Часть вторая МИСТЕР «КОНТР-ЦРУ»
ХОЗЯИН СПРУТА В ЛЭНГЛИ
В Нью-Йорке, не успел он приехать домой, ему позвонил Десантис и, вытащив его мокрым и распаренным из-под душа, волнуясь, тонкоголосо запел, затараторил в ухо:
— Потрясающий успех! Ты видел вечерние газеты? Великолепная твоя фотография: весь в бинтах, ничего, кроме двух щелочек для глаз, не видно. Шапка крупным кеглем:
«ТАИНСТВЕННОЕ НАПАДЕНИЕ «ЧЕРНЫХ БЕРЕТОВ» НА «ЗЕЛЕНОГО БЕРЕТА» В ФЕЙЕТВИЛЛЕ.
СУД НАД «ЗЕЛЕНЫМ БЕРЕТОМ» МАК-ДОНАЛЬДОМ ОТЛОЖЕН…»
Ты обошел Мак-Дональда! Сказано, что ты репортер газеты «Рай реджистер». Тестюшка крайне доволен такой рекламой. Он перепечатал это сообщение на первой странице и обещал своим читателям, что ты раскроешь им сенсационную тайну в ближайшие дни… Все это ты, конечно, используешь в своей книге… Фейетвиллское фото — на обложку… Поздравляю!..
— Но откуда они узнали, что я был «зеленым беретом»?
— Вынюхали у бармена «Сумасшедшей лошади». Когда тесть получит от тебя материал? Завтра сможешь представить?
— Если только просижу всю ночь напролет.
— Куй железо, пока горячо!
Не ожидал Джон Грант, что его фотография в газетах вызовет из небытия его незабвенную Шарлин, любимую девушку, бросившую его, потому что во время вьетнамской войны она была «голубкой», а его, зеленоберетчика, посчитала «ястребом». В адрес газеты «Рай реджистер» пришло от нее письмо Джону Улиссу Гранту-младшему.
«Дорогой Джонни! — писала Шарлин. — Мне больно было видеть твою изуродованную физиономию в газетах. Ты похож на мумию Рамзеса IV. С кем ты связался в Фейетвилле, близ проклятого Форт-Брагга, где ты, по-видимому, пал жертвой операции «МКУЛЬТРА»? Что ты не поделил с этими «черными беретами»? Неужели ты до сих пор марионетка в руках ЦРУ? В газетах пишут, что ты стал журналистом и заканчиваешь книгу о «зеленых беретах» во Вьетнаме. Ты, наверное, ничего не забыл, но научился ли ты чему-нибудь? Понял ли, что все лучшие, все честные люди Америки были против твоей грязной войны? Мне больно за тебя потому, что ты был моей первой любовью, и я до сих пор люблю вспоминать о тебе, каким ты был до того, как надел зеленый берет…»
О себе Шарлин ничего не писала. Не твое, мол, Джонни, дело, замужем ли я, имею ли детей. И обратного адреса не оставила. Так-то оно и лучше. Перегорело все давно. И все-таки здорово резануло это письмо по сердцу.
Да, он долго ошибался, блуждал в «ура-патриотических» потемках, долго был слепым, но, пройдя через горнило войны, увидел свет. И он докажет это своей книгой, в своих статьях о процессе Мак-Дональда, этого «зеленого берета», который расправился с женой и детьми, как лейтенант Колли с женщинами и детьми вьетнамской деревни Сонгми. Он покажет, что ЦРУ и управление специальных операций Пентагона породили в лице «зеленых беретов» этих Мак-Дональдов, Колли и Шерманов, бессердечных зомби, чудовищ доктора Франкенштейна, подобных гомункулусу, сыгранному Борисом Карловым в классическом фильме ужасов по роману Мери Шелли…
Он сел за письменный стол, раскрыл объемистую рукопись своей будущей книги, стал перелистывать страницы.
«МКУЛЬТРА». И Шарлин узнала значение этого зловещего слова. Не слова, а кодового обозначения операции, предложенной Ричардом Хелмсом еще в 1953 году, по установлению возможности использования ЛСД и других сильно действующих наркотиков для модификации человеческого поведения. Именно Ричард М. Хелмс, тогдашний заместитель директора отдела планирования, ныне переименованного в оперативный отдел, возомнил себя новым доктором Франкенштейном и настоял на том, чтобы подопытные люди ничего не знали о проводимых опасных экспериментах, поставил дело так, что завербованные им проститутки в барах Нью-Йорка и Сан-Франциско залучали клиентов, американских граждан, к себе домой или в номера гостиниц и там спаивали их и заставляли принимать наркотические средства. Хелмс добивался установления контроля над человеческим разумом, стремился управлять поведением людей с помощью фармацевтических средств. Только смерть научного работника Фрэнка Олсона, вольнонаемного врача, кончившего самоубийством, и боязнь огласки положили конец этим опытам в 1963 году. Вернее, загнали их в подполье. И Грант доказывал, что Хелмс не только руководил всем этим бесчеловечным делом на протяжении десяти долгих лет, в течение которых невозможно подсчитать число его жертв, но и после прекращения опытов яро добивался их возобновления. Не входил ли в список испытываемых им средств и нервно-паралитический газ «Зоман», ныне поступивший на вооружение черноберетчиков?
И не любопытно ли, что Чарли Мэнсон в 1968—1969 годах с постоянной помощью ЛСД и других наркотиков сумел всецело подчинить своей преступной воле членов «семьи», превратил юношей и девушек в роботов-убийц! Хелмс и Мэнсон легко бы спелись.
Грант уделил в своей рукописи особое внимание Ричарду Хелмсу. Потому что этот человек был для него персонификацией всего Центрального разведывательного управления. Не кто иной, как Хелмс, послал Гранта с командой А-345 на смерть, на роковое задание «Падающий дождь» во Вьетнаме. Кроме того, Грант считал, что Джин Грин, Филипп Эйджи, Уинстон Бек и другие работники ЦРУ, навсегда порвавшие с «фирмой» и обличавшие ее как врага мира в своих статьях и книгах, далеко не полностью раскрыли его зловещую карьеру.
Причастен был Хелмс и к испытанию биологического оружия во Флориде в 1955 году. До сих пор нет прямых доказательств связи вспышки эпидемии в этом штате, вызвавшей поражение верхних дыхательных путей, с опытами ЦРУ, однако известно, что бактерия, полученная его экспертами, как раз и была причиной этой болезни. Зная в деталях операцию «МКУЛЬТРА», можно вполне допустить, что «фирма» решилась на испытание препарата на американцах. Во всяком случае, во время полевых его испытаний в этом районе Флориды число зарегистрированных случаев того же заболевания выросло на 500 процентов.
Одновременно, с 8 июля 1953 года по 17 мая 1955 года, в районе городов Себринг и Пальметто, штат Флорида, ЦРУ под руководством Хелмса проводило программу «МКУЛЬТРА. Субпроект 12»…
Грант только однажды видел Хелмса, слушал его, когда тот приезжал в Форт-Брагг, чтобы сказать напутственное слово офицерам «зеленых беретов», отправляемых во Вьетнам для выполнения утвержденного им плана «Падающий дождь». Старые разведчики рисовали Даллеса неприступным, холодным, высокомерным аристократом. Хелмс был красив, импозантен, моложав. В нем было дьявольски много обаяния, даже магнетизма. «Я живой пример той аксиомы, что каждый «черный» разведчик может стать «белым», — говорил он офицерам-зеленоберетчикам. — Но не скрою: сегодня я охотно поменялся бы с вами местами. На вашей стороне — молодость, все у вас в будущем, все впереди!» И вот он, Грант, один из немногих уцелевших участников «Падающего дождя», оглядывается назад и видит: все было ложью. И «Падающий дождь-1», и «Падающий дождь-2» закончились крахом. В безымянные могилы легли молодые офицеры вместе со своим будущим… А человек, лишивший их будущего, пославший их на смерть, составлял очковтирательские сводки, а потом неслыханно разбогател, став послом в Иране, подпирая трон шаха американским оружием, торгуя иранской нефтью, беря взятки у американских нефтяных монополий.
В февральском номере «Прогрессив» за 1980 год Джон Грант прочитает рецензию Джеффри Стейна, не просто вашингтонского журналиста, а бывшего офицера разведки армии США во Вьетнаме, на книгу Пауэрса о Хелмсе «Человек, который хранил секреты», содержащую пусть сдержанную, но тем не менее убийственную характеристику Хелмса в роли «мистера ЦРУ» во Вьетнаме:
«Хорошая, своевременная разведка — цель весьма похвальная в нынешнем опасном мире. Но что мы должны думать о директоре ЦРУ, шедшем на поводу у пентагоновских оценок численности боевых сил противника во Вьетнаме, занижавших ее вдвое в стремлении доказать, будто мы шли к победе!.. Что мы должны думать о спасательной операции в Сон Тее?[9] Однажды один сотрудник ЦРУ (некий Риччио) решил подать в отставку из-за статистического подлога и попросил Хелмса, чтобы он принял его. «Хелмс спокойно спросил, — пишет Пауэрс, — так ли уж это важно. Сотрудник разозлился и вспомнил Сон Тей: «На кону были человеческие жизни!» Хелмс, — продолжает Пауэрс, — все это время сидел с бесстрастным лицом игрока в покер, а когда Риччио закончил, заговорил о разрыве между поколениями».
А Пауэрс отнюдь не обличитель, он философски заключает, что ЦРУ является лишь «одним из фатальных фактов современной жизни, таких, как налоги, тюрьмы, армии».
Вспомнил Грант, как, вернувшись из Бад-Тёльца на родину, вздумал под хмельком позвонить Ричарду Хелмсу, чтобы высказать чифу ЦРУ, что он думал об операции «Падающий дождь». Выяснил номер телефона — 301/652-4122. Потратили кучу серебра, звоня из нью-йоркского автомата, но секретарши Хелмса — по голосу понятно было, что это не какие-нибудь мымры, — все время говорили, что его нет на месте. Тогда он узнал номер телефона министра обороны Мельвина П. Лейрда — 301/652-4449. Та же история. Пришлось плюнуть. Да и что было бы толку от пустой ругани! И тогда впервые он подумал об обличительной книге…
ВСАДНИКИ АПОКАЛИПСИСА В ЗЕЛЕНЫХ БЕРЕТАХ
Не смыкая глаз, не выходя из дома, поддерживая себя черным кофе, сигаретами и противосонными таблетками, работал Грант над статьей для газеты. Впервые после вьетнамской войны принимал он бодрящие пилюли. Попробовал было взбадривать себя дешевым бурбонским, но этот хваленый эликсир бодрости вызывал лишь кратковременное приятное возбуждение, проясняя голову, но очень скоро наступало утомление, мозги затуманивались.
Просмотрел газеты, прочитал все сообщения и комментарии о суде в Фейетвилле, но ничего нового не нашел. Только защитник хвастался в интервью:
«О, у меня было еще много фокусов спрятано в рукаве: например, я готов был в самый подходящий момент отвести старосту жюри, потому что он был гробовщиком, владельцем похоронного бюро, и потому заинтересован в том, чтобы моего клиента казнили, а тело отдали ему! Представьте себе, что его люди даже раздавали бумажные веера у дверей суда с рекламой: «Никто так дешево и элегантно не похоронит вас, как наше похоронное бюро «Вечный сон» в Фейетвилле!..» Кроме того, я составил список из семи присяжных, у которых были маленькие дети или внуки, что могло предубедить их против моего клиента. Нет, я не допускал поражения в этом деле. Почти никто из моих клиентов не подвергся смертной казни. Как человек просвещенный и гуманный, я в принципе против нее…»
Статью закончил в срок, указанный Десантисом, отвез ему в издательство и отдал секретарше — Тони не было на месте, ушел в кино смотреть «Апокалипсис сейчас».
Вечером отсыпавшегося Гранта разбудил телефон.
— Хелло, Джонни! — заговорил Тони Десантис. — По-моему, все это очень интересно, только очень уж длинно и многословно. Ты же пишешь для газеты, и эта газета не «Нью-Йорк таймс», воскресным выпуском коей можно убить не муху, а человека. Но все это не пропадет — пойдет в твою книгу. Кстати, ты видел «Апокалипсис» Фрэнка Копполы? Нет? Так тебе обязательно надо посмотреть этот фильм. Посмотришь и напишешь рецензию, отзыв: «Апокалипсис» глазами «зеленого берета»…
— Бывшего.
— Вот именно. В этой картине много потрясающих мест, но я, слава богу, во Вьетнаме не воевал. Я послал тебе два билета на завтрашний вечер в «Парамоунт» на Бродвее.
— Зачем два?
— На всякий случай. Неважно. Коппола — большой мастер. А работа его поможет твоему бестселлеру. Синдром Вьетнама! Язва Америки! Комплекс всеамериканской вины. Сегодня — это тема номер один!.. Твои черноберетчики, суд над Мак-Дональдом, «зеленые береты», ставшие «ангелами ада», — все это начинит динамитом твою книгу!..
Кинофильм потряс его как ни один другой. Прежде всего потому, что он показывал как раз то, что было главным переживанием всей его жизни: действия команды зеленоберетчиков в тылу Вьетконга. И именно там, в Южном Вьетнаме, где он действовал сам: в тылу партизанских войск Вьетконга на границе Камбоджи.
Он не сразу смог разобраться в этом фильме — так поразил он его и оглушил. Сила фильма для него была в его натурализме: каждый выстрел был выстрелом, нацеленным в него, в его плоть, бившим по обнаженным нервам. И звучал каждый выстрел как настоящий, а не как хлопушка с рождественской елки, — потом он узнал, что режиссер Фрэнсис Коппола добился стереозвучания, полной полифонии, предельной, небывалой достоверности звука.
С не меньшим натурализмом показаны бои и зверства. Эти кадры брали его мертвой хваткой, терзали когтями, трясли так, что едва не вытряхнули из него душу, тянули из него жилы, сжимали железным кулаком сердце. И он, не старый еще человек, чуждый эмоциональной расслабленности, дрожал и трясся, и из глаз его лились слезы, и он забывал, что находится в зрительном зале кинотеатра, и чуть не визжал от ужаса в полный голос.
Напалм горел, как горит напалм. Ракеты рвались, как настоящие ракеты. Люди горели, страдали, умирали с той страшной простотой, с какой умирают они на войне, что так непросто описать на бумаге, что всегда остается приблизительным и условным и в батальной живописи, что вовсе пропадает, становясь возмутительно ненатуральным, на тесном телеэкране, особенно, как ни странно, в хроникальной съемке. Американские телевизионщики уверяли, что ежедневно вносили вьетнамскую войну в каждый американский дом. Нет, их обрывки хроники, снятые в цвете, преподносили лишь бледный эрзац войны, прививали равнодушие к ней. Прививка против тропической лихорадки никогда не напоминает настоящую тропическую лихорадку: прививка вызывает лишь легкое недомогание, а не страдания и смерть.
Но длинный и неровный фильм Фрэнка Копполы в целом не был достоверным, правдивым. То и дело острый фокус уступал обидной расплывчатости, словно запотевали, засвечивались его объективы. Коппола мог порой ярко высветить правду, но уж очень была она заземлена. Он не мог ни понять ее, ни объяснить, насиловал ее своими предубеждениями, предвзятыми представлениями. Чувствовалось, что он знает войну лишь из вторых рук.
Ночью Грант плохо спал из-за пережитой на фильме нервной встряски: лез к нему во сне командир команды «А» с лицом, не то освещенным заревом боя и пылающего напалма, не то обожженным напалмом, — это лицо на рекламном щите смотрело ему вслед с фасада кинотеатра после сеанса.
«Самая большая беда фильма «Апокалипсис», — писал Грант в статье, — состояла в том, что он вышел слишком поздно, много лет после окончания войны во Вьетнаме. А ведь первые сведения о зверствах зеленоберетчиков в Индокитае появились в американской прессе задолго до скандала вокруг массового убийства с участием лейтенанта Колли в Сонгми, о котором стало известно в 1970 году».
Цитируя апологетическую книгу Робина Мура «Зеленые береты», изданную массовыми тиражами в 1965 году, Грант привел описание карательной акции команды зеленоберетчиков и их сайгонских прихвостней с главной базы в Дананге в деревушке горцев из племени Бру в районе 1-го американского корпуса, на территории Южного Вьетнама, прилегающей к демаркационной линии на 17-й параллели, где протекала пограничная река Бенхай.
«Трагическое зрелище встретило нас в деревне. Восемнадцать горцев валялись в разных местах на земле, истекая кровью. Большинство из них были сторонниками Вьетконга, но и другие во главе со старым вождем, который желал лишь, чтобы его народец жил в безопасности от обеих воюющих сторон, лежали мертвыми. Из многих домов неслись крики и стоны — туда были посланы наши люди. Через двадцать минут на деревенскую площадь осторожно снесли пятнадцать раненых детей в возрасте от двух до десяти лет… Вид ран у детей раздирал сердце. Многие получили сильные ожоги, когда наши гранаты подожгли их дома. У одного малыша выбило левый глаз. Почти все ребята имели серьезные пулевые ранения. Они находились в шоке, почернели от копоти и странно молчали, словно боясь привлечь к себе наше внимание…»
И что же! Эти страшные признания певца зеленоберетчиков не помешали Голливуду сделать по этой книге кинобоевик во славу «зеленых беретов» и их грязной войны во Вьетнаме! А исполнитель главной роли Джон Уэйн сделался первейшим героем мальчишек Америки!
Как ни выжимал Грант свою рецензию, потея над своим стареньким «ремингтоном», все равно вышла дюжина страниц, хотя он, как всякий новичок в этом деле, пытался печатать как можно более убористо, донельзя ужимая поля и злоупотребляя переносами. Напечатав, помчался к Десантису.
«КОНТР-ЦРУ»
Издательство «Даблтинк» помещается в доме 666 на Пятой авеню.
Тони вскочил, завидев Гранта, вышел из-за стола, протянул ему сигару, по-свойски похлопал по плечу.
— Теперь, — сказал он с улыбкой, — ты уже меньше похож на уэллсовского человека-невидимку из старого фильма, которому приходилось забинтовывать голову, чтобы сделаться видимым. Садись, садись, старина! У меня есть для тебя приятный сюрприз.
Тони гордился сходством с известным актером, игравшим Майкла Корлеоне в «Крестном отце». Об этом ему часто говорили знакомые женщины, которых у него было множество.
Усадив своего автора, он сел сам и протянул ему свежую газету небольшого формата.
У Гранта при виде названия этой газеты — «Рай реджистер» — пересохло во рту, задрожали руки. На предпоследней странице рядом с комиксами прочитал: «БИТВА «ЗЕЛЕНЫХ БЕРЕТОВ» С «ЧЕРНЫМИ». Всего три куцых колонки, строк не больше шестидесяти. От его опуса остались лишь рожки да ножки. Рассказывалось там о таинственной драке «черных беретов» с бывшим «зеленым беретом» не в Фейетвилле, а в Форт-Брагге, драке, связанной со скандальным судом над зеленоберетчиком Мак-Дональдом, о котором узнала вся страна. Далее говорилось, что он нисколько не удивится, если суд признает Мак-Дональда виновным в тройном убийстве первой степени, потому что все «береты» — профессиональные убийцы. В редакционной вводке сообщалось, что Джон Грант собирается заткнуть за пояс Нормана Мейлера с его «Нагими и мертвыми», выпустив вскоре в издательстве «Даблтинк» книгу воспоминаний о войне «зеленых беретов» во Вьетнаме, книгу, равную по взрывчатой силе нейтронной бомбе.
Грант снова перелистал газетку — больше из его статьи в ней ничего не было. А он-то думал, что его страстный и вдумчивый труд будут печатать из номера в номер под овацию публики!
— И это все? — спросил он упавшим голосом.
— Тебе мало?! — развел руками Тони Десантис, попыхивая сигарой. — Все остальное ты сунешь в книгу. Так что ты ничего не потерял. Я тебе говорил: это же «Рай реджистер», а не «Таймс»! А ты бесплатно слетал на суд Мак-Дональда, расплатившись только зубами, — вот, кстати, карточка моего дантиста. Недавно он вставил все тридцать два зуба одной голливудской «звездочке» во сто крат лучше старых, хотя и старые были не так уж плохи…
Джон Улисс Грант-младший тяжело поднялся, шагнул к корзине для мусора и брезгливо опустил в нее газетку.
— Увидимся, — буркнул он и пошел к двери.
— Да постой ты, Джонни! — бросился за ним Тони Десантис. — Ты ж кругом в выигрыше. Добыл замечательный материал для концовки, все ингредиенты для бестселлера. Тиснул в печать бесплатную рекламу своей будущей книги…
— Но там нет ни слова о послевоенной судьбе «зеленых беретов», — прорычал Грант.
Десантис крепко ухватил его за плечо:
— Сказано, что неизвестные злоумышленники разбили стекло в твоей машине…
— Ничего нет о чудовищах Франкенштейна и Хелмса…
— Да при чем тут Франкенштейн и Хелмс! Эти монстры украсят твою книгу. Не обкрадывай себя в газетной заметке. Это не диссертация…
— Но меня от начала до конца переписали, выхолостили, оскопили…
— Не принимай, Джонни, это близко к сердцу, — утешал его Тони. — Великий боже! Какой наив! Да еще отец нашей демократии Джефферсон писал, что «человек, никогда не заглядывающий в газету, лучше осведомлен, чем самый заядлый читатель, поскольку тот, кто ничего не знает, ближе к истине, чем тот, чья голова забита враньем и ошибками»!
— Но не я писал этот вздор…
— Разве ты не знаешь, что все репортеры и журналисты проходят через чистилище?.. Главное, материал твой понравился чифу, моему тестю. Он думает тебя и впредь привлекать. Да! А где же твоя заметка об «Апокалипсисе»?
Подумав, Грант достал из внутреннего кармана пиджака свою статью, сунул ее в протянутые руки редактора. У того подпрыгнули брови: еще одна, мол, диссертация! Но он бережно положил новый опус Джона Улисса Гранта на свой стол, щелкнул зажигалкой, прикурил потухшую сигару.
— Огоньку? Куда ты девал свою сигару? На́ другую — «Ромео и Джульетту».
Закурив, Грант закашлялся и сказал:
— Ты говоришь, что твой тесть не прочь… э-э-э…
— Да, он сказал, что ты можешь пригодиться ему и впредь. А сигарным дымом не затягиваются…
— Есть идея, — замялся Грант. — Готовя вот эту… э-э-э… заметку, я перелистал сообщения о слушании комиссией сенатора Фрэнка Черча по делам ЦРУ. Мелькнуло там имя некого Уинстона Бека…
— Первый раз слышу…
— Да и я впервые узнал о нем. Он живет в Вашингтоне, раньше работал в ЦРУ, но порвал с «фирмой» и повел борьбу против нее, но не так, как Филип Эйджи, эмигрировавший в Англию, откуда, правда, его выставили по требованию ЦРУ, а прямо в Вашингтоне, где он издает бюллетень под названием «Контр-ЦРУ». Его так и называют самого — мистер «Контр-ЦРУ».
— Надеюсь, он хорошо застраховал свою жизнь?
— Не знаю, но я посоветую ему сделать это. Я хотел бы повидаться с ним. Конечно, это нужно больше для книги, чем для газетной заметки…
— Ясно, Джонни! О чем речь! Я сам выпишу тебе чек. Главное, книга! Я возлагаю на нее большие надежды. Если ты получишь за нее премию Пулитцера, то мне издательство выплатит денежную премию. — Его золотое перо марки «Кросс» замерло над чековой книжкой. — Одного дня в столице тебе хватит, надеюсь? Прекрасно. Вот твой чек на билет туда и обратно и на содержание. Да! И вот чек тестя за заметку. Всего полсотни долларов, увы, сущая безделица, но первого гонорара обычно всегда хватает лишь на то, чтобы обмыть вступление во вторую древнейшую профессию. Что ни говори, а дьявольски приятно, по себе знаю, впервые увидеть свое имя в печати. Неповторимое это чувство.
Грант смущенно усмехнулся и, нагнувшись, вытащил из корзины для мусора газетку «Рай реджистер».
Довольная улыбка скользнула по чувственным губам Тони Десантиса. Он не ошибся в этом парне. Он еще послужит и ему, и его тестю, акционеру известной книгоиздательской фирмы «Даблтинк».
— Советую тебе, Джонни, сначала договориться о встрече с этим мистером «Контр-ЦРУ». Думаю, что он большую часть времени проводит, играя в кошки-мышки со своими прежними приятелями-«призраками» из «фирмы».
— И я подумал о том же. Как я ему представлюсь? Не позвонишь ли ты, Тони, мистеру Беку?
— Прекрасная мысль! Его телефон?
— Вот он. Списал из бюллетеня. Два-ноль-ноль-ноль-два. Мистер Уинстон Бек просил всех, кто располагает материалами о неблаговидной и опасной для американской демократии деятельности ЦРУ, связаться с ним по этому телефону…
Через пять минут секретарша Десантиса связала его с мистером Беком.
— Хелло! Мистер Уинстон Бек? С вами говорит Тони Десантис, редактор издательства «Даблтинк» в Нью-Йорке. Если желаете, можете убедиться в этом…
— Я уже сделал это, — донесся глуховатый баритон из Вашингтона.
— Наш автор мистер Джон Грант заканчивает книгу воспоминаний о «зеленых беретах», выполнявших задание ЦРУ во Вьетнаме. Книга носит резко критический характер. Его интересует все, что вы ему можете рассказать о нынешней деятельности подобных формирований, подчиняющихся ЦРУ…
— Это тот мистер Джон Грант, который подрался с «черными беретами» на суде над Мак-Дональдом? Буду рад познакомиться с героем. Когда он сможет появиться здесь? Завтра в одиннадцать? Хорошо, буду ждать…
Повесив трубку, Десантис посмотрел в упор на Гранта и сказал раздумчиво:
— Не мне тебя учить, Джонни, но, ради бога, будь осторожен. Я, конечно, не очень разбираюсь во всех этих ваших темных делах, однако готов допустить, что этот мистер Уинстон Бек надел маску, по-прежнему работает на Лэнгли и собирает для «фирмы» сведения о ее противниках. Так сказать, «призрак» в маске, человек-невидимка в камуфляжных бинтах, а?
— И об этом я подумал, — ответил Грант. — Но я еду не отвечать на вопросы, а задавать их.
— Не знаю, не знаю, — покачал головой Тони. — Может, и тебе стоит застраховать свою жизнь. В своем отчете о выполнении задания в операции «Падающий дождь» ты, видно, здорово насолил авантюристам в высоких штабах. Ты убедил меня, что по вине твоего начальства и, прежде всего, ЦРУ операция в тылу Вьетконга была с самого начала обречена на неудачу: плохая разведка, полное непонимание сил и духа противника, недооценка партизан и их народной поддержки. Твой отчет спутал карты ЦРУ, самого Хелмса и Колби, а «фирма» таких подвохов никогда не забывает и своих ошибок подчиненным не прощает.
Ты замахнулся даже на самого нашего командующего во Вьетнаме генерала Уильяма Уэстморленда, впервые поведал, что генерал-майор Джозеф Мак-Крисчэн еще в шестьдесят восьмом году…
— В мае шестьдесят седьмого, — поправил его автор. — Начальник разведотдела…
— Ну да, этот Мак-Крисчэн протестовал против систематического преуменьшения вдвое, черт подери, сил партизан в Южном Вьетнаме. А Уэстморленд отказался, сказал, что он не может открыть глаза президенту, Пентагону, не может взорвать эту мегатонную бомбу в Вашингтоне. Бог ты мой! Значит, военщина из года в год сознательно обманывала высшее командование, президента, правительство, весь наш народ! Потрясающий бардак!..
— Об этом я тоже рапортовал, когда еле унес ноги из джунглей, кишевших вьетконговцами. Об этом доносили по своим рациям, перед тем как погибнуть или попасть в плен, наши смертники, засланные из Ня-Чанга в Северный Вьетнам. Мы в один голос орали, что нам не справиться с вьетнамскими коммунистами, потому что против нас подняли они весь народ. А наши врали, врали, врали…
— Зато, как ты пишешь, военно-промышленный комплекс наживался на поставках все новых и новых воздушных армад. А я, как другие, все принимал за чистую монету! Радовался скорой победе!..[10] Цензуры у нас нет, но все это придется снять, иначе нас и тебя эти генералы засудят, съедят…
— Кажется, у меня не было врага грознее Клифа Шермана, а я побывал в его руках и жив.
— В сумеречном мире ЦРУ, — с наигранным мрачным пафосом, в своей излюбленной гаерской манере изрек Десантис, — многое только кажется. — Он прикурил погасшую сигару, откинулся в кресле. — Но ты мне ничего не сказал.
— Что? О чем?
— О своей сексуальной жизни.
Грант смущенно пожал плечами.
— Обхожусь, — ответил он туманно. — Была девушка, да сплыла. О ней ты знаешь по моим воспоминаниям, хотя имя ее я, сам понимаешь, изменил. Ничего серьезного после нее не было.
— Боже мой! Боже мой! — засмеялся Тони. — Вижу, великая революция прошла мимо тебя или ты мимо нее. Исчезающий динозавр викторианской эпохи. Но я тебя не зря спрашиваю. Это твое отношение к сексу портит всю книгу. Да, да! В наше время главное в искусстве — это секс и насилие или, еще лучше, секс с насилием. Вспомни, лучшие военные книги и фильмы полны ими. Двое из каждой тройки прежде всего ценят секс и насилие. Да я сам в молодости сначала смаковал странички с клубничкой. Кто-то сказал: не то важно, что человек ест, а то, как он переваривает съеденное. Так и с опытом. Все дело в том, как писатель переваривает свой опыт. У тебя опыта хоть отбавляй, но ты его еще не переварил как следует. От себя добавлю: процессу пищеварения способствует искусное потребление вина и специй. Белое вино к рыбе, красное — к мясу, виски, джин, водка — ко всему. В наше время вино и специи в литературе — это секс и насилие! Наше издательство почти каждый месяц выпускает по бестселлеру по этой магической формуле, уж можешь мне поверить.
Возьми Нормана Мейлера. Название его лучшего военного романа «Нагие и мертвые» уже о многом говорит, хотя он, бедняга, писал до сексуальной революции. Ты новичок в литературе, а лучшие наши писатели не осмеливаются предлагать нам свое чтиво без секса! Король порнографии Гарольд Роббинс — мультимиллионер! — Он вскочил, жестикулируя. — Но он весь свой секс из большого пальца левой ноги высасывает, а ты берешь достоверностью. Но — странное дело! — обходишь золотые жилы. Ты наверняка видел немало фильмов о вьетнамской войне последнего времени. Один «Охотник на оленей» чего стоит, все премии заграбастал, «Оскара» там и прочие, а сборы какие! Ты видел «Апокалипсис» — конец света, светопреставление, а секса сколько?! Короче, мы обязаны брать в расчет коммерческий успех твоей книги, обязаны заинтересовать Голливуд, а без секса и насилия не то что Фрэнк Коппола, а никакой завалящий режиссеришка книжку твою в руки не возьмет.
По наблюдениям Гранта, его редактор носил джинсы размера на два-три меньше, чем требовалось, так что плотная парусина почти намертво сковывала его тазобедренные суставы, выворачивала бедра и держала колени в полусогнутом положении.
Тони в изнеможении повалился в кресло, в истоме провел рукой по лбу, тряхнул пальцами — показал, что отирает пот. Вот, дескать, до чего ты меня довел.
— Да что там у тебя во Вьетнаме, — вдруг заорал он, выпучив глаза, — девчонок не насиловали, что ли?!
Грант вздрогнул от этого крика:
— Бывало, конечно. У меня же показано там одно изнасилование… А они почти все одинаковые…
— Одно! Одинаковые! Да у тебя через каждые несколько страниц должен появляться секс, и каждый раз еще более дразнящий, диковинный, отвратный! Как в читательских письмах в секс-журналах вроде «Пентхауса»!.. — Увидев выражение, близкое к ужасу, на лице своего автора, он нажал на тормоза: — Ну ладно, ладно! Это я хватил, так сказать, в пылу полемики. Но тебе ясно, я уверен, основное наше требование: фон пусть будет любой, но на переднем плане: секс и насилие, насилие и секс, секс с насилием!
СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ПРОКУРОРА КРЕЙГА
Уже провожая Гранта к двери, Тони вдруг хлопнул себя по лбу:
— Будь я проклят! Совсем забыл: еще один драматический факт для твоей концовки. Прокурор приказал долго жить!
Он вернулся к столу, нашел среди бумаг газету, подал ее Гранту. Тот взглянул и остолбенел:
А. Б. В. КРЕЙГ — ПРОКУРОР ПРОЦЕССА МАК-ДОНАЛЬДА В ФЕЙЕТВИЛЛЕ — ЗАСТРЕЛИЛСЯ
Посмотрев на Десантиса ошалелыми глазами, Грант стал читать, но строчки и буквы прыгали перед его глазами:
«Был тяжело болен гипертонией, страдал депрессией… В предсмертном письме писал, что министр юстиции мистер Бенджамин Сивилетти, а также юридический советник президента Ллойд Катлер и его заместитель Джозеф Онек буквально выкручивали судье и ему руки, чтобы отложить дело доктора Мак-Дональда, «вредящее моральному состоянию нации и вооруженных сил в эти критические времена американской истории…».
Крейг окончил университет Северной Каролины, как ветеран второй мировой войны был активным борцом за права человека, за гражданские права негров. В последние годы он не раз говорил друзьям, что променял на безбедную должность прокурора идеалы своей молодости, присоединился к «великому молчаливому большинству», во время вьетнамской войны отошел от борьбы, старался глядеть сквозь пальцы на преступления военщины, но гибель дочери, Вирджинии Дэр, образумила его, заставила задуматься. Однажды он оправдал негра из Роли, который был предан суду за то, что написал аэрозольным красителем на стене здания суда: «ДОЛОЙ ВОЙНУ АМЕРИКККИ ВО ВЬЕТНАМЕ!» Три «К» в этом лозунге подразумевали ку-клукс-клан».
Цитировалось предсмертное письмо А. Б. В. Крейга:
«В детстве все мы твердили в школе «Кредо американца», клялись в верности принципам свободы, равенства, справедливости. Принципы эти, увы, нарушаются у нас все более грубо. В деле же Мак-Дональда попраны все они росчерком бюрократического пера. В условиях несвободы и неравенства всех перед законом совершенно вопиющее надругательство над справедливостью, над правосудием.
Я не очень верю в безгрешность нашей юстиции. Всю жизнь я был противником смертной казни, но сегодня я говорю: смерть убийце!
Из почти тысячи дел, которые я разбирал, в одной трети я добился осуждения преступников, в другой трети успешно ходатайствовал о смягчении приговора или, наконец, снимал обвинения. Из всех этих дел самым важным явилось дело доктора Мак-Дональда — убийцы из Форт-Брагга.
Трагедия моей дочери лишь помогла мне лучше осознать трагедию молодежи Америки во вьетнамской эре…
В ходе процесса Мак-Дональда меня не раз хотели подкупить, суля большие деньги, мне грозили физической расправой, чуть не судом Линча, самосудом в его современных и принятых у нас формах. А в канун последнего дня процесса ко мне в номер отеля пришел адвокат Кабаллеро. С глазу на глаз он заявил мне, что ему известна моя тайна: А. Б. В. Крейг, пишущийся всюду белым, на самом деле негр — на четверть негр! Это правда. Моя мать, мулатка из Джорджии, вышла замуж за белого в Южной Каролине. Всю жизнь я скрывал эту свою тайну по понятным каждому причинам, потому что я хотел получить образование и стать юристом, а много ли у нас цветных юристов? И каков удел тех, кто добивается этого положения? Всю жизнь я страдал от разлада с собственной совестью, потому что не мог с открытым забралом бороться за права цветных. А когда я открылся дочери, она убежала из дома, узнав от меня, что она не чистокровная белая, а на одну восьмую черная!..
Кабаллеро показал мне документы, только что полученные им из ФБР, удостоверявшие, что я цветной, и заявил, что по этой причине я якобы защищал хиппарей, убивших семью Мак-Дональда — в их четверке был один негр! Он пошел на прямой шантаж, предъявив мне ультиматум: или я обещаю перестать добиваться в суде осуждения Мак-Дональда, или он публично раскрывает мою тайну и делает мне отвод на том основании, что я обманщик, скрывавший свое происхождение. К позору и бесчестию своему, я согласился, зная, какую он готовил мне ловушку. Он принудил меня замолчать, оскорбив память моей дочери. Все это вызвало у меня острый гипертонический криз…
Умирая, я хочу, чтобы все знали, что я более не стыжусь своей смешанной крови. Мне больно лишь, что я стыдился ее прежде. Американцы должны знать, что сегодня, как отметил наш писатель Ирвинг Уоллес, до восьмидесяти процентов всех черных в Америке имеют в своих жилах кровь белых и гены белых. И до сорока процентов белых граждан США носят в себе какой-то процент негритянской крови. Ясно, что при таком кровосмешении белых и черных расизм в Америке давно потерял всякий смысл и стал чудовищной нелепостью…
Вновь, как при Никсоне, власть предержащие решили, что «на кону национальная безопасность», и, убоявшись всенародного скандала и вскрытия старых вьетнамских ран, замели дело Мак-Дональда под ковер…
Я верил, что этот процесс по своему глубокому социально-политическому подтексту мог затмить процесс Дрейфуса, мог встать в ряд величайших судебных процессов всех времен и народов: процессов Сократа, Жанны д’Арк, Галилея и Бруно, Мери, королевы шотландцев, короля Карла I Английского, президента Эндрю Джексона, Джона Брауна, Сакко и Ванцетти, Джона Т. Скоупса…
Особенно близок процесс Мак-Дональда процессу Дрейфуса, хотя еврей капитан Альфред Дрейфус был невиновен, а капитан Мак-Дональд трижды, четырежды виновен: в обоих процессах выявилась коррупция правосудия, политический и моральный кризис страны, всеобщее падение нравов, гнилость военщины, продажность суда. Любопытно, что если в деле Дрейфуса зловещую роль играли французская разведка и контрразведка и высшее командование армии Франции, то те же институты у нас — ЦРУ, Пентагон, командование спецвойск, Белый дом — приложили руку к делу Мак-Дональда…»
Грант поднял сухие глаза на Тони.
— Это был американец, — сказал он не ему, а так, неизвестно кому, — каких мало…
ОДИН ПРОТИВ ЦРУ
Из Международного аэропорта имени Джона Кеннеди самолеты вылетают по маршруту Нью-Йорк — Вашингтон ежечасно. Билеты на эти челночные полеты продаются в самом воздушном автобусе. На взлетно-посадочной полосе Международного аэропорта имени Джона Фостера Даллеса было гораздо жарче, чем в Нью-Йорке: градусов девяносто пять. Над раскаленным бетоном стояло марево. От Даллес Интернэшнл до столицы — двадцать семь миль — Грант ехал автопульманом полчаса, перемахнув через границу штата Вирджиния и дистрикта Колумбия.
Доехав до аэровокзала, он пересел на такси и бросил водителю:
— Один-ноль-два-десять, Вермонт-авеню.
Без четверти одиннадцать Грант стоял перед дверью скромного офиса, принадлежащего редактору бюллетеня «Контр-ЦРУ», в многоэтажном доме с множеством разных контор и фирм, в чьих вывесках нелегко было разобраться.
Двери, собственно говоря, как таковой не было: толстое матовое стекло было выбито, осколки валялись и в коридоре, и в небольшой комнате.
— Заходите, заходите! — раздался зычный голос — Дверь не заперта. — И в проеме появился мистер «Контр-ЦРУ», он же Уинстон Бек. — Как видите, у меня сегодня уже были посетители. Они так спешили, что у них не было времени открыть дверь, и они прошли сквозь нее.
Рукопожатие у него было такое железное, что своими клешнями он, похоже, мог рвать телефонные книги.
— Вызывали полицию?
Кругом валялись бумаги, торчали выпотрошенные ящики в шкафах.
— Зачем? Пустое дело. Это взломщики экстра-класса. К тому же они в большом почете у полиции и ФБР. Да я и привык уже. После первого номера бюллетеня «призраки» приходят регулярно перед каждым новым выпуском. Я выпустил четыре номера. Трижды приходили они ночью с обыском и били стекло. «Хрустальная ночь» по-американски. Ведь они прослушивают все мои телефонные разговоры, вскрывают всю почту. Ничего другого я, понятно, и не жду от них. Садитесь, экс-коллега, стулья у меня еще целы. И скиньте пиджак — жарища, как в Ня-Чанге, а кондиционер мой увезли в контору проката за неуплату взносов. Не хотите ли воды из сифона? Тьфу, дьявол! Опять кончилась, а баллончики все!..
Грант сел и пытливым взором прошелся по корешкам книг, стоявших на настенной конторской полке. Уайз, Уайз и Росс, Эйджи и Уолф, Колби, Коупленд, Клайн, Уинслоу Пек, Фрэнк Снепп, «Бумаги Пентагона», Розицке, Стивенсон о Стефенсоне, Форд о Доноване. Друзья и враги ЦРУ, вранье и обличение. Все это знакомо Гранту. Нет, конечно, ни Флеминга, ни Ле Карре, ни Дейтона, ни Форсайта, ни других авторов, — высосанного из пальца шпионского чтива для широкого потребления. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Но ведь все это можно было и подстроить. «Фирма».
А Уинстон Бек говорил:
— Только в доме, где я снимаю свой офис, находится четыре сыскных агентства вашингтонских частных пинкертонов… Как ни странно, еще никто не учел, что у ЦРУ имеется мощный резерв: 32 тысячи агентов, 4 200 частных сыскных фирм, ведущих экономический и разный другой шпионаж в пользу трестов, компаний, банков, с арсеналом шпионских средств неизмеримо большим, чем у федеральной разведки и контрразведки. Частники подсаживают в триста раз больше «клопов», например, чем ФБР. Об этом написал Хоуган в книге о частных «спуках». Вот эта захватывающая книга, доказывающая, что «спуки» Лэнгли всегда учились шпионажу у частных сыщиков. Когда-нибудь я напишу историю наших разведок под заглавием «От Аллана Пинкертона до Аллена Даллеса». Кто скажет, что ЦРУ, все более теснящее ФБР на внутреннем фронте, пренебрегает этим резервом, которое ему так легко контролировать и использовать в своих целях! Нет более или менее значительной организации, вплоть до американской компартии, куда бы не проникала или не стремилась проникнуть «фирма», пошедшая от Пинкертона. Пролезает она за границей и дома в светские, религиозные, партийные, профсоюзные, студенческие, террористические, гангстерские, контрабандистские организации. Я помещаю материал об этом резерве Лэнгли в следующем номере «Контр-ЦРУ». Не хотите ли подписаться?..
— С удовольствием, — ответил Грант, хотя давно был не при деньгах.
Задравший ноги на стол Уинстон Бек понравился Гранту с первого взгляда, хотя он и знал, что первым впечатлениям не очень-то стоит доверять. Иначе столько людей на свете не оплакивали бы первую любовь. Это был длинный и невероятно худой блондин, лицом и фигурой похожий на Линкольна. В нем чувствовалась не только физическая, но и внутренняя сила. Мудрые карие глаза оценивающе смотрели на Джона Гранта. Глаза светлые, честные, ясные. Про такие говорят, что в них светится божья правда. С другой стороны, в разведке или в дипломатии они — дар божий. Внешность обманчива, и из всех ее черт самые большие обманщики — это глаза.
А улыбка у него — как у проказливого фавна.
Не только любовь, но и крепкая мужская дружба может завязаться с первого взгляда. Грант подумал, что давно не хватало ему такой дружбы — с той поры в джунглях близ камбоджийской границы, когда испарилось под вьетконговским огнем нестойкое товарищество, связывавшее «зеленых беретов» команды А-345.
— Кажется, нашего полку прибыло: Филип Эйджи, Фрэнк Снепп, Джин Грин, бывший мастер-сержант Дональд Дункан… Жаль, что мы разбросаны по всей стране, и я тут почти один как перст — под боком у Лэнгли. Ты знаешь Дональда?
— Еще бы! И уважаю за то этого бывшего «зеленого берета», что он больше пятисот дней продержался в тылу Вьетконга, но еще больше за его книгу с первой правдой о «зеленых беретах» на грязной войне. На одной странице книги Дункана больше правды, чем во всем фильме «Апокалипсис», хотя боевые эпизоды в нем показаны бесподобно…
— Надеюсь, что и твоя книга будет бить не в бровь, а в глаз?
— Думаю, что краснеть за нее мне не придется. В ней правда, вся правда и ничего кроме правды.
— Аминь! Если ты читал мой бюллетень, то убедился, что таков и мой девиз.
— Вранья я у тебя никакого не приметил, но нельзя ли поглубже проникнуть в секреты ЦРУ, особенно те, которые вредят делу разрядки и подрывают мир? За последние дни я убедился, что нельзя замыкаться в прошлом. За «зелеными беретами» пришли «черные» — террористы под маской контртеррористов.
— О! — раскинул длинные руки Бек. — Я вижу, мы птицы одного полета…
— Белые вороны, — сдержанно усмехнулся его гость из Нью-Йорка.
— В своем офисе, — сказал Уинстон Бек, — я не говорю ничего лишнего. Службы подслушивания ЦРУ и ФБР работают круглосуточно, штаты их сотрудников, как техников, так и контрразведчиков, раздулись необычайно. А кто платит? Конечно же мы, налогоплательщики. Штаб-квартиры национальных служб «недреманного уха» находятся тут, в столице. Связи с Ай-ти-ти и другими телефонными компаниями хранятся в глубокой тайне. Денег на модернизацию не жалеют. Ныне одновременно прослушиваются десятки тысяч линий, и только малая часть доступна полиции. Аппарат службы подслушивания ЦРУ прямо связан с Лэнгли. Любой, заслуживающий интереса разговор немедленно воспроизводится многоканальными магнитофонами для прослушивания экспертами. Все достойное внимания каталогизируется. Нет такого района страны, куда бы не заползли «жучки» и «клопы». Секретные линии маскируются под военную связь. Полная автоматизация. Стопроцентное подключение ко всем служебным и домашним телефонам лиц, интересующих спецслужбы…
Он коротко рассмеялся:
— Включая меня, конечно. И сейчас, в эту минуту, «большой брат» нас слушает. Я давно пришел к выводу, что все доступные широкой публике детекторы, помогающие находить и вылавливать «клопов», имеющиеся в свободной продаже — вот они, перечислены в этом наставлении, — он протянул Гранту довольно объемистую книжку под названием «Как избежать электронного подслушивания и вторжения в вашу частную жизнь», — не в силах более бороться с государственной техникой. В этом виде гонки вооружений мы, частные граждане Америки, бессильны или почти бессильны. Возможно, мне подкладывают «клопов» те самые клопиных дел мастера, что подкладывали их в уотергейтском штабе демократов по указке Никсона и Хелмса, в номере, скажем, Макговерна или в номере 214 на котором засыпались «призраки».
Он открыл ящик и достал оттуда кучку сверхминиатюрных металлических устройств.
— Вот последний урожай, собранный мною вчера. Примечательно, что вначале слухачи не придавали мне особого значения и ставили в офисе устройства устаревших, уцененных конструкций и выпусков — вот таких. Потом они меня «зауважали» и, «ухаживая» за мной, перешли на более дорогие «подарки». Вот этот «клоп» снабжен малюсеньким радиопередатчиком, транслировавшим мои разговоры по телефону или с посетителями «слухачам» в какой-нибудь комнате в этом доме или соседнем. Или в спецавтомобиле. А передачи сего «клопа» могут приниматься стационарным подцентром или постом. Но теперь ставят такие «клопы», которые могут подслушивать и передавать разговоры во всех комнатах здания. Тогда, — сказал со смехом Бек, — я наклеил особые обои — не радиопрозрачные. Дотумкали, дьяволы. Засек я, — как, это уж мое дело, — что вон из того здания напротив направляют прямо в мою комнату лазерный луч, который, отражаясь от какого-нибудь предмета, от этой пишмашинки, например, позволяет записывать разговоры.
Сейчас в Англии разразился скандал — выяснилось, что британская служба подслушивания следила даже за разговорами премьера Вильсона на Даунинг-стрит, 10. В Вашингтоне у нас всем ведомо, что наши спецслужбы следят за президентами и конгрессменами. Наш Хелмс, например, считал, что запись секретных переговоров Никсона со своими помощниками в уотергейтские времена позволит ему выйти сухим из воды. Шантаж и контршантаж — его хобби. У англичан разрешение на подслушивания дает министр иностранных дел или даже премьер. У нас Хелмс и Тэрнер, не стесняясь, подключались к кому угодно по собственному усмотрению, безо всякого ордера.
Однако уже много лет назад возник вопрос: как отделить зерно от плевел в горах собранного материала подслушивания? С конца шестидесятых годов создавались такие «веялки», а сейчас действуют построенные по последнему слову центры, отделяющие сталь от шлака. Наше Агентство национальной безопасности создало компьютер «Урожай», сложнейший комбайн, пожинающий, просеивающий, сортирующий телефонные разговоры. Несколько лет назад он из семидесяти пяти миллионов разговоров оперативно отобрал более миллиона для аналитической оценки. И сенатор Фрэнк Черч предупреждает, что такие машины «могут быть использованы против американского народа с большим ущербом». «Могут быть использованы»! Давно используются, сенатор Черч!
Грант спросил:
— Послушай! У меня на кончике языка все время, как вошел я к тебе, был вопрос: что с ОСВ-2 в конгрессе?
— О! — начал с междометия Бек. — Я собираюсь посвятить этому важнейшему вопросу целый бюллетень. Против договора плетут козни и агентства, и Пентагон, но все упрется в сенат. А сенат, — он подошел к книжной полке и, не глядя, снял с нее желтую книжку с американским орлом на мягкой обложке, — вот что писал о нашем сенате автор этой книги шотландец Броган. Титул: «Американский характер». Надо признать, что зачастую иностранцы нас лучше понимают, объективнее и беспристрастнее, чем мы сами себя. Себя познать всегда сложнее, чем другого. Сейчас, сейчас… Вот! Вот что писал про наш сенат этот заокеанский кузен еще четверть столетия тому назад: «Именно эта позиция бдительного выжидания в вопросах международных отношений и заслужила сенату враждебную критику. Ибо никакой договор не может быть ратифицирован без двух третей голосов сената… а это означает на практике, что тридцать три сенатора… могут задержать международную программу, одобренную подавляющим большинством американского народа, поддержанную президентом и нетерпеливо ожидаемую большей частью внешнего мира… Долгие, сводящие с ума и, как кажется, бесконечные задержки процедуры сената в этих случаях не только истощают терпение и энергию американских избирателей… Они также, естественно, оказывают отрицательное воздействие на внешний мир, который с течением времени становится похожим на человека в спальне своего номера в американской гостинице, который услышал, как другой гость в верхней комнате бросил одну туфлю на пол. Он ждал и ждал, пока не потерял терпение и заорал: «Черт тебя побери! Бросай же другую!» А дальше сконфуженный государственный департамент объявляет миру и главам правительств, которые вели переговоры с президентом, что второй туфли нет и ратификации не будет!..»
«КЛОПЫ» С ТЕЛЕОБЪЕКТИВАМИ
Бек положил руку на кипу писем, взял одно нераспечатанное.
— Службы перлюстрации ныне просматривают и при желании фотографируют нераспечатанные письма. Делается все, чтобы письма и телеграммы задерживались лишь на минимальное время. Обмен опытом идет с ФРГ, Англией. Любопытно, что все эти службы слежки направлены не столько против внешних противников Америки, сколько против ее же сыновей и дочерей! И взят этот курс задолго до пророческого 1984 года Орвилла. Самое возмутительное для меня во всем этом постыдном деле то, что сами граждане США оплачивают расходы «слухачей» и всевидящих цензоров, пожирающих сотни миллионов долларов с портретами уважаемых президентов, которые пришли бы в ужас от всей этой электронной шпиономании.
Дело идет к тому, что скоро появятся «видеоклопы» и «телеклопы». Они расплодятся всюду, даже в спальнях и сортирах. Гомо американус перестанет делать детей, потому что каждое его движение в спальне будет не только транслироваться по радио, но и передаваться по телевидению, скрытой камерой, в мониторный центр всеслышащего и всевидящего «большого брата», вооруженного новейшей техникой ЦРУ и ФБР. И это — техника не завтрашнего, а сегодняшнего дня.
Грант повел вокруг глазами, напоминая о «жучках» и «клопах» вокруг. Но Бек только рукой махнул.
— Я никогда не говорю здесь ничего лишнего. Как на духу. Все, что я тут сказал сейчас, прекрасно известно моей постоянной аудитории, моим верным слушателям. Не так ли, ребята? Но на этом наша трансляция, дорогие радиослушатели, заканчивается. Счастливого слушания! До новых встреч в эфире! Слушайте нас завтра в это же время! А мы пойдем на свежий воздух, где еще, кажется, не летают комарики и бабочки с электронной мини-аппаратурой!
Так начался у них деловой разговор, затянувшийся на несколько часов. Но проходил он не в офисе Уинстона Бека, а в баре отеля «Уилард».
К «Уиларду» Бек предложил Гранту подъехать на его машине.
— Вот моя колымага, — не без гордости проронил Бек, садясь за руль цвета морской волны «шевроле»» «Шеветт» модели 1976 года. — Я еще тогда на «фирму» работал и мог себе позволить такую тачку. Первый приз Агентства охраны среды США! Прошу!.. Девяносто кубических дюймов. Четыре цилиндра. На городских улицах, где средняя скорость двадцать миль в час, — тридцать миль на галлон бензина, на шоссейных дорогах, где средняя скорость определена в сорок девять, — тридцать девять миль! Три года назад только «Датсун Б-210» и «Субару» могли сравниться с ней. Наименьшее загрязнение окружающей среды выхлопными газами, кои представляют самую у нас страшную заразу для нее, а я ведь маньяк по части экологии, хотя считаю, что больше всех засоряет среду ЦРУ. Ничего машинка?
Марка машины у американцев лучше раскрывает их внутреннюю сущность, чем их лица. Скажи мне модель твоей машины, и я скажу, кто ты. Полезно присмотреться, если хочешь понять человека, как он водит машину, в каком порядке ее содержит, как относится к другим водителям и полицейским, светофорам, пешеходам. Весь этот экзамен Уинстон Бек прошел отлично. Главной, отличительной чертой была, пожалуй, небрежная и элегантная уверенность в себе.
— Вот уотергейтский комплекс, — показал Бек на два больших здания, одно из которых походило на подкову, а другое тоже на подкову, только почти разогнутую. — А рядом Центр имени Джона Кеннеди.
Ехали по авеню из северо-западного района, где была контора Бека, мимо двух больших служебных помещений президента, старого, где заседает Совет Национальной Безопасности, — справа, и нового — слева, за которым стоял Белый дом.
— Если ты расскажешь мне о своей книге, — сказал Бек, вырулив на улицу, — мне будет легче помочь тебе.
Грант, стесняясь и запинаясь, как всякий начинающий литератор, не слишком связно и эффектно рассказал о своей работе.
— Прекрасно! — воскликнул с энтузиазмом Бек. — Да в этой твоей мине — десять мегатонн. Твой рычаг — критика ЦРУ. Твоя точка опоры — люблю парадоксы — Хелмс. Ты перевернешь «фирму» вверх тормашками. Я не меньше, а больше твоего знаю о делах рыцарей «розы ветров», но я, черт меня побери, разбрасываюсь, растекаюсь по древу в своих бюллетенях, а ты подвел под «фирму» точно направленный заряд. Но я могу многое рассказать тебе о Хелмсе. Он, конечно, фигура. Даллес, тот корчил из себя джентльмена. Хелмс абсолютно раскован. Гроссмейстер подрывных дел. И «мокрых» тоже. Со всем блеском показал себя в Иране. Чем выше взбирается на пальму обезьяна, тем лучше виден ее зад.
Старинный отель «Уилард», почти ровесник столицы, стоит на Пенсильванской авеню наискосок от Белого дома. Бек повел Гранта в большой, шумный бар.
— Здесь так галдят, — сказал Бек, — что глухи самые ушастые «клопы» и не слышно даже собственных мыслей.
В угол, у стенки, садиться не стали — там-то как раз и прячутся еще не совсем оглохшие «клопы». Сели за незанятый столик почти в середине бара. Бек огляделся, но знакомых, как видно, не обнаружил.
— Так чем тебе не понравились черноберетчики? — спросил он.
Грант, не колеблясь, полагаясь на свою интуицию и знание людей, как на духу рассказал о том, что узнал от «черных беретов» в Форт-Брагге.
— Толково! — усмехнулся Бек. — Если ты не против, я хочу использовать твой материал для бюллетеня. Не возражаешь? Конечно, без ссылки на источник.
Грант только пожал плечами — Уинстону Беку виднее.
— А ты, значит, из тех, кто сменил перышки во Вьетнаме?
— «Ястребиные» на «голубиные»? — горько усмехнулся Грант. — Не сразу. Но все «ястребиные» перья я там растерял, а перьями «голубя» уже стал обрастать в Германии…
Сервис в «Уиларде» отменный — не успеешь осушить бокал пива, несут новый. Тапер мастерски наигрывал «Грустную бэби» и другие песенки тридцатых годов, времен «великой депрессии», получившие вторую жизнь после того, как стали вновь прокручивать всякое целлулоидное старье по телевидению.
— Все самое интересное я включаю в свои бюллетени, — сообщил Гранту его новый знакомый, если не сказать друг. — В своей передовице я как раз собираюсь сказать, что заря международной разрядки заставила «призраков» лишь глубже забраться в свои норы. Их мир — это невидимая сторона Луны, это часть планеты Земля, над которой никогда не восходит солнце, где льды «холодной войны» тают не больше, чем в Арктической шапке. Демонстративное отступление кромки этих льдов было для ЦРУ временем собирания сил и консолидации. Исподволь укреплялись связи не только с разведками «свободного мира», но и с нацистами и неонацистами в Федеративной Республике Германии, с наемными убийцами в Италии, с «Черным апрелем» — бандой беженцев из Вьетнама, с фалангистами покойного каудильо, вынужденными временно, как они надеются, уступить напору демократических сил, с их союзниками в Португалии, сторонниками диктатора Сомосы, вышвырнутого из Никарагуа. Хочу подчеркнуть, что ЦРУ широко снабжает сейчас своих младших партнеров по шпионской коалиции новейшей электронной техникой в помощь «плащу и кинжалу». Об этом пишет и Эйджи.
Бек посмотрел через головы в дальний угол, где сидел с немолодой женщиной какой-то волосатый субъект средних лет, поднял со столика прейскурант и прикрыл им губы.
— Надо остерегаться глухонемых и вообще людей, умеющих читать язык губ — штука древняя как разведка, а разведка народилась вместе с родом человеческим. Извини, но в моем деле нетрудно заболеть паранойей. Кажется, больше двух-трех лет не выдержу. Я не фанатик и тоже, как все, мечтаю о нормальной жизни. Ради «фирмы» мне пришлось пожертвовать женой, двумя сыновьями, друзьями. Но контршпионом-одиночкой, поверь мне, быть не легче, а труднее, чем шпионом. Ловля «призраков» не для нервных Нелли.
Он допил кружку пива, пожевал соленый арахис.
— Но, откровенно говоря, сейчас мне легче, чем было последние два года в «фирме», когда меня оторвали от советских дел и перекинули на внутренние — американские. Против потенциального противника с точки зрения морали всегда легче и проще действовать даже тогда, когда нарушаются любые нормы и правила и свой собственный кодекс чести, чем против своих людей. Я родился разведчиком, а не контрразведчиком. Начался мучительнейший внутренний разлад, борьба с совестью, которую так и не смог вытравить во всех нас мистер Хелмс. Долго пытался я убедить себя — вот ведь до чего дошло! — что, занимая свой немаленький пост в ЦРУ, я минимизирую тот вред, который принес бы нашей Америке ревностный и бессовестный служака, робот. Порой я спрашивал себя: не стал ли ты, Уинни, черт тебя побери, объективно, волей-неволей, «перебежчиком на месте», не льешь ли ты воду на московскую мельницу? Нет, нет и еще раз нет. Я стал служить не «фирме», а своему народу, Америке Вашингтона, Линкольна, Джефферсона, Рузвельта, американской демократии, как я ее понимаю. — Он посмотрел в сторону приближавшегося помощника бармена. — Но довольно лирических отступлений. Еще пива и этих орешков. Поможем нашему президенту Джимми продавать больше арахиса своей фермы!..
— И я пережил то же самое, — сказал Грант, когда помощник бармена ушел. — И еще переживаю.
В бар вошла шумная толпа. Взглянув на нее, Бек сразу сказал:
— «Джентльмены прессы». Пришли промочить горло после визита в Белый дом, где они слушали Джимми или его пресс-секретаря. Они постоянно пасутся в этом баре.
Грант окинул взглядом просторный зал с высоким потолком, старомодными хрустальными люстрами и колоннами из зеленого мрамора. Между столиками сновали официантки.
Тапер перешел на мелодии из мюзикла «Оклахома».
— Законопроект с новым уставом ЦРУ, обещанный к январю 1979 года, — говорил Гранту Уинстон Бек, — еще не готов, и теперь уж отчаялись провести его до 1981 года. Будет сделано все, чтобы он регламентировал работу «фирмы» лишь в самых широких рамках. Здесь у нас готовится конференция Ассоциации американских адвокатов на тему «Закон, разведка и национальная безопасность» — последний взбрык либералов. Сейчас это дело вовсе зажмут. Уильям Миллер, глава сенатской комиссии по делам разведки, уже почуял, куда ветер дует, — а кто на Капитолийском холме не держит нос по ветру! — и бьет отбой. Вместо жесткого устава Лэнгли получит «хартию вольностей», широкую лицензию, индульгенцию конгресса на будущие грехи. Какой толк от формального запрета на убийства, когда устав не предусматривает мер уголовного наказания за него! «Хартия вольностей» ЦРУ легализует перлюстрацию, подслушивание телефонных разговоров, неограниченное использование агентурной сети осведомителей внутри страны, обыски и кражи со взломом, от которых мне и сейчас житья нет.
ЦИКЛОН НАД ЛЭНГЛИ
— Помимо «плаща и кинжала», — рассказывал Бек, — ЦРУ все активнее берет на вооружение не только компьютеры, но и перья писателей и журналистов, редакции, издательства, кино- и телевизионные студии и компании. Ховард Брей в журнале «Прогрессив» правильно отметил недавно, что подкупленная ЦРУ пресса и другие средства массовой информации сыграли роковую роль в мятеже чилийской контрреволюции, а ЦРУ сделало чилийский мятеж моделью других возможных мятежей.
ЦРУ ныне вовсю обхаживает, обольщает и соблазняет писателей, действуя на такие общечеловеческие слабости, как самолюбие и, что греха таить, сребролюбие. Один из шефов «фирмы», ее ловцов душ, так писал: «Книги отличаются от всех средств пропаганды тем, что одна-единственная книга может перевернуть представления и поступки читателя в степени, не сравнимой с воздействием других средств». В большой цене ренегаты за «железным занавесом». Если ЦРУ не находит среди них писателей, оно присваивает это высокое звание проходимцам или попросту пишет за покойников. Тот же Ховард Брей упомянул о фальшивке, известной под названием «Записки Пеньковского». ЦРУ не скупится на рекламу: «записки» шпиона разошлись огромным тиражом, их перепечатали сорок газет!..
— По несколько устаревшим данным, — продолжал Бек, — диверсанты выбросили на международный книжный рынок тысячу двести пятьдесят таких книг, и каждая такая книга была миной на тернистом пути разрядки. Сейчас «фирма» повела на приступ мостов, наведенных между Западом и Востоком, на штурм еще только строящегося здания разрядки всех своих мастеров черной пропаганды, гроссмейстеров психологической войны под флагом «защиты прав человека». Когда-нибудь наши писатели и журналисты, ученые, общественные деятели, спортсмены с ужасом и стыдом поймут, под чью дудку они плясали. Дай бог, чтобы тогда еще не поздно было спасти мир!
Все это было сказано Уинстоном Беком с такой искренностью и таким сдержанным жаром, что Грант, волей-неволей, проникся глубоким доверием к этому человеку, понял, какие идеалы придают ему силы в его неравной борьбе.
Грант сказал, что намерен переночевать в «Уиларде», сняв одноместный номер.
— Напрасно деньги тратишь, — пожурил его Уинстон. — Переночевал бы у меня. Пора и перекусить. Тут дорого, а «фирма» уже не оплатит наш ленч.
— За ленч в «Уиларде», — расщедрился Грант, — заплатит моя «фирма». Вчера получил первый в жизни гонорар с указанием его обмыть. И никаких «но»!
Уинстон Бек, улыбаясь, поднял руки в знак безоговорочной капитуляции.
— Пахнет жареным, — негромко говорил за ленчем Бек. — «Ястребы» доказывают, что при равновесии сил супердержав противник всегда сильнее нас, потому что у нас — демократия, нет единства нации, классовое и национальные противоречия, случайное, посему некомпетентное верховное руководство. Америка может взять верх лишь при абсолютном превосходстве, а для этого надо довести бюджет со 157,5 миллиарда долларов в 1980 году минимум до 200 миллиардов, развить не только ракетно-ядерные силы, но и обычные силы, поставить под ружье армию, большую по численности, чем у СССР, потому что американская молодежь деморализована мирной пропагандой и синдромом вьетнамского поражения. В предельно короткие сроки вооружиться новейшим оружием: межконтинентальные баллистические ракеты, ракеты «MX» и «Патриот», ядерные подводные лодки «Трайдент», истребители-бомбардировщики ФБ-III. Сорвать Договор ОСВ-2 и заставить партнеров Америки по НАТО раскошелиться, разместить в своих странах наши ракеты «Першинг-2» и крылатые ракеты, установить ядерный занавес. Воспользоваться первым же предлогом, чтобы покончить с разрядкой аккумуляторов военной энергии Америки. Перевооружить ее и духовно, вдохнув во всю нацию боевой, агрессивный дух. Дать ясно понять президенту Картеру, что лишь безусловное принятие этих условий обеспечит ему второй срок в Белом доме. Эдвард Кеннеди, по мнению «ястребов», должен уяснить, что его не минует судьба братьев, если он пробьет себе путь к порогу Белого дома. Дальше порога ему не пройти, как не прошел его брат Роберт. Он, видите ли, не желает, чтобы бедные, больные, безработные, молодежь тоже платили за новое оружие Америки!..
Грант вдруг напрягся внутренне. За Беком вырос высокий мужчина лет тридцати пяти с шапкой волнистых темных волос, широкими черными бровями и мрачными глазами в темных глазницах. Он положил на плечо Беку руку, и тот сильно вздрогнул, резко обернулся. Грант сразу шестым чувством почувствовал, что этот человек — «призрак», но намерения его не враждебны.
— Фрэнки! — воскликнул, вскакивая, Уинстон. — Какими судьбами! Ну и времена! Невозможно выйти на улицу в столице Соединенных Штатов, чтобы не напороться на «спука»-ренегата! Садись с нами, дружище, как твои дела? Да! Познакомься. Это Джон Грант, бывший капитан «зеленых беретов» во Вьетнаме, пишет сейчас книгу о своих грязных делах в тылу Ви-Си, а этот красавец, Джонни, живая легенда, принц диссидентов, тянул лямку восемь лет в «фирме», четыре с половиной года во Вьетнаме, прихватив и твое время, в памятный день капитуляции Америки, тридцатого апреля семьдесят пятого года, последним вылетел из Сайгона, как пробка из бутылки шампанского, с крыши американского посольства в Сайгоне. Фрэнк Снепп-третий, собственной персоной. Садись, садись, Фрэнки! Эй, бармен! Садись, Фрэнк-третий! Ты какой предпочитаешь яд?
— Некогда мне, Уинни, — сказал, садясь, Фрэнк. — В бегах я.
— Сиди, сиди! Фрэнк, Джонни свой парень, тоже на «фирму» поработал. Кем ты, Фрэнки, у нас был? Аналитиком?
— Старшим аналитиком…
— Ишь ты! Старшим аналитиком ЦРУ! Награжден «фирменной» медалью за заслуги, так что мы члены одного с ним орденского капитула. Недавно опубликовал книжку с каким-то заковыристым названием…
— «Приличный интервал», — пояснил Снепп, — ничего заковыристого в этом названии нет. Сматываясь из Вьетнама, мы уверяли, что делаем это после приличного интервала, а на самом деле мы поступили так, как и нацисты Гиммлер, Шелленберг, Канарис не поступали, — обманули, бросили на произвол судьбы всю нашу агентуру, всех наших помощников. Когда в 1975 году пал Сайгон, из американского посольства не успели вывезти и уничтожить даже списки и досье всей агентуры ЦРУ в Северном Вьетнаме в папках и компьютерах. Все это попало в руки противника! Какой позорный провал!
— А рыцарь Фрэнки-третий пожалел всю эту шваль, — хмыкнул Уин. — Может, все-таки ты зря взъелся на «фирму»? — лукаво спросил он. — Ведь все знают, что, когда вьетконговцы окружали наши части во Вьетнаме, американские советники вызывали вертолет и улетали на них в безопасное место, а наши сайгоновские марионетки оставались погибать в окружении.
— Шваль не шваль, а меня это подлое, трусливое предательство навело на размышления…
— И написал наш Фрэнки отличную книгу. Не книга, а нейтронная бомба в огороде ЦРУ. Рассчитался с «фирмой». Никто теперь не захочет служить ей. Но «фирма» схватила его, как и меня, за мягкое место: все поступающие в ЦРУ дают подписку не разглашать и не публиковать никаких сведений о «фирме» без согласия цензоров Лэнгли. Кстати, Фрэнки — сын судьи штата Северной Каролины Фрэнка Снеппа-второго, так что должен бы разбираться в таких юридических тонкостях.
— Я и разбираюсь. И ничего секретного не опубликовал.
— И правительство, сиречь ЦРУ, подало на него в суд, и тот постановил, что за нарушение контракта наш Фрэнки обязан вернуть ЦРУ незаконно полученный гонорар в сумме нескольких сотен тысяч долларов!..
— Неправда! Всего сто пятнадцать тысяч долларов, хотя намечаются переиздания, а гонорар за них тоже пойдет жуликам ЦРУ…
— Представляешь? Наша «фирма» наживается на публикации разоблачительных о ней материалов! Такого и Льюис Кэррол в своей «Алисе в стране чудес» не придумал бы! «Фирма», слыхать, собирается обобрать и Филипа Эйджи. Ты читал его книги? Он там так расписал всю систему шпионажа «фирмы» за сотрудниками советских посольств в Латинской Америке!.. Ну, друзья, времена настали! Бунт экс-«призраков» против ЦРУ! Каскад, Ниагара разоблачений! Все секреты «агентства» наизнанку! Как известно, Даниэль Дефо и Редьярд Киплинг не дерзнули написать о своих приключениях в британской разведывательной службе. После первой мировой войны англичане чуть не сжили со света прославленного писателя сэра Комптона Маккензи за то, что он описал свою работу в британской СИС — Сикрэт Интеллидженс Сервис. Преследовали и еще более известного Сомерсета Моэма за его роман «Ашенден, британский агент», посвященный похождениям самого автора в молодой Советской республике. И даже уж в наши времена Иэн Флеминг, создатель Джеймса Бонда, не посмел нарушить акт официальных секретов описанием своей деятельности в качестве офицера британской разведки. Но мы не в Англии, и не те теперь времена. Хотя наши прежние боссы в Лэнгли вслед за рыцарями СИС рассказывают такую притчу: однажды король Георг Шестой спросил «Си», чифа СИС: «Что бы вы сказали, попроси я вас сообщить мне секретные сведения?» Тот отвечал: «Я сказал бы, что уста мои запечатаны». — «А если бы я приказал отрубить вам голову?» — поинтересовался король. И тот сказал: «Вы отрубили бы ее, ваше величество, с печатью на устах». Теперь ЦРУ добивается, чтобы всем нам категорически запретили публиковать любые критические материалы о нем. И все из-за нашего Фрэнки!
— Скажешь тоже, — невесело улыбнулся Снепп. — Дело шло к этому. Суд в Вирджинии, куда настучала «фирма», постановил, что я-де не имею права и слова напечатать о ЦРУ без его визы! Грош цена такому постановлению. Ведь я пишу о преступных действиях ЦРУ. А закон это запрещает! Покрывает беззакония «фирмы»!
— Ну, а суд второй инстанции? — спросил Бек.
— Апелляционный суд поддержал, в принципе, решение вирджинского суда, постановив, что я не имею права публиковать материалы о ЦРУ без его соизволения, но отменил пункт о конфискации моих гонораров в пользу Лэнгли.
— Так что ты богат, Фрэнки! Эй, бармен, шампанского!
— Пожалуй! Но теперь я подал апелляцию в Верховный суд — заявляю, что требование «фирмы» о соблюдении подписки о секретности идет в разрез с первой поправкой к статье нашей конституции о свободе слова[11].
— Ну, ты даешь! Как подвигается твоя новая книга? «Конвергенция…»
— «…интересов». ЦРУ и убийство Кеннеди. Извини, Уинни, но я вторгся в твою епархию. Дело это и меня давно занимает.
— Доказательства имеешь? Скажи честно.
— Доказательства мощные, но косвенные. А ты?
— У меня есть прямые.
— Может, объединимся?
— А что! Давай подумаем. Две головы лучше одной.
— Говорят, психиатрический отдел ЦРУ, — сказал он Беку, — изготовил твой «психологический профиль», а это большая честь: «фирма» всегда снабжает наших президентов перед встречами в верхах с главами иностранных правительств их психологическими портретами. Да! ЦРУ собирается подать в суд еще на одного экс-«призрака» — Джона Стоуэлла, автора книги «В поисках врагов», в которой он разоблачил грязные дела «фирмы» в Анголе. Книжка вышла в прошлом году. «Фирма» никак не поймет, что мы объявили ей войну совсем не по меркантильным соображениям…
Снепп встал:
— Жду твоего звонка, Уин. Пока, мальчики.
— Превосходный малый, — сказал Уин вслед Фрэнки. — Еще один Дон-Кихот. Мышь, которая заревела, зарычала… «Рев мыши» — так назвал я рукопись своей книги об убийстве Кеннеди, подразумевая себя в роли мыши, окрысившейся против чудовища в Лэнгли. Но ведь известно, что мышь может погубить слона, если заползет ему в хобот. Вон идет наш официант. «А сейчас — плохие новости», — скажет он и предъявит тебе счет. Мужайся!
После плотного ленча и весьма умеренных возлияний — уложились в тридцать пять долларов вместе с чаевыми — Грант и Бек вышли из «Уиларда».
ДЖОРДЖ ВАШИНГТОН…
— Что собираешься делать? — спросил его после ленча Бек. — На боковую, что ли?
— Хочу посидеть, поработать…
— А Вашингтон ты хорошо знаешь? Слушай, у меня сумасшедшая идея. Давно собирался сделать «круг почета»: посмотреть главные виды любимой столицы нации. Я с детства не был на «карандаше», хотя сам родом из «старого доминиона» — соседней Вирджинии. Махнем?
Гранту стыдно было признаться, что он вообще первый раз в Вашингтоне.
— Растет столица как на дрожжах, — немедленно вступил в роль гида Уин, взявшись за руль «шеви» и выруливая на Семнадцатую улицу. — Когда я приезжал сюда мальчишкой в сорок втором, Вашингтон был еще почти деревней. А сейчас в него набилось, черт подери, вместе с пригородами более трех миллионов жителей, заколачивающих свыше шести миллиардов в год только от министерства финансов. Такой грандиозной цитадели бюрократии нет нигде в мире. И это не считая паразитов, получающих жалованье от частных фирм и компаний, но зависимых от правительства! Новостройки тут растут как грибы после дождя. Кстати о грибах… Однажды наши «спуки» из ЦРУ и их братья-«призраки» из ФБР донесли вдруг в субботу утречком, что служащие советского посольства сели на пару автобусов и махнули вон из Вашингтона! В лес! Сразу паника: не эвакуация ли перед советским превентивным термоядерным ударом по столице США! Крик, шум в коридорах власти. Боже, спаси Америку! Автобусы останавливаются в вирджинском лесу, пассажиры рассеиваются. Агенты докладывают по портативному радиотелефону: «У мужчин и даже женщин в руках корзины и обнаженные ножи!» Эдгар Гувер готов под стол забраться. «Да что они там делают?!» — «Делают вид, будто собирают грибы!» Какие там к черту грибы! Отвлекающий маневр? Президент и его помощники готовы драпануть из столицы по плану эвакуации. Наши никак не могли поверить, что русские дипломаты и их жены просто надумали собирать грибы. В России, оказывается, это любимое занятие. А ведь не так уж смешно, а? До чего мы сами себя запугали!..
Бек запарковал машину недалеко от памятника Вашингтону. Заняли места в довольно длинной очереди.
— «Карандаш» открыт, — сказал Бек, глядя на купленный им проспект, — с девяти утра и до одиннадцати вечера. Так, что тут сказано интересного? В первую очередь, как у нас водится, указана стоимость этого «карандаша» — миллион двести тысяч. По курсу прошлого века. Сейчас небось такая махина стоила бы пятнадцать миллионов.
Задрав голову, Грант смотрел на верхушку строгого беломраморного обелиска высотой в 555 футов, украшенного лишь двумя оконцами под плоской крышей на каждой из его четырех граней. Стоит эта громадина — он был самым высоким строением в мире, когда его построили в 1888 году, — на плоском зеленом холме на полпути между Капитолием и Мемориалом Линкольна. Закон запрещает строить в столице здания более высокие, чем этот столп, поставленный в честь и память отца нации. Его сравнивали с перстом, с восклицательным знаком, со штыком. Вокруг хлопают по ветру, развеваются пятьдесят знамен всех американских штатов.
За семьдесят секунд вознеслись на верхнюю площадку «карандаша».
Полюбовались видом на Потомак. Дом генерала Роберта Ли и монумент Джефферсона в парке с японской вишней, Арлингтонское кладбище, зеленые холмы Вирджинии. Вид портил Пентагон. Прекрасно смотрится Белый дом, в котором Вашингтон так и не успел пожить.
— С «карандаша», леди и джентльмены, — объявил голосом гида Бек, — вы можете узреть даже дом Уинстона Бека — вон он, чуть южнее Джорджтауна, у канала Огайо.
Наглядевшись всласть, пошли вниз.
Дойдя до нижней площадки, Бек подошел к смотрителю и строго произнес:
— Послушайте! Здесь сказано, что лестница имеет 898 ступеней, а я насчитал ровно девятьсот. В проспекте явная ошибка.
Смотритель оглядел Бека сверху вниз и снизу вверх, ухмыльнулся.
— А вы посчитайте еще раз!
— И то дело! — сказал Бек и стал снова взбираться по лестнице.
Смотритель покрутил пальцем у виска. Грант стоял в полной растерянности, но тут он заметил, что за Беком устремился неприметный господинчик, которого он видел на самой верхотуре. И Бек, оглянувшись и увидев сыщика, осклабился и спустился вниз, прыгая сразу через две-три ступени.
Они вышли наружу, пошли к паркингу. Не оглядываясь, Бек подошел к мороженщику.
— Будешь? — спросил он Гранта, но тот отрицательно мотнул головой. — Пару!
Взяв два вафельных конуса с мороженым, он тут же повернулся и всучил один из них прямо в руки остолбеневшему филеру.
— Ловко! — заметил Грант, когда они подошли к «шеви». — Они всегда за тобой таскаются?
— Почти что. И в последнее время просто отбою нет.
Сели рядом в машину, захлопнули двери, открыли окна. Бек включил зажигание. Раздался взрыв. Взрыв негромкий, как выстрел из мелкокалиберного пистолета. Бек пулей выскочил из машины. Поднял капот. Слабо пахнуло в открытое окно сгоревшим кордитом, сразу напомнив Вьетнам. Покопавшись в моторе, Бек захлопнул капот, бросил Гранту изодранную взрывом рождественскую хлопушку.
— Пока только пугают. Это была только мини-мина: детонатор без взрывчатки. Самый модный и простой метод убийства ныне у нас такой: на твою стоянку подъезжает заминированная автомашина и паркуется рядом с твоей. Ты садишься в свою машину, а в эту минуту твой убийца за углом нажимает на кнопку крохотного транзисторного радиопередатчика, радиомина принимает в машине рядом с твоей сигнал, и ты взлетаешь выше памятника Вашингтона. Способ сравнительно дешевый. Следов никаких, если сработано все профессионально, как умеет ЦРУ. Так в прошлом году Моссад взорвал в Бейруте заместителя Арафата. Теперь я всегда поглядываю на стоящие рядом машины, гадаю: взорвется, не взорвется. Потому что жизнь моя второй год не в руках божьих, а когтях ЦРУ.
Он достал из кармана пиджака пару каких-то маленьких металлических изделий размером с долларовую монету.
— «Фирма» постоянно следит за мной. Вот эти два магнитных «блиппера», электронных «жучка», я снял с машины за последнюю неделю. По сигналам этих передатчиков «призраки» точно знают, куда меня черт носит на машине.
Настроение было изрядно подмочено.
— А ведь они не шутят, — деревянным голосом произнес Грант. — С мини перейдут на миди и макси…
— Что делать! Се ля ви Америкен! — ответил со вздохом Бек, открывая перчаточник. — Так и есть: снова в колымаге шмон был. Ну, ладно! На очереди у нас Белый дом. Нас заждалась первая леди!
В ГОСТЯХ У ПРЕЗИДЕНТА КАРТЕРА
К Белому дому ехали, обогнув памятник Вашингтона, по Пятнадцатой улице.
Они стояли в очереди туристов, или «резиновых шей», как называют туристов в Америке, к Белому дому, и Бек, само собой, тут же вооружился проспектом:
— Ключевую воду провели в 1833 году, газовый свет зажгли в 1848-м, — когда по Европе стал бродить призрак коммунизма! Горячую воду пустили в 1853-м, первый телефон установили в 1880-м. Через год на верхний, четвертый этаж пошел первый лифт. Электрический свет загорелся в 1890-м. Твой родич-клансмен президент Грант жаловался, что посетители, жевавшие табак, заплевали ему все ковры и ему пришлось ввести плевательницы, что мало помогало. В 1882 году президент Честер А. Артур устроил аукцион-распродажу, вплоть до мышеловок и птичьих клеток, причем была продана и историческая пара штанов Линкольна. Цена не указана, но сейчас бы им цены не было…
— Тебе бы подошли, — усмехнулся Грант, оглядывая длиннющего приятеля.
— Ого! Если Франклин Рузвельт построил плавательный бассейн, то Гарри Трумэн, призывавший пустить в дело первые две атомные бомбы и готовивший атомную войну против Советского Союза, выкопал убежище. «Теперь Белый дом тысячу лет простоит!» — сказал после ремонта Гарри Трумэн. Но так ли это? За атомным оружием пришло водородное, и уже генерал-президенту Эйзенхауэру стало ясно, что под Белым домом, в случае войны, не отсидишься.
— А вот деталь поинтереснее, — встрепенулся Бек. — В бытность Джона Кеннеди президентом глава Советского государства подарил Жаклин Пушинку — беспородную дочь русской собаки-космонавтки Лайки. Помню, мой начальник в ЦРУ, большой знаток России, сказал, что Пушинка — это, очевидно, ошибка и что собаку русские явно назвали в честь Пушкина — известного русского барда, вольнодумца негритянского происхождения. Остряки «фирмы» предлагали проверить, нет ли на Пушинке подслушивающих и записывающих устройств — в глазу или под хвостом. А фирменные наши эйнштейны и теллеры посадили бедную Пушинку в карантин: вдруг мама Лайка передала ей какую-нибудь межпланетную, космическую заразу! Как бы то ни было, Пушинка стала любимейшим другом маленькой Кэролайн, дочки Кеннеди.
— Обрати внимание на этих «копов», — сказал Уин, кивком головы показывая на пару полицейских, чинно проходивших мимо с гофрированными рукоятями пистолетов 45-го калибра, торчащими из открытых кобур, и с тяжелыми дубинками из высокопрочной пластмассы, крепче всякого дерева. — Кроме пистолетов, заряженных разрывными пулями, и дубинок, они вооружены аэрозолями с нервно-паралитическим газом. Пшик — и злоумышленник валится с ног, полностью парализованный до двадцати минут. Кроме того, секретная служба, охраняющая президента, имеет на своем вооружении автоматические ружья, стреляющие картечью — из них не промахнешься. Говорят, секретная служба скоро будет вооружена скоростными мини-автоматами, как твои черноберетчики. Кстати, все эти «копы» носят на дежурстве пуленепроницаемые пластиковые жилеты из кевлара, который крепче и легче стали. Такой жилет носит и сам президент, когда появляется на людях. Что ж, предосторожность вовсе не лишняя, если вспомнить, что сегодня в ходу сто миллионов единиц огнестрельного оружия и что ежегодно от пуль гибнут двадцать тысяч американцев и сто двадцать тысяч получают тяжелые ранения. И шестьдесят три процента всех убийств совершаются посредством ручного огнестрельного оружия.
— Не хотел бы я быть президентом, — с чувством продолжал Бек, глядя на Белый дом, — хотя жалованье, что и говорить, приличное: сто тысяч долларов в год плюс необлагаемые налогом полсотни тысяч на расходы, связанные с официальными делами, и еще сорок тысяч на разъезды и развлечения. Но мало кто знает, что президенты в среднем живут на пять лет меньше других граждан и постоянно находятся на мушке освальдов всех мастей. И какая немыслимая ответственность!
В Белый дом их так и не пустили. Оказывается, доступ на первые два этажа происходит лишь с десяти утра до двух часов дня.
— Не горюй, старина! — успокоил вашингтонец Бек заезжего нью-йоркца. — Вот тебе официальный путеводитель, изданный еще под наблюдением Жаклин. Все нужные и ненужные сведения о Белом доме. Вплоть до привидений в нем. Ты небось и не подозревал, что по ночам по Белому дому бродят всамделишные призраки: президент Линкольн ищет проданные Артуром штаны, жена Адамса Абигейл развешивает бельишко. Долли Мэдисон бродит в саду в поисках роз, пересаженных какой-то другой «первой леди», и, как прежде, хохочет Эндрю Джексон во сне. Но чаще всех, особенно когда стране грозит война, появляется наш великий президент Авраам Линкольн у широкого окна в Овальном зале и стоит часами и смотрит в сад, как, бывало, смотрел он, когда Вашингтон готовился к осаде британцев.
Беглая проверка «шеви» никаких новых мин не обнаружила.
— Смотри на этот серый дом, — сказал Бек Гранту на людной Шестнадцатой улице, — номер 1125!
Медленно проехали они мимо серого дома, обросшего плющом, с широким подъездом в двадцати футах от тротуара.
— Резиденция мистера Анатолия Добрынина, — пояснил Бек, — посольство СССР.
Рука его метнулась к зеркальцу у ветрового стекла.
— Не оборачивайся! — сказал он резко. — Так и есть! Нас снимают из красного фольксвагена… Я этот «хвост» давно заметил… Черт с ними! Пусть снимают…
— Знаешь, почему они гоняются за нами на фольксвагене? — спросил Бек. — Молодо-зелено. Впрочем, тебе не приходилось «отрубать автохвосты» в джунглях Вьетнама. Эта модель, прозванная «зайцем», самая мобильная — с места скачет зайцем: за восемь и девять десятых секунды набирает скорость с нуля до пятидесяти миль в час!
Подъехали к Капитолию. Выяснили, что доступ в него открыт до вечера. Красный «фольксваген» остановился неподалеку. В нем сидели двое субъектов. Поглазели со стоянки машин на статую Свободы на куполе, грудастую и бедрастую.
— Скульпторы предупреждали, что размеры статуи чересчур гаргантюанские, — объяснил Бек, — но сенаторы хотели, чтобы Свобода на Капитолийском холме была как можно виднее. Головка Свободы витает в 340 футах над землей — далеко от свободы, говорят острословы. Была она сначала голенькой, но наши пуритане настояли, чтобы ее автор, скульптор Томас Кроуфорд, поскорее укутал ее в эту шкуру буйвола. Как видишь, она индианка — на голове орлиные перья, а индейцы у нас никакой свободой не пользуются, так что символ подобрали весьма неудачный и лживый. Слепил Кроуфорд модель в Ливорно, из Италии отправил ее на корабле. Посреди океана Свобода едва не утонула. Стоила она 23 тысячи долларов. Сейчас столичная «девушка по вызову», — а этих рабынь любви тут прорва, мало кто из конгрессменов не знает несколько телефончиков — стоит в год куда больше. Один наш суперпатриот изрек: «Да приидет царствие этой бронзовой богини во всем белом свете!» А ведь Пентагон на всех парах шел к мировому господству еще в сорок девятом. Я как раз изучаю сейчас тогдашние прожекты нашей военщины, собиравшейся уничтожить атомным оружием Советский Союз.
Они проехали в пестром строю автомашин мимо исполинского пятиугольного здания Пентагона, за которым в символической близости раскинулось Арлингтонское национальное кладбище.
— Странно! — сказал, оглядываясь, Уин. — Фольксваген тот куда-то пропал. Мне даже как-то не по себе без привычного эскорта.
За машиной Бека незримо следовал на расстоянии более мили черный лимузин с затемненными стеклами окон, оборудованный по последнему слову техники и обеспечивающий негласное наблюдение посредством новейших пеленгаторов. «Блиппер» — радиомаяк, подсаженный агентом ФБР под «шевроле» Бека, исправно подавал радиосигналы, которые четко принимал радиопеленгатор, следивший за продвижением вспыхивающей яркой точки на осциллографе. Глядя на радарный экран, агент сообщал в штаб по радиотелефону точные координаты машины Бека и направление ее движения. Летевший в стороне вертолет тоже принимал эти данные. Другой «жучок», спрятанный внутри «шеви», под ее обшивкой, передавал каждое слово разговора Бека и Гранта, который записывался магнитофоном в лимузине и одновременно транслировался в закодированном виде в радиоцентр ФБР.
У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
Они шли по Арлингтонскому национальному кладбищу, поднимаясь по широкой лестнице к величавому мраморному амфитеатру.
Заглядывая в проспект, Бек сообщил Гранту такие любопытные подробности об этом кладбище:
— Самое большое военное кладбище Америки, открытое в 1864 году. Еще живы миллион ветеранов первой мировой войны, почти четырнадцать миллионов — второй, пять миллионов корейской войны, более семи миллионов вьетнамской войны. Всего живы около двадцати семи миллионов ветеранов войны. Сила! Почему же они молчат? Не выступят дружно против войны? Молчат, как тот миллион, который потеряла Америка за все свои войны, начиная с революции? Может быть, потому, что миллион убитых это не так уж много? Советский Союз только за годы второй мировой потерял в двадцать раз больше. Из 215-миллионного населения у нас воевали меньше тридцати — ну, значит, каждый седьмой. Надо кричать во все горло, чтобы здесь не прибавилось ни одной новой, свежей могилы! И почему, почему молчат шестьдесят — семьдесят миллионов ближайших родственников ветеранов войны?!
— Увы, — вздохнул Грант, — наши ветераны, как правило, отстаивают только свои материальные интересы, свои льготы, ведут лишь экономическую борьбу с равнодушным конгрессом, который исправно повышает жалованье конгрессменам, чтобы угнаться за инфляцией, но забывает об участниках войны. Мало, мало у нас среди ветеранов активных защитников мира.
Положив правую руку на сердце в знак штатского салюта, встали они у высокого саркофага из снежно-белого мрамора с надписью:
— Я видел могилы пяти Неизвестных солдат, — вполголоса произнес Уин. — Франции — в Париже, Великобритании — в Лондоне, Италии — в Риме, Бельгии — в Брюсселе, Советского Союза — у Кремлевской стены в Москве. Только у нас в одном саркофаге сложили останки не одного, а трех солдат в трех бронзовых гробах — первой мировой в 1921 году, второй и корейской — в 1958 году. А ведь прежде всего важно, правая или неправая была война, в которой сложил голову неизвестный воин. Насчет первой мировой и корейской у меня большие сомнения, не говоря уж о вьетнамской.
Со скоростью ровно сто двадцать восемь шагов в минуту чеканил шаг часовой — солдат 1-й роты 3-го пехотного полка, базирующегося в вирджинском Форт-Майере. Шестнадцать лучших солдат роты отобраны для этой почетной службы. Все они идеально сложенные атлеты ростом не меньше пяти футов и одиннадцати дюймов и не выше шести футов и двух дюймов, так что Грант мог в свое время попасть в их число, а чересчур длинный Уинстон Бек, как тот отметил с сокрушенным видом, нет.
Глядя на молодца, шагавшего с винтовкой у саркофага, Уин сказал задумчиво:
— Помню нашумевшую историю во время вьетнамской войны. Сержант Майкл Сэндэрс — он входил в состав роты почетного караула — заявил, что он против войны во Вьетнаме. И что же! Его не только отставили от его непыльной службы, но и отправили против его воли во Вьетнам! Такова расплата за правду.
Помолчав, Бек проговорил:
— Вот здесь 11 ноября 1961 года я стоял и смотрел на своего прежнего кумира — президента Джона Кеннеди. Было почти так же тепло, как сейчас, и звонким, молодым голосом Кеннеди клялся, что Соединенные Штаты будут сражаться, если потребуется, чтобы отстоять рубежи свободы. Однако, сказал он, давайте молиться, чтобы не было больше ветеранов войны, как и самой войны. И в последний раз видел я своего кумира тоже 11 ноября — в День ветеранов — 1963 года. Под барабанный бой возлагал он венок у саркофага Неизвестного солдата. Ровно через две недели он был убит и похоронен здесь.
Взгляд Гранта застыл на зеленом берете, лежавшем на могиле президента рядом с головными уборами солдата, летчика, моряка и морского пехотинца. Вспомнилось, что в день похорон зеленоберетчик мастер-сержант Фрэнсис Рудди вслед за представителями всех родов войск и морской пехоты снял свой берет и положил его на свежую могилу убитого президента.
— А ровно через год, — продолжал Бек, — я снова посетил в День ветеранов это кладбище. С Ричардом Хелмсом, Бисселом, Хантом — большой компанией из Лэнгли, до которого отсюда рукой подать. И вдруг мы увидели высокого и стройного генерала с Золотой Звездой Героя Советского Союза, в форме с золотыми погонами. С ним было еще трое русских в гражданском, но с орденскими колодками. Они пришли на Арлингтонское кладбище, чтобы возложить венок на могилу американца, ветерана второй мировой войны, президента. Я уже работал в русском управлении ЦРУ против СССР, и меня потрясла эта неожиданная встреча с русскими на Арлингтонском кладбище. Я подумал тогда: или мы договоримся с этими людьми, или мир погибнет! А можно ли с ними договориться, спросил я себя. Русских сопровождали американские генералы и офицеры. Я узнал генерала Хармона — он одним из первых встретился с русскими в Германии, а после второй мировой разрабатывал в Пентагоне план атомного уничтожения СССР, но и он, генерал Хармон, позднее понял, что с русскими надо жить в мире…
— Кеннеди завещал нам носить зеленый берет с гордостью, — сказал Грант, — «как знак отличия и символ мужества», а мы его опозорили еще при жизни Кеннеди и после него.
— А сам Джей-Эф-Кей, — без лишних сантиментов заключил Бек, — все делал, чтобы мы увязли во Вьетнаме, бросив туда «гвардию Кеннеди».
Когда вернулись к машине, Бек снова подвергнул свой «шеви» профилактическому блиц-осмотру, включил зажигание. Никаких взрывов не последовало.
Черный лимузин стоял за пределами видимости.
— Слава богу, — сказал Уин с кривой усмешкой, — кажется, «спуки» отвалили — поняли наконец, что имеют дело лишь с парой безобидных патриотов.
— А ведь ты, Уин, и в самом деле настоящий американский патриот! — сказал с улыбкой Грант, садясь в машину.
— Отдаю дань твоей наблюдательности. Конечно, я патриот. Поэтому и борюсь с «фирмой». Саркофаг Неизвестного ец, навсегдсолдата, разрази меня гром, на одну треть для меня свят. Быть может, в нем лежит мой ота пропавший без вести во Франции…
Бек погнал машину на предельной скорости не назад, а вперед по шоссе.
— Наш вояж, — сказал он, — был бы не полон без визита в «Спуквилл» — логово «чудовища Лэнгли». Шеф ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тэрнер первым делом повесил табличку на двери своего кабинета: «Называйте меня просто Станом». Он на «ты» с Джимми Картером и всеми членами кабинета. Нам он, конечно, не выкатит красный ковер — для него мы с тобой персоны нон грата. Так что мы только помашем ему рукой. Ему и его «спукам». Сколько их? Почти шестнадцать тысяч в Лэнгли и его филиалах, около двухсот тысяч по всему свету. Сравни это с численностью дипломатического персонала США: менее четырех тысяч! И среди них, конечно, уйма «спуков». Я систему госдепа неплохо изучил, работая с другими «призраками» в американском посольстве на улице Чайковского, 19—21, в Москве.
В ЛЭНГЛИ — СТОЛИЦЕ ИМПЕРИИ ЦРУ
— Вон моя альма-матер, — с иронией произнес Бек, кивнув в сторону главной квартиры ЦРУ.
С правой стороны медленно проплывало за деревьями и неприступной оградой из стальной сетки громадное здание из серого железобетона. Массивный цоколь, шесть этажей с окнами тоже за стальной сеткой, двухэтажная надстройка. У ворот — блокгауз с сильной дежурной охраной и бюро пропусков. Кварцевая крошка в бетоне здания отсвечивала на солнце льдом, и Грант вспомнил, что штаб ЦРУ недаром прозвали «Ледяным домом». Он и впрямь является гигантским рефрижератором «холодной войны».
— Я работал на четвертом этаже, — заметил Бек, — а начальство располагается на верхних двух этажах. Старик Даллес угрохал больше семидесяти миллионов на эту громадину. Все здесь было сделано по последнему слову техники. В мое время тут нагнетали холод на планете почти десять тысяч «призраков». Но ведь шефу ЦРУ подчиняется все разведывательное сообщество Америки, насчитывающее, по моим данным, около четырехсот тысяч «спуков» в разведслужбах армии, флота, ВВС, госдепа, Комиссии по атомной энергии, министра обороны и Объединенного комитета начальников штаба, Агентства национальной безопасности… Бюджет всех этих служб достигает, пожалуй, двух миллиардов долларов в год!..
В одной мили по прямой от стальной кольчуги «чудовища Лэнгли» лежит маленький городок Маклейн. Рядом с его стареющим торговым центром находится бар и гриль О’Тула с неброской вывеской.
Хозяин-ирландец всегда закрывал наглухо тяжелые темные гардины неопределенного цвета за мутным от пыли и грязи толстым стеклом витрины. Он не вывешивал у входа никакой рекламы, не афишировал меню своей кухни, никого ничем не зазывал. У него была своя постоянная клиентура.
Паркуя свою машину, Бек сказал Гранту:
— Забегаловка «призраков», штатных и внештатных, нынешних и бывших. Промочим глотку.
В небольшом баре царил полумрак, воняло застарелым пивным духом, сивушным перегаром, сигаретами и сигарами. Дюжий бармен с физиономией непьющего мизантропа спросил их:
— Ваш яд?
Глаза у него были цепкие. Подозрительный взгляд остановился на Беке.
— Джин-эн-тоник, — молвил Грант.
— И бутылку «шлитца», — добавил Бек, поворачиваясь вполоборота к мужчинам, сидящим за столиками.
Не было ни плащей, ни кинжалов. У мужчин деловой вид, темные костюмы с галстуками. В углу сидели трое в полуспортивных куртках — эти, наверно, бывшие и в «Ледяной дом» не заглянут. Адмирал не жалует небрежно одетых служащих.
Потягивая джин, Грант подошел к стене, чтобы получше разглядеть вывешенные на ней фотографии, и вздрогнул, словно от удара током, в шоке узнавания: прямо со стены смотрел на него… капитан Джон Улисс Грант-младший, а рядом с ним — Клиф Даллас Шерман, ребята из команды А-345 в день удачного зачетного минирования учебной железной дороги в Форт-Брагге. А карточка выцвела, пожелтела. Ого! Тут и подпись: «Клиф Д. Шерман — дружкам из бара О’Тула». Как трогательно. Дата: 28 октября 1973 года. Зачем, интересно, приезжал старина Клиф в ЦРУ? Ведь он был уже тогда демобилизован из армии, пошел в гангстеры…
Много фотографий зеленоберетчиков в Форт-Брагге, Панаме, на Окинаве, в Индокитае, в Бад-Тёльце. Полковник Роэлт, полковник Бекуит и другие «герои» вьетнамской войны. Дальше на почетном месте — большие фотографии экс-директоров «фирмы» Ричарда Хелмса и Джорджа Буша с дарственными надписями. Еще более желтые фотографии участников фиаско в Заливе свиней. Знамя Иностранного легиона. Зеленый берет со старым шевроном. Плакаты из баров и бардаков Сайгона. Реклама стриптиза в Бангкоке. Сколько ностальгии по грязной вьетнамской войне, по подрывным операциям в разных регионах мира!.. Снова полковник Чарльз Бекуит, на этот раз в Камбодже, его молодчики в зеленых беретах и гирляндами с отрезанными ушами вокруг шеи. Вспомнился герой «Апокалипсиса» Фрэнка Копполы. Не с Бекуита ли списан одержимый, полусумасшедший герой фильма?..
К Беку подошел не спеша какой-то широкоплечий, коротко остриженный моложавый мужчина в белой рубашке, взглянул в лицо. Бек не шелохнулся.
— Мистер Бек, полагаю? — осведомился вежливо этот человек.
— А, полковник Бекуит! — без улыбки проговорил Уин.
И вдруг Бекуит взревел:
— К-и-и-ай!
Правая нога его с быстротой молнии метнулась вверх. Но — молния опоздала — Бек успел наклонить голову и в тот самый момент, когда промахнувшийся каратист потерял равновесие, ребром напрягшейся ладони правой руки рубанул ему по шее ниже уха с еще более громким и воинственным воплем:
— Кья-ха!!
Полковник Бекуит отлетел к стене и без чувств рухнул на пол.
Бек, стоя боком к бармену, допил свое пиво, обвел взглядом притихших «призраков», сунул руку в карман, но достал не пистолет, а несколько смятых долларов, бросил их на стойку.
— Ничего, Бен, — сказал он бармену, — от этого удара не умирают. Вылей ему на голову стакан воды, и он очухается. Извини, но все видели, что не я первым начал. Я всегда считал, Бен, что у тебя тут ДМЗ — демилитаризованная зона. Как в Наме.
Грант допил свой джин и пошел за Уином к дверям.
Бек пропустил его вперед и, обернувшись к застывшим «спукам», проревел:
— Ка-ра-тэ — Ха!!!
Не теряя времени, но и без неприличной спешки, они сели в «шеви» и рванули на нем прочь.
Грант оглянулся: так и есть, кто-то из «спуков» выскочил из дверей и уставился им вслед.
— Они запомнят твой номер, — сообщил Грант Беку. — И Бекуит не забудет эту стычку.
— Он был моим «сенсеи», — улыбнулся Уин, — учителем каратэ. У него черный пояс. Не стоило связываться. Мальчишество.
— По сравнению с ним, — качая головой, напомнил Грант, — лейтенант Колли — невинный младенец с пугачом. Этот Бекуит бог черноберетчиков.
— Да, на его счету два десятка деревень в Индокитае, — ответил Бек. — Я его знаю.
«Спук» проводил взглядом «шеви». Когда он исчез из виду, мимо бара и гриля О’Тула проехал черный лимузин с затемненными окнами и вытянутой телескопической антенной.
В ТЕНИ ПЕНТАГОНА
Уинстон Бек оставил свой «шеви» недалеко от пятиугольной железобетонной громады Пентагона, каждая сторона которого длиннее футбольного поля. Мимо мчались машины, не наперегонки, а рядами, направляясь к мосту через Потомак. Вокруг простирались пестрые паркинги с несметными дивизионами автомашин всех марок — колеса десятков тысяч сотрудников Пентагона.
— Когда-то, — сказал Бек, — а точнее, в 1944 году Сталин договорился с Рузвельтом в Тегеране о прямой радиосвязи между советскими представителями в Вашингтоне с Москвой по коротковолновым радиостанциям. Рузвельт послал на этот счет меморандум генералу Маршаллу. Тот ответил, что американские законы категорически запрещают иностранным правительствам пользоваться радиостанциями на территории США. Однако Рузвельт приказал удовлетворить просьбу Сталина. И что же ты думаешь? Русским выделили целый сектор Пентагона! И президент, зная повадки наших разведчиков, приказал военной разведке джи-2 не пытаться «взломать» русский шифр, но она, конечно, все равно старалась сделать это за спиной президента. Рузвельт умел ценить русских союзников: они спасли нас, когда Гитлер крепко прищучил нашу Первую армию в Арденнах в конце 1944 года…
Видишь вон тот ближайший подъезд Пентагона? Он называется «речным подъездом», потому что смотрит на Потомак. В него я входил и выходил в последний день своей работы в ЦРУ. Как сейчас помню: светло-зеленые стены, двухтонные звонки, приводимые в действие фотоэлементом, когда проходишь в очередную дверь, надписи «Посторонним вход запрещен». В коридоре номер девять, где находятся кабинеты министров и начальников штабов армии, флота, ВВС, меня пропустил в кабинет председателя Комитета начальников штабов высоченный сержант военной полиции с белой сбруей, в белой каске, с пистолетом в белой кобуре, с дубинкой и наручниками. Расписываясь в книге посетителей, я проставил время прихода: 8.55. Совещание в конференц-зале «Объединенных начальников», как для краткости называют этот высокий комитет Пентагона, начиналось в девять утра. Бирюзовые стены, коричневая мебель, горчичного цвета ковер, флаги родов войск и их командующих, зашторенные окна. За столом — мундиры цвета хаки, голубые, серые, зеленые. Все цвета Пентагона плюс штатские костюмы ЦРУ. На этом совещании родился редактор бюллетеня «Контр-ЦРУ». Повивальными бабками при родах были представители ЦРУ и РУМО, которые уверяли, что, несмотря на разрядку, из-за угрозы со стороны Советского Союза нам необходимо утвердить план подрывных операций против него. Я один выступил против, доказывая, что подобные действия повредят разрядке. Мое выступление было бомбой. Меня сочли сумасшедшим. У председателя, помню, был молоток как у судьи… В тот же день я подал в отставку и перешел на дешевые сигары…
Он закурил, мастерски выпустил несколько колечков дыма.
— Помню, все началось с сомнения относительно моей личной ответственности. Все чаще приходилось мне выполнять приказы, которые я считал неправильными. Постепенно, по мере моего продвижения по служебной лестнице, они становились все неправильнее и преступнее. Я поделился своими сомнениями с чифом. Он сказал: «В агентстве как в армии: сначала выполни приказ, а потом обжалуй его, протестуй сколько хочешь, если считаешь его преступным». Я ответил: «Хорошо! Вызывает меня мистер Хелмс и приказывает ни с того ни с сего укокошить вас, мой дорогой чиф. Следуя вашему указанию, я убиваю вас, а затем опротестовываю приказ. Как вы, интересно, на это посмотрите?» Это, понятно, поставило его в тупик. Вот я и опротестовал неправильное решение, и на этом моя карьера в «фирме» мгновенно закончилась. Вот так. Такая дилемма!
Он закашлялся. Сигара пахла скверно.
— В том коридоре есть военная комната с картами всего мира и увеличенными картами кризисных районов. Сейчас там висят карты Ирана и Ближнего Востока. Круглосуточно дежурят старшие штабные офицеры всех родов войск. Прямая связь с командными штабами Аляски, Атлантики, Европы, Тихого океана, стратегических ВВС в Омахе, Североамериканской и континентальной ПВО в Колорадо-Спрингс, со штабами НАТО. На отдельном столе стоят там два телефона для передачи приказов о начале войны — «Золотой» телефон и красный. Несколько слов по этому телефону — и апокалипсис! Через пять минут взмоют ракеты и все противоракетные ракеты будут готовы к запуску, через десять минут все Б-52 взлетят с ядерными бомбами и крылатыми ракетами и все ядерные подводные лодки отправятся в свой последний рейс. И через полчаса дивизии 1-го авиадесантного корпуса армии США и специального войска взлетят на высоту пятидесяти тысяч футов с ракетами «воздух-воздух». Управление всеми телевизионными студиями и радиостанциями сразу перейдет в руки военных, и в самом скором времени начнут передавать обращение президента к народу с объявлением войны.
Бек ехал, не превышая предельную скорость в пятьдесят пять миль. Его обогнала тускло-оливковая пентагоновская машина, шедшая со скоростью пятьдесят пять миль. На бампере — две генеральских звезды.
— Перед тем как покинуть Пентагон навсегда, — заговорил он снова после короткого молчания, — зашел я в последний раз в Национальный центр в подвале Пентагона, который круглосуточно отмечает каждую деталь, добытую всеми разведслужбами, касающуюся советского блока, в плане военном, политическом, научном, диссидентском и прочее, и прочее. Там меня догнал Колби и сказал осуждающе, что мое выступление было «контрпродуктивным» — одно из любимейших словечек в жаргоне «фирмы». В углу зала стоял стол с белым телефоном, обеспечивающим прямую связь с Белым домом. Помню, смотрел я на этот белый телефон и думал, словно Джефферсон: «Я дрожу за свою страну…»
Еще ниже в недрах Пентагона находится прямой телетайп «горячей линии» с Москвой, которым ведают майор-переводчик и техник-сержант. Одно и то же сообщение передают и принимают, для страховки, два телетайпа со скоростью 186 тысяч миль в час. Расстояние отсюда до Москвы 4823 мили. Каждый час — пробная передача, тексты из Гоголя, Толстого, Лермонтова. Шестьдесят шесть слов в минуту…
Бек вел «шеви» по Арлингтонскому бульвару.
— Ты говорил, что много знаешь о Хелмсе, — напомнил Грант Уину, который закуривал сигару.
— Верно, — откликнулся Бек. — Я дам тебе его досье.
Напоследок поговорили о «горячих точках» планеты: Ближний Восток, Иран, Родезия, ЮАР…
— По моим сведениям, — сказал Уинстон Бек, — со дня на день может вспыхнуть пожар и в Афганистане. После убийства там американского посла я не спускаю глаз с этого дремлющего вулкана Гиндукуша. «Фирма» увеличила переброску оружия душманам…
Когда подъехали к «Уиларду», где решил переночевать Грант, он спросил:
— Скажи, Уинни, ты хоть встречаешься с детьми после развода?
— Суд решил, что я сумасшедший, раз я отказался от тридцати пяти тысяч в год. Мать внушила это сыновьям. А ты, Джонни? Холост, судя по всему?
— Моя девушка была «голубкой» и «мирницей» и прокляла меня как «ястреба» в зеленом берете.
— И теперь ты пишешь книгу, которую пошлешь ей, как только опубликуешь, чтобы доказать неверной, как она была неправа. А пока женщины тебя не интересуют. Всю энергию вкладываешь в книгу. Сублимация, не так ли?
Грант смущенно усмехнулся в ответ. А ведь он попал в «десятку», этот Уинстон Бек. С ним надо держать ухо востро.
КОГДА ПРИДЕТ ПРОДАВЕЦ ЛЬДА
Через два дня он принес в издательство свою заметку, обструганную до четырех машинописных страничек. Тони Десантиса не оказалось на месте.
— Я подожду, — сказал он миловидной секретарше с такими формами, что она вполне могла претендовать на разворот в «Пентхаусе» в чем мать родила. Вся она была начинена сексуальной энергией, как ракета горючим.
— Ждать придется долго, — сказала она с улыбкой, обнажившей почти все тридцать два зуба и заставившей Гранта вспомнить о карточке дантиста в кармане. — Тони… мистер Десантис уехал загорать на Багамские острова.
— И долго будет он там загорать? — скрывая досаду и раздражение, спросил Грант.
— Две недельки, — завистливо вздохнула секретарша, несмотря на свои формы, еще ни разу не видавшая этих дивных островов.
Грант поплелся к двери, но, дойдя до нее и взявшись за вертящуюся круглую ручку, повернулся и спросил:
— А вам, мисс, неизвестен номер телефона тестя мистера Десантиса?
— Нет, — бойко, не моргнув глазом, соврала мисс, в совершенстве давно усвоившая это обязательное для лиц ее профессии умение.
Грант махнул рукой, решив послать заметку с письмецом хозяину в редакцию газеты, и вышел. Дожидаясь лифта, он нашарил в кармане визитную карточку Уинстона Бека. Глядя на карточку, он думал, что встреча с Беком не была напрасной. Но не была ли она так же опасной?
Он не мог знать, что эта встреча перевернет всю его жизнь.
В ближайшие дни он вставил зубы, снял повязку и пластырь с лица, но не с головы. Волосы на обритых местах еще не отросли, и вообще походил он на боксера конца прошлого века, когда мужчины еще были мужчинами и дрались без перчаток, по семьдесят пять раундов и до полного нокаута.
В Нью-Йорк пришел сентябрь, душный и жаркий, с повышенной влажностью, а Десантис все еще торчал на Багамах, сказавшись больным, — так сообщила Гранту секретарша. Молчала и «Рай реджистер». Грант стучал на своем «ремингтоне» с небывалым увлечением, которого у него не было, когда он описывал путь своей команды в джунглях. Тогда он не мог заставить себя поверить, что его книга так уж нужна людям — были уже книги о Вьетнаме, и получше той, что получалась у него. Но теперь он многое переосмыслил, узнал, понял. Надо было перечитать всю рукопись заново, все выверить в свете новых фактов и выводов, максимально усилить и осовременить концовку. Вот этого еще никто, по крайней мере из «зеленых беретов», не говорил людям, не делился с ними кровью, оплаченным горьким как хина опытом, не предупреждал их против повторения ошибок и преступлений.
А после столь многообещающей венской встречи в верхах планета Земля благодаря стараниям врагов разрядки словно сошла, соскочила с орбиты разрядки и покатилась по гибельному курсу. Сбывались самые худшие его предчувствия, предсказания Уинстона Бека, которому он нередко звонил в Вашингтон. Дела у Уина застопорились — не хватало денег на издание уже подготовленного бюллетеня. Настроен он был мрачно, советовал следить за событиями в Иране, за энергетическим кризисом, за растущей не по дням, а по часам цене золота на биржах. По его совету Грант купил себе транзистор с коротковолновым диапазоном, слушал Москву на английском языке, хотя слышимость была слабая, а купить транзисторный приемник получше, вроде «Брауна», он не мог себе позволить, пока не получит гонорар за книгу.
Порой он даже радовался тому, что наступил уже октябрь, а Тони Десантис все не возвращался, потому что столько еще надо было доделать в рукописи. Ему казалось порой, что он идет по дремучей чаще в Йеллоустонском национальном заповеднике или в секвойевой роще под Сан-Франциско — идет, спешит, и все время кажется ему, что вот-вот засквозит опушка леса, но лес все тянется и тянется и конца-края ему не видать. Не он, автор, а рукопись диктовала ему свою волю. И он спрашивал себя: все ли писатели ориентируются в собственных творениях, как в незнакомом лесу, или только новички? Его изумляло, восторгало и пугало, что детище его вдруг ожило, обрело требовательный голос, зовя его к своей «ремингтоновской» колыбели, заставляя дать себе пищу, перепеленать, умыть.
4 ноября Грант услышал по радио сообщения о захвате иранскими студентами около полусотни заложников в американском посольстве в Тегеране. Он решил, что не может оправдать подобное беззаконие, хотя борьба иранцев против шаха была борьбой справедливой, как не оправдывал он международный терроризм вообще потому, что сам в прошлом совершал со своей командой террористические акты в тылу Вьетконга. Другое дело, когда обученные и вооруженные американцами горцы в Южном Вьетнаме восстали в 1964 году и превратили американских «зеленых беретов» в заложников, чтобы сайгонские самолеты не бомбили их деревни. Тут ничего не скажешь: правильно сделали, и никто их не мог обвинить в нарушении дипломатического иммунитета и международного права — на войне как на войне. С растущей тревогой следил он за тем, как Рокфеллер, Бжезинский, Хелмс, Тэрнер вкупе с Картером играют с огнем, покровительствуя шаху.
Но не станут ли события в Иране тем предлогом, которого давно и со страстным нетерпением ждали противники разрядки?
Грант отложил работу над последней главой своей книги и взялся за заметку для бюллетеня Бека о зловещей роли Хелмса в Иране на основе глав в своей рукописи, посвященных бывшему директору Центральной разведки и экс-послу США в Иране. Не будучи специалистом по Ирану, он пошел в Публичную библиотеку и выписал основные данные об американо-иранских отношениях.
В пятидесятые годы Иран вступил в империалистический блок СЕНТО, привязанный Багдадским пактом к американской боевой колеснице. Американская агентура наводнила всю страну, подчинила ее себе. «Стандард ойл» перекачивала доходы от «черного золота» в сейфы банка «Чейс Манхэттен». Ежегодно Иран получал доход до 23 миллиардов долларов. ВПК — военно-промышленный комплекс США — продал шаху оружия на 36 миллиардов долларов. В период 1973—1978 годов шах купил американского оружия почти на 20 миллиардов долларов, главным образом во время хозяйничания в Иране Ричарда Хелмса. Американским оружием и обученными американцами карателями САВАК, полиция, жандармерия и армия уничтожили более 380 тысяч патриотов Ирана. Стоит ли удивляться, что иранцы теперь подняли революцию и сводят счеты с американскими империалистами.
Вечером 4 ноября он отправил Беку свою заметку по почте. На следующий же день получил ответ телеграммой: «Заметку напечатаю целиком, если автор откажется от гонорара». Грант усмехнулся, позвонил Беку, заверил его, что у него и в мыслях не было требовать гонорар за заметку.
— В таком случае, — улыбчивым голосом проговорил Уин, — жду от тебя новых заметок. Твоей единственной наградой, учти, будет моральное удовлетворение. Бюллетень скоро выйдет. Разошлю его всем информационным агентствам и многим редакциям газет и журналов. Если повезет, получу деньги за использование материалов бюллетеня и тогда непременно оплачу твой труд.
8 ноября ночью его разбудил звонок. «Десантис!» — подумал он, стряхивая с себя очередной вьетнамский сон и хватая трубку телефона на тумбочке у изголовья кровати.
— Грант? Ну, как, старина, ты себя чувствуешь?
— Кто это? — спросил он, хотя узнал голос Клифа Шермана.
— Снял уже бинты? Ты, наверное, очень удивился, старик, что я пожалел тебя в Фейетвилле.
— Откуда ты узнал мой номер?
— Какая разница! Я мог узнать твои координаты из документов в твоем кармане, от клерка в мотеле, но я взял их из протокола полиции, с которой у меня самые теплые отношения. Кстати, очень мило с твоей стороны, что ты не упомянул о моей скромной особе в протоколе, но ты, конечно, понял, что меня с нашей полицией водой не разольешь.
— Чего ты хочешь?
— У меня просто, Джонни, рука не поднялась на лежачего, когда вдруг ты грохнулся в обморок. Я слишком долго мечтал о встрече с тобой, дружище, чтобы ограничиться одним только свиданием. Нет, Грант, мы с тобой еще встретимся. Может, раз, может, два, три. Наши встречи всегда будут неожиданны, ты лишишься сна и покоя, дожидаясь следующего свидания, а расставаясь со мной, будешь гадать, когда же настанет новая встреча. И не будет ли она последней… Может, в следующий раз я отрежу у тебя ухо или два, как у вьетконговца. Помнишь, Джонни, как я приходил с гирляндами ушей, ведь за каждое правое ухо, чтобы не было обману, нам платили по полтораста пиастров или пятнадцать долларов. А ведь это было до нынешней инфляции! Золотые были времена!.. А может, сыграю с тобой такую шутку: подвяжу тебя за большие пальцы заломленных за спину рук к потолку или к дереву, если мы с тобой будем резвиться на природе, и буду тебя раскачивать, а мои ребята будут тебя хлестать плетьми или прутьями по чему попало. Этот номер у японцев носит название «Бабочка на качелях». Красиво, не правда ли? Меня научил ему один япошка из наемников в Анголе.
— Будь ты проклят, Шерман! — сказал Грант и бросил трубку.
Через две-три минуты в темной комнате, по потолку которой время от времени пробегал свет автомобильных фар, снова зловеще зазвенел телефон. Он схватил в сердцах телефонный провод и выдернул его из розетки.
— Будь ты проклят!..
Он заснул только под утро, а проснувшись, сразу вспомнил о ночном звонке и тяжело вздохнул. Садист несчастный! А ведь знает, как отравить человеку жизнь! Этот звонок словно черная метка, предъявленная пиратами Длинного Джона Сильвера в «Острове сокровищ» Билли Бонсу, моряку с темным прошлым: знай, мол, что мы выследили тебя, ты обречен, ты никуда от нас не уйдешь! За Клифом стоит целая банда. Полиция беспомощна или подкуплена рэкетерами. Уехать куда-нибудь подальше? Для этого нужны деньги. Надо дождаться гонорара. Все упиралось в книгу.
По просьбе Уинстона Бека Грант написал и послал ему по почте короткую заметку для его бюллетеня «Контр-ЦРУ» о деле Джеффри Мак-Дональда, озаглавив ее «Позор Америки». И в конце месяца, получив от Бека свежий номер, с удовлетворением прочитал свой материал, напечатанный безо всяких сокращений.
…Позвонили в дверь. Он сидел за машинкой. Кто бы это мог быть? Клиф Шерман? Вот чертовщина! Теперь он будет всегда и во всем подозревать скрытую угрозу. Пожалуй, надо обзавестись пистолетом. У него сохранился только кабар — кинжал «зеленого берета». Он взял его и подошел к двери.
— Кто там?
— Телеграмма мистеру Гранту.
Надел, словно старенькая миссис, цепочку, приоткрыл дверь, выхватил двумя пальцами за краешек телеграмму, чувствуя себя трусом и дураком. Нет, совсем потерял он былую форму. Ничего, Клиф поможет ему подтянуться.
Он распечатал телеграмму:
«ПОПАЛ В АВАРИЮ. СРОЧНО НУЖНО ПОВИДАТЬСЯ. БЕК…»
И адрес больницы «Синего креста» в Вашингтоне. Что случилось у Уина? Надо лететь. Он позвонил в междугородный телеграф, передал для Бека телеграмму: «Немедленно вылетаю Вашингтон». И тут же поехал на аэровокзал.
Это сообщение Бека, размышлял он, вполне могло перехватить ФБР. Или ЦРУ. Возможно, его будут ждать, проверяя все рейсы из аэропорта имени Кеннеди в Айдлуайлде, если вспомнят, что в прошлый раз он прилетел именно оттуда. А сделал он это потому, что уже много лет после возвращения из Западной Германии вообще не летал, а по старинке поехал в международный аэропорт, хотя в Роли и Вашингтон вполне можно было слетать из старого и более близкого аэропорта имени давным-давно скончавшегося мэра Нью-Йорка Фиорелло Лагардия.
Добирался он до него рейсовым пульманом от аэровокзала по автотрассам Бруклин — Куинз и Гранд — Сентрал, обгоняя негустой поток машин, спешивших на восток, по Ист-Сайд-драйву, через мост Трайборо. В здании аэропорта увидел вывеску: «Челночные рейсы Америкэн Эйрлайнз на Вашингтон». Через пять минут он поднялся по трапу в авиалайнер «Боинг-727».
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЦРУ
Через полтора-два часа Грант сидел в одноместной палате травматологического отделения больницы. Теперь Уинстон Бек сделался похожим на мумию, на человека-невидимку в бинтах. Один глаз у него был завязан, и сломанная нога в гипсе до паха висела подвязанной к блоку.
— Кто это тебя? — тихо спросил Грант.
— Не знаю, — ответил Бек, поднося палец к губам и быстро строча шариковой ручкой по гипсу. — Но догадываюсь. А я неплохо тут устроился, а? Хорошо, что у меня была страховка в «Синем кресте». Рад видеть, Джонни, что ты здоров, как швейцарский франк, не то что наш хилый доллар!
Грант прочитал неровные синие строки:
«Берегись «клопов»! Ребята из Лэнгли сказали: это последнее предупреждение. Бюллетень в типографии».
Грант кивнул, глядя в незабинтованный глаз Уинстона Бека. Тот достал из-под подушки несколько сложенных вдвое бумажных салфеток и, протянув их Гранту перебинтованной рукой, жестом приказал: спрячь в карман!
— Бюллетень я не успел подготовить, — сказал он. — И, наверное, перестану его выпускать не из-за угроз, а из-за безденежья, — при этом Уин подмигнул и отрицательно покачал головой. — Жаль, он обещал быть интересным.
За окном шумел Вашингтон. Облетели в его прекрасных парках вокруг беломраморного мемориала президенту Линкольну густые вишни, чтобы в апреле 1980 года снова одеться бело-розовой кипенью. А в газетных киосках шелестели пахнущие свежей типографской краской газеты, полные тревожных сообщений об иранском кризисе, о демонстрациях тегеранских студентов перед осажденным зданием американского посольства. Посол СССР Добрынин встречался с государственным секретарем Вэнсом. Американские спортсмены готовились к Московской Олимпиаде. Шел по миру тридцать четвертый год после того, как силы великой антифашистской коалиции, включавшей США, СССР, Великобританию, Китай, разгромили и Германию Гитлера, и милитаристскую Японию. Мир жил разрядкой. А над Лэнгли и Пентагоном собирался невиданный циклон.
— Нам с тобой совершенно ясно, — уставшим голосом проговорил Уин, — что нынешний антисоветский курс Картера со свистопляской вокруг советской бригады на Кубе тесно связан с его предвыборной борьбой за второй срок в Белом доме. Он готов пуститься во все тяжкие ради достижения своей цели, как Никсон, который, помнишь, не побоялся объявить боевую готовность номер один нашим вооруженным силам, только чтобы отвлечь внимание от «уотергейтского дела», пагубного для него. ЦРУ делает ставку на Картера. Любопытно, что известный историк ЦРУ и других разведок Ладислас Фараго заканчивает к президентским выборам книгу об инциденте в Чаппаквидике, где в ночь на 19 июля 1969 года утонула в машине Эдварда Кеннеди его секретарша Мери Джо Капечне. Цель — дискредитировать соперника Картера, сработать на Рейгана.
С улицы донесся развеселый смех девушек и парней. Бек прислушался, вздохнул, погрустнел незабинтованный глаз.
— Как сказал великий Роберт Пири, приключения суть достояние любителей, профессионалы обходятся без них, — поглаживая голову, молвил он. — Так зачем же я, спросишь ты, лезу на рожон? Потому что еще в ЦРУ я понял, что счастье не в богатстве, не в славе, а в довольстве. А как могу я быть довольным жизнью, когда Америку толкают к войне, к всесожжению! Я знаю: в моих силах перерезать один, два, три бикфордовых шнура, проложенных к ядерной взрывчатке и уже подожженных врагами мира. Значит, я должен перерезать их, помочь делу мира, чего бы это мне не стоило! О, если бы все мы стремились лишь к тому, чтобы оставить нашим детям не миллионы долларов, а мирную Америку!..
Так проговорили они целый час. Но затем вошла сестра в белоснежном халате, накрахмаленном как тропическая парадная форма, с кокетливым белым чепчиком с синим крестом на золотистых кудрях. Ее формы, как почти беспристрастно отметил Грант, вполне могли поспорить с формами секретарши Тони Десантиса.
— Время, джентльмены, время! — пташкой прочирикала она. — Ваше время кончилось.
Обедая в ресторанчике Ховарда Джонсона, Грант быстро пробежал глазами исписанные мелким, но четким почерком Бека бумажные салфетки.
«ФИРМА» И ДУШМАНЫ
«С помощью своих контактов я установил, что ЦРУ и Пакистан помогают реакционным элементам в Афганистане с начала апрельской революции 1978 года, посылая душманам через Каракорамский перевал стрелковое оружие, а также полевую артиллерию и минометы, гранаты, боеприпасы, продовольствие. Главный штаб и база душманов находится в пакистанском городе Пешаваре, в 34 милях от афганской границы. Этот штаб стремится сплотить шесть группировок, 60 разных племен, общей численностью примерно в 50 тысяч человек, действующих в самом Афганистане. На руководящую роль претендует 45-летний Саяд Ахмед Гайлани, глава «Объединенного исламского революционного совета». Склонный к преувеличениям, этот ученый-исламист уверяет, что командует 70 тысячами сторонников и может якобы вооружить еще 300 тысяч. Многие из вожаков, разумеется, хотят лишь нажиться на американской помощи. Саяд Ахмед Гайлани выдает себя за прямого потомка Магомета. Он долго работал на посту ректора Исламского центра в Копенгагене, вполне европеизирован. Другими претендентами являются Сигбатулла — 32-летний Гильбуддин Хекматьяр, инженер, учившийся в Кабульском университете, ныне лидер Исламской партии, и 40-летний Бурхунуддин Раббани, в прошлом преподаватель богословия в Кабульском университете. Он монархист и хотел бы вернуть короля Мохаммеда Захира из Италии на кабульский трон. Их воинам срочно требуются инструкторы и советники из числа зеленоберетчиков, которые обучат их новому оружию и научат воевать…
Вооруженные силы Пакистана насчитывают 428 тысяч человек, из них 17 тысяч в авиации, плюс полмиллиона резервистов, включая 8 тысяч в резерве ВВС. Почти полумиллионная армия Пакистана продолжает переброску на афганскую границу частей, расположенных на индийской границе. На вооружении этой армии, кроме старого американского оружия, 60 французских истребителей «Мираж-III», 700 китайских танков Т-59, британское, шведское, аргентинское оружие. США намерены направить самолеты, танки, зенитные орудия, противотанковые пушки, полевую артиллерию.
Афганские «повстанцы» — публика весьма смешанная, пестрая. Есть диверсанты, взрывающие мосты, линии связи, опоры высоковольтных передач, боевые группы налетчиков и устроителей засад, но больше простых и незамысловатых грабителей и убийц на больших дорогах. «Фирма» делает все возможное, чтобы заставить этих своих «клиентов» объединиться, после чего она ускорит их финансирование и вооружение. Сейчас основная помощь будет направлена Пакистану — говорят о полутора миллиардах долларов, не считая взносов со стороны Великобритании, ФРГ, Саудовской Аравии и эмигрантов из Японии.
Не успел вставить все это в бюллетень. Используй где и как можешь… Где, черт возьми, твоя книга? Она очень нужна сейчас! Одна твоя книга может принести больше пользы, чем все мои бюллетени… Можешь ли протолкнуть этот «горючий материал» в газеты… Нет — хоть перепечатай и пошли в главные информационные агентства. Бюллетень получишь через неделю-две. Если что случится со мной, продолжай наше дело… Наша цель: сорвать с заговорщиков завесу тайны, упредить, «быстро реагируя», ЦРУ, предупредить силы мира, лишить действия его врагов момента внезапности…
Я немного знаю Афганистан и, думая сейчас о нем, вспоминаю одну и ту же картину. Я ехал с проводником на конях в высоких горах над пропастью. Смотрел на Гиндукуш в сверкающем на солнце белом шлеме, и мой старый проводник, помнивший еще Лоуренса, сказал, показывая плетью на реявшего над скалой орла: «Ты видишь орла, эфенди? Мы, афганцы, как этот орел, мечтаем только об одном, чтобы нам не мешали жить своей жизнью». Орел, раскинув крылья, описывал медленные круги над скалой. И я подумал: «А разве мои предки в Вирджинии не хотели того же самого, когда подняли оружие против короля Георга Английского, против сильнейшей империи мира — Британии! И разве сейчас мы хотим, чтобы кто-то вмешивался в нашу жизнь! Мои предки были два века назад участниками революции. Почему же я, их потомок, спрашивал я себя, тайно провожу политику новых империалистов — американских колониалистов в Афганистане — на другом конце света, у границ России?!»
«С помощью своих контактов я установил, что ЦРУ и Пакистан помогают реакционным элементам в Афганистане с начала апрельской революции 1978 года, посылая душманам через Каракорамский перевал стрелковое оружие, а также полевую артиллерию и минометы, гранаты, боеприпасы, продовольствие. Главный штаб и база душманов находится в пакистанском городе Пешаваре, в 34 милях от афганской границы. Этот штаб стремится сплотить шесть группировок, 60 разных племен, общей численностью примерно в 50 тысяч человек, действующих в самом Афганистане. На руководящую роль претендует 45-летний Саяд Ахмед Гайлани, глава «Объединенного исламского революционного совета». Склонный к преувеличениям, этот ученый-исламист уверяет, что командует 70 тысячами сторонников и может якобы вооружить еще 300 тысяч. Многие из вожаков, разумеется, хотят лишь нажиться на американской помощи. Саяд Ахмед Гайлани выдает себя за прямого потомка Магомета. Он долго работал на посту ректора Исламского центра в Копенгагене, вполне европеизирован. Другими претендентами являются Сигбатулла — 32-летний Гильбуддин Хекматьяр, инженер, учившийся в Кабульском университете, ныне лидер Исламской партии, и 40-летний Бурхунуддин Раббани, в прошлом преподаватель богословия в Кабульском университете. Он монархист и хотел бы вернуть короля Мохаммеда Захира из Италии на кабульский трон. Их воинам срочно требуются инструкторы и советники из числа зеленоберетчиков, которые обучат их новому оружию и научат воевать…
Вооруженные силы Пакистана насчитывают 428 тысяч человек, из них 17 тысяч в авиации, плюс полмиллиона резервистов, включая 8 тысяч в резерве ВВС. Почти полумиллионная армия Пакистана продолжает переброску на афганскую границу частей, расположенных на индийской границе. На вооружении этой армии, кроме старого американского оружия, 60 французских истребителей «Мираж-III», 700 китайских танков Т-59, британское, шведское, аргентинское оружие. США намерены направить самолеты, танки, зенитные орудия, противотанковые пушки, полевую артиллерию.
Афганские «повстанцы» — публика весьма смешанная, пестрая. Есть диверсанты, взрывающие мосты, линии связи, опоры высоковольтных передач, боевые группы налетчиков и устроителей засад, но больше простых и незамысловатых грабителей и убийц на больших дорогах. «Фирма» делает все возможное, чтобы заставить этих своих «клиентов» объединиться, после чего она ускорит их финансирование и вооружение. Сейчас основная помощь будет направлена Пакистану — говорят о полутора миллиардах долларов, не считая взносов со стороны Великобритании, ФРГ, Саудовской Аравии и эмигрантов из Японии.
Не успел вставить все это в бюллетень. Используй где и как можешь… Где, черт возьми, твоя книга? Она очень нужна сейчас! Одна твоя книга может принести больше пользы, чем все мои бюллетени… Можешь ли протолкнуть этот «горючий материал» в газеты… Нет — хоть перепечатай и пошли в главные информационные агентства. Бюллетень получишь через неделю-две. Если что случится со мной, продолжай наше дело… Наша цель: сорвать с заговорщиков завесу тайны, упредить, «быстро реагируя», ЦРУ, предупредить силы мира, лишить действия его врагов момента внезапности…
Я немного знаю Афганистан и, думая сейчас о нем, вспоминаю одну и ту же картину. Я ехал с проводником на конях в высоких горах над пропастью. Смотрел на Гиндукуш в сверкающем на солнце белом шлеме, и мой старый проводник, помнивший еще Лоуренса, сказал, показывая плетью на реявшего над скалой орла: «Ты видишь орла, эфенди? Мы, афганцы, как этот орел, мечтаем только об одном, чтобы нам не мешали жить своей жизнью». Орел, раскинув крылья, описывал медленные круги над скалой. И я подумал: «А разве мои предки в Вирджинии не хотели того же самого, когда подняли оружие против короля Георга Английского, против сильнейшей империи мира — Британии! И разве сейчас мы хотим, чтобы кто-то вмешивался в нашу жизнь! Мои предки были два века назад участниками революции. Почему же я, их потомок, спрашивал я себя, тайно провожу политику новых империалистов — американских колониалистов в Афганистане — на другом конце света, у границ России?!»
В конце записей Уинстона Бека Грант прочитал такой постскриптум:
«Меня избили для острастки «призраки», но за этот «несчастный случай» я получу куш от страховой компании по полису, который я оплатил, еще вкалывая в «фирме», из ее жалованья! И на эти деньги я смогу издать еще один бюллетень! Вот какая поэтическая справедливость! Пусть меня ежемесячно отделывают «спуки», а я на их деньги буду ежемесячно издавать бюллетень…»
Грант отвез наконец свою рукопись в издательство. Тони Десантиса не было на месте — ведь главным в его жизни была не работа, а секс. Оставил рукопись у скучающей секретарши, которой ужасно хотелось с ним пофлиртовать. Написал записку:
«Последняя глава у меня — закончу за две недели. Время такое, что с книгой надо торопиться…»
Кончался год 1979 — Год овцы, или козы.
УБИЙСТВО НАПОВАЛ
Кого там еще черт несет?
Оторвавшись с проклятьем от машинки, Грант встал, вышел в переднюю. Взглянул в недавно вставленный глазок в двери и обомлел. Не может быть! Он отпер все три замка, один из них новый, распахнул дверь:
— Каким ветром?!
Уин поманил его к себе, приложил палец к губам.
— Не называй моего имени, — прошептал он. — И у тебя могли завестись уже «клопы». Эта штука заразная. Надо поговорить. Пойдем погуляем. Правда, погодка неважная, но дождь со снегом кончился.
Это было 30 декабря 1979 года.
Грант накинул пальто, надел старую замшевую шляпу. На Седьмой авеню было пасмурно и мокро. Уин заметно прихрамывал. Прошли несколько улиц, вышли на блестящий огнями Таймс-сквер, где сновали проститутки и сутенеры, слонялись подозрительного вида субъекты, белые, черные, цветные. Говорили, что работники «Таймс» собираются бастовать в знак протеста против того, что Таймс-сквер давно превратился в клоаку, городское дно, по которому, особенно с сумерками, крайне опасно каждый день пробираться на работу и с работы.
— Я тут по делам бюллетеня, — говорил Уин. — Мотаюсь с ним как белка в колесе. Хотел было подвести черту, да где там! Афганистан все изменил, взбаламутил и Лэнгли, и Пентагон, и туманное дно государственного департамента. Вашингтон вот-вот объявит всеобщую «красную тревогу». Предлог найден. Куба за предлог не сошла, мало кто поверил, что советская учебная бригада угрожает Америке. Из мухи не удалось раздуть слона, как в детстве мы раздували с помощью соломинки лягушек. А Афганистан раздули. Картер выпустил-таки, по наводке ЦРУ, торпеду по разрядке. Разрядка в оверкиле. Так говорят моряки, когда опрокидывается вверх килем судно, но еще держится на плаву. Удастся ли спасти это судно? — Он огляделся. — Где тут можно выпить пивка и поговорить?
Зашли в дешевую забегаловку с громким названием «Перекресток мира». Сели за столик на двоих, заказали баварского пива «Лёвенброй» в фирменных кружках со львом, Уин угостил дешевой сигарой.
— Что такое дропшот? — спросил Уин, с наслаждением затянувшись. Лицо у него было бледное, изможденное, со следами синяков и ссадин.
— Ковбойское словечко, — сказал бакалавр и магистр, — решающий выстрел. Как в «вестерне», убить наповал, сразить одним выстрелом. В таком смысле, сам слышал, употребляют это слово на «диком западе», хотя первоначально у него было и другое значение: так теннисисты называют «мертвый» мяч, который переваливается через сетку и падает почти без подскока.
— И так Пентагон назвал сверхсекретный план атомной войны против России. Над ним работали еще в 1949 году. Да, в сентябре того года наши узнали, что Советы неожиданно испытали свою первую атомную бомбу. — Уин достал книжку из кармана плаща, положил ее перед Грантом. — Прочти, пригодится. Почти сразу после второй мировой наши хотели нанести упреждающий удар по Советскому Союзу — своему бывшему союзнику!..
Грант прочитал на обложке: «Дропшот». План войны США против Советского Союза в 1957 году». Книга вышла под редакцией А. Брауна в Нью-Йорке в 1978 году.
— Прежние планы пришлось отменить, раз у русских появилось атомное оружие. Сколько у них было бомб, никто не знал, а русские в том же сентябре сорок девятого сообщили, что атомным оружием они обладали с сорок седьмого года. Это было первое большое поражение ЦРУ — созданное как раз в 1947 году, оно проглядело всю программу по созданию и производству русского атомного оружия. Сначала собирались начать войну 1 января 1950 года, но выяснилось, что можно было планировать войну только в 1957 году, потому что раньше нечего было и думать сразить СССР одним массированным атомным ударом. Не хватало средств доставки, надо было мобилизовать союзников. Все это было при Трумэне.
— Боже мой! А мы ходили себе в школу, в колледж и ничего не знали!
— Да, мир ничего не знал. Только теперь рассекретили эти планы. Значит, нам теперь надо переписать в свете раскрытых тайн послевоенную историю.
— Боже мой! Боже мой!
— Я читал секретные бумаги ЦРУ того времени, излагавшие доктрину Лэнгли. Война с Россией неизбежна. И чем раньше она произойдет, тем лучше. Пока еще не поздно, пока у нас есть атом, а Россия находится в состоянии военной разрухи. И помню возражения против этого пагубного курса тогдашних атомных «ястребов». Армия русских — самая большая, сильная и закаленная в мире. Руководство России не запугаешь. Все это доказано на войне, которую выиграл прежде всего СССР. Отражая нападение на СССР, Красная Армия легко займет всю Западную Европу, вплоть до Ламанша, а на Востоке поднимет и вооружит армию Китая. У нас не хватит атомных бомб, чтобы истребить миллиард человек, треть человечества. Главным «ястребом» тогда был бесноватый Форрестол, Бжезинский того времени. Но у генерала Джорджа Маршалла хватило ума не поддержать его. Кеннан, Ачесон, мультимиллионер Роберт Янг тоже не хотели атомной войны против СССР.
Роберт Янг, председатель правления железной дороги Чесапик — Огайо, призывал к мирному сосуществованию и мирной конкуренции с СССР в номере «Сатерди ревью» от 8 марта 1947 года. Вот, — Бек пошарил по карманам, извлек помятую ксероксовую копию, протянул ее Гранту. — Он отмечал, что СССР устал от войны, что он хочет жить в мире со Штатами, только бы не зарились мы на суверенные его земли и земли его соседей, как не зарится он на соседнюю нам Мексику! Дай-ка мне этот листок! Вот: «Я должен выразить свое убеждение, что зверства в Хиросиме и Нагасаки не только являлись наигрубейшими нарушениями морали, учитывая, что мы присоединились к запрещению ядовитых газов, но также и политическим и стратегическим просчетом таких размеров, что он угрожает самим устоям этого мира…»
— Ну просто нет слов!..
— Наши собирались сбросить более трехсот бомб на Советский Союз, начав войну с «атомной увертюры» 1 января 1957 года, с уничтожения сотни важнейших городов СССР. Двести пятьдесят дивизий США и НАТО численностью, вместе с ВВС и флотом, до двадцати миллионов сокрушают советские вооруженные силы в Центральной Европе и оккупируют всю территорию советского блока. Гражданская власть передается антисоветским эмигрантам и местным диссидентам. Затем наступает очередь коммунистического Китая. В этой книге все рассказывается самым подробным образом, а главное, цитируются официальные документы Совета национальной безопасности и Пентагона, за давностью лет переставшие быть секретными.
Снова настороженным взглядом окинул Бек «Перекресток мира». Несколько столиков пустовало. Он проводил голодными глазами официанта с тарелками айсбана, от которого валил пар.
— Айсбан! — воскликнул Уин и плотоядно облизал губы. — С утра ничего не жрал!
Попросили еще пива и по порции айсбана — вареных свиных голяшек с хреном и кислой капустой.
— «Старый господин», — говорил с набитым ртом Уин, — так у нас называли Даллеса — жаловался, что президент Кеннеди, взбешенный и напуганный фиаско ЦРУ в кубинском Заливе свиней, стремился ограничить власть разведки. Теперь цепи сброшены, и «фирма» почувствовала себя раскованным Прометеем. «Чудовище» в Лэнгли — его держали в черном теле после того, как оно оказалось бессильным спасти нас от поражения во Вьетнаме, и оно сильно отощало — поправляется не по дням, а по часам, жиреет и скоро снова станет левиафаном, раздуется до невероятных размеров. Нашлись умники, которые кричат теперь, что Америке не только не следовало идти на разрядку с Россией, но не следовало признавать ее, восстанавливать с ней дипломатические отношения в тридцать третьем году. Подняла все свои плешивые головы гидра антисоветской эмиграции. Из рефрижераторов «холодной войны» спешно достают в Пентагоне пожелтевшие от времени планы войны против СССР времен Трумэна и Эйзенхауэра, доктрины ядерной войны на чужой территории, вот этот самый план «Дропшот», оперативные разработки оккупации России и ее союзников, программы организации власти на покоренной советской земле с помощью энтээсовского отребья! Рехнулся, что ли, на старости наш «дядя Сэм», забыл, что в руках у него не шестизарядный «Смит-Вессон» времен «дикого Запада», а термоядерная трехстволка: один ствол нацелен в противника, второй — себе в лоб, третий — во весь прочий мир! И курок только один! А давно пора понять, что время «Дропшота» кануло в вечность. Вся суть «великого сдерживающего фактора» в том, что ни США, ни СССР не могут нокаутировать противника внезапным ракетно-ядерным ударом, не поплатившись в свою очередь немедленным ответным нокаутом.
— Ты нагнал на меня, Уинни, похоронное настроение. Что-то пиво горчит, и свинина во рту застревает. Как на поминках.
— Поминки по разрядке? Нет, как ни крути, а разрядка единственный модус вивенди в отношениях США и СССР, при котором можно избежать взаимного уничтожения. Другой дороги нет. Помню узкую дорожку в демилитаризованной зоне на семнадцатой параллели вдоль реки Бенхай, естественной границы между Южным и Северным Вьетнамом. Вся земля вокруг взрывается от детонации, и река встает столбом, и морской берег, и само море взлетают к небесам. Другой дороги нет.
— Ходил я по этой дорожке… Но почему Бжезинский старается спихнуть Картера с дороги мира?
— Он, как доктор Стрейнджлав, перестал бояться атомную бомбу и возлюбил ее. Бжезинский балансирует на грани гибели. Помнится, не так давно какой-то наш эквилибрист решил подработать: натянул проволоку между двумя небоскребами и пошел по ней…
— И разбился в лепешку. Но ведь он рисковал только собой!
За дверью проехала, душераздирающе визжа сиреной, полицейская машина с синим маяком. Голубые и алые отблески прокатились, дробясь, по зеркалам и бутылкам в баре. За окнами надрывались тревожные полицейские свистки. Что там? Убили кого, ограбили на «перекрестке мира?» Никто в забегаловке не вышел поинтересоваться — дело обычное, дело привычное.
— Новое лицо войны, — говорил Бек, закурив сигару, — пострашнее лика Горгоны-медузы. Наши тезеи боятся взглянуть на это лицо. Кеннеди отважился, взглянул и понял, что тотальная война невозможна. Он понял, что война не только уничтожит почти все человечество, если человечество не уничтожит войну, но что, если и уцелеют где-то люди, она отравит своей радиацией и их, и еще не родившиеся поколения землян.
— Как «оранжевый реактив». Но неужели это не ясно Бжезинскому?
— Бжезинский весь во власти своей новомодной доктрины: США путем напряжения всех своих сил в гонке с Советским Союзом, затратив до пятидесяти процентов, как во время второй мировой войны, своего бюджета на вооружение, могут в ближайшие годы измотать СССР и не только обеспечить полный успех упреждающего ракетно-ядерного удара по нему, но и лишить его, путем тотального разгрома, всякой возможности ответного удара. Словом, поскольку желание рождает уверенность, Бжезинский уверовал в «Дропшот» — сразим русского медведя одним ударом, убьем наповал, а сдачи — ха, ха! — не получим.
— Но ведь это невозможно?
— Ни в теории, ни в практике. Но Бжезинский, ослепленный ненавистью и страхом, отказывается это понять. Он загипнотизирован противоракетной системой «Сейфгард», а когда ему доказывают, что это ненадежный гарант, он с фанатической убежденностью заявляет, что более надежных гарантов у нас уже никогда не будет, что время упущено и это наш последний шанс на победу над Советским Союзом. Подобно Гитлеру, он поставил сейчас дело так, этот всесильный помощник президента по национальной безопасности, что ЦРУ докладывает ему только то, что он хочет слышать и что подтверждает его доктрину: доктрину безнаказанного уничтожения СССР. Но ведь это и погубило Гитлера с его третьим рейхом.
Уин рассказал о своих ближайших планах, о темах будущих бюллетеней.
— Планы грандиозные. Я поставил себе целью поднять такие вопросы: продолжаем ли мы подготовку бактериологической и химической войны? Заминировали ли космос и океанское дно ядерным оружием? Готовимся ли нокаутировать советские разведывательные спутники? Планируем ли использование лазеров, лучевой энергии, космических перехватчиков ракет?..
— Послушай, старик, — сказал Грант. — Ты с отчаянной смелостью срываешь плащ с «фирмы», но не забываешь ли ты о ее кинжале, о «каба́ре»?
— В том-то и беда, что забыть не могу, — усмехнулся в ответ Уин, окидывая взглядом людей за столиками. — Паранойя моя растет, мне кажется, что у меня бегают глаза, черт знает что мерещится, всех подозреваю, чуть не в каждом вижу «призрака». Я ведь и тебе не сразу поверил.
— Береги себя, Уин, — наклонился к нему Грант. — Не могу советовать тебе не лезть на рожон — в этом смысл всей твоей жизни. Но береги себя! И вот что — чем могу, помогу. Скоро должна выйти моя книга. Половина гонорара — твоя.
— Но…
— Никаких «но». Тебе нужны деньги на бюллетень.
— Не знаю, что и сказать…
— Ничего не надо говорить. Деньги пойдут на святое дело. Если б я мог, я отдал бы тебе все золото в сейфах Форт-Нокса.
Грант хотел уплатить по счету, но Бек настойчиво сунул официанту и свою пятерку. Вышли на Таймс-сквер с малопопулярной стеклянной вербовочной будкой армии США в самой середине. Моросило. Чувствовался предновогодний ажиотаж. Плясали огни Бродвея, не потухавшие со дня убийства Кеннеди. Шурша шинами, проносился бесконечный поток разноцветных автомашин, отражавших пестрый калейдоскоп светящейся рекламы.
Грант оглянулся на вербовочную «стекляшку» — эту клетку, этот капкан для юнцов. Дело опять шло к обязательному призыву.
Жизнь солдата, моряка, летчика, морского пехотинца, обладателя заветного берета рисуется восемнадцатилетним юнцам полной героики и приключений, романтики и развлечений, захватывающих путешествий по всему миру. А юнцу так хочется скорее стать настоящим мужчиной, доказать отцу с матерью, приятелям и девчонкам, что он вовсе не мальчишка, а бравый воин вроде тех, что изображают на пленительных и красочных вербовочных плакатах. А дома все наскучило, обрыдло — мелочная опека родителей, безденежье, учеба. И безработица или какая-нибудь нудная, нищенски оплачиваемая работенка. В рекламных же плакатах, в кино и на телевидении так завлекательно показывают жизнь вояк. У них мощная новейшая техника: самолеты и вертолеты, ракеты, электроника, пушки и танки, игрушечными моделями которых юнец еще так недавно увлекался. «Настоящий мужчина выковывает свою карьеру из оружейного металла боевого товарищества!..»
И вот юнец уже держит AFQT — квалификационный тест вооруженных сил, что проводится при вербовке в армию США для определения пригодности, способностей и грамотности добровольцев. На каждый вопрос дается несколько ответов. Который из них правильный?..
Годен! Капкан захлопнулся. А дальше — пехота, рейнджеры и, быть может, черный берет на голове того, кто прошел сквозь дикую муштру, превращающую человека в солдата, а солдата — в робота…
ЯРЧЕ ДВУХ ТЫСЯЧ ЛУН
На углу Бродвея и 42-й улицы с пожаром неоновых огней, с ярко освещенными козырьками над стеклянными вратами в стоящие впритык кинотеатры, непрерывно крутящие последние боевики, они прошли вдоль облицованного блестящим черным стеклом здания.
— Отделение радиостанции «Свобода», — сказал Бек. — Работая в «фирме», я курировал одно время здесь русский отдел. Не секрет, что все «воины» антисоветской эмиграции работают на деньги и под управлением «фирмы», от великого князя до последнего полицая. Жуткие склочники и рвачи. Про них ходил у нас анекдот: среди русских эмигрантов наиболее популярны следующие американские президенты и в таком порядке — Франклин, Грант, Джексон, Гамильтон, Линкольн, Вашингтон. Почему в таком порядке? Да потому, что Франклин на банкноте в сто долларов, Грант — в пятьдесят, Джексон — в двадцать, Гамильтон — в десять, Линкольн — в пять, Вашингтон — в один доллар. Более солидные купюры эти бедолаги в глаза не видят. А в кассе радио «Свобода» и подавно.
— Продавцы льда, — мрачно заметил Грант. — Но сейчас лед поднимается в цене.
— Это верно. А на этой чертовой мельнице, — сказал Уин, оглядываясь на черное, похожее на морг, здание радио «Свобода», — мои прежние приятели-эмигранты, словно старые клячи с завязанными глазами, скачут под кнутами погонщиков из «фирмы», вертя мельничное колесо, перемалывая в жерновах черной пропаганды правду с полуправдой и неправдой. Власовцы, полицаи, предатели всех мастей. А стоит ли игра свеч? Как заявил один неглупый человек, если выключить «великую машину американской пропаганды», то история будет по-прежнему развиваться своим путем, но не так шумно. Пользы от болтовни «Голоса Америки» на двадцати языках действительно мало, да вреда много, как видно из нынешней небывалой кампании.
— А из тебя, Уинни, — усмехнулся Грант, — вышел бы отличный комментатор «Голоса Америки»: уж больно быстро ты говоришь.
— Есть такой грешок. — Бек рассмеялся. — Как-то, более пятнадцати лет назад, я проверил по диктофону, что говорю в среднем около двухсот слов в минуту. Страшно обрадовался: с такой же скоростью шпарил и мой тогдашний кумир Джон Кеннеди, согласно жалобам его стенографисток. Но ведь дело не в скорости…
«Великий млечный путь» был люден, ослепительно плясал сполохами, оглушительно гремел в сотни децибел музыкой из динамиков.
— Знаю, что, когда у нас нанимали новых комментаторов и дикторов для вещания на СССР из числа всякого отребья, предателей своего народа, мы никогда не напоминали им о судьбе лорда Хау-Хау. Ты слышал про этого англичанина — продался нацистам, вещал из Берлина. Предателя поймали после нашей победы и вздернули. И правильно сделали. А ведь эти проходимцы на радиостанции «Свобода» ничем не отличаются от прохвоста и самозваного лорда Хау-Хау…
— В русском секторе Берлина, — продолжал Бек, — в пригороде Карлсхорсте, я впервые увидел фотографии казненных нацистских преступников. Здорово впечатляет. И Геринга повесили, хотя он успел отравиться… И вот мне пришло сейчас в голову, что, если в фойе радиостанции «Свобода» выставить фотографию повешенного лорда Хау-Хау, весь ее штат разбежится до ленча куда глаза глядят.
— Есть «кока», — доверительно сказал им разодетый как нувориш хлыщ, торговец кокаином.
— Все покупают золото, — справедливо напомнил ему Бек.
— У меня есть девочки, мальчики, — пальнул вслед хлыщ.
— Счастливый папа, — ответил Бек.
Мокрый, грязный асфальт отражал огни Бродвея. Соул-рок сшибался с твистом, в шейк вплеталось старинное танго, танго вдрызг разносил какой-то дьявольский танец, еще не имеющий названия.
Компания русских служащих радиостанции «Свобода» садилась в такси.
— Едем в «Медведь»! — крикнул один из них по-русски другой группе, садившейся во вторую машину. Таксисту он сказал по-английски с сильным русским акцентом: — Ист Пятьдесят шестая улица. Ресторан «Медведь»…
— В печати много пишут о том, — сказал Бек, — что наши патриоты-рестораторы, болея за душманов, публично выливают сейчас «Столичную» на асфальт, но эти алкаши вряд ли изменят своей первой любви.
Рок с блюзовым оттенком, сотрясая выносной динамик над входом в дискотеку, громоподобно славил красоту девочек Миссисипи. Группа «Руморз» наяривала свой последний шлягер «Ливень». Ансамбль «Бич Бойз» из Эл-Эя, чей ударник некогда дружил с самим Чарли Мэнсоном, жарил «Леди Линду». А вот — бывают же такие совпадения! — маска волосатого Мэнсона. Его анафемская рожа пребывала в теплой компании других страшных масок, висящих в витрине старой лавки и изображающих трансильванского графа-вампира Дракулу, Бориса Карлова в роли чудовища Франкенштейна, гигантскую гориллу Кинг-Конга. Среди всей этой нечисти не хватало доктора Джеффри Р. Мак-Дональда. Впрочем, с этим монстром из монстров, разгуливающим все эти десять лет на свободе по милости министра юстиции, можно запросто встретиться на Бродвее лицом к лицу…
— А сейчас мы совершим с тобой еще один патриотический вояж, — безапелляционно объявил Грант Беку. — Никаких «но». Успеешь улететь. У нас уйдет на это предприятие не больше часа.
— Сдаюсь, — сказал, подняв руки, Уинстон Бек, — сдаюсь, как сдался мой родной Ричмонд генералу Гранту!
Поймали желтый кеб. Грант бросил таксисту:
— Бэттери парк!
Старинный Батарейный парк стоит на южной оконечности острова Манхэттен. Проехали мимо Уолл-стрита. Грант показал рукой на великолепно освещенную статую Свободы. Темнело. В просоленной мгле осатанело хлестал дождь пополам со снегом. Бурно гудели нью-джерсийские воды за монументом. Стоит он на острове, который ныне называется островом Свободы, в полутора милях от берега Манхэттена.
— Вон там, в Бруклине, — сказал Грант, показывая влево, — я родился и вырос, ходил в школу. Пэррот-стрит. Школа имени Гамильтона. Оттуда отец меня однажды привез сюда, поглядеть на статую. Это мое последнее воспоминание об отце. В июле сорок четвертого он высадился в Нормандии, в декабре погиб в Арденнах, похоронен в бельгийской земле… «Свободу» закрывают у нас зимой в пять вечера — успеем. Здесь я буду твоим гидом…
Переправа на пароме «Мисс Либерти» заняла ровно восемнадцать минут. Качало. Почти шквальный ветер рвал звездно-полосатый флаг на пароме. Из широкой гавани, в которой горели огни океанских кораблей, доносились печальные гудки теплоходов.
«Мисс Либерти» подплыл к острову Свободы. Вблизи вся статуя оказалась покрытой светло-зеленой ржавой окисью. Впрочем, этот русалочий цвет очень идет старой мадемуазель, творению эльзасца из Страсбурга Фредерика Огюста Бартольди, которого вдохновлял образ незабываемой молодой парижанки с факелом, погибшей у него на глазах на баррикаде.
Ярче двух с половиной тысяч лун горел в ее поднятой правой руке факел Свободы, разгоняя мрак над островом, но, оказывается, это так мало: свет факела виден лишь на пятнадцать миль с моря или земли. А в прежние, доэлектрические времена маяк статуи был еще менее надежным. Совсем другое дело — прообраз его, факел Свободы на парижской баррикаде…
— Когда японцы напали на Пирл-Харбор, — вспоминал Грант, — когда мы вступили в войну против Японии и Германии, я с мальчишками видел, как погасли огни статуи. Загорелись они снова только в день Победы над Гитлером, и этот день я тоже никогда не забуду. Вместе с русскими в Сталинграде мой отец в Арденнах сделал все для Победы, но я знал, что он уже никогда не вернется. Это был в одно и то же время самый счастливый и самый несчастливый день в моей жизни…
Они вошли под немилосердно секущим дождем со снегом, морским бризом и солью внутрь пьедестала, покоящегося на бетонном фундаменте.
Поднялись на смотровую площадку на высоте 260 футов над уровнем Атлантического океана. Теперь они попали в голову статуи. В ней погуливали, посвистывали сквозняки из двадцати пяти окошек в короне. Видимость в хорошую погоду — 15 миль. Сейчас из-за скверной погоды едва можно было разглядеть мириады огней Манхэттена.
На Бека сильное впечатление произвели размытые дождем контуры могучих монолитов-небоскребов Нижнего Манхэттена. Внушительное, что и говорить, зрелище. Железобетонные громады кажутся вечными, как египетские и мексиканские пирамиды, а на самом деле земельные спекуляции привели к тому, что здания в деловом центре великого города трижды сменились за последние полвека с лишним, все выше вознося сверкающие стеклом и металлом этажи к небу, уже подпирая поднебесье плоскими крышами бастионов «большого бизнеса». Как писал Бакминстер Фуллер, инженер, философ и публицист, в недолговечности городских зданий и хаотичного динамизма метрополиса проявляется смена «статичного, ньютоновского видения мира новым, воспитанным на энштейновском понятии относительности». Да, статичны лишь трущобы Гарлема и Баури, да устаревший городской транспорт с подземкой, да грязь на улицах и во дворах…
— Имеются ли здесь летучие мыши? — осведомился Уин. — А гул какой!.. Перефразируя слегка О. Генри, я скажу от имени «Свободы»: «Меня сделал полунемец и подарил от французской нации американскому народу, чтобы поставил он меня у ворот своей индейской земли, где я буду приветствовать еврейских и ирландских эмигрантов, прибывающих в голландский город Нью-Йорк».
Грант показал Беку остров Эллис, или, как его называли эмигранты со всего мира, включая и бедных евреев, «остров Слез». В его таможнях и карантинах, ныне упраздненных, переведенных в другое место, долго томились 16 миллионов изгнанников и переселенцев, жертвы взяточников и грабителей, прежде чем приняла их «земля обетованная». А многих — больных, безденежных — не приняла, отправила обратно.
— Вид в хорошую погоду великолепный, — говорил Грант, — в любое время суток. Я смотрел вот в те окна, как возвращались на кораблях наши солдаты из Франции после победы над Гитлером, и ревел как корова!.. Кажется, к старости я становлюсь сентиментальным. Теперь я понял, почему привез тебя сюда:
«Свобода» — моя подружка детства! Увы, она опять нуждается в капитальном ремонте — операции омоложения…
Когда пошли к лифту, Бек быстро осмотрелся и глянул прямо в глаза Гранту:
— Слушай меня, Джон, внимательно. Взвесь все и откажись, если не хочешь, не можешь рисковать. Перед отъездом сюда я получил письмо. Все письма я тщательно осматриваю, взвешиваю. Даже обнюхиваю, как аэропортный пес, натасканный на взрывчатку или наркотики. На этом среднего размера «манильском» конверте казенного вида штемпели нью-йоркского и вашингтонского почтовых отделений показались мне подозрительными. Шутники, балующиеся сюрпризными хлопушками в почтовых отправлениях, избегают, как правило, посылать свои эпистоли по почте, опасаясь нечаянных взрывов — вся работа и расходы насмарку. У меня есть свой способ проверки и распечатки подозрительных посланий: вышел во двор с перочинным ножом и шнуром, потянул из-за угла конверт. Грохнул взрыв, как от гранаты, едва не вылетели стекла в окнах офисов на нижних этажах. Я отдал на анализ клочья конверта. Лаборатория установила тип взрывчатки — «Ку-пять», сверхмощная пластиковая взрывчатка…
— Ого! — воскликнул Грант. — «Гордость Дюпона»! Так называли ее «зеленые береты». Втрое мощнее тола. Мы поджигали ее и подогревали на ней наши рационы в походах. Дает адскую температуру, но не чадит и не воняет, как тол.
— Да, да! Намажешь лист бумаги этим «маслицем» и посылай недругу сэндвич! До чего дожили! Вместо новогодних поздравлений посылаем друг дружке бомбы по почте!
Он достал из кармана небольшой ключ, показал его Гранту. Того поразил брелок: любовь Уинстона Бека к иронии и тут не оставила его. Брелок изображал «розу ветров». Герб ЦРУ.
— Отделение «Бэнк оф Америка», — молвил он, — на Пенсильвания-авеню около здания ФБР. Номер депозитного сейфа. Это запасной ключ — если что случится со мной, там материалы следующих бюллетеней. Возьмешь?
— Придется, — проворчал Грант.
— Я дал понять «фирме», что секретные разоблачительные документы о ней будут немедленно опубликованы. Это мой единственный козырь, благодаря которому, надеюсь, со мной не случится ничего страшного.
Бек вытащил из кармана другой ключ с брелоком в виде знаменитого брюссельского Мальчика Писа, по преданию спасшего свой родной город тем, что затушил, помочившись, горящий фитиль, зажженный врагами, собиравшимися взорвать городские ворота бочками с порохом. По другому преданию, услышанному Грантом в Брюсселе, куда он заезжал, проводя отпуск в путешествии по Западной Европе, Мальчик Пис помочился из окна на головы ненавистных испанских солдат, захвативших Бельгию, в честь чего брюссельцы поставили ему сначала каменный, а затем бронзовый памятник.
— А этот ключ, — с улыбкой сказал Уинни, — сюрприз для «призраков», если они расправятся со мной. В другом банке, который они наверняка найдут, их ждет в сейфе изрядный заряд «Ку-пять». А Мальчик Пис символизирует, так сказать, мое отношение к ведомству адмирала Тэрнера.
Он спрятал брелок в карман.
Лифт «выплюнул» какую-то молодую парочку.
— Не теряйся, парень, — посоветовал Бек. Тот хохотнул.
— Когда нас забрасывали в Северный Вьетнам и в тыл партизан в Южном, — вспомнил Грант в спускающемся лифте, — мы прошли полный курс форт-брагговской грамоты и знали, как отправлять «письма-бомбы». Пластиковая взрывчатка, микродетонатор, вставленный во взрыватель с боевой пружиной и бойком. Открывающий письмо выдергивает чеку, пружина срывается с места, боек ударяет в детонатор. Маленький его взрыв сливается с большим взрывом «Ку-пять!»… И — крышка: нет лица, нет ваших рук.
— Все правильно, — согласился Бек. — С тех пор придумали специальный детектор, чтобы обнаруживать письма с таким сюрпризом. Этакий маленький миноискатель. Незаменимая канцелярская принадлежность в наш век международного терроризма. Гордость Лэнгли. Но все же остерегайся, когда на конверте написано: «Лично!» У меня в конторе на телефонном аппарате приклеена этикетка с номерами полицейско-бомбистского отделения и армейского подразделения по разминированию. Вот в какие веселые времена мы с тобой живем, Джонни!
Взяв такси, Грант проводил друга на городской аэровокзал.
— Первый экземпляр книжки — тебе, — пообещал Уину Грант, крепко пожимая ему руку у двери в автобус.
Уинстон Бек улыбался ему, бросая пытливые взгляды на поднимавшихся в автобус пассажиров.
— Когда меня обработали в моем же офисе ребята из «фирмы», — сказал вполголоса Уин, — один из «призраков», старший, бросил мне: «Не образумишься, умрешь от кори». Ты знаешь, что это значит на языке «фирмы»?..
— Еще раз говорю тебе, береги себя, Уинни!
— Слушай, Джонни, — Бек шагнул вплотную к Гранту, — если что случится, то не дай заглохнуть делу. Вот возьми, тут копия кое-каких черновых заметок. Прощай, старик!
Дома Грант включил торшер над креслом, плюхнулся в него и стал читать заметки Уина.
«Мои информаторы из Лэнгли донесли мне, что шеф «фирмы» распорядился испробовать на мне и других инакомыслящих, порвавших с ЦРУ и объявивших ему войну, средства психологического воздействия на людей с помощью гипноза и наркотиков, разработанные еще при Ричарде Хелмсе по программе «МКУЛЬТРА» и по нынешней ее продолжательнице — еще более секретной операции «Артишок». Известно, что «чародеи и волшебники» «фирмы» уже давно изучают возможности применения в интересах разведки и контрразведки, диверсий и террора оккультных наук, черной и белой магии. Да, да! У «фирмы» больше своих мерлинов, майкл-скоттов, нострадамусов, калиостро, чем при любом средневековом королевском дворе. В основном экспериментальная стадия индивидуального, группового и массового психологического и психохимического программирования человеческого мышления и поведения проходит у нас дома, в Америке, а в качестве подопытных кроликов, крыс и морских свинок выступают, часто не подозревая об этом, наши солдатики и морячки, больные в «психушках», члены негритянских общин и сект вроде Джеймса Джонса, который потряс мир, вызвав самоубийство путем отравления почти тысячи своих жертв в джунглях Гайаны… Еще при Хелмсе психохимически запрограммированному субъекту удавалось внушить: проникнуть сложным путем в банк, открыть кодовым паролем замки сейфов, выкрасть секретные документы. Причем субъект этот, действовавший как лунатик, был бесстрашен, так как не сознавал и не помнил, что творил. Так действуют и «зомби», у африканских колдунов — «вуду»… Меня пытались «исправить», нейтрализовать по последнему слову техники — воздействием компьютеров на мозг и психику, электронным облучением, в котором для меня еще много загадочного… При случае поговорим об этом подробнее».
Грант призадумался. «МКУЛЬТРА» и Мак-Дональд?.. А если это боевое химическое средство вызывает вслед за бешенством полную амнезию?..
ВОЛОС УБИЙЦЫ ИЛИ?..
Вскоре после трагического самоубийства прокурора Крейга дело Мак-Дональда вызвало еще одну сенсацию, вокруг которой средства массовой информации страны устроили форменный цирк в национальном масштабе.
Поначалу только местная печать сообщила, что защитник Мак-Дональда Кабаллеро еще до окончания судебного фарса в Фейетвилле добился разрешения у судьи произвести силами местных криминалистов своеобразный обыск, подсказанный таким аргументом в одной из речей своего оппонента:
«Если в квартиру Мак-Дональдов действительно вторгались хиппи, то эти «волосатики» должны были, согласитесь, оставить в ней уйму волос и других следов и микроследов, например волокон от костюмов посторонних людей, этих непрошеных ночных гостей, причем, согласно мнению криминалистов, эти волокна непременно должны были находиться на ночных пижамах и телах их жертв. Так почему же военные криминалисты не позаботились своевременно о сборе, сохранности и изучении этих следов и микроследов? Почему следы эти не были, как это давно принято делать у современных экспертов криминалистики, зафиксированы специальной клейкой лентой для последующего микрофотоанализа, спектрофотометрии и хроматографии. На ценность этого метода давно указали работы такого видного криминалиста, как Пола Л. Керка из Беркли, штат Калифорния. Это позор и безобразие, что военные власти дали обмыть и обработать покойниц в похоронном бюро, не собрав с них следы и микроследы преступления. Я ставлю вопрос прямо: не хотели ли эти власти уничтожить вещественные доказательства и улики?..»
Но адвокат Кабаллеро помнил, что квартира Мак-Дональда находилась после поверхностного осмотра под замком и семью печатями. А что, если в ней сохранились следы или микроследы, оставленные хиппи? Не исключено, конечно, что этим ходом хитроумный защитник желал создать видимость, будто бы он действительно верил в существование этих хиппи-убийц, что тоже должно было помочь спасти его клиента от газовой камеры. И вот разрешение на дотошнейший осмотр квартиры Мак-Дональдов получено, и местные криминалисты прочесывают ее от пола до потолка. Ведь случалось, что даже при эксгумации трупа через многие месяцы после похорон на нем находили микроследы, служившие ключом к раскрытию преступления.
И криминалисты находят в квартире Мак-Дональдов… один волосок! Вернее, волос нашли много, но все они, как установили эксперты, принадлежали членам семьи Мак-Дональдов. И только один оказался посторонним, чужим, подозрительным!
Один только волосок! Что ж, так было два десятка лет тому назад, когда вся пресса США и Канады занималась делом американца-журналиста Джона Фоллмена, представшего перед судом в канадском городке Эдмундстон, провинция Нью-Брансуик, по обвинению в убийстве и изнасиловании шестнадцатилетней Гаэтан Бушар, которую нашли в заброшенной штольне с зажатым в мертвой руке одним-единственным волоском убийцы.
И тогда впервые построил прокурор обвинение на основании буквально одной улики, которую эксперты не только рассматривали под самым мощным микроскопом, сличая с волосами убийцы Фоллмена, но и бомбардировали нейтронами в атомном реакторе. Впервые тогда, как объявила пресса, «атом выступил в роли детектива».
Но тогда ANA — метод нейтронного активационного анализа — находился еще в пеленках, и суд не принял во внимание выводы специалистов, хотя Фоллмен все равно не избежал возмездия.
И вот ученые-атомщики в крупной лаборатории города Оук Риджа, штат Теннесси, по просьбе фейетвиллских властей поместили волосок в атомный реактор.
Гамма-излучения продолжались шестьдесят часов. Кабаллеро сгорал от нетерпения. Один атомщик сказал ему: «Полагаю, что этот волос — с головы негра». А волос и впрямь был черен и курчав! Но ведь это — победа! Значит, в квартире Мак-Дональдов, куда раньше никогда не заглядывали черные, побывал негр! Тот негр-хиппи, что пришел с двумя белыми хиппарями, чтобы вырезать семью Мак-Дональдов! Ведь это доказательство невиновности доктора! Причем доказательство, достойное конца XX века!
В волосе обнаружили: медь, мышьяк, марганец, золото, кремний, кобальт, стронций (стронций! Не от испытаний ли ядерных бомб?). Сурьма, цинк… Состав совсем другой, чем у волос Мак-Дональдов!..
Наконец, Кабаллеро позвонил доктор Джордж У. Ледикотт из атомной лаборатории. Его сообщение совершенно ошеломило защитника:
— Слышали ли вы такой старый анекдот? — спросил в начале разговора атомщик. — Один владелец купального бассейна послал на химическую пробу воду из своего бассейна и вскоре получил ответ: «Ваша кобыла больна диабетом». Ха-ха! Случай, увы, сыграл с вами похожую шутку. Держитесь за что-нибудь, мистер Кабаллеро! Этот волос, который так дорого стоил нашим налогоплательщикам, оказался волосом лошади! Да, да, того самого пони, которого ваш доктор Мак-Дональд купил для дочерей.
Мистер Кабаллеро рвал на себе волосы. Никаких других следов пребывания посторонних людей в квартире доктора Мак-Дональда обнаружено не было. Загадочное дело: а ведь там вполне могли найти волосы или волокна с костюмов самих криминалистов! Может быть, адвокат как раз на это и рассчитывал? Так или иначе, мистеру Кабаллеро нечем было бить козырные аргументы прокурора, и он попытался замолчать всю эту историю с применением передового криминалистического метода, поскольку она лишний раз доказывала: покойный прокурор А. Б. В. Крейг был прав.
Этот проклятый волос вконец испортил отношения адвоката с его прославленным клиентом, всеамериканской знаменитостью.
— Все это ты затеял, аферист несчастный, — зло сказал ему доктор Мак-Дональд, — чтобы снова выудить у меня денег! Все! Хватит! Больше ты у меня ни цента не получишь, пока не добьешься полного моего оправдания, да еще с компенсацией! Сколько раз ты мне это обещал, когда я выписывал тебе чеки!
Злые языки, рассказывая об этой размолвке Кабаллеро с его клиентом, утверждали даже, что доктор Мак-Дональд бросил такие слова:
— Уж раз ты придумал всю эту атомную затею с волосом негра и на все готов ради денег, почему тебе, с твоим ай-кью, который, как ты уверяешь, больше моего, не пришло в голову подкинуть в ту квартиру настоящий волос какого-нибудь негра! Эх ты!..
ПИСЬМО ИЗ ВАШИНГТОНА
В первый день Нового, 1980 года, как утверждают китайцы, Года обезьяны, Грант сидел за поздним завтраком, вяло жуя яичницу с подгоревшим беконом и слушая передачу последних известий. Еще никогда на его памяти, даже во время кубинского кризиса, не достигала антирусская истерия такого накала. За все время существования государства Афганистан не говорило столько о нем человечество. До конца разобраться, прав или не прав Советский Союз, послав войска в Афганистан, Грант, конечно, не мог, но тем не менее задавал себе недоуменные и несколько наивные вопросы: как мог президент Картер, который знал, надо думать, не хуже Джона Гранта, что за фашистским переворотом в Гватемале, Доминиканской Республике и Чили стояло ЦРУ со своими людьми и своими электронными машинами, что именно ЦРУ является вдохновителем, подстрекателем и соучастником убийства президента Альенде, а теперь снабжает афганских душманов, стремится торпедировать разрядку и все здание американо-советских отношений, по кирпичику строившееся столько лет, рисковать миром во всем мире и угрожать человечеству ядерным истреблением из-за того, что советские солдаты помогли дружественному афганскому народу избавиться от тирана Амина, от изверга — это признавала и западная пропаганда, — который мог стать вторым Пол Потом!
Новый год он встретил дома в полном одиночестве. Открыл кварту шотландского виски «Гордон», налил себе полстакана и поднял его в полночь за Новый год, за этот трудный Год обезьяны, истово, хотя и молча, моля бога, чтобы даровал он человеку мир на земле. Странное дело, думал Грант, ополовинив через час-другой кварту и слушая отнюдь не радостные, а воинственные вопли и бряцанье термоядерным оружием, доносившиеся из Вашингтона, Лондона, Бонна, почему этот бог-отец, создавший, как свидетельствует Священное писание, по своему образу и подобию человека, спокон веков не дает ему мира, зато миром наслаждаются обезьяны — гориллы, шимпанзе, макаки…
Джон Грант отдавал должное Москве: советское радио твердо и достойно, а главное, спокойно, как и во время самых грубых и рискованных провокаций администрации Джонсона и Никсона во Вьетнаме, как, например, в дни и ночи бомбежек Ханоя и Хайфона с Б-52, этих летающих сверхкрепостей, способных доставлять ядерные бомбы, с бесконечным и неизменным терпением и заботой о благе человечества призывало к миру и отстаивало дело мира. Вопреки опасному курсу Вашингтона, Москва стремилась продолжать борьбу за упрочение мира и безопасности народов. Голос ее был тверд, тон оптимистичен, миролюбив, искренен. Москва верила в разрядку, в ее глубокие корни. Объявляла о своей готовности к переговорам, защищала свое право на поддержку попавшего в беду дружественного соседнего государства. Вихрям и завихрениям экстремизма, истерии, психоза она противопоставляла спокойствие, твердость, сдержанность. Она подчеркивала свою озабоченность отсрочкой ратификации взаимовыгодного, служащего делу мира и разрядки Договора ОСВ-2.
И постоянно, каждодневно ждал он новых провокаций американской военщины, готовой бросить на Ближний Восток, в район Персидского залива, в Тегеран силы быстрого реагирования, эту летучую армию, этого «Джаггернаута» уходящего XX века во главе с черноберетчиками. Как никогда ясно понимал он, что одно лишь удерживает военщину: подчиненная трезвому, мудрому разуму, не боящаяся провокаций, не поддающаяся на провокации военная советская мощь.
Его рукопись была открыта на заключительной главе — главе о «черных беретах». Черноберетчики, как и зеленоберетчики до них, строили свои планы на основе секретного устава войск особого назначения армии США. Полевой устав 31-21, «Специальные операции». Он прямо предусматривал всевозможные подрывные действия внутри «недружественных стран», включая создание «пятой колонны» из антиправительственных элементов, организацию и руководство повстанческим движением, направленным на свержение неугодных Соединенным Штатам правительств. В уставе были до тонкости разработаны методы психологической войны, политических провокаций, диверсионно-террористических операций. Грант хорошо знал, что давно были разработаны планы о заброске диверсионно-разведывательных групп во все сопредельные с Советским Союзом страны, включая, разумеется, и Афганистан, причем были заранее указаны места выброски десанта в стратегически важных районах страны…
Грант подошел к полке. Снял и стал перелистывать книгу пресс-секретаря Кеннеди Пьера Сэлинджера «С Кеннеди»; бестселлер 1966 года, давний, забытый. Октябрь 1962 года. Кубинский кризис. В Вашингтоне считают, что США и СССР стоят на самой грани, на тонком, как лезвие опасной бритвы, острие ядерной войны.
«Можно было не сомневаться, что Вашингтон находится в пределах досягаемости как советских, так и кубинских ракет и является, конечно, первейшей их целью. Безопасность не позволяет вдаваться в полное обсуждение этой темы, но ясно, что президент должен покинуть столицу перед началом ядерной войны и взять с собой кое-каких помощников, чтобы обеспечить руководство. Я был среди тех, кто должен был эвакуироваться с ним. Но никто из нас не мог взять с собой наши семьи — даже президент. (Он сказал жене в тот уик-энд, что ей следует подумать об отъезде с детьми из Вашингтона, как это сделали другие официальные лица, чтобы быть ближе к отведенному им бомбоубежищу. Но она предпочла остаться с ним в Белом доме)…»
Он подошел к окну, поглядел вниз на скупо освещенную Седьмую авеню между Верхним и Средним Манхэттеном. Бежали машины, брели по своим делам редкие пешеходы. А куда денутся, в случае ядерной тревоги, семнадцать миллионов жителей самого большого города мира, если брать Нью-Йорк, весь его массив городской застройки? Даже почти двадцать лет назад Жаклин Кеннеди понимала, что от ядерной войны никуда не спрячешься…
Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Он встал, нащупывая в кармане пижамы пистолет «Беретта». Уж не пожаловал ли старина Клиф Шерман с новогодним визитом?
— Кто там?
— Заказное письмо мистеру Гранту из Вашингтона…
ВЗРЫВЧАТКА В НОВОГОДНЕМ КОНВЕРТЕ
На ощупь разобрал он, что в конверте карточка новогоднего поздравления. Правда, в наши дни не только посылки и бандероли, но и письма порой взрываются в руках.
— Со счастливым Новым годом! — сказал искательно почтальон.
— С мирным Новым годом! — ответил Грант, вытаскивая из кармана смятые банкноты с портретными изображениями президентов Вашингтона, Линкольна и Гамильтона. Дать один? Пять? Десять?
Скрепя сердце, отдал «Линкольна». Почтальон расплылся в беззубой улыбке.
От кого бы это могло быть? Родичей не осталось в живых. Десантис? Со всеми праздниками поздравлял и вовремя. Последнее поздравление от него на красочном бланке издательства, специально заказываемом к каждому празднику, пришло в сочельник, но по телефону он намекал на какие-то крупные перемены, издательство кто-то покупал, предстояли серьезные изменения в его курсе. Но заказной почтой Десантис никогда не присылал письма. Штемпель нью-йоркский, позавчерашний. Надорвав конверт, он вытащил карточку с изображением Белого дома и рождественской елки. «Мир на земле и в человецех благоволение!» Кто-то опоздал с поздравлением. Из карточки чуть не выпали сложенные вчетверо листки тонкой бумаги. Почерк Уина Бека…
«Посылаю тебе конспект нового бюллетеня — самого значительного и важного из всех. Ты помнишь наш разговор о книге, которая может перевернуть все представления человека. Такой книгой для меня стало «Невидимое правительство» Дэвида Уайза. Но никто еще по-настоящему не рассказал о дальнейшей эволюции нашего «невидимого правительства» — ЦРУ в эру Хелмса — Тэрнера. Восполнить этот пробел — главная задача моей жизни. «Невидимое правительство» служит не Белому дому, а военно-промышленному комплексу и отражает его интересы четче и деятельнее, пользуясь секретностью своих действий, чем Белый дом. ЦРУ — оружие и страж, глаза и уши подлинных хозяев страны, а не их приказчиков. И ЦРУ стремится, чтобы на деле не хвост вертел собакой, а собака хвостом. Вторгнувшись в епархию ФБР еще при Даллесе и особенно глубоко при Хелмсе, поведя борьбу не только против внешних противников, но и внутренних врагов с благословения Джонсона, Никсона, Форда, ЦРУ все активнее внедряет в эту борьбу свои излюбленные методы, сложившиеся в борьбе с внешними противниками и усовершенствованные в ходе войны во Вьетнаме: шпионаж, шантаж, саботаж, терроризм. Ты помнишь операцию «Феникс» во Вьетнаме по уничтожению руководящих кадров Северного Вьетнама и партизан Вьетконга в Южном Вьетнаме. Опыт «Феникса» перенесен в Америку: убийства Кеннеди, Джона и Роберта, Мартина Лютера Кинга, лиц, связанных с этими убийствами и заговорами. Ты прекрасно помнишь и операцию «Мертвая хватка» — инсценировку специальными командами (теперь этим будут заниматься черноберетчики) «зверств противной стороны» — на этот раз не вьетконговцев, а советских солдат, причем жертвы будут причислены к лику мучеников.
ЦРУ считает своим долгом любыми средствами покончить с расхождениями между администрацией и хозяевами Америки, вредящими последним. ЦРУ не хочет допустить, чтобы президент был за разрядку, а военщина и ее поставщики против. Слуга двух господ не желает сидеть между двух стульев, терпеть вмешательство в свою деятельность и критику ее. Всякий спор решается в пользу истинных боссов, а если приказчик артачится — его убирают. «Уотергейт» никогда бы не погубил Никсона, если бы не зашел он слишком далеко с разрядкой, угрожая прибылям основных военных подрядчиков. Мощное лобби военно-промышленного комплекса ждало удобного момента, повода, предлога, чтобы разделаться со ставшими чересчур опасными для них сторонниками разрядки. Их час пробил в связи с событиями в Иране и Афганистане. Делая все, чтобы похоронить разрядку, ЦРУ стремится господствовать не только внутри страны, но и стать «невидимым правительством» всего капиталистического мира. Американские военно-промышленники тайно продавали оружие кайзеру, «Стандард ойл» контрабандой отправлял нефть Франко и Гитлеру, Пентагон и его поставщики готовы вооружить до зубов самого дьявола — если дьявол не постоит за ценой, если только пообещает использовать американское оружие против СССР.
Собираю факты и доказательства. По Вашингтону уже бродят призраки Джо Маккарти и Эдгара Гувера. Однако я у цели и доведу дело до конца, если не помешают…
Сейчас это даже важнее, чем расследовать до конца убийство президента Кеннеди. Этим делом я стал заниматься после того, как услышал такие слова из уст Хелмса: «Долг платежом красен: президент снял Даллеса, а Даллес — президента».
В Лэнгли и Пентагоне царит небывалая эйфория, начальство ликует: «В Афганистане мы устроим русским Вьетнам!» Все с ног на голову, шиворот-навыворот. Твой старый сослуживец Роберт Браун и другие вербовщики наемников срочно призывают под знамена афганских повстанцев. Условия прекрасные: жалованье в два-три раза больше, чем у «диких гусей» в Африке. Экипировка, наиновейшее оружие — все бесплатно, как бесплатен и билет туда. А обратно? Обратно и в цинковом гробу не привезут с флагом «дяди Сэма», как привозили вашего брата из Вьетнама.
В особой цене сейчас «зеленые береты», которые проходили подготовку вместе с тобой в Форт-Брагге, изучали фарси, а потом действовали с благословения шаха среди курдов в Иране. В цене, само собой, и офицеры, унтер-офицеры, специалисты и солдаты иранских спецвойск и САВАК, службы безопасности шаха, бежавшие из страны.
Наши спецслужбы, ведущие необъявленную войну против Афганистана, хорошо помнят, что первый период необъявленной войны против Вьетнама также проводился силами операторов спецслужб и их исполнителей — «зеленых беретов» и местных предателей и мятежников.
Следи за «черными беретами» — штурмовым отрядом сил быстрого реагирования. Из Форт-Брагга они улетели в неизвестном направлении. В Афганистан и Пакистан отправляются советники с вьетнамским опытом. Из Харлаци на пакистано-афганской границе они засылают диверсионно-разведывательные формирования в глубь Афганистана. Снова операция «Падающий дождь» — «Падающий дождь-3» на афганской земле. Все планы готовы: черноберетчики десантируются в заданной «горячей точке», в районе Персидского залива, в случае необходимости — подбрасывают морских пехотинцев. Американский флот с ракетоносцами и ядерными авианосцами, ядерными подводными лодками подкрепит их мощной огневой силой. Председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Дэвид Джонс утвердил эти планы. Заработают на этом прежде всего «Локхид», «Боинг», «Макдоннел-Дуглас».
На макетных столах Пентагона и Лэнгли военно-разведывательная элита тычет указками в Ормузский пролив между Персидским заливом и Аравийским морем и Индийским океаном, в арабские страны, Иран и Афганистан. Все они одержимы одной идеей: закрепить силой, военным присутствием свой контроль над этим жизненно важным нефтяным колодцем. И «черные береты» должны помочь им захватить «черное золото».
Первейшая задача: задержать вывод советских войск из Афганистана, чтобы использовать их нахождение там в целях антисоветской пропаганды. Поговаривают о поставке бандам нового оружия, даже ручные ракеты «земля-воздух», включая самонаводящиеся, для борьбы с вертолетами.
Если во Вьетнаме наши хотели «отстоять демократию от мирового коммунизма», то теперь речь идет об удержании нефтеносных районов Персидского залива, а то и прямого захвата их под видом защиты. Это позор! Деньги, которые мы тратим на нынешние военные усилия, могли бы пойти на решение наших энергетических проблем. Нам надо не бомбардировать иранские нефтяные скважины и склады, о чем здесь тоже поговаривают, а рыть эти скважины на Аляске.
Я давно перестал быть суперпатриотом, орущим: «Моя страна, правая или виноватая! Пусть она всегда будет правой, но правая или виноватая, моя страна!» Но все-таки дьявольски обидно за Америку.
Все усилия ЦРУ в регионе Индийского океана, Персидского залива и Африки возглавил хорошо мне известный Фрэнк Карлуччи, заместитель директора ЦРУ, большой знаток подрывных операций. Режим апартеида в ЮАР становится подручным и жандармом «фирмы» во всей Африке. Особенно опасны действия вооруженных сил ЮАР против Анголы и Родезии, где дело идет к переходу власти из рук белых расистов в руки черных хозяев этой бывшей британской колонии. Из Исламабада Карлуччи руководит всем антиафганским движением…».
ГОД ОБЕЗЬЯНЫ
Почтальон принес и газеты. Кричащие заголовки: «АФГАНИСТАН», «ИРАН»… Истерика, переходящая в психоз, в буйное помешательство. Читать не хочется. Предлог, о котором говорил Уинни, найден. Весь огонь из дерьмометов пропаганды по разрядке. С новым годом, с новым кризисом! И каким! Удесятеренной силы. Потому, леди и джентльмены, что отмечаем мы не только начало Нового года, а начало нового десятилетия — предпоследнего десятилетия XX века!
Ничего себе начинается год:
«Снова холодная война…», «Началась третья мировая?..», «Эмбарго президента на поставку зерна в СССР вызовет у русских нехватку хлеба и мяса…», «Бойкот Олимпийских игр…», «Русским противостоит ядерная мощь США, Великобритании и Франции…», «Рекордное увеличение военных расходов…»
И в уголке, мелким шрифтом:
«Увеличение оборонного бюджета подстегнет инфляцию. Как сказал сенатор Эдмунд Маски, штат Мэн: «Враг, который действительно способен погубить экономику, это оборонный бюджет. Это вовсе не Советский Союз или какая бы то ни было другая страна…»
«Рестораторы прекратили покупку и продажу русской и иранской икры и выливают на тротуар русскую водку…», «Правительство отменило выставку Ленинградского Эрмитажа в Вашингтоне…», «Стенфорд Блюм: «Бойкот Олимпиады в Москве будет стоить моей компании сто шестьдесят миллионов долларов дохода от продажи бокалов с ее эмблемой!..», «Плакали наши денежки», — говорит туристская фирма «Олимпия трэвелз…», «Регистрация призывников — это шаг к войне…», «Картер хочет погубить Олимпийские игры, как погубил их в 393 году римский император Феодосии!..»
С похмельной головой читал он газеты, почти не веря тому, что в них писали:
«С Новым, 1980 годом, с новым, восьмым десятилетием XX века!.. Что ждет планету в ближайшие пять, десять, двадцать лет?.. Сегодня нас 4 миллиарда, а к XXI веку станет больше — 6 миллиардов!.. С какой ностальгией будем мы с вами оглядываться на только что прожитые годы, когда в относительно благополучном мире четверо из десяти землян не были обеспечены работой и двое из десяти голодали… Население Калькутты достигнет 16 миллионов, Сан-Пауло — 26 миллионов, а Мехико-сити — 30 миллионов человек!..»
«Американские коммунисты заявляют, что СССР обезвредил мину замедленного действия, установленную империалистами на его среднеазиатской границе…»
«Никогда еще будущее мира не было таким непредсказуемым…»
Грант дрожащими руками налил себе еще полстакана, достал лед из холодильника. Боже мой! Да что они могут, он и Уинни?! Одни против всех четырех всадников Апокалипсиса: военно-промышленного комплекса, Белого дома, Пентагона и ЦРУ!
Он выпил виски одним духом, перевернул листок, прочитал приписку:
«Извини, я проверил тебя. Судя по твоему личному делу, тебя и без разрядки бы уволили из специальных войск и вообще из армии под предлогом «боевого переутомления и нервного потрясения, сопряженного с резкой реакцией на неудачную операцию в тылу Вьетконга…» Упоминается и твой отчет об этом задании, «служащий доказательством прискорбной деморализации и отражающий переоценку сил Вьетконга и Северного Вьетнама, граничащую с пораженчеством…». Кстати, имей в виду: Клиф Шерман, твой экс-оу, был в вашей группе агентом контрразведки. Можешь представить, как он расписал тебя в своих донесениях Си-ай-си. Хочется думать, что мы сработаемся с тобой, если не помешает ЦРУ…»
Боже мой! Сколько веры и стойкости в Уине! Можно еще понять смельчака, отважившегося спуститься вниз в пропасть по Ниагарскому водопаду в заколоченной бочке, но никто еще не пробовал плыть против течения вверх по водопаду! Никто, кроме Уинстона Бека. А что может он, Джон Улисс Грант-младший, экс-капитан «зеленых беретов»? Горя патриотическим желанием доказать себе и другим, особенно Шарлин, что он настоящий мужчина и американец, он записался в смертники, в американские камикадзе, нырнул во вьетконговскую Ниагару и едва уцелел. Но плыть против Ниагары он не может. Хотя, конечно, он окажет любую посильную помощь Уинстону Беку, чего бы ему это ни стоило.
Он посмотрел на свои ручные часы. «Корвус» — по-латински ворон. Птица Хроноса, бога времени. Что видит вещий «корвус», изготовленный в Гонконге, в наступившем 1980 году?
До следующего выпуска последних известий оставалось тридцать семь минут.
ВСЕ НАЧИНАТЬ СНАЧАЛА
Он тут же стал звонить Уинни в его офис. Словно откуда-то из космического далека донесся наконец голос:
— Хелло?
— Уин? Хелло! Это ты, Уин?
— Кто его спрашивает?
— Мне нужен мистер Уинстон Бек.
— Кто его спрашивает?
— С кем я говорю? Где мистер Бек?
— С вами говорит лейтенант Чарльз Гюнтер, Дабль-пи-ди…
— А что это такое? Полиция?
— Да, Вашингтонское полицейское управление.
— С Новым годом, лейтенант, но что у вас там происходит? Где мистер Бек?
— Сожалею, но он попал в автомобильную катастрофу. Новый год, знаете, все празднуют, много пьют. Навстречу мчались эти хулиганы-мотоциклисты — «ангелы ада», что ли? Он врезался в дерево. Мы хотели бы поговорить с вами, сэр. Вы говорите из дома? Ваш телефон зарегистрирован на ваше имя?
— Что с Беком?
— Боюсь, что он мертв, мистер Грант. Это случилось у клуба «Чеви Чейс». Вы приедете сюда?
— Мертв? Вы сказали, мертв?!
— Очень сожалею, мистер Грант. Когда вас ждать? Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
— Не знаю… Зачем я вам?..
— Как хотите, тогда мы сами найдем вас…
Как в замедленной съемке, потянулась его рука с трубкой к рычагу телефонного аппарата. Бесшумно положил он ее на место, вытер вспотевшие ладони.
…Из писем отца он знал, что рота его почти полностью погибла под бомбами своих же самолетов, от «дружественного огня», как говорилось в похоронках. «Убит в деле», пал смертью храбрых. От «дружественного огня».
Нет. Уинстон Бек пал не от «дружественного огня». «Свои» стали для него глубоко чужими. Потому и убили они его.
Он, Грант, остался один. Он — бывший «зеленый берет», а зеленоберетчик, как сам он учил западных немцев в лагере бундесвера под Хаммельсбургом, это «боец, способный действовать в одиночку». «Ангелы ада»? Как бы не так! Тут видна рука «фирмы». Впрочем, там, в этих бандах, уйма «зеленых беретов». За протекцию влиятельной «фирмы» что хочешь сделают. Не впервой.
Уинстон Бек. Убит в деле. Пал смертью героя… В США не приспустят флаг в знак траура по такому герою…
Почему потребовалось «фирме» убрать Бека? «Мертвые не рассказывают сказок», — сказал однажды ему, щеголяя английской идиомой, Тон Дык Шин, капитан спецвойск южновьетнамской армии, докладывая об убийстве первого вьетнамца в ходе операции «Падающий дождь». ЦРУ боялось Уинстона Бека, потому что «фирму» и ее дворец шпионов в Лэнгли он знал досконально, имел обширнейшие связи с работниками ЦРУ, Пентагона, даже администрации, с прессой, радио и телевидением, с офицерами вооруженных сил, с сенаторами и конгрессменами, дипломатами. «Фирма» не желала больше терпеть критики и разоблачений, тем более от прежнего «призрака», в глазах «фирмы» — опаснейшего ренегата и изменника. И «фирма» выслала против Уинстона Бека свой «эскадрон смерти».
Да, Уинстон Бек был опасен для них. А он, Джон Улисс Грант-младший? Чем он может им помешать? Книгой? Да, книгой! Ее нужно напечатать во что бы то ни стало. Не перевелись еще левые издатели. И как можно раньше. Он лишился лучшего друга. Что ж, больней уже никогда не будет.
Когда человек теряет руку, другая рука начинает работать за обе. Он найдет кусачки, которыми перережет снова подожженный бикфордов шнур. Только так может он отомстить за гибель друга.
Когда убили президента Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, которому была уготовлена такая же смерть, сказал:
«Важнее выяснить, не кто убил, а что убило Джона Ф. Кеннеди».
…Вспомнилась ему в этот тяжкий час притча, рассказанная ему как-то Шарлин в первые дни и месяцы их любви. Жил-был когда-то один художник, живописец, чьи полотна, изображавшие утреннюю или вечернюю зарю, что так редко и трудно дается даже самым большим мастерам, изумляли и знатоков, и невежд своей невиданной жизненностью и красотой. Он таял на глазах и скоро умер, и когда его раздели, чтобы обмыть, одеть в саван и положить в гроб, то увидели, что в груди у него, прямо над сердцем, зияет глубокая рана. И похоронили люди художника, так и не поняв, откуда брал он краски для своих восходов и закатов.
Эта притча нередко вдохновляла его в работе над книгой, прогоняя сомнения, усталость, неверие в собственные силы. А вот Уинстон Бек, этот подвижник, писал свои бюллетени кровью сердца!..
Он позвонил Тони Десантису, как ни противно было ему идти на поклон к этому плейбою из «Даблтинка».
— А, хелло, старина, как дела, Джонни, — затараторил каким-то фальшивым голосом Тони, — как прекрасно, что ты позвонил. Могу сообщить тебе, что мы оплатили твой счет дантисту…
— Спасибо, Тони, у меня большущая просьба к тебе. Дело, как я понимаю, идет к выходу книги, не мог бы я взять в счет гонорара немного денег, хотя бы пару сотен?.. Родственник у меня, понимаешь, умер неожиданно…
Последовало довольно долгое молчание. Где-то вдали щебетали две девицы с бруклинским акцентом.
— Должен огорчить тебя, старина, — последовал наконец ответ. Тон у Десантиса был небывало мрачный, прямо-таки похоронный. — Даже не знаю, как тебе это сказать. Я всегда горой стоял за твою рукопись… Можешь ли ты показать себя настоящим мужчиной, Джонни?
— О чем ты говоришь, Тони? Что случилось?
— Ты же знаешь, что творится в мире: Иран, заложники, Афганистан. Джимми Картер дал бортовой залп из всех орудий по разрядке. Ты же читаешь прессу…
— Но при чем тут ваше издательство? — задохнувшись от томительного предчувствия непоправимой беды, спросил Грант.
— У нас давно шли переговоры с Пентагоном, Джонни. Тянулись и тянулись, потому что никак не могли сговориться в цене. Но сейчас бюджет Пентагона пошел вверх ракетой, скоро достигнет невиданного апогея. Короче, Пентагон купил нас со всеми потрохами, вдруг согласившись на нашу цену. Название издательства прежнее, штат пока прежний, но и у нас поворот на сто восемьдесят градусов. Летит к черту план, прежде всего книжки о войне. Сам понимаешь, что теперь нам нужны произведения не за упокой, а за здравие военщины. Помнишь, ты писал о том, как Фрэнк Коппола в «Апокалипсисе» гимн «зеленых беретов» превратил в похоронный марш. Сейчас ты должен, если хочешь, чтобы книга вышла, сделать как раз все наоборот. Сними все, что против «зеленых беретов», «черных беретов», ЦРУ, Хелмса! Придай книге оптимистическое звучание, из антигероев сделай героев…
— Как у Робина Мура? — с горечью сказал Грант. — Подгримировать под Джона Уэйна?
— Не принимай это слишком близко к сердцу, Джонни. Не ты один, все пойдут в фарватере новой политики, кроме, конечно, леваков, коммунистов. Но ведь ты не коммунист, Джонни…
— Что же останется в моей книге?
— Секс, насилие, Джонни! Вот передо мной новый «Пентхаус». Тираж у него с «Плейбоем» больше, чем у «Тайма», «Ньюсуика» и «Ю. С. Ньюс», больше, чем объединенный тираж восьми ведущих журналов, таких, как «Эсквайр»!..
— Я показал крах наших действий в тылу Вьетконга… Теперь я должен изобразить победу? Славить нашу военщину?.. Хвалить Хелмса и ЦРУ, кричать «ура» «зеленым беретам»?!
— Что делать! Иначе твоя книга не пойдет у нас. Пойми, сейчас, перед лицом военной угрозы, происходит консолидация нации, инакомыслящим заткнут глотку…
— Вернутся времена маккартизма? Черные списки? Проверка лояльности? Да?!
— Будем надеяться, что до этого не дойдет, но положение крайне серьезное, черт его знает, к чему все это приведет. «Ястребы» подняли хвосты, точат клювы и когти. «Американский орел» размахивает не оливковой ветвью, а стрелами. Так договорились, по рукам?
— Подожду. Я верю в Америку. «Ястребам» придется образумиться. Не будем же мы опять балансировать на грани ядерного катаклизма…
— Подумай хорошенько, Джонни! Аванс, конечно, останется за тобой. Я буду ждать до понедельника, когда у нас будет обсуждаться план. Еще не поздно спасти твою книгу…
— Мою книгу у вас уже не спасешь…
— Поверь, Джонни, я понимаю тебя и искренне сожалею…
— До лучших времен! — с бесконечной усталостью произнес Грант и ватной рукой повесил трубку.
Итак, все его «великие ожидания» лопнули. Настали тяжелые времена.
«Прощай, Шарлин! Без книги я не стану тебя разыскивать, не буду встречаться с тобой, откажусь от мечты о тебе…
Хотя книгу я еще не думаю хоронить, в стране сотни, тысячи книгоиздательских фирм, есть пока и прогрессивные…»
Но будущее его темно и опасно, раз решил он идти по пути Уинстона Бека. Он не имеет права рисковать и ею, Шарлин. Он нищий. Он даже не может поехать похоронить по-человечески самого лучшего своего друга. В последний день старого года он разменял, чтобы купить новогоднее виски, подарок покойной матери — пятидесятидолларовый банкнот с портретом президента Джона Улисса Гранта. Надо все начинать сначала. Что ж, он будет искать работу по объявлениям в газетах, на бирже труда. Будет, наверное, получать нищенское пособие по безработице.
Сел, развернул газеты. Ого! Конкуренты Брауна приглашают в наемные солдаты! Только этого ему и не хватает. Приключения в самых разных уголках земного шара. Солидное жалованье по соглашению. Выгодные условия страховки. Не пойдет. И в армию он, конечно, никогда не вернется, хотя сейчас она начнет расти не по дням, а по часам. Куда же податься бакалавру и магистру?
«ПАНИКА НА БИРЖАХ ПОД УГРОЗОЙ ВОЙНЫ ПОДНИМАЕТ ЦЕНУ УНЦИИ ЗОЛОТА ДО 600 ДОЛЛАРОВ!»
Увы, у него, Гранта, нет никакого золота… Как нет?! А обручальное кольцо? И второе где-то лежит — то, что вернула ему Шарлин. Чистое золото. И отцовские карманные часы. Часы матери — платиновые «Бюлова»… «Во всех ювелирных лавках скупают золото, золото, золото. И платину, конечно, и серебро. Взбесившаяся публика продает все: дедовские золотые часы, бабушкины золотые сережки, кольца и перстни с собственных пальцев, даже коронки, золотые пломбы в зубах. Отовсюду сообщают, что полиция усилила охрану кладбищ, где граждане разрывают могилы в поисках золота… За чемоданчик золота можно купить танкер с нефтью, величиной с Албанию… Доллар стоит всего несколько сотых унции золота!..» Вот и отлично! Он продаст все свои фамильные драгоценности, поедет в Вашингтон, похоронит Уинстона Бека.
Надо все начинать сначала.
Он нащупал в кармане брюк ключик от сейфа в банке. Бюллетень будет. Обязательно будет. С фотографией Уинстона Бека в черной рамке.
Взгляд его упал на бутыль с виски. Дернуть, что ли?
Пора завязывать, Джон Улисс Грант! Вспомни, что Улисс Симпсон Грант, сын кожевника, генерал, принявший капитуляцию генерала Ли при Аппоматоксе, министр обороны, восемнадцатый президент США, автор знаменитых мемуаров, чью гробницу ты часто видишь на Риверсайд-драйве в Манхэттене, был порядочным алкашом!
Нет, на похороны Уинстона Бека он не пойдет, не имеет права пойти. В морге, на кладбище его ждут засады ЦРУ и ФБР. Очень может быть, что они засекли его встречи с Беком, осведомлены, что он стал фактически сотрудником бюллетеня «Контр-ЦРУ», и сделают все, чтобы не стал он преемником его покойного издателя. По той же причине ему нельзя связываться с родственниками убитого, нельзя, ни в коем случае нельзя разыскивать типографию Бека и являться туда. Там тоже подстерегает его засада «призраков».
И все-таки наперекор всему, назло всем чертям, будет посмертный бюллетень «Контр-ЦРУ»!..
Во второй по тиражу столичной газете «Вашингтон стар» — в отличие от «Вашингтон пост» она выходит вечером — появилась такая заметка с фотографией горящей машины мистера У. Бека:
…Ежечасно в среднем трое американцев гибнут по вине пьяных водителей, а тридцать их сограждан получают увечья. За последние два года погибло больше американцев, чем за всю войну во Вьетнаме. Четверть миллиона наших сограждан всех возрастов убито за последнее десятилетие. Каждый второй американец за рулем станет рано или поздно жертвой пьянства…»
ГИБЕЛЬ РАЗГРЕБАТЕЛЯ ГРЯЗИ УИНСТОНА БЕКА
Нет, нет! Уин никогда не напивался, машину водил замечательно. Разведчики водят машины так же хорошо, как стреляют: рефлексы срабатывают мгновенно, мозг, словно компьютер, молниеносно вычисляет расстояние, скорость «бегущего кабана», деривацию. У Уинни, как и у Гранта, руль машины был таким же продолжением его самого, как некогда пистолет, автомат Ар-15. Многие, но не Грант, поверят в эту версию полиции и ЦРУ…
И в тот же вечер получил он подтверждение своей догадки. Кто-то опустил в его почтовый ящик анонимное письмо в конверте без марки и без штемпеля, написанное печатными буквами шариковой ручкой.
«БЕК УБИТ ГРУППОЙ ЦРУ ZRRIFLE, СОЗДАННОЙ ХЕЛМСОМ В 1962 ГОДУ. ТЕРРОРИСТЫ ГРУППЫ УБИЛИ КЕННЕДИ, КИНГА, МАЛЬКОМА ИКС, ПЫТАЛИСЬ УБИТЬ КАСТРО. ОНИ НАТЕРЛИ «БАРАНКУ» АВТОМАШИНЫ БЕКА НАРКОТИКОМ ЛСД-25. КОЖА ВПИТАЛА ЕГО В ОРГАНИЗМ. ПОРАЗИВ МОЗГ, ОН ВЫЗВАЛ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ И РЕЗКУЮ ДЕЗОРИЕНТАЦИЮ И ПОТЕРЮ КОНТРОЛЯ НАД МАШИНОЙ. УНИЧТОЖЬТЕ ЭТУ ЗАПИСКУ. ДРУГ БЕКА».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги