Альманах Felis №001

Об авторе

Писатель, журналист, директор по публикациям и связям с общественностью творческого объединения "Хранитель идей", ведущий мастер-класса "Художественный образ и техника написания рассказа".

Мастер-класс «Художественный образ»

На сайте творческого объединения «Хранитель идей» я веду свой мастер-класс «Художественный образ и техника написания рассказа». Учиться приходят разные люди: кто-то пишет уже давно и имеет публикации, кто-то только начинает пробовать себя на писательском поприще, а кто-то приходит из любопытства, не имея ни одной написанной строчки. Последняя категория слушателей наиболее интересна и часто наиболее продуктивна в процессе обучения, так как не затронута еще пороками массовой сетевой литературы.

На первых же занятиях я стараюсь донести до слушателей мысль о том, что каждый написанный текст вовсе не является художественным. Мне кажется, что эти уроки являются самыми трудными и для меня, и для моих учеников. Потому что сегодня мало кто задумывается над тем, что же такое – художественная литература, напрочь забывая о том, что она является одним из искусств. Что наличие способностей к такой деятельности – необходимо, как необходима и огромная работоспособность. Девяносто процентов текстов, выложенных в сети, не являются художественными и не представляют для русской литературы никакой ценности. Зато портят вкус массового читателя и снижают, таким образом, планку для профессиональных писателей. Можете обвинить меня в гордыне, но цель моего мастер-класса – это возрождение русского художественного слова. И я не приветствую в своих учениках «сюжетную скоропись», а заставляю их задуматься над ценностью каждого образа и логической структурой рассказа. Рассказ – это законченный замкнутый мир, даже в том случае, если концовка остается открытой. Потому что домысливание читателя все равно будет происходить в рамках заявленного писательского мира. И поэтому этот мир должен быть в меру детализирован, художественно осмыслен и в то же время типичен, узнаваем. И, самое главное, метафоричен.

Первая часть программы обычно заканчивается зачетным заданием – написать стихотворение в прозе. Иногда я раздаю картинки, по которым желаю получить текст. Иногда ученики выбирают картинки сами. И это не комментарии к иллюстрациям. Главная задача – заставить читателя испытать те же эмоции и продумать те же мысли, которые автор отрывка ощущал, глядя на изображение.

Здесь я хочу представить тексты без картинок, так как любое художественное произведение должно говорить само за себя. Читая эти этюды, эти стихотворения в прозе помните, что многие из них написаны людьми, только-только входящими в литературу.

Тишина. Безмятежность. Предрассветный час. Город замер в ожидании чуда. Привычного и в то же время непостижимого, каждодневного, но в точности никогда неповторимого чуда. Восход солнца! Может ли быть что-нибудь дороже и значимей для всякого сущего в этом мире? Начало нового дня, очередной виток круговорота нескончаемой жизни. Торжество религии космоса в человеческом мире. Абсолютная сакральность. Каким он в этот раз будет?

Заря уже простерла над городом первое бледно-розовое сияние, осветляя небо, перекрашивая тени. Пробуждается тихая улица. Дома застыли в ожидании живительного, после зябкой ночи, тепла в котором можно будет погреть свои старые камни. В серо-розовом мареве четко выступили величественные очертания далеких соборов. В священном трепете потянувшись навстречу светилу, застыли деревья. Машины и люди, те, кому посчастливилось в это время быть здесь, стараются не нарушать тишины. Пока еще нельзя. Вскоре и так этот мир проснется.

Окрашенная зарей тихая гладь, зыбкое отражение действительности. Улица день за днем смотрит в него. Трансцендентное созерцание мира. Две части целого, разделенные по двум сторонам. Перейти? С моста многое можно открыть, увидеть свой мир. Каким его видит вода? Какие в глубине скрывает мысли? Проявить себя и нарушить спокойствие? Разбить стекло, нарисовать круги? Бесполезно. Можно и просто пройти мимо. Это не важно! Кому-то и вовсе нет дела. Мудрецы, они знают, что всегда будет завтра и новый рассвет.

1

Стекают сверху струи водопада – не из воды, из солнечных лучей. И бликами по дну скользят неспешно. Там, где-то наверху живое солнце натягивает сотни струн из света, на дно бросает золотые копья. Но это где-то там, всё наверху, а здесь… Здесь, в глубине, где я заточена, – здесь мрак царит. И мрак в моей душе.

И там, где нет меня, там ярки краски, там солнце светит и бликует жизнь. Внизу я просто отстранённый наблюдатель. Как вырваться туда, где этот свет, где цвет играет и струится жизнь?! Туда, где раскидало под водою те блики солнца, света и надежды, что ниспадают ливнем в водной толще.

Из тьмы смотрю туда, где нет меня – заточена во тьме своих фантазий. Как выбраться на свет из заточенья? И вырваться наверх, туда, где воздух?

Лишь свет надежды где-то вдалеке…

2

Из тёмной глубины смотрю на сияние... Вот он, оказывается, какой – свет.

От яркости режет чувствительные глаза, привычные к глубинному мраку, поэтому и свет видится полосами, выхватывающими на дне отдельные пятна. Там, наверху, граница воды и воздуха находится в постоянном движении, поэтому и пятна на дне шевелятся, меняют очертания, перетекают с места на место, высвечивая неровности дна. Вглядываюсь в танцующие блики.

Постепенно глаза приспосабливаются к незнакомому сверканию, взгляд выхватывает невиданные ранее детали – теперь я знаю, как выглядит этот каменный выступ, если касаться его взглядом: сбоку совсем тёмный, плюшевый, каким я всегда его и знала, а сверху зеленоватый, словно бархатистый. Пытаюсь знакомыми словами описать то, что раньше знала лишь в ощущениях, но новые впечатления требуют новых слов. И слова появляются словно из ниоткуда, вместе с очередными всполохами в глубокой прозрачности воды. Пронизанная лучами толща выглядит шёлковой – полоски света, словно нежно струящиеся складки ткани, спадающей куполом оттуда, сверху, где он зарождается.

Розовато-белёсые линии лучей чуть изогнуты, но прямыми стрелами бьют в глаза, вызывая боль ослепления. Коричнево-синие полосы между ними привычнее, спокойнее, охлаждают и несут умиротворяющий сумрак. Откуда могут идти эти дарующие прохладу тёмные штрихи, если там, наверху, царство обжигающего, режущего и ослепляющего солнца?! Становится страшно – вдруг свет проникнет во мрак глубины и убьёт темноту! И нам придётся жить среди рассекающих воду солнечных клинков, острых и больно ранящих наши нежные глаза, способные увидеть мельчайшую пылинку в абсолютной, чистой темноте.

И всё же откуда те стекающие сверху тёмные штрихи? Значит, и там, на поверхности, есть первородный мрак? Значит и там, в вышине, за границей воды есть жизнь?

Какие слова нужно подобрать для описания моря, чтобы полностью охватить его величественную красоту?

Море – это свежий ветер, развевающий мои длинные волосы. Это мелкие холодные брызги, которые оставляют соленый привкус на губах, и невероятное разнообразие зеленого и синего цвета. Я художник и знаю много цветовых оттенков, но, к сожалению, моих знаний недостаточно, чтобы точно описать всю цветовую палитру Средиземного моря. Я могу лишь сравнить его с жидким перламутром, который меняет свой цвет от любого движения или блика света.

Иногда, глядя на морской горизонт, мне кажется, что море и небо – это зеркальные отражения друг друга. Одинаковая безграничная ширь, синий простор и то же непостоянство.

Волны, то набегающие на берег, то отступающие, в своём непрерывном движении похожи на пульс моря, бьющийся уже миллионы лет. Что видело море за это время? Скольким империям и цивилизациям было свидетелем? Помнит ли оно, как к этому камню приковали прекрасную Андромеду? Боги этим хотели наказать ее мать за то, что она своей красотой превосходила морских богинь.

О боги, почему вы были такими жестокими к роду человеческому? За пустое бахвальство вы требовали принести в жертву самое дорогое – ребенка. Вы были безжалостны и суровы к людям, и поэтому сейчас ваши алтари не курятся благовониями и не ломятся от принесенных жертв. Смертные нашли себе других, более добрых богов.

Это было давно, а сейчас на его берегу стоит огромный город с мелодичным названием Тель-Авив. Дома, стоящие на побережье, словно купаются в волнах, а верхушки статных небоскребов касаются облаков. Город словно заключен в бирюзовые объятия. Кто знает, пройдут века – и, возможно, мегаполис исчезнет с лица земли, как когда-то греческие боги. А море? А море и небо будут всегда!

Давно оттанцевали теплые южные ветра, уступив сцену северному. Природа замерла в тягостном ожидании.

Он налетел, как пернатый дракон, и, сорвав с деревьев остатки позолоченных нарядов, закружил над морем в шальном, диком танце. Роняя перья из опавшей листвы, он ударил крылом по воде, и море, томимое тишиной, проснулось и ожило. Повинуясь сильному солисту, оно подхватило ритм танца и закипело, заклокотало, выпуская из бездны мутный бурлящий вал. Волны, уродуя бирюзовую гладь морщинами и складками, недовольно побежали к берегу, с басистым рокотом играя свои гаммы.

Превратив безбрежную стихию в бурлящий сосуд, ветер подхватил облака и закружил их в вихре хоровода. Свободные и невесомые, они двигались плавно и легко, создавая на танцполе свой особенный, ни с чем не сравнимый танец. А северный пришелец, выписывая в диком упоении немыслимые пируэты, околдовывал партнерш и исподволь замораживал своим ледяным дыханием. Изменчивые и непостоянные в своей первозданной чистоте облака постепенно темнели, гуще и шире заполняя собой небесную синь. И наконец они, рожденные в теплых горных озерах с хрустальной водой, просыпались снежными хлопьями. Ветер тут же подхватил снежинки и, сложив их в метель, укрыл землю меховой шубой.

И в кульминации этого действа главный солист, обхватив за гибкий стан метель, властной и сильной рукой, закружил с ней под звуки вальса. Они скользили мягко, то поднимаясь вверх и разгоняя хоровод облаков, то стремительно спускались, кружа поземкой.

Буря снежного танца захватила все вокруг. Волны, облака, трава, – всё кружило в этом вихре. Природа воспрянула и заиграла серебром в предвкушении праздника. Из смешения чувств, эмоций, жажды простора рождалась музыка. Мелодия то таяла, то нарастала, заставляя забыть земную суету и приоткрыть дверь в сказку. Вмиг рассеялась унылая печаль поздней осени, и сердце наполнилось первой радостью на пороге зимы.

Уже в апреле весна в Монте-Карло, к всеобщему удовольствию, становится полновластной хозяйкой. Весь город необыкновенно расцветает, но особенно красочен парк, ажурно обрамляющий незабвенный ковчег удачи, легендарное казино «Монте-Карло». Великолепные клумбы азартно соперничают друг с другом в буйстве красок и цветов, рождающих калейдоскопические живописные полотна. Они до слез радуют глаз своей неземной красотой и почему-то ровно также щемят душу. Серебристые струи многочисленных фонтанов задорно и призывно блестят в лучах солнца, внезапно рассыпаясь мириадами брызг, тут же вспыхивающих маленькими радугами-бабочками. Ослепительные витрины, разноцветные флаги, роскошные женщины и не менее роскошные лимузины – вот он классический праздник жизни в чистом незамутненном виде.

С многочисленных террас этого парка открывается грандиозный вид на Средиземное море, Лазурный берег и уютную бухту Монте-Карло. Здесь швартуются самые шикарные и знаменитые яхты со всего мира. Оказавшись неожиданно в тихой заводи, они недоуменно теснятся у причалов и так в этом удивительно похожи на породистых скакунов у коновязи, которые в ожидании хозяев в нетерпении бьют копытами. И белоснежные красавицы, подобно тем рысакам, с остервенением рвутся на простор, ведь они созданы для волн и ветра «как птицы для полета». И даже такое мимолетное стеснение свободы воспринимается ими как посягательство на их честь, с явным возмущением и негодованием.

Я давно заметил, что если в каком-то месте собрать хотя бы несколько однородных предметов, среди них моментально проявляются законы иерархии. Какие-то из этих объектов сразу же начинают претендовать на лидирующие позиции, другие довольствуются золотой серединой, а третьим достается то, что остается. И здесь, среди яхт, как ни странно, я также увидел эти иерархические отношения. Гигантские яхты гордо стояли особняком и надменно, свысока поглядывали на своих собратьев. Яхты поменьше старались находиться от них на уважительной дистанции. Еще более мелкие кораблики самодовольно вращались в своем многочисленном сообществе, и, наконец, самые мелкие суденышки ютились на задворках бухты. Воистину права народная мудрость – у всех свои проблемы: у кого-то щи жидковаты, у кого-то бриллианты мелковаты, читай, яхты коротковаты. Создавалось впечатление, что эти хрупкие создания переняли, быть может, не самые лучшие привычки и манеры своих хозяев и теперь охотно их демонстрировали друг другу. И только чайкам была глубоко безразлична вся эта иерархия, они деловито сновали над бухтой и бесстрастно справляли свою нужду на этих красавиц безо всякого учета их рангов и званий.

Но как же капризна и изменчива апрельская погода! Внезапно налетел прохладный влажный ветер, через гребни гор тяжело перевалились и поползли на бухту седовато-черные причудливые облака, запахло приближающейся грозой. Море стало темно-свинцовым, неприветливым, покрылось стремительно растущей рябью. Крики чаек становились все громче и противнее, они засуетились, как будто старались успеть до бури закончить все свои неотложные дела. А с яхт мгновенно слетела вся спесь, и они в страхе стали жаться друг к дружке, чтобы вместе переждать слепую в своей ярости непогоду…

Ветер и песок. Куда не устремился бы твой взгляд, ты видишь только безбрежное море цвета охры. И ветер вольно мчится по этому почти безжизненному простору, вздымая песчаные волны. Их гребни кажутся зыбкими, но движутся они словно в очень замедленном танце. Прислушайся, и ты услышишь музыку пустыни. Услышишь, как перешептываются между собой песчинки, рассказывая друг другу о тех далеких временах, когда на этом месте были то изобильные зеленые долины, то дно неспокойного моря. А это – крутобокие барханы, у них более громкая песня. О чем они поют, о каких тайнах этого мира? Может, о погребенных под ними древних городах, о которых уже стерлась память людская. А может о скрытых в глубинах подземных озерах, в которых прячет пустыня драгоценную воду. Или о тех удивительных существах, которые, не смотря на суровое солнце дня, холод ночи оставляют свои следы на сыпучем песке... Как выживают они в этом неприветливом царстве? Прислушайся.

Пустыня. Ужасная и прекрасная. Ты кажешься бесконечной, заместившей собой весь мир. Словно бы не осталось больше ничего, кроме тебя. Ничего, кроме шелеста песка и вздохов ветра. Вся человеческая цивилизация представляется здесь лишь легендой... Вскоре уже сам себе кажешься просто песчинкой на твоем могучем теле, впитавшем всю ярость солнечных лучей. Ты наполнена жаром, порывами обжигающих самумов, призраками таинственных миражей. Ты безжалостна и бесстрастна. Выцветшее бледное небо, как линялое полотно, растянутое в вышине, ночью вдруг превращается в невероятное чудо. Словно на черном бархате рассыпали миллиарды алмазов, и ни один земной свет не затмевает этого фантастического сияния.

Но это будет ночью, а пока я смотрю на твой расплавленный день, слушаю твои песни и надеюсь, что ты никогда не расширишь свои границы. Ты по-своему прекрасна, но моему сердцу милее зеленые леса и журчание рек. Прощай, пустыня.