America Latina (Южная и Центральная Америка, 1995 г)

Утром мы вышли в море и пошли по Лабиринту на юг. Между островами и берегом тянется пролив, который лишь на одном участке перекрыт перешейком - там судам, идущим на юг, приходится выходить в открытый океан. Дальше они снова идут между островами, в одном месте проходя по идеально прямому проливу длиной в 90 км при ширине около 100 метров. Берега его поднимаются метров на триста, но глубина еще больше. Спокойный интервал между приливом и отливом длится в "Щели Айко" всего пять минут. К сожалению, тех мрачных (20-30 солнечных дней в году) мест я не видел - наш катер шел только до перемычки.

Как раз тут к берегу подходит Северное Ледяное Поле - белое одеяло, накрывающее высокий участок Анд. С него стекают ледники, некоторые из них доходят до моря.

По мере движения на юг фауна медленно меняется. В узких проливах Лабиринта нам встречались уже другие дельфины - стройные Lagenodelphis hosei и маленькие черные морские свинки Phocoena obscura. Иногда проплывал мимо морской лев или могучая туша южного морского слона. В узких местах можно увидеть на берегу или в воде редкую кошачью выдру (Lutra felina). Чем ближе к перемычке, тем уже и спокойней канал. Наконец только отметки прилива на берегах отличают его от озера. В тупике в воду стекает ледник San Rafael. Ледник нас несколько разочаровал, к тому же видимость была так себе, а после землетрясения новые айсберги почти не откалывались - все, что могло, уже оторвалось от края ледника и плавло вокруг. На берегу мы тоже не видели ничего интересного, кроме следов пуду и чилийских оленей.

Мы вернулись в Пуэрто Чакабуко и простились с Хосе - каникулы кончались, и ему пора было возвращаться домой. А нам с Паоло удалось поймать попутку до большого города Coyaque. Был праздник, День открытия Америки, который отмечают во всех странах континента. Погода выдалась непривычно солнечная, и мы думали, что это - к празднику, но дело было в другом. Мы оказались по восточную сторону от Андского водораздела. Дождь со снегом остались за хребтом. Теперь нам предстояло познакомиться с прелестями весны по-патагонски.

Почему мы так любим весну?

Жарким летом ведь солнышка больше,

Да и светлое время подольше,

И на море есть шанс отдохнуть.

Что хорошего в скучной весне?

Осень красочней в каждом листочке,

А соленых осенних грибочков

Ничего нет на свете вкусней.

Зря так ждем мы прихода весны

Столько грязи зимой не бывает,

А лыжня для нас путь открывает

К самым топким чащобам лесным.

Неужели мила нам весна

Талым снегом, капризной погодой,

Половодьями и ледоходом,

И дождем, и ночами без сна?

Изо всех времен года одну,

Чудно-свежую, словно подснежник,

В распустившихся листиках нежных

Мы за молодость любим весну.

Глава девятая. Песня ветра

Ужас проник в сердца смелых путешественников. Стало ясно, что лагерь окружен огромной стаей кугуаров - самых кровожадных хищников Патагонии.

Жюль Верн. Дети капитана Гранта.

Не знаю, кого имел в виду писатель. Ни пума, которую кое-где называют couguar, ни гривистый волк (на языке гуарани - aguara guasu) не встречаются стаями и не живут на равнинах Патагонии. Самый крупный хищник здесь - лисица Dusicyon culpeo. К сожалению, другой литературы об этой обширной территории, кроме Жюля Верна и Дарвина, на русском языке почти нет. Поэтому я не очень-то представлял себе, как выглядит Патагония на самом деле, пока не оказался в Кояке. Городок расположен в единственном месте, где территория Чили включает кусочек восточного склона Анд.

По случаю праздника магазины и банки были закрыты, и мой друг Паоло оказался без копейки: наличные у него кончились, а по кредитке их получить было негде. Но я уже достаточно хорошо его знал, чтобы не раздумывая одолжить сотню долларов, оставив себе столько же. С такими деньгами в городе нам делать было нечего, и мы, посмотрев парад "кавалерии" из местных пастухов, двинулись дальше на юг.

Тут возникли новые сложности. Несколько лет назад в ста километрах к югу произошло сильное извержение вулкана Гудзон. Обширная территория была засыпана пеплом. Множество фермеров, продав за бесценок загубленные поля и пастбища, подались в теплые края. Никто не объяснил им, что довольно скоро пепел превратится в плодородную почву. В результате поймать попутку из Кояке на юг очень трудно. Отъехав километров на тридцать, мы оказались на дороге среди невысоких лесостепных гор и до самого вечера шли пешком, так и не дождавшись машины. Было солнечно, но дул сильный и очень холодный ветер. Голые рощицы ольхи чередовались с золотыми травянистыми склонами, истоптанными бесчисленными зайцами. Кое-где землю сплошь покрывали норы суперпушистых (Euneomys) и прочих хомяков, а под вечер мы встретили самого маленького из броненосцев - плащеносного (Chamyphorus truncatus). Он выглядит так, словно завернулся в панцирь более крупного сородича.

Когда солнце село, температура стала падать с пугающей быстротой. Мы завернули на небольшую ферму и попали как раз к ужину. Пока хозяева большая крестьянская семья - и их работники вместе с нами вели наступление на громадную гору пельменей, я стал выяснять, какие здесь водятся звери. Поскольку названия разных животных в каждом районе свои, мне было очень трудно понять, кто имеется в виду в том или ином случае. Тогда я стал рисовать предполагаемые кандидатуры на бумажке. Наброски вызвали бурную реакцию. Мне пришлось до полуночи рисовать пум, броненосцев, зайцев и лис, чтобы снабдить "портретами" всех желающих. Один пастух даже поскакал за полтора километра в деревню, чтобы его друзья тоже смогли посмотреть. Вообще-то рисую я так себе.

Утром, прождав еще пару часов, мы сдались и поехали на автобусе. Обогнув необыкновенно красивую гору Замок (Cerro Castillo), мы оказались на берегу большого озера, которое в Чили называют Lago General Carrera, а в Аргентине - Lago Buenos Aires. Переплыв его на пароме, мы перешли чилийскую границу, наловили и сварили лосося на нейтральной полосе, прошагали оставшиеся 10 километров до Аргентины и обнаружили, что банки все равно закрыты.

Путешествуя по Латинской Америке, быстро приучаешься к тому, что в воскресенье закрыто почти все, что можно закрыть. Поменять деньги или взять билет на самолет в этот день невозможно. Но в Аргентине, как нарочно, суббота тоже оказалась выходным днем! Нам предстояло прожить два дня без копейки местной валюты.

Раньше можно было проехать на попутках вдоль восточного склона Анд, но после извережения эта дорога почти не используется, так что пришлось нам добираться до Панамериканского шоссе, идущего вдоль берега Атлантики. На выезде из пограничного городка мы сразу поймали машину на большую часть пути до побережья.

Тогда мы не знали, как нам повезло. Остановить на шоссе машину в Аргентине очень трудно, иногда можно простоять несколько часов. "Тормозятся" почему-то в основном водители итальянского происхождения.

Мы помчались на восток по прекрасному шоссе. Горы вскоре кончились, и потянулась ярко-золотая степь. По временам через дорогу, словно заводные игрушки, перебегали волосатые и карликовые броненосцы (Chaetophractes и Zaedyus). У нашего шофера Тони денег почему-то тоже не оказалось. Но он смело подруливал к бензоколонкам, показывал мою Индульгенцию, говорил, что везет важную делегацию, и заправлялся в долг. По мере удаления от Анд ветер все усиливался, и я с радостью подумал, что наконец-то добрался до места, где мокрые шмотки будут быстро сохнуть. В большинстве районов континента это проблема.

В одном месте мы остановились, чтобы посмотреть Пещеру Рук (Cueva de los Manos).

Много тысяч лет назад местные жители украсили ее своды самым древним в Новом Свете рисунком. Они набирали в рот охру, прикладывали к стене руку и выдыхали краску, как из пульверизатора. Получились белые отпечатки рук на красном фоне. У входа в пещеру осталась огромная свалка из костей гигантских обитателей Патагонии: мегатериев (слоновых ленивцев) и глиптодонтов (броненосцев размером с танк). Все они, к сожалению, были истреблены еще до Конкисты.

Через каждые 50 километров у шоссе стоял стенд с контуром Фолклендских островов и лозунгом "Malvinas son Argentinas" (Мальвинские острова аргентинские!).

Здесь очень болезненно переживают неудачу попытки отбить острова и почему-то упорно продолжают считать их своими. В выпусках новостей непременно сообщают погоду на архипелаге. Кстати, во время последней войны Аргентина ненадолго захватила не только Фолкленды, но и большой остров Южная Георгия, к которому вообще не имеет никакого отношения.

Городок, куда мы приехали вечером, оказался центром обширного нефтяного поля, сплошь утыканного вышками и качалками. Ветер здесь дул уже настолько сильно, что идти против него удавалось с большим трудом. На восток от поселка тянулся длинный шлейф намотанных на ветки кустов пластиковых пакетов и прочего мусора, но улицы были чистыми и аккуратными.

Мы переночевали у Тони, съев бадью пирожков с кремом, поучив его детей английскому и подискутировав о политике, а наутро добрались до Атлантики.

Тяжелые серые волны в космах пены от встречного ветра злобно грызли холмистый берег. На маленьких озерцах кормилось столько черношейных лебедей, гусей, уток, чаек и северных мигрантов - куликов, что воды не было видно. Если мы подходили к ним с подветренной стороны, то они подпускали нас вплотную, потому что не могли лететь против ветра. Даже куртинки травы тут имеют обтекаемую форму кисточек.

Луни и каракары, не имея возможности парить над степью, бродили пешком, высматривая морских свинок Galea. Большие грозовые тучи ползали по ясному небу, оставляя на холмах белые полосы града.

Поймать попутку нам удалось только под вечер. Грузовики и быстроходные спортивные автомобили ленились тормозить, а дешевые развалюхи принадлежали местным фермерам и были забиты их многочисленными детьми. Почему-то здесь принято считать, что стране не хватает населения, и усиленно размножаться. Как выразился наш шофер, пожилой украинец, "люды aqui добри, тiльки туповати i дюже ихасты" (исп. aqui - здесь, ijo - ребенок, сын.)

Мы проехали несколько сот километров, переночевали в гараже заправочной станции и опять покатили на юг. Несколько лет назад правительство специальным законом приравняло местную денежную единицу к доллару, и теперь Аргентина - одна из самых дорогих стран мира. Из-за этого пользование автобусами, отелями и ресторанами для меня было практически исключено. Но, как и в Европе, здесь можно быстро перемещаться автостопом, если договариваться с шоферами на бензоколонках.

Море золотой травы простиралось вокруг, кое-где перемежаясь пятнами совершенно черных кочек. На озерах розовыми точками маячили фламинго. В степи паслись огромные стада магеллановых гусей (Chloephaga picta) - белые самцы в парах с рыжими самками. По ночам дорогу перебегали белые опоссумы (Listrodelphis halli)

и серые лисички (Dusicyon griseus). Каждый вечер мы любовались великолепными закатами: рваные темно-синие тучи, освещенные снизу багровыми лучами солнца.

Мы добрались до развилки, на которой стоял пост ГАИ. Такие посты большая удача, потому что полицейские считают своим долгом подсаживать туристов на попутки. Вокруг КПП паслись непуганые гуанако (Lama guanaque). Они настолько не боялись людей, что один гуаненок то и дело подбегал к прохожим и затевал с ними "турнир" - вставал на задние ноги и толкал грудью и коленями, как это принято у гуанако.

Нам остановили машину с начальником местных дорожников. Он был выходцем из Шотландии, и мы неплохо поболтали по-английски. Идеально ровный асфальт убегал на запад, лишь раз в десять-пятнадцать километров машина чуть вздрагивала на трещинках и выемках. Кое-где по обочинам виднелись белые пятна - груды мертвых овец.

- Вы не смотрите, что дорога в таком ужасном состоянии, - виновато произнес водитель. Видете дохлых овец? Зима в этом году очень суровая выдалась: морозы под тридцать, снега полметра. Вот асфальт и не выдержал. Ну ничего, недели через две починим. Тут всего-то миль двести.

Действительно, на шоссе уже трудились бригады дорожников. Между тем вдали показались Анды, приплюснутые белой шапкой Южного Ледяного Поля. За перевалом перед нами открылось озеро Argentino, в заливах которого маневрировали под натиском ветра флотилии голубых айсбергов. За ним торчали причудливые скальные башни горы Фитцрой.

Аргентинский Озерный Край начинается на севере примерно там же, где и Чилийский, но на юг тянется почти до Магелланова пролива. По берегам его озер, которые заполняют долины Анд и выходят далеко на равнину, расположено несколько национальных парков. Природа их не так разнообразна, как в соседних чилийских, и не так хорошо сохранилась, а цены выше в несколько раз. Тем не менее туристов в них намного больше - то ли лучше реклама, то ли проще добираться.

Городок Calafate, куда мы добрались на закате, был забит туристами, несмотря на межсезонье. Банки брали безумные проценты за любые обменные операции, и нам пришлось купить по сувенирной футболке в супермаркете, чтобы получить сдачу в аргентинских песо. Ветер здесь был потише, и мы переночевали на берегу Lago de Birdwatchero (Озера Любителей Птиц). На небольшом водоеме собралось множество мини-лебедей Cygnus coscoroba, гусей, лысух, поганок и 14 видов уток - от грузных "летающих пароходов" Tachyeres patagonicus до крошечных савок Oxyura vittata. Последние оказались очень любопытными: достаточно подойти к воде, как они парами выплывают навстречу, словно игрушечный флот, причем самцы держат хвостики поднятыми вверх, а самки - опущенными.

На западе озеро Аргентино разделяется на несколько фьордов, в которые стекают с гор ледники. Самый красивый из них - Perito Moreno. Он спускается с Южного Ледяного Поля широким потоком, постепенно покрываясь трещинами. У края ледникового языка трещин так много, что вся его толща разбита на тонкие причудливые башни из синего льда высотой метров пятьдесят. Передний край ледника постоянно разрушается, и обломки в виде айсбергов расходятся в разные стороны по озеру. В этом месте удивительная акустика - даже падение маленького кусочка разносится серебряным звоном по всему фьорду. Грохот рвущих толщу глетчера трещин, зловещее шипение рассыпающихся и ворочающихся айсбергов, гул подвижек в глубинных слоях все эти грозные звуки могучей ледяной реки подолгу висят над спокойной гладью озера, отражаясь от покрытого лесом склона горы напротив. На этом склоне мы просидели несколько часов, пока не дождались, когда рухнет одна из башен - звук был такой, будто столкнулись два поезда со стеклотарой. На маленьких куличков Pluvianellus, бегавших по берегам озера, весь спектакль не произвел ни малейшего впечатления - сразу после обвала они устремились к воде, чтобы собрать выплеснутую волнами на скалы живность.

В лесу мы ничего интересного не обнаружили. Стада зайцев-русаков уничтожили всю траву и кустарник, и единственными, кроме них, обитателями склонов были чилийские орлы Geranoaetus melanoleuca.

Вечером Паоло уехал на автобусе в Буэнос-Айрес - в понедельник ему надо было выходить на работу, а до Сан-Паулу отсюда пять дней пути. Я вернулся на Панамериканское шоссе, где полицейский посадил меня в грузовик на Пунта-Аренас, столицу чилийской провинции с романтическим названием Ultima Esperanza (Последняя Надежда). Водитель-серб очень спешил, но до границы мы добрались, когда КПП уже закрылся. Пришлось мне ночевать на диване в здании таможни, где самые южные в мире летучие мыши - кожанчики Histiotis - ловили мух прямо в зале.

Утром я оказался на чилийской территории, а там проблем с автостопом нет. Меняя попутки, я быстро двигался на запад, радуясь возможности болтать с шоферами на нормальном испанском, а не аргентинском. Аргентинцы говорят очень торопливо и при этом часть согласных глотают, а часть произносят не так: например, слово carabineros (ГАИ) звучит как "каинежос". Степи с пасущимися стайками страусов - малых нанду (Rhea darwini) сменились лесом низкорослых буков. Голые ветви были покрыты изумрудным лишайником и сладкими золотыми шариками, похожими издали на ягоды облепихи - паразитическим грибом Cittaria darwini. Кое-где деревья сохранили свои игрушечные листочки в осенней раскраске - ярко-желтые у Notofagus betuloides и алые у N. pumilio.

Чем дальше, тем выше становились горы, но ветер не стихал, а усиливался. Анды здесь разбиты на отдельные массивы и не защищают от западных ветров - наоборот, проходы между кряжами превращаются в "аэродинамические трубы". Как и повсюду в Патагонии, земля была поделена низкими проволочными изгородями на частные владения, но на многих из них за десятки километров пути можно было увидеть одну-две маленькие отары. Чаще встречались груды дохлых овец, на которых кормились кондоры. Они не обращали внимания на машины, но если я шел по дороге пешком, то птицы замечали меня за милю и, взлетев, уносились по ветру за горизонт.

Под вечер меня высадили на последней развилке в 25 километрах от национального парка Torres del Paine. Ловить попутку дальше было уже поздно, и я пошел пешком.

Ветер здесь был такой, что не только узкие морские заливы, а даже мелкие озерца и лужи покрылись белой пеной. Над скалистыми вершинами гор висели "блинчики" - чечевицеобразные штормовые облака. За все время, проведенное мной в парке, они не изменили ни формы, ни расположения. Более фантастическое зрелище, чем эти стаи "летающих тарелок", освещенные закатным солнцем, и нарочно не придумаешь.

Из-за ветра я держал руки в карманах, а фонарь включал только тогда, когда видел или слышал что-нибудь подозрительное. Один раз в ночи мне повстречалась золотистая в черный горошек кошка Felis geoffroy, а около полуночи луч света вдруг отразился в целой россыпи больших светящихся глаз, но это были всего лишь овцы. Я добрел до избушки туристского приюта, расстелил на полу спальник и успел неплохо выспаться. Вокруг лежали в мешках какие-то люди, но утром я ушел на рассвете и ничего про них не знаю.

Пейзаж, который осветили лучи утреннего солнца, можно увидеть на рекламных картинках почти так же часто, как альпийский пик Маттерхорн или Долину Монументов в США. Передо мной вздымался над буковым лесом могучий горный массив, увенчанный острыми скальными "клыками" тысяче-метровой высоты - "Рогами Пайне".

Я подошел к их подножию и в глубоком овраге встретил парочку небольших серых пум - они прятались от ветра, попутно обследуя каменные россыпи в надежде поймать шныряющих повсюду патагонских вискач (Lagidium wolffsohni). Изящные кошечки были так увлечены охотой, что даже "мыльницей" мне удалось снять их крупным планом.

Восточнее горы было сравнительно тихо и тепло, даже распустились первые цветы - "башмачки", которые часто растут у нас в горшках (желтая Calceolaria uniflora и красная C. biflora). Но когда я поднялся на небольшой хребтик, обогнул синее ледниковое озерцо и вышел на перевал, начались "приключения". Тут я ощутил по-настоящему, что такое Великие Западные Ветра, которые дуют круглый год в Субантарктике, захватывая Патагонию весной. Идти против ветра удавалось с огромным трудом и только галсами. Кое-где на склонах встречались места, где не было даже травы словно "комариные плеши" в "Пикнике на обочине" Стругацких.

Достаточно было ступить на такую "лысину" - и ветер мгновенно сбивал с ног.

Иногда налетал шквал - туча песка и камней - и приходилось падать ничком на землю, чтобы не улететь и не остаться без глаз. Но гуанако здесь встречались целыми стадами, видимо, чувствуя себя в безопасности: пумы, наверное, не выносят такого ветра. При моем приближении они и не пытались бежать - сразу бы опрокинуло - а уходили мягким крадущимся шагом, старательно следуя впадинам рельефа.

Я вышел к большому, совершенно белому от пены озеру. По берегу вилась дорога, а на обочине был установлен щит "Гуанако" с описанием их биологии. Оказывается, иерархию в стаде можно легко определить по тому, как животные держат голову.

Доминирующий гуанако - "альфа" ходит с поднятым носом и прижатыми ушами, а самый забитый "омега", наоборот, ниже всех опускает голову и поднимает уши торчком.

Двигаясь со скоростью не больше километра в час, я буквально выполз на западную сторону горного массива и увидел "Башни Пайне" - горы идеально правильной формы с параболическими склонами и плоскими макушками. Над ними висел "суперблин", точнее, целая стопка блинов, похожая на атомный гриб. Тут было чуть потише - на солнышке грелись ящерки, по берегам луж гуляли кулики-сороки (Haematopus leucopodus). Мне до смерти надоело бороться с ветром за каждый метр, поэтому, когда из-за поворота появился микроавтобус, я поднял руку и через минуту катил дальше на юг.

Мы уже выехали из парка и проезжали мимо ободранного оползнями, голого склона горы, когда стекла вдруг заныли от особенно сильного шквала. Не прошло и секунды, как туча песка и камней взмыла с горы и накрыла нас, так что мы оказались в полной темноте. Среди грохота камней и шипения песка в бок машины неожиданно полетели овцы - дохлые и отчаянно блеющие полуживые. Все окна с правой стороны оказались выбиты, и ветер ворвался внутрь, мгновенно заполнив все песком. Автобус протащило поперек дороги и опрокинуло. К счастью, он упал боком на насыпь, так что мы легко поставили его обратно на колеса, когда все кончилось. Если бы дорога в этом месте не шла по выемке, все могло бы быть несколько хуже. На Панамериканском шоссе в это время года ветер иногда опрокидывает даже тяжелые грузовики.

Вскоре перед нами открылась синяя гладь Магелланова пролива. Португалец Фернан Магальеш, величайший мореплаватель в истории, сумел когда-то провести парусник по этому извилистому лабиринту с его туманами, мелями, приливными течениями и шквалами. Но это требовало такого искусства, что после него проливом почти никто не пользовался - разве что "Бигль" капитана Фитцроя. Остальные предпочитали огибать мыс Горн, встречая в проливе Дрейка западный ветер во всей его мощи.

Иногда приходилось больше месяца дожидаться спокойной погоды, чтобы проскочить в Тихий Океан. Лишь с появлением пароходов, более маневренных, чем парусники, путь по проливу стал сравнительно простым.

Я заглянул в знаменитую Пещеру Милодона, где когда-то был найден скелет гигантского зверя, обрывки шкуры и каменные загончики, в которых древние индейцы держали последних милодонов про запас. Потом дошел до городка Puerto Natales и наутро сел на катер, который возит туристов к леднику Balmacedo.

Сам ледник не так красив, как Перито Морено, но дорога к нему очень интересная.

Огромные компании черношейных лебедей встречаются в воздухе с великолепными альбатросами, бесчисленными стаями прилетевших из Антарктики на зимовку черно-белых буревестников - капских голубков (Daptyon capensis) и длинными вереницами летящих на рыбалку бакланов. На берегу можно увидеть южную выдру (Lutra provocax) - она раньше водилась на реках и озерах, но заселила побережье после того, как здесь истребили исконно морскую кошачью выдру (L. felina).

Дельфинов, котиков и мелких китов в море тоже полно. Иногда из воды начинают целыми стадами выпрыгивать пингвины. Кроме обычных магеллановых, сюда заплывают пингвины открытого моря - смешные хохлатые (Eudyptes) и очень красивые королевские (Aptenodytes patagonicus).

Из Пуэрто Наталеса я уехал в Пунто Аренас, самый южный город на Земле (по чилийской версии. По аргентинской - Ушуайя). Тут я угробил полдня, циркулируя по разным организациям в поисках транспорта в Антарктиду или на интереснейшие острова Субантарктики - Южную Георгию, Южные Шетландские или хотя бы Фолклендские. Ничего не получилось. Во-первых, не сезон - туда летают и плавают в основном в январе-марте; во-вторых, многочисленные туристы уже приучили местных чиновников к мысли, что за это можно и нужно брать очень большие деньги.

Одно из этих препятствий я бы еще сумел преодолеть, но оба - увы.

Пришлось ограничиться вылазкой на Скалу Альбатросов - самую южную точку материка (мыс Горн, точнее Horn, "рог", находится на маленьком островке). Это высокий скальный мыс в тридцати километрах от Пунто-Аренаса. Западный ветер, переваливая через мыс, закручивается в вертикальной плоскости с противоположной стороны, и в этот гигантский вихрь собираются альбатросы. Десятки птиц часами катаются на восходящем потоке, легко справляясь с ветром - их длинные узкие крылья рассчитаны и не на такую нагрузку. В основном собираются роскошные дымчатые альбатросы (Phoebetria palpebrata) и белые чернобровые (Diomedea melanophrys), но при удаче можно увидеть и странствующего (D. exulans) с размахом крыльев в три метра. Иногда к ним присоединяются хищники - гигантские буревестники (Macronectes giganteus), но они чувствуют себя в вихре не так уверенно и долго не задерживаются.

На следующее утро я сел на паром до Порвенира - хорватского городка на Огненной Земле (Terra del Fuego на всех языках, кроме русского), самом большом и предпоследнем острове Лабиринта (к востоку лежит еще очень интересный, но необитаемый Государственный Остров - Isla de los Estados, он же Staten Island).

Оказалось, что это первый рейс нового парома, поэтому в Порвенире нас ждала торжественная встреча и банкет. На праздник прибыла делегация с восточной, аргентинской части острова, и с ними я уехал вечером на восток.

На крайнем юге Америки граница между Чили и Аргентиной словно нарочно проведена самым неудобным образом. В Южное Чили можно попасть только через Аргентину, а на аргентинскую часть Огненной Земли - только через Чили. К счастью, обе визы у меня были многоразовые, но въездные и выездные штампы заняли в паспорте несколько страниц, а для путешественника это серьезная неприятность.

Восток острова - степная равнина, где пасутся многотысячные стада магеллановых гусей, а запад - край гор, ледников, озер и лесов, в основном из южного бука Notophagus antarcticus. Интереснее всего район между городом Ushuaya и горой Дарвина - заповедник Терра дель Фуэго на южном берегу острова. Дальше на юг, за проливом Бигль, лежат несколько небольших гористых островов, мыс Горн, островки Диего Рамирес, пролив Дрейка и Антарктида.

Я так подробно описываю географию этих мест, потому что для жителей нашей страны это настоящая terra incognita. Вот уже много дней я путешествовал по красивейшим и очень интересным местам, которые из десятков миллионов моих соотечественников почти наверняка не видел ни один. Поэтому даже в самых "туристских" районах, таких, как Ушуайя, я чувствовал себя немножко первооткрывателем.

Ландшафт заповедника и вообще горной части острова напоминает Скандинавию. Не случайно здесь хорошо прижились европейские и канадские виды: бобр, ондатра, заяц-русак, кролик, норка, семга и ручьевая форель. С одним из ввезенных видов, серой лисой, случилась довольно странная история. В Патагонии, которая по природным условиям практически не отличается от Огненной Земли, мирно сосуществуют два вида лис: Dusicyon griseus и более крупная D. culpeo. На острове раньше водилась только вторая, причем местный подвид чуть-чуть отличался от материкового. Но когда сюда завезли D. griseus, она неожиданно чрезвычайно размножилась и практически вытеснила аборигенный вид, с которым прекрасно уживалась на другом берегу Магелланова пролива.

Дорога через заповедник вывела меня к берегу фьорда со множеством гранитных островков, напоминающих балтийские шхеры. Грунтовка постепенно превратилась в колею, а та - в широкую тропу, которая уперлась в небольшой обелиск с надписью:

"Здесь кончается Панамериканское шоссе. До Буэнос-Айреса 3000 км, до Аляски 17500".

Пока я бродил по берегу, начался прилив, и вскоре от островков остались только макушки, на каждой из которых стояло по паре келповых гусей (Chloephaga hybrida)

- бело-черный самец и черная самочка. В этих местах водятся сразу четыре вида Chloephaga, и было очень интересно наблюдать их взаимоотношения. На птиц других видов каждая пара не обращала внимания, но на своих кидалась сразу же, как только замечала на своей территории. При этом самец нападал на самца другой пары, а самка - на самку. Другими интересными обитателями побережья были утки-пароходы (Tachyeres pteneres). Они большие, грузные и не могут летать на своих коротких крылышках, но при опасности гребут ими, напоминая колесный пароход.

В глубине суши лес перемежался с озерами, на берегах которых почти все деревья были свалены или обгрызены бобрами, и сфагновыми болотами. На болотах росли росянки с ловчими листьями величиной с пятак - видимо, ближе к лету появляются комары или другие насекомые, служащие им добычей. Среди мха ползали наземные дождевые черви, которых высматривали с веток крошечные сычики Glaucidium nanum.

Я собирался переночевать в лесу, но пошел дождь, и я малодушно поймал попутку в Ушуайю. Не успели мы подъехать к городу, как дождь кончился, и над проливом повисли радуги. В городе я позволил себе банкет на 5 долларов по случаю начала обратного пути на север и последних суток в Андах, а потом переночевал на стройке. В четыре утра меня разбудил сторож, который устроил скандал и пошел за полицией, которой я, естественно, дожидаться не стал.

Прежде, чем уехать с острова, я сделал еще вылазку на юго-восток, чтобы посмотреть открытый берег. В других местах Лабиринта выбраться к океану сложно - там нет поселков и редко ходят корабли из-за сурового климата. Я ожидал увидеть мощный прибой, но волны не доходили до берега - их гасила широкая полоса келповых лесов, зарослей гигантской бурой водоросли Macrocystis, которая вырастает до 200 метров в длину.

С детства не люблю холодную воду, и вечно мне приходится в нее лазить. Не мог же я не посмотреть изнутри на заросли самых длинных живых организмов Земли! День был солнечный, но в воде я выдержал минуты две, успев за это время познакомиться с окрашенными под цвет водорослей рыбками, осьминожками, крабиками и прочей мелочью. На память о проливе Дрейка осталась здоровенная раковина Voluta antarctica.

Итак, до Буэнос-Айреса - 3000 километров. За исключением грунтовых приграничных участков, весь путь - прекрасное шоссе, и на хорошей машине можно преодолеть его за сутки. У меня машины не было, а на попутках я добрался к вечеру только до парома через Магелланов пролив. Зато во время одной из "пересадок" я вынужден был ждать около трех часов, прошел за это время большой участок дороги и сделал ценную находку. На обочине лежал опрокинутый (видимо, ветром) грузовик, а вокруг - рассыпанный груз, пачки печенья с шоколадным кремом. Я набил ими рюкзак и тем отчасти решил проблему питания на ближайшие дни. Ведь, путешествуя автостопом, я был бы вынужден часто обедать в шоферских ресторанах при бензоколонках, а они очень дорогие.

Стайка чисто-белых куликов Chionis alba приветствовала меня на материковой стороне пролива. Поначалу с попутками не очень везло, но к полудню попался "ягуар" с молодой парой, ехавшей до городка San Julian километрах в семистах к северу. Когда я влез в машину, то едва мог говорить от холода после двух часов на ураганном ветру. "А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер" - это точно про Патагонию.

- Осточертела нам эта дорога, - сказал парень, - садись-ка за руль.

- Но у меня нет прав!

- Ерунда. Дорога прямая, до 150 можешь разгоняться, только смотри, объезжай скунсов.

- А полиция?

- Полиция будет через 300 км и еще через 300. Как увидишь знак "полиция, 50 км", так разбудишь.

И я повел машину дальше. Время от времени мы въезжали в полосу резкой вони, заполнявшей салон, несмотря на закрытые окна. Это были места, где в течение последнего месяца-двух машина сбила скунса. Очаровательные пушистые черно-белые зверьки, пятачковые скунсики (Conepatus), совершенно не пугаются, если видят на дороге транспорт. Они поворачиваются задом, поднимают хвост, и горе тому шоферу, который не сумеет их объехать! В течение нескольких недель не сможет он пользоваться машиной. Объезжать скунсов на скорости больше 100 км/ч - довольно интересный спорт.

В Сан Хулиане я переночевал на берегу бухты в комфортабельном сарае, а утром вышел к океану. Парень, который меня подвозил, рассказал, что возле городка постоянно держатся orcas - косатки. Косаток я не увидел, но зато наблюдал групповые прыжки одного из самых красивых дельфинов черно-белого Cephalorhynchus commersoni.

На бензоколонке поймал тяжелый грузовик и ехал на нем весь день, преодолев больше тысячи километров. Водитель и на этот раз усадил меня за руль. Я попробовал было пискнуть, что запутаюсь в скоростях (их там 12), но он заявил:

- Я его разгоню, а ты так и поедешь. Если придется тормозить, буди.

Я так и поехал. Постепенно потеплело, ветер начал стихать, а степь из золотой на глазах становилась зеленой. Через дорогу ползли вышедшие из спячки тарантулы (Phrixotrichus), а на обочинах, бесстрашно разглядывая автомашины, стояли смешные птицы - хохлатые тинаму (Eudromia). По мере потепления новые виды птиц появлялись в среднем каждые 50 километров каракары, печники и прочие. Особенно мне понравилась крошечная Muscivora, словно состоявшая из одного длинного раздвоенного хвоста.

У меня было много причин торопиться на север. Улетая из Москвы, я взял с собой минимум теплых вещей, чтобы не таскать лишний вес в тропиках. Хотя Юлька, уезжая, оставила мне свою куртку и спальник, этого все равно было недостаточно.

С самого Ману я отчаянно мерз, хотя постепенно привык к холоду и не обращал внимания. Но на Огненной Земле я заметил, что не могу согреться даже в помещении - а это верный признак, что система терморегуляции работает на пределе и вот-вот сорвется. Кроме того, ветра Патагонии не давали мне возможности поставить палатку; верхняя одежда из-за езды на грязных грузовиках пришла в такой вид, что я все меньше соответствовал Индульгенции. А ведь при автостопе внешность - самое главное.

Но не заглянуть на полуостров Вальдес я, конечно, не мог, поэтому сошел с грузовика на развилке в десяти километрах от города Puerto Madryn в населенной выходцами из Уэльса провинции Чубут. Ветер тут еще не вполне утихомирился, но степь вовсю цвела, и даже ночью было довольно тепло. В траве копошились броненосцы, морские свинки и крошечные белые хомячки. В город я пришел к пяти утра.

Пуэрто Мадрин существует в основном благодаря туризму на соседний Вальдес с его южными китами, магеллановыми пингвинами, косатками и прочей фауной. Не удивительно, что магазины забиты футболками, посудой и другими сувенирами с изображением морской живности. Но рисуют на сувенирах почему-то чаще синих китов, кашалотов и королевских пингвинов, которых здесь и в помине нет.

Размахивая Индульгенцией, я просочился бесплатно в туристский автобус на полуостров. Он находится в частном владении, но хозяева довольствуются доходами от туризма, а степь оставляют птицам, гуанако, нанду и марам (Dolichotis patagonium) - большим грызунам, которые похожи на помесь зайца с антилопой, но живут в норах. Очень интересно смотреть, как играют перед норами маленькие длинноухие марята.

Вальдес имеет форму буквы "Т". В бухтах по обе стороны перешейка, соединяющего его с материком, каждую осень собираются южные киты (Eubalaena glacialis). Их тут около двух тысяч, то есть две трети мировой популяции. Это толстые, флегматичные создания, к которым легко подойти на лодке. В компании фотографов из местной газеты я полдня провел среди китов, иногда ныряя к ним. Когда плаваешь рядом с самкой, кормящей молоком детеныша, и встречаешься с ними взглядом, то любопытный китенок тут же бросает сосок и подплывает вплотную, чтобы рассмотреть незнакомое существо. Гладкий кит - единственный, на котором можно покататься в море, а не в дельфинарии. Иногда они выпрыгивают из воды, взмахнув круглыми ладошками плавников, а один раз мы видели спаривание, которое проходит в положении вниз головой и всегда под наблюдением любопытных молодых самцов.

На внешней стороне полуострова много пингвиньих колоний и лежбищ морских львов - там сняты знаменитые кадры "спортивной охоты" косаток на львов в прибое. Но львы и пингвины приходят сюда в конце ноября, а октябрь - сезон морских слонов.

Южный морской слон (Mirounga leonina) - серая туша размером с "Волгу", с коротким толстым хоботом на носу. Самки, которых каждый самец собирает в гарем, несколько меньше и без хобота, но тоже очень внушительны. У каждого слона свои черты "лица", всегда удивительно смешные. Эти великаны не умеют ходить по суше, а только ползают. Глядя на утонувшие в песке "мешки с жиром", трудно поверить, что это быстрые и сильные звери. Один раз я имел неосторожность подойти к спаривающемуся самцу (они делают это на боку, чтобы не раздавить самку чудовищным весом). Гигант немедленно оторвался от возлюбленной, с которой перед тем нежно обнимался, и с громовым ревом кинулся на меня тяжелыми прыжками, словно инопланетный суперчервь из фильма ужасов. Под водой же, как выяснилось, морские слоны не менее подвижны и маневренны, чем другие тюлени.

Напоследок мы заглянули на высокий мыс на южном конце Вальдеса, чтобы посмотреть колонию пингвинов. Она была пуста, только первые одинокие птицы сиротливо маячили на пляже, изрытом норами. Но зато мы увидели кое-что другое.

У аргентинский берега Патагонии живут несколько кланов косаток (Orcinus orca).

Некоторые из них питаются рыбой и живут в определенных местах, другие патрулируют сотни километров побережья в поисках тюленей, китов и пингвинов, появляясь у каждого лежбища или колонии примерно раз в неделю. И вот на наших глазах шесть блестящих черно-белых торпед окружили группу китов.

Южный кит всего вдвое больше косатки, так что одинокую жертву они, наверное, быстро бы прикончили. Но тут четверка китов встала нос к носу, окружив детеныша, и принялась бешено молотить воду хвостами. Я читал про такую "круговую оборону", но подозревал, что это матросские байки. Теперь я знаю, что киты действительно обороняются таким образом. Косатки начали описывать петли вокруг, а одна попыталась поднырнуть под кольцо тяжелых хвостов. Один из китов немедленно принял вертикальное положение, прикрыв китенка снизу. Не думаю, чтобы удар китового хвоста убил косатку, но, видимо, получить такую оплеуху неприятно.

Поболтавшись рядом минуты полторы, косатки развернулись, просвистев нечто, означавшее, вероятно, "не больно и хотелось", и плечом к плечу ушли на север - не завидую морским слонам!

У основания полуострова есть еще одна достопримечательность - Птичий остров (Isla de las Aves). На него запрещено высаживаться, но на берегу напротив установлены телескопы, в которые видно каждую скорлупку в гнездах. Это самое северное в Атлантике место гнездования альбатросов (чернобрового - D.

melanophrys) и самое южное - белых цапель (Egretta), которые по случаю весны щеголяли чудесными воздушными перьями на голове и спине - эгретками. Там же живут северные утки-пароходы (T. chubutensis) и множество других птиц, а функции грифов, ворон и орланов одновременно выполняют гигантские буревестники.

Я переночевал в поле, радуясь относительному теплу, а утром поймал грузовик еще на семьсот километров. На сей раз водитель не доверил мне руль и вообще не спал на ходу, а непрерывно болтал. Шоссе все чаще пересекало небольшие городки, где он провожал всех женщин плотоядным взглядом и восклицаниями типа "Que culo!"

("Какая задница!") Через каждые три часа он останавливался, чтобы заварить мате, который более запасливые шофера возят с собой в термосах. Этот напиток, напоминающий зеленый чай, приготавливают из одноименного кустарника - одного из видов падуба (Ilex paraguariensis). Его пьют по очереди из металлического горшочка через металлическую же трубку, доливая кипяток по многу раз. Как при этом вся страна не заражается сифилисом, не знаю, но зато мате очень удобно пить за рулем, и он прекрасно помогает согреться после долгих часов ожидания попутки на дороге.

Вокруг между тем появились кустарники и гигантские куртины пампасской травы (Cortaderia selloana). Началась полупустыня monte, переходная зона от Патагонии к Пампе (в Боливии монте означает горный лес, в Перу сельву, а в других странах - гору.) Еще пара часов - и мы в знаменитых пампас, высокотравных степях Аргентины. К сожалению, высокотравных степей умеренной зоны в мире практически не осталось - только небольшие заповедники и некоторые районы Монголии.

Аргентинская пампа тоже распахана сплошь, за исключением заповедничка Cerro de la Ventana (Гора-Окно), куда я и направился.

Гора высотой всего около 750 метров, но она торчит среди плоской равнины и кажется серьезным пиком. Три узких ущелья ("окна") рассекают ее почти до основания, и если начать подъем не с той стороны, то приходится спускаться до начального уровня почти от самой вершины, а потом опять лезть вверх, как это случилось с Дарвином. Я, к сожалению, не успел достаточно внимательно прочитать перед отъездом "Путешествие на "Бигле"", поэтому едва не повторил его ошибку. На горе водятся прелестные маленькие пампасские олени (Ozotoceros besoarticus), золотые дятлы Colaptes campestris, попугаи и гости из тропиков - муравьи-листорезы, которые здесь совсем маленькие и вырезают из листьев кусочки в форме не кружка, а полумесяца. В заводях речки у подножия живут здоровенные сомы и большие, невероятно яркие и красивые жабы-рогатки (Ceratophrys), которые при виде человека бросаются навстречу, угрожающе урча и разевая огромную пасть.

Дальше двигаться было все сложнее. Я оказался вдали от Панамериканы и прочих шоссе, а на сельских дорогах было мало машин и бензоколонок. Мне пришлось сменить 12 попуток, чтобы проехать 300 километров. Я был вынужден пойти на хитрость: раскладывать на асфальте мелкие камешки и стоять чуть дальше. Увидев на пути посторонние предметы, шофера притормаживали и с большей вероятностью "ловились".

Днем пейзаж пампы напоминает Украину: зеленые поля, пирамидальные тополя, белые аисты (Ciconia maguari), хутора-мазанки. Но названия сел тут на всех европейских языках, по вечерам с озер разлетаются на ночлег бесчисленные стаи белолицых ибисов (Plegadis chini), розовых колпиц и хохлатых паламедей (Chauna torquata), а ночью на поля выходят пастись броненосцы, морские свинки и нутрии (Myocastor coypus).

Наконец мне попалась попутка до самого Mar del Plata (Серебряного моря), которое на наших картах называется Ла-Платский залив. Водитель, в прошлом ученый-химик, теперь с головой ушел в фермерство, но по-прежнему говорил на отличном английском. Мы тут же втянулись в дискуссию на политические темы и протрепались до самого города под тем же названием Мар дель Плата, который населен почему-то датчанами.

Политическая история Аргентины очень интересна. Во время войны президентом был Перон. Для пожилых людей его имя значит примерно то же, что для наших стариков - имя Сталина, в основном потому, что при нем резко повысился уровень жизни народа. Но значительную часть колоссальных доходов, полученных Аргентиной от торговли с разоренной войной Европой, Перон пустил на ветер. Его обаятельную жену Эвиту многие всерьез считают святой - все помнят скандал вокруг попытки Голливуда снять в Аргентине фильм о ней с Мадонной в главной роли. Недавно выяснилось, что Перон разрешил поселиться в стране беглым нацистам в обмен на золото партии, и нынешнему президенту пришлось приносить официальные извинения Израилю. Конфликт между перонистами и антиперонистами - и поныне важная составляющая любой избирательной кампании в стране.

До Буэнос-Айреса я добрался на пароме, чтобы посмотреть обычного в этих водах маленького дельфинчика Pontoporia blaintvillei, самого древнего из ныне живущих китообразных.

"Buenos Aires" означает "Попутные ветры". Так назвали его моряки, пересекавшие Атлантику с помощью пассатов. Издали 12-миллионный город довольно красив, но там слишком высокие дома и узкие улицы, особенно если ты приехал из степей Патагонии. Он стоит на Ла-Плате, "Серебряной реке", которая на самом деле не река, а общее устье рек Уругвай и Парана. В камышах на берегу реки есть маленький заповедник, где можно переночевать и заодно посмотреть птиц: уток Heteronetta, которые подкладывают яйца в чужие гнезда, ингда даже к хищным птицам; смешных кукушек Guira guira, похожих на наших соек; синих колибри и всевозможных пастушков. Еще там водится странный зверек Galictis cuja, напоминающий барсучонка, и курносые змейки Bothrops ammodytes.

Наутро, причесавшись и сбрив бороду, я пошел в бразильское консульство.

- Приглашение есть? - спросили меня.

- Меня приглашает мой друг, - я назвал адрес и телефон Паоло.

- Сейчас позвоним ему и проверим.

К счастью, Паоло оказался на месте. Он не растерялся и подтвердил, что приглашает меня.

- Теперь нам нужно подтверждение МИДА, но это займет всего неделю.

Неделя в жутко дорогом городе "съела" бы все мои деньги, но выхода не было. Мне удалось придумать только одну комбинацию.

- Я поеду на границу, - предложил я, - а вы пришлете мне визу в свое консульство там.

- Это можно, поезжайте, только уплатите нам 30 долларов за звонок в Сан-Паулу и запрос в МИД.

Я выехал из города, отловил гаишника и заставил остановить для меня грузовик.

Пересвистываясь с коллегами по радио (свист дальше слышно), шофер довез меня до какой-то заправки и, сказав "я на минутку", пошел к проституткам, гнездившимся в соседнем сарае. Вернулся он через три часа. Предварительный торг происходил при мне, и я заметил интересную закономерность: цена "девушки" была прямо пропорциональна поперечному диаметру, который ни у одной не был меньше полуметра.

Из-за задержки я добрался до места к полуночи, преодолев двести километров темной дороги с ярко освещенными "оазисами" бензоколонок.

- Chao, che! (привет, приятель!) - крикнул шофер и укатил.

- Aguara guasu es tu che (гривистый волк тебе приятель), - сердито буркнул я и побрел по дороге, чувствуя, как сладостно проникает в меня тепло субтропической ночи. Воздух был наполнен песнями птиц и насекомых, ароматом цветов - я вернулся на солнечную сторону Земли.

Опять стою я на дороге,

Опять проклятый автостоп.

Машин проходит мимо много,

Но не везет меня никто.

Ох, как же мне осточертело

Рукой махать им то и дело,

И вновь обочиной шагать

И бесконечно долго ждать.

И ненавидеть всех на свете,

И материться в такт ходьбы...

Ну почему по всей планете

Все шофера - одни жлобы?

Нет, больше шагу не ступлю

Пока машину не куплю !

Глава десятая. Американские саванны

Дорогие друзья! Добро пожаловать в Бразилию - туристический рай! Цена туристической визы для граждан России - 130$; для граждан Того, Зимбабве и Тайваня - 30$; для граждан других стран - 5$. Желаем приятного отдыха!

Плакат в бразильском консульстве, г. Пуэрто Игуасу.

Обширную территорию Южной Америки между Пампой и Амазонией занимают саванны.

Правда, классических "африканских" саванн с зонтичными акациями тут не увидишь, и вообще ландшафты этого района очень разнообразны - от густых лесов до кактусовых пустынь. Но климат здесь типичный для саванн чередование сухого и дождливого сезонов. Самое жаркое время, как и в других местах на широте тропиков (а не экватора) - весна перед началом дождей. Сейчас вся огромная область саванн занята полями, пастбищами и рощами австралийских эвкалиптов, а флора и фауна сохранились лишь в небольших национальных парках и на заболоченных участках.

Парк El Palmar, куда я сейчас попал, совсем небольшой (20х15 км), и я почти не надеялся, что здесь осталось что-нибудь интересное. Вдоль дороги тянулась высокая мягкая трава, как на подмосковных полянах в августе. Над сырыми лугами вились рои мелких светлячков, мигавших часто-часто, словно облако дипольных отражателей. В глубине травы прятались мелкие, но очень душистые ирисы Ixolirion и самые маленькие на свете пальмы - Siagrus ростом с карандаш.

Луч фонаря упал на какой-то плоский желтый предмет со светящейся точкой посередине, лежавший в дорожной пыли. Еще шаг - и он вдруг взлетел в воздух, превратившись в что-то вроде жар-птицы. Планирующим, как у бабочки-парусника, полетом странное существо принялось кружить рядом, сверкая глазами в луче света и помахивая длинными полосатыми лентами. Это был длиннохвостый козодой (Macropsalis creagra). Дальше они то и дело вспархивали из-под ног.

Постепенно вокруг появлялось все больше пальм Butia yatae - невысоких, кудрявых, словно специально расставленных по пологим холмам. Через несколько километров я свернул на боковую дорожку, плавно спускавшуюся к ручью. Тут мой фонарик отразился в паре очень ярких глаз, под которыми сразу же блеснули клыки. Потом зверь развернулся, и в траве закачались соломенно-желтые лопатки торопливо уходящей пумы. Подойдя поближе, я увидел лужу крови и остатки добычи.

Представьте себе мое изумление, когда оказалось, что это наполовину съеденная индийская антилопа-гарна!

Я вырезал из туши продольные мышцы спины (лучшее мясо для шашлыка), вышел к берегу и поужинал. Только на следующий день в конторе парка мне рассказали, что гарны действительно завезены сюда из Индии и, стало быть, с психикой у меня пока относительно нормально.

Эль-Пальмар - совершенно райский уголок, по крайней мере весной. Ночью было так тепло и безкомарно, что я отлично выспался на траве без палатки и спальника.

Утром меня разбудили птицы - красноголовые кардиналы (Paroaria) и всевозможные голуби, слетевшиеся на водопой. Надо мной смыкались ветви ив, в тихих плесах ходили здоровенные сомы, а вокруг лежали желтые луга с толпами аккуратных пальм.

Под пальмами паслись лохматые серые большие нанду (Rhea americana).

До наступления жары я успел окунуться в ручей и дойти до конторы, расположенной в старинной колониальной усадьбе на высоком берегу реки Уругвай, за которой открывается вид на одноименную страну.

Естественно, я первым делом сплавал на ту сторону, благо река шириной с Москву-реку у Звенигорода. С моей точки зрения, делать в Уругвае особо нечего - он почти полностью "распахан", а интересен лишь тем, что это единственная страна мира, где разрешены дуэли. Но принять их гражданство мне не светило, так что я вернулся в Аргентину, где к моим услугам были душ, кафе-мороженое, библиотека и музей.

В музее я обнаружил большую коллекцию птичьих яиц. В Эль-Пальмаре семь видов тинаму (Tinamidae), а у них необыкновенно красивые яйца - яркие и блестящие, словно покрытые цветной глазурью. На большом дереве во дворе гнездились попугаи-калиты (Myopsitta monachus). Они живут не в дуплах или норах, как другие попугаи, а в огромном, как стог сена, коллективном гнезде на несколько десятков пар.

Обследуя усадьбу, я увидел под крышей заброшенного амбара большую колонию пчел-убийц (Apis africanus), которых когда-то завезли сюда из Африки, поставив под угрозу все пчеловодство континента. Мне приходилось много слышать об их сложном характере, поэтому я очень осторожно приблизился к ним шагов на десять.

Тут же мне навстречу вылетел "сторож" одного из гнезд и с ходу ужалил в веко. К моему большому удивлению, это оказалось совсем не больно, и я забыл об укусе, думая, что так все и кончится.

Я прошелся немного вдоль реки, пользуясь кабаньей тропкой (кабанов завезли из Европы). Тут летали кусачие тигровые мошки (Goeritis filli), но зато было не так жарко. На торчащих из воды корягах собралась целая коллекция причудливых черепах: жабоголовые (Phrynops), плоские (Platemys) и длинношеие (Hydromedusa).

В траве бродили цветные бекасы (Nycticryphes) - смешные птицы с клювом такой формы, будто на нем повисла капелька соплей. Под упавшим деревом нашел нору с кучей перышек у входа. Когда приподнял дерево, из норы выскочила выдра (Lutra platensis) - никогда бы не подумал, что она ловит птиц. Судя по перьям, ее жертвой стал мелкий чирок Amazonetta.

Когда я вернулся к конторе, было уже настолько жарко, что даже роскошные черно-фиолетовые сойки Cyanocorax забились в тень и сидели с раскрытыми клювами.

Только синие колибри как ни в чем не бывало носились вокруг увитых вьюнком колонн усадьбы, "целуя" красными клювиками цветы. Вокруг большой норы с десятком входов, выкопанной посередине площадки для пикников, разлеглись здоровенные ящерицы-тейю (Tupinambus nigropunctatus) с отвисшими щеками. Был будний день, так что я оказался единственным посетителем парка - мороженое и душ были в полном моем распоряжении. В прохладной душевой я и проспал до вечера.

Не успели ящерицы забраться в нору после захода солнца, как из нее появились "сменщики". Сначала легким облачком выпорхнули летучие мышки Tonatia, потом вдруг вылезла здоровенная зверюга с полосатой мордой и великолепными черными усами - равнинная вискача (Lagostomus maximus). Учуяв печенье, которое я в этот момент ел, она радостно кинулась мне на руки, и мне стоило большого труда отойти от нее на пару шагов и сфотографировать. Чтобы не отдавать ей все печенье, я отнес полпачки к своему рюкзаку, а когда вернулся, его уже доедал зеленый попугайчик-калита.

С наступлением сумерек в траве послышались резкие шорохи - это прокладывали себе путь тяжелые броненосцы. Чтобы узнать, с кем из них имеешь дело, достаточно резко осветить зверька фонариком. Ушастые Dasypus убегают смешными скачками, толстые Cabassous с фырканьем подпрыгивают на месте и потом пытаются незаметно удрать, медлительные Euphractes прижимаются к земле, а маленькие Tolypeutes и вовсе сворачиваются в шар. В пальмовые рощи броненосцы почему-то не заходили, но там сновали полчища крыс Bibimys с ярко-малиновыми носами.

Шагая в темноте по саванне, я увидел впереди черно-белое пятно, которое оказалось гигантским муравьедом (Myrmecophaga tridactylus). Фантастический зверь с длинным, как клюв ибиса, носом и роскошным флагом-хвостом словно сошел с картин Дали. Позже я узнал, что и сам художник заметил поразительное сходство между творением природы и персонажами своих картин - он даже держал дома ручного муравьеда.

На этот раз я вышел к другому ручью, который петлял по неширокой болотистой пойме. На дороге появились странные следы, очень похожие на отпечатки копыт тапира, но чуть поменьше. Я долго ломал голову, кто бы это мог быть, пока не увидел капибару (Hydrochoerus hydrochoreus). Последний уцелевший из гигантских грызунов прошлого, капибара напоминает рыжеватую морскую свинку, но она ростом с барана и вся какая-то квадратная. Когда я вышел на мост через ручей, из-под него выплыла самка с парой совсем маленьких детенышей. Отчаянно загребая воду копытцами, капибарята едва поспевали за матерью. Увидев меня, они нырнули, но были отлично видны в прозрачной воде. Метров через десять троица выскочила на поверхность и с треском удрала в камыш.

Больше на ручье мне никто не встретился, кроме кошки-ягуарунди, которая здесь не черная, как в сельве, а рыжая. Я переночевал под деревом, в кроне которого наутро обнаружил гнездо пальмовых дятлов (Melanerpes flavifrons) - они черные с красной головой, полосатыми боками и ярко-желтой грудью.

Меня ждал неприятный сюрприз: к рассвету укушенный глаз совершенно заплыл, а вся половина лица распухла так, что я стал похож на монстра из фильма ужасов.

Естественно, никто не хотел меня подвозить, и мне пришлось часами торчать на раскаленной дороге, поглощая коробками закупленный в супермаркете молочный шейк (это вроде коктейля).

Очередная попутка оказалась допотопным "Трабантом" с небритым старикашкой-немцем за рулем. С ним мне удалось проехать довольно далеко почти через всю провинцию Entre Rios (Междуречье). Пыльные пастбища и эвкалипты тянулись по сторонам, сбитые машинами скунсы и опоссумы валялись по обочинам. Сначала старикан рассказывал о тяжелой жизни немецкой общины, потом вдруг похвастался, что он - бывший штурмбанфюрер СС и находится в розыске как военный преступник. Я, конечно, не поверил, но он вытащил из бардачка крест и еще какие-то награды.

Я начал лихорадочно соображать. С одной стороны, я просто обязан был его немедленно придушить (дорога была достаточно пустая). С другой стороны, посты ГАИ в этой части страны стоят через каждые 50 км, и перед очередным постом машину мне пришлось бы бросить. Решил, что проеду последний пост перед своей развилкой, а потом убью мерзавца. Мы доехали до КПП, и я уже полез в карман рюкзака за веревкой, но тут старая сволочь вдруг заявила:

- Совсем забыл, хозяин той фермы мне должен. Навещу-ка его, подлеца. Вылезай.

Я снова оказался на липком асфальте в отвратительном настроении. Увидев мое лицо и Индульгенцию, полицейский побледнел, выскочил на дорогу перед первым же грузовиком и лишь потом спросил, куда мне, собственно, надо ехать. Грузовик оказался попутным. Офицер отвел шофера в сторону и сказал ему что-то такое, что тот всю дорогу называл меня не иначе, как "senior comandante".

Вечером на обочинах появилась фауна: целые стада черных крысовидных хомяков Scapteromys, белобрюхие мерзкие опоссумы (Didelphus albiventris), серпокрылые козодои (Eleothreptus anomalus).

Кстати, должен предупредить, что у многих южноамериканских животных нет устоявшихся русских названий или есть, но неудачные. Поэтому мне иногда приходится придумывать их самому, а следом на всякий случай писать латинское название.

Прошла короткая гроза, и снова стало жарко. Я переночевал в городке на берегу широченной мутной Параны, а утром перешел по мосту в провинцию Chaco. Снова потянулись сухие пастбища в дымке от пожаров - пастухи жгли сухую траву и кустарник. Я много читал о знаменитых аргентинских "ковбоях" - гаучос, об их богатых традициях и красочных костюмах. Но везде скот почему-то пасли люди в джинсах, кедах и футболках.

Наконец у одной деревни мне встретился настоящий гаучо - в широкополой шляпе и богато расшитой рубахе с бахромой, с огромным ножом за широченным поясом и золочеными шпорами на мушкетерских сапогах. Сей былинный персонаж подъехал ко мне, участливо оглядел пыльный рюкзак и столь же пыльную морду и спросил:

- Вэйзмир, куда ты едешь по такой жаре? Сорок пять в тени!

Оказалось, что деревня населена евреями - иммигрантами из Польши. Познакомиться с ними поближе я не успел, потому что подошла попутка. Меня высадили в семи километрах от национального парка Чако, куда я дополз к обеду в совершенно расплавленном состоянии. Я знал, что через пару дней привыкну к местному климату и перестану обращать внимание на температуру, но пока было довольно тяжело.

В парке меня ждала площадка для установки палаток, сверкающая прохладным кафелем душевая и десятки километров покрытых мягкой пылью лесных дорожек, словно специально созданных для ходьбы босиком и чтения следов.

"Чако" - это сухие леса, которые когда-то покрывали северо-запад Аргентины, Парагвай и часть Бразилии. В основном они состоят из колючих акаций, quebracho (этим словом, означающим "сломай топор", обозначают Solinopsis и еще десяток пород с твердой древесиной, относящихся к разным семействам) и дерева омбу (Phytolacca dioica), кора которого словно плавится на солнце, оплывая к корням.

Фауна Чако очень древняя и своеобразная. По травянистым прогалинам бродит странная птица Cariama cristata, родственник вымерших гигантов-фороракосов. По ночам сквозь высокую траву, высматривая грызунов, пробирается робкое создание - рыжий гривистый волк (Chrysocyon brachyurus) с ногами-ходулями и огромными ушами. Увидеть его мне удалось только один раз - в основном попадались заурядные с виду парагвайские лисы (Dusicyon gymnocercus). Из трех видов пекари, стадами прочесывающих парк, один настолько редок, что долго считался вымершим - это рослый серый Tayassu wagneri.

Грызунов тут великое множество - недаром Даррелл назвал эти края "Землей шорохов". Больше всего не хомяков, как в других частях Америки, а колючих шиншиллокрыс (Echimyidae). По деревьям ползают смешные дикобразики Chaetomys с носом картошкой. Хищников тоже немало: по утрам то и дело встречаешь выводки носух, которые безмятежно рыщут в опавших листьях, подняв, как флаги, полосатые хвосты, а на обочинах дороги через каждые пять километров обязательно увидишь нору местного барсука-гризона (Galictis vittatus), удивительно похожего на африканского медоеда.

Из-за обилия зверья кровососущих насекомых в Чако много, и наблюдать за ними очень интересно. Утром вас преследуют мухи, реагирущие на движение достаточно остановиться, и они отвязываются. Днем их сменяют обычные слепни, привлекаемые запахом мокрой кожи, а вечером появляется другой вид, который охотится за темными предметами - от него защищает белая футболка. Все они довольно безобидны, в отличие от ночных москитов Phlebotomus, которые переносят лейшманиоз.

Другая достопримечательность Чако - "ночной поезд", личинка одного вида светляков, обитающая под бревнами и в густой траве. Она длиной с гороховый стручок, с двумя белыми "фарами" на переднем конце, двумя красными - на заднем и цепочками зеленоватых "окошек" по бокам.

Птиц в Чако почему-то было немного - возможно, они откочевали на сухой сезон.

Разве что дятлы встречались целыми стаями, а всех остальных редко удавалось увидеть - то черный орел Harpyhaliaetus solitarius попадется, то короткоклювый колибри (Ramphomicron). Гораздо веселее было на лесных озерах. Там бродили большие цапли Ardea cocoi, сотенными стаями кружили коршуны-слизнееды (Rhostramus sociabilis), а по листьям гигантских кувшинок Victoria cruciana бегали яканы (Jacana), трепеща, как мотыльки, желтыми крылышками. На озерах водятся кайманы и анаконды, но последних мне не удалось увидеть ни разу - попадались только коричневые гигантские ужи (Cyrtodryas gigas).

Я прожил в Чако несколько дней, пока не пришло время ехать на бразильскую границу. Каждое утро меня будили концерты черных ревунов (Alouatta caraya). Днем приезжали школьные экскурсии и угощали всякой всячиной, а по ночам единственными соседями были жабы и лягушки, собиравшиеся в душевой ради прилетевших на свет насекомых (всего я насчитал там 16 видов амфибий).

До города меня подвез автобус женской протестантской школы при польско-украинской общине. Никто из девушек уже не помнил ни слова на славянских языках, лишь одна спросила меня "Te gusta vareniki?" - "Тебе нравятся вареники?"

Чем-то я им очень понравился: после того, как сошел с автобуса, они еще долго, к изумлению прохожих, хором скандировали "Vla-di-mir! Vla-di-mir!" - пока не скрылись за поворотом.

Теперь по одну сторону дороги тянулся Парагвай, а по другую аргентинская провинция Misiones. Первыми белыми, обосновавшимися в этом плодородном краю, были иезуиты, основавшие несколько миссий на нынешней территории Бразилии в 1609 году. В отличие от всех других орденов и прочих религиозных организаций, действовавших в испанских колониях, иезуиты действительно заботились об индейцах: обучали их грамоте и земледелию. В XVII веке на континенте было несколько территорий под управлением ордена, и во всех уровень жизни был в несколько раз выше, чем на соседних землях, и только на них не было индейских восстаний. Не удивительно, что они встали поперек горла и светским, и церковным властям. В 1627 году сюда по наводке епископа Монтевидео вторглись из Бразилии отряды вооруженных охотников за рабами. Бросив все, отцы иезуиты в сопровождении 12 тысяч крещенных индейцев-гуарани сплавились по реке на семистах плотах. После каждого из двух порогов плоты приходилось строить заново. Они основали новые миссии на 800 километров южнее, на аргентинской земле. Мир и процветание продолжались до 1767 года, когда Карл III запретил орден во всех испанских владениях. Провинция вступила в полосу упадка, из которой выходит только сейчас.

Что касается миссий, то их величественные развалины и сегодня производят впечатление великолепной резьбой по камню, хотя джунгли мало что оставили от стен.

Я быстро проехал всю Мисьонес и сошел на последней развилке перед стыком границ с Бразилией и Парагваем. Узкое шоссе тянулось через густой субтропический лес, над которым кое-где торчали странные кроны бразильских араукарий (Araucaria angustifolia). Это единственный кусочек сельвы в Аргентине, истоптанный туристами вдоль и поперек, но всего месяц тому назад на этой самой дороге турист-гринго был убит ягуаром. Только что стемнело, и на теплый асфальт выползли детеныши змей - коричневые гремучки Crotalys и черные в серебре Bothrops. Вооружившись хворостиной, я стал сгонять ботропсят с проезжей части, но спасти удалось не всех: некоторые из этих "живых игрушек" уже были раздавлены колесами проносившихся машин.

Вскоре лес кончился. Я прошел между безмолвными корпусами турбаз, отелей и ресторанов и вышел к высокому обрыву, под которым в облаке тумана шумел водопад Игуасу.

Он шире и выше Ниагары, но меньше, чем Виктория. Водопад обрушивается со скалы высотой 72 метра и шириной в три километра, разбиваясь на десятки ветвей, между которыми торчат зеленые островки. Днем тут слишком много туристов, но ночью никого нет. По мокрым от водяной пыли дорожкам бродят здоровеннные жабы-аги (Bufo marinus), похожие на борцов сумо. Изредка встретишь зеленого агути или собирающего мусор длиннохвостого опоссума (Metachirus nudicaudatus), но больше делить удовольствие не приходится ни с кем. Белый фронт водопада в желтоватых лунных радугах таинственно проступает из черных гор, мелкие боковые ручейки журчат в скальных трещинах, стекая в озера - отличное место для усталого путешественника, который мечтает отдохуть от жары и выспаться в покое и уюте.

Утро еще лучше: столбы тумана и брызг, поднимающиеся над водопадом, становятся ярко-розовыми, целые стаи туканов и попугаев летают с берега на берег, первые колибри пронзают мокрый воздух. Большие серые стрижи Cypseloides senex, сотнями тысяч гнездящиеся на скалах за стеной падающей воды, с визгом пронзают самые страшные части водопада. Наконец выходит солнце, и тысячи радуг вспыхивают над Игуасу. Тут на тропинках, словно армии бродячих муравьев, появляются колонны туристов - день начался.

Сверху поперек реки проложены мостки, по которым можно подойти вплотную к "Глотке Дьявола" - выемке уступа, в которую падает большая часть воды. Снизу к этому ревущему белому чудовищу тоже можно подобраться, но только с бразильской стороны.

Я отправился в город Пуэрто Игуасу и стал дожидаться открытия консульства.

Вскоре за мной образовалась очередь из полусотни туристов со всего мира. Тут консульство открылось.

- Нет, мой друг, - сказал единственный из сотрудников, знавший слов десять по-английски и столько же по-испански, - ваша виза еще не пришла из Буэнос-Айреса. Приходите завтра.

Я грустно отошел в сторону. Поток туристов нахлынул на конторку и сразу же отхлынул, оставив в холле одного человека - все остальные получили визы за пять минут.

- Откуда ты, брат? - спросил я беднягу.

- Из Польши. А ты?

- Из России.

На нас напал идиотский хохот. Посмеявшись над горестной судьбой, мы разошлись, договорившись встретиться утром. Парень болтался тут в ожидании визы уже неделю.

Он изучал бразильскую литературу в Рио и возвращался с каникул.

Я вернулся к водопаду и до вечера бродил по лесу, но встретил только большое причудливое насекомое - королевскую фонарницу (Laternalia phosphores). Вечером я решил устроить большую охоту на змей и до полуночи бродил с фонарем по шоссе. Но змеенышей, десятками выползавших на асфальт днем раньше, почему-то не было.

Вместо них появились квакши Flectonotus gouldi, маскирующиеся под щепки.

Я уже нашел подходящую скамейку и хотел расстелить спальник, как вдруг заметил на дорожке нечто странное. Издали это казалось трещиной в асфальте, а вблизи - застывшей струйкой черного стекла. Но у нее был подвижный хоботок, и она медленно текла вперед, ощупывая путь. Это была наземная планария - редкий обитатель самых влажных мест.

Утром я явился за 20 километров в консульство и выслушал слово в слово тот же самый ответ.

- Надо позвонить в Буэнос-Айрес, - сказал я поляку, - и спросить, почему они не посылают по факсу наши бумаги.

Мы пошли на почту, позвонили в столицу, но там нам сказали, что все давно отправлено.

- Они давно все отправили! Наверняка бумаги уже у вас! - закричал мой новый друг, когда мы добежали до консульства (он свободно владел португальским).

- Они не могут быть у нас, - невозмутимо заявил чиновник, дружелюбно улыбаясь.

- Почему?

- Потому, что мы не могли их получить. У нас нет факса!

- Что же вы раньше не сказали?

- Вы не спрашивали.

- Так позвоните в город, пусть они вам подтвердят, что нам можно давать визы!

- У нас нет телефона. Мы только год назад въехали в этот офис, связь еще не провели.

В конце концов мы буквально силой вытащили консула на почту и за свой счет связали его с Буэнос-Айресом. Не прошло и десяти часов, как мы были на бразильской стороне. По дороге поляк сообщил мне новости, оказавшиеся малоутешительными. Во-первых, здесь тоже приравняли местную денежную единицу к доллару, и цены подскочили в несколько раз. Во-вторых, вышел специальный закон, запрещающий автостоп.

Я почувствовал, что меня загнали в угол. После оплаты визы и звонков у меня осталось всего 300 долларов. За эти деньги я бы смог, наверное, добраться до Каракаса через Рио-де Жанейро, Амазонку и Гвианское нагорье, но на самолет до Кубы нужно было еще столько же. Скрепя сердце, решил покрутиться по Бразилии и вылететь домой из Сан-Паулу.

Взяв билет на автобус, я прогулялся по бразильской стороне водопада, где бродят стаи полуручных носух и где я нашел самого красивого жука из всех, каких видел за полгода в Южной Америке. Размером он был меньше канцелярской кнопки, плоский и круглый, как все виды подсемейства щитоносок (Cassidae). Жук был такого ярко-золотого цвета, что не блестел, а словно светился, а на спине, как на мишени, были нарисованы два бархатисто-черных концентрических кольца с черной точкой в центре. Когда я протянул к нему руку, он сразу улетел. Как называлось это маленькое чудо, мне не удалось узнать до сих пор.

Чуть выше по течению можно встретить очень редкую птицу - крохаля Mergus ostosetaceus. Он живет только на тех реках, где есть водопады, потому что выше водопадов нет хищных рыб, опасных для утят.

Вернувшись в большой, душный город Foz de Iguazu, я сел в автобус и всю ночь ехал сначала на северо-восток, потом на северо-запад по светло-зеленым полям и кирпично-красной земле. Эта часть страны настолько освоена, что называется просто Campos, "поля". Здесь уже прошли первые дожди, но было очень жарко и пыльно. Плодородный краснозем, terra roja, покрывает почи весь юг Бразилии, позволяя снимать рекордные урожаи кофе и сахарного тростника. К утру мне удалось добраться до Пантанала - низменной равнины в верхнем течении реки Парагвай, на стыке границ Бразилии, Парагвая и Боливии.

В течение сухого сезона Пантанал выглядит как травянистая равнина с маленькими рощами и множеством озер, а во время дождей превращается в море с отдельными островками. Множество туристов приезжает сюда посмотреть на богатейшую фауну, которая по составу близка к амазонской, но гораздо более доступна для наблюдения. Большинство обитателей Пантанала можно увидеть прямо с шоссе, идущего через болота к городу Corumba. Фосетт описывал этот городок как логово порока и разбоя, но я с большим недоверием отношусь к его сведениям - по многим причинам.

Начало ноября - самое удачное время, потому что вдоль реки вода уже поднялась, а на более высоких местах еще сухо. Поэтому на западе Пантанала уже появляются виды, проведшие сухой сезон под землей - водяные хомячки Kunsia и двоякодышащие рыбы Lepidosiren, а на востоке вся живность по-прежнему сконцентрирована вокруг небольших озер и прудов, буквально забитых рыбой. К такой луже может собраться сразу несколько сотен аистов стройных лесных (Mycteria americana) и могучих ябиру (Jabiry mycteria). Ябиру похож на африканского марабу, но чисто-белый с черной головой и шеей. У него такой могучий клюв, что непонятно, как с такой тяжестью можно летать. Но аист летает довольно ловко и даже убивает прямо с лета шустрых молодых кайманов.

Никогда бы не подумал, что на ограниченной территории может прокормиться столько кайманов. На берегах прудов они лежат буквально штабелями, по нескольку десятков на водоем размером с теннисный корт. Здесь живут два вида: обычный Caiman crocodilus и широкомордый C. latirostris. Было бы очень интересно узнать, какие между ними экологические различия. Если судить по форме челюстей, первый должен есть больше рыбы, а второй - черепах и улиток (местные улитки Pomatias gigas по величине и прочности панциря почти не уступают черепахам). Но для проверки моей гипотезы пришлось бы убить и вскрыть несколько кайманчиков, а я отношусь к ним со слишком большой симпатией.

Другого обитателя прудов увидеть труднее. Гуляя по шоссе поздно вечером, иногда видишь впереди как бы темную струйку жидкости, медленно текущую поперек дороги.

Это анаконда - небольшая парагвайская (Eunectes notaeus) или молодая гигантская (E. murinus). На ровной поверхности они не извиваются, а лишь переступают брюшными чешуями, так что издали кажется, что они плавно скользят вперед, словно улитки. Если подойти к змее, она замирает, но при попытках взять ее в руки следуют яростные выпады. Взрослые гигантские анаконды, длиннее трех метров, наверное, чувствуют себя слишком тяжелыми для путешествий - я ни разу не видел их дальше двух шагов от воды. Один раз попалась очень крупная змея - метров семь или восемь - но она, как и остальные, нырнула, едва я подошел.

В течение многих лет считалось, что самая длинная змея - азиатский сетчатый питон, а все рассказы об анакондах длиннее 8 м - басни. Один американец обещал премию в 1000$ за экземпляр, превышающий 10 м. В течение 50 лет деньги оставались невостребованными и за это время превратились в довольно скромную сумму, но в 1989 году была добыта анаконда в 11,46 м на полметра длиннее, чем рекордный питон.

Эту змею трудно назвать симпатичной - у нее маленькая головка с рыбьими глазками, как у нашего водяного ужа - но ее движения исполнены особой неторопливой грации, особенно в воде, где ей не мешает чудовищный вес. Ныряя в озерах Пантанала, я убедился, что анаконда - один из самых быстрых пловцов среди змей, способный иногда догонять рыб, а не ловить из засады.

Среди кайманов и анаконд бесстрашно разгуливают капибары и самые красивые из южноамериканских оленей - необыкновенно изящные болотные (Blastocerus dichotomus). Они почти не боятся человека. Хотя почти весь Пантанал разбит на фазенды и используется под пастбище, местные жители в последнее время на редкость заботливо относятся к фауне и ревностно охраняют даже кайманов. И это в Бразилии, которую во всем мире считают главным виновником уничтожения тропических лесов и редких видов! На самом деле народ тут уже очень глубоко проникся экологическими идеями, а вырубку лесов ведет, мягко говоря, не от хорошей жизни. В печати постоянно идут яростные дискуссии по поводу того или другого нового проекта. Но бразильцев очень обижает, когда Запад обвиняет их в покушении на будущее всего человечества и дает не всегда корректные советы.

В островках леса водятся два очень редких попугая-ара: голубой с желтым Ara glaucogularis и фантастический Andorhynchus hyacintus. Это чудо природы длиной в метр, сине-фиолетовое с желтыми кольцами вокруг глаз и клюва. Вместе с ябиру гиацинтовый ара служит эмблемой Пантанала, даже местная автобусная компания называется в честь него "Andorhynchus" и красит свои автобусы в соответствующий цвет.

По вечерам тут можно увидеть необыкновенное зрелище. С востока приходит очередная гроза, и на фоне иссиня-черной тучи летят, уходя от дождя, освещенные закатным солнцем тысячные стаи птиц - белые аисты, розовые колпицы, синие ара, а также утки, гуси, цапли и ибисы всех цветов. Буря длится не больше получаса, и снова начинается жара.

Через каждые два-три километра шоссе проходит по мостам, под которыми полгода сухо, а полгода течет вода. Поскольку других укрытий от дождя и солнца в Пантанале мало, местная фауна активно использует нижнюю сторону мостов, причем под каждым из них одни и те же виды располагаются на строго определенных местах.

Центральная часть пролета облеплена гнездами ласточек, края постройками ос, которые не так боятся гостей. Между осами и ласточками селятся летучие мыши, которых тут не меньше двух десятков видов (больше всего воронкоухов Natalus).

Особенно красивы Lasiurus - взрослые желтые, детеныши красные, а подростки всех переходных оттенков, так что колония мышек кажется выставкой елочных игрушек.

Я тоже поставил палатку под мостом. Ночью было так жарко и влажно, что пришлось выбраться наружу, несмотря на комаров. Где-то через час меня разбудил легкий шорох и холодное прикосновение к виску. Я почувствовал, как очень крупная змея ощупала мне лицо языком, а потом прижалась боком к щеке. "Анаконда, - подумал я, вспомнив почему-то "Кролики и удавы" Искандера, - сейчас обработает". Тихонько взяв фонарик, я включил его и увидел здоровенного полоза Pseudoboa. Он грелся у моей щеки до утра, а потом тихонько слинял.

На следующий день я перебрался в национальный парк Emas, расположенный на плато Мату-Гросу северо-восточнее Пантанала. Это море высокой травы, из которой повсюду торчат красные термитники. Только вдоль рек тянутся сухие леса, над которыми маячат круглые кроны самой высокой в мире пальмы Orbignia (до 75 метров).

Эмас буквально набит редкими видами, которых очень трудно увидеть в других местах. Следы ягуара, оцелота, гривистого волка попадаются на каждом шагу. Еще больше здесь "бразильских волков" - крупных лисиц Dusicyon thous. В лесах то и дело слышишь птичьи голоса обезьянок маленьких игрунок (Callitrix) и тамаринов (Saguinus), которых тут четыре вида, все разноцветные. По валяющимся на земле тонким иголкам можно найти место, где кормится в кроне дерева бразильский дикобраз (Gnatomys). В самых непроходимых зарослях стайками по пять-шесть зверей бродят смешные кустарниковые собаки (Speothos venaticus), которые похожи на помесь бультерьера с дворнягой, но никак не на дикое животное. А в густой траве скрывается самый маленький из тинаму - Taoniscus nanus размером с перепела.

Чем дальше к северу, тем раньше начинается сезон дождей. В Эмасе они шли уже месяц, и реки основательно вышли из берегов, а воздух гудел от комаров.

Преследуя кровососов, к пасущемуся скоту собираются три вида козодоев длиннохвостый Hydropsalys climatocerca, потто Nyctibius griseus и гигантский потто N. grandis, который днем похож на большой трухлявый сук. Различить их можно на очень большом расстоянии, потому что в луче фонаря их глаза вспыхивают соответственно белым, желтым и зеленоватым светом. В некоторых местах земля на протяжении сотен метров была покрыта движущимся ковром из крошечных лягушат Rana, которые торопливыми скачками расселялись из родных озер. Бесчисленное войско отважных малюток привлекало полчища хищников: шустрых малых серием (Chunga burmeisteri), змеек-жабоедов (Xenodon), грустных носатых цапель-челноклювов (Cochlearius).

Из Эмаса я направился к северу, на границу Мату-Гросу и Амазонской низменности.

Река Арагуая, приток Токантиса, образует здесь два рукава, между которыми лежит Bananal - самый большой в мире остров, окруженный пресной водой (по другой версии, Marajo в дельте Амазонки еще больше). Южная часть острова напоминает Пантанал, а северная покрыта сухим лесом, который у рек переходит в амазонскую сельву.

Добрался я до Бананала с большим трудом. Хотя польский студент перевел мою Индульгенцию на португальский, в рукописном варианте ее текст не производил на полицейских никакого впечатления, и они упорно не желали останавливать для меня попутки. Голосовать самому приходилось по многу часов. Большую часть пути я проделал на трехэтажном грузовике, который вез на бойню свиней. За триста километров совершенно обалдел от визга, хрюканья и вони. Все шофера, узнав, что я из России, тут же радостно кричали "А-а, Владимир!" - это имя тут считается самым типичным русским и широко распространено среди выходцев из славянских стран. В конце концов я начал звать всех шоферов "Педро", на что они совершенно не обижались мало ли в Бразилии Педро?

Мой путь на север окончился здесь, на самом пороге Восточной Амазонии, поэтому на острове я в основном интересовался влажными лесами. Их фауна резко отличается от фауны сухих, хотя четкой границы между ними нет. Хищники во влажных лесах представлены золотистой кошечкой Felis tigrinus, попугаи - великолепной золотой аратингой (Aratinga guarouba), а черепахи большеголовой Peltocephalus tracaxa.

То есть на самом деле там водится еще черт знает что, но за два дня я мало кого успел увидеть. Из змей встречается амазонский аспид (Leptomicrurus). Он черный с желтыми колечками на маленькой голове и тупом хвосте - очень трудно понять, где у змеи голова, а где хвост.

Еще мне встретились две замечательных амфибии. Удивительная лягушка (Pseudis paradoxa) известна тем, что вдвое меньше собственного головастика (этот монстр длиной с хорошую плотву), а седлоспинный ателоп (Brachycephalus) ничем не выделяется, но очень красив - ярко-желтого цвета и помещается в наперстке.

К сожалению, ниже по течению на реке есть пороги, поэтому сюда не проникают интереснейшие обитатели Амазонки - дельфины и ламантины. Мне не пришлось их увидеть - я уехал с Бананала на восток, через пустынные пространства каатинги.

Этим словом, означающим "белый лес", называют самую бесплодную часть страны, покрытую чахлыми акациями и невысокими кактусами (в основном Cereus gounelei) На кактусах сидят крошечные сычики Glaucidium brazilianum, высматривая саранчу.

Дожди в каатинге бывают не каждый год, и во время засух миллионы крестьян разбредаются отсюда в поисках работы, а при первых слухах о дождях возвращаются домой.

Наконец раскаленная сковородка каатинги кончилась, и я оказался на побережье океана, в историческом сердце Бразилии - прекрасном городе Сальвадор, он же Байя. Город населен в основном африканцами, и повсюду разбросаны храмы кандомбле, их своеобразной религии, смеси западноафриканских верований с элементами католицизма. К тому времени, когда я сюда добрался, carona (так тут называют автостоп) окончательно мне осточертела, и я решил дальше путешествовать на автобусах.

Южнее Байи побережье когда-то покрывала роскошная сельва, так называемый Атлантический дождевой лес. Он давным-давно утратил связь с Амазонией, и его флора и фауна очень своеобразны. Сейчас лес сохранился в основном в небольших заповедниках, из которых самый интересный - Poco dos Antos, участок изумрудно-зеленого склона гор, круто спускающегося к океанскому пляжу.

Заповедник был создан для спасения львиной игрунки (Leontopithecus rosalia) - необыкновенно красивой обезьянки, похожей на персидскую кошку золотисто-рыжей расцветки. Сейчас здесь всего около пятисот игрунок, но их почему-то встречаешь каждые полчаса. Гораздо труднее найти в кронах другую местную достопримечательность - ошейникового ленивца (Bradypus torquatus). А когда его все-таки находишь, выясняется, что он практически не отличается от B.

tridactilys, который обычен повсюду в Амазонии.

Зато тут легко увидеть карликового муравьеда (Cyclopes didactilys), которого в Амазонии я не видел живьем ни разу - только в когтях гарпий. По идее они должны были бы встречаться на каждом шагу - ведь аппетитные термитники болтаются примерно на одном дереве из пяти. Но почему-то везде, кроме Посо дас Антаса, этот пушистый желтый зверек редок, да и здесь мне за весь день попались только два - один спал на ветке, свернувшись клубочком, а другой висел вниз головой, зацепившись хвостом за лиану и запустив язык в термитник. Возможно, разрушенные термитники уже не восстанавливаются, поэтому каждому муравьедику нужен большой участок леса.

А вот белок в Атлантическом лесу нет. Их заменяют рыжие беличьи хомячки - большой Phaenomus и маленький Rhagomys. Они таке же шустрые и пушистые, как настоящие белки, но совершать длинных прыжков с ветки на ветку не умеют.

От парка уже совсем близко до Рио, который на самом деле Хио-дэ-Жанэйру, "Река Января". Город расположен в изумительно красивом месте - над бухтой торчат высокие горы-останцы с вертикальными склонами и круглыми макушками. Они все еще одеты лесом, и даже в городском ботаническом саду можно увидеть серебристо-белых обезьянок. Но все же до появления города тут, наверное, было еще красивее. Из-за рельефа путешествие на автобусе по Рио - долгое и тяжелое мероприятие, особенно с рюкзаком, потому что в каждом автобусе установлены железные вертушки, настолько неудобные - нарочно не придумаешь.

После строгого и четкого испанского я никак не мог привыкнуть к мягкому, очень музыкальному португальскому, который на бумаге похож на испанский, но резко отличается по звучанию. Кое-что удается понять с ходу, но иногда из целой фразы не улавливаешь ни одного знакомого слова. В первый день в Бразилии я зашел в магазин за коробкой сока и долго пытался сказать, что мне нужно. Перепробовал массу вариаций на тему испанского "jugo" и английского "juice", но "сработало" в конце концов молдавское "suk". Особенно трудно разобрать слова, когда говорят на слэнге. В местной разговорной речи множество забавных и метких словечек:

например, бикини называется "флюс".

Знаменитая Копакабана мне не понравилась: я отвык от такого количества народу, и вещи оставить было негде. К тому же вода не выглядит особенно чистой, что неудивительно: сразу за пляжем начинается пригород с самой высокой в мире плотностью населения - сплошные небоскребы. Оставив рюкзак прямо под ногами полицейского, я окунулся на минуту, тут же выскочил из воды и обнаружил, что к карману рюкзака уже тянется беспризорник. После сотен километров безлюдных пляжей Коста-Рики, Эквадора и Перу популярные курорты вовсе не кажутся подходящим местом для отдыха.

У Рио богатая история. В 1807-1821 годах, когда Наполеон захватил Пиренейский полуостров, город даже был столицей Португалии. Вернувшись в Лиссабон, король Жуан VI оставил сына регентом. Через год молодой принц Педро провозгласил Бразилию независимой страной, а себя - ее императором. В 1831 году он отрекся от престола в пользу пятилетнего сына, чтобы оставалось больше свободного времени для занятий любовью, которые он ценил выше императорской власти.

Педро II оказался самым прогрессивным императором в истории: уже в 15 лет он отменил рабство, а потом подготовил и провел республиканскую революцию, после чего умер в изгнании в Париже.

Говорят, что где-то в Рио есть памятник Остапу Бендеру, установленный на деньги одного нашего миллионера, но я не проверял.

Еще дальше на юг расположен большой национальный парк Cerra da Bocaina. В этом месте интересный рельеф: прямо от океана берег круто поднимается до 2000 метров, а дальше лежит Бразильское плато. Исток Сан-Франсиску, второй по длине реки континента, находится всего в 20 километрах от Атлантики. До 1800 метров растут дождевые леса, выше - хвойные из Araucaria и Podocarpus, которые на плато переходят в злаковые саванны. Вершины гор покрыты альпийскими лугами.

Как ни странно, после расчистки леса на склонах мало что удается выращивать.

Почва сельвы почти не содержит питательных веществ: все, что есть в опавших листьях и ветках, по грибнице симбиотических грибов немедленно поступает в корни деревьев и снова вовлекается в круговорот. Может быть, именно поэтому лес и сохранился до наших дней. Уцелело даже драгоценное дерево пау бразил (Caesalpinia echinatum), по которому когда-то была названа вся страна. Кое-где встречаются целые рощи кешью (Anacardium occidentale), чудесные орехи которого болтаются на ярких, как китайские фонарики, и очень сладких околоплодниках.

Здесь водится уже другой подвид львиной игрунки, черный с подпалинами, а также очень редкая паукообразная обезъяна (Brachyteles arachnoides). Я был так счастлив, когда встретил ее в лесу - а потом оказалось, что они стаями живут в ботаническом саду Сан-Паулу. Самая же обычная обезьяна парка - масковая тити (Callicebus moloch), которую легко найти по громкому щебету "чи-ви-чууу!".

В дуплах араукарий гнездится серо-голубой ара (Cyanopsitta spixii), очень красивый и редкий. Более трети его выводков уничтожает грозный хищник, трехметровая синяя с желтыми полосками змея Spilotes pallatus, которую местные жители называют "куроедом" - она встречается на каждом шагу и нередко ворует домашнюю птицу. Что касается самого верхнего пояса гор, то там мало интересного - разве что бесчисленные моко (Kerodon), родственники морских свинок.

И вот я в Сан-Паулу. 20-миллионный город многие описывают как урбанистический кошмар и величайший "шанхай" мира, но на самом деле город как город. Множество небоскребов торчит из моря одноэтажной застройки, повсюду скверы и парки, на улицах неожиданно много японцев, климат довольно мягкий. Хотя Saх Paolo лежит почти на тропике, зимой сюда нередко прорываются холодные фронты из Патагонии, принося мокрый снег и поголовную простуду. Даже сейчас, в начале лета, было довольно прохладно и шел мелкий дождик.

Я нашел агенство Аэрофлота (почему-то в телефонных справочниках его не оказалось) и попросил, чтобы мне поменяли билет Гавана-Москва на Сан-Паулу-Москва. В тот момент я был уверен, что через пару дней окажусь дома, и не подозревал, что мне предстоит самое серьезное приключение за полгода, проведенных в Южной Америке.

Когда я брал билет в Москве, то трижды спросил, можно ли его будет поменять, и трижды мне клялись, что проблем не возникнет. Теперь оказалось, что он куплен в каком-то "левом" агенстве, а не непосредственно в Аэрофлоте, и сдать его можно только в Москве. А пока нужно было купить новый билет, денег на который у меня, естественно, не было.

Пришлось звонить домой матушке и просить, чтобы она заняла деньги и выслала мне билет по факсу из центральной конторы Аэрофлота.

- Идиот несчастный, - закричала матушка, - вечно я должна тебя откуда-то вытаскивать! (по-моему, это был первый раз). А как ты будешь эти деньги отдавать?

- Сдам свой билет и отдам.

- А если того агенства уже след простыл?

- Заработаю.

- Где?

- В издательстве.

- Да твое издательство почти обанкротилось! И книжка твоя не вышла! И Юлька твоя без работы сидит!

Ну, и так далее. В конце концов матушка обещала прислать билет завтра и бросила трубку, оставив меня в растроенных чувствах.

Паоло оставил мне только свой домашний телефон, поэтому деваться до вечера было некуда. Я поехал в Бутантан - знаменитый серпентарий. Там я обнаружил большую площадку, окруженную бетонной загородкой, где содержались всевозможные змеи.

Дождавшись паузы между туристскими группами, я влез на площадку, чтобы сфотографировать некоторых из них. Но не успел я сделать и нескольких снимков, как подъехала полиция. Посмотрев, как я хожу в сандалетках среди разомлевших на солнце змей (естественно, держась от них на безопасном расстоянии), копы поманили меня пальцем, усадили в машину и куда-то повезли.

"Вот здорово, - подумал я. - Привезут в КПЗ, покормят на халяву, а потом отпустят."

Но меня почему-то привезли в психушку. Тут у меня нервы не выдержали, я предъявил Индульгенцию и смылся без обеда. Вечером я приехал к Паоло, который мне очень обрадовался и повозил на машине по городу, показав две основных достопримечательности: новый тоннель имени Айртона Сенны и панель. Панель Сан-Паулу - это улица на окраине, где всю ночь напролет стоят по углам девушки в нижнем белье или просто голые, одна другой страшнее.

Наутро я потащился в Аэрофлот. Билета не было.

- В центральной конторе нет связи. Перерубили кабель, - сообщила матушка по телефону.

Этот день я провел в ботаническом саду и прекрасном городском зоопарке, где есть даже голубой ара (Andorhynchus leari), которых в мире осталось всего около десятка. Назавтра матушке все же удалось прислать мне билет, но до единственного в неделю рейса оставалось два дня.

- Хватит тебе слоняться по городу, - сказал Паоло. Сейчас праздники, поехали к моему деду на фазенду.

- А у твоего деда есть фазенда?

- Есть. Маленькая, но зато на море.

И вот мы взяли несколько друзей Паоло и поехали на фазенду, которая оказалась размером с хороший подмосковный колхоз. Деду Паоло хватало дохода от небольшой банановой плантации, а кормился он фруктами из сада и овощами с поля, которое обрабатывали трое рабочих. Вся остальная территория заросла и превратилась в настоящие джунгли.

В этом фруктовом раю между солнцем и морем я и провел последние дни. Наиболее интересной личностью на фазенде был управляющий. Когда-то он был самым молодым ротмистром в России и адьютантом Деникина (сменив на этом посту агента большевиков, который стал прототипом героя фильма "Адьютант его превосходительства" - этот фильм старик достал на видео и теперь смотрит через день). Потом он преподавал математику в Кембридже, где и подружился с одним из студентов - дедом Паоло. Сейчас Владимир Олегович почти не говорит по-русски, но английский еще не забыл. Правда, мне не удалось вытянуть из него никаких воспоминаний о гражданской войне.

Наконец-то я очутился в условиях, в которых работали Даррелл и другие нормальные натуралисты. Я прохлаждался на пляже или играл в бадминтон, а местные жители несли мне разных интересных животных, найденных в поле или в лесу. Сначала притащили с огорода амфисбену (Amphisbaena alba) - желтую подземную рептилию, похожую на дождевого червя, но увеличенного раз в десять. Потом - подземного хомячка Blarinomus, полосатого сцинка Diploglossus и паука Eupelma сантиметров 20 длиной.

Только змей и птиц мне приходилось искать самому, потому что первых крестьяне боятся, а вторых не так просто поймать. Сухие листья в лесу кишели всевозможными ботропсами, на опушках водился редкий удавчик Xenoboa croponii, а под бревнами - коралловая сверташка Anilius, самая яркая из змей. Считается, что ее черные и алые кольца - маскировка под ядовитого аспида, но и аспид рядом с ней кажется тусклым.

Птиц-то, собственно, искать не приходилось. Под потолком веранды висела поилка, которую целый день осаждали черно-белые колибри и стаи желтых цветочниц-бананаквитов (Coereba flaveola). Ночью вокруг усадьбы болтались рыжие совки Otys, а днем - похожие на потерявшегося кукушонка ленивки (Bucco). Ленивка может часами неподвижно сидеть на ветке, уставившись в одну точку, но стоит появиться неподалеку бабочке или мухе - и она мгновенно ловит насекомое на лету.

По берегам заросшего синими и желтыми кувшинками пруда мелькала большая, как ворон, странного вида застенчивая птица - красногрудая котинга (Porphyrolaema).

Все полгода я не пропускал ни одного свернутого листа банана или геликонии, чтобы не заглянуть внутрь в поисках летучих мышей. Но только здесь мне удалось добиться успеха. Для этого пришлось прочесать всю плантацию. Посадки бананов в Южной Америке выглядят странно - все грозди задолго до созревания заворачиваются в полиэтилен, чтобы их не обгрызли летучие мыши. Здесь заниматься этим было некому. Каждый вечер вереницы плодоядных листоносов Artibeus, Pygoderma и Sturnira вылетали с чердака фазенды и летели на завтрак.

Подкрепляясь уцелевшими плодами, я просмотрел все подозрительные листья и нашел два вида летучек. Листонос-строитель (Uroderma) строит из листьев зонтик, перегрызая их поперек, а трехцветный присосконог (Thyroptera tricolor) просто забирается в лист, свернутый трубкой. В Центральной Америке и Венесуэле есть еще очень красивые белые листоносы (Ectophylla), которые складывают лист пополам, перекусывая среднюю жилку, но их я не находил ни разу.

Море у фазенды было теплым, как пруд, но почему-то довольно безжизненным - ни рыбы, ни водорослей. Зато на илистом дне я набрал кучу красивых ракушек, в том числе большого и очень редкого Cymatium.

В последнюю ночь на фазенде мне повезло - я увидел еще одно чудо южноамериканской природы, "рождественское дерево". Один из обычных местных светлячков иногда в массе собирается на небольшое деревце, облепляя его сверху донизу, после чего все жуки начинают синхронно вспыхивать, словно праздничная иллюминация.

Я готов был биться головой об стену от отчаяния, но должен был улететь - денег почти не осталось. Мне так хотелось пересидеть в тропиках московскую зиму, а пришлось возвращаться в холод и тьму ноября.

Рейс Аэрофлота улетает в такое время, что все обменные кассы закрыты. Пришлось мне лихорадочно тратить остаток бразильских реалов - купить гору фруктов (мне еще с фазенды отгрузили килограммов десять) и прочую ерунду. Гораздо лучше, конечно, было бы купить огромную, изумительно изданную книгу "Орхидеи Южной Америки", но она стоила 720$.

Я переложил все самое тяжелое в маленький запасной рюкзачок, который выглядел таким плюгавым, что его никто не догадался взвесить, и, просидев три часа в раскаленном душном самолете по неизвестной причине, вылетел домой.

Мы еще садились в залитом огнями Рио, в тихом флегматичном Ресифе, но всему приходит конец. Южная Америка исчезла, и остался только ночной океан, черный, как ближайшее будущее.

Вариация

Опять в холодную Россию

Меня умчит Аэрофлот,

Где тротуары ледяные

И баксу преданный народ.

Опять без солнышка полгода

В краю снегов и алкашей,

Фригидной северной природы

И красных рекрутских ушей.

Опять я должен делать бабки,

Пахать, крутиться и башлять,

К зарплате тощей ждать прибавки

И ОРЗ в метро цеплять.

И тихо жить мечтой заветной:

Как долгожданным днем одним

Вернусь я в мир тепла и света

К зеленым тропикам моим.

Эпилог

Граждане пассажиры! Наш самолет произвел посадку в городе-герое Москве.

Напоминаем, что за сохранность багажа и возможные инциденты по дороге в город Аэрофлот ответственности не несет. Будьте осторожны и бдительны.

Поздравляем с прибытием на землю нашей любимой Родины!

Объявление в самолете.

В каждом из мест посадки экипаж почему-то менялся. Это позволяло мне при каждой следующей кормежке как бы невзначай спрашивать, нет ли лишней порции. Народу было мало, и порция неизменно находилась.

Рядом сидел высокий пожилой сеньор, седой и загорелый, исполненный чувства собственного достоинства - типичный дон Альберто, глава семьи из какого-нибудь сериала. Еще в Рио он купил бутылку и медленно, но методично напивался, не обращая на меня никакого внимания. Я уткнулся в стекло в отвратительном настроении и тщетно пытался уснуть.

Внизу появились три огонька - островок Сан-Паулу, затерянная в океане макушка подводной горы на Срединно-Атлантическом хребте, который тянется под водой от Исландии до Антарктики. В отличие от других островков центральной части океана - Святой Елены, Вознесения, Сен-Поля или Амстердама - это не вулкан, а гранитный массив. Мы летели по знаменитой Трансатлантической трассе, освоение которой так романтично описал Сент-Экзюпери в книге "Южный Почтовый".

- Остров Сан-Паулу, - сказал я вслух.

- Вершина Срединно-Атлантического хребта, - на чистейшем русском произнес "дон Альберто".

- Гранитный массив, - машинально продолжил я.

Мы уставились друг на друга. Оказалось, что он океанолог из Питера, а в Бразилии работает по контракту. У нас обнаружилось множество общих знакомых, мы даже ходили по Охотскому морю на одном судне, хотя и в разное время. Теперь полет протекал гораздо веселее.

Рассвет застал нас в Сале на островах Зеленого Мыса, где мы дожидались, когда поднимется туман. Острова похожи на Галапагосские, но растительность давно уничтожена козами. Потом началась Сахара. Пока солнце стояло низко, пустыня с воздуха выглядела разноцветной и очень красивой. Песчаные моря-эрги казались красными, глинистые равнины-реги - синими, щебнистые плато-гаммады - черными. Но через полчаса все стало бледно-серым, лишь низкие разрушенные холмы тянулись до горизонта, как морозные узоры на стекле.

В течение шести последних часов полета на борту шел затяжной скандал. Началось с того, что стюардесса обругала пассажира: мерзавец говорил лишь по-арабски, по-французски и по-португальски, а русский или хотя бы английский выучить не удосужился. Парнишка страшно испугался и никак не мог понять, чего от него хотят. Какой-то янки за него вступился, но сам говорил только по-английски, причем слишком быстро для дам из "Аэрофлота". Вскоре все с увлечением вцепились друг в друга, и многоязычные выражения типа "kusammak, you fucking cuda!" так и летали взад-вперед, словно стрелы. Мы забились в хвост, открыли украденную в аэропорту Туниса бутылку рома и лишь изредка отвечали на фразы, адресованные лично нам, стараясь не путать языки.

Потом непоправимо опошленный русскими "челноками" Кипр и, наконец, погруженная во мрак Москва. Было -7оС, и мы сразу замерзли, несмотря на распитую бутылку.

Моего нового знакомого таможня не пропустила, придравшись к какой-то ерунде, и он остался внутри до приезда начальника утром. Самолет приземлился в 11 часов вечера, но нам не выдавали багаж до тех пор, пока не ушел последний автобус, чтобы всем пришлось ехать на такси. У меня оставалось шесть долларов - за эти деньги можно так или иначе добраться из любого аэропорта мира, кроме Шереметьево. Пришлось торчать в зале ожидания до утра.

Наконец я втиснулся в обледеневший автобус. Поскольку обменные кассы еще не работали, у прилетевших за ночь пассажиров рублей не было, и билеты, естественно, никто не брал. Едва мы отъехали метров на пятьсот, как в салон в радостном азарте ворвалась бригада контролеров.

Южная Америка больше не существовала. Осталось дождаться открытия метро, оттащить домой рюкзак с фруктами, любой ценой сдать неиспользованный билет, вернуть долг, добыть деньги на проявку пленок и жить дальше в том же ритме.

Но теперь бояться было нечего. Я видел Анды и сельву, вулканы и пещеры, водопады и ледники, черепах и китов, ягуаров и альбатросов, бабочек-морфо и орхидеи, кондоров и анаконд. Маленький сверкающий колибри сидел у меня на пальце, потягивая сладкий раствор. После этого можно даже спокойно умереть.

Мне повезло, как никому:

Достались мне моря и горы,

Лесов тропических просторы

Мне перепали одному.

Среди пустынь и городов

Бродил я тенью одинокой,

Ни разу на снегу глубоком

Не находя чужих следов.

Все чудеса во все года

Мне одному наградой были,

Мои друзья про них забыли

Или не знали никогда.

Но почему все только мне?

Ведь стоит только попытаться,

Лишь захотеть, и не бояться

Разок довериться волне.

Увы, так трудно объяснить,

Что человек рожден свободным,

Он связан суетой бесплодной,

И страха держит его нить.

Вот так друзья мои живут,

В кругу вращаясь бесконечном,

И мне завидуют, конечно,

И в койках собственных умрут.