кленовые листья, вскоре покрывшие всё сплошным слоем. И вдруг посыпались крупные снежинки, сначала таявшие на листьях, а потом объединившиеся в отдельные островки, которые вскоре слились в ослепительно белое снежное одеяло...

* * *

Дверь Её квартиры открыл своим ключом, появившимся у него недавно, с тех пор, как они стали жить вместе. Войдя в прихожую и скинув туфли, остановился в дверях комнаты, откуда лился тусклый жёлтый свет. Был уже поздний вечер, за окном чёрным покрывалом повисла темнота, и комнату освещало лишь небольшое бра над кроватью, где под белым одеялом сидела Она и смотрела на дверь. И на него. Их взгляды встретились, и в Её глазах он прочёл немой укор за позднее возвращение. Тут же заметил обмотанный вокруг Её шеи голубой шарф и подумал, что это странно, ведь когда он уходил, Она не жаловалась на боли в горле.

- Что с тобой? – спросил он.

- Шея болит. Наверное, продуло где-то.

Он подошёл к Ней, сел рядом и, вспомнив, что держит в руках пакет, стал выкладывать на стол фрукты, орехи, сладости. Потом повернулся к Ней, взял Её руку в свою и, второй рукой поглаживая Её по тыльной стороне ладони, начал что-то рассказывать. Так они и сидели в полутьме при тусклом свете бра: Она слушала, глядя на него иногда любящим, иногда жалобным взглядом и думая о чём-то своём, а он рассказывал, поглаживая Её руку и чувствуя острую боль от того, что такие вечера скоро останутся только в воспоминаниях – Она была неизлечимо больна, и времени, отпущенного им двоим, оставалось не так уж много...

* * *

Прохладный ветер начала осени раскачивал ветви деревьев, отчего лес уже не пел свою ровную, убаюкивающую песню, а гремел прерывисто, то затихая, то взрываясь ураганом звуков. Гремел, на первый взгляд, хаотично, но, прислушавшись, в этом хаосе нетрудно было проследить мелодию, походившую временами то на жалобные всхлипы, то на горький плач, срывающийся криком бессилия и боли.

Он снова шёл к своему холму, но шёл уже не один. На руках он нёс Её, недвижную и спокойную. Пока он ещё не ощутил до конца Её ухода, не отдался полностью во власть своих чувств. Пока. Прежде ему необходимо завершить то, ради чего он пришёл в лес в этот день.

Дойдя до края поляны, он остановился под сенью древнего дуба и устремил свой взгляд на вершину холма, туда, где росла его берёзка, сейчас отчаянно сопротивлявшаяся порывистому ветру. Там, у корней дерева, он собирался уложить Её в мягкую, по-летнему тёплую ещё землю...

* * *

Ноги его заплетались, в голове шумело, и даже природа обратилась против него: дул ледяной ноябрьский ветер, подхватывающий падающий с хмурого свинцового неба снег и бросающий его в лицо колкими льдинками. Он был охвачен жарким пламенем болезни, и оттого ветер причинял ещё большую боль всему телу, которое двигалось уже само по себе, по инерции, согласно заданной при выходе из дома мозгом программе. Он стремился к желанной поляне, где стоит холм, к берёзке, к Той, чьё прекрасное тело покоилось, обвитое корнями, в толще песка на вершине. Он боялся не увидеть это место, не прикоснуться снова к дереву, к траве, к песку, частью которых Она была теперь, которые впитали в себя Её частички и стали Ею. Он боялся не успеть, потому что чувствовал уже присутствие смерти рядом с собой, чувствовал её холодное, шумное, нетерпеливое дыхание и трясущиеся от сладостного предвкушения руки, которые тянутся к его шее, чтобы перекрыть доступ так нужного ему сейчас воздуха. Он спешил изо всех сил, настолько, насколько позволяли ставшие вдруг непослушными ноги.

В этот раз он вышел к поляне с противоположной стороны. Нужно было обойти холм, чтобы оказаться у тропинки наверх. Он вцепился руками в песочную стену и некоторое время стоял так, часто и неглубоко дыша. Так трудно было двинуться дальше, но он нашёл силы. Медленно, опираясь руками о песочную стену, он переставлял ноги, с каждым шагом приближаясь к своей цели.

Внезапно снег сменился дождём, и в мгновение ока одежда оказалась промокшей насквозь. Завернув за угол, он увидел в паре десятков шагов от себя поросшую пожухлой травой тропинку, но опять остановился, чтобы отдышаться. Ноги совсем уже перестали слушаться, стали ватными и не могли сделать ни шага. Тогда он опустился на четвереньки и, не отрывая взгляда от тропинки, продолжил своё движение.

Пройдя так несколько метров, он упал лицом в грязную лужу и только огромным усилием воли смог поднять голову от земли, чтобы не захлебнуться. Тут же в глаза ему ударил шквал острых стрел дождя, разгоняемых неимоверной мощи ветром. Но он собрался с духом и пополз. Туда – к заветной тропе, по лужам и грязи, вперёд, сантиметр за сантиметром. И вот он уже у неё, но дождь размыл песок, который теперь не даст подняться на вершину. Сил хватило лишь на две попытки, и оба раза он оказывался снова внизу, у подножия холма, заливаемый потоком грязной песочной воды. Он кричал, плакал и бил кулаками по лужам, разбрызгивая грязную воду, но понимал, что подняться к дереву ему не суждено.

Совсем обессилев, он уже не мог кричать, а только безмолвно тянул руки к берёзе, к Ней, к Той, что была его жизнью. Он ждал чуда, ждал того, что Она подхватит его и перенесёт к себе, к дереву, к цепким и тёплым его корням, где их ожидали покой и вечное счастье в объятьях друг друга, в их взаимопроникновении, растворении, слиянии в одно целое, чего невозможно достичь при жизни, но что было самым желанным для них обоих...

март 2006.