Алтайская повесть

Лепесток яблони

Вереница стройных тополей убегала высоко вверх по склону, до самого гребня отлогой горы – защита от холодных ветров. Четкие, правильные ряды деревьев далеко засеяли склоны. Бесчисленные кусты стояли пушистыми шпалерами. И всюду, куда хватал глаз, чернели вскопанные приствольные круги и разлинованные грядами плантации с какими-то посадками.

Справа и слева сквозь молодую зелень придорожных кустов поглядывали на дорогу небольшие домики. Костя старался угадать, в который из этих домиков они войдут. Но Анатолий Яковлевич шел мимо них, дальше, к самому большому двухэтажному дому с широким резным балконом.

– Здесь Лисавенко живет? – вполголоса спросил Манжин.

– Нет, – ответил Анатолий Яковлевич, – он живет вон там, в старом домике. Мы мимо шли. Вон из-за кустов крыша видна, темная такая. Это и есть его «воронье гнездо» – так он свой дом называет.

– А здесь что?

– А здесь – читай, что на дощечке.

На дверях большого дома блестела квадратная дощечка. Манжин и Костя прочли в один голос:

– «Горно-Алтайская плодово-ягодная опытная станция М. А. Лисавенко».

– А-а, – догадался Костя, – здесь их научные кабинеты!

Около дома рабочие вскапывали землю и просеивали ее сквозь железные сита. Костя вопросительно поглядел на директора:

– Это для чего же, Анатолий Яковлевич?

– Здесь будут клумбы и цветочные грядки. Я в прошлом году заезжал сюда в июле. Вот бы посмотрели, как все цвело! Здесь, около ступеней, – розы: и белые, и красные, и желтые!.. А там, пониже, – пионы, огромные, густые. Тогда, помню, только что прошел дождь. Шапки пионов огрузли, пригнулись к земле. И вот гляжу – будто огромный розовый венок лежит на газоне!..

У Кости загорелись глаза.

– Вот бы нам, Анатолий Яковлевич, а?

– Посадим и мы, – ответил Анатолий Яковлевич, – все посадим!.. А теперь вы, ребята, подождите, а я зайду к Григорию Ивановичу, к завхозу.

Анатолий Яковлевич, поднявшись по деревянным ступенькам, вошел в дом. Костя и Манжин, стоя у края дороги, с любопытством оглядывались по сторонам.

– Гляди, а это что за дерево? – сказал Костя, трогая тонкие светлые ветки, низко повисшие над его головой.

– Может, ива? – отозвался Манжин.

– Ива? А почему такая белесая?

– А может, на ней плесень?

Один из рабочих, молодой парень, усмехнулся:

– «Плесень»! Выдумают тоже! Конечно, это ива. Только ива курайская. Михаил Афанасьич ее из Курайской степи привез. Из этой ивы очень хорошо корзинки плести – вишь, какие ветки? Тонкие, гибкие – как хочешь, так и согнешь. Даже и узлом завязать можно: они у нас часто вместо шпагата идут. А они – «плесень»! Чудаки!

– Манжин, давай и мы такую посадим, а? – сказал Костя. – Ты подумай, какое дерево!

– Давай посадим, – согласился Манжин, – интересное дерево!

– Если вы по саду походите, так еще немало интересных деревьев увидите, – отозвался другой рабочий. – Пожалуй, глаза разбегутся – неизвестно будет, что и сажать!

Костя и Манжин переглянулись:

– А хорошо бы пройти посмотреть!

В это время на крыльце появился Анатолий Яковлевич. Вместе с ним вышел невысокий худощавый завхоз станции Григорий Иванович.

Анатолий Яковлевич, словно угадав мысли Кости и Манжина, сказал:

– Ребята, я пойду с Григорием Ивановичем подберу саженцы, а вы пока посмотрите сад – Григорий Иванович разрешает.

– Позовите из оранжереи Нину, – добавил Григорий Иванович, – она вас поводит.

– Да не ловите ворон! – наказал, уходя, Анатолий Яковлевич. – Внимательнее слушайте да получше глядите.

Завхоз и Анатолий Яковлевич ушли. Костя и Манжин смущенно оглядывались: «Где оранжерея? Кто такая Нина?»

Молодой рабочий, который рассказал им о курайской иве, засмеялся:

– Ох и чудаки! Стоят, как телята, боятся шагу ступить! Да вон, в кустах, длинная низенькая крыша – ну там и оранжерея. Отворите дверцу да кликните Нину. Это наша цветочница-практикантка. Да вот она и сама бежит… Нина! Нина! – закричал он. – Подойдите сюда, тут вас спрашивают!

Нина, краснощекая, белокурая, в голубой кофточке с засученными рукавами, подошла к ребятам. Она поглядела на них серьезными серыми глазами и, хотя сама была лишь чуть-чуть повыше Кости, спросила с важностью:

– Вам что надо, ребятишки?

Но, когда она услышала, что ребята хотят посмотреть сад, сразу оживилась. Она вытерла о траву выпачканные землей руки и, кивнув головой, сказала:

– Пойдемте. Только уж с чего начинать – прямо не знаю! Ну ладно. Что увидим на пути, про то и буду рассказывать. Пойдемте!

Они все трое тихонько пошли по дорожке, испещренной легкой тенью веток.

– Вот мы идем по долине, а кругом сад, – начала Нина. – И на этом склоне сад, и на том склоне яблони, груши, сливы, ягодники всякие… Весь Татанаковский лог – сплошной сад. А теперь вы, ребятишки, представьте, что в этом Татанаковском логу ни одного деревца нет, что эти склоны покрыты выбитой, опаленной травой, что тут бродит скот, что через весь лог вьется пыльная тропинка… и что только одна радость и есть здесь – журчит чистый ручей… Ну, представили?

– Я – нет! – засмеялся Костя, взглянув на Манжина. – А ты?

Манжин, краснея, покачал головой:

– Как так сада нету? Это нельзя представить!

– Вот вы не можете себе этого представить, – продолжала Нина, – а все это именно так и было. Когда Михаил Афанасьевич приехал на Алтай разводить сады, ему дали здесь четыре гектара земли. Это было в 1933 году. Михаил Афанасьевич пришел сюда – а здесь ни деревца, ни кустика. Голые склоны – и все. А нынче, видите?.. Да, впрочем, сразу-то всего увидеть невозможно. У нас теперь одной площади под разными посадками больше восьмидесяти гектаров занято!

Нина водила Костю и Манжина по всему саду, по всем плантациям. Она рассказывала им, как Лисавенко испытывает разные сорта плодовых деревьев, как он их прививает, как скрещивает, опыляет, воспитывает для сурового и своеобразного климата алтайских долин… Как в течение многих лет он собирал и отыскивал местные ягодники и потом испытывал их и опять скрещивал. И уже самые лучшие сорта плодовых и ягодных, самые устойчивые, надежные и плодоносные, рассылал по Алтайскому краю. Хорошо пошли по горным долинам алтайские яблони: «ранетка», скрещенная с «пепин-шафраном», «бельфлёр-китайка», «Ермак – покоритель Сибири»… и множество других сортов, скрещенных с «ранеткой». Таких гибридов у Лисавенко выращено около тридцати тысяч… И ягодники сейчас тоже приживаются в колхозных и школьных садах, особенно выращенные из местных сортов: малина «вислуха», земляника «абориген алтайский», крыжовник «индустрия алтайская»… А новый сорт крыжовника – «мичуринец» – Лисавенко сам вывел.

За эти годы около двух тысяч видов и сортов плодово-ягодных растений находилось на изучении на опытной станции. Один только вид черной смородины был собран из четырехсот мест – по всему Северному полушарию собирали эту смородину. А сколько вырастили сеянцев и саженцев, сколько разослали их по всему краю садоводам и юннатам – счету нет! Каждую весну и каждую осень просто рук не хватает рассылать – туда саженцы, туда семена. И яблони им нужны, и сливы нужны, и картошка нужна – лисавенковская, алтайская «алый глазок», – и овощи, и цветы!.. Все отсюда берут: здесь дадут надежные сорта и учтут, какой сорт именно для той местности пригоден, и научат, как сажать и как ухаживать, и поддержат при неудаче, и порадуются, если все будет хорошо.

– Вы думаете, кто Михаила Афанасьевича сюда, на Алтай, прислал? – сказала Нина, снова приняв важный вид. – Его сам Мичурин прислал! Мичурин сказал ему: надо победить суровую природу Сибири, надо сделать Алтай жемчужиной сибирского садоводства! Вот Михаил Афанасьевич и заложил здесь нашу станцию. А года через два поехал к Мичурину советоваться. Уж очень ему было трудно тогда – никто не верит, что на Алтае могут расти яблони, денег не дают… Да еще и смеются: «Какое на Алтае яблоко? Картошка – вот наше яблоко!» А Мичурин тогда нашего Михаила Афанасьевича и подбодрил. «Иди напролом, – сказал ему Мичурин, – умей стоять за свое дело!» Тогда Михаил Афанасьевич вернулся в свой Татанаковский лог да и взялся еще крепче за работу. Потом Мичурин о нем писал: «Лисавенко кладет начало истории алтайского садоводства». Вот какой человек наш Михаил Афанасьевич! Поняли?

– Поняли, – кивнул головой Манжин.

А Костя спросил:

– Ведь у него орден есть?

– Конечно, есть! – слегка пожав плечами, ответила Нина. – У него и орден Трудового Красного Знамени, и «Знак Почета», и медаль «За доблестный труд», и еще большая серебряная медаль Всесоюзной сельскохозяйственной выставки! А ты как думал?

Они бродили по всем склонам, тропкам и дорожкам сада. И еще много необыкновенных деревьев и кустов с неслыханными названиями увидели здесь ошеломленные юннаты: японскую таволгу, пенсильванский ясень, корейский кедр, крымскую сосну, бархатное дерево из дальневосточного Приморья…

– А вот поглядите! – сказала Нина и подозвала ребят к невысоким, но очень густым кустам. – Угадайте, что это?

– Если бы листья были, я бы узнал, – сказал Костя, – а когда одни почки…

– И с листьями не узнал бы! – возразила Нина. – У вас на Катуни таких нет. Это черноплодная рябина!

– Черная? – удивился Манжин.

– Да, черная. Совсем черные ягоды. И очень крупные и сладкие. Только от них немножко во рту вяжет. Но варенье варить очень даже хорошо. А ягод на них бывает – просто ветки гнутся!

Костя и Манжин снова переглянулись:

– Нам бы, а?

– Да, не мешало бы.

Нина засмеялась:

– Вам все не мешало бы! Возьмите да посадите – у нас саженцы есть.

Тут Манжин тихонько толкнул Костю под локоть.

– Кто это?

По склону, между бесчисленными кустами чуть зеленеющей смородины, шел невысокий широкоплечий человек. Он шел не торопясь, приглядываясь к кустам. Около некоторых кустов останавливался, легонько трогая пушистые ветки.

Нина, заметив устремленные на склон взгляды ребят, обернулась тоже и сразу вся как-то подобралась, серые глаза ее блеснули.

– Это он!

Костя перевел дух. Это он, это сам Михаил Афанасьевич Лисавенко идет по своему большому саду!

Михаил Афанасьевич увидел ребят и неторопливо направился к ним. Ребята слегка оробели, Манжин незаметно попятился за спину товарища.

– Гости? – спросил Лисавенко. – Юннаты?

– Юннаты за саженцами приехали, – ответила Нина. – Я им сад показывала.

Костя встретил взгляд Михаила Афанасьевича – молодые, задорные и чуть-чуть лукавые глаза улыбались ему сквозь большие очки. Косте сразу стало весело от этого взгляда. Он поспешно сдернул со своей головы кепку и, краснея, сказал:

– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич!

– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич! – повторил Манжин из-за Костиного плеча и тоже снял шапку.

– Здравствуйте, – ответил Михаил Афанасьевич. – За саженцами приехали? Что сажать будете?

Манжин подтолкнул сзади Костю: отвечай ты! А Костя, ободренный ласковым голосом и деловым тоном Михаила Афанасьевича, уже без всякой робости ответил:

– Яблони хотим посадить. И вишни надо бы. И вот еще, говорят, «виктория» хорошо приживается.

– А где сажать будете?

– На Катуни. Недалеко от Манжерока.

– Хорошо. Надо сорта вам подобрать. Одни приехали?

– Нет. Директор наш здесь. Он с Григорием Ивановичем пошел. За саженцами.

– Нина, – обратился Михаил Афанасьевич к девушке, – скажите там, чтобы им получше деревца подобрали, посильнее. Юннаты ведь!

Нина кивнула головой:

– Хорошо.

– А вам, юннаты, желаю успеха, – сказал Лисавенко, улыбаясь глазами сквозь очки. – Выращивайте сад. Осенью я к вам приеду, погляжу, как у вас дело идет, как сад растет.

– Правда приедете? – спросил Костя.

– Правда. Обязательно приеду.

Михаил Афанасьевич простился с ребятами и пошел дальше по склону. Костя и Манжин глядели ему вслед, пока нежная зелень кустов и деревьев не заслонила его.

– Ну, вы что окаменели? – засмеялась Нина. – Пойдемте саженцы выбирать!

– Да-а… – протянул Манжин, надевая шапку. – Са-авсем простой человек! Са-авсем хороший!

– Не приедет он к нам, – вздохнул Костя. – Если ко всем ездить…

– Вот увидите – приедет! – возразила Нина. – Он юннатов любит. Кому-кому, а уж юннатам всегда самое лучшее даст. И приедет! Он и в Аносинскую школу ездил, и в Чергу. В Черге даже сам яблоньку посадил, «янтарку»!.. Вот увидите – приедет!

– Манжин, – попросил Костя, – ты иди туда, на пункт, а я еще немножко похожу по саду. Мне хочется, однако, на эти яблони поближе посмотреть. А ты мне тогда покричишь… Ладно?

– Ладно, – согласился Манжин.

Нина и Манжин ушли, а Костя вернулся на тот склон, где длинными и стройными рядами стояли яблони. Птицы пели свои весенние песни. Откуда-то издалека доносились голоса рабочих, девичий смех… Но Косте казалось, что он совсем один в этом светлом, полном солнца и радости саду. Он бродил среди яблонь, еще совсем голых, влажных, с набухающими почками цветов.

«А что здесь будет, однако, когда они зацветут? – подумал он. – Эх, посмотреть бы!»

Вдруг в тихой, защищенной со всех сторон ложбинке, на самом горячем, солнечном припеке, он увидел чудо – раскидистое деревце, все белое, все розовое, благоухающее… Затаив дыхание Костя подошел к нему. Свежие, чистые цветы словно открывались ему навстречу, и среди них, нежно подсвечивая их белизну, топорщились еще не раскрывшиеся розовые бутоны. Деревце стояло торжественное и совсем неподвижное – ни одна веточка его не покачивалась, не дрожала, словно оно боялось уронить хоть один свой снежно-розовый лепесток.

«Вот если бы Чечек увидела!.. – подумал Костя. – Ну и заплясала бы!»

Он долго стоял перед яблоней, глядел на нее, вдыхал ее прохладный аромат…

«У нас тоже будут цвести, – решил он. – Может, не нынче, может, не завтра, но яблони у нас цвести будут!»

Мгновенно волшебное видение примерещилось ему: молчаливые зеленые конусы Алтайских гор и среди них бело-розовые сады, уходящие все дальше и дальше, все выше и выше в глубину высокогорных долин…

И, словно клятву, он повторил сам себе:

– Да. Будут!

Издали долетел голос Манжина. Надо возвращаться!..