Я не стал тянуть с поездкой; когда твоя жизнь маячит в прорези винтовочного прицела, лучше не медлить с принятием решений. К тому же нет необходимости повышать благосостояние мистера Джениша, у него и без меня клиентов хватает.
Форт-Джексон находился в десяти милях к югу от Америкэн-Сити. Добраться до него я мог самое большее за два часа. Солнце, этот навязчивый попутчик всех путешественников, коптилось довольно высоко, так что никаких преград для встречи с Дэном Стэмкосом я не находил. Вот только Сюзанку пришлось оставить в конюшне, дабы не утруждать её перед завтрашним рывком к победе. А чтобы дорога не показалась слишком долгой, я взял напрокат у Виски длинноухого солового мерина. Сюзанка недовольно храпела, пока я перекидывал седло на спину ушастого, но тут уж ничего не поделаешь — финал родео для меня важнее её капризов.
Кто-то — не помню кто — назвал Форт-Джексон городом. Прибыв на место, я понял, что этот «кто-то» явно поторопился с оценкой. Назвать городом два шалаша и три сарая очень смелый поступок. И дело здесь не в количестве зданий, а в их обличии. Ну согласитесь, землянка и город… это не серьёзно. Единственное здание, которое могло претендовать на звание городского, представляло собой длинный бревенчатый дом с узкими бойницами вместо окон. Я никогда не интересовался историей этого поселения, но слышал краем уха, что до войны с Мексикой здесь располагался отдельный пограничный эскадрон, который после присоединения Техаса к Штатам отправили дальше на юг. Здание форта сохранилось, название тоже, а вот значение поменялось. Теперь это был салун и гостиница, где по сходной цене можно было получить стаканчик индейского виски и топчан.
У коновязи перед салуном стояли две лошади, а значит, посетителей было не много. И не удивительно — подобные места у добропорядочных граждан спросом не пользуются, уж очень легко нарваться здесь на неприятности. Но меня неприятности не пугали, я с ними сроднился, так что двери я открыл смело.
Стэмкос сидел за столиком слева от входа и раскладывал пасьянс. Не смотря на то, что официально мы знакомы не были, я узнал его сразу. Он тоже меня узнал, хотя вида не показал. Но пальцы дрогнули, и очередная карта легла на стол криво, не как все остальные. Других посетителей в салуне не было, если не считать двоих пьяниц у стены справа. Оба мерили глазами дно своих пустых стаканов и скучали.
Не выпуская Стэмкоса из поля зрения, я прошёл к барной стойке. Толстый бармен со штампом во весь лоб: «Разыскивается» — сосредоточенно тёр стаканы серым полотенцем. Бросив на меня косой взгляд, он потянулся к полке за пивной кружкой.
— Хорошо тут у вас, прохладно, — сказал я, облокачиваясь на стойку.
Бармен не был настроен на разговор. Он молча налил пиво и поставил кружку передо мной. Потом вынул из стенного шкафчика тарелку и насыпал в неё калёных орешков — всё как я люблю. Выяснять, откуда бармен знает мои вкусы, я не стал. Я просто поставил тарелку на кружку, кружку поднял левой рукой и двинул к столику Стэмкоса. Мы можем сколь угодно долго строить из себя незнакомцев, но приехал я в эту дыру ради разговора с ним. Так чего откладывать?
— Не занято? — спросил я, ставя пиво на стол.
Стэмкос сгрёб карты в кучу, не спеша, словно проверяя моё терпение, стасовал колоду и положил её в карман. Потом поднял руку, подавая знак бармену, и сказал:
— Присаживайся, Бен.
Я подвинул стул так, чтобы не оказаться спиной ко входу, и сел. Да, таких людей, как Дэн Стэмкос, надо знать, ибо невозможно предположить, каким боком и как повернётся к тебе в дальнейшем тётушка Фортуна. И уж если поворот будет не в твою пользу, то лучше знать этот поворот в лицо. Стэмкос выглядел образцово: невысокий, поджарый, в костюме от портного с Восточного побережья. Седые усы, чуть закрученные на концах, придавали ему вид задумчивой одухотворённости, более присущей людям творческим или бесцельно бредущим по тропе жизни. Глядя на него, никогда не подумаешь, что перед тобой стрелок. Скорее, аристократ на отдыхе, великовозрастный денди, плейбой… только не киллер.
— У меня к тебе пара вопросов, Дэн, — заговорил я. — И мне нужны на них ответы.
Я сказал это очень вежливо, без демонстрации оружия и намёка на произвол, потому что менее всего хотел обидеть профессионального убийцу. Мне, конечно, тоже палец в рот не клади, но с ружьём, в прерии — я ему не противник. Вот с Гуром ему пришлось бы помучаться, а у меня лично выбор небольшой: либо убить его сразу, пока вижу, либо говорить вежливо. Я выбрал второе.
Стэмкос откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Бен, ты всегда мне нравился. Особенно после того, как пристрелил этого никчёмного Зонненберга. Открою тебе маленькую тайну: мы с Зонненбергом не очень-то ладили. Рано или поздно нам пришлось бы выяснить отношения и, боюсь, моё ружьё не поспело бы за его кольтом.
Ружьё Стэмкоса стояло рядом, справа, и именно в том виде как я описал его Гуру. Хорошее ружьё. Однако в схватке один на один кольт или револьвер надёжнее, на мой взгляд. Хотя бывало и по-другому.
— Рад, что оказал тебе эту маленькую услугу.
— Да, Бен, спасибо.
Подошёл бармен с подносом и поставил перед Стэмкосом чашечку чая и сахарницу. Меня это немного удивило. Чай в наших краях не самый частый гость, но всё же встречается. А вот где бармен достал такую изящную чашечку… и эту сахарницу с красными цветочками на боку…
— Спасибо, Томас, — поблагодарил Стэмкос бармена, и добавил. — Будь добр, заказ мистера Росса отнеси на счёт заведения.
— Да, сэр.
— Надеюсь, — посмотрел он уже на меня, — ты позволишь себя угостить?
Я позволил. Последнее время деньги со мной не очень-то дружились, так что я был совсем не против, чтобы Стэмкос заплатил за моё пиво и орешки. Тем более что по всем приметам у него-то денег было вдоволь. Я даже ненароком подумал, не одолжить ли мне пару-тройку тысчонок на оплату закладной, но тут же отказался от этой мысли. В моей ситуации неважно кому отдавать, если всё равно отдавать.
— Вернёмся к твоим вопросам, Бен. Итак, что тебя интересует?
— Да, вернёмся, — согласился я и выдохнул. — В меня стреляли. Из засады. Дважды.
Я почему-то думал, что моё сообщение ошарашит его. Или, хотя бы, заставит задуматься. Не каждый день в наших краях устраивают охоту на ганфайтеров! Однако для Стэмкоса моё сообщение особым откровением не прозвучало. Хоть бы глаза от удивления не выпучил.
— Бен, если ты решил, что тот стрелок — я, то ты ошибаешься. Промахнуться два раза… Ведь если ты сидишь передо мной, значит он промахнулся? Верно?
— Не совсем. Один раз я споткнулся и пуля прошла мимо, а один раз он попал, — я продемонстрировал ему шрам на голове. — Но, признаться, я и не думал тебя обвинять. У того ружьё другой марки.
Стэмкос положил в чашку кусочек сахара и принялся помешивать чай ложечкой.
— А если я поменял ружьё?
— Профессиональный стрелок? Дэн, ты знаешь, я плохо стреляю на длинных дистанциях, но даже я не стану менять перед боем свой старый проверенный винчестер на другое оружие. Это глупо.
— Спасибо, Бен, — кивнул Стэмкос. — Спасибо, что не обвиняешь меня. Честно говоря, когда ты вошёл, я подумал, что без стрельбы дело не обойдётся. У тебя было такое лицо, будто ты ударился головой о притолоку, причём несколько раз, — он улыбнулся. — Ты уж прости меня за эту шутку. А если серьёзно — я слышал об этом происшествии. У меня не так много друзей, но кое-какие справки я навёл. Я не сомневался, что рано или поздно ты пожалуешь ко мне. Видишь ли, в моём возрасте люди начинают задумываться о своём месте в жизни, и мне показалось, что я нашёл своё место здесь, в Форт-Джексоне. Я прикупил по случаю этот салун, нанял Томаса, пару ребят для охраны и начал приглядывать участок для дома. Так что неприятности — это последнее, что меня сейчас интересует, тем более неприятности вроде такого человека как ты…
Пока он признавался мне о своём месте в жизни, я смотрел по сторонам. Интересно, зачем он купил этот сарай? Бизнес, если я хоть немного разбираюсь в бизнесе, здесь не сделаешь. Гойко Мюллер часто повторял: чем больше людей, тем больше денег. Здесь людей не было, почти не было. Значит есть что-то другое. Что? Ведь не будет же такой человек, как Дэн Стэмкос, профессиональный стрелок и убийца, вкладывать деньги ни во что. Или будет?
— Ты не веришь мне, Бен?
Видимо, мои мысли отразились на моём лице. Я поджал губы: слишком уж часто они начали отражаться — однако отвечать на такие вопросы всё равно надо, и я ответил:
— Я не считаю тебя лжецом, Дэн, если ты об этом. Но согласись, человек твоего уровня…
— Я понял тебя, — кивнул Стэмкос. Он опустил голову, усмехнулся, грустно так, невесело, и снова обратился ко мне. — Скажи, Бен: тебе никогда… никогда не хотелось положить револьвер на полку и навсегда забыть о нём? Вот так вот просто, без всяких условностей. Ты же умный парень и ты понимаешь, что наша с тобой жизнь — это… это… это не то, что… правильно. Это… Мы ничего не создаём, только отнимаем — жестоко, беспощадно, ничуть не задумываясь о будущем. Что будет после нас…
Я вскинул руки в защитном жесте.
— Дэн, Дэн, остановись! Не надо забивать мои извилины страдальческой философией. Решил уйти на покой? Так бы и сказал. Это и есть «без всяких условностей». Значит, ты купил этот барак, чтобы тихо, мирно жить до глубокой старости и почивать на лаврах. Хвалю. У меня тоже есть такое желание. Но пока кто-то за мной охотиться, у меня нет такой возможности. Так что давай поговорим о том, что мы можем, а не о том, чего нам хочется.
— Да, — мотнул он головой, вспоминая о цели моего прихода. — Хорошо, с моим участием в этом деле мы разобрались. Теперь разберёмся с твоим. Я не знаю человека…
Я недаром сел так, чтобы одновременно видеть и дверь и окна. Это многолетняя привычка, уже спасавшая меня от неприятностей. Спасла она и на этот раз, ибо в окно я увидел Шульца.
— Извини, Дэн, давай ненадолго прервёмся, — сказал я, поднимаясь. — Есть неотложное дело…
Стэмкос проследил за моим взглядом и кивнул.
— Я подожду.
Шульц шёл медленно, внимательно оглядывая каждое строение. Правую руку он держал возле бедра, у кобуры. Раза два ему что-то чудилось, и тогда он вздрагивал всем телом, мгновенно накрывая ладонью рукоять кольта. Чего он так боялся? Или сомневался в чём-то? Мне было смешно наблюдать за ним. Если уж ты вышел на тропу войны, так зачем нервничать? Господь у себя на небе давно решил, кто из двоих окажется победителем, осталось только воплотить его решение в жизнь. Точнее — в смерть, ибо один сегодня обязательно умрёт. Хватит, мы уже два раза разговаривали, третьего раза не будет. В том, что Шульц приехал по мою душу, я не сомневался ни мгновения. Едва я увидел его в окне, как в кончиках пальцев начался зуд, а это верный знак.
Своего мерина Шульц оставил у въезда в город. Я увидел его краем глаза, когда шагнул на крыльцо салуна. Мерин явно скучал, уныло оглядывая прерии, а значит, Шульц приехал один, без помощников. Или с помощниками? Эти оглоеды могли приехать раньше и занять позицию где-нибудь… где-нибудь… да вон хотя бы за тем шалашом у колодца. Или залечь в травке за мерином. Нет, в травке не могли, мерин всё время топчется и сбивает с прицела. Тогда у колодца… если, конечно, приехали. Но он ганфайтер, как сказал Гур… Ладно, сейчас узнаем.
— Ищешь кого-то, шериф?
Шульц снова вздрогнул и потянулся к кобуре. Но я стоял, скрестив руки на груди и ни чем не проявлял своей воинственности. Поэтому он малость успокоился и даже повеселел.
— Тебя, Росс. — Он остановился, расправил плечи и чуть подался вперёд и влево, занимая удобную позицию для стрельбы. Люблю таких противников. Сразу понятно, что стрелять он будет с правой, потому что быстро выхватить кольт левой рукой из такого положения не получится. А вот я никогда не даю врагам шанса понять, за которым из двух своих револьверов потянусь. В общем-то, я и сам этого никогда не знаю, всё происходит на уровне интуиции, подсознательно. Благо, что я одинаково хорошо стреляю с обеих рук.
— Ну нашёл ты меня. Дальше что? Опять будешь рассказывать о беспорядках или придумал что-то новенькое? Давай, не стесняйся. Мадам Томпсон здесь нет, её ружья тоже, так что никто тебе не помешает…
Говоря это, я спустился по ступенькам на дорогу и встал напротив шерифа. Теперь нас разделяло не более тридцати ярдов. Идеальное расстояние для поединка. Двум хорошим ганфайтерам есть что показать на такой дистанции. Это понял не только я, но и местные жители. Они высыпали из своих нор и преудобненько устроились на крылечке салуна Стэмкоса — все четверо. Стэмкос тоже вышел на крыльцо. И Томас вышел. И пьяницы. На западе редко отказываются посмотреть подобное представление; оно сродни театру — начинается как комедия, а заканчивается драмой.
Шериф не задержался с ответом.
— Нет, Росс, на этот раз никаких разговоров. Я просто убью тебя. Убью — и поеду домой ужинать. Знаешь, что у меня на ужин? Телячьи отбивные. Отправляясь сюда за тобой, я отбил несколько кусков свежей телятинки и бросил их в молоко. Пусть пропитаются. А когда вернусь, то обваляю их в яичном белке, потом в муке и как следует прожарю на раскалённой сковородке. Некоторые любят недожаренное мясо, любят, что б из него текла кровь. Но мне так не нравится. Зачем издеваться над едой? Я всегда предпочитал хорошо прожаренный кусок полусырому, потому что…
И выхватил кольт.
Я ничуть не поддался на его рассказы о телятине. Я сразу понял, что он заговаривает мне зубы и был начеку, но всё равно стрелял он быстро, этот Шульц. Чертовски быстро. Однако кроме быстроты нужна ещё и меткость, а вот тут он не преуспел. Пуля из его кольта легла под подошву моего сапога, взбив лёгкое облачко пыли, а моя пуля ударила точно в край левого кармана его сюртука. Он стоял, с удивлением глядя на опускающееся дуло своего кольта, и силился вновь нажать на курок. Но пальцы ослабли. Они даже не смогли удержать оружие, кольт выскользнул из его ладони и упал в пыль. Он тоже упал. Сначала он опустился на колени, отказываясь верить в происходящее. Попытался встать, не смог, вновь попытался, демонстрируя силу воли… Но смерть сильнее воли человека; шериф повалился на бок, что-то прохрипел, судорожно дёрнулся и затих. Всё, нет больше Шульца.
Вот тебе и телячьи отбивные. Я крутанул револьвер на пальце и ловким движением сунул его в кобуру. Дешёвый трюк, но на многих он производит сильное впечатление. Особенно на людей нервных и трусливых. Зрители нашего поединка не были ни трусливыми, ни нервными. Едва стих грохот выстрелов, они уже обшаривали карманы шерифа и даже успели подраться из-за его новой шляпы. Я не стал их разгонять грозными окриками вроде «пошли вон, шакалы». Шакалы, да, но это их хлеб. Обшарив карманы и поделив добычу, они честь по чести похоронят шерифа и прочтут над ним молитву. Так что Шульцу в какой-то степени повезло. А вот прочтут ли молитву надо мной, когда придёт время…
— Бен, — окликнул меня Стэмкос. — Бен, я не знаю человека, стрелявшего в тебя. Никогда с ним не встречался… Но раньше его звали Дикобраз Гейтс.
Я попытался вспомнить тот день, когда вышел против банды Блекменов. Если память мне не изменяет, день был пасмурный. Бог как будто чувствовал, что должно произойти что-то неладное и наслал на землю мелкий занудливый дождик. Мне нравится шум дождя, нравится, когда пузатые капельки стучат по деревянному настилу крыши, по ступенькам крыльца, по широким полям моей шляпы. Звук лёгкий, расслабляющий, немного шершавый. Под такой звук хорошо мечтать сидя у жаркого камина и наблюдать, как язычки пламени выплясывают перед тобой зажигательный канкан. Но это если сидеть у камина. А если идти по грязной улице навстречу банде негодяев… Если идти по грязной улице навстречу банде негодяев, то дождь мешает. Те же самые пузатые капельки проникают за воротник, холодят тело, заставляют отвлекаться…
Вру, ничего они не заставляют. Я шёл, вода стекала по щекам, попадала за воротник, но ни холода, ни чего-то там ещё я не чувствовал, не до того было. Перед глазами стояли четыре фигуры в длинных плащах — отец и сыновья Блекмены. Гейтс залёг с винтовкой на козырьке салуна и первую пулю я послал ему. Не знаю, куда я попал, но этого оказалось достаточно, что б из игры он выбыл. Я не видел его ни до схватки, ни после. Доктор, осматривавший раненых, сказал, что один выживет, но не сказал, кто. Значит — Гейтс.
Невысокий, худощавый, в возрасте… Скорее всего, Гейтс и в городе-то ни разу не появлялся. Устроил себе схрон в каком-нибудь каньоне, сидит там и ждёт новой возможности. А нанять его мог кто угодно, мало ли у меня недоброжелателей по всей Америке. И месть не подходит. Гейтс не мститель. И не альтруист. Бесплатно он даже в сторону мою не посмотрит. Но если он принял заказ, то у меня только два выхода: или найти и застрелить его, или просить у мистера Джениша дешёвый гроб. На дорогой у меня денег не хватит.
Вернувшись в Америкэн-Сити, я сообщил местным властям в лице Фрэнка Фримена о скоропостижной кончине шерифа Шульца, пообещал никуда не исчезать из города до выяснения всех обстоятельств дела и отправился в гостиницу. Совесть меня не беспокоила, так что я юркнул в кровать и всю ночь проспал как младенец — спокойно и крепко. Мне снились яблоневый сад, Ленни, Сюзанка и стадо тёлок беломордой породы. Всё это хозяйство куда-то брело, даже яблони, один я величаво сидел на вершине горы, обозревая окрестности. Что мог означать этот сон я не понял, но когда ночь прошла и я открыл глаза, то в душе у меня царил покой.
Я встал.
Давно меня не посещало ощущение покоя. Казалось бы, от неприятностей отбоя нет: тут и Гейтс с его спенсером, и закладная на ранчо, и дух шерифа, за который ещё не известно что потребуют — но внутри ни червоточинки. Как будто только что родился. Отрадно, особенно учитывая тот факт, что на сегодня намечается финал родео.
Я оделся, проверил оружие и вышел на улицу.
Народу было немного. Судя по солнцу, большая часть горожан уже должна стоять в очереди к местам на трибуны, остальные готовились к этой очереди присоединиться. Я услышал отклики модной ковбойской песенки, гул голосов, лошадиное ржание. По дороге мимо меня прокатила фермерская повозка, полная счастливых ребятишек, следом промчались двое верховых… Ещё один верховой не спеша подъезжал гостинице. Он сдвинул шляпу на глаза, пряча лицо от солнца и посторонних взглядов, но я всё равно узнал его — Доминик Гур. Я вскинул руку в приветствии, с таким человеком не зазорно поздороваться первым — и вдруг почувствовал, как утренний покой уходит в прошлое. На рубахе Гура тусклым серебром отливала звезда шерифа.
Ага, вот и замена Шульцу. Не думал я, что Фримен так быстро найдёт кого-то на это место. Должность вроде бы выборная, решать такие вопросы в одиночку мэр не может… Хотя, какая мне, собственно, разница? Гур так Гур. Это даже лучше, чем, к примеру, Спайк.
— Доброе утро, Бен, — поздоровался Доминик.
— И тебе того же, — настороженно отозвался я и добавил. — У тебя новая работа.
— Это временно, пока не выберут другого шерифа.
— Вот как… А ко мне ты по поводу старого?
Гур не ответил. Он достал из кармана кисет, не торопясь скрутил сигаретку, чиркнул спичкой. Судя по запаху, табак был так себе, из дешёвых. Ветерок немного тянул в мою сторону, и в нос ударило горечью. Сам я не курю, бросил, но по запаху могу определить сорт табака. Этот был явно не с виргинских плантаций.
— Бен, — заговорил Гур выпуская в небо струю сизого дыма, — вечером зайди ко мне в офис. Сейчас я съезжу в Форт-Джексон и опрошу свидетелей. Я не сомневаюсь, что Шульц сам напросился на драку, слишком уж он этого добивался…
Я облегчённо вздохнул. Я тоже не сомневался, что Шульц сам напросился на драку. Да у него на лбу с рождения написано: «Хочу пристрелить Бена Росса Лаки!». Но поди ты докажи это олухам вроде Рыжего и ему подобным. Они бы и разговаривать со мной не стали. А вот Доминик сразу вошёл в суть дела, без всяких объяснений. Хорошо, что Фримен взял в шерифы именно его. Может зря я придираюсь к меру? Не такой он и плохой как я погляжу.
— Как скажешь, Доминик.
— Тогда до встречи, — кивнул Гур.
Я пожелал ему удачи и бодрым шагом двинулся к конюшне. Надо было торопиться. Финал вот-вот начнётся. Виски, наверное, волнуется, Сюзанка тоже. Может, думают, что я ранен, я же им вчера после возвращения из Форт-Джексона даже «здрасти» не сказал. А новости в маленьких городах расходятся быстро, так что о моём поединке с Шульцем уже легенды слагают… Кстати, как его имя? А, не важно. Главное, что б последствия этого поединка не помешали моему выступлению. Шульца в городе недолюбливают, многие горожане его сторонятся, но всё-таки он для них свой. В какой-то степени. А я…
А я уже понял, что дуэль с Шульцем была лишь разминкой перед настоящим сражением. Они меня всё-таки подловили. Ведь думал, говорил себе — смотри по сторонам, оглядывайся. Но не усмотрел, не оглянулся. А они выжидали — и выждали. Один Гомес стоял слева, у банка, второй вышел из-за церкви и уставился на меня взглядом недобитого койота. Я так и не разобрался который из них кто, уж больно они одинаковые на морды, зато третьего, вставшего посреди дороги, смог назвать без запинки — Сэм Гриффин. Вот уж не ожидал. Этот-то что здесь потерял? Не понравился урок математики? Или недопонял чего?
Я обвёл глазами улицу: нет ли ещё кого-нибудь? Рыжий и кое-кто из ковбоев Фриско тоже обещали мне свинцовый подарок устроить. Другое дело, что Гомесам Рыжий без надобности. Им и Гриффин-то особо не нужен, разве что для кучности… Нет, Спайка не видно. И то верно: на кой чёрт ему эти неприятности с перестрелками? У него финал на носу. Ему о победе думать надо. Тем более что заключительная часть родео, по всей видимости, пройдёт без главного претендента. Дааа…
Я закусил губу: удачно они расположились. Гомесы — это не банда Блекменов. Те встали рядочком, друг от друга на шаг — будто мишени в тире, а эти разошлись по сторонам света, и не сообразишь так сразу за которого сперва браться. Оба хороши. Да и Гриффин не промах… Одного не пойму: почему Фриско их с цепи спустил? Боится, что я финал выиграю и расплачусь по закладной? Правильно боится… Боялся.
Тот, что у церкви… Если шагнуть вперёд, то между нами окажется столб коновязи. Ему тоже придётся делать шаг — а это время. Гриффин, Гриффин… В этого придётся стрелять сразу, в первую очередь, потом в того Гомеса, что у банка. Значит: шаг вперёд, Гриффин, банк, шаг влево. Нет, не успеваю. Пока я тут расхаживать буду, второй Гомес из меня кастрюлю для промывки спагетти сделает.
Я опустил руки и потряс ладони, расслабляя. И постарался выкинуть все мысли из головы. Мысль сковывает сознание, заставляет его концентрироваться на одном моменте, а это смерти подобно. Всё должно происходить само собой, по установленному сверху плану. Я имею ввиду бога. Как я уже говорил, бог для каждого написал его историю судьбы, и каждому свой конец определил. Так что если на сегодня мне уготована встреча с создателем… Но я, в общем-то, с такой концепцией не согласен. Богу богово, а Бену беново! Или по-другому: на бога надейся, а сам сопротивляйся. Ибо, по моему мнению, бог даже в очень сложной ситуации даёт человеку маленькую лазеечку. Это для того, чтобы он, человек, тоже принимал участие в своей судьбе. Вот я и поищу эту лазеечку.
— Eres tu… hijo de la puta[8], — сквозь зубы прошипел Гомес у церкви.
— Мы же обещали, — оскалился второй.
Вот те на, поговорить захотели?! Нет, мои дорогие, в сложившейся обстановке разговоры только вредят здоровью. Это мы с Гриффином могли о математике разговаривать, потому что был шанс уладить дело миром. Или с Шульцем, дабы соблюсти ритуал. А о каком ритуале можно говорить сейчас, когда трое против одного? Разве только о погребальном…
Я шагнул вперёд.
И в голове сразу стало пусто. Ладонь левой руки удобно легла на рукоять револьвера, локоть согнулся, а указательный палец плавно потянул спусковой крючок. Лёгкий толчок — и Гриффин сжался, держась за живот. На лице отразилась смесь удивления и беспощадной боли. И страха. И сожаления: предупреждали же! Да, предупреждали.
Справа обозначилось движение. Я сделал шаг назад, вновь уходя за столб, и всем телом развернулся к банку. Гомес метился в меня, держа кольт в вытянутой руке, но мой поворот сбил его с прицела и пуля прошла стороной. Я только почувствовал, как обожгло щеку, и дважды нажал на курок. Гомес приподнялся на носочках, судорожно всхлипнул и опрокинулся на спину. Два-ноль.
Они не ждали от меня такой прыти, а я на полную использовал внезапность. Теперь наши шансы уравнялись, мы остались вдвоём со вторым Гомесом. Один только факт смущал меня: я стоял к мексиканцу спиной. Очень неприятный факт, ни одному врагу такого не пожелаешь.
Поворачиваться я не стал, всё равно бы не успел. Я уже чувствовал, что Гомес вышел из-за столба и его кольт ищет мой затылок. Я прыгнул вперед, как прыгают в реку, и в прыжке пообещал господу, что непременно зайду в церковь и поставлю свечку за его здоровье, если только он… Не помогло. Первая пуля ударила в предплечье. Рука омертвела, револьвер упал на дорогу. Я попытался схватить его и поднять, но пальцы отказались смыкаться на рукояти. Следующая пуля прошла вдоль рёбер и ткнулась под лопатку. Третья взрыхлила землю возле лица. Перекатившись на бок, я вытянул револьвер из правой кобуры и выстрелил.
Промах.
Гомес шёл на меня, что-то крича в исступлении и стреляя с двух рук. Пули выбивали из дороги пыль и раз за разом ложились ближе ко мне. Ещё одна пуля прошла наискосок по груди и застряла в плечевой кости. Боли я не чувствовал. Почти не чувствовал. Боль придёт потом, когда наступит момент осознания того, что произошло, а сейчас мне было не до боли. И не до момента. Сейчас я должен выстрелить и попасть. Обязательно попасть, иначе никогда больше не смогу чувствовать боль.
Я поднял револьвер, взвёл боёк большим пальцем и выстрелил — один, два, три… Гомес продолжал идти. Я видел, как пули дырявят его рубаху, как вздрагивает тело от ударов… Четыре, пять… Боёк щёлкнул по отстрелянной гильзе, патроны кончились. Какое же яркое сегодня солнце.
Привычным движением я откинул барабан и принял вытряхивать гильзы из ячеек. На Гомеса я больше не смотрел. Он не шёл, он стоял на коленях, опустив зад на икры и уронив голову на грудь. Он так и замер в этой позе, не дойдя до меня каких-то три ярда. Он слишком торопился, но в бою нужна не торопливость, а быстрота — это правило, которым нельзя пренебрегать.
Я зарядил один револьвер, поискал глазами второй, нашёл, но дотянутся не смог. Встать я тоже не смог. Левая рука умерла, голова раскалывалась, в горле першило. Нет, это не Блекмены. Не Блекмены. Из груди вырвался хрип. Что-то не так. С самого начала пошло не правильно, или правильно, но не со мной. Старею. Жарко. Устал…
Некоторые ведут счёт своим победам, делая зарубки на рукояти револьвера или ложе винтовки. Они думают, что это придаёт им вес в глазах окружающих, хотя в действительности вес придают дела, а не зарубки. Я же веду свой счёт в памяти. Я помню их всех, каждого. Первым был индеец, которого я застрелил на нашей ферме. Я не хотел убивать его, но так было нужно, и потому он стал моим первым. Вторым — тот долговязый старатель со смешным прозвищем Банни. Он умел хорошо говорить, но стрелял плохо, и это его погубило. Потом сразу пятеро… Нет, четверо: папаша Скунс Блекмен и трое скунсов поменьше. Потом вверх по наклонной, один за другим. А всего… вместе с Шульцем… и вот сейчас… шестнадцать… Шестнадцать. Почему они смотрят на меня? Почему они на меня смотрят? Я не давал им такого права, не давал. И не дам. Никогда… И этот, с перебитым носом… как его?.. Всегда забываю имя, всегда… особенно ночью… Ночью…