ГЛАВА 3 Ночные гости

В стеклышках очков плясали отражения багряных головешек. Костер мы не гасили, но пламя притушили. Света хватало от взошедшего месяца.

Волков или других хищников огонь, возможно, отпугнет, но привлечет людей — а люди разные бывают. Ведь после тридцатилетнего сна, кроме нас, очнулся кто-то еще. Ощущение присутствия тлело внутри, как подернутые золой угли.

Кто-то проснулся. И тоже начал осваиваться в новом мире.

Тридцать лет, подумать только. Миг для природы, целая жизнь для человека.

Миг? Да не такой уж миг, судя по тому, как изменился мир. Даже если предположить, что природа и впрямь на треть века сбросила человеческое бремя, то картина выходила пугающая.

Хотя, что тут предполагать. Вот она, картина. Вокруг нас.

В линзах отражалась ночь с мерцающими точками углей…

Сам не заметил, как достал очки и стал протирать их краем футболки. Раньше такого за собой не замечал. Неужели обзавожусь новой привычкой?

Впрочем, чего особо удивляться: новый мир — новые привычки.

Убрав очки обратно в футляр, я протянул слегка озябшие руки к тлеющей головешке. Рану на плече дернуло. Пальцы рефлекторно сжали теплый воздух.

— Я ж не постарел, н-на, — глубокомысленно сообщил Колян, закончив изучать ногти. — Даже когти не отрасли. Если бы реально тридцать лет прошло, мог бы уже ими во-он ту колонку царапать.

Я невольно глянул на темный силуэт сгоревшей заправки.

— А вам по сколько лет-то было? — Колян замялся, подбирая слова. — Ну… когда вырубило.

— Да столько и было, — хмуро отозвался Борис, принимаясь шкрябать найденным в ящике с инструментами точильным камнем по лезвию топора. — Тридцать да тридцать пять.

Я обратил внимание, что он не уточнил, кому сколько. Интересно. Обычно Борис не стеснялся, что он младше меня, а наоборот козырял: мол, добился для своего возраста побольше, чем некоторые.

Впрочем, Коляну так и так — до фонаря.

— Молодые, бодрые, — решил Колян. — И все же я не понимаю, почему я… мы все не постарели. Ведь, если треть века… — Он прикинул что-то, наморщив лоб, и погрустнел. На тон ниже закончил: — Я б уж сдох, н-на.

— Дерево выросло, — постучал я по спиленному полену, на котором сидел. — Значит, время прошло.

— Бревно выросло, а я оста-а-ался, — протянул Колян на мотив песни Шарикова из известного фильма, — и, очнувшись, н-на, чуть не обдри…

Он осекся и, резко вскинув голову, уставился на небо. Вытянулся, замер, как старый пес, почуявший след. Даже взгляд остекленел. Только тусклые красноватые блики подрагивали в глазах.

Я поежился. Борис перестал шкрябать и перехватил топор.

Мы подняли головы. Вроде ничего особенного: редкие облака неторопливо плывут над темной кромкой леса, месяц подсвечивает их, высекая контуры на чернильном небе. А вокруг — звезды. Непривычно яркие, колкие на фоне черной бездны, но это и неудивительно: ведь обычной московской иллюминации нет.

Колян продолжал таращиться на небо.

— Чего ты там увидел? — не выдержал Борис.

— Тихо-тихо, — не меняя позы, прошептал тот. — Сейчас чиркнет.

Я открыл было рот, чтобы уточнить, все ли с ним в порядке, и тут чиркнуло. Он подобрал очень точное слово. Именно чиркнуло. Ярко-белым по черному. Метеор быстро, но длинно прорезал полнеба.

— Большой камушек сгорел, — хмыкнул Борис. — И что?

— Это не камушки, — все еще не двигаясь с места, тихо сказал Колян. — Прошлый развалился на несколько штук. И каждый своим путем… чиркнул.

— За тридцать лет протрезветь не успел, — проворчал Борис, потягиваясь. — Камушки у него в небе разваливаются.

— Это не камушки, — с нажимом произнес Колян и наконец повернулся к нам. Мне стало не по себе от его шального взгляда. — Это инопланетяне, н-на.

Брови Бориса поползли вверх.

Только теперь, когда мы дружно умолкли после откровения Коляна, я поразился, как громко заливается сверчок, как вторит ему целый хор лягушек. Ночь была наполнена сотнями звуков.

— Это твоя версия? — осторожно уточнил Борис.

— Сам посуди, они нас вырубили и, эт-а-а… вторглись, — объяснил Колян.

Опустил голову и, стараясь больше не смотреть вверх, стал ворошить палкой угли. Кажется, он уже и сам понял, что озарение получилось идиотское, а версия с инопланетными захватчиками трещит по швам, но Борис добил.

— Ну теперь я спокоен.

— Почему? — не сообразил Колян, переставая перемешивать угли.

— Потому что эти инопланетяне — кретины. Целых тридцать лет ждали, прежде чем вторгнуться. Нет бы спящими нас перебить…

— Может, они тех оставили, кого хотят с собой взять? — буркнул Колян, возвращаясь к углям. — А остальные, того… не проснулись.

— Конечно. Тебя первого увезут. Иди на шоссе, проголосуй, а то тарелка не сразу заметит.

Краем глаза я отметил, как по небу скользнула еще одна звезда.

— Еще предположения будут? — мрачно спросил Борис, вновь подхватывая точильный камень и принимаясь за топор. — Американцы? Фашисты? Злые русские олигархи?

— Причину и виноватых искать — смысла нет: мы ничего толком не знаем, — начал я, осторожно трогая пальцем зазубрины пилы. — Но то, что с нами случилось, очень похоже на один биологический феномен…

— Массовый психоз? — не унимался брат.

— Борь, ты можешь на минуту перестать брызгать желчью и поговорить серьезно? — осадил я его и раздраженно выдохнул.

— Уж куда серьезней, — пробормотал Борис, но дальше огрызаться не стал. — Ладно, на что все это, по-твоему, похоже?

— Анабиоз. — Редкое в обычной речи слово оставило во рту странное «послевкусие». Я продолжил: — Это когда все жизненные процессы в организме очень сильно замедляются. Некоторые земноводные могут так переживать зиму.

— Да что земноводные, н-на, — подхватил Колян, воодушевляясь свежей идеей, — вон сурки такого храпака дают, что пушкой не разбудишь.

— Именно, — подтвердил я. — Правда, есть один момент. До сих пор даже при помощи самых совершенных технологий человека не удавалось вывести из состояния анабиоза. Заморозить — запросто. А оживить — нет.

— То есть, нас всех разом окатили душем из жидкого гелия? Или что они там применяют? — недоверчиво покосился Борис. — А потом, типа, растопили?

— Вряд ли, — сказал я. — Но само состояние похоже. Мы не состарились за такую уйму времени. Ну, или почти не состарились.

— Это хорошо, — кивнул Колян, ежась. — А то я б точно сдох.

Становилось все прохладнее. Борис подбросил в костер несколько веток и только после этого спросил:

— Никто не против?

Как же это все-таки похоже на моего брата: сделать что-то, а потом, уже поставив человека перед фактом, поинтересоваться у него, мол, ничего, что я так?

Ветки занялись, костер негромко затрещал, оттеняя трели сверчка. Сразу стало теплее.

Горело ярко, но когда холодно, уже не до маскировки.

Интересно, а какой сейчас месяц? Судя по буйной еще растительности, но холодным ночам, август. Хотя, кто его знает, что могло произойти с климатом за треть века.

— Я вот о чем, — нарушил молчание Борис. Дождался, пока мы повернем головы к нему, и только после этого продолжил: — Проснулись-то не все. Вот мы с братом в машине ехали, нам повезло, что тюкнулись об отбойник и встали. И что в нас никто не вмазался. А то вон как некоторые побились и погорели в тачках.

— Дело говоришь, н-на, — согласился Колян. — Я тоже спокойно отрубился, у себя в каморке.

— Выборка из трех человек — это сильно, — не утерпел я.

Борис гадливо посмотрел на меня.

— Ладно, ладно, — отмахнулся я.

— Может, нас таким образом кто-то… — Борис поискал слово. — Просеял?

— Золотой миллиард отобрали?

— На миллиард не потянет. Слишком мало проснувшихся. Да и кто мог такое сотворить?

Брат умолк. Сам выдвинул версию, и сам себя загнал в угол вопросом.

— Нестыковочка, н-на, — встрял Колян. — Раз волки гуляют, и птицы табунами летают — животных не вырубало.

— Стаями, — автоматически поправил я, с подозрением глядя на него. — Птицы летают стаями.

— Ну стаями, какая разница.

— Ты откуда про волка знаешь?

Борис тоже напрягся.

— Как откуда, н-на? — даже не почуяв подвоха, пожал плечами Колян. — Сам видел. Еще днем. Трусил по кустам, то ли покоцаный, то ли побитый. Я тогда подумал: фига се, откуда в Подмосковье такая зверюга!

Это походило на правду.

Борис расслабился, да и меня, честно говоря, отпустило. А то мало ли, какого соседа мы пригрели… Тут невольно параноиком станешь.

— Так в чем твоя нестыковочка-то? — продолжил Борис прерванный разговор. — В том, что животных не вырубило?

Колян почесал могучей пятерней в затылке.

— Хм. И в этом тоже, — решил он. — Но я о другом думал. С фига зверье не пожрало тех людей, кто тихо-мирно дрых тридцать лет? Не знаю, как вас, н-на, а меня вот запросто могли. Дверь в лавочке приоткрыта была, чтоб духота не мучила и не хмелеть шибко быстро.

— А вот это нестыковочка, — вздохнул я, понимая, что за всеми этими разговорами мы не нашли ни одного ответа. Только вопросов добавили. — И не только в зверье дело. Зим-то сколько было. Замерзнуть должны были. По логике, вообще выжить никто не мог.

— Но кто-то выжил, — хрипло отозвался Борис.

Я кивнул в ответ и подложил еще дров в костер. Поясницу холодило, но поворачиваться спиной к огню не хотелось: пламя успокаивало и внушало какую-то уверенность, а таращиться в глухую ночь… Нет уж.

Неуклюже поворочавшись на полене, я набросил на плечи кусок засаленного брезента, подобранный в подсобке еще вечером. Не ахти камуфляж, конечно, но все ж защита от ночной прохлады. У Бориса-то осталась нетронутая временем ветровка, у Коляна — джинсовый пиджак, а на мне висели одни лоскуты: футболка почти развалилась.

Что вообще у нас есть?

Немного еды и воды.

Ни теплых вещей, ни оружия.

Горючка. В кладовке вроде были канистры с машинным маслом, но горит ли оно? Честно говоря, не знаю. Наверное, нет. Его лучше использовать для смазки, только вот чего? Бензин в машинах, по всей видимости, выдохся или превратился во что-то малопригодное. Солярка? Ее еще найти надо, да и опять же не факт, что сохранилась. Получается, что горючки нет, как и средств передвижения.

С транспортом — вообще проблема. Сколько понадобится времени, чтобы поставить простоявшую тридцать лет машину на ход? Неделя? Месяц? И то, если ты в этом понимаешь, и все необходимое под рукой.

Крыши над головой у нас тоже нет, но сейчас она и не нужна. Стоять на месте нельзя. Надо постоянно двигаться, искать таких же, как мы, проснувшихся. Объединяться, чтобы выжить.

Палатку бы…

Что осталось у меня?

Очки, пила, саперка. Кроссовки. Джинсы. Еще бы наверх найти что-нибудь вместо лоскутов футболки и куска брезента. Мобила…

Я достал дохлый телефон, повертел в руках, сунул обратно. Абсолютно бесполезный, он напоминал мне о прошлой жизни.

Хлопнув по заднему карману джинсов, я цыкнул зубом. Кажется, остался без документов. Паспорт валяется в бардачке «аудюхи», но не возвращаться же. Да и черт бы с ним: вряд ли в ближайшее время кто-то спросит прописку.

Снова вспомнилась Эля.

Мы встречались семь с половиной месяцев: не так долго, чтобы полюбить друг друга, но достаточно, чтобы крепко привязаться.

Некоторым, правда, хватает и недели на всю радугу отношений — от флирта до расставания. У нас ритм не такой. Нормальный, наверное.

Жили втроем, в маминой двушке на Арбате…

Я застыл, глядя на угасающий язычок пламени.

Мамы больше нет. От этого теперь не бросало ни в истерику, ни в ступор. Понимание отупляло.

Поморгал, встряхнул головой.

Мамы нет. Значит, у меня остался всего один близкий человек. Эля. Нужно во что бы то ни стало найти ее, и скорее!

Внутри рос противный холодок беспокойства.

Чем дольше я думал об Эле, тем сильней меня охватывало волнение. Ведь она осталась дома, в центре Москвы. А кто знает, сколько народу проснулось в том районе, и что там сейчас творится? А вдруг там вообще никто не засыпал? Нет, это вряд ли. Тогда бы сюда давным-давно пришли…

— Ты чего бледный? — Голос Бориса вышиб меня из водоворота тревожных мыслей.

Я глубоко вдохнул и медленно, шумно выдохнул.

— Ничего, спасибо.

— Еще заходи.

Все та же дурацкая присказка.

Я покосился на Бориса. В пляшущем багряном свете его лицо особенно сильно походило на острую морду борзой. Жесткую, даже какую-то жестокую морду… то есть, лицо.

Тут в голову пришла неожиданная, необычная мысль. Мамы не стало, и я автоматически записал в близких Элю. Удивительно, что родного брата, Бориса, мое сознание такой чести не удостоило. Или не удивительно?

— Эх, водочки бы, — мечтательно сказал Колян, щурясь на огонь. — А то спать все равно не тянет.

— Правильно, — усмехнулся Борис, — тридцать лет дрых. Куда ж еще. Опухнешь.

Колян сморщил крупный нос и захрюкал. Я даже не сразу сообразил, что он смеется.

Вдалеке, где-то над Москвой, наметилась розовеющая полоса. Пахло росой, стелился легкий утренний туман над видимым отсюда въездом на заправку, хотелось даже додумать крик петуха, но это было бы уже слишком.

Ночь пролетела как-то незаметно. Рассвет был уже рядом…

По спине пробежали мурашки.

Рядом.

Сзади меня, совсем близко, притаился кто-то живой. Очень осторожный. Сам не знаю, как я его почуял, но в затылок будто впилось тонкое сверло — так пристально он за нами наблюдал со стороны магазина.

— Борь, — шепотом позвал я.

Он нехотя повернулся в мою сторону.

— Ну?

— Тише. Сзади, глянь.

Я, стараясь не двигать всей рукой, показал пальцем за спину. Борис чуть наклонился вперед, заглядывая за мое плечо. Застыл.

Сердце заколотилось. Значит, не ошибся!

В голове заколошматила морзянка мыслей: «Это он вернулся. Точно он. Ведь понятно было, что он так просто не отпустит нас. Вернется отомстить…»

— Давай же, — выдавил я, глядя на спасительный топор в руке брата. — Чего тянешь?

Борис моргнул и опять сфокусировался на мне.

— Чего давать?

Я онемел. Настолько неожиданной оказалась его реакция. Мне на какой-то миг показалось, что всё — крышка, что вот-вот давешний волчара вцепится мне в холку и перегрызет шею в отместку за дневное поражение.

— Кс-кс-кс, — позвал Борис, отводя руку в сторону, словно в ней была приманка. — Здоровый, зараза.

Я резко развернулся. Перед глазами поплыли радужные круги, и я понял, что после долгого неподвижного наблюдения за костром совершенно ничего не вижу во мраке. Попятившись, натолкнулся на Коляна, чуть не спихнул его на головешку. Он отрывисто матюгнулся и ощутимо двинул мне локтем в бок.

Больное плечо привычно дернуло. Я же, не обращая на это внимания, продолжил таращиться в темноту.

Со стороны магазина донеслось урчание, неясный силуэт метнулся на фоне костра к заправке. Толком я разглядеть не сумел, но на волка зверь не тянул. Ни по габаритам, ни по манере передвижения.

Внутри словно пружину отпустили. Я обмяк и опустился на оброненный кусок брезента.

— Еще чутка и в костер бы сел, н-на, — проворчал Колян. Повернулся к бензоколонке, приложил ко лбу ладонь козырьком, словно ему солнце в глаза светило. — Что за зверюга?

— Да кошак, ёлы-палы! — раздраженно отозвался Борис. — Перепугали животину. Теперь хрен подойдет.

— Думал, волк… — возвращаясь на полено, признался я. Нахмурился: — А зачем он тебе сдался?

— Ты что, совсем дебил? — Борис обернулся и крутанул пальцем у виска. — Да в нем килограммов пять.

Я почувствовал, как к горлу подкатывает комок. Сглотнул волглую слюну. Умом-то я понимал, что в нашей ситуации гастрономический выпендреж выглядит глупо, но чтобы… Бр-р.

Возле ближайшей колонки громыхнуло. То ли кот не особенно скрывался, то ли нарочно долбанул лапами по железному кожуху, но получилось убедительно.

— Надо его подманить, — негромко сказал Борис и стал искать глазами, что из нашего скудного походного арсенала может заинтересовать хищника.

Пока он безрезультатно рыскал, сориентировался Колян. Хлопнул упаковкой, поддернул брючины, встал на четвереньки.

— Кыса-кыса, — позвал он. И начал быстро и необычно щебетать: — Еш-еш-еш-еш.

Борис замер. Я тоже.

— Еш-еш-еш. Иди сюда, н-на. Вкуснятинка. Н-на.

Мы с ужасом наблюдали, как Колян пытается приманить кота брикетом растворимой лапши. Желтым, крошащимся, абсолютно сухим. Было в этом что-то противоестественное, пугающее и манящее одновременно, заставляющее окончательно поверить в реальность происходящего.

— Еш-еш… — Колян умолк. Прислушался. В этот миг он сам чем-то напоминал огромного лохматого кошака. Наконец, удовлетворенно шепнул: — О, идет. Еш-еш-еш. Вкуснятинка. Н-на.

В круг тусклого света от потухающего костра вошел кот. Крадучись, на полусогнутых. Сначала я разглядел длинный, прижавшийся к земле силуэт, а потом и самого ночного гостя. Хотя кто тут из нас гость, можно было еще поспорить.

Крупный, серый в черную полоску, с рыжеватыми ушами. С длинными, белыми усами и бездонными омутами глаз. Лапы его мягко ступали по растрескавшемуся асфальту, длинный опущенный хвост едва заметно двигался из стороны в сторону.

— Еш-еш, — подбодрил Колян. — А и впрямь здоровенный. Камышовый, что ль?

— Хоть лопуховый, — обронил Борис, убирая топор за спину, как зубной врач клещи перед ребенком. — Поймать бы.

Кот насторожился. Замер в полуметре от руки Коляна и повернул голову к Борису. Словно понял смысл слов. Я поймал себя на том, что с удовольствием слежу за этим грациозным животным, прожившим без людей всю свою жизнь и вдруг столкнувшимся со странными двуногими существами. То ли друзьями, то ли врагами.

— Еш-еш. — Колян двинул брикетом из стороны в сторону, и несколько лапшинок упали на асфальт. — Вкуснятинка.

Кот решительно подошел, понюхал и снова отступил. Взглянул на Коляна осуждающе.

— Нашел чем приманивать, — тут же обозлился Борис. — Еще бы семечками угостил.

— Ну простите, вискаса под рукой не было, — огрызнулся Колян, вставая с четверенек и откусывая от брикета. — А если б и был — сам бы сожрал.

— Всю жизнь тебе лапшу хавать, — подвел черту Борис.

И метнул топор. Резко, без замаха, неожиданно для всех. Человек бы точно не успел среагировать…

Кот успел. Мягко отпрыгнул в сторону, пропуская опасное орудие мимо себя, и снова уселся на границе света и тьмы.

Топор улетел в кусты.

Кот не выгнул спину дугой, не ощерился, не зашипел, даже не мявкнул на двуногого, попытавшегося его убить. Просто сел и стал умываться, тщательно вытирая лапой за ухом. Наверное, ему раньше встречались штуковины гораздо опаснее, чем эта палка с набалдашником.

Сказать по правде, сам я испугался выходки брата гораздо сильнее, чем пушистый абориген.

— Шустрый, — констатировал Борис и полез в кусты за топором.

Я вдруг понял, что в тот момент, когда кот благополучно увернулся от смертельного снаряда, я с облегчением выдохнул. В животе урчало, есть хотелось зверски, но мне никак не удавалось заставить себя воспринимать кота в качестве еды. Напротив, мне хотелось погладить его, ощутить под рукой мягкую шерсть и теплое тело.

А вдруг подпустит?

Пока Борис копошился в темноте, а Колян дожевывал лапшу, я осторожно обошел догоревший костер и остановился возле урны, которой брат накануне высадил стекло. Присел на корточки.

— Еще один укротитель, — усмехнулся Колян. — Имей в виду, н-на, лапша и топор на него не действуют.

Я молча отмахнулся: мол, тихо, не мешай. Протянул руку. Кот перестал вылизываться, зевнул, показав клыки, и с интересом поглядел на меня.

Черные кругляши глаз завораживали. Казалось, что в их глубине я вижу прошлое. Чудилось, будто кот хочет поделиться со мной чем-то важным, но не может выразить свои мысли и воспоминания на странном языке двуногих.

Он повернул голову, и гипнотический взгляд исчез. Сначала показалось, что полосатый абориген прислушался к возне Бориса, но я быстро сообразил, что кот смотрит совсем не туда. Он навострил уши и вытянул морду в сторону шоссе.

Я всмотрелся в промежуток за бензоколонкой, но не увидел ничего подозрительного. Грязная лента асфальта, угловатое пятно убитой легковушки, силуэты мелких деревьев, светлеющая полоса на небе. Тихо, спокойно. Впрочем, мои глаза и уши, по сравнению с…

Кот зашипел, вздыбил шерсть на спине. Распушил, выгнул дугой хвост. Его беспокойство мгновенно передалось мне. Я вскочил на ноги.

— Глянь, как напрягся, — нахмурился Колян. — Собаку, что ль, учуял?

— Или волка, — брякнул я. Позвал: — Борь!

Брат не откликнулся. Кот тем временем попятился и улизнул за магазин. Явно что-то почувствовал!

На подъездной дороге между деревьев мелькнула тень.

На хищника не похоже. Почудилось?

Со стороны трассы донеслись голоса. Неразборчивые, но, вне всякого сомнения, человеческие.

— Слыхал? — шепотом спросил я у Коляна.

— Слыхал, — сипло отозвался он. — Будем звать, н-на?

— Не знаю… Борис, ты чего там застрял?

Не дожидаясь приглашения, люди свернули с дороги, обогнули заправку и двинулись в нашу сторону. Человек пять, может, меньше — издалека точнее было не сосчитать.

Колян напрягся. Бориса все еще не было. Да куда же он запропастился?

Я невольно отступил к своему полену и пошарил в поисках лопатки. Не нашел. Зато нащупал рукоять пилы.

К костру подошли трое. Остановились метрах в пяти, приглядываясь к нам.

Весь прошлый день и всю ночь мне казалось, что обрадуюсь любым людям в этом опустошенном мире. Представлялось, как мы начнем расспрашивать друг друга о том, что видели, что знаем, как станем вместе думать о дальнейших действиях, планировать что-то…

А теперь, когда люди сами пожаловали, я не чувствовал ничего, кроме исходившей от них угрозы. Как сваливший от греха подальше кот.

Пламя костра погасло, но на улице уже рассвело настолько, что можно было рассмотреть подошедших. Молодые парни, лет по восемнадцать. Коротко стриженые, оборванные похлеще меня самого. Со злыми, изучающими взглядами. Местные. Сложно сказать, были они знакомы раньше, или познакомились уже после того как очнулись, но сейчас в них угадывалась сбитая стая.

И стая эта явно искала наживы.

Напившиеся минералки и налопавшиеся сухой лапши, согретые раздобытым огнем, мы под утро совсем расслабились и стали очень похожи на легкую добычу.

— Жрать есть? — спросил тот, который стоял по центру.

По всему в нем угадывался лидер.

В руке парень сжимал ржавую арматурину. У остальных оружия я не заметил, но было видно, что в прошлом эти юнцы не ботаникой занимались и драться умели. Уж всяко получше обыкновенного московского риэлтора.

Я хотел было что-то ответить, но тут поднялся Колян.

— Сивый, ты? — спросил он.

— Не я, — отозвался парень. — Жрать, говорю, есть?

— Обознался, — пожал плечами Колян.

— А я ж тя узнал, — осклабился правый, лопоухий, пониже остальных. — Это ж ты, дядь Коль, Клавку с магаза дрюкаешь, да?

Колян вздрогнул. Едва заметно вздрогнул, скорее взглядом, чем телом, но шпана почуяла. Парни подступили на шаг ближе.

— А что за Клавка? — спросил у лопоухого тот, что с арматуриной.

— Да с магаза ж, — ответил лопоухий. — Мы ж заходили ночью, помнишь? Там жмурики одни. И бабу я ж те показывал без башки. Вот та Клавка и была, я ж ее по цепочке узнал, мудрилку пластилиновую.

Он тряхнул рукой и показал украшение, наспех обмотанное вокруг запястья. Я со смесью отвращения и страха посмотрел на оборвыша, похваляющегося награбленным.

— Значит, н-на, Клавка… — Колян не закончил фразу, взгляд его изменился. — Ты что, щенок, с мертвых золото снимаешь?

— Дядь Коль, ты лучше пожрать дай, — улыбнулся тот. — И погреться пусти. А то мы ж на огонь пришли.

За пугающей улыбкой лопоухого проступил самый настоящий первобытный оскал. У давешнего волка дружелюбнее был, честное слово.

Я почувствовал, как вспотела ладонь, в которой была зажата пила.

— А, пожрать тебе, — с напускным гостеприимством хмыкнул Колян и нагнулся к коробке. Пошебуршал там. Распрямился и бросил к ногам юнца сгнившую шоколадку. Тот рефлекторно отступил. — На, пожри, падальщик. Нуга, карамель, все дела, н-на.

Шпана среагировала на действие Коляна, как бык на тряпку. Лопоухий подхватил возле бордюра обломок кирпича — когда только успел присмотреть? — и со всего размаху швырнул в Коляна.

Тот увернулся.

Парень с арматурой и его молчаливый сосед без лишних слов пошли вперед.

— Эй, ну вы чего творите-то? — крикнул я, отступая. — И так тут неизвестно что…

— Закрой туннель, — обронил лопоухий. — Вали их, пацаны. В коробке ж стопудово хавчик!

Они надвинулись. Все трое, разом. Хорошо, что нас разделял догоревший костер.

Колян сориентировался моментально: поддел ботинком угли и швырнул в рванувшего на него лопоухого. Тот ругнулся и сиганул в сторону, едва не сбив лидера.

А вот молчаливый атаковал беспрепятственно. Он быстро обошел разворошенный костер и ударил меня ногой. Прямо, в живот. Я еле успел отбить мощный тычок обеими руками, теряя равновесие и отступая. В последний момент сообразил, что до сих пор сжимаю в правой руке пилу, и взмахнул ей. Наугад, особенно не целясь.

Вопль разбил утреннюю тишину вдребезги. Парень схватился за ухо и обложил меня таким матом, что я невольно отступил еще на пару шагов.

— Да чего ж ты телишься, — подстегнул его лопоухий, поднимая очередной булыжник и заходя с фланга на Коляна. — Это ж городской хлюпа! Вали его!

Пропиленное ухо, по всей видимости, всерьез разъярило моего противника. Парень молниеносно поднырнул под выставленные руки, очутился рядом и двинул кулаком в висок. Увернуться я не успел. В глазах потемнело, голова мотнулась вбок и загудела. Уже падая, я отметил, как на Коляна опускается арматурина. Изображение и звук словно бы смазали, поэтому до конца разобраться в происходящем я не смог.

Жахнулся об асфальт ничком, едва не расшибив лоб. Где-то рядом звякнула пила. Начал перебирать ногами, пытаясь перевернуться на спину, но ничего не вышло.

Сейчас этот парень поднимет кирпич и добьет меня. Ведь это очень больно, когда камнем бьют по голове? Или моей собственной пилой рубанет…

Сквозь гул в ушах я услышал звук. Резкий и неприятный. Хрустящий.

Наверное, мне башку проломили? Но почему, в таком случае, я еще соображаю и слышу, как глухо бьют арматуриной по рухнувшему наземь грузному телу? Почему я вижу, как из закатившегося глаза Коляна течет густая кровь?

Почему я чувствую, как кто-то хватает меня за руку и вздергивает, словно тряпичную куклу?..

— Подъем! — заорал Борис в самое ухо.

«Ем… ем… ем…» — срикошетило в черепе. Я болезненно сморщился и выдернул локоть. Развернулся.

Борис был похож на борзую… Я как-то сразу увидел его всего, с ног до головы, будто сфотографировал. Грязные туфли, разошедшиеся по шву брюки, топор, заляпанная чем-то склизким ветровка. Узкое лицо, острые скулы, цепкий, сосредоточенный взгляд… Борзый. Вот за это его так и прозвали.

— Бежим, — коротко рыкнул он и потянул меня за собой. — Живо, брат! Валим отсюда!

Я по инерции двинулся за ним и споткнулся обо что-то мягкое, но тяжелое. Обернулся, все еще плохо соображая, и царапнул взглядом по месту нашей ночевки.

Время будто замедлило свой бег.

В ушибленном виске загромыхал пульс.

Угли багряной россыпью мерцали прямо посреди асфальтового пятачка.

По одну сторону серой кляксы кострища валялся ударивший меня парень, об него я и споткнулся. Только теперь вместо легкого пропила на ухе, у юнца отсутствовала часть головы. В тот миг мне это даже страшным не показалось. Просто не хватало немного головы, и всё. Факт.

По другую сторону костра лежало еще одно тело — большое, в джинсовом пиджаке, с неестественно вывернутой ручищей и разбитым в лепешку лицом. Я не сразу сообразил, что это Колян. Добродушный Колян, забавно рассуждавший про инопланетян и почти приманивший дикого кота сухой лапшой.

Над ним стоял парень и усердно махал арматуриной. Тук. Тук. Тук. Словно мясо на кухонном столе отбивал.

Тук. Тук.

А лопоухий поднимал саперную лопатку, которую я в суматохе так и не нашел…

— Быстро! — гаркнул Борис, выдирая меня из мира приглушенных звуков и замедленных движений. — Не справлюсь. Порвут.

Пришло понимание: если хочу жить, если хочу добраться до Москвы и найти Элю, то нужно бежать. Без оглядки, не думая о том, что происходит за спиной, игнорируя это «тук-тук-тук», забыв, что у молчуна не хватает части головы, а ветровка Бориса забрызгана какой-то гадостью.

Бежать.

Мы сорвались с места. И откуда только силы взялись?

Бежать. Вдоль сгоревшей бензоколонки. Через кусты, к шоссе. К бледному пятну месяца на розовом полотнище рассвета.

Я даже не заметил, как мы обогнули несколько машин, выскочили на центр дороги и помчались вдоль отбойника, прочь, прочь, прочь от безумия, о котором не хотелось вспоминать. Кажется, за нами даже никто не погнался, но оборачиваться было нельзя. Ни в коем случае!

Борис скакал рядом, хрипло дыша, не выпуская из руки окровавленный топор, стараясь держать его так, чтобы не покалечить меня или себя самого. Его ветровка с чернеющим влажным пятном мелькала рядом. Темное, светлое, темное, светлое. Скорее всего, Борис тоже понимал, что нас никто не преследует, и тоже до дрожи боялся оглянуться на заправку, на точку, за которую уже невозможно было вернуться.

Никогда.

Футляр с чудом уцелевшими очками болтался у меня на груди, отсчитывая ритм.

Мы, как заведенные, бежали через прохладную мглу, из которой то и дело возникали силуэты машин и проросших сквозь асфальт деревьев. Бежали, не слыша щебета пробуждающихся птиц, поскрипывающих под собственной тяжестью сосен, далеких голосов впереди.

Я бежал к.

Брат бежал от.

А следом за нами сквозь легкий утренний туман, подернувший пустое шоссе сизой пеленой, несся пугающий звук, от которого так хотелось скрыться. Очень-очень хотелось…

Тук. Тук. Тук.

Не оглянуться.

Будто чьи-то шаги стучат следом. Чужие и жуткие.

Не спрятаться.

Тук. Тук.

Тук.

Загрузка...