Анабасис во времени

I. Кунаке

При виде мчащейся на него неуправляемой серпоносной колесницы Александру-лакедемонянину оставалось только одно - трансгрессировать.

С исторической точки зрения, ему было не место ни под колесницей, ни в битве при Кунаксе.

Под колесницу он бы не попал, не запусти Дурис-беоти-ец камнем в ошалевшую от страха лошадь.

Шел четыреста первый год до рождества Христова; Алеку, сотруднику древнезрелищной компании двадцать первого века «Былое-Ко», поручили захронолизировать события, описанные Ксенофонтом в «Анабасисе». В столице древней Лидии, Сардах, куда его доставили «Межэпохальные хронолинии», Алек примкнул к многочисленным греческим наемникам из армии Кира Младшего, задумавшего свергнуть своего брата, царя Артаксеркса. Под предводительством Кира войско двинулось через Лидию, Фригию, Киликию, Сирию и Аравию на Вавилон, где и разыгралась битва при Кунаксе.

Прознав, что армии Артаксеркса готовятся к наступлению, десять тысяч наемников заняли позиции на восточном берегу реки Евфрат. Войска Клеарха замыкали правый фланг, войска Менона - левый. Среди прочих отрядов был отряд Проксена, где в числе пельтастов служили Александр-лакедемонянин и Дурис-беотиец. Слева от эллинов выстроилась в фалангу вторая часть армии, возглавляемая лучшим другом Кира Ариейем. На передовой возвышался сам Кир в сопровождении шестисот вооруженных до зубов всадников.

После полудня показалась армия Артаксеркса. Шеренги солдат двигались на север по намывной равнине; впереди цепочкой ехали серпоносные колесницы, названные так из-за острых серповидных лезвий, унизывающих оси.

Все, что видели глаза и слышали уши Алека, параллельно фиксировало миниатюрное устройство, ловко спрятанное в кромку его шлема. Стройный темноволосый афинянин, - вне всякого сомнения, Ксенофонт, - выехал из строя и, обменявшись с будущим царем парой слов, снова примкнул к грекам. Вскоре Кир вместе с конницей загромыхал навстречу персам. Соперников разделяло чуть больше километра.

С оглушительным криком эллины ринулись в наступление. Дабы усилить громогласный клич, вооруженные пехотинцы стучали копьями о щиты. Заслышав пронзительное лязганье и вопли, передовые войска Тиссаферна, наместника Артаксеркса, бросились врассыпную. Следом позорно бежали возницы; перепуганные кони таранили греческие ряды, волоча за собой смертоносные колесницы.

Снаряжаясь в Сарды, Алек проштудировал историю битвы, поэтому легко сумел увернуться от ближайшей лошади. Однако коварство Дуриса-беотийца застало его врасплох. Если не попасть под копыта еще можно, то спастись от вращающихся лезвий точно нельзя. Алеку оставалось одно -трансгрессировать, иными словами, совершить прыжок во времени, что он и сделал.

Материализовавшись на равнине спустя сорок восемь часов после побоища, он сунул копье подмышку и, заслонившись щитом от теплого южного ветерка, прикурил одну из драгоценных сигарет, которые хранились во внутреннем кармане кожаного панциря вместе с футляром для запасных микропленок. В оросительных каналах, избороздивших местность вдоль и поперек, струилась вода; синее небо Месопотамии отражалось на ровной глади реки Евфрат; вдалеке скромными букетами маячили оазисы из трех-четырех финиковых пальм. Войска Кира уже давно покинули территорию, армия Артаксеркса бежала, оставив после себя несколько плетеных щитов да мертвого коня.

В двадцать первом веке трансгрессия считалась обыденным навыком, доступным всем и каждому. Именно благодаря ей состязания по карате стали спортом номер один, потеснив теннисные матчи, некогда самые зрелищные в Америке. Тем не менее, Алек сомневался, что Дурис-беотиец, бывший не кем иным, как убийцей, нанятым кем-то из конкурентов: либо «Прошлое-Ко», либо «Минувшее-Ко», рискнет последовать за ним и закончить начатое. Транс- и регрессивные состязания проходили на двух аренах - будущего и настоящего, чем и объяснялась их неслыханная популярность. Однако на дворе стоял четыреста первый год до рождества Христова; и заметь греки, что двое пельтастов появляются и исчезают как по мановению волшебной палочки, вопросов не избежать - вне зависимости от исхода сражения. А апофеозом, чего доброго, станет обвинение в убийстве.

Поэтому Алек дымил ароматизированной безникотино-вой сигаретой в относительном спокойствии. Докурив до середины, затушил окурок, спрятал в карман и регрессировал - совершил прыжок в прошлое, - материализовавшись в греческих рядах спустя ровно 2,1250 секунды после своего исчезновения. К этому времени лошадь с колесницей уже промчались мимо. Дурис-беотиец помрачнел, и оба засланных пельтаста вместе с гоплитами бросились в погоню за улепетывающими со всех ног солдатами Тиссаферна.

Тем временем, Кир тяжелой кавалерией разогнал фалангу, охранявшую Артаксеркса, и ранил брата в грудь. То был прощальный жест несостоявшегося царя в тщеславной битве за трон - в следующий миг копье вонзилось в правую щеку, и бездыханный Кир свалился с коня. Персы отрубили ему голову и правую руку. Едва весть достигла ушей Ариейя, тот спешно покинул отряд десяти тысяч и, преследуемый войсками Артаксеркса, бежал с остатками армии на север.

Увлеченные сражением с Тиссаферном, греки не знали ни о смерти Кира, ни о позорном бегстве Ариейя. Алек, памятуя о «Десяти заповедях путешественника во времени», не стал просвещать соратников. Привыкшие к победам эллины не сомневались, что вот-вот одержат победу, и когда солдаты Артаксеркса объединились с войском Тиссаферна после успешного разгрома вражеского лагеря, отряд десяти тысяч храбро ринулся в бой, вынудив противника отступить.

Персидскую армию гнали до крохотной деревеньки у подножия холма. На вершине конница Артаксеркса бросилась наутек. Осознав, что продолжать погоню бессмысленно, Клеарх велел воинам сложить оружие и отдохнуть. Воспользовавшись передышкой, Алек разыскал Дуриса-бео-тийца и на эоловом языке отозвал того на пару слов.

Оба пельтаста замерли у кромки оросительного канала на виду у товарищей, но вдали от чужих ушей. Дурис-бео-тиец был выше на полголовы и вдвое шире в плечах, с римским, совсем не греческим носом и маленькими поросячьими глазками цвета глины.

- «Прошлое-Ко» или «Минувшее-Ко»? - с ходу спросил Алек, перейдя на англо-американский.

Дурис ухмыльнулся.

- «Прошлое». Интересно, как ты догадался.

— Не догадывался до тех пор, пока ты не швырнул камень. Вот только ума не приложу, зачем. Понятно, умри я, ты бы заграбастал шлем, кассеты, и древнезрелище по умолчанию досталось бы «Прошлому-Ко». Но к чему спешка? Почему не подождать, пока я не закончу съемку и мы не доберемся в Трапезу нт?

- Ждать, пока ты окончательно все испортишь, мистер атавизм? - фыркнул Дурис. - Древнезрелищной аудитории неинтересно смотреть, как кучка грязных наемников марширует, жрет и спит. Надо показать, что они творят в деревнях. А ты не высовывался из лагеря от самых Сард!

- Хочешь занять мое место? Напрасно. Тебе и порезанный палец не снять, не говоря уж о древнезрелищах, -уязвленно парировал Алек.

- Может и не сниму, но попробую. А ты, Александр Винсент Генри, не расслабляйся и гляди в оба. Я уже наступаю тебе на пятки.

- Смотри, чтобы самому не наступили, - предостерег Алек.

— Не наступят. Будь здесь агент «Минувшее-Ко», я бы сразу заметил.

- Спасибо, порадовал. Раз за мной охотится только один убийца, можно спать спокойно.

Дурис скорчил злобную гримасу и, развернувшись, зашагал прочь.

II. Сарайи

Оставшись в одиночестве, Алек снова и снова задавался вопросом, зачем Бюро исторических путешествий упразднило свободное предпринимательство и занялось распределением древнезрелищного оборудования. Имей конкурирующие фирмы право хронолизировать любые события, не прибегая к грязным методам ради эксклюзивной франшизы, наемники вроде Дуриса-беотийца давно бы остались без работы.

Помимо всего прочего, Бюро контролировало «Межэпохальные хронолинии», но делало это спустя рукава. Каждый мог отправиться в прошлое при условии, что не возьмет с собой ничего, противоречащего эпохе (за исключением контрацептивов). Для любителей же контрабанды существовали «таймеры», независимые операторы хронокораблей, которые за определенную мзду доставляли страждущих в любую точку и в любой экипировке. Правда, путешествия во времени были многим не по карману, а те, кто мог позволить себе короткую экскурсию в прошлое, дружно выбирали «Диснейленд» двадцатого столетия.

Алек решил захронолизировать деревушку у подножия холма и двинулся туда по полям, испещренным оросительными каналами. Деревня пустовала, но оператор не расстроился - красочные кадры вполне сгодятся для фона. Он брел по живописной улочке, поворотом головы фиксируя каждую деталь, как вдруг из шлема донесся легкий щелчок - верный признак, что пора сменить микропленку. Алек быстро вставил новый картридж, старый сунул в футляр. Всего картриджей было пять, с десятью микропленками в каждом - достаточно, чтобы заснять «Восхождение» (анабасис) от Сард до Кунанкса и «Нисхождение» (катабасис) по маршруту Кунаке- Трапезунт. Пока удалось израсходовать только два.

Алек едва успел спрятать футляр во внутренний карман панциря, как из ближайшего дома выскочила девушка и бросилась ему в ноги.

У незнакомки было лицо сказочной пери, в огромных карих глазах застыла мольба. Не отводя взгляда, она затараторила на ахеменидском наречии, которое Алек освоил методом гипновнушения перед путешествием в Сарды.

- Меня зовут Сарайи, О Великий! Прошу, пощади. Мои собратья задумали продать меня Оронту, и продали бы, не явись сюда армия Кира. Теперь все бежали, а меня бросили на произвол судьбы. О Великий, позволь быть твоей верной спутницей! Я буду готовить тебе кушанья, подносить ячменное вино, собирать отборнейшие фрукты...

-Довольно! - отмер наконец Алек. - Я всего лишь пельтаст и не могу взять тебя с собой, даже если захочу, а мне совсем не хочется. Поэтому прекращай ныть и поднимайся.

Не сводя с него глаз, девушка повиновалась. Красная с синим шаль отчасти скрывала черные как смоль волосы. Те же цвета преобладали в одежде - в свободной алой блузе и синей юбке чуть ниже колен. Алек прикинул, что босоногой красавице от силы шестнадцать лет.

Сарайи вновь попыталась разжалобить несговорчивого спасителя.

- О Великий, если уйдешь, я погибну. В округе нет ни ячменной пищи, ни молока. Я несчастна, напугана и одинока. Если мои собратья вернутся, то прогонят меня или, хуже того, продадут первому попавшемуся ожиревшему сатрапу. Я голодна, напугана и растеряна.

Алек беспомощно уставился на несчастную: как-никак он был на десять лет старше, а это налагало определенную ответственность. Вдобавок, Сарайи напомнила ему его сестренку, чем окончательно сдвинула чашу весов в свою пользу.

- Куковать умеешь?

Сарайи недоверчиво моргнула:

- Куковать?

- Да, как кукушка. У греков сейчас нет продовольствия. Но будет, как только доберемся до лагеря. Там я раздобуду тебе поесть. А пока следуй за мной на расстоянии.

- Но зачем мне кричать горлицей?

- Затем, чтобы подать мне знак, не попадаясь на глаза солдатам.

- А почему нельзя попадаться им на глаза?

- Потому. Хватит вопросов, молчи и слушай. Здесь недалеко разбит лагерь нестроевых. Спрячься поближе к реке, там собаки тебя не учуют, и периодически кукуй. Вот так, -продемонстрировал Алек. - Теперь ты.

- Ку-ку, ку-ку! - повторила Сарайи.

- Отлично. Так я сумею тебя отыскать, когда принесу еды.

Однако той ночью раздобыть еды не удалось. Алек забыл, что армия Артаксеркса похитила все припасы. В ярости он захронолизировал разграбленные обозы и возмущенных греков, а после, прихватив чудом уцелевшее одеяло, выбрался из лагеря и крадучись двинулся к нестроевым.

- Ку-ку! - раздалось над самым ухом. - Ку-ку!

Алек отдал Сарайи одеяло, объяснил, что благодаря персам закрома пусты и, сунув в маленькую ладошку монету достоинством в половину дарика, велел девушке возвращаться в деревню. Однако та проворно расстелила на земле одеяло, легла на одну половину и прикрылась другой.

— Спокойной ночи, О Великий.

Алек вздохнул, рывком поставил упрямицу на ноги, забрал деньги и, накинув одеяло ей на плечи, повел к нестроевым. Там он за целый дарик выкупил у оружейника-грека по имени Анитий обоз для ночевки и взял со старика клятву по-отечески приглядывать за подопечной. Потом сговорился с сапожником, чтобы тот смастерил пару сандалий, после чего вернулся в лагерь, гадая, выиграл он или проиграл, обзаведясь вавилонской невольницей.

Наутро эллины узнали про гибель Кира и отступление Ариейя, который вместе с войском обосновался на окраине деревушки Итерна в двадцати стадиях[4] от лагеря. Клеарх счел Ариейя достойным кандидатом на трон и отправил к нему с предложением Менона и Хирисофа. Следом явились посланцы правящего царя с требованием сдаться. Клеарх объявил, что слово «поражение» грекам незнакомо, и выгнал парламентеров вон.

К полудню наемники завалили пару вьючных быков и устроили настоящее пиршество, поджаривая лакомые куски на костре, разведенном из щитов, собранных на поле боя. Алек выбрал мясо помягче, насадил кусок на острие копья, основательно обжарил и поспешил на поиски Сарайи. Девушка сидела у оросительного канала и расчесывала влажные после купания волосы самодельным гребнем из камыша. На свету пряди казались еще темнее, черным сверкающим потоком обрамляя личико сказочной пери, смоляными арабесками ложась на плечи. Сейчас Сарайи скорее напоминала принцессу, а не на крестьянку. Однако перемена Алека не порадовала. Напротив, его охватило глухое раздражение. Он молча протянул ей мясо и поспешно удалился.

Тем временем Менон и Хирисоф вернулись из Итерны с докладом: дескать, Арией не видит себя достойным приемником и предлагает эллинам отправиться вместе с ним на север. Клеарх убедил остальных генералов, что мысль здравая. Они очутились в самом сердце вражеской империи, одному лишь Зевсу известно в скольких парасангах[5]от дома, и только под защитой армии Ариейя есть шанс выбраться отсюда живыми. Сказано - сделано: наемники сомкнули ряды и, поминутно ожидая нападения Тиссаферна, двинулись прямиком в Итерну. Там оба войска выстроились в фалангу, принесли в жертву кабана, быка и барана, а Клеарх с Ариейем торжественно побратались.

Памятуя о скором предательстве Ариейя, Алек ехидно взирал на происходящее из толпы пельтастов. Чуть поодаль с бесстрастной миной стоял Дурис-беотиец. После инцидента с колесницей конкуренты старательно избегали друг друга, хотя оба понимали, что это лишь временно.

За весь поход Алек сдружился только с аркадцем по имени Пасий. Тот еще с первого дня внушал доверие, а поскольку брататься у греков принято, Алек вскоре обзавелся названным братом.

Сложив оружие, приятели стали устраиваться на ночлег в палатке. Не успели они растянуться на шерстяных одеялах, как Пасий без обиняков заявил:

- Никак не возьму в толк, Александр, почему ты, имея такую прекрасную наложницу, предпочитаешь спать вдали от нее?

Алек подскочил словно ужаленный.

- Откуда тебе про нее известно?

— Утром, когда ты понес мясо к нестроевым, я отправился следом, рассудив, что ни один пельтаст не будет нагуливать аппетит без особых на то причин. А твое равнодушие к женщинам из окрестных деревень убедило меня, что твоя наложница стоит того, чтобы взглянуть на нее хотя бы одним глазком. Так и вышло.

— Никакая она не наложница, - буркнул Алек. - Навязалась на мою голову, и только.

- Тогда я возлягу с ней, - сообщил Пасий, поднимаясь.

Алек схватил его за руку и с силой потянул обратно.

- Знаешь, я передумал. Сам возлягу. А ты, Пасий, держись от нее подальше.

Он скатал одеяло, нахлобучил шлем. Пасий на мгновение растерялся, но недоумение тут же сменилось понимающей улыбкой.

- Прости, Александр, сразу не сообразил, что ты ее любишь.

«Не люблю!» - хотел было отрезать Алек, но вместо этого молча выскользнул из палатки. Говори не говори, все равно не убедишь Пасия в том, что он собирается возлечь подле Сарайи с единственной целью - защитить ее. Да и нужно ли убеждать? Пускай четвертая Заповедь путешественника во времени - всего лишь перефразированная банальность, но если нарушать ее систематически, назад не вернешься. В Риме уподобляйся римлянам, и никак иначе.

Сарайи сидела в отблесках огромного костра, у которого пировали греческие наемники и с полдюжины «обозниц»; ячменное вино лилось рекой. За спиной девушки виднелась массивная фигура старика Анития.

Алек рывком поднял невольницу на ноги.

- Пора спать.

Он бросил оружейнику дарик и велел Сарайи показать дорогу к обозу. Та безропотно повиновалась, но в конце пути вскинула глаза и спросила:

- Сегодня мы сольемся воедино, О Великий?

- Разумеется, нет! - Раздраженный Алек запрыгнул в обоз и начал стелить одеяло, но как ни старался, оно наползало на соседнее «ложе». Потом наклонился и подал девушке руку

- Забирайся.

Сарайи выпрямилась в лунном свете.

— Не надеялась увидеть тебя сегодня, О Великий. Думала, ты меня ненавидишь.

- Меня зовут Александр, а не Великий, и ненависти к тебе я не испытываю. - Он покосился на ее босые ноги. -Почему сапожник до сих пор не сшил тебе сандалии?

- Обещал закончить к утру.

Алек снял шлем, автоматически отключив датчик давления, активирующий и деактивирующий микрокамеру на батарейках. После растянулся на одеяле и, пожелав Сарайи спокойной ночи, закрыл глаза. Однако сон не шел. Разлепив веки, Алек взглянул на лежавшую рядом девушку. В сиянии звезд ее умиротворенное личико было точь-в-точь как у его младшей сестренки. Конечно, сейчас Марианна изменилась, повзрослела, но Сарайи напомнила ее в тот судьбоносный день, когда сестра открыла ему «страшную правду». При мысли о «страшной правде» Алек содрогнулся и ощутил еще большую ответственность за Сарайи. Нужно найти ей хороший дом и покончить с этим. Может, какая-нибудь зажиточная семья из соседней деревни захочет ее приютить. Так или иначе, ребенку не пристало волочиться за солдатами по пятам. Да, придется попотеть, но устроить Сарайи как следует.

III. Танатос

Клеарх с Ариейем надумали отступать и добраться окольным, противоположным «Восхождению» маршрутом, до греческой колонии Трапезу нт на берегу Черного моря.

Из Итерны армии Кира двинулись на север, в Мидию. К полудню второго дня им повстречалось стадо вьючного скота, пасшееся на отдаленном холме. По всему выходило, что войска Артаксеркса где-то неподалеку и наверняка следят за отступающим противником.

Заночевать решили в близлежащем поселке, чьи жители, к несчастью, мигрировали, прихватив с собой все припасы и скот. Наутро в лагерь явились двое посланцев Артаксеркса с донесением, что царь желает заключить мир. Клеарх заупрямился, мол, солдаты голодные, а на голодный желудок мир не заключают. Тогда посланцы любезно сопроводили воинство в северную деревушку, где было вдоволь еды. Позже к ним присоединились солдаты Ариейя.

Через несколько дней, при активном пособничестве Тиссаферна, вчерашние враги заключили мир. Артаксеркс пообещал благополучно вывести наемников в Грецию и по возможности снабжать их в пути провизией. Греческие же генералы пообещали не допускать по пути мародерства.

Оставалось неясным, какую роль предстоит сыграть армии Ариейя.

Тиссаферн отправился к персам за конвоем. Минул двадцать один день. К Ариейю регулярно наведывались родственники из свиты Артаксеркса, дабы убедить военачальника, что царь не питает к нему ненависти. Греческие генералы, не доверявшие Тиссаферну, начали косо поглядывать на недавнего союзника, и когда первый прибыл с одной персидской армией, а Оронт, зять Артаксеркса — с другой, Клеарх приказал своим солдатам держаться подальше от сопровождения и от воинов Ариейя. Через пять дней войско десяти тысяч переправилось через широкий канал и очутилось на берегу Тигра. Арией с персидскими отрядами ушли далеко вперед и не показывались. Через реку мостом тянулись тридцать семь связанных воедино плоскодонок. Рассудив, что Тиссаферн, Оронт и Арией уже перебрались на ту сторону, Клеарх решил не торопиться и велел разбить лагерь близ лесопарка, граничившего с западными окрестностями города Ситтака.

Верный условиям договора, Клеарх запретил солдатам соваться в город и выставил вдоль парка дозорных. Гонимый желанием опровергнуть ехидные слова Дуриса-бео-тийца, сказанные о его непрофессионализме, Алек вознамерился захронолизировать древний город, но как ни пытался убедить дозорного пропустись его, все без толку. Он бездумно созерцал сваленное в кучу оружие, как вдруг на опушку, прогуливаясь, вышли Ксенофонт и Проксен. Едва они поравнялись с оружейной грудой, наперерез им ринулся дозорный, толкая перед собой насмерть перепуганного перса.

— Этот человек, Проксен, назвался посланцем Ариейя и хочет говорить с тобой, - рапортовал дозорный.

Проксен отпустил стражника и устремил взгляд на перса.

- Говори.

Тот выступил вперед.

- Арией велел предупредить, чтобы вы остерегались нападения воинов Тиссаферна, затаившихся в лесу. Еще он настоятельно просит выставить караул у моста через Тигр, ибо Тиссаферн планирует разрушить его этой ночью.

Проксен и Ксенофонт медлили с ответом. Внезапно Ксенофонт обратил на Алека темные глаза в мерцающих отблесках звезд.

- Что скажешь, пельтаст?

Стараясь скрыть изумление, Алек шагнул к молодым грекам. Одному из них суждено вскоре умереть, а второй впоследствии увековечит слова, которые сейчас услышит.

- Скажу, что послание весьма противоречиво, - начал Алек, переходя на аттический диалект, коим был задан вопрос. - Если персы нападут на нас, то бежав через мост, мы попадем прямиком в руки Тиссаферну. А значит, рушить мост нет смысла. Ежели мы одолеем врагов, им самим понадобится переправа.

Недолгое молчание нарушил Ксенофонт.

— Как твое имя, пельтаст?

- Александр-лакедемонянин.

Радужка афинянина вспыхнула звездными бликами.

- Окажи любезность и сопроводи нас в палатку Клеарха. Последнее слово все равно за ним.

В палатке уже собрались четверо: сам Клеарх, Агий, Менон и Сократ. С появлением Ксенофонта, Проксена, Алека и посланца число действующих лиц возросло до восьми. Среди них был еще один, видимый лишь Алеку. Существо в черной сутане звали Танатос. Сперва он таился за Клеар-хом, потом за Агием, Меноном, Сократом и наконец за Про-ксеном.

Ксенофонт приказал посланнику повторить сказанное у оружейного склада. Затем дал слово Алеку. Клеарх внимательно выслушал обоих и погрузился в мрачные думы, навеянные тридцатилетним опытом баталий. После чего изрек:

- Вряд ли в лесу есть засада. Думаю, Тиссаферн руками Ариейя пытается убедить нас не разрушать мост в надежде, что мы захотим воспрепятствовать их преступным намерениям, и защитим переправу. Уничтожив путь через реку, мы обезопасим себя Тигром с одной стороны и каналом с другой, а попутно обретем прекрасное убежище, изобилующее провизией. Уверен, Тиссаферн никогда не бывал в Греции, иначе бы он понял, что войско десяти тысяч не задержится в этом унылом краю ни на минуту сверх должного. А посему логично предположить, что угрозы мосту нет, но охрану выставим на случай возможной, но маловероятной диверсии.

Клеарх оказался прав: персы не предприняли попытки разрушить мост или напасть на греческий лагерь. После безмятежной ночи эллины переправились на тот берег, где к ним присоединились Тиссаферн, Оронт и Арией. Войска продолжили путь по пустыне Мидии, а десять дней спустя заночевали у ассирийской деревушки Аданти, родины матери Кира, Парисатиды. Глумясь над памятью Кира, Тиссаферн позволил грекам разграбить деревню.

IV. Поединок во времени

Уязвленный ехидным замечанием Дуриса-беотийца, Алек решил во что бы то ни стало захронолизировать грядущие события и с наступлением сумерек отправился с Па-сием в деревню. Гнала его туда не столько жажда сенсаций, сколько стремление отыскать дом для Сарайи.

Каждую ночь он просыпался в обозе старика Анития и долго лежал под звездным небом, не смыкая глаз. Тщетно Алек пытался разгадать причину бессонницы, но чувствовал - она как-то связана с ответственностью за Сарайи.

Вскоре у него созрел план: защитить какое-нибудь ассирийское семейство от греков-мародеров и тем самым заручиться его благодарностью. Судя по доносящимся из деревни воплям и крикам, от желающих поблагодарить отбоя не будет.

Крики и вопли стремительно нарастали. Чернильную мглу озаряли редкие факелы, в их тусклом свете бесчинствующие воины врывались в дома, вынося оттуда девушек, запасы ячменного вина и провизии - именно в такой последовательности.

Перепуганная крестьяночка промчалась мимо и скрылась в маленькой роще. Следом выскочил пьяный грек и закрутил головой. Подавив искушение треснуть его древком копья, Алек направил солдафона по ложному следу, но благородным жестом спасти беглянку не удалось. Едва солдат скрылся из виду, в рощу двинулся Пасий.

Снедаемый отвращением, Алек продолжил путь в одиночестве. По освещенной звездами улочке сновали неясные тени, в воздухе гремел грубый смех и отчаянные вопли. Узкая тропинка между домами вела на соседнюю улицу, где под уже знакомую какофонию творилось все то же самое. На третьей улице Алек заметил смутную фигуру, юркнувшую в дом напротив.

На первый взгляд одноэтажное жилище с плоской крышей ничем не отличалось от остальных, но в нем ощущалась атмосфера зажиточности, чуждая соседям. Дом словно говорил: «Да, Сарайи здесь будет счастлива».

Не мешкая, Алек переступил порог (по ассирийской традиции входной двери не было) и очутился в темном коридоре. Двигаясь наощупь по правой стене, добрался до плотно занавешенной арки и отдернул полог.

Взору открылась просторная комната, украшенная дорогими гобеленами с изображением львиной охоты. Единственным источником света служила жаровня с тлеющими углями посреди залы. Рядом лежали четыре тюфяка, а к противоположной стене жались трое силуэтов. Четвертый, мужчина, замер в проходе, намереваясь опустить на голову чужака тяжелый посох.

Алек отразил удар щитом и выбил посох из рук. Угадав в несостоявшемся заступнике ассирийца и хозяина дома, Алек решительно подвел его к трем фигурам у стены. Среди них была женщина за тридцать, девочка-подросток и мальчуган лет десяти.

Глава семейства упал на колени и затараторил на диалекте Сарайи. Мол, он не богат, но с радостью отдаст Алеку все что угодно, если тот пощадит его жену и детей.

- Я здесь не за этим, поэтому хватит ныть и поднимайся, - скомандовал Алек, а когда ассириец встал, поведал хозяевам о Сарайи. - Если приютите ее и будете заботиться как о родной дочери, обещаю защищать ваш дом от мародеров.

- Мы согласны, господин! Согласны!

- Завтра приведу ее. А теперь ложитесь и постарайтесь уснуть. А ты, - Алек схватил девушку за руку, - останешься со мной.

Он привалился к стене, вынудив девушку сесть рядом. Та попыталась отстраниться, но после недолгих уговоров успокоилась, поверив, что бояться нечего. Не выпуская щита, Алек пристроил копье на коленях и стал ждать появления греков.

Наступила ночь. Время от времени улицу оглашал громкий хохот и гортанное пение солдат. Утолив более насущные нужды, они вовсю занялись мародерством. Ближе к полуночи в коридоре раздался топот, кто-то сдвинул тяжелый полог. Алек занял позицию у входа: одна рука покоится на плечах девушки, красноречиво свидетельствуя о неджентльменских намерениях, вторая крепко сжимает копье.

Двое налетчиков едва держались на ногах и буквально ввалились в залу.

- Хо, Симмий, похоже, мы посягнули на добычу пельта-ста, - пьяно провозгласил первый солдат.

- Уйдем, пожалуй, - буркнул второй.

Пошатываясь, они побрели прочь.

Задернув полог, Алек пересек просторную залу и вновь привалился к стене. Девушка безропотно села рядом и на сей раз даже не думала отстраняться. Наоборот, старалась прильнуть ближе. Ее черты слегка напоминали Марианну в том же возрасте. Алека вдруг охватила жгучая ненависть к войску десяти тысяч, ненависть к армиям-предшественникам и потомкам - словом, ко всем представителям человечества, которые в отсутствии закона и порядка уподоблялись животным. Под утро, когда голова девушки оказалась на его плече, Алек возненавидел сам себя.

С военными баталиями он столкнулся впервые. Раньше ему поручали хронолизировать относительно мирные события, вроде подписания Декларации независимости, «Бостонского чаепития», и высадки пилигримов на Плимутский камень. Высадка запала в душу особенно. Алек даже уговорил начальство «Былого-Ко» заснять первую зимовку пилигримов в Новом Свете. «Зимовка» обернулась кассовым провалом, но Алек обожал ее, смотрел целых семнадцать раз прежде, чем ленту сняли с кабельного эфира.

На заре его разбудил шорох. Угли в жаровне давно обратились в пепел, но через большое окно лучи восходящего солнца наполнили комнату тусклым светом. Под сводом арки вырисовывалась массивная фигура пельтаста с занесенным для удара копьем.

Алек покрепче стиснул древко и трансгрессировал.

«Трансгрессия, ныне известная под названием «путешествие во времени», возникла как защитный механизм, зародившийся в человеческом сознании в конце пятидесятых годов XX века.

Пика развития трансгрессия достигла после второго конца столетия, когда наводнившие рынок электрокары полностью вытеснили автомобили на двигателе внутреннего сгорания. Недостаток мощности преемники компенсировали количеством, а штатные и внештатные пешеходы, не успев обрадоваться, вдруг осознали, что война, которую они считали выигранной, только началась.

Первым трансгрессию совершил мистер О, неудачливый бизнесмен из Аштамбула. По рассеянности он пытался пересечь дорогу на желтый, но опоздал. Слева и справа на него неслись два электрокара. Безусловно, оба водителя могли избежать столкновения друг с другом, но не с мистером О. Прыгни он взад или вперед в пространстве, все равно очутился бы под колесами. В пространстве да, а во времени? Едва ли О успел отследить логическую цепочку прежде, чем трансгрессировал. Однако трансгрессия состоялась. Пешеход материализовался на том же перекрестке спустя сорок восемь часов — по счастью, тогда горел зеленый. Ошеломленный, растерянный он перешел на другую сторону - и регрессировал, совершил обратный прыжок во времени. В сумме приключение заняло чуть больше двух секунд - 1,0625 секунды туда и 1,0625 секунды обратно.

В мгновение ока трансгрессия захватила Америку, и вскоре распространилась на весь земной шар. Сбросив с себя оковы времени, человечество поспешило развить новый навык до автоматизма. Средний диапазон «прыжка» достигал сорока восьми часов; период пребывания в будущем ограничивался пятьюдесятью минутами, если же субъект не регрессировал самостоятельно, его по умолчанию отбрасывало в исходную точку прошлого, но на 2,1250 секунды вперед.

Скачки зачахли и канули в лету. Букмекеры массово бросались с крыш небоскребов. Тотализаторы сменились бильярдными. Индекс Доу-Джонса взмывал до небес и падал ниже допустимой отметки.

Феномен заинтриговал ученых во всем мире. Научные сборники пухли от статей. Пространные экстраполяции мировых линий Геделя чередовались с бесконечными исследованиями квантовой механики и затяжными экскурсами в область межпространственного электромагнитного излучения. Основная масса работ не выдерживала никакой критики и лишний раз доказывала, что ученые смыслят в этом деле не больше самих трансгрессирующих.

Впрочем, одна теория очень сильно смахивала на истину. Опираясь на «Трансцендентальную эстетику» Канта, она выдвинула постулат, что, трансгрессируя, человек бессознательно освобождается от априорного восприятия реальности и опять-таки бессознательно перемещается в другую точку вещи в себе. А регрессия символизирует обратный процесс».

Перескочив на сорок восемь часов в будущее, Алек обнаружил ассирийское семейство мирно спящими на тюфяках. Дуриса-беотийца и след простыл.

Главное сейчас - обезопасить хозяев дома. Нельзя допустить, чтобы их случайно ранили. Гонимый этой мыслью, Алек поспешил на улицу.

Где его уже поджидал Дурис-беотиец. Предвидя такой маневр, агент «Прошлое-Ко» сократил диапазон прыжка и заблаговременно притаился справа от входа. Однако в стремлении поскорее разделаться с конкурентом, он ударил слишком рано. Острие копья скользнуло мимо и только чуть поцарапало панцирь.

Материализовавшись после регрессии, Алек метнулся влево. Но предусмотрительный Дурис опередил его, регрессировав на долю секунды раньше. На сей раз удар копья пришелся вправо (слева от Алека). Посланец «Былое-Ко» заслонился щитом, но потерял равновесие и упал.

За мгновение до трансгрессии он попытался разгадать замысел убийцы, подумал, как бы сам поступил, имея сокращенный диапазон прыжка. И вроде бы догадался.

Едва появившись в будущем, Алек регрессировал, вскочил на ноги и побежал за дом. Отшвырнув щит, вскарабкался сначала на близлежащий сарай, потом на крышу, пересек ее и занял позицию у порога, в шаге от места, где, по расчетам, должен материализоваться Дурис. После чего трансгрессировал.

Впереди замаячила широкая спина Ду риса-беотийца. Убийца не верил своим глазам: добыча ускользнула прямо из-под носа. Копье глубоко вонзилось в утрамбованную землю, где наносекунду назад стояла несостоявшаяся жертва.

Алек с силой опустил древко на голову наемника, и тот кубарем полетел с крыши. За миг до падения подсознание вытеснило будущую реальность, и Дурис исчез.

Алек спустился, подобрал щит и вернулся на улицу. Бездыханный Дурис распростерся на спине. Вот уж кто действительно заслуживает смерти, однако Алек не стал добивать поверженного врага. Даже обоснованное убийство все равно грех.

Он ощупал конечности Дуриса в надежде отыскать перелом, но тщетно. Спина и шея тоже избежали увечий. Вздохнув, Алек снял с копья ремень и связал наемнику запястья. Разбуженное девушкой семейство пристально наблюдало с порога за происходящим.

Дурис внезапно закашлялся, сел и растерянно уставился на Алека. Тот с благосклонной улыбкой выждал, пока взгляд соперника прояснится, и шепнул:

- Выбирай, либо трансгрессируешь и пытаешься высвободиться до того, как я тебя прикончу, либо идешь со мной в лагерь и объясняешь капитану, куда подевались твой щит и копье.

Пара глубоких вдохов - и Дурис твердо стоял на ногах, но ничто не могло вернуть ему утраченного душевного равновесия.

- Глупец, - произнес он, впрочем без особой уверенности.

- В следующий раз буду умнее, обещаю.

Дурис промолчал. Вдали заиграл горн, и оба «грека» поспешили в лагерь

V. Погоня

- Не пойду. - Сарайи топнула ножкой. - Я не старый ботинок, который можно выкинуть за ненадобностью.

- Никто и не выкидывает, - втолковывал Алек. - У тебя будет семья, дом.

- Но жить я там не буду!

В утреннем небе разгоралось солнце. Греческая армия собиралась в поход. Нестроевые загружали обозы. У Алека, который за ночь не сомкнул глаз и даже не позавтракал, не было ни времени, ни желания спорить. Забросив Сарайи на плечо, он решительно двинулся в Аданти.

Девушка брыкалась и визжала. Нестроевые с интересом глазели им вслед. Свора тощих собак, потревоженная воплями, так и норовила цапнуть Алека за пятку. Тот чудом сдержался и сдерживался бы и дальше, но посреди поля Сарайи неожиданно вырвалась.

Как ей это удалось - загадка. С его плеч пленница вдруг перекочевала на землю, вскочила и бросилась обратно в лагерь.

Алек в два прыжка настиг беглянку, повалил навзничь. После рывком поднял на ноги и принялся трясти. Распаленный ехидным хохотом нестроевых, он затряс ее с удвоенной яростью и вдруг, сам не понимая, зачем, наклонился к ней и поцеловал.

Сарайи охотно откликнулась на поцелуй, припадая к его губам снова и снова. Стряхнув наваждение, Алек отстранился. Всматриваясь в подернутые дымкой глаза, он больше не находил сходства с младшей сестренкой. Вдобавок, Сарайи было куда больше лет, чем казалось на первый взгляд. Семнадцать точно, если не восемнадцать-девятнадцать.

А может, двадцать один?

Взбешенный, на сей раз направлением собственных мыслей, Алек стиснул хрупкое запястье.

- Идем.

Всю дорогу до деревни Сарайи не проронила ни слова и только у порога нового жилища нарушила молчание.

- Заклинаю, Александр, возьми меня с собой.

По ее щекам струились слезы. Алек дрогнул, но быстро взял себя в руки. Сарайи и прежде была обузой, а в свете недавних событий ее присутствие грозит катастрофой.

- Прости, не могу, - отрезал он. - Прощай.

— Ты просто боишься! - Сарайи крикнула вслед и горько зарыдала.

Алек прибавил шагу, чтобы не слышать душераздирающих всхлипов. Утренний туман давно рассеялся, но перед глазами стояла пелена. Однако стоило протереть веки, и пелена исчезла.

После пятидневного похода, армии Кира под конвоем добрались до реки Запат. Клеарх повелел разбить лагерь и, обеспокоенный растущим недоверием войска к персам, отправился на встречу с Тиссаферном. Тот выслушал упреки и предложил созвать всех греческих стратегов, дабы окончательно разрешить конфликт. Клеарх согласился. Однако многие генералы отнеслись к идее скептически. В итоге, сопровождать Клеарха вызвались лишь Менон, Проксен, Сократ, Агий и еще двадцать лохагов. Расправу учинили в палатке Тиссаферна. Все случилось быстро. Покончив с пятью генералами, персы принялись за оставшихся снаружи лохагов.

Когда весть достигла греческого лагеря, поднялась паника. Растерялись и офицеры, и рядовые. Словом, все.

Кроме Ксенофонта.

Надо сказать, афинянин не принадлежал ни к высшим, ни к низшим чинам. К наемникам примкнул по просьбе старинного товарища Проксена, вопреки уговорам своего наставника Сократа, и хотя считался стратегом, официального назначения не имел.

Именно Ксенофонт дал отпор Ариейю, Артаозу и Митридату, когда те в сопровождении конного отряда явились к грекам и потребовали сложить оружие. По словам персов, казнили только Клеарха; Агия и Сократа, Проксена с Меноном якобы пощадили и в скором времени отпустят. Проницательный Ксенофонт потребовал, чтобы пленных освободили немедленно.

Не ожидавшие сопротивления персидские военачальники смутились.

- Царю не понравится твоя дерзость, - заметил Арией.

- И не нужно, - парировал Ксенофонт.

Трое персов нахмурили лбы, а после гневно развернули коней и поскакали прочь, уводя за собой кавалерию.

Вечером Ксенофонт собрал у себя уцелевших стратегов и обратился к ним с речью:

- Куда девается прозорливость, когда она так нужна? Без начальников мы терпим тяготы и лишения в чужой стороне, но начальники - дело наживное, а тяготы и лишения сопутствовали нам и прежде. Помните: прежде мы не знали врага в лицо и не смели посягнуть на здешние богатства, подчиняясь условиям договора. Теперь договор нарушен, и мы вправе брать что пожелаем. Да, нас лишили полководцев, но учитывая их «заслуги», потеря невелика. Вы наверняка думаете: верно, но разве армии Ариейя и Тиссаферна не окружили нас со всех сторон? Отвечу: а разве нас не окружали прежде? Да и кого бояться? Тиссаферна, чье войско мы обратили в бегство? Или Ариейя, который сам позорно покинул боле брани? Как ни прискорбна трагическая смерть Клеарха и прочих, давайте сбросим слепящую пелену страха и поймем наконец, что вероломство Тиссаферна обернулось нам на пользу, а не наоборот.

Греки воспрянули духом. Тем же вечером избрали новых начальников: троянец Тимасий сменил Клеарха, Ксантикл-ахеец - Сократа, Клеанор-аркадец - Агия, Филесий-ахеец - Менона, а Ксенофонт-афинянин - Проксена. После назначили новых лохагов. В их числе оказался «Александр-лакедемонянин».

Узнав от глашатая весть, Алек ушам своим не поверил. Каково же было его изумление, когда Ксенофонт вызвал новоиспеченного лохага в палатку и назначил своим помощником. Изумление уступило место восторгу: как помощник он сможет хронолизировать будущего автора «Анабасиса» двадцать четыре часа в сутки.

- Но почему, Ксенофонт? - вырвалось у него. - Почему из стольких достойных кандидатов ты выбрал именно меня, обычного пельтаста?

Ксенофонт, величественный в новом воинском наряде, ждавшем своего часа с самых Афин, тонко улыбнулся.

- По той же причине, что я назначил тебя лохагом. Ты умеешь думать и доказал это еще в Ситтаке. Увы, немногим стратегам дана способность мыслить. Хотя сами они считают иначе, но на деле лишь подгоняют факты под собственные ожидания. Мне же требуется соратник, способный отличить копье с наконечником от крюка. Жду тебя на рассвете.

Поблагодарив, Алек направился к палатке, которую делил с Пасием, но по дороге услышал тихий щелчок - третий картридж закончился. Убедившись, что поблизости никого, он поменял пленку. Футляр пополнился очередной порцией материала для древнезрелища Y-709 под условным названием «Поход десяти тысяч».

У входа в палатку Алек замешкался - лохагу не пристало делить кров с простым пельтастом. Впрочем, плевать. Со шлемом подмышкой он раздвинул полог, вытянулся рядом с аркадцем, и закрыл глаза.

Казалось бы, теперь, когда Сарайи обрела дом, можно спать спокойно. Но не тут-то было. Стоило задремать, как смутная фигура подкрадывалась к задней двери подсознания и принималась жать на звонок, а после убегала, не дожидаясь, пока ей откроют. Так продолжалось всю ночь. Под звуки утреннего горна таинственный мучитель сгинул, оставив Алека теряться в догадках.

На рассвете Ксенофонт созвал всех стратегов и повелел сжечь палатки и обозы, дабы отступать налегке. Войску приказали построиться в каре, а нестроевых и скот поместить под защиту в центр. В трех днях пути к северу, пояснил Ксенофонт, есть богатая деревня Диесса, где можно разжиться продовольствием.

После переправы через Запат конница и лучники Митридата атаковали греческую армию с тыла. Лишенный кавалерии Ксенофонт не сумел отразить удар, но вечером пополнил арьергард полусотней всадников и пращников, чтобы утром отплатить Митридату его же монетой, вынудив отступить.

Вскоре наемники достигли восточного берега Тигра. У стен заброшенного города Меспила Тиссаферн предпринял очередную атаку, но меткостью греческих пращников был обращен в бегство. В Диессе войска запаслись продовольствием и продолжили путь. На пятый день Тиссаферн настиг их среди холмов. Схватка перетекла на равнину и продолжалась до самых Кордуенских гор. Тиссаферн засел на вершине в расчете, что оттесняемые рекой греки непременно пройдут мимо. Однако Ксенофонт разгадал хитрость и занял пик над врагом, после чего тот, как водится, бежал.

Горы по правую руку стремительно нарастали, все ближе подступая к реке; мало-помалу греки оказались в тупике, отрезанные с одной стороны глубокими водами, а с другой - неприступными хребтами. Предвидя это, Тиссаферн предпринял новую атаку, но чрезмерная осторожность сыграла с ним злую шутку - наемники сумели прорвать оборону противника и отступить на юг. Пользуясь передышкой, они разбили лагерь посреди безлюдных деревень, чтобы отдохнуть и зализать раны.

Ксенофонт вновь созвал стратегов и обрисовал положение. К югу лежали Вавилон и Мидия, к востоку - Сузы и Экбатана, западная дорога вела к Лидии и Ионии, а северная - к Армении. Добраться до Суз и Экбатаны можно лишь сделав огромный крюк; путь в Лидию с Ионией преграждала глубокая река, перебраться через которую практически невозможно; идти в Албанию означало пересечь Корду-енские горы, населенные воинственными кардухами.

Посовещавшись, решили идти через горы и у истоков Тигра переправиться вброд. Следом принесли в жертву двух кабанов и осла. С сияющих высот Олимпа боги безучастно наблюдали за походом, не спеша явить измученным воинам свою благосклонность.

VI. Дождь

«Анабасис» гласит, что едва греки покорили первую вершину, кардухи бежали, бросив свои дома, сокрытые в ущельях и складках гор.

Однако вскоре дикий горный народ мобилизовался и атаковал наемников с тыла, в результате армия Ксенофонта понесла большие потери.

Вьючный скот тормозил поход, поэтому от половины пришлось избавиться. За узким ущельем угрожающе дыбился второй перевал. Кардухи нападали вяло, словно чего-то ждали. К вечеру поднялась буря, похолодало. Ночью хлынул дождь и лил без остановки, вымочив греков насквозь.

На заре отряды продолжили наступление. Дождь не прекращался. Кардухи с удвоенной силой ударили по арьергарду, ранив и убив множество солдат. В сумерках люди Ксенофонта привели двух пленных кардухов. Стратеги допросили их порознь. Первого спросили, знает ли тот другой маршрут через горы. Услышав «нет», стратеги обезглавили его на глазах у товарища. Когда второму задали тот же вопрос, он ответил:

- Знаю, и с радостью укажу вам дорогу. Но на пути имеется вершина, пройти мимо которой невозможно, если кто-то возьмет ее наперед. Я отведу вас туда. С удовольствием.

Выступили на рассвете и вскоре достигли пресловутой вершины, похожей на исполинскую картофелину - как будто великан-фермер выкопал ее до половины и оставил гнить на солнце. Близился полдень, дождь не утихал. Когда Ксенофонт кинул клич, Алек вызвался первым, чем снискал неудовольствие афинянина. Оглядев шеренгу добровольцев, Алек мысленно чертыхнулся - в стремлении захроно-лизировать грядущую битву он совсем забыл про Дуриса.

Снарядили отряд из пяти лохагов. Отрядом командовал Тимасий-троянец, а лохагами - Аристоним из Метидреи, Агасий из Стимфалы, Каллимах из Паррассия, Аристей-хиосец и Александр-лакедемонянин.

Среди пельтастов Аристея был Дурис-беотиец.

Завидев приближающееся войско, кардухи принялись скатывать вниз огромные валуны. Однако греки заранее разделились, и передовой отряд под руководством Аристея, Каллимаха и Алека успел благополучно преодолеть половину пути по более прямой и менее опасной дороге.

«Картофелину» размыло неутихающим дождем, впереди маячили крутые обрывы, испещренные коварными тропами. Возглавлял шествие Аристей, а замыкал Алек.

В сумерках отряд Аристея наткнулся на варваров — уверенные в своей безопасности, те мирно грелись у костра. Кардухи попытались дать отпор врагу, но осознав численное превосходство греков, бежали как перепуганные горные козлы.

Аристей с Каллимахом было обрадовались, но над вершиной оказалась еще одна, тоже занятая кардухами. Дело, однако, близилось к ночи, и финальную битву решили отложить до утра. К Тимасию отправили гонца с донесением, чтобы Аристоним и Агасий штурмовали возвышенность с тыла.

На рассвете наступление продолжилось. Дождь прекратился, сменившись густым туманом. Из-за непролазной грязи приходилось двигаться шеренгой. Туман лишь усугублял восхождение, но, по мнению Алека, добавлял готического колорита. Что-то таинственное было в окутанных серой дымкой пропастях и извилистом серпантине далеко внизу. Словом, атмосфера потрясающая.

Увлеченный съемкой окрестностей, Алек забыл обо всем на свете и допустил роковую оплошность, отстав от товарищей. Он даже не заметил, как арьергард скрылся за очередным поворотом. Миниатюрная камера запечатлела объятый туманом утес напротив отвесного склона, куцую рощицу на отдаленном участке тропы. Впереди темнела узкая расселина. Внезапно глаз выхватил из темноты порывистое движение, тускло блеснул бронзовый наконечник. Стряхнув творческое оцепенение, Алек метнулся в сторону и только чудом избежал разящего копья.

Ухмыляясь, из расселины выбрался мускулистый пельтаст с поросячьими глазками, и тут же исчез.

Трансгрессировал.

Алек последовал его примеру и, материализовавшись на тропе 1,0625 секунды спустя, юркнул в темную впадину в надежде, что Дурис не сообразит искать его там. Расчет оправдался.

В трех метрах стены впадины смыкались. Алек забился в спасительный угол и попытался предугадать следующий ход противника.

Для этого предстояло выяснить не только пространственную, но и временную дислокацию агента «Прошлое-Ко».

Алек терялся в догадках, пока не вспомнил о рощице, заснятой два дня назад. Лучшего места для засады не придумать. Оно даст убийце все преимущества, какие Алек получил на крыше ассирийского семейства.

Трансгрессировав, Дурис наверняка поднялся на склон и спрятался за деревьями. Такое вполне возможно, учитывая укороченный диапазон прыжка. Тогда он сто процентов видел, как Алек прячется в расселине.

Но где именно скрывается вражеский агент, в настоящем или в будущем? Вот главный вопрос.

Ответ крылся в стремлении участников хронопоединков избегать очевидного. Нынешняя схватка до боли напоминала предыдущую. Тогда Дурис затаился в будущем - было бы чересчур очевидно, повтори он этот маневр сейчас.

А впрочем... Засада в будущем, конечно, предсказуема, но разве не вдвойне предсказуемо устроить ее в настоящем?

Логика склонялась в пользу будущего, но ничего не гарантировала. Алек поежился. Жизнь вообще скупа на гарантии. Не мешкая, он регрессировал - и материализовался в ущелье спустя примерно три секунды после появления Ду-риса и ровно через 2,1250 секунды после прыжка с тропы.

За эти короткие мгновения изменился только туман, из бурого ставший молочно-белым. Если Алек ошибся, мгла могла сыграть ему на руку.

Прикрываясь щитом, он медленно двинулся обратно к тропе. Впереди гротескно вырисовывался окутанный туманом склон. Вскоре показались деревья - чахлые призраки на фоне зловещих гор. Что-то блеснуло среди стволов, словно молния на кончиках пальцев Зевса. Очевидное для одного не всегда очевидно для другого: возведенная на ложном фундаменте конструкция рухнула и погребла Алека под завалом логических кирпичей.

Современные технологии доподлинно воссоздали древний щит, однако эта подлинность стала его ахиллесовой пятой: бронзовая кромка, четыре слоя псевдо-бычьей кожи и рукоять не могли защитить от прямого попадания. Толстые слои эрзаца смягчили бросок, однако наконечник копья глубоко вошел Алеку в левое предплечье. Под действием двойного импульса он грохнулся навзничь, от удара о камни собственный щит и оружие противника улетели в разверстую пропасть.

Однако у Алека еще оставалось копье и силы в правой руке. В дремотном спокойствии он наблюдал, как Дурис-беотиец спускается со склона - сначала опасливо, потом со все большей уверенностью. Из-под полуприкрытых век Алек следил, как враг шагает по узкой обрывистой тропе. Следил сосредоточенно, не шевелясь - выжидал, когда бдительность наемника притупится, а вместе с ней и способность трансгрессировать. Теперь их разделяли считанные метры - на верхней губе агента «Прошлое-Ко» отчетливо виднелись капли пота. В мгновение ока Алек сел, размахнулся и метнул копье Дурису в грудь.

Правая нога Дуриса находилась в дюйме от обрыва, высоко воздетые руки сжимали булыжник, нацеленный Алеку в голову. Подавшись влево, Дурис увернулся от копья, но, на свою беду, потерял равновесие. В попытке вернуть утраченный баланс, он выпустил, точнее, отшвырнул камень в бездну, чем подписал себе смертный приговор. Дурис мог бы трансгрессировать, но не стал - наверное, понял, что Танатос трансгрессирует следом. С душераздирающим воплем он полетел вниз, в пустоту. Его крик еще долго оглашал горы и вдруг резко оборвался, словно кто-то нажал на «стоп».

Заморосил дождь. Алек лежал на земле, подставив лицо холодным каплям. Дождь не утихал. На скалистых тропинках образовались крохотные озера. Озера разлились реками, их воды омывали неподвижное тело лохага. Вдалеке запела труба. С воинственным кличем греки принялись штурмовать вершину.

Онемение в раненном плече постепенно спало, но Алек не чувствовал боли, только глухую пульсацию, такую же чуждую, как камень под ногами, как моросящий дождь. Ни с того, ни с сего рассудок трансгрессировал к первому поединку с Дурисом на крыше ассирийского дома, где осталась Сарайи. Перед внутренним взором возникла комната, Дурис на пороге в предрассветной дымке. За первым прыжком последовал второй - теперь в комнате виднелись четыре тюфяка с четырьмя спящими силуэтами...

- Сарайи, - сорвалось с мокрых губ. - Сарайи.

Ее не было. Исчезла. Сознание перенеслось на два дня в будущее - на два дня с момента, как он оставил ее на попечение ассирийцев и продолжил отступление десяти тысяч. У очага должно быть пять тюфяков, а не четыре. Пять спящих силуэтов...

Что сотворили эти люди, пообещавшие заботиться о ней как о родной дочери? На что он обрек бедняжку в стремлении поскорее избавиться от нее? Убил, как убил в свое время младшую сестренку? Снова пренебрег возложенной на него ответственностью? Ведь он знал, с кем связалась Марианна, но не воспрепятствовал - пусть общается с новыми друзьями, лишь бы не путалась под ногами и не мешала. Вина за случившееся с Марианной целиком на нем, и что бы ни произошло с Сарайи, виноват только он один. Его руки в крови.

Алек приподнялся, взглянул на скрещенные на груди ладони. Сколько крови! Кровь Марианны и Сарайи. Он попытался смыть ее в крошечных реках и озерах, но багровые пятна въелись намертво и все набухали. Левое плечо горело огнем. Зима предстоит тяжелая, первая зима в Новом Свете. К счастью, рядом пилигримы, они вместе вынесут все тяготы и он, наконец, сбросит груз с души. Хоть и запоздалая, весна обязательно наступит. Запоют птицы, последний снег растает, а с ним и страдания, которые смоют кровь Сарайи и Марианны.

При виде Ксенофонта во главе отряда пращников рассудок на мгновение прояснился.

- Пусть Пасий возьмет мой шлем и не снимает ни днем, ни ночью.

С этими словами Алек вновь провалился в беспамятство и мысленно перенесся в свой кабинет - ждать, когда Марианна откроет ему «страшную правду». Внезапно кабинет растаял, и он очутился посреди поля, держа в объятиях девушку с черными как смоль волосами; поле исчезло, вокруг выросли бревенчатые стены, забитые грязью, стояла морозная ночь. Морозная, промозглая, холодная ночь.

VII. Воссоединение

Ночь длилась восемь дней. На рассвете Алек увидел «сон». Как будто к нему в палатку пришел Ксенофонт и сказал:

-Давай поговорим о твоей маленькой сестре, Александр.

В полумраке Алек едва различал лицо афинянина.

- Откуда тебе известно про сестру?

- Ты многое поведал о ней в бреду, поэтому разумнее обсудить все сейчас, дабы ничто более не препятствовало твоему выздоровлению. Сколько ей минуло весен?

- Двадцать две.

- Не такая уж маленькая, — резонно заметил Ксенофонт.

- Верно.

Афинянин склонился над раненым.

- Но обзаведясь по юности семьей, она очень несчастлива, так?

- Да, несчастлива.

— Сколько отпрысков она произвела на свет?

- Троих.

- Они уродливы и безобразны?

В негодовании Алек попытался сесть, но силы ему изменили.

- Нет, Ксенофонт, у нее прелестные дети.

- Выходит твоя несчастная сестра рано связала себя узами брака с неподобающим мужчиной, но ухитрилась родить прелестных детей? Странно, не правда ли?

— Есть такое, - нехотя признался Алек.

- Наверное, эта несчастная постоянно плачет и мечтает умереть?

Алек снова попытался сесть и на сей раз почти преуспел.

- Она никогда не плачет! И вообще, такого жизнерадостного человека еще поискать!

- Странно, не находишь? Как несчастливая женщина, не знающая взаимной любви, может не плакать и вдобавок радоваться жизни?

Алек не ответил.

- Что если она счастлива? - допытывался Ксенофонт. -Что если ей повезло встретить вторую половину, предназначенную судьбой?

— У нее просто не было выбора! Это моя вина. Наши родители погибли, когда сестре было пятнадцать, и вся ответственность легла на мои плечи, а я не выдержал и подвел! Теперь она мерещится мне повсюду, повсюду...

Ксенофонт жестом заставил его замолчать.

- Довольно мучать себя, Александр. С тех пор, как мы подобрали тебя на склоне, ты беспрестанно оплакиваешь не преступление, совершенное против тебя Дурисом-бео-тийцем, а свои мнимые проступки в отношении родной сестры и невольницы по имени Сарайи. Осознай, наконец-если слезы признак боли и несчастья, то их отсутствие свидетельствует об обратном. Если жажда смерти говорит об отчаянии, то любовь к жизни почти наверняка говорит о другом. Согласись, ведь только у любящих супругов могут родиться красивые дети, а нелюбимые едва ли произведут здоровое потомство. Твои проступки - плод твоей же фантазии, Александр. Ты ни в чем не виноват ни перед «маленькой» сестренкой, ни перед невольницей Сарайи. Поэтому вытри слезы и постарайся уснуть.

Занимался рассвет. Алек открыл глаза и обнаружил подле себя Пасия. Сквозь стены из козлиной шкуры доносилась какофония звуков - армия собиралась в поход. Крики, ругательства смешивались с ржанием лошадей и лязганьем оружия. На заднем плане слышался гул и громкий плеск воды.

- Это река Кентрита, — объяснил Пасий, заметив растерянность товарища. - За восемь дней твоего недуга мы успели пересечь Кордуенские горы.

Алека как молнией пронзило. Шлем! Тот, что венчал голову Пасия, внешне никак не отличался от многотысячных собратьев, если не считать технологических нюансов, выдававших в нем продукт магазина спецоборудования «Бы-лое-Ко».

За первым приступом паники последовал второй. Футляр с микропленками! К счастью, панцирь валялся неподалеку от тюфяка. Проверив потайной карман, у Алека отлегло от сердца. Футляр на месте, а значит пленки в целости и сохранности.

- Чья это палатка, Пасий? - спросил он, стараясь скрыть радость.

— Ксенофонта. Похоже, ты у него любимчик - спишь в единственной палатке, пока наш командир ночует на улице. Конечно, любимчик. Иначе с чего бы меня оставили приглядывать за тобой, освободив от прочих обязанностей.

Глубокая апатия притупила любопытство, поэтому Алек спросил только:

- Река уже позади?

- Еще не переправились. Кардухи по-прежнему атакуют арьергард, а на вершинах по ту сторону обосновались ар-мены, марды и халдеи - ждут своего часа. Но вниз по течению есть брод, туда и пойдем.

Беседу прервал киликийский невольник с дымящейся чашей отвратительной бадьи. Опустившись на корточки, он принялся терпеливо кормить пациента с ложки. Знакомый вкус навеял воспоминания о восьмидневной горячке, вызванной грязным наконечником копья. За первым невольником нагрянули двое сирийцев, волоча грубо сколоченные носилки из молодняка и овечьей кожи. Под руководством Пасия раненого погрузили на ложе и вынесли из палатки.

Яркое солнце било в глаза; на мгновение Алек будто ослеп, но постепенно стал различать стройные шеренги солдат, блестящую ленту Кентрита в обрамлении неприступных утесов. На вершинах виднелись крохотные фигурки всадников.

Носилки мерно покачивались, убаюкивая, пока сирийцы брели за отрядом вдоль берега. Река ширилась, мельчала. Хитрый Ксенофонт разделил войско на два полка - одним командовал сам, другой поручил Хирисофу. Хирисоф первым преодолел половину реки, следом Ксенофонт с войском, нестроевыми и вьючным скотом. С вершин, занятых кардухами, посыпался град стрел, но, к счастью, ни одна не достигла цели. Греки издали воинственный клич, пельтасты с гоплитами забряцали копьями по щитам. Однако это не отпугнуло вражеские отряды - спустившись с высот, арме-ны, марды и халдеи приготовились оборонять береговую линию.

Тогда хитрый Ксенофонт повел конницу вверх по течению, делая вид, что намерен переправиться в месте, где недавно стоял лагерь. Страшась тыловой атаки, всадники, преграждавшие путь Хирисофу, срочно ретировались. Однако Хирисоф не бросился в погоню, спокойно пересек реку и штурмом взял холмы, охраняемые лишь кучкой дозорных.

Тем временем, возвратился Ксенофонт и разогнал кар-духских лучников, отважившихся спуститься на равнину. Нестроевые и скот начали переправу. Сирийские носильщики пристроили поклажу у кромки пологого берега и терпеливо ждали своей очереди. Нестроевые разношерстной толпой двигались к берегу. Каким-то чудом им удалось сохранить единственный обоз и перетащить его через горы. Запряженный быками обоз опасно накренился, но тут же обрел равновесие, едва грязные ступицы скрылись под водой. Упряжка, вне всяких сомнений, принадлежала старику Анитию.

Сам оружейник, по колено в воде, шел следом. За ним, утопая почти по пояс, брела девушка. Худенькая, с лицом сказочной пери и черными как смоль волосами. Ее алая блуза и синяя юбка превратились в отрепья, краски выцвели от многочисленных стирок. Красно-синий платок покрывал плечи. Алек хотел окликнуть ее, но не смог, имя точно застыло на губах. Интуитивно девушка обернулась, увидела раненого, с трудом опиравшегося на локоть, и с криком бросилась к нему, то исчезая, то появляясь на поверхности вод. Потом распростерлась перед носилками, причитая:

- Александр, ты ранен! Я не знала, прости!

Имя вновь не сорвалось с его губ, но на то была веская, уважительная причина - поцелуи. Вода с мокрых прядей струилась по щекам и шее. Лишь когда девушка откинула голову, чтобы перевести дух, Алек, собравшись с силами, обнял ее за талию и вымолвил заветное:

- Сарайи!

Горючие слезы, смешанные с речной водой, хлынули ему на лицо.

- Мне нужно было остаться в деревне, но я не смогла находиться вдали от тебя, поэтому сбежала и укрылась в лагере нестроевых, пообещав Анитию стирать и готовить, если он возьмет меня с собой. Молю, Александр, не гневайся.

Впервые он заметил глубину ее бездонных карих глаз. Впервые разглядел таившиеся в них обещания.

— Я рад, что ты сбежала.

Сарайи вновь припала к его губам, но внезапно отстранилась, вспыхнула. Алек тоже покраснел при виде толпы зрителей. Помимо носильщиков, нескольких сотен ухмыляющихся пельтастов и гоплитов, на трогательное воссоединение взирал восседающий верхом Ксенофонт.

Сбросив оцепенение, Алек не замедлили воспользоваться случаем.

- Ксенофонт, ты щедро дарил мне милости, так позволь просить еще об одной. Разреши этой невольнице сопровождать войско, дабы я смог присматривать за ней.

Афинянин улыбнулся.

- Из вас двоих ты больше нуждаешься в присмотре, а кто справится с этим лучше женщины? Будь по-твоему.

VIII. Снег

На третьи сутки пребывания в Армении греки достигли истоков реки Тигр. Там местный правитель Тирибаз потребовал встречи со стратегами и пообещал не препятствовать походу, если пощадят его подданных. Три дня спустя греческое войско в сопровождении конницы Тирибаза миновало дворец Сикванор и обосновалось в близлежащих селениях.

Ночью выпал снег, и утром солдаты наотрез отказались вставать. Дабы пристыдить их, Ксенофонт начал рубить дрова. Пасий первым последовал его примеру, за ним Сарайи — вскоре у палатки афинянина полыхал костер. Тем временем, более-менее окрепший Алек обнаружил пропажу футляра с пленками.

Еще накануне футляр лежал в потайном кармане доспехов - он лично убрал его туда после того, как вставил последний, пятый картридж в шлем Пасия, пока тот рыскал в поисках продовольствия, а изредка заглядывавший на огонек Ксенофонт мирно дремал на тюфяке Сарайи. Помнится, Сарайи спросила, для чего эта странная коробочка, и Алек отшутился тогда, мол, чтобы хранить всякие странные штучки.

Очевидно, Дурис-беотиец в своей самонадеянности не заметил агента «Минувшее-Ко». Очевидно также, что этот агент - Пасий, либо Сарайи.

Впрочем, Сарайи можно исключить. «Минувшее-Ко» еще не выжили из ума, чтобы послать в затяжной поход девятнадцати или двадцатиоднолетнюю девушку. Правда, появилась она лишь на половине пути, но вторая половина сулила куда большие трудности, какие современной американке явно не по плечу. Преодолеть их могла лишь истинная вавилонская рабыня.

Остается Пасий. Ему, проводящему каждую ночь у порога, строго-настрого поручили будить Алека или Ксенофонта в случае вторжения незваных гостей. Алек всегда укрывался панцирем поверх жидкого одеяла, и Пасию ничего не стоило умыкнуть картридж, пока обитатели палатки крепко спали. Ксенофонт ушел рано, поэтому свидетелей никаких.

Прежде, чем вынести окончательный вердикт, Алек тщательно обследовал стены палатки, но прорех не нашел. Потом настал черед колышков - тоже чисто, и никаких следов на снегу.

Значит, Пасий. По логике, он не просто подходящий, а единственный кандидат.

Получается, это Пасий навязался ему в друзья, не наоборот. Наверняка он не планировал красть футляр вплоть до Трапезунта, но едва шлем попал ему в руки, решил самостоятельно закончить съемку. Для этого не хватало пятого, последнего картриджа, поэтому он и задумал кражу, не подозревая, что Алек уже заменил пленку.

Зыбкие надежды на невиновность товарища развеяла последняя улика. Получив чужой шлем, Пасий отдал свой Алеку. Теперь же ничто не мешало произвести обратный обмен, однако этого не произошло.

Алек вздохнул. По-хорошему, убийца мог нанести удар в любую секунду, но чутье подсказывало, что Пасий повременит с расправой до Трапезунта, ведь ему поручено оберегать больного и в случае чего его первого призовут к ответу.

А до тех пор надо смотреть в оба и ждать.

Наутро войско десяти тысяч вновь сомкнуло ряды и тронулось в путь. Как и Тиссаферн, Тирибаз не внушал стратегам особого доверия, поэтому никто не удивился засаде, устроенной в близлежащих холмах. Предвидя коварство мнимого союзника, Ксенофонт отправил в горы отряд пель-тастов и конницу - те после успешной тыловой атаки обратили вражеские силы в бегство. Три дня спустя греки переправились через реку Евфрат почти у самых истоков.

Подул пронизывающий северный ветер. Снег валил не переставая, и наметал высокие, по колено сугробы. Измученные животные дохли одно за другим. На четвертый день голод и усталость скосили немало солдат. В слепящей белизне уцелевшее войско едва волочило обмороженные ноги.

К вечеру пятого дня Хирисоф заметил скопление армянских деревень. Деревни разделили по жребию - часть досталась арьергарду Ксенофонта, который больше прочих страдал от атак разгромленной конницы неприятеля. Заметив враждебность населения, Поликрат-афинянин испросил у Ксенофонта позволения послать вперед отряд пель-тастов. Ксенофонт дал добро, но посоветовал дождаться утра. Несмотря на тяготы путешествия, Алек полностью окреп и, сгорая от нетерпения, решил предоставить Пасию возможность нанести смертельный удар. Поэтому он вызвался сопровождать Поликрата. Ксенофонт согласился. Разумеется, Пасий не замедлил напроситься следом. Поколебавшись, Ксенофонт нехотя кивнул.

Выступали в предрассветных сумерках. Не теряя ни минуты, Пасий присоединился к товарищу.

- Александр, случалось ли тебе бывать в Аркадии?

- Нет.

- Побывай непременно. Дивный край. Зелень тамошних полей красотой сравнима лишь с зеленью оливковых рощ, а синеву моря затмит разве что небо.

Тоска в голосе аркадца звучала искренне, но Алек не поддался. Тем временем, отряд подступил к деревне. Дома скрывались глубоко под землей - ориентировались на талый снег там, где его растопил жар очагов. Вскоре из похожих на колодца дверей выскочили вооруженные дубинками и копьями армены.

Пельтасты ринулись в бой, завязалась рукопашная. Не спуская с Пасия глаз, Алек схватился с воином, размахивавшим булавой. Он приготовился прыгать, чтобы материализоваться за спиной врага, но подоспевший Пасий принял удар на себя. Под тяжестью дубины аркадец рухнул на колени, удерживающие щит ремни лопнули. Армен снова занес булаву. Алек мгновенно трансгрессировал и, очутившись позади противника, совершил обратный прыжок. После чего с легкостью отобрал булаву и треснул ею соперника по макушке. Тот свалился как подкошенный. Через пару минут все было кончено, те, кто еще держался на ногах, срочно ретировались, растворившись в утренней мгле.

Достигни булава цели, она бы расплющила спрятанный в шлеме магнитофон. Тогда и Пасию, и древнезрелищу настал бы конец.

Опираясь на товарища, аркадец поднялся и первым нарушил молчание.

- Сам Зевс может позавидовать твоей быстроте, Александр. Отыне я обязан тебе жизнью.

- Не больше, чем я тебе, - вздохнул Алек.

Поистине, иных доказательств невиновности Пасия не требовалось.

Однако Алек дерзнул.

— Хотелось бы получить обратно свой шлем.

- А мне свой, - откликнулся Пасий. - Твой периодически гудит, голова прямо раскалывается.

Обмен тут же состоялся.

- В чем дело, Александр? Ты словно за тысячу парасангов отсюда.

Алек не слушал. Мысли его вернулись к полузабытому инциденту в Аданти. Вот он покидает лагерь нестроевых с темноволосой девушкой на плече. Внезапно она появляется прямо перед ним на земле. Нет, не внезапно, а спустя ровно 2,1250 секунды после исчезновения.

Прыг-скок, прыг-скок во времени — игра называлась «лицемерие».

IX. Земная Афродита

Целомудренные склоны Олимпа стали анафемой для лазоревых глаз. От мраморного дворца Зевса тошнило.

— Ради этого я восстала из моря? - взбунтовалась однажды богиня. - Чтобы прозябать тут, наблюдая за плотскими утехами лишь издали?

- Обратите свой взор на восток. Видите этого жалкого смертного? С момента битвы при Кунаксе небо послало ему прекраснейшую из самок, а он ни разу не овладел ей — ни разу! Какая богиня любви вынесет такое оскорбление? На днях презренный смертный пытался избавиться от соблазна, а стоило ему чуть поддаться, как новые заботы потеснили плотские намерения.

- Нет, с меня хватит. Пора брать дело в свои руки. Прощайте Зевс, Гера, Гефест, Аполлон, Афина, Арес, Артемида, Гермес, Гестия, Гелиос, Селена, Ирида, Геба, Ганимед, Посейдон и Амфитрита. Я отправляюсь с войском десяти тысяч к Черному морю.

Оголодавшие, продрогшие до костей эллины временно укрылись в подземных армянских деревнях. Кров пришлось делить с домашним скотом и местными жителями, но неудобства компенсировались избытком пищи, вина и тепла.

Помощнику Ксенофонта отвели отдельные покои, куда не замедлила перебраться Сарайи. Сам же он медлил с переездом, прикидывая, что скажет негодяйке наедине.

Комната помещалась в конце длинного коридора-тоннеля. Вместо двери - тяжелый полог из козлиных шкур. На пороге Алек помешкал, стараясь унять сердцебиение. Потом решительно отдернул занавеску, шагнул внутрь -и обмер.

Все тесное, два на два с половиной метров, пространство занимал тюфяк Сарайи - Алек едва не споткнулся о нее.

Лампада на стропилах источала тусклый свет. Привыкнув к полумраку, глаз различил валяющиеся по углам сандалии, сброшенные второпях.

У входа валялась смятая блуза, синяя юбка и нечто относительно напоминающее хлопчатобумажные трусики. Значит, Сарайи лежит совсем голая, и Алек чудом не наступил на обнаженные ягодицы.

Тяжелый вздох вырвался из груди. Сарайи мигом перевернулась на спину, открыла глаза.

— Какого черта... - начал Алек.

- Внезапно стало так жарко, поэтому я разделась. Прости, не хотела оскорбить твой взор. Если желаешь, Александр. .. - С робкой улыбкой она подняла руки.

Бастионы пали, неприступные стены рухнули. Машинально Алек принялся стягивать доспехи.

- Ты права, здесь и впрямь душно.

- Давай помогу снять низ.

- Тебе не больно?

- Это сладкая боль.

- Я так сильно хотел тебя, хотел всю дорогу, но...

- И я хотела тебя, Александр.

- Хотела, но меньше.

- Нет, больше.

- Столько времени впустую!

- Будем нагонять?

- Разумеется.

- Сильнее, Александр. Глубже!

- Стараюсь.

- Еще глубже, еще! О да!

- Погоди...

- Да, Александр! Еще!

- Сарайи!

- Готов повторить?

- Да. Только сбоку.

- Как скажешь.

- А мне понравилось. Давай попробуем снова.

- Давай.

— Сарайи, ты слышала смех?

- Нет.

— Странно. Могу поклясться, смеялась женщина.

— Александр, ты снова желаешь меня!

- Как на сей раз?

- Как в прошлый.

Проснувшись посреди ночи, Алек долго смотрел в темноту. Лампада давно погасла, рядом сладко спала Сарайи. Он коснулся мягкого, влажного живота и вновь ощутил растущее желание. Да как ему в голову взбрело, что это прелестное, страстное, невероятно соблазнительное создание -наемная убийца и воровка, замыслившая избавиться от него? Только безумец мог додуматься до такого!

Однако наутро сомнения вернулись. Действительно ли она разделась из-за жары или просто хотела отвлечь внимание от исчезнувшего футляра? Что если любовные утехи были хитрой уловкой с целью вынудить его исследовать ложбинки и округлости женского тела, а не проникать в тайные закоулки ума?

Ворох вещей по-прежнему валялся у входа, но Алек поборол искушение. Рука не поднялась дотронуться до одежды Сарайи.

Сомнения нарастали, пока они с Ксенофонтом бродили по деревням, считая больных и раненых. К вечеру от тяжких мыслей голова шла кругом, но стоило вернуться в подземелье и увидеть распростертую на тюфяке Сарайи, как все тревоги исчезли - и не вернулись до утра.

Так продолжалось неделю, которую войско десяти тысяч провело в подземных селениях - и повторилось в походе.

Миновав земли фазиан, таохов и халибов, эллины взобрались на гору Фехес и узрели на горизонте мерцающие воды Черного моря. После марш-броска по территории макронов греческая армия прибыла в Трапезунт.

На радостях решили устроить спортивные состязания. Алек только диву давался - странный способ праздновать окончание похода длиною в три тысячи миль. Ксенофонт ссудил войско деньгами, и вскоре у колонии раскинулось море палаток. Лавочники в Трапезуйте не успевали обслуживать желающих.

Оставалась неделя до прилета корабля «Межэпохальных хронолиний», который дважды в год «приземлялся» к югу от города. Неделя, чтобы отыскать похищенные пленки. Неделя, чтобы разобраться, убийца ли Сарайи.

Если да, ей оставалась неделя, чтобы выполнить задание.

По логике, Сарайи была единственной подозреваемой. Алек понимал это как никто другой — но исключительно днем, вдали от подруги. По ночам же, за плотными стенами палатки, купленной для них Ксенофонтом, он понимал лишь, как сильно ее любит, и ломал голову не над тем, как заставить наемницу выдать себя, а как протащить Сарайи на корабль и забрать с собой в двадцать первый век.

Дни сменялись днями. А ночью...

- Опять попробуем с этой стороны?

- Ты хочешь?

-Да.

- Подними ногу чуть выше.

- Так?

-Угу.

-Ах!

- Слегка развернись. Вот.

— Ааааааах.

— Теперь я тебя поверну, хорошо?

— Поспеши, Александр. Поспеши.

- Вот так.

- Аааааааааааааах!

Накануне седьмого дня Алек предложил прогуляться. Сарайи попросила подать тунику, купленную недавно на ярмарке за счет Ксенофонта. Алек наклонился, чтобы поднять вещицу, сброшенную на пол в порыве страсти, как вдруг из внутреннего кармана выпал диковинный предмет. Странно, ведь на момент покупки карманов в тунике не было - ни внешних, ни внутренних. Не менее странным оказался сам предмет, особенно для четыреста первого года до рождества Христова. Нет, в кармане лежал не футляр с пленками, а маленький флакончик пилюль.

Алек поднес находку к глазам.

Этикетки не было, да она и не требовалась.

Сарайи вырвала склянку. Схватила тунику.

Не глядя на нее, Алек натянул купленную на той же ярмарке тогу, нехотя повернулся. Полностью одетая Сарайи смотрела на него в упор; флакончик благополучно исчез. В мерцающем свете лампады лицо сказочной пери утратило все краски.

- Прости меня, Александр!

- Как твое настоящее имя? - спросил он, переходя на англо-американский.

- Сара Смит, - последовал незамедлительный ответ.

Алек шагнул ближе и протянул руку.

- Верни футляр, и я постараюсь забыть о случившемся. Или он спрятан в другом месте? В обозе Анития, например?

- Ты о той странной штуковине? У меня ее нет. Даже не знала, что это футляр.

-Лгунья!

Девушка дрогнула, но не отвела взгляд:

— Да, лгунья, но сейчас говорю чистую правду. Мне пришлось солгать, иначе бы ты не взял меня в поход - и так еле убедила! Единожды солгав, уже не остановишься. Твое досье из «Былое-Ко» я запросила еще до отлета из настоящего. Мои родители богаты, а богатые девушки всегда получают все, что заблагорассудится - кроме того, чего действительно хотят. Судя по досье, ты мог благополучно провести меня через все отступление. Я высчитала час, когда греческая армия окажется неподалеку от деревни, покинутой в результате бегства армии Артаксеркса, и наняла «таймера», чтобы вернуться в срок. Зная тебя в лицо по снимкам из досье, я планировала последовать за греками в лагерь и разыскать тебя. Дальнейшее дело техники - ни один мужчина не бросит несчастную девушку на растерзание десятку тысяч солдафонов. Но поиски не понадобились - ты сам нашел меня, кстати, совершенно случайно. После мне оставалось лишь лгать, лгать, и еще раз лгать, поэтому я лгала, лгала на идиотском языке, который освоила методом гипновнушения наряду с полдюжиной других. И ты поверил! Поверил настолько, что не насторожился, когда я трансгрессировала прямо перед твоим носом. Взгляни на меня, мерзкую лгунью! Обманщицу, лицемерку! Взгляни и попытайся поверить, что она преодолела огромное расстояние, вынесла все тяготы единственно ради исторической диссертации!

- Диссертации?

- Да. По «Катабасису», изложенному во второй, третьей и четвертой книгах «Анабасиса». Я специализируюсь на истории Греции, обладаю фотографической памятью и вдобавок очень люблю рисковать, поэтому не смогла отказать

себе в удовольствии воочию узреть отступление десяти тысяч. В итоге, заказала обратный билет на корабль, который прибудет завтра, наняла «таймера». Потом...

- Потом заскочила в ближайшую аптеку и пополнила запас противозачаточных пилюль, верно?

— Стыдитесь, мистер Александр Винсент Генри! У прогрессивных девушек двадцать первого столетия противозачаточные пилюли всегда при себе, но вам, в силу неовик-торианского воспитания, это неведомо. Конечно, неовикторианцам невдомек, что, когда девушка влюбляется и следует зову плоти, она вправе сделать первый шаг, не дожидаясь, пока возлюбленный наконец сподобится. Послушать тебя, я не только банальная воровка, но и шлюха в придачу!

- О, ты не банальная воровка, отнюдь. Сама прикончишь меня сегодня или наймешь кого-то? Тебе ведь нужно забрать последнюю пленку и передать древнезрелище «Мину вшему-Ко».

Мнимая Сарайи попятилась; опаленное солнцем и ветром лицо побелело.

- Считаешь меня убийцей? Алек, ты же не всерьез!

- Еще как всерьез. Отдавай футляр. Где он? Если в обозе, мы вместе отправимся к нестроевым и заберем его.

За неимением другого оружия, Сарайи сдернула с ноги сандалию и от души треснула по протянутой ладони.

-Вот тебе футляр, Александр Винсент Генри! Подавись! - выкрикнула она, отворачиваясь. - А теперь убирайся прочь, неовикторианский лицемер! Соблазнитель! Маньяк!

Алек растерянно заморгал. Снаружи раздалось деликатное покашливание; выждав для приличия, в палатку заглянул Пасий.

- Ксенофонт желает видеть тебя, Александр.

Потирая ушибленную ладонь, Алек ткнул пальцем здоровой руки в Сарайи.

- Не спускай с нее глаз, - обратился он к аркадцу на родном наречии, после чего направился к выходу, гадая, выиграл или проиграл, лишившись вавилонской невольницы.

X. Апология

Палатка Ксенофонта выделялась размерами и возвышалась над прочими. Афинянин сидел за складным деревянным столом, подле лежал свиток папируса, калам и кувшинчик чернил. Купленный в Трапезуйте новый воинский наряд поражал роскошью - в свете ярко горящих лампад Ксенофонт сиял как новогодняя елка.

Поприветствовав хозяина, Алек устроился на скамье напротив. Порывшись в складках расшитой золотом мантии, Ксенофонт выложил на столешницу футляр. Алек обмер.

Да, Пасий поднял бы тревогу, наведайся в палатку посторонний, но это правило не распространялось на Ксенофонта. Тому ничего не стоило выкрасть футляр и убедить аркадца держать его посещение в тайне. Естественно, Пасий повиновался.

- Но почему? - только и вырвалось у него.

- Ты умный человек, Александр, как и твои хозяева. Однако вам и в голову не приходило, что настанет день, и враги воспользуются синхронностью времени, дабы обрести беспрецедентное преимущество в суровой финансовой войне.

- Позволь объяснить. Для наглядности представь, что враг — это ты. Представил? Так вот, среди твоих рабов есть ^сУ^пРУ^жеская чета, всю жизнь прозябавшая в нищете. Супруга беременеет и благодаря передовым технологиям узнает, что родится мальчик. Ты обещаешь чете богатство -далеко не баснословное, но для тех, кто не держал в руках и полдарика, целый дарик покажется несметным состоянием. Они выслушивают твое предложение и принимают его. После, обучив их всем тонкостям, ты отправляешь семейство в прошлое, за тридцать лет до великого похода Кира. Рождается ребенок, и родители, следуя полученным инструкциям, готовят его к миссии - миссии непонятной, ибо малыш принадлежит к другому времени, - но выполнить которую нужно любой ценой. Ненароком или по указанию свыше, дитя нарекают Ксенофонтом, растолковывают обязанности и говорят, что в случае успеха он, если пожелает, может остаться в грядущей эпохе, к которой принадлежит по праву. Понимаешь, к чему я веду, Александр?

- Пожалуй... Думаю, хозяева твоих родителей решили слепить из тебя настоящего Ксенофонта. Но к чему эти откровения, если конечная цель - убить меня?

- Ошибаешься, Александр. Мои планы изменились по трем причинам, коих хозяева не учли. Еще молодым мне повстречался колченогий старец с обезображенным лицом и спросил, откуда берутся добропорядочные и благородные люди. И, не дождавшись ответа, молвил: «Следуй за мной, узнаешь». Так я стал его учеником, а ученики Сократа, Александр, никогда не опустятся до убийства. Это во-первых. Во-вторых, общество, взрастившее меня, сильно отличается от общества, чьи устои чтят родители. Не стану утверждать, что мое лучше, но как его дитя, я не могу, а с недавних пор еще и не считаю нужным поступать так, как поступил бы человек вашей эпохи. Достаток облагородил нашу семью - не зря отцу пожаловали титул всадника. Пусть меня воспитывали по строгой указке хозяев, но всегда внушали, что успех или неуспех миссии, равно как и способ его достижения, полностью в моих руках.

- А третья причина?

Ксенофонт погладил хромированную поверхность футляра.

- Какой прок от меня в эпоху, где создают такие вещицы? В эпоху, где реальность записывают на устройства размером с гальку? Там я гожусь лишь в подметальщики да в мусорщики. Ни ты, ни мои родители не вправе раскрывать будущее, поэтому не знаю, достигну ли я высот больших, чем теперь. Знаю одно - в твой век мне не светит ровным счетом ничего, а даже для меня, человека скромного, любителя рыбалки, охоты и философии, «ничего» смерти подобно. Каким ничтожным я себя почувствую, если хоть на мгновение перенесусь в эпоху величайшего прогресса! Вот поэтому, Александр, убивать тебя нет никакого смысла.

— Одного не пойму, если ты изначально планировал вернуть футляр, зачем его вообще понадобилось воровать - извини, присваивать?

Ксенофонт улыбнулся.

- По-моему, ответ очевиден. Я оберегал футляр, чтобы он не попал в чужие руки, ведь зрелище, хранящееся в нем, куда важнее для меня, нежели для тебя. Я ведь главный герой, верно?

Алек ошарашенно молчал.

- Ясно теперь, почему меня назначили помощником, -выдавил он наконец. - Когда ты догадался?

- У груды оружия в Ситтаке, когда мнимый лакедемонянин обратился ко мне на аттическом диалекте. Жаль, я проглядел Дуриса-беотийца, иначе изгнал бы негодяя из наших рядов. Все ради зрелища. Когда ты отдал шлем, я добился, чтобы Пасий сопровождал меня повсюду, а после твоего выздоровления присвоил футляр, дабы основная часть действа сохранилась для потомков. Подобно всем, кто стремится возвыситься над толпой, я очень тщеславен. Хочу, чтобы меня помнили, восхищались. С первого дня кампании я веду подробный дневник в надежде когда-нибудь поведать будущим поколениям об этих событиях и своей роли в них, но любой, самый красноречивый слог не сравнится с записями, лежащими в футляре и в шлеме.

- Бери, Александр. - Ксенофонт пододвинул к нему футляр. - Бери и храни как зеницу ока. Прости, если мое тщеславие добавило тебе хлопот. Надеюсь, ты не обвинил невинного в воровстве, совершенном мною.

- Сарайи! - Алек резко вскочил. - Ксенофонт, мне пора. Ты прав, я и впрямь обвинил невинного.

Афинянин вздохнул.

- Этого я и боялся. Хотел бы помочь, но не могу. Могу лишь дать совет - женщину прямотой не возьмешь. Хитри.

- Спасибо, учту.

XI. Александр Несравненный

В палатке, которую Алек делил с Сарай, обнаружился только растерянный, сбитый с толку Пасий.

- Александр, она исчезла, испарилась. Секунду назад была тут, а потом - бац, и нету. Не понимаю, как ей это удалось.

— Зато я понимаю. И кажется знаю, где ее искать.

Глядя на товарища, Алек вспоминал пережитые вместе тяготы и приключения.

- Прощай, Пасий.

- Последуешь за ней и более не возвратишься?

- Никогда.

- Да будет так. Вавилонская невольница станет тебе прекрасной женой - если только убедишь ее взять обратно те бранные слова, что она наговорила на вопрос о причине вашей размолвке.

- Что-нибудь придумаю.

- Тогда прощай, Александр. Вернусь в Аркадию и сразу принесу в жертву козла и овцу, чтобы боги послали вам здоровых сыновей.

Хроностанция лежала в четырех милях к югу от города. Спрятанный в густой траве локатор — неизменный атрибут всех станций, начинал транслировать сигнал в радиусе десяти тысяч миль за сутки до прибытия корабля. Ближе к источнику сигнал усиливался, на расстоянии затихал, однако человек несведущий принял бы его максимум за звон в ушах.

Сарайи стояла у подножия холма. В парадной греческой тунике она ничем не отличалась от офисной работницы, томящейся в ожидании электробаса.

Занимался рассвет.

Алек нервно закурил последнюю сигарету и встал рядом с девушкой.

- Должен сказать, мисс Смит, впервые зрители увидят мою ленту без цензуры.

«Мисс» даже не шелохнулась.

- Как непосредственный режиссер хронозрелища, - безмятежно вещал Алек, - я в обязательном порядке контролирую процесс монтажа, чтобы интимные кадры не стали достоянием общественности. Но в записях же нет ничего личного. Согласны, мисс Смит?

Почудилось, или девушка и впрямь вздрогнула?

- Вдобавок, большинство интимных сцен сняты урывками, ведь рано или поздно я стаскивал шлем. И иногда мы даже не забывали задуть лампаду. Не всегда, но тем не менее. Помнишь тот раз в нашем любовном гнездышке под землей, когда ты...

- Александр Генри, вы грязный шантажист!

Алек скосил глаза.

- Только веский довод может подвигнуть меня на монтаж. Очень веский. Например, мы вырежем эти кадры и вставим их в семейный микро-альбом, которого пока нет, но обязательно будет, если некая заинтересованная сторона согласится взять фамилию другой заинтересованной стороны и сделает его своим рабом.

Повисла пауза. На древнегреческом горизонте уже замаячил корабль. Внезапно Сарайи бросилась Алеку на шею и поцеловала.

- Александр, поистине тебе нет равных!