Алый лев

Глава 11

Лонгевиль, Нормандия, апрель 1203 года

— Папа вернулся, — сказала Махельт. Она сидела у окна, выходившего во двор, и кормила своих коноплянок семечками.

Изабель, обсуждавшая со своим писцом послание, касающееся дара собору в Глендало в Ленстере, прекратила разговор и подошла к окну. То, что она увидела, заставило ее быстро раздать служанкам приказания и поспешить в зал, чтобы встретить мужа. Вильгельм вошел в дом широким шагом, как будто пытался догнать великана или, наоборот, убежать от него. Он всегда был очень энергичен, но Изабель поняла, что случилось что-то плохое. Обычно его энергия была живой, бьющей ключом, а сейчас от него исходила злость, он будто источал злобу, когда поднимался по ступеням, лишь мимоходом приветствуя слуг и рыцарей в зале.

Изабель произнесла положенные слова приветствия, жестом отпустила слуг и последовала за мужем в личные покои. Она взяла его плащ, махнув женщинам, чтобы отошли, и велела нянькам занять детей. Махельт отчаянно хотела показать отцу свою коноплянку, но Изабель была непоколебима, и, несмотря на слезы и уговоры, отослала и ее, оставив дочку на попечении Сибиллы Дэрли.

Изабель наскоро собрала ужин: толстые ломти хлеба, говядины, зелень и пироги с мозгами. Она распорядилась принести таз с горячей водой и свежие льняные полотенца, все еще пахнущие солнцем, которое выбелило их, пока они висели на площадке для сушки белья.

— Насколько все плохо? — спросила она, наливая ему вина, когда за последним слугой закрылась дверь.

Он зарылся рукой в волосы, все еще темно-каштановые на лбу и вдоль пробора, но на висках начали появляться серебряные нити. Он уже много раз ворчал, что до того, как Иоанн сел на трон, у него седых волос не было, и это было правдой. Взяв чашу с вином из ее руки, он отпил, отставил ее, а затем ополоснул лицо и руки горячей водой.

— Я пока не знаю.

— Лонгевиль в опасности?

Уильям вытер лицо и руки.

— Пока нет, но Иоанн, если захочет, может к середине лета устроить так, что мы его потеряем, — Вильгельм бросил полотенце на дорожный сундук. — Он только что отпустил братьев Лузиньян и в результате потерял поддержку Вильгельма де Роше.

Изабель прикусила губу. Это было совсем плохо.

— Если бы я не видел этого своими глазами, я бы не поверил, что сын королевы Алиеноры может быть таким глупцом. Все, что он с них взял, это обещание, что они уйдут с миром и не станут больше против него восставать, — Вильгельм снова взял свою чашу с вином, осушил ее в несколько больших глотков и, с яростью хлопнув ею об стол, снова наполнил ее. — Их дело было решенным, но Иоанну зачем-то понадобилось возвратить отрубленную голову на шею. Лузиньяны верны своему слову так же, как шлюха обету благочестия. Они же все разбойники и бандиты! Господ Всемогущий!

Изабель редко видела его таким взбешенным. Обычно неприятности стекали с него как с гуся вода.

— А что де Роше? — спросила она. Он был сенешалем Анжу, человеком скрупулезным и принципиальным. Понимая, что у принца Артура есть определенные права, тем не менее он был в ужасе от того, что этот молодчик решился напасть на королеву Алиенору в Мирабо; де Роше с копьем в руках мчался спасать королеву и помог разбить войско Артура и Лузиньянов. — Что Иоанн с ним сделал?

Вильгельм взял пирог с мозгами.

— Де Роше согласился помочь в Мирабо, при условии что ему впоследствии дадут перемолвиться с Артуром словечком.

— Да, — сказала Изабель, — понимаю.

— Ну, а Иоанн вообще запрещает ему видеться с Артуром и отказывается вести с ним переговоры о выкупе. Де Роше говорит, что Артур — законный наследник Турени и Анжу, и это правда. Он говорит, что Иоанн должен позволить Артуру сдаться, принять его извинения и отпустить его, — он помахал рукой с пирогом. — Он утверждает, что утихомирить несовершеннолетнего подростка будет нетрудно. Но теперь Иоанн сделался упрямым как осел и перевез Артура в Руанскую крепость.

— Ты его видел?

— Да, на прошлой неделе, — Вильгельм с отвращением скривился. — Он эгоистичный и испорченный, и он так полон желчи, что я удивляюсь, как он до сих пор не взорвался. Если бы он был одним из наших сыновей, я бы оттаскал его за уши и искупал в бочке.

Во взгляде Вильгельма читалась злость.

— Угрожал отобрать у меня Пемброук, когда он станет королем. Я ответил, что для этого потребуется копье подлиннее того, что у него между ног, а, поскольку я не любитель кровавых состязаний, я не хочу смотреть, как он будет пытаться это сделать.

Изабель покачала головой:

— Возможно, это все мальчишеская бравада.

Вильгельм доел пирог и потянулся за следующим.

— Если это и так, то она зашла слишком далеко и продолжается уже слишком долго. Де Роше утверждает, что будет правильным освободить мальчишку. Я согласен. Артур может вести себя как волчонок, но за всем этим кривляньем и руганью скрывается испуганный щенок, поджавший хвост. Он ненавидит Иоанна, но дело не в этом. Похоже, ненависть у анжуйцев передается по наследству, — он глубоко вздохнул и стряхнул крошки с одежды. — Будь я на месте Иоанна, я бы посадил его в Бретани. Много вреда он не наделает, а люди скоро устанут от него и его выходок. А теперь терпение де Роше лопнуло, и он уехал, чтобы присоединиться к Филиппу французскому.

Изабель с ужасом посмотрела на Вильгельма. Де Роше был под стать своему имени, означавшему «скала», и Иоанну потеря такого сторонника была просто не по карману.

— Так что теперь мы лишились одного из своих самых преданных союзников, он встал на сторону французов, а куда он, туда и другие пойдут, — сказал Вильгельм.

— Что же делать?

— Один Бог знает, — сказал Маршал устало. — Я молюсь, чтобы у Иоанна прорезался хоть какой-то здравый смысл, пока не стало слишком поздно. Он не может загнать Лузиньянов обратно в клетку, но если бы он выпустил Артура из его заточения в темницу попросторнее… Месяц назад победа была за нами. Сейчас мы можем потерять все.

Она внимательно следила за ним взглядом.

— Ты хочешь сказать, что мы можем потерять Лонгевиль и другие наши нормандские земли?

Вильгельм пожал плечами:

— Такое возможно. Я не говорю, что это обязательно случится.

У Изабель мурашки побежали по коже. Она никогда раньше не видела Вильгельма настроенным так мрачно. Даже когда все было плохо, он вцеплялся когтями в то хорошее, что у него еще оставалось, и наполнялся непоколебимой решимостью все исправить, он был готов бросить вызов кому и чему угодно.

— Наверняка мы можем что-то сделать, чтобы обезопасить себя в будущем?

Вильгельм снова наполнил свою чашу и уселся на скамью со множеством подушек, стоявшую перед огнем.

— Помогло бы, если бы Иоанн был готов вступить с французами в переговоры, но убедить его… — он покачал головой и тяжело вздохнул.

— У тебя есть друзья и родственники в обоих лагерях. Ты должен попытаться.

— Я так и сделаю, любимая, но привести лошадь к водопою не значит заставить ее пить. А я еще думал, что с Ричардом трудно! Он, по крайней мере, был прямолинейным. Не держал камней за пазухой. Если он пил, так пил и не собирался при этом из чувства мести втихаря врезать тебе по яйцам. О Боже, хватит уже об этом. Где дети? Я лучше отвлекусь от этих мыслей в их чудесной компании, чем стану напиваться до обморочного состояния.

В Руанской крепости у Вильгельма де Броза не было возможности отвлечься в компании жены и детей, и поэтому оставалось только пить. В кишечнике бурлило, мочевой пузырь был переполнен, шаг неверен; он, шатаясь, вышел наружу вдохнуть свежего воздуха и облегчиться. Он вышел от короля, который беспробудно пил со своими рыцарями и шлюхами, играл в кости и яростно спорил. От своего господина, человека, которого он посадил на трон, поклявшись, что предсмертным желанием Ричарда было сделать Иоанна своим наследником. Человека, который был обязан ему всем. Жена де Броза говорила, что он должен взамен просить короля обо всем, потому что благодарность Иоанна все еще не звенела в карманах. А чем богаче они будут, тем сильнее разрастется их власть.

Тени стражников на зубчатой стене казались обманом зрения, вызванным светом их дымящихся факелов. Одна из башен называлась Колодец Конана. Король Генрих I в молодости в припадке ярости столкнул оттуда человека. Де Броз какое-то время наблюдал за танцем факелов, но быстро пожалел об этом: голова у него закружилась, и он был вынужден схватиться за стену. Спустя какое-то время он пришел в себя достаточно для того, чтобы порыться в штанах, найти свое хозяйство и со вздохом облегчения начать мочиться на стену. Его мочевой пузырь был настолько переполнен, что моча била из него фонтаном, а координация движений так плоха, что он забрызгал свои шелковые вышитые туфли и отороченный мехом подол.

Из темного проема двери вышли двое мужчин. Де Броз внимательно следил за ними. Даже несмотря на то что он едва держался на ногах, он был готов к опасности. За власть нужно платить, и на пути к ней он нажил очень много врагов и очень мало друзей. Мужчины двигались украдкой, но он все равно узнал в них двух телохранителей Иоанна: это были наемники из Пуату, рыцари, не слишком гостеприимно принимаемые остальными. Иоанн держал их при себе, потому что ради денег они были готовы на все. Андре, тот, что повыше, должен был каждый день приносить Артуру еду и выносить парашу, с тех нор как того перевезли из замка Хьюберта де Бурга в Фалезе в самую глубокую и темную камеру Руанского замка.

Де Броз краем глаза внимательно следил за ними, но они, похоже, были заняты своим делом. Крадучись, они дошли до ворот, подкупили стража, звякнув серебром, и выскользнули в ночь. Де Броз закончил мочиться и поправил одежду. Он что-то не мог припомнить, чтобы Иоанн велел им выполнить секретное поручение, но, с другой стороны, король был настолько скрытен, что угадать ход его темных мыслей было невозможно. Де Броз уже собрался вернуться в зал, но что-то привлекло его внимание, заставив помедлить и перегнуться через парапет, чтобы взглянуть вниз, в сторону камер, откуда только что вышли наемники. Он помедлил так, некрепко держась на ногах; желудок болел, и мочевой пузырь тоже, оттого что еще недавно был так растянут. Инстинкт подсказывал де Брозу оставить колодец в покое, но любопытство и ощущение, что что-то не так, заставило его наклониться через решетку к каморке привратника. Стражник, жаривший себе яичницу с беконом на жаровне, обернулся безо всякого любопытства.

От запаха еды у де Броза потекли слюнки, но к горлу подкатила тошнота.

— Дай-ка мне свой фонарь! — прорычал он.

Человек выполнил его требование безо всяких пререканий, как будто известные лорды все время посреди ночи что-то у него требуют.

— Куда это те двое отправились? — спросил де Броз.

— В городской бордель, милорд, по крайней мере, так они сказали. Свидание с французской шлюхой.

— Здесь и нормандских полно, не обязательно к французским таскаться.

— Я им сказал, что раньше утра назад не пущу и что они рискуют, потому что уходят в запрещенный час, но такие ничего не слушают. Собственную мать за грош по стенке размажут.

Де Броз хмыкнул и побрел шатающейся походкой через тюремный двор ко входу. Он спускался по лестнице очень осторожно, боясь поскользнуться в своих туфлях с мягкими подошвами и свернуть шею. У него перехватывало дыхание, а волосы на затылке встали дыбом, как у охотничьей собаки, когда она видит дикого вепря.

В самом основании башни размещались камеры. Де Броз бывал здесь бессчетное количество раз, он был свидетелем того, какие методы применяются, чтобы заставить пленников заговорить, некоторые из них и сам применял; знал он и об узком туннеле, и о двери, которая открывала к камерам путь для потока вод Сены; здесь все было предусмотрено для быстрого избавления от любых отходов.

Подойдя к одной из камер недалеко от этой двери, де Броз поставил фонарь в нишу в стене и, помедлив мгновение, поднял тяжелый засов и со скрипом открыл дверь. Ему в нос ударил гнилой запах, смесь вони соломы, фекалий, мочи, плесени, сырости и крови. И, хотя он знал, как пахнет в таких дырах, ему пришлось сдержать рвотный позыв. Он слышал глубокий стон агонизирующего животного и шорох соломы, на которой оно двигалось. Писк и топот крысиных лапок. Де Броз поднял левой рукой фонарь и, держа в правой кинжал, вошел в камеру принца Артура.

Парень лежал, свернувшись калачиком на кучке гнилой соломы, притянув колени к животу. Его панталоны, когда-то имевшие веселенькую, полосатую, красную с синим расцветку, теперь были так грязны, что невозможно было угадать их первоначальный цвет. Он скулил и бормотал что-то, стуча зубами. Андре с приятелем явно развлеклись с ним, перед тем как отправиться в город. Иоанн против этого не возражал, и у де Броза на этот счет не было определенного мнения. Из парня нужно было повыбить гордыню и спесь. В этом ничего плохого не было. Он подошел ближе, поднял фонарь повыше, чтобы оценить, какой принцу нанесен вред, ожидая, что Артур поднимет голову ему навстречу, но этого не случилось. А потом де Броз увидел кровь, паутиной оплетшую руку мальчика и пропитавшую его одежду.

— Мария, Матерь Божия, — прошептал он.

Артур обернулся на звук его голоса и заверещал, забившись, как кролик в капкане. Де Броз уставился на разбитое лицо, превращенное в кровавое месиво, на опухшие глазницы, забитые черным желе свернувшейся крови, на затекшую красную маску под ними, на кричащий раскрытый рот и потерял равновесие; его рвало снова и снова, пока в желудке и в горле не появилось ощущение, будто их разодрали изнутри.

— Господи, о Господи Всемогущий! — его собственный стон доносился до него будто издалека.

— Пожалуйста, — всхлипывало существо, которое еще совсем недавно было неуклюжим и язвительным шестнадцатилетним подростком, а сейчас стало ползающим нечто, живым, но на грани смерти, больше напоминающим трупы, которые валяются на перекрестках дорог и которыми ужинают вороны. — Пожалуйста…

Де Броз не помнил, как он добрался обратно до зала, но, видимо, как-то все-таки умудрился это сделать, поскольку внезапно он обнаружил, что, спотыкаясь, идет через возвышение к Иоанну, который сидит, облокотившись на походный стол в винных пятнах, и рядом с ним стоит почти пустая бутыль. Глаза короля блестели, зрачки расширились настолько, что почти закрывали темно-желтую радужку, щеки разрумянились. Один из его приятелей-холостяков, Йохан Рассел, пытался сказать ему что-то, моргая невидящими глазами, как сова, но был слишком пьян, чтобы выдать что-то более вразумительное, чем невнятное мычание и пускание слюней.

Иоанн поднял глаза и встретился взглядом с де Брозом.

— Фу, — сказал он, скривив рот, — от тебя несет мочой и блевотиной. Убирайся. Ступай, умойся.

Де Броз судорожно сглотнул, потом еще раз. Он думал, что его больше не будет рвать, но сейчас чувство было такое, что через мгновение он зальет желчью колени Иоанна:

— Сир, вы должны кое-что увидеть…

Иоанн грубо рассмеялся:

— Если у этого «кое-чего» нет светлых волос и сисек размером с вымя, не думаю, что мне это будет интересно, верно, Рассел?

— Сиськи… вымя, — промычал последний, падая головой на стол и закрывая глаза.

Де Броз наклонился поближе к Иоанну и прошептал ему на ухо ужасную правду, которую только что узнал. Какое-то время выражение лица Иоанна не менялось. На нем застыла циничная ухмылка, глаза недобро поблескивали. А затем слова будто начали тонуть в его голове, и их осмысление стало проступать на лице.

— Ослепили? — спросил он.

Де Броз кивнул и бросил быстрый взгляд в сторону Рассела.

— Да, сир. И Андре, и Раймунд из Пуату покинули башню.

Иоанн вскочил на ноги и чуть не упал. Слуги бросились к нему на помощь, но он жестом отослал их прочь, будто отгоняя мух. Рассел попытался встать, но Иоанн толкнул его, и тот плюхнулся обратно.

— Отправляйся в постель. Или спи здесь, мне все равно. Я тебя отпускаю. Де Броз, со мной.

— Кто еще об этом знает? — спросил Иоанн, когда они с де Брозом осторожно, неуверенно ступая, спускались ночью по крутой лестнице вниз, в ад, выдыхая целые облака винных испарений.

— Насколько мне известно, сир, никто, — де Броз подавил рвотный позыв. — Я почувствовал, что что-то не так, и сам отправился посмотреть…

Он надеялся, сам себе не веря, что когда они придут, мальчик будет уже мертв. В его сознании продолжали всплывать полные запекшейся крови невидящие глазницы и залитое кровью лицо.

Иоанн помедлил перед дверью камеры. Все надежды де Броза на то, что Артур мертв, рухнули: изнутри доносился протяжный, тонкий, режущий крик. Иоанн отодвинул засов и вошел внутрь, солома мягко похрустывала у него под сапогами. Отвернувшись, де Броз поднял фонарь как можно выше и смотрел, как тени лижут поблескивающие от влаги стены. Он тоже будет слепым. Он не станет смотреть.

Несмотря на опьянение, Иоанн оставался проворным, как кошка; он подошел к кучке красной соломы, на которой лежал его племянник, и долго молчал, глядя на него.

— Силы господни, я убью сукиных детей за это! — прошипел он. Де Броз слышал, как тот сел на корточки, и видел, как задвигались и заметались по скользким зеленоватым стенам тени, когда Иоанн осматривал Артура, а тот бился и кричал.

Де Броз поежился:

— Что вы собираетесь делать, сир?

— А что я могу сделать? — спросил его Иоанн ничего не выражающим голосом. — Я не могу его в таком виде предъявить миру. Ему уже причинен непоправимый вред.

Де Броз с завидным постоянством видел Иоанна в дурном расположении духа. Один или два раза он видел вспышки кипящей, раскаленной ярости, но то, что происходило сейчас, было чем-то иным. Его нынешний гнев был каким-то необъяснимым и острым, как осколки льда, от него было такое же горькое, обжигающее ощущение. Иоанн полностью контролировал свои чувства, как и всегда, но все же такого Иоанна де Броз не знал. Этот Иоанн подошел к самому краю чего-то и готов был броситься в бездну.

— Сир? — де Броз был сильным мужчиной, но сейчас его голос дрожал, как у молодого оруженосца.

— Бессмысленно оставлять его в живых. Он не оправится. Я лишь облегчу его страдания. Он же мой племянник, — он вынул из-за пояса маленький острый нож, которым он тем вечером резал себе яблоко, и придавил ногой шею Артура, чтобы тот не смог пошевелиться.

Де Броз отвернулся и так крепко зажмурился, что в глазах у него поплыли кроваво-красные звездочки. Все произошло почти беззвучно. Мягкий стон, сопровождающий напряжение мышц, тихий треск, бульканье крови и шорох соломы (Артур забился в предсмертной агонии), а потом тишина, нарушаемая только дыханием Иоанна и де Броза, тяжелым, как сталь. Де Броз был почти уверен, что в следующее мгновение лезвие полоснет по его горлу.

— Есть работа, — произнес тем же ледяным тоном Иоанн. — Поставь фонарь и помоги мне.

Де Броз вздрогнул так, будто ему самому был нанесен смертельный удар. Его зубы стучали так же, как зубы Артура, до того как нож прошелся по его горлу.

— Да соберись же ты, — прорычал Иоанн. Фонтан крови Артура не забрызгал его, но де Броз все еще ощущал в воздухе ее солоновато-сладкий запах. — Ты замешан в этом, и поэтому ты в такой же опасности, как и я.

— Я… я ничего не сделал, — де Броз в ужасе уставился на Иоанна.

— И кто тебе поверит? — фыркнул Иоанн. — Люди знают, что ты мой сторожевой пес. При дворе на каждом углу болтают о том, что Вильгельм де Броз за землю или золото пойдет на все. Ты, так же как и я, не должен допустить, чтобы это вышло на свет. Нравится тебе это или нет, но ты увяз в этом по уши. И для того, чтобы мы могли выплыть, мой племянник должен бесследно кануть на дно. Тебе понятно? — он пододвинулся ближе, выдыхая винные пары прямо в лицо де Брозу: — Бесследно… Если об этом хоть что-нибудь станет известно, я буду знать, откуда просочились слухи, и для тебя не найдется на свете места, где можно спрятаться, ни для тебя, ни для твоей семьи — никогда.

Де Броз сглотнул и кивнул. После смерти он отправится в ад, но вряд ли ему удастся ощутить разницу, потому что он попал туда еще при жизни.