Алый Рубин

1

Впервые это случилось со мной в понедельник днём. Во время обеда в школьной столовой у меня в животе вдруг возникло ощущение, как будто я ухаю вниз с самой высокой американской горки. Ощущение длилось не более двух секунд, но этого хватило, чтобы стоявшая передо мной тарелка с картофельным пюре опрокинулась прямо мне на блузку, а столовые приборы с дребезжанием упали на пол. Я едва успела подхватить тарелку.

— У пюре всё равно был такой вкус, как будто его собрали с пола, — заметила моя подруга Лесли. Я начала убирать образовавшееся свинство, а все остальные, вытянув шеи, на меня смотрели. — Если хочешь, можешь наляпать на себя и мою порцию тоже.

— Нет, спасибо. — По случайному совпадению блузка школьной формы Сент-Леннокса напоминала цветом картофельное пюре, но пятно тем не менее неприятно бросалось в глаза. Я застегнула на все пуговицы надетую поверх блузки тёмно-синюю куртку.

— Что, маленькая Гвенни снова шалит за едой? — сказала Синтия Дейл. — Только не садись рядом со мной, чавкало несчастное.

— Как будто я сяду с тобой по доброй воле, Син, — откликнулась я. К сожалению, у меня частенько случались неприятности со школьными блюдами. К примеру, на прошлой неделе моё фруктовое желе выпрыгнуло из формочки и, пролетев пару метров, шмякнулось в спагетти карбонара одного пятиклассника. За неделю до этого у меня опрокинулся стакан с вишнёвым соком, и все сидевшие за столом в мгновение ока обрели вид краснушных больных. А уж сколько раз дурацкий форменный галстук попадал в соус, сок или молоко, просто не поддаётся подсчёту.

Вот только у меня при этом никогда кружилась голова.

Но возможно, что это мне просто показалось. В последнее время в нашем доме было слишком много разговоров о головокружении.

Правда, не моём, а моей кузины Шарлотты. Она, совершенная и безупречная как всегда, сидела рядом с Синтией и ела своё пюре.

Вся семья находилась в ожидании, когда же у Шарлотты закружится голова. В отдельные дни леди Ариста — моя бабушка — каждые десять минут интересовалась, ощущает ли она что-нибудь. В промежутках тётя Гленда — мать Шарлотты —. спрашивала о том же.

И каждый раз, когда Шарлотта отвечала «Нет», леди Ариста поджимала губы, а тётя Гленда вздыхала. Иногда наоборот.

Мы, все остальные, — моя мама, моя сестра Каролина, мой брат Ник и тётушка Мэдди (наша двоюродная бабушка) — закатывали глаза. Естественно, было очень волнующе иметь в семье носителя гена перемещения во времени, но с годами волнение как-то улеглось. Иногда мы были просто сыты по горло всем этим театром вокруг Шарлотты.

Сама же Шарлотта по обыкновению скрывала свои чувства за таинственной улыбкой Моны Лизы. На её месте я бы тоже не знала, радоваться ли мне или злиться по поводу отсутствия головокружений. Ну да, честно говоря, я бы, наверное, радовалась. Я была скорее робкого типа и к тому же любила покой.

— Рано или поздно оно наступит, — каждый день говорила леди Ариста. — И тогда мы должны быть готовы.

На самом деле оно наступило после обеда, на уроке истории у мистера Уитмена. Из столовой я ушла голодная, потому что ко всему прочему в моём десерте — крыжовенный компот с ванильным пудингом — обнаружился чёрный волос, по поводу которого я не могла сказать, мой он или раздатчицы. Так или иначе, аппетит пропал.

Мистер Уитмен вернул нам тетради с контрольной по истории, которую мы писали на прошлой неделе.

— Видно, что вы хорошо подготовились. Особенно Шарлотта — пять с плюсом.

Шарлотта убрала со лба шелковистую рыжую прядь и сказала «Ох», как будто такой результат стал для неё сюрпризом. При этом у неё всегда по всем предметам были наилучшие оценки.

Но на этот раз мы с Лесли тоже могли быть довольны. У нас обеих было по пять с минусом, хотя наша «хорошая подготовка» состояла в просмотре DVD-фильмов с участием Кейт Бланшетт и поедании при этом чипсов с мороженым. Правда, мы были внимательны на уроках, что не всегда относилось к остальным предметам.

Просто уроки у мистера Уитмена были настолько интересные, что на них невозможно было не слушать. Сам мистер Уитмен был тоже очень интересный. Большинство девчонок были тайно или явно в него влюблены. Как и миссис Каунтер, учительница географии. Она всякий раз заливалась краской, когда мистер Уитмен проходил мимо. Но он и выглядел до невозможности хорошо, так считали все. То есть все кроме Лесли. Она находила, что он похож на бельчонка из мультика.

— Всякий раз, когда он смотрит на меня своими большими карими глазами, мне хочется дать ему орех. — Она даже дошла до того, что стала называть нахальных белочек в парке не белками, а «мистерами Уитменами». Эта глупость оказалось почему-то заразительной, и я со временем тоже начала говорить: «Ах, посмотри вон туда, какой толстенький, маленький мистер Уитмен, какой милашка!», если видела невдалеке белку.

Из-за этого беличьего образа мы с Лесли были единственными девчонками в классе, которые не восторгались мистером Уитменом. Я всё время пыталась (прежде всего потому, что все мальчишки нашего класса были сущие дети), но ничего не выходило — сравнение с бельчонком прочно угнездилось в моей голове. А кто может испытывать романтические чувства к бельчонку!

Синтия пустила слух, что во время учёбы в университете мистер Уитмен подрабатывал моделью. В качестве доказательства она вырезала из какого-то глянцевого журнала рекламную страницу, на которой некий мужчина, не совсем непохожий на мистера Уитмена, намыливается душ-гелем.

Но кроме Синтии никто не верил, что мистер Уитмен — это душ-гельный мужчина. У того была ямочка на подбородке, а у мистера Уитмена не было.

Мальчики из нашего класса не находили мистера Уитмена таким уж чудесным. Гордон Гельдерман его вообще терпеть не мог. До того, как мистер Уитмен начал преподавать в нашей школе, все девочки из класса были влюблены в Гордона. Увы, и я тоже, но мне тогда было одиннадцать, а Гордон казался таким милым. Сейчас, в шестнадцать, он был просто скучный. И вот уже два года у него ломался голос. К сожалению, попеременное пищание и рычание не удерживало его от того, чтобы постоянно нести всякую чушь.

Он ужасно разволновался по поводу своей единицы за контрольную.

— Это дискриминация, мистер Уитмен. Я заслужил по меньшей мере четвёрку. Вы не можете ставить мне плохие отметки только потому, что я мальчик!

Мистер Уитмен забрал у Гордона его тетрадку и перевернул страницу.

— «Елизавета была такая жутко уродливая, что она никак не могла найти себе мужчину. Поэтому все вокруг называли её «безобразной девственницей», — прочитал он.

Класс захихикал.

— Ну и что? Это так и есть, — стал защищаться Гордон. — У неё были злющие глаза, сжатые губы и дурацкая причёска.

В своё время мы должны были основательно изучить портреты Тюдоров в Национальной портретной галерее — и действительно, Елизавета на картинах была не слишком похожа на Кейт Бланшетт. Но, во-первых, возможно, что в то время тонкие губы и большие носы были писком моды, а во-вторых, шмотки у неё были просто шикарные. А в третьих, хотя у Елизаветы и не было мужей, но зато была целая куча романов — например, с сэром — как это его звали? В фильме его играл Клайв Оуэн.

— Она сама себя называла королевой-девственницей, — сказал Гордону мистер Уитмен, — потому что… — Он вдруг прервался: — Тебе нехорошо, Шарлотта? Болит голова?

Все обернулись к Шарлотте. Она держалась руками за голову.

— У меня просто… головокружение, — сказала она и поглядела на меня. — Перед глазами всё плывёт.

Я затаила дыхание. Ну вот, началось. Бабушка будет в восторге. А уж тётя Гленда!

— О, класс! — прошептала Лесли рядом со мной. — Она сейчас станет прозрачной?

Хотя леди Ариста внушала нам с малых лет, что мы ни в коем случае не должны обсуждать происходящее в нашей семье с посторонними людьми, я решила проигнорировать этот запрет для Лесли. В конце концов, она моя лучшая подруга, а у лучших подруг нет секретов друг от друга.

У Шарлотты впервые с тех пор, как я её помню (то есть практически всю жизнь), был почти беспомощный вид. Но зато я знала, что надо делать. Тётя Гленда достаточно часто мне это вдалбливала.

— Я отведу Шарлотту домой, — сказал я мистеру Уитмену и поднялась. — Если вы не против.

Мистер Уитмен всё ещё смотрел на Шарлотту.

— Это хорошая идея, Гвендолин, — сказал он. — Поправляйся, Шарлотта.

— Спасибо, — ответила Шарлотта. По пути к двери она немного пошатнулась. — Ты идёшь, Гвенни?

Я поспешила поддержать её под руку. Впервые в присутствии Шарлотты я показалась себе хоть немного значительной. Это было хорошее чувство — для разнообразия оказаться нужной.

— Непременно позвони мне и всё расскажи, — шепнула вслед нам Лесли.

За дверью беспомощность Шарлотты испарилась. Она даже собиралась забрать вещи из своего шкафчика!

Но я крепко держала её за рукав.

— Оставь это, Шарлотта! Мы должны как можно скорее попасть домой. Леди Ариста сказала…

— Оно снова прошло, — объяснила Шарлотта.

— Ну и что? Всё равно это может произойти в любой момент. — Шарлотта позволила повести себя в другую сторону. — Где это у меня мел? — На ходу я стала рыться в кармане своей куртки. — Ах, вот он. И мобильник тоже. Мне позвонить домой? Тебе не страшно? Ох, глупый вопрос, извини. Я волнуюсь.

— Ничего. Нет, мне не страшно.

Я искоса поглядела на неё, чтобы проверить, говорит ли она правду. Она улыбалась своей высокомерной улыбкой Моны Лизы, за которой было не понять, что же она чувствует.

— Мне позвонить домой?

— Что это даст? — ответила Шарлотта вопросом на вопрос.

— Я только думала…

— Думать предоставь мне, — прервала она меня.

Сбегая вниз по каменной лестнице, мы поравнялись с нишей, в которой всегда сидел Джеймс. Завидев нас, он сразу же поднялся, но я ему только улыбнулась. Проблема Джеймса состояла в том, что его никто, кроме меня, не видел и не слышал.

Джеймс был призрак. Поэтому я избегала разговаривать с ним в присутствии посторонних. Только для Лесли я сделала исключение. Ни на одну секунду она не усомнилась в существовании Джеймса. Лесли верила мне абсолютно, и это было одной из причин, по которым она была моей лучшей подругой. Она глубоко переживала, что не может видеть и слышать Джеймса.

Я же была этому скорее рада, потому что первое, что сказал Джеймс, завидев Лесли, было: «О Господи! У бедняжки больше веснушек, чем звёзд на небе! Если она не начнёт немедленно втирать лосьон для отбеливания, то она никогда не найдёт себе мужчину!».

«Спроси его, не закопал ли он где-нибудь клад», — это, в свою очередь, было первое, что сказала Лесли, когда я их друг другу представила.

К сожалению, Джеймс нигде не закапывал клада. Более того, он обиделся, что Лесли сочла его на это способным. А ещё он всякий раз обижался, когда я делала вид, что не замечаю его. Он был вообще очень обидчивый.

«Он прозрачный?» — поинтересовалась Лесли при их первой встрече. — «Или чёрно-белый?»

Нет, Джеймс выглядел, собственно говоря, совершенно нормально. Не считая шмоток, конечно.

«Ты можешь видеть сквозь него?»

«Не знаю, никогда не пробовала».

«Так попробуй сейчас», — предложила Лесли.

Но Джеймс не собирался разрешать, чтобы я сквозь него смотрела.

«Что значит «призрак»? Джеймс Огаст Перегрин Пимплботтом, наследник четырнадцатого графа Хардсдейла, никому не позволит себя оскорблять, даже маленьким девочкам».

Как и многие другие призраки, он не хотел признать, что он больше не человек. При всём желании он не мог вспомнить, что умер. Мы знали друг друга уже пять лет, с моего самого первого дня в средней школе Сент-Леннокса, но для Джеймса, казалось прошло всего пару дней с тех пор, как он в клубе со своими друзьями играл в карты и обсуждал лошадей, мушки и парики (он носил и то, и другое — и мушки, и парик, но выглядел в них лучше, чем можно себе представить). Что я за время нашего знакомства выросла на двадцать сантиметров, а также приобрела брекеты и грудь, а потом брекеты сняла, — он добросовестно игнорировал. Как и то обстоятельство, что городской дворец его батюшки давно превратился в частную школу с водопроводом, электричеством и центральным отоплением. Единственное, что он время от времени замечал, была длина юбок нашей школьной формы. Очевидно, зрелище женских икр и лодыжек было в его время исключительно редким.

— Не очень вежливо со стороны дамы не поприветствовать господина более высокого ранга, мисс Гвендолин, — вскричал он сейчас, как всегда совершенно обиженный моим невниманием.

— Извини, но мы очень торопимся, — ответила я.

— Если я могу быть чем-нибудь полезен, то располагайте мной, — Джеймс поправил кружево на обшлаге рукава.

— Нет, большое спасибо. Нам надо поскорей попасть домой. — Как будто Джеймс мог быть чем-нибудь полезен! Он был не в состоянии даже открыть дверь. — Шарлотта плохо себя чувствует.

— Ох, мне очень жаль, — откликнулся Джеймс, имевший слабость к Шарлотте. В противоположность к «веснушчатой без манер», как он имел обыкновение называть Лесли, он находил Шарлотту «обворожительной, исполненной чарующей прелести». Вот и сегодня он рассыпался в льстивых комплиментах. — Пожалуйста, передай ей мои наилучшие пожелания. И скажи ей, что она сегодня вновь выглядит восхитительно. Немного бледна, но очаровательна как эльф.

— Я ей передам.

— Прекрати разговаривать со своим воображаемым другом, — сказала Шарлотта. — Иначе ты когда-нибудь попадёшь в дурдом.

Нет, ничего я ей передавать не буду. Она и так ужасно задаётся.

— Джеймс не воображаемый, он невидимый. Это большая разница!

— Ну, дело твоё, — ответила Шарлотта. Они с тётей Глендой считали, что я выдумала и Джеймса, и других призраков, чтобы важничать. Я сожалела, что когда-то рассказала им об этом. Конечно, тогда я была маленькая и вряд ли могла молчать о горгульях, оживающих на фасадах зданий и сточных жёлобах, кривляющихся и строящих мне рожи. Горгульи были забавные, но были и другие призраки, тёмные и жуткие, которых я боялась. На то, чтобы понять, что призраки никому не могут причинить зла, мне понадобилось года два. Призраки могут только напугать.

Но не Джеймс. Он был совершенно безобидный.

— Лесли считает, что хорошо, что Джеймс умер молодым. С фамилией Пимплботтом он вряд ли смог бы найти себе жену, — сказала я, предварительно убедившись, что Джеймс меня не слышит. — Я хочу сказать, кто добровольно согласится называться «Прыщавая задница»? — Шарлотта закатила глаза. — Правда, он симпатичный, — продолжала я. — И если ему верить, то у него денег куры не клюют. Только его манера постоянно подносить к носу надушенный кружевной платочек выглядит как-то не по-мужски.

— Как жаль, что им некому восхищаться, кроме тебя.

Да, я тоже так считала.

— И как глупо, что ты за пределами семьи говоришь о своих странностях.

Это был опять её типичный укол исподтишка. Он должен был задеть меня, и он меня, к сожалению, задел.

— Я не странная!

— Нет, странная.

— И это говоришь ты, носительница гена?

— Я, в конце концов, не болтаю об этом на каждом углу. А ты точно как тётушка Мэдди. Она рассказывает о своих видениях даже молочнику.

— Ты грубая.

— А ты наивная.

Переругиваясь, мы пересекли холл, пробежали мимо стеклянного чуланчика нашего завхоза и выскочили на улицу. Было ветрено, а небо выглядело так, как будто вот-вот начнётся дождь. Я пожалела, что мы всё же не захватили из шкафчиков свои вещи. Плащ пришёлся бы сейчас очень кстати.

— Извини за сравнение с тётушкой Мэдди, — сказала Шарлотта несколько смущённо. — Я всё-таки немного волнуюсь.

Я была потрясена. Обычно она не извиняется.

— Могу понять, — ответила я быстро. Она должна почувствовать, что я ценю её извинения. На самом деле о понимании не было и речи. Я на её месте просто тряслась бы от страха. Взволнована я была бы тоже, но это было бы волнение наподобие визита к стоматологу. — Кроме того, я люблю тётушку Мэдди. — Что было правдой. Тётушка Мэдди была, возможно, несколько болтлива и имела обыкновение повторять всё по четыре раза, но мне это нравилось в тысячу раз больше, чем таинственная суета некоторых других. Кроме того, тётушка Мэдди щедро угощала нас лимонными леденцами. Но Шарлотту леденцы, разумеется, не интересовали.

Мы пересекли улицу и торопливо пошли по тротуару.

— Не надо на меня так пялиться, — сказала Шарлотта. — Ты заметишь, если я исчезну. Тогда ты нарисуешь своим мелом этот дурацкий крест и побежишь домой. Но ничего не произойдёт, по крайней мере сегодня.

— Но ты же не можешь знать. Тебе интересно, где ты окажешься? Я имею ввиду, в каком времени?

— Естественно, — сказала Шарлотта.

— Надеюсь, не во время великого пожара в 1664 году.

— Великий лондонский пожар был в 1666, — возразила Шарлотта. — Это очень легко запомнить. Кроме того, данная часть города была тогда не застроена, так что здесь было нечему гореть.

Я говорила уже, что другие имена Шарлотты были «Зануда» и «Задавака»?

Но я не отступала. Наверное, это было не очень благородно, но мне хотелось хоть на пару секунд стереть с её лица эту глупую улыбку.

— Наша школьная форма будет гореть как солома, — продолжала я.

— Я бы знала, что делать, — коротко ответила Шарлотта, всё так же улыбаясь.

Я не могла не восхититься её хладнокровием. На меня нагоняла страх лишь одна мысль о том, что я могу внезапно оказаться в прошлом.

И не важно, в каком именно времени. Ведь раньше было ужасно в любую эпоху. Что ни время, то война или чума с оспой. А стоило сказать хоть одно неправильное слово — и пожалуйста, тебя сжигают как ведьму. Кроме того, вместо туалетов выгребные ямы, у людей блохи, а по утрам жители выливают из окон содержимое своих ночных горшков прямо на улицу, невзирая на прохожих.

Шарлотту всю её жизнь подготавливали к тому, что она должна уметь ориентироваться в прошлом. У неё никогда не было времени на игры, подружек, шоппинг, кино или мальчиков. Вместо этого ей давали уроки танцев, фехтования, верховой езды, языков и истории. А ещё начиная с прошлого года она каждую среду после обеда уезжала с леди Аристой и тётей Глендой и возвращалась лишь поздно вечером. Они называли это «уроками мистерий». Правда, какого рода мистерии имелись ввиду, никто нам не хотел объяснять, а меньше всех сама Шарлотта.

«Это тайна». Вероятно, это было первое предложение, которое Шарлотта научилась бегло выговаривать. А за ним последовало «Вас это не касается».

Лесли считала, что в нашей семье больше тайн, чем в Секретной Службе и МИ-6 вместе взятых. Очень возможно, что так оно и было.

Обычно после школы мы добирались домой на автобусе. На восьмом до Беркли сквер, а там уже недалеко до дома. Сегодня же мы все четыре остановки бежали пешком, как велела тётя Гленда. Всю дорогу я держала наготове мел, но Шарлотта весь путь пробежала рядом со мной и никуда не исчезла.

Когда мы добежали до ступенек нашего дома, я была почти разочарована. Потому что здесь заканчивалось моё участие в истории. С этого момента бразды правления переходили к моей бабушке.

Я потянула Шарлотту за рукав:

— Смотри! Мужчина в чёрном опять здесь!

— Ну и что? — Шарлотта даже не оглянулась. Мужчина в чёрном стоял на противоположной стороне улицы у входа в дом номер 18. Как обычно, он был одет в чёрный макинтош и чёрную шляпу, надвинутую на глаза. Мне казалось, что это призрак — пока я не заметила, что мои брат с сестрой и Лесли тоже его видят.

Он уже несколько месяцев наблюдал за нашим домом — каждый день, практически 24 часа в сутки. Возможно, это были разные мужчины, которые сменяли друг друга и совершенно одинаково выглядели. Мы спорили, кто они такие — взломщики, частные детективы или колдуны. В последнем была убеждена моя сестра Каролина. Ей было девять лет, и она обожала истории про злых колдунов и добрых фей. Моему брату Нику было двенадцать, и он считал истории с колдунами и феями глупыми, а потому полагал, что чёрные мужчины — это шпионящие взломщики. Мы с Лесли были за частных детективов.

Если мы переходили на ту сторону улицы, чтобы посмотреть на мужчину в чёрном вблизи, он либо исчезал в доме, либо садился в припаркованный у тротуара чёрный бентли и уезжал. «Это волшебный автомобиль, — уверяла Каролина. — Когда на него никто не смотрит, он превращается в ворона. А волшебник превращается в крохотного человечка, осёдлывает ворона и взмывает на нём в небо!»

Ник на всякий случай записал номер бентли. «Хотя после взлома они наверняка перекрасят машину и прикрутят новые номера», — утверждал он.

А взрослые делали вид, что они не видят ничего подозрительного в круглосуточном наблюдении за домом. Как, собственно, и Шарлотта.

— Ну что вы привязались к бедному человеку? Он просто курит, вот и всё!

— Ну конечно! — я уж скорее поверю в версию с вороном.

Начал накрапывать дождик — хорошо, что не раньше.

— Но у тебя хоть голова кружится? — спросила я, пока мы дожидались на крыльце, чтобы нам открыли дверь — ключей от дома у нас не было.

— Не суетись ты так, — ответила Шарлотта. — Это случится, когда должно будет случиться.

Дверь открыл мистер Бернард. Лесли считала, что мистер Бернард — наш дворецкий, однозначно доказывающий, что мы богаты почти как королева или Мадонна. Я точно не знала, кто или что был мистер Бернард. Для моей мамы он был «бабушкиной правой рукой», сама же бабушка называла его «старинным другом семьи». А для меня, Каролины и Ника он был просто «зловещим служителем леди Аристы».

Увидев нас, он вопросительно поднял бровь.

— Привет, мистер Бернард, — сказала я. — Отвратительная погода, не правда ли?

— Абсолютно отвратительная. — Крючковатым носом, карими глазами и круглой оправой золотых очков мистер Бернард неизменно напоминал мне сову, а точнее филина. — В такую погоду, выходя из дома, лучше надевать плащ.

— Хм, да, лучше надевать, — ответила я.

— Где леди Ариста? — спросила Шарлотта. Она никогда не была особенно вежлива с мистером Бернардом. Наверное, потому что она в отличие от нас никогда не испытывала перед ним боязни — даже будучи ребёнком. При том что у него была действительно внушающая уважение способность возникать ниоткуда в любой точке дома и двигаться при этом бесшумно, как кошка. Казалось, ничто и никогда не может ускользнуть от его внимания и неизменного присутствия.

Мистер Бернард жил у нас в доме ещё до моего рождения, и моя мама говорила, что он жил здесь и тогда, когда она сама была маленькой девочкой. Поэтому мистер Бернард был, наверное, таким же старым, как и леди Ариста, даже если он на столько и не выглядел. Он обитал в комнатах на третьем этаже, куда со второго этажа вели отдельная лестница и коридор. В этот коридор нам не разрешалось даже входить. Мой брат утверждал, что мистер Бернард оборудовал его люками и всем таким прочим, чтобы задержать нежелательных гостей. Но он не мог этого доказать — никто из нас ещё ни разу не рискнул сунуться в этот коридор.

«У мистера Бернарда должна быть своя приватная сфера», — часто говорила леди Ариста. — «Да-да», — реагировала на это мама. — «А у кого не должна?» — Но она говорила это так тихо, что леди Ариста не слышала.

— Ваша бабушка в музыкальном салоне, — проинформировал Шарлотту мистер Бернард.

— Спасибо. — Шарлотта оставила нас в холле и побежала по лестнице наверх. Музыкальный салон находился на втором этаже, и никто не знал, почему он так называется. Там не было даже пианино.

Музыкальный салон был любимой комнатой тётушки Мэдди и леди Аристы. Там пахло фиалковыми духами и дымом сигарилл леди Аристы. Салон очень редко проветривался — если провести там длительное время, могло стать нехорошо.

Мистер Бернард запер входную дверь. Я успела бросить быстрый взгляд на человека в чёрном. Он был всё ещё там. Показалось ли мне или он действительно взмахнул рукой, словно приветствуя? Мистера Бернарда или, может быть, даже меня?

Дверь захлопнулась, но я не смогла додумать свою мысль до конца, потому что в животе опять возникло чувство с американских горок. Перед глазами всё поплыло. Мои колени подогнулись, и мне пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.

В следующее мгновение всё опять прошло.

Моё сердце колотилось как сумасшедшее. Со мной было что-то не так. За два с половиной часа у меня дважды кружилась голова, причём при полном отсутствии американских горок.

Разве что… ах ерунда! Наверное, я просто слишком быстро расту. Или у меня… хм? Опухоль мозга? А может, просто голод.

Да, дело именно в этом. Я с завтрака ничего не ела — ведь обед приземлился на мою блузку. С облегчением я перевела дух — и только тогда заметила, что совиные глаза мистера Бернарда внимательно за мной наблюдают.

— Оп-ля, — сказал он с некоторым опозданием.

Я почувствовала, что краснею.

— Ну, я пойду… выполнять домашнее задание, — пробормотала я.

Мистер Бернард кивнул с равнодушным видом. Но, поднимаясь по лестнице, я чувствовала на спине его взгляд.