Анакир (1983)

11

Тихим вечером заравийский корабль вошел в родную гавань. Наутро Рэм и Лар-Ральднор верхом направились в столицу, лежащую в глубине континента.

Лин-Абисса была первым настоящим городом, в котором оказался Рэм за последние восемь с лишним лет, а для Лар-Ральднора — вообще первым в жизни. Амланн был не в счет — очарование этого славного раскрашенного городка заключалось именно в его небольших размерах.

Высокие стройные башни, чьи хрустальные окна так и вспыхивали на солнце, мощные стены с бастионами, бойницами, крытыми переходами — сочетание утонченного изящества и непреклонной силы. В этом был весь Вис с его красотой и превосходством, все теми же — даже в изменившемся мире.

Рэм и Лар-Ральднор вступили в город через Ворота Тыкв, над которыми развевалось знамя с заравийской женщиной-драконом. Рассказывали, что во время войны Равнин тиран Амрек обвинил заравийцев в том, что они используют Анакир в качестве эмблемы. В самом деле, между ними имелось некоторое сходство.

При нынешнем неспокойном положении на морях всем так и мерещились повсюду закорианские шпионы. В воротах требовали бумаги, которые имелись далеко не у всех. Восторг от лицезрения первого висского города изрядно поблек в долгой очереди на входе. Наконец Лар-Ральднор смог предъявить свою верительную грамоту — письмо Яннула с печатью Совета послевоенного Корамвиса, которую тот все еще имел право использовать. Им тут же предоставили эскорт для сопровождения в королевский дворец.

Оба они рассчитывали на подобное обхождение (а слуга так и вовсе был уверен в нем), и Лар-Ральднор тут же в шутку предложил назваться вымышленными именами.

Люди на широких улицах оборачивались им вслед. Мимо проносились колесницы, запряженные быстрыми, как молнии, скакунами Междуземья.

Однако когда Рэм с Лар-Ральднором выехали на угол Красного рынка Лин-Абиссы, их глазам предстала весьма впечатляющая картина перемен.

В Амланне встречались и представители светлой расы, и полукровки, но все они происходили из Вардата или Шансара. В Зарависсе им довелось взглянуть на тарабинского купца, следующего через порт в носилках; их откинутые занавески позволяли всем видеть, как он смеется и ест сладости вместе со своей висской подружкой.

Но до сих пор ни ланнцам, ни самому Рэму не приходилось видеть иных чистокровных людей Равнин, кроме кроткой Медаси.

Красный рынок лениво шевелился, придавленный полуденным зноем. Под навесами с бахромой были разложены самые разные товары. Здесь даже можно было купить рабов, выставленных на продажу в увитой цветами клетке. Десять солдат эскорта добродушно расталкивали в стороны толпу, прокладывая дорогу важным гостям, когда все вокруг неожиданно замерло. Лишь стадо вьючного скота с ревом продолжало ломиться в проход между палатками.

Капитан эскорта вскинул руку в кольчужной перчатке, чтобы остановить их, и продолжал держать, словно рука застыла в жарком воздухе. На рынок явно вошел кто-то, еще более важный, чем даже гости из Ланна.

— Кто там? — поинтересовался Лар-Ральднор.

— Из Степей, — капитан наконец-то опустил руку.

— Но кто именно? — удивленно вскинул брови юноша.

— Не имеет значения, — уронил капитан, ничего тем не разъяснив.

— Вы хотите сказать, что остановили движение, желая освободить путь одному из...

— Одному из чистокровных порождений богини. Именно так.

Лар-Ральднор глянул на Рэма, пожал плечами и усмехнулся.

— Тоже мне повод для гордости!

Рэм ответно рассмеялся, но никто его не поддержал. В нахлынувшей тишине он окинул взглядом обстановку: носилки, верховые, рабы с опахалами и зонтиками — совсем как в Кармиссе...

Затем в поле его зрения возникло «порождение богини», медленно идущее вдоль улицы простых смертных. Женщина — одна, без спутников и провожатых.

Она была одета очень просто — но в платье из шелка. Волосы ее были самыми светлыми, какие только доводилось видеть Рэму — белыми, как снег, и почти столь же ослепительно белой казалась кожа. Обе руки женщины были унизаны рядами янтарных браслетов — единственные ее украшения. Правда, вокруг ее шеи обвивалось ожерелье в виде змеи из белой полированной эмали, но вот ожерелье шевельнулось, и Рэм понял, что змея живая.

Женщина-эманакир шла, не обращая внимания на толпу вокруг. Она даже не смотрела по сторонам. Лишь раз взгляд ее обратился на окружающий мир — в ту сторону, где, не сходя со своих скакунов, замерла в ожидании стража. Глаза женщины были отнюдь не золотыми, они, как и волосы, казались почти бесцветными, вылинявшими до белизны, словно у змеи-альбиноса. Рэм ощутил, как вдоль его спины пробегает холодок. Капитан почтительно поклонился.

В следующий миг остановилась и сама женщина, обернувшись к торговцу фруктами. Тотчас же продавец и его помощник забегали, выставляя перед эманакир корзины с апельсинами и гроздьями винограда. Присмотревшись, она выбрала один плод и молча указала на него. Его тут же обтерли и поднесли женщине. Так же молча, без благодарности и платы, она приняла дар и удалилась.

— Я начинаю понимать, почему мой отец покинул Дорфар, — задумчиво сообщил Рэму Лар-Ральднор, когда они продолжили путь к витым металлическим колоннам, отмечающим вход во дворец.

Сейчас в Зарависсе правил Тханн За’ат, старший из одиннадцати внуков Тханна Рашека.

Гостям была назначена аудиенция, но в ожидании ее пришлось провести целых два часа в очаровательной комнате с фонтаном. О да, это был совсем не Ольм... Наконец слуга провел их в другое помещение — больше размером и с куда более роскошным фонтаном. Король праздно сидел в окружении пары телохранителей, двух девушек-менестрелей и рассеянных по всему залу придворных. Здесь также были двое людей с Равнин — не столь льдисто-бесцветные, как женщина на рынке, но все же сидящие отдельно под декоративным деревцем и не участвующие в общей беседе.

Король приветствовал сына Яннула Ланнца, равно как и его спутника. Стайка придворных зааплодировала.

Встав с места, король подвел Лар-Ральднора к людям Равнин. После должной паузы, призванной выказать незаинтересованность, те поднялись и поклонились сыну Яннула.

— Мы прекрасно помним всех союзников, сражавшихся рядом с нами, — произнес один из них. — Имя вашего отца никогда не изгладится из нашей памяти.

Тханн За’ат безропотно проглотил это. Намек был весьма неприкрытым: хотя Зарависс и называл себя союзником Равнин, но, по сути дела, всего лишь оставался нейтральным.

— Вы прибыли в удачное время, — сообщил он сыну Яннула. — Сейчас при дворе находится сын второго из знаменитых капитанов Ральднора эм Анакир — нашего собственного Зароса.

Этот намек тоже был очевиден — король желал напомнить степнякам, что во времена войны не все заравийцы отсиживались дома.

Положив руку на плечо Лар-Ральднора, Тханн За’ат стал прогуливаться по комнате. Один из телохранителей неслышной тенью следовал за ними.

— Вы тоже направляетесь в Дорфар? — обратилась к Рэму одна из дам. Тот ответил утвердительно. — Как и я. Я поеду туда вместе со свитой принцессы. Долгое и довольно утомительное путешествие. Вы что, не знали об этом? — дама усмехнулась. — Откуда же вы прибыли? Ах, из Ланна? Ну разумеется, до Ланна никогда не доходят последние новости. Как раз сейчас дочь короля отправляют к Повелителю Гроз. Этикет неумолим — даже Верховному королю положено забирать свою невесту из отцовского дома. Но, увы, Ральданаш вынужден оставаться в Анкире, пока не прекратятся все эти разговоры про войну... — ее покровительственная усмешка сделалась еще ярче, а подведенные глаза внимательно смотрели на Рэма. — Их первая близость не застанет Застис. Хотя я думаю, что это не имеет значения. Говорят, Ральданаш холоден. И это — сын героя Ральднора! Вы думаете, такое возможно?

— Как вы справедливо заметили, мы в Ланне живем совсем без новостей, — ответил Рэм и, вежливо извинившись, отошел, чтобы наполнить чашу вином.

Однако и в самом деле имело смысл присоединиться к громоздкой свадебной процессии, которая должна была отправиться в Дорфар в ближайшие пять дней.

Дочь За’ата была помолвлена с Повелителем Гроз еще в шесть лет, но это являлось простой формальностью. Ральданаш, вступив на престол Дорфара в тринадцать, годом позже обзавелся своими первыми тремя королевами. Теперь же у него был целый выводок жен — почти из всех стран Виса, а также из Шансара и Вардата. Увы, Зарависс не имел принцесс, достаточно взрослых для постели и достаточно молодых для замужества, и до сих пор отставал в этом вопросе.

Но, похоже, Улис-Анет эм Зарависс наконец-то вошла в долгожданную пору. От матери она унаследовала кармианскую кровь — та же заравийско-кармианская смесь, которая даровала миру легендарную Астарис.

— Что ж, по крайней мере, у нее красные волосы, — пару дней спустя заявил Лар-Ральднор. Он стоял, опираясь о перила, и беседовал с Рэмом. — И очень светлая кожа. Во всяком случае, так говорит одна из ее дам. Вы ее знаете, такая молодая, с которой я...

— Знаю.

— Я слышал и еще кое-что.

— Ты научился сплетничать, как самый настоящий заравиец, — раздраженно бросил Рэм.

— А чем еще здесь заниматься? Мы до сих пор не познакомились с Айросом, сыном Зароса. А именно он назначен командовать личной гвардией Улис-Анет, которая будет сопровождать ее в пути и в Дорфаре. Что, кстати, не слишком-то мудро.

— Почему же?

— Потому что Айрос — ее любовник.

— Я считал, что обычай требует вручать королю его невесту с невзломанными печатями.

— Можно делить ложе и избежать потери девственности.

— Если этот Айрос столь сдержан, то, полагаю, сумеет обуздать свою ревность в Дорфаре, — заметил Рэм.

— Или сумеет сохранить прежние отношения. Улис-Анет — всего лишь второстепенная жена, у нее нет шансов стать Верховной королевой. Так что к ней не будут иметь никаких претензий, если только она не обзаведется ребенком.

В тот вечер Айрос все время был на виду. За обедом он сидел рядом с королем, а после был замечен запросто играющим в кости с двумя сыновьями Тханна За’ата.

Даже одетый в обычную форму старшего офицера, сын Зароса был исключительно красив. О его отце можно было сказать то же самое — и не только в молодые годы, но и до сих пор. Однако характер Айроса был совсем иным. Зарос имел репутацию хитроумного авантюриста, умеющего пользоваться любой благоприятной возможностью и одержавшего одну из убедительных побед в войне Равнин лишь благодаря своей ловкой выходке. Айрос же умел шутить и смеяться, выказывал незаурядный ум, но наряду с этим часто проявлял совершенно павлинье высокомерие и гнев. Знакомясь с Лар-Ральднором, который был моложе его на несколько лет, Айрос коротко блеснул улыбкой и тут же спросил:

— Нам весь вечер надо вешаться друг другу на шею во имя дружбы наших отцов? Или я могу с чистой совестью вернуться к своей игре?

— Пожалуйста, — сдержанно ответил Лар-Ральднор. — Я даже не мечтаю о том, чтобы задержать вас.

Айрос вспыхнул, чего не могла скрыть даже его по-заравийски смуглая кожа.

— Рад, что вы понимаете простые солдатские удовольствия, — сказал он, скривив губы. — Хотя сами вы еще не солдат, не так ли? Уже присмотрели себе что-нибудь в Дорфаре?

Лар-Ральднор вскинул на него свои Равнинные глаза.

— Простите? — переспросил он.

— Вы хотите сказать... — нахмурился Айрос.

— Я хочу сказать, что ваши кости ждут вас.

Айрос нехорошо усмехнулся — но и только. Он в самом деле развернулся и ушел. Следующие три броска были им проиграны, и Рэм с Лар-Ральднором услышали это через весь зал, даже сквозь музыку, под которую танцевали девушки.

Что ж, так или иначе, но с Айросом они повидались. Принцессу же Улис-Анет Рэму удалось увидеть лишь перед самым отъездом свадебной процессии.

— Что случилось? — спросил сын Яннула, выходя на балкон.

— Я думал, ты сейчас с дамой принцессы, — отозвался Рэм.

— Там я уже был. Скоро рассвет, надо бы прилечь хоть ненадолго. Мы отбываем через несколько часов.

Рэм сквозь зубы пробормотал, что точное время королевского выезда до сих пор непонятно, и это просто подлость.

— И все-таки вы не ответили, в чем дело. Это из-за...

— Нет, — отмахнулся Рэм. — Время Застис кончилось. К тому же здесь полдворца не брезгует заниматься этим по-оммосски. Иди спать.

Лар-Ральднор кивнул и, помедлив, исчез.

Предрассветный воздух был свеж и прохладен. Чуть синеватая тьма казалась идеальной грифельной доской, на которую так хорошо ложатся образы и мысли.

Попытаться вспомнить, когда это случилось впервые. Боль, пронзающая череп — а затем образ, видимый как наяву и затмевающий остальной мир...

Годы юности. Рэм восстановил в памяти даже время и место — Истрис, винная лавка на Кувшинной улице, где он тогда как следует напился. Тогда он выбросил это из памяти, списав на опьянение, теперь уже и не вспомнить... И следующих двух или трех видений, свалившихся на него — тоже не вспомнить. Имели ли они какое-то отношение к его жизни или к чему-то еще? Очень может быть. В конце концов, пророческие, сверхчувственные, какие бы то ни было — все они имели смысл. Даже то видение, которое застило ему глаза у дверей Кесара и тем подвело под порку.

Как раз его он мог вспомнить вполне четко: женщина с красными волосами, застывшая, словно камень — и мерцание новой жизни в ее чреве.

И Кесар, ступивший на путь, закончившийся тем безумным и роковым прощанием с сестрой — сестрой, которую он любил плотской любовью, Вал-Нардией, ставшей его возлюбленной в Анкабеке. Возлюбленной и матерью его ребенка.

И второе видение в глухом кольце храмовых коридоров Анкабека, от которого сейчас осталась лишь обгорелая скорлупа. Три женщины — с белыми волосами, с красными и с черными как смоль. И три зародыша внутри них, словно серебристые пузырьки...

Рэм припоминал прочие подробности, и все они, подтверждая недавно услышанное, имели отношение к Ральднору эм Анакир. Его — да, отцу.

Уже видение в Анкабеке дало ему подсказку, кто он такой. Ему показали трех женщин, носивших семя Ральднора. Беловолосая Сульвиан Ваткрианская — мать Ральданаша, нынешнего Повелителя Гроз. Черноволосая Лики, его собственная мать — разве сам Рэм не узнал ее по удару? И третья в этом раскладе, женщина с красными волосами — несомненно, Астарис.

Сколько людей знает, что она носила третьего ребенка Ральднора? Ни в одном предании об этом не говорилось ни слова. Даже Яннул не ведал о том.

Вне всякого сомнения, этот ребенок потерян. Ральднор и Астарис ушли неведомо куда. Их потомок, если он выжил, имел достаточно времени, чтобы обнаружить себя — но этого не произошло. Однако почитатели Анакир в Анкабеке как-то узнали о его бытии и об утрате этого бытия, и установили точное соотношение этих двух факторов. Они искали правильное сочетание плоти и крови. Может быть, странно и нелепо, но они предвидели и предсказали то, что случилось между Кесаром и Вал-Нардией. Плоть от плоти людей, в которых кровь Висов смешалась с иной, колдовское соединение близнецов, и еще — знамение знамений...

Неудивительно, что Анкабек удерживал от смерти тело Вал-Нардии, чтобы ребенок родился в срок...

«Верю ли я хоть во что-то из этого? Допускаю ли саму возможность вмешаться в священное таинство?» — Рэм затряс головой. Нет. Это лишь кислый осадок перегоревшей похоти и бессонница. Для чего им было выводить ее, как племенного скакуна — для того, чтобы их магия позволила ей сгинуть в волчьей стае?!

С той ночи, когда Рэм увидел нападение на Анкабек сквозь зримую реальность заравийского корабля, он прятал янтарное кольцо среди своих вещей, остерегаясь новых приступов. Достать его сейчас, подержать в руках, надеть — может быть, тогда все разъяснится? Но как раз полной ясности Рэм и не хотел.

В конце концов ему был дан еще один знак, чтобы испытать на прочность его безумие.

В свою последнюю ночь во дворце отца она пришла на пир. Еще до ее появления весь зал перешептывался, сколь прекрасна эта поздняя дочь королевского рода — и как похожа она на Астарис, красивейшую женщину в мире!

Рэма все это нисколько не впечатляло. Как правило, женщины не нравились ему. Если они были красивы, то вызывали в нем чувство мрачной отчужденности, но чаще он просто не замечал их.

Улис-Анет вошла в зал вместе со своими дамами.

Ее блестящие волосы были ярко-красными, как и говорилось ранее, и тот же оттенок повторялся в ее платье с поясом из красного золота. На ее шее сверкало ожерелье из полированных аметистов — камней, наиболее почитаемых в Зарависсе, ибо аметист был драгоценностью, сильнее всего напоминающей цвет Змеиного Ока.

Она была тоненькой и изящной. И тут Рэм осознал, что ее фигура и походка напоминают ему кое-кого другого...

Потом она приблизилась, и он увидел ее лицо.

Улис-Анет, по слухам, похожая на Астарис, была почти точной копией Вал-Нардии, сестры-возлюбленной Кесара.

Йеза, чья кожа благоухала травами, в которых она возлежала с Лар-Ральднором, была слишком умна, чтобы шуметь у дверей спальни своей госпожи. Однако она вполне могла остановиться и немного послушать.

Из-за дверей доносились два голоса, но отнюдь не сливающихся в песне любви. Прислушавшись, Йеза покачала головой и пошла прочь, все так же беззвучно.

За дверью стоял Айрос, не снявший ни единой детали своего изысканного наряда. Горел единственный светильник, и под ним сидела Улис-Анет, одетая для сна, хотя еще и не думала ложиться.

— Итак, мадам, я покидаю вас, — холодно произнес юноша. — И это конец.

— Ты вообще не должен был приходить сюда.

— Потайная дверь осталась незапертой и без охраны. Если вам так хотелось избавиться от меня, надо было поставить там нескольких людей. Они могли бы убить меня и тем освободить вас.

Девушка вздохнула. По ее шее, все еще украшенной аметистами, заметались лиловые сполохи.

— Ты знаешь, Айрос, что я желаю тебе лишь добра. Но тебе стоило бы как следует подумать, прежде чем наносить мне ночной визит.

— Значит, мне надо дождаться, когда мы выйдем в путь, и нахально войти в ваш шатер на глазах у всех? Или ждать до самого Дорфара, пока ваш король с белыми волосами не устанет от вас? Судя по тому, что я слышал, это случится весьма быстро. Если он вообще удосужится лечь с вами в постель.

Улис-Анет уронила голову на руки. Она устала от этого спора, который за последние несколько месяцев повторялся снова и снова.

— Даже если в Дорфаре я буду жить как девственница, между нами все равно ничего не будет, — сказала она глухо.

— Значит, я ничуть вам не дорог.

Вся сдержанность разом покинула принцессу, и она резко поднялась.

— Не будь дураком, Айрос. Ты думаешь, я желаю этого союза? У меня нет выбора, и никогда не было. Как и у тебя. Ты не даешь мне покоя...

— Я и сам не знаю покоя!

— А что еще я могу сделать? Сбежать с тобой, словно сельская девица, которую против воли выдают замуж за крестьянина? Я была обещана Повелителю Гроз еще до того, как мы встретились. Ты знал об этом. И знал, что из этого следует.

В глазах Айроса сверкнула ненависть.

— Я люблю вас! — воскликнул он. Если бы Йеза решилась подслушивать у дверей именно сейчас, то осталась бы довольна.

— Любовь? Что ж, в твоей власти выбирать, кого любить. Но не в моей.

— Однажды вы уже выбрали меня, — чуть более мягко напомнил Айрос.

— О да, — она закрыла глаза.

— И если Беловолосый возьмет вас, то узнает, как далеко вы зашли в своем выборе.

— По-моему, это не имеет значения, если прошло достаточно много времени, — возразила Улис-Анет.

— Он так высоко вас ценит!

Улис-Анет отвернулась. Она подошла к зеркалу и увидела в нем свое очаровательное лицо и ласкающие глаз линии фигуры. А за спиной — прекрасного и разъяренного демона, который вторгся в ее и без того неприятный мир. Она не любила Айроса, но привыкла к его нежности и страсти. Теперь Улис-Анет усомнилась — в самом ли деле она так много значит для него? Не будь принцесса связана обязательствами с Дорфаром, она могла бы выйти замуж за Айроса, чтобы упрочить положение его семьи. Наверняка он ценил бы ее взгляды и ее королевское происхождение — и изменял бы ей часто и неприкрыто, с кем попало.

Не дождавшись ответа, Айрос шагнул к драпировке, скрывающей потайную дверь, в ярости сорвал занавес с колец и швырнул его на каменный пол.

Держась все так же прямо, принцесса подошла к двери и заперла ее, затем села у окна и стала смотреть на восход солнца. Ложиться спать было уже слишком поздно.

12

Караван принцессы, как во сне, медленно брел сквозь летнюю жару. Порой казалось, что он и вовсе не движется. Под небесами, усыпанными звездной пылью, равнины сменялись холмами, а холмы — новыми равнинами. Они попадали в какой-нибудь замечательный город, окунались в его жизнь — и снова двигались дальше, к новому городу, который манил их своими огнями с другого края ночной долины.

Для Рэма это путешествие стало порой странного безвременья. Лар-Ральднор не так уж часто бывал рядом с ним — с наступлением темноты юноша шел к Йезе, юной главной даме принцессы, днем же был принят в круг королевских приближенных. Сама Улис-Анет заметила его и явно выказала свою симпатию. Это еще больше разжигало гнев Айроса, командующего ее охраной, в то же время удерживая его на расстоянии. С закаменевшим лицом сын Зароса ехал во главе строя своих людей. Его отношение к своей царственной избраннице было столь безупречно вежливым, что поневоле наводило на подозрения. Вокруг не было никого, включая последнего конюха или пажа, кто не догадывался бы, каковы истинные отношения королевской дочери и начальника ее гвардии. В один не слишком-то прекрасный день один из солдат был высечен в сотне шагов от стоянки и брошен полумертвым на полуденной жаре. Вина его заключалась лишь в том, что Айрос услышал, как тот насвистывает некую песенку двусмысленного содержания, и отнес это на свой счет.

По ночам он устраивал у себя в шатре грубые и шумные приемы или носился по окрестностям на колеснице, освещенной факелами, оглашая ночь хриплыми криками. В городах он подцеплял самых ярких и доступных женщин и в течение всего обеда напоказ домогался их.

Как-то раз на одной из возвышенностей от кромки горизонта донесся нарастающий шум — это мчалось стадо диких зеебов. Лишь в последний миг животные свернули в сторону, прочь от огней стоянки.

Гуляя в сумерках по холмам, вдалеке от шатров, Рэм наткнулся на мужчину и женщину, которые сплели объятия в зарослях папоротника. Это были Лар-Ральднор и его девушка. Стараясь не шуметь, Рэм поспешно удалился, оставшись незамеченным.

Застис ушла с небосклона, и наверное, лишь это родило в нем непонятную отрешенность. Недавние ланнские переживания словно стали не его, а чьим-то чужим воспоминанием. Теперь сын Яннула казался таким далеким — просто приятный молодой человек, хороший товарищ... моложе Рэма лет на сто. Он с трудом узнавал его.

Оммос, край с дурной славой.

Они увидели Уткат на равнине Орш, где Ральднор эм Анакир когда-то разгромил армию Висов, потом — руины Гопарра, который тот же Ральднор эм Анакир стер с лица земли за измену. Однако история все еще продолжалась. Меньше месяца назад флот Вольных закорианцев сжег Карит, и по всей местности тут и там двигались войска, пропускающие караван лишь после выяснения, в чем заключается его миссия. Уроженцы Оммоса были темноволосыми, темнокожими и говорили с таким сильным акцентом, что, казалось, создавали новый язык из знакомых слов. Не считая войск, все королевство казалось голым и пустынным, и города по ночам выглядели темными.

В Хетта-Паре им устроили прием. Старую столицу разрушила война Равнин, а новый город еще не поднялся — сейчас это был всего лишь небольшой поселок на краю развалин. Правил в Оммосе не король, а человек родом с Равнин, зовущий себя Хранителем. Двор, если его можно так назвать, тоже был полностью Равнинным.

Три или четыре часа невеста Ральданаша и ее свита высидели среди незатейливых публичных развлечений. Затем всех разместили в тесных покоях, если можно обозначить этим словом то, что был способен предложить им этот городок. Те же, кто решился взглянуть на убожество новой Хетта-Пары и развалины старой, вернулись с рассказами о храме Анакир из черного камня, чьи входы охранялись степной стражей; о древних танцах с огнем в тавернах на развалинах, где юноши и женщины снимали с себя одежду огнем горящего факела — и об огненном боге Зароке, которого люди с Равнин бросили в яму. Оммосцы раболепно мочились на него, словно исполняли некий ритуал перед захватчиками, и при этом украдкой делали священные жесты, прося у бога прощения.

Между Хетта-Парой и границей пришлось сделать еще бессчетное число остановок. Лишь через пять дней они подошли к реке и увидели восстановленный пограничный форпост, тоже некогда перемолотый войной. Увенчанная чашей дорфарианская сторожевая башня в знак приветствия взметнула сиренево-голубое тусклое пламя.

Дорфар.

«Мой отец пришел сюда, не зная, как знаю я, ни о своем происхождении, ни о сомнительных правах на престол, ни о своем наследии. Скрывающий беспокойство под дерзостью, чувствующий опасность, влюбленный в эту землю и ненавидящий ее, ее символы и тень, распростертую над нею...» — Рэм огляделся.

Земля. Горы. Небо.

«Что же значит Дорфар для меня?»

Для въезда в Анкиру Лар-Ральднору предоставили колесницу и упряжку чистокровных скакунов, а из дорожного сундука был извлечен его лучший наряд.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он Рэма.

— Как договорились. Сначала тебя представят ко двору. В подходящий момент ты сунешь ему письма Яннула. Он их прочтет.

— Если верить тому, что я слышал о нем — может и не прочесть.

Рэм кивнул — он и сам собирал сведения о Повелителе Гроз, где только мог.

— Тогда вежливо, но настойчиво ткни его носом в печать Корамвиса.

— Но разве вы сами не будете рядом со мной в зале для приемов?

— Если удастся.

— А где вы будете во время торжественного въезда?

— Где-нибудь позади колесниц. Не на виду.

Лар-Ральднор внимательно посмотрел на Рэма.

— Вы сами знаете, что ваше безразличие происходит не от скромности, — наконец произнес он. — Это гордость. Вы словно говорите: мне известно, кто я такой, а он пусть выясняет это сам. Не так ли?

Этот разговор происходил близ старой белой дороги, пересекающей равнину под Корамвисом. Стояли сумерки, шатры уже были разбиты — в последний раз. Завтра им предстояло войти в новую столицу. Внизу, в долине, над древними сторожевыми башнями повисло легкое перышко дыма, чуть темнее вечернего неба.

— Даже выяснив все, что должно, он может оттолкнуть это знание, — сказал Рэм. — Это вполне вероятно.

— Если я хоть сколько-то разобрался в нем, он не захочет так рисковать. Вы нужны ему как друг, а не как враг. Подумайте, сколько неприятностей вы сможете доставить ему, будучи отвергнутым.

— Я-то подумал. Но Ральданаш тоже способен подумать. Боюсь, он сочтет меня достойным аккуратного убийства.

— Здесь вам не Кармисс, — усмехнулся Лар-Ральднор.

Рэм почувствовал, что захвачен врасплох. Неужели юноша настолько хорошо осведомлен о его службе у Кесара?

На склоне над равниной, где землетрясение взметнуло землю холмами причудливой формы, замерцали ночные огни нового города. Когда Лар-Ральднор удалился, призванный в шатер принцессы, Рэм остановился и долго смотрел на город.

Раньше здесь были фруктовые сады и циббовые рощи, но потом их сожгли или вырубили. Именно на этой земле случилась последняя битва той войны. Весь день Рэм обращал внимание, что чем ближе к городу, тем чаще люди суеверно перешептываются.

Он вдруг подумал: тем, кто в одиночестве ночует на этих холмах, должно казаться, что они слышат звуки войны и стоны боли, и чувствуют, как начинает содрогаться земля. Он был почти готов к приходу нового видения. Но ничего не появилось. Лишь сверкание далеких огней Анкиры — и никаких следов призраков.

Принцесса Улис-Анет была одета во все белое. Когда прошло первое ошеломление, Рэм отметил, что кожа у нее все же темнее, чем была у Вал-Нардии. Белизна одеяния символизировала ее пригодность для Верховного короля светлой расы. Для этого она была немного смуглее, чем надо, но это лишь добавляло ей притягательности — она казалась статуей из светлого золота. Ажурная сетка с вплетенными рубинами прикрывала ее рубиновые волосы.

Перед ее колесницей и следом за ней скакали люди Айроса, слепя глаза полированным металлом оружия и доспехов. На их копьях трепетали знамена Зарависса и сверкали гербы Тханна За’ата.

Караван принцессы стал всего лишь еще одним обязательным элементом действа.

Танцовщицы, весь наряд которых состоял из сверкающей росписи по телу и ошеломляющих крохотных зеркал в паху, акробаты, чародеи, достающие из воздуха светящиеся шары. Двенадцать молочно-белых калинксов — трудно представить, где их нашли, скорее, просто выкрасили — тащили три золоченых повозки, с которых девушки в алых одеяниях Ясмис, заравийской богини любви, бросали в толпу цветы, сладости и мелкие монетки. До принятия закона Анакир во время обручальных и свадебных шествий полагалось провозить статую самой Ясмис. Теперь этого не было.

Колесницы катились. Музыканты играли.

Там, где новая дорога шла среди полей и садов, ее обступали крестьяне. Они поднимали детей, чтобы те могли рассмотреть процессию. Девочки-подростки осыпали проезжающих цветочными лепестками и во все глаза любовались на солдат.

Примерно в четверти мили от ворот процессию встретил почетный эскорт во главе с посланником Ральданаша.

Рэм впервые увидел белые знамена Анкиры, и среди них — эмблему своего сводного брата, законного сына героя Ральднора. Личным символом Ральданаша была бронзовая змея, свернувшаяся кольцами вокруг черной грозовой тучи. Обуздание мощи — такова была идея этого герба, доступная любому, кто его видел.

Корамвис считали чудом Севера. Анкире, выросшей на его руинах, было на что опереться.

Яннул покинул город прежде, чем тот был достроен. Послевоенный Совет, состоящий вперемешку из Висов, степняков и выходцев с Континента-Побратима, вполне сохранял единство под началом своего прежнего главы, Матона. Старик, чудом уцелевший во время землетрясения, получил эту должность именно из-за своей старости, делавшей его безопасным. Под его началом возрождался город над долиной и насаждались леса на западных склонах. Он пережил уход Яннула и смерть еще одного, кто в своем роде тоже был другом Ральднора — Дракон-Лорда Крина. Крин умер как раз в тот год, когда юный король въехал в Анкиру. Матон прожил до ста двенадцати лет — не такой уж запредельный возраст для Висов, но примечательный на фоне потрясений его эпохи. Он застал первые годы правления Ральданаша и успел увидеть Анкиру достроенной. До самого конца Матон сохранял свой ум и, как говорили, свою бесполезность. Теперь главой Совета Анкиры стал ваткрианец, троюродный брат короля.

Высокие и толстые стены — в этом крылся некий смысл. До недавнего времени вокруг королевского дворца вообще не было никакой ограды.

Белый камень, украшенный светлым золотом и хрусталем — символ Белого Огня. Столица была молода — моложе Рэма — и, конечно же, прекрасна. В нее вложили всю славу и величие послевоенного времени. Десять храмов богини сверкали под солнцем на ее террасах.

Однако Анкира не оставляла ощущения молодости, или красоты, или даже старости, скрытой под молодостью и красотой, как под вуалью — древний Вис гневно кричал в ее оковах. Она вообще не имела вкуса, как пресная лепешка.

Хотя, пожалуй, что-то все же ощущалось.

Непривычно ранняя жара, и еще — какой-то терпкий привкус в воздухе. Рэм похлопал по шее своего зееба, желая унять его дрожь. Вероятно, животному передалось его собственное напряжение.

Однако вокруг воцарился совершенно невозможный покой — с тех пор, как они въехали в ворота, вокруг них, на обочине дороги, на крышах и балконах домов, толпились люди. Их крики, лязг доспехов, музыка — все вместе прямо-таки оглушало. Но сейчас этот шум, который поначалу казался невыносимым, словно засосало в какую-то воронку или огромную вязкую пещеру без эха.

В Анкире, как и в Корамвисе, имелась аллея Рарнаммона, но здесь она была гораздо длиннее, а ширина ее позволяла проехать в ряд десяти колесницам. Вдоль всей аллеи высились огромные статуи: драконы, змеи, реже — человекоподобные исполины. Там, где она вливалась в дворцовую площадь, на тяжелом постаменте, возвышаясь над прочими изваяниями, стояла гигантская статуя самого Рарнаммона на колеснице, сделанная из золота и позолоченной бронзы. В глазницах, затянутых стеклом цвета шафрана, пылали светильники, что создавало потрясающий эффект. И в тени этого изваяния стоял Повелитель Гроз, публично встречая свою заравийскую невесту.

Теперь тишина стала тяжкой, словно огромное одеяло, накрывшее площадь.

Процессия двигалась вперед: колесницы, сверкающие стражи Айроса, женщина с рубиновыми волосами в увитом цветами экипаже...

— Идет гроза, — произнес кто-то позади Рэма. — Гляньте, как деревья шатаются!

Рэм невольно оглянулся. Деревья над стеной стояли неподвижно. И за спиной у него никого не было — по крайней мере, столь близко, чтобы сказать и быть услышанным.

— Магия, — снова послышался хриплый голос, теперь уже прямо перед ним. Рэм почти ощущал чье-то дыхание на своем лице — но рядом с ним по-прежнему никого не было. — О боги! Что это?

Рэм поднял взгляд на холмы над городом. Там показались белые башни — но лишь на миг. Сверкнула красная вспышка, и скала под стенами Корамвиса беззвучно рассыпалась в пыль, фонтаном хлынув вверх. Затем холмы снова сдвинулись, и белые башни, точно жертву, швырнуло в чернильно-черное небо.

Но даже когда это случилось, Рэм отдавал себе отчет, что на самом деле этого нет. Он чувствовал под собой зееба и по-прежнему сжимал поводья в руке. Его глаза были широко открыты, и он отчетливо знал, где находится. Затем все замерцало; холмы были совершенно неподвижны, свет летнего утра мягко струился меж ними...

Спокойно, без суеты, Рэм подумал: «Это знак. Грядет землетрясение».

Зееб вскинул голову и натянул поводья. И не он один. Насколько можно было заметить, все животные в процессии начали беспокоиться. Люди, вынужденные сдерживать их, невольно заражались этим непонятным волнением.

Рэм отмечал это без малейшего ужаса, лишь с уже знакомым чувством отрешенности. Твердой рукой смиряя своего зееба, он оставался настороже.

Аллея расширилась, переходя в огромную площадь. Впереди, за спиной у подавляющей своей мощью статуи Рарнаммона, высился Холм Верховных королей, уступами поднимающийся к дворцу, а еще выше в обрамлении деревьев сверкал старейший храм Анакир Дорфарианской. На переднем плане — знамена, блеск снаряжения, фигуры Повелителя Гроз и его придворных. По всей площади толпились люди, а сзади напирали опоздавшие, народ стекался на площадь, где и так было не протолкнуться. Некоторые даже взбирались на постамент Рарнаммона и устраивались среди колес бронзовой колесницы.

Внутри самой процессии и то было больше свободного места. Рэм медленно пробирался меж колесницами, раздвинувшими свой строй, пытаясь выбраться.

Однако прежде чем ему это удалось, он ощутил, что под его ногами словно бьется пульс самой земли. И снова все замерло. Дрожь земли — или его собственная? Затем, перекрывая шум и гул голосов, раздался низкий глубокий рев. Сначала люди не поняли, в чем дело, если вообще услышали новый звук — но тут зазвонили колокола, привезенные из Корамвиса. Причудливо нанизанные на общую веревку, они чувствовали поступь землетрясения и отвечали на нее своей дрожью. Казалось, что колокола плачут, предупреждая о беде. И их услышали.

Крики радостного возбуждения тут же сменились воплями ужаса. Началась давка. Тут и там взывали: «Анак! Анак!» Заравийцы из окружения принцессы были еще более напуганы, чем городские Висы. Это была не их страна, и они не хотели умирать здесь. Все вокруг стало неуправляемым: животные метались и вставали на дыбы, волочились перевернутые колесницы, люди падали, а толпа по обеим сторонам процессии билась, как раненый зверь, но не могла сдвинуться с места. Зато двигалась сама земля.

Зееб под Рэмом плясал, пытаясь удержать равновесие, и, только смиряемый железной рукой хозяина, подавлял желание кинуться прочь, лягая всех окружающих. Рэм поднял глаза к небу. Сверху, со статуи Рарнаммона, с воплем рухнул человек, врезавшись в самую гущу толпы. Счастье, что сама огромная статуя пока не пыталась сдвинуться с места — лишь вздрагивала, угрожая сбросить и остальной человеческий груз.

Сквозь нагромождение колесниц Рэм кое-как пробился к центру процессии, где в окружении солдат Айроса находился церемониальный экипаж Улис-Анет. Однако здесь не осталось и следа прежнего стройного порядка.

Одна из повозок богини любви перевернулась, юная служительница Ясмис лежала мертвая, а над ней стоял калинкс, порвавший свою упряжь. Получив полную свободу среди окружающей паники, он вырвал сердце девушки и теперь стоял среди ее крови и рассыпанных сладостей, разрываясь между страхом и желанием убивать. Никто не решался прикончить его, хотя все понимали, что, едва земля перестанет дрожать, зверь снова бросится на людей. Рэм изогнулся, заглянул в холодные глаза калинкса и одним движением перерезал ему горло. Переступив через тело зверя — зееб всхрапнул, но повиновался, — Рэм протиснулся в самую гущу конных всадников.

Заравийцы кричали, взывая к своим богам. Чей-то неожиданно взлетевший меч — не иначе, его владелец пытался с его помощью прорваться в какой-то иной мир, где земля не трясется — задел плечо Рэма, не защищенное доспехом. Показалась кровь. Рэм обернулся и нанес ответный удар обезумевшему меченосцу. Когда тот тяжело осел наземь, взору Рэма открылась увитая гирляндами колесница принцессы. Знамена упали, возничий исчез неизвестно куда. Охваченные паникой скакуны рвались прочь из упряжи, их ржание ничем не отличалось от женских криков из толпы. Улис-Анет оставалась в колеснице, но не могла подхватить упавшие поводья — впрочем, в любом случае не с ее весом было сдерживать упряжку. Неподалеку снова блеснул металл — теперь мечи вылетали из ножен со всех сторон. Айрос и его капитаны прокладывали дорогу к принцессе сквозь толпу, не щадя ни своих же людей, ни обнаженных танцовщиц.

Тем временем землетрясение почти сошло на нет. Твердь едва заметно подрагивала, как человек, которого только что стошнило. Для того, чтобы полностью пресечь панику, требовались лишь несколько минут и некоторая доля хладнокровия. Тяжесть ушла из воздуха, на толпу мало-помалу нисходило облегчение. Животные ощутили бы это первыми.

Но прежде чем наступило спокойствие, лихорадочные усилия солдат Айроса освободили дорогу перед колесницей принцессы. Таким образом, скакуны наконец-то смогли сделать то, чего так жаждали все это время — рванули вперед и понеслись с неистовыми криками, летевшими за ними, как обрывки флагов. Гвардия, только что так стремившаяся к принцессе, мгновенно кинулась прочь от взбесившейся упряжки. Рэм видел, как Айрос метнулся в сторону, как его меч обрушился на плечи ближайших солдат — но это лишь подхлестнуло их безумие.

Рэм слегка ударил каблуками в бока своего зееба — этого оказалось вполне достаточно — и во весь опор бросился за колесницей.

Та неслась впереди, набирая скорость, девушка в ней судорожно вцепилась в борта. По пути колесо намотало на себя длинные волосы одной из упавших танцовщиц и какое-то время волокло тело несчастной по мостовой. Танцовщица не издала ни звука, ибо была мертва. Столь же безмолвна оставалась и Улис-Анет.

Колесница летела прямо на короля и его свиту. Стоя у постамента, зажатые со всех сторон, они могли лишь следить за приближением своей смерти.

Звон колоколов умолк.

Рэму доводилось бывать в подобных переделках, и он знал, как себя вести.

В его сознании мелькнула лишь одна, довольно неуместная, мысль: «Кесар мог бы спланировать это». Затем он поравнялся с неистовой упряжкой.

Размахнувшись, Рэм обрушил меч на голову одного из скакунов. Удар был столь силен, что пробил череп. Животное рухнуло на полном скаку, вырвав меч из его руки, но остальные продолжали нестись, не в силах остановиться. Инерция движения закрутила скакунов вокруг мертвого товарища, колесница начала опрокидываться — и все это прямо на пути Рэма. Он едва успел рвануть своего зееба в сторону. В глаза Рэму плеснуло вулканической лавой волос Улис-Анет, и в тот же миг он выхватил девушку из экипажа и перекинул через седло.

Колесница помчалась дальше, мимо них. Однако упряжка уже была сбита с направления — не прошло и секунды, как животные упали, окончательно запутавшись в вожжах и постромках, ломая ноги и шеи.

Это хорошо, что он все еще не утратил воинскую выучку Кармисса, насмешливо подумал Рэм, с жалостью глядя на погибших скакунов. Жалость и насмешка — вот и все, что ощущал он в этот миг.

Он остановил зееба, соскользнул вниз и осторожно снял принцессу.

— Благодарю тебя, — выговорила она, глядя в глаза Рэму.

— Это честь для меня, мадам.

Оба осознавали бессмысленность своих слов. Стоя на площади, на залитой кровью белой мостовой, среди мертвых тел и обломков колесницы, они горько рассмеялись.

Вокруг повисло напряженное безмолвие — и вдруг оно сменилось безудержным ликованием. Заравийцы, блистательно провалившие свою работу, кинулись поздравлять чужеземца, который сумел спасти их главное достояние.

От дворца навстречу им двинулась группа людей.

— Вы ранены? — спросил Рэм у принцессы.

— Нет. Но ты весь в крови.

— Пустяки. Какой-то дурак зацепил мечом.

— Это не выглядит как пустяк.

— Я солдат, госпожа, — веско произнес Рэм. — Я знаю, когда ранен, а когда нет. Но ваше беспокойство столь великодушно.

— Землетрясение... уже кончилось? — неожиданно спросила она. Его мнение по поводу спасения, ран, землетрясений и всего прочего разом стало для нее непререкаемым. Рэм с улыбкой кивнул.

Невероятно, но их обмен любезностями казался вполне уместным среди окружающего кошмара. Хотя это ничего для него не значило, Рэм не мог не оценить красоту Улис-Анет, ее величественную осанку и самообладание. Но вот ее взгляд скользнул по мертвой танцовщице — и тут же сместился в сторону.

— Наверное, это знак, — голос принцессы дрогнул. — Я слышала, что когда король, мой будущий супруг, еще мальчиком входил в Анкиру, земля тоже ужасно тряслась.

Что-то происходило с ними — невидимое, неощутимое, но всеобъемлющее, как смертельная болезнь.

— Что это? — успела спросить девушка.

Но тут группа людей, идущая от дворца, подошла к ним.

Улис-Анет тут же окружили. Рэм обнаружил, что его отделила от принцессы целая толпа народу — Висы, ваткрианцы, но выходцев с Равнин среди них не было. Затем перед ним возник еще один человек, одетый во все белое, как и Улис-Анет. Его белоснежный плащ скрепляла золотая змея, чьи чешуйки сверкали, как монетки. Волосы мужчины казались еще белее, чем его одежды, однако лицо было смугло-золотистым, словно кора молодого деревца. Он был потрясающе красив той же красотой юного бога, какой, если верить слухам, был наделен Ральднор эм Анакир. Но рост их был совершенно одинаков — и Рэм глянул ему прямо в глаза, того же цвета, что и стекло в глазницах статуи Рарнаммона. Того же цвета, что и глаза самого Рэма...

— Кто он? Откуда взялся этот герой-Вис? — зашептались вокруг.

— Кто ты? — властно спросил его Ральданаш, Повелитель Гроз.

Город, неважно, потрясенный знамением или нет, вложил факел в его руку. И теперь он не мог погасить его, не уйдя прочь.

— Мое имя Рармон, — ответил он. — Я сын твоего отца.

В темноте над равниной ярко горели глаза статуи Рарнаммона, затмевая прочие огни города.

— Откуда мы знаем, что лорд Яннул не ошибся? — спросил Венкрек. — Или не был сознательно введен в заблуждение? — он посмотрел на сына Яннула и усмехнулся.

— Вы знаете, мой повелитель, что это не так, — спокойно ответил Лар-Ральднор. — Он сообщил это вам через меня.

— Ваша преданность достойна вашего отца. Но после стольких лет...

— Повелитель, мой отец еще не старик, память его крепка. Он провел немало времени рядом с Ральднором эм Анакир и хорошо знал его. И снова увидел Ральднора в этом человеке, его сыне. В письме Яннула ясно сказано, что лорд Рармон ничего не знал о своем происхождении. Его мать не потрудилась просветить его на этот счет.

— Его мать, о да... Ее имя — не такая уж редкость среди кармианских Висов. Думаю, в тех краях можно отыскать не одну Лики с... прошу прощения, с сыном-бастардом.

— Но она прислуживала Астарис при корамвисском дворе.

— Это она так говорила. Или же лорд Рармон, — Венкрек сделал ироничный акцент на титуле, — утверждает, что говорила.

Рэм, ставший Рармоном, отвел взгляд от глаз своего тезки там, внизу, и быстро сжал плечо Лар-Ральднора.

— Вам не кажется, что для этого разговора еще не время, пока здесь нет короля? — обратился он к Венкреку. — Если, конечно, ваше мнение не важнее того, поверит ли мне Повелитель Гроз.

Улыбка Венкрека стала холоднее, затем и вовсе исчезла. Он был лордом-правителем Анкиры, а потому его благорасположение можно было завоевать, или вынудить к нему силой, или даже купить. Ваткрианец с волосами цвета масла, он являл собой чистейший образец тех, кого Яннул называл светлыми Висами второго континента. Рэм частенько встречал в Истрисе эту породу людей, причем как светлых, так и темных.

Прочие люди в маленьком зале были членами Совета. По традиции, все они происходили из разных народов. Два дорфарианца, кто-то из Тарабанна, шансарец, еще один ваткрианец. Похоже, ланнцы и заравийцы, которые во времена Яннула занимали почетные места, теперь оказались не в чести и отправились по домам. Впрочем, людей с кровью Равнин в этом зале также не было.

«За исключением меня, — иронически подумал Рэм-Рармон. — И сына Яннула».

Раздался давно знакомый звук — стража ударила древками копий в мрамор пола. Двери распахнулись, и вошел король в сопровождении двух телохранителей. Согласно обычаю, Повелителя Гроз охраняла особая, избранная гвардия. Она носила старинные чешуйчатые доспехи времен Ральднора, но покрытые золотом и украшенные гербом Ральданаша — неумолимой змеей, сжимающей грозовую тучу.

Пока прочие сгибались в поклоне, Ральданаш бросил пристальный взгляд на своего новоявленного брата. В ответ Рармон ограничился медленным вежливым наклоном головы.

Повелитель Гроз уселся, члены Совета последовали его примеру. Но прежде чем Венкрек взял слово, Ральданаш вскинул руку.

— Сын Яннула, — он произнес это по-висски, как и тогда, на площади. Видимо, не в пример Кармиссу, такова была здешняя мода. Даже Венкрек пользовался этим языком.

Лар-Ральднор вышел вперед, снова поклонился и был удостоен ответного кивка. Было заметно, что юноша сильно впечатлен, и неудивительно: появление короля выглядело просто ошеломляюще, словно вошел оживший герой мифа, облик же его был воистину совершенством. Даже когда он молча сидел, вокруг него распространялась аура чего-то запредельного, не вполне присущего смертным. Скупые жесты, почти всегда бесстрастное лицо — красота и ореол власти с не меньшим успехом сообщали значимость каждому его слову. Ральданаш был на год младше Рармона, и по дорфарианским законам это обеспечивало ему неотъемлемые права.

Нельзя сказать, что Рэма не задевала нелепость такого положения вещей. Но после землетрясения он считал, что обязан воздерживаться от скептицизма.

Надо сказать, что потери оказались невелики: погибло всего шесть человек. В Корамвисе это были бы тысячи. С утра до ночи толпы людей приходили в храмы Анакир возблагодарить богиню и помолиться о том, чтобы толчки не повторились. По сути, это служило единственным доказательством того, что катаклизм в самом деле имел место.

Однако у Рэма имелось собственное доказательство. Вымывшись и переодевшись, как подобает, в свой лучший, сдержанно роскошный наряд, он достал кольцо из Равнинного янтаря. Вещица налезла ему лишь до второго сустава на мизинце левой руки. Именно этого пальца, и именно от этого места, с младенчества не хватало у его отца...

Честно говоря, у него не было никаких разумных причин надеть это кольцо. Дурацкий подарок, сделанный женщиной в Застис, у которого непонятно откуда взялись некие странные свойства. Кольцо хранило температуру его кожи, и Рэм вообще не ощущал его на руке.

— Я напишу Яннулу о том, как порадовал меня твой приезд, — сказал король Лар-Ральднору. — Завтра у нас будет возможность побеседовать наедине. А сейчас будь как дома в моем городе и моем дворце. От тебя потребуется лишь одно.

Отвлекшись от своих мыслей, Рармон пристально взглянул на собеседников. Он угадал — или предвидел, — что должно произойти, и напрягся в ожидании.

— Из самых лучших побуждений Яннул Ланнец назвал тебя в честь своего повелителя, — произнес Ральданаш. — Сейчас имя Ральднора употребляют повсюду. Но для меня это в первую очередь имя моего отца. Таким образом, здесь и во всех прочих местах, где мне потребуется твоя служба, ты откажешься от его имени, — Лар-Ральднор так и раскрыл рот, воззрившись на короля, однако счел за лучшее промолчать. — Вместо него ты можешь пользоваться блистательным именем своего отца, которое все помнят столь же хорошо. Отныне ты — Лар-Яннул.

Юноша понял, что возражения бесполезны. Он поклонился в третий раз и отошел. Видно было, как побледнел он под своим легким Равнинным загаром. Венкрек невольно дернулся, но король уже смотрел только на Рармона.

— Теперь ты, — произнес он.

Рармон ждал, снова глядя в глаза королю, и не мог оторвать взгляда — его глаза были двумя бездонными колодцами, испускающими свет из своей глубины. Глаза мага...

— При множестве свидетелей ты заявил, — продолжал Ральданаш, — что являешься сыном моего отца от его кармианской любовницы.

— Его бастардом, — ровно произнес Рармон.

— Именно так. Следовательно, ты не претендуешь на Дорфар?

— Я не претендую ни на что, мой повелитель. Кроме правды о том, кто я и что я.

Ральданаш поднялся.

— Следуй за мной, — приказал он Рармону, и они направились к дверям — король с телохранителями и его сводный брат. Венкрек тоже устремился за ними, да и все прочие поднялись со своих мест, но король остановил их одним взглядом.

— Лорд-правитель Венкрек, и вы, господа — благодарю вас за присутствие, но в этом вопросе я буду разбираться по-своему. Доброй ночи.

Они прошли в двери, которые тут же захлопнула стража, оставив по другую их сторону всех любопытствующих.

Здание Совета стояло напротив Холма Верховных королей. От дворца через неглубокую расселину к нему вел крытый переход, богато украшенный резьбой.

До сих пор Рармон видел лишь покои для гостей. Личный дворец короля отличался сложной и тяжеловесной архитектурой — множество башен и галерей, собранных вокруг бесконечных внутренних двориков. Говорили, что дворец полностью повторяет устройство того, который разлетелся в пыль и прах на холмах Корамвиса.

Сейчас они вошли в длинный зал, озаренный факелами на колоннах. В их свете Рармон отчетливо увидел тех, кто ждал их.

Их было семеро, и все словно светились изнутри нестерпимым накалом — очень светлые кожа и волосы, ослепительно белые одежды. Сейчас Рармон осознал, что их пристрастие к белому было в немалой степени нарочитым. Не все они выглядели столь обесцвеченными, как женщина с заравийского рынка. Кроме них, в зале находился мужчина, Вис с достаточно темной кожей, в желтом одеянии дорфарианской Анакир. Он сидел на корточках чуть поодаль от прочих, но выглядел столь же безучастным, как и они. Несомненно, он находился здесь неспроста.

Телохранители удалились. Ральданаш прошел в зал, Рармон проследовал за ним мимо степняков, подобных белым свечам.

Никто не поклонился, не встал на одно колено по обычаю Висов. Вместо того каждый приложил руку ко лбу, затем к груди — знак почтения, присущий лишь аристократам, к тому же весьма древний. Очень странно, поскольку это был жест гордых людей — а Рармон хорошо знал историю и помнил, каким был этот народ еще не так давно. Изгои, гонимые и презираемые, обреченные на уничтожение и не желающие сопротивляться... пока Ральднор не указал им иного пути. И теперь — такое...

Трое из них были женщинами. Все посмотрели на вошедшего короля, затем перевели взгляд на Рармона.

Он ощутил, почти услышал нечто неуловимое — но не ушами. Они разговаривали мысленно, и, возможно, король тоже участвовал в этой беседе. Какая-то особенность крови Ральднора, которой сам Рармон, увы, был лишен. Он чувствовал на себе взгляд семи пар глаз, цвет которых разнился от прозрачно-лимонного до льдисто-бесцветного. Змеиных глаз.

— Это твои судьи, — обратился к нему король.

— И в чем мое преступление?

— Ни в чем — если только ты сказал мне правду.

Рармон невольно передернулся от холодка, пробежавшего по спине. «Моя кровь на четверть такая же, как у них. Ровно на столько же, что и у короля — только на четверть».

— Мой разум открыт для них, — произнес он вслух.

— В тебе слишком много крови Висов, — подал голос один из семерых. — Тебя нельзя прочесть.

Слова прозвучали так отчетливо, но были столь неожиданными по смыслу, что Рармон заподозрил: они вырвались нечаянно.

— Ваши адепты умеют читать мысли Висов, — сказал он.

Эта его реплика была оставлена без внимания. Все повернулись и двинулись через зал за Ральданашем. Рармону оставалось лишь последовать за ними, выказывая тем свою добрую волю. Жрец-Вис остался на месте, но почтительно простерся на полу, когда они проходили мимо. Такое проявление вежливости было свойственно Таддре.

За дверями расстилался сад, взбегающий вверх по склону холма. Звезды ярко мерцали на небе там, где их не закрывало здание. Аромат деревьев казался смутно знакомым. Священная роща, а в ней — храм из черного камня.

Он был не больше обычного святилища в какой-нибудь Равнинной деревушке. Изнутри храм освещался подвесным светильником. Ни статуй, ни других украшений — только камень, запотевший от холода, несмотря на минувший жаркий день.

Двери захлопнулись. Ральданаш прошел к центру храма, похожего на гробницу.

— Встань рядом со мной, — коротко приказал он.

Рармон повиновался. Его снедало странное предчувствие. У каждой из религий есть свои тайны и обманы. Что должно произойти здесь? Семеро людей с Равнин встали вдоль стен — снежные силуэты на черном фоне.

Раздался звук. Беззвучный звук, вызвавший в памяти то незримое движение воздуха, которое предшествовало земным толчкам. Но это было не просто предчувствие.

Ральданаш стоял лицом к нему. С некоторым опасением Рармон отметил, что оба они приняли одну и ту же позу (причем сам он сделал это совершенно непроизвольно) — ноги расставлены, левая рука свободно отведена в сторону, правая протянута вперед. Почти стойка бойца. Янтарное кольцо начало понемногу нагреваться. Здесь явно имелся источник Силы. Мимолетно Рармон заметил, что в легком жжении, исходящем от янтаря, нет ничего неприятного, но был готов скинуть кольцо, если оно вдруг раскалится докрасна, как на корабле из Хлики.

Затем новый свет хлынул прямо из камня у них под ногами, круговерть исходящей ниоткуда бесцветной энергии. Он окутывал их, медленно прибывая, как вода в бассейне. Колдовство?

Сквозь этот свет Рармон увидел лицо Ральданаша, сделавшееся полупрозрачным. Однако вместо костей черепа сквозь него проступили другие лица — призрачные, с размытыми чертами. То же самое видел и Ральданаш в лице Рармона. Вот призрак Лики, вот черты, могущие принадлежать лишь Ральднору, наследие долгой линии королей и жриц. И множество образов его собственной жизни, слитых воедино — вор и головорез, капитан гвардии Кесара, любитель мальчиков.

Кольцо раскалилось, казалось, что оно сделано из расплавленного металла. Это пугало Рармона, так что он едва не сорвал его и не отбросил прочь. Но странным образом боль не приходила, словно он был саламандрой в пламени...

Потом свет ушел. Кольцо снова стало не теплее руки, на которую надето. Ральданаш сделал шаг назад, прочь от него.

— Ты не лжешь, — раздался за спиной Рармона голос одного из семерых. — В тебе частица мессии Ральднора, а через него — и Ашне’е. Более того, богиня оставила мету на твоей душе.

Рармон никак не отреагировал на эти слова. Он продолжал смотреть на короля.

Эманакир по одному покинули храм. В открытую дверь проник холод ночи, и Рармон ощутил, как прохладный храм делается для него близким и теплым.

— Что теперь? — спросил он у Ральданаша.

— Ты тот, кем себя назвал, — был ответ. И более ничего.

Как ни в чем не бывало они приблизились к двери.

— И что это дает мне, мой повелитель?

— Все, что угодно. В рамках моей власти.

Снаружи блестели чешуйчатые доспехи — телохранители с факелами стояли на лужайке перед храмом.

— Может быть, начнем с небольшого подарка? — предложил Рармон.

Ральданаш замер. Рармону стало интересно, что подумала Улис-Анет, когда впервые увидела своего невозможного супруга.

— Речь идет о сыне Яннула, — пояснил он. — Для некоторых людей, мой повелитель, имя значит очень много. Это магия, ключ к их личности. Ваши отцы были друзьями. Почему бы не позволить мальчику носить то имя, которое ему дано?

— Он больше не в Ланне, — возразил Ральданаш.

— Он уже уяснил это. Вы заставили его стыдиться. Вы хотите, мой повелитель, чтобы из-за вашей причастности ни у кого не осталось желания носить имя вашего отца?

Ральданаш, выглядящий совсем как уроженец Равнин, похоже, теперь решил предъявить висскую часть своей крови. Он бросил взгляд в сторону телохранителей.

— Ты говоришь «ваш отец», хотя обращаешься ко мне, как к брату, — уронил он.

— Я прошу вас о милости. И эти люди, которым вы доверяете, сказали, что я на самом деле ваш брат.

Последовало долгое молчание. Ветерок донес из общего храма выше по холму обрывок какого-то гимна — пение, перемежаемое ударами в литавры и хоровыми вскриками. Воистину, Дорфар сделал Ее своей.

— Он не может носить имя Ральднора, служа мне, — наконец выговорил Ральданаш.

— Вот как? А если бы на него претендовал я?

— А ты претендуешь?

— Если бы такое случилось? — настаивал Рармон.

Они снова смотрели в глаза друг другу, как тогда, в комнате из черного камня. Время повернуло вспять. Рармон пришел на встречу с королем, не собираясь задавать ему вопросы. Такой вызов не мог быть ни брошен, ни принят, ибо они не были равны. Для низших достаточно приказов.

— Да, — внезапно произнес Ральданаш. — Мне было сказано в храме, так, как ты не можешь слышать — из разума в разум. Моя душа не отмечена богиней. Я всего лишь король.

— Не понимаю вас, мой повелитель.

— Я не боюсь тебя, Рармон. У меня есть внутренняя сила, которой ты лишен, и права, которых нет у тебя. Кроме того, я видел, что ты вор, которому сейчас нечего украсть. Но мне показали и кое-что еще: ты станешь чем-то большим, чем мог бы стать я.

— Я так ничего и не понял, мой повелитель, — послушно кивнул Рармон. — Если вы захотите изгнать меня из Анкиры, должен ли я принять это?

Но Ральданаш молча побрел прочь. Его особая гвардия, среди которой были и люди темной расы, просверкала за ним блестящими доспехами. Рармон же так и остался стоять во дворе, пока его не разыскал там дворцовый смотритель. Он желал обсудить с гостем, какие покои отвести ему во дворце, и прочие подобные вопросы.

Все это время с холма по-прежнему доносилось пение. Рармон и понятия не имел, что причиной этого является он сам.

— Еще вина?

Таддриец вежливо отказался. Если перебрать живительной влаги, пусть даже из погребов верховного жреца, завтра это обернется тяжелейшим похмельем.

Где-то позади роскошного зала — «погреба» верховного жреца — в глубине храмовой рощи затихали песни и крики. Время близилось к полуночи. Хозяин давно отослал слуг и теперь сам наполнял свой кубок.

— Ты в самом деле уверен? — отрывисто спросил он. Таддриец собрал все свое терпение. Благословенный уже четырежды задавал ему этот вопрос, причем в последний раз — два часа назад. Что ж, по крайней мере промежутки не сокращаются.

— Добродетельный отец, вы послали меня туда, как своего свидетеля, и я послушно ждал в зале. Факелы горели ярко. Они вошли. У меня было меньше минуты, прежде чем король и эманакир увели его в личный храм Повелителя Гроз. И все это время я видел его не ближе, чем вон те светильники слева от нас.

— Тем не менее, — настаивал верховный жрец. Само собой, он был дорфарианцем. Когда-то давно они стали расой хозяев, и эта нить тянется до сих пор.

— Тем не менее я, как уже сказал вам, а вы передали прихожанам, лично убедился в том, что человек, называющий себя Рармоном — воистину сын Ральднора.

— Однако ты говоришь, что он не вполне похож...

— Тот Ральднор, которого я удостоился лицезреть... о, немного мужчин могли бы сравниться с этим! Так же, как немного женщин могли бы сравниться с нею. И все же сходство очевидно. В своем роде этот Рармон весьма хорош собой. Под определенным углом его черты напоминают лицо статуи Рарнаммона. Сам Ральднор, говорят, выглядел именно так.

Верховный жрец кивнул и снова принялся за свое вино.

Таддриец решил, что сейчас не время озвучивать мысль, пришедшую ему в голову, когда в зал вошел король, а следом за ним — мужчина с более темной кожей. Внезапная, отчетливая и совершенно очевидная мысль: «Теперь это разделено между двоими». Беловолосый ваткрианец получил красоту — но вместилищем силы стал другой.

Он был еще ребенком, когда ему довелось увидеть Ральднора эм Анакир. Это случилось на рассвете, в мятежном таддрийском городке. Дым пожарищ и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака. И вдруг среди этого хаоса показалась самая обычная крестьянская повозка, какие делают в джунглях. Однако те два создания, что сидели в ней, ни в коем случае нельзя было назвать обычными. Бог и богиня. Лишь годы спустя он узнал, что это были Ральднор, сын Редона, и Астарис — женщина, которую он любил. Сочетание банальности их отъезда из городка с величием их сверхъестественного облика, по сути, и создало таддрийского жреца — вместе с его привычкой все оспаривать. Его не устраивали некоторые особенности культа богини. Мифологии следовало бы управлять жизнью людей, а загробное бытие лучше предоставить ему самому. Религия призвана помогать смертным в их бренном существовании, а не дурманить их надеждой на запредельное будущее. Разве правильно жить лишь грезами о смерти?

— Так или иначе эманакир испытают его, — произнес Благословенный, подавляя отрыжку.

— Без сомнения, Добродетельный отец.

— Но ты — ты уверен?

О милосердная Анак! Промежутки между вопросами снова уменьшаются.

— Наидобродетельнейший, как я уже говорил...

— Да-да, — верховный жрец явно злился на таддрийца, но и на себя самого тоже. Благополучный исход землетрясения, безусловно, пополнил казну храма. Наверное, Благословенный желал пойти и пересчитать прибыль. Самое богатое подношение сделал молодой заравиец, начальник личной гвардии принцессы-невесты. Он был совершенно ошеломлен историей со скакунами, которые понесли во время землетрясения, но уже достаточно пришел в себя, чтобы посетить храм этим вечером. Однако таддриец усомнился, что лорд Айрос здесь лишь для того, чтобы возблагодарить Анакир за спасение жизни. Было видно, что его раздирают гнев и отчаяние. По всем признакам Айрос влюбился в принцессу, и ничего хорошего из этого выйти не могло. Как известно, Ральднор эм Анакир тоже был любовником нареченной своего Повелителя Гроз.

— Несомненные знамения, — заключил верховный жрец, поднимаясь. В самом деле, пора было расходиться. — Сыновья героев стекаются сюда, в сердце Виса. Если грядет война, это благая примета для нас.

Таддриец простерся перед Благословенным, поднялся и ушел.

Если грядет война? Тут и ребенок мог бы сказать — не «если», а «когда». Собственно, уже сказал — игры анкирских детей превратились в одно сплошное сражение, причем нижние улицы предпочитали играть за Вольных закорианцев. Война, проклятие людей... А эта война хуже любой другой. В своем изгнании Закорис сделался хищным демоном. Ради своей мести он пытается разобщить всех Висов, и если ему удастся победить, то не останется камня на камне, а каждый клочок земли почернеет от огня и крови.

Но степняки не уклонялись от этого. В их жизни уже был один необыкновенный триумф. Кроме того, разве их богиня не учит, что душа живет вечно? Так что тут такого, если умрет плоть? Смерть — всего лишь сброшенная кожа. Когда-то эта философия делала людей пассивными — сейчас же оправдывает их неистовство и отсутствие жалости.

Проходя через храм, таддриец коснулся губами позолоченных чешуек богини. Ему была по душе сама идея богини-змеи, уставшей от людей.

Далекая, едва слышная гроза бормотала над горами. Прозрачные молнии были словно разбавленное молоко, но все же подсвечивали здесь и там потоки воды — дождь, стоящий стеной, наполнял разбитые бассейны и пересохшие лужи. Сполохи играли над рекой, освещая ее вместе с уличными фонарями, огнями храмов и окнами домов.

На другом берегу реки лежал мертвый Корамвис, раздробленный на кусочки.

Рармон оставил колесницу в миле отсюда, привязав зеебов. Сегодня он счел нужным запрячь именно зеебов, не желая рисковать хрупкими и ненадежными скакунами.

Он сам не знал до конца, зачем приехал сюда. Сейчас, когда все уже случилось, это, возможно, было чем-то вроде попытки бегства. Его отец наверняка ощущал то же самое, попав в ловушку своей блистательной личины — первого среди людей Амрека.

С удивлением Рармон отметил, что без ошибки пролагает путь по разрушенным улицам — наверное, его вело нечто, перешедшее от отца. Хотя он сомневался, что после землетрясения даже Ральднору удалось бы отыскать дорогу туда, куда нужно.

Единственным надежным ориентиром служила река Окрис, озаренная молниями. Огромный мост рухнул в воду. Сквозь разбитую и вздыбленную мостовую буйно проросли трава и кусты — скоро уже тридцать лет, как ничто не мешало им расти и процветать. Кое-где сохранились остатки зданий, башня, колоннада — но и они были сплошь оплетены ползучими растениями и молодой древесной порослью. Рармон слышал, как орут в ночи дикие коты, устроившие себе логова в развалинах.

Порывы ветра гнали вдоль переулков пыль пополам с мраморной крошкой. От реки шел запах гниения. Повсюду ржавел металл. Весь город проржавел, как сломанный меч.

Пройдя еще немного, Рармон остановился и посмотрел через реку.

Когда слева от него возникло неясное движение, он не спеша обернулся, вытаскивая нож. Не исключено, что разбойники, как и звери, устраивают здесь свои убежища. Но тут кольцо вспыхнуло, и Рармон насторожился. Не угроза — однако нечто странное... Он помедлил, вглядываясь в темноту. За разрушенной аркой из белого висского камня тенью стояла еще одна — тоже разбитая, но черная. А под ней шевельнулся кто-то... Девушка.

Рармон медленно направился к ней. Собственно, для такой осторожности не было причин, он же не мог порвать видение, как паутину.

Вокруг стояла ночь, но под черной аркой было светло, как днем. Не глядя на Рармона, девушка доставала воду из колодца. Совсем юная, лет тринадцати или четырнадцати, но прекрасная отнюдь не только своей юностью. И волосы, и кожа — безупречно Равнинные.

Наполнив кувшин, девушка поставила его на бедро и подняла голову. Рармон встретился с нею взглядом — чему она не позволила случиться в доме наместника Ольма, — и затрепетал, осознав, кто это.

Он громко окликнул ее, но пустые развалины поглотили его голос.

13

Когда-то, в незапамятные времена, городом правила королева. Ее звали Ашнезеа, и от этого имени пошли многие другие, такие, как Аниси или Ашне’е. Древний, как мир, он многое повидал — легендарное величие, упадок своего народа, завоеванного и угнетенного, гонения со стороны Висов, беспощадное преследование Амрека. Его подчиняли, наводняли войсками, которые ненавидели и боялись как самого города, так и его жителей. Затем на его черные камни ступил спаситель, и город увидел низвержение Висов и пробуждение Змеи Равнин. И первый укус Змеиных зубов.

Теперь он лежал в руинах, этот город на Равнинах-без-Теней. Он утратил все, даже свое имя — если вообще когда-нибудь имел его.

Сквозь его обветшалые стены пробегали звери, путники входили и выходили, когда хотели. Все в мире изменилось — но только не эти руины. Тому, кто входил сюда через незащищенные ворота, ложился на плечи тяжкий груз минувших веков и загадки города.

Хойт рассчитывал заехать в один из двух или трех крупных степных городов, поднявшихся на Равнинах. Может быть, в Хамос. Тогда, в Элире, лежа в шатре и ожидая девочку, он решил оставить ее себе, если она ему понравится. Конечно, сначала он дал бы ей свободу, чтобы не обижать эманакир, и привязал ее к себе лишь силой любви. И вот она пришла. Он увидел ее волосы, ее глаза, а затем — Тень богини.

Когда сознание вернулось к Хойту, девочки — девушки — уже не было в шатре. Все еще дрожа, он вылез наружу, желая убедиться, что ему ничего не приснилось. Погонщик и слуги спали, а девушка сидела подле сторожевых калинксов, охраняющих овец.

Хойт со страхом приблизился к ней. Она не прогнала его, не поразила мгновенной смертью. И тогда он опустился перед нею на колени и попросил простить его.

После этого девушка продолжила путь в крытой повозке, которую Хойт приобрел в ближайшей деревне. Иногда он подходил спросить, не нужно ли ей чего-нибудь, но девушка лишь улыбалась. Ее улыбка прямо-таки завораживала, и, во всяком случае, лучше уж так, чем швыряться молниями. Ее тень в дорожной пыли теперь была просто тенью обычной девушки. Слуги Хойта, вардийцы, как и он, с уважением относились к ее светлым волосам. Они приписывали его заботу о ней обычному деловому благоразумию и сами опекали ее из тех же побуждений.

Хойту доводилось слышать немало историй о воплощениях в смертных того или иного божества. Война Равнин закончилась до его рождения, но еще была свежа в памяти людей — не в последнюю очередь благодаря народной фантазии, измышлявшей новые и новые ее подробности. Эпоха чудес все еще длилась. Поэтому причастность к чуду не столько беспокоила, сколько волновала и возбуждала Хойта. К тому же в Вардате, где по сей день жрицы свободно расхаживали среди львов и даже беседовали с ними, а мысленная речь между близкими родственниками была нередким явлением, сама жизнь вынуждала людей проще относиться к чудесам.

Вступая на Равнины, Хойт вдруг осознал, куда должен направиться. Она не говорила с ним на эту тему — он просто стал знать, и все. Купец был слегка разочарован, так как город руин не обещал никакой деловой выгоды и, как ему казалось, никакой славы для девушки. Однако он повиновался без слова.

Темный древний город, притаившийся в неглубокой лощине, не вызвал у Хойта никаких теплых чувств и не удивил его. Единственной неожиданностью для него стало то, что здесь до сих пор обитает немало людей. Имелся даже заравийский торговый квартал, населенный людьми хитроумными и склонными к риску. Они восстановили старую рыночную площадь и вернули ей древнее Равнинное название — Лепасин. Дома вокруг площади тоже отремонтировали и укрепили. Жизнь в этом квартале отнюдь не казалась бледным призраком себя самой, как в прочих местах города — тут она была яркой и полнокровной, и вардиец снял жилье именно здесь. Фасад его дома выходил окнами прямо на рынок, задние же окна смотрели на склон, уступами взбегающий ввысь. В отдалении темнели два заброшенных дворца, скорбно хранящие тайну своего упадка и разрушения. Весь остальной склон порос травой и мелким кустарником. Здесь паслись те овцы Хойта, что еще не были проданы, на ночь укрываясь во внутреннем дворике.

По утрам женщины отправлялись за водой к древним колодцам. Они наполняли свои кувшины и болтали, создавая видимость нормальной жизни.

Основным населением города по-прежнему были полукровки, ибо еще не так давно, когда ни Висы, ни светлая раса не желали признавать их за своих, руины являлись их единственным убежищем. Чистокровные степняки в основном подались в молодые города Равнин, такие, как Хамос или Мойя, или в мир Висов, где для них теперь стали открыты все дороги. Здесь же остались люди с обочины жизни, более кроткие духом, пусть и носители чистой крови. Их было не так уж мало, но все равно лишь незначительная доля от всего народа. Люди Степей обрели себя и по большей части стали совсем не такими, как были — точнее, стали такими, как были вечность назад.

Когда девушка появилась на Лепасине, кучка болтающихся без дела, а может быть, просто самых услужливых тут же бросилась показывать ей дорогу. Даже в этих местах люди всегда выказывали огромное почтение к эманакир, а с ее внешностью девушка не могла быть никем иным.

Едва она подошла к старому колодцу, как тут же две или три женщины поспешили к ней, желая предупредить.

— Не трудитесь, молодая госпожа — колодец пуст. Идите лучше к другому, на Южной террасе. Мы покажем вам, где это.

Девушка остановилась и посмотрела на советчиц. Несомненно, она услышала их, так как наклонила голову и чуть улыбнулась, но тем не менее взошла по ступеням, ведущим к колодцу. Стоя в оправе полуразрушенной арки, она казалась видением или сном.

Женщины начали переговариваться. Они были полукровками и не любили силой навязывать свое мнение. Поэтому они спокойно ждали, когда девушка убедится во всем сама, чтобы проводить ее к действующему колодцу на другом конце Лепасина.

В этот час на рыночной площади шла оживленная торговля или просто обмен товаров. Но те, кто оказался рядом, с интересом наблюдали за девой-эманакир у пересохшего колодца. Молодой человек наполовину заравийской крови, оставив на брата прилавок с овощами и расписной керамикой, поспешил к кучке женщин у колодца. Девушка-степнячка заинтересовала его до такой степени, что он поднялся по ступеням и заговорил с ней.

— Вода ушла отсюда еще во времена моего отца. Неужели эти безмозглые куры не сказали вам? Позвольте, я провожу вас к другому колодцу.

— Подожди, — мягко ответила девушка.

Юноша хотел возразить, но вдруг осекся и поднес руку ко лбу. Именно там, в голове, прозвучал этот мягкий голос. В силу своей смешанной крови он крайне редко слышал мысленную речь, да и то с трудом разбирал услышанное. Столь четкий ответ девушки потряс его до глубины души. И, как когда-то герой Ральднор, он сразу же проникся любовью к женщине, подарившей ему этот миг чистого слияния разумов.

Когда степнячка опустила ведро в колодец, он без возражений позволил ей сделать это. Вытянув ведро назад, она опрокинула его в кувшин. Юноша не смотрел на ведро — только на нее, — но не мог не услышать плеска. Бросив взгляд на кувшин, он увидел, что тот и впрямь мокрый.

Женщины внизу тоже увидели это и заволновались, указывая друг другу на капли влаги. Кто-то вскрикнул.

Тем временем степнячка протянула кувшин юноше.

— Пей.

Слово — если это было слово — возникло у него в мозгу, ясное, как стекло. Он обнаружил, что его руки дрожат, принимая кувшин и поднося его к губам. Затем дрожь ушла, и он не смог сдержать восхищенного возгласа. Все лица тут же обратились к нему.

— Это вино! — в голосе юноши слышалось недоверие и одновременно восторг, почти исступление. Со всех сторон начали сбегаться люди, вопрошая и перекликаясь. Раздались возгласы: «Обман! Колдовство!»

Девушка отступила в сторону, не мешая людям опускать ведро в колодец и снова вытаскивать. Жидкость пробовали, восторгались, переливали в свою посуду — и опять опускали и доставали ведро, пробовали и выкрикивали что-то неразборчивое.

Наблюдая за этой картиной из окна, вардиец Хойт тоже ощутил невольный трепет. Он знал, что колодец пересох — заравиец, сдавший ему жилье, предупредил его еще вчера. Слыша крики, Хойт понимал, что девушке не угрожает никакая опасность. Однако что-то заставило его подняться и выйти на площадь, чтобы принять участие в происходящем.

По большому счету это был один из традиционных религиозных трюков, присущих его континенту, особенно Шансару. Символические превращения: посох или меч становился змеей, дерево — камнем, или камень извергал воду, которая обращалась в кровь при проклятии и в вино при благословении. Так что чудо, совершенное девушкой, было вполне обычным для его родины. И все же, непонятно почему, Хойту так хотелось попробовать этого вина, чтобы вместе с другими издать восторженный вопль...

Когда он вышел на порог, один из слуг поймал его за рукав.

— Вы знаете, что творится, господин? — возбужденно спросил он. Хойт кивнул. — Так вот, они пытаются покупать у нее вино!

Хойт от души рассмеялся — это чрезвычайно позабавило его, торговца до мозга костей. Разве можно купить чудо?

Суматоха вокруг колодца с вином продолжалась до самого полудня. С наступлением жары активность на рынке улеглась или, по крайней мере, поутихла. Вновь прибывшим рассказывали о происшествии и предлагали проверить самим. Колодец не пересыхал.

Что до девушки, то она спокойно сидела на верхней ступеньке у колодца и вглядывалась в лица окруживших ее людей. Иногда взгляд ее скользил над толпой. Казалось, она чего-то ждет, но не знает, откуда явится знак: из толпы, изнутри нее самой, с неба?

Те, кто знал, что Хойт имеет отношение к девушке, засыпали его вопросами:

— Она никогда не разговаривает?

— Она не говорит вслух. Только изнутри. Она эманакир.

— А откуда она взялась? Из-за моря?

— Вы имеете в виду — из моей страны? Нет. Я нашел ее в Ланнелире.

Он чувствовал себя именинником, ибо имел честь сопровождать ее. Машинально он потянулся и зачерпнул из ведра. Вино было желтое, очень чистое — настоящее вино Равнин. Все пили его, выпил и вардиец. Наверное, что-то в нем изменилось...

С легким удивлением он обнаружил, что дремлет на скамейке, удобно прислонившись к стене. Было очень жарко. Случилось что-то очень странное, но в этом не было ничего неприятного или неправильного. Все происходило как должно.

Вся площадь Лепасин была забита народом. Даже на террасах холма сидели люди — на битых камнях или прямо на траве, прячась от солнца под самодельными зонтиками. В окнах и дверных проемах виднелись лица. Те, кто имел крепкие руки, взобрались на развалины древних дворцов. И в довершение всего Хойт увидел важные бородатые морды нескольких своих овец, выглядывающие из-за колонн.

Солнце перевалило через зенит.

И вот девушка поднялась со ступеньки.

Все наблюдали, как она спускается и идет через весь рынок. А затем сотни людей добровольно, послушно снялись с места и последовали за ней.

Она прошла через весь разрушенный город, по его маленьким дворикам и пыльным улицам. В двадцати-тридцати шагах за ее спиной следовала толпа народу. В некоторых местах, где каменная кладка грозила обвалиться и перекрыть дорогу, девушка останавливалась и, казалось, раздумывала, не стоит ли свернуть. Но тут же молодые мужчины во главе со светловолосым заравийцем забегали вперед и с криками и смехом, вздымая густую пыль, расчищали ей путь.

Похоже, девушка была хорошо знакома с историей.

Она подошла к дому, который когда-то принадлежал человеку по имени Орван и служил своеобразным приютом отверженных. В свое время там нашел убежище Ральднор, а также Рас, будущий предатель. Девушка в одиночестве вошла в дверь, миновала круглый зал, помедлила и снова вышла. Шествие продолжилось. Она свернула к дому в верхнем квартале, где прежде жил оммосец Йир-Дакан, но заходить туда не стала. Столбы у входа, увенчанные ликами Зарока, давно пали под ударами молотов. Пройдя через весь город, девушка подошла к заброшенному дворцу, откуда дорфарианский гарнизон правил Равнинами. Именно здесь колокол вызванивал комендантский час, здесь задумывались зверства и грабежи — и именно здесь в ночь Пробуждения по слову Ральднора весь гарнизон погиб, захлебываясь кровью.

Девушка ступила под холодные своды дворца и задержалась там. Лишь немногие последовали за ней, чтобы не упускать ее из виду и, в случае чего, защитить. Люди вообще редко отваживались зайти в это здание. Среди Висов и полукровок оно пользовалось недоброй славой, а для чистокровных степняков до сих пор оставалось средоточием боли и горя.

Были и другие места, которые посетила девушка. Еще один дом, где жил Ральднор; импровизированная кузница, в которой был выкован первый дорфарианский меч с грубым, но страстным изображением Анакир (он и сейчас висел на одной из ее опор, медленно ржавея); улица, где, по преданию, Ральднор убил огромного белого волка.

Солнце клонилось к горизонту, наливаясь предзакатным золотом.

Толпа по-прежнему следовала за ней по пятам. Некоторые возбужденно переговаривались. Иные утратили понимание происходящего, гадая, что заставляет их двигаться за легкой фигуркой девушки, которая даже ни разу не оглянулась на них.

Тени по-вечернему удлинились, когда она снова привела их на Лепасин. Черные разбитые колонны древних дворцов пронзали рдеющее небо.

Те немногие торговцы, что остались на рынке, уже прибрали на ночь свои прилавки и ушли домой. Тут и там горящие факелы отмечали бдение горожан на площади. Многие окна окружающих домов тоже были освещены — люди желали видеть, что будет дальше.

Девушка поднялась по ступеням на северо-восточную террасу, где находился действующий колодец. Сияние закатного неба очерчивало ее силуэт, так что на фоне темных камней она сама казалась светящейся.

Меж небом и землей повисло тяжелое безмолвие. Умолкли птицы, утих ветер, даже вечернее солнце словно замерло. Вот-вот произойдет нечто совершенно невероятное, невозможное по меркам обычной жизни... Висов на площади охватило нетерпеливое ожидание пополам со страхом, их души словно привстали на цыпочки. Люди Равнин чувствовали смутную боль в душе, как будто там открывались старые раны.

Девушка воздела руки.

Хойт Вардиец, торговец самой различной живностью от овец до рабов, испытал запредельное парящее чувство, знакомое по храмовым башням Континента-Побратима, где душа отделяется от тела и отправляется в свободный полет. Толпа вокруг раскачивалась в экстазе, накаляя воздух своими эмоциями. И вот родился звук, слышимый даже не ушами, но всем телом, словно кто-то вновь и вновь трогал незримую струну гигантской арфы. Казалось, что девушка наполнилась огнем, как светильник из алебастра. Ее волосы мерцали, шевелились, дрожали, словно пламя на ветру, которого не было.

Толпа застонала. Не от страха — это было что-то вроде крика, исторгнутого наслаждением.

Того, что случилось дальше, не ожидал никто.

В небо рванулся свет, башня света, в основании которой стояла девушка. Вернее, должна была стоять, поскольку свет был столь силен, что совершенно растворил ее силуэт. Какой-то миг не было ничего, кроме света. Затем он обрел форму.

И этой формой была Анакир.

Она вздымалась, как башня. Она парила. Ее плоть была белой горой, змеиный хвост — огненной рекой в половодье. Золотая голова касалась зенита — и там, в вышине, плескались Ее змеиные волосы, подобные молниям и молнии порождающие.

Ее нечеловеческое лицо было едва видно — так высоко и далеко, что казалось недостижимым, даже когда Она склонилась к потрясенным зрителям. На Ее шее лежало ожерелье из тронутых солнцем облаков, некоторые из них отрывались от него и медленно плыли прочь. Ее глаза были ярче, чем два слепящих солнца. И восемь рук, простертых в том же жесте, какой сделала девушка, невесомо парящие в воздухе — лишь запястья и длинные пальцы чуть шевелились. Струящийся змеиный хвост сгибался и разгибался.

Она была — живая. Она смотрела на людей, и, не имея сил выдержать Ее взгляд, они падали ниц, а некоторые — сразу в обморок.

Пять бесконечных мгновений стояла пред ними Анакир. Наконец Ее сияние стало нестерпимо ярким, а затем обжигающая белизна погасла, оставив лишь что-то вроде тени в закатном небе. Еще через миг не стало даже тени.

Придя в себя, Хойт увидел девушку, которая стояла у колодца, словно никак не затронутая той сущностью, которую только что воплотила. Она выглядела спокойной и полной сил. Вардиец с трудом нашел в себе силы, чтобы взглянуть ей в лицо — и оно было лицом Анакир. Оно всегда было им.

Оставив свою госпожу в опочивальне, Йеза с надеждой помедлила в передней. Ей так хотелось услышать стремительные шаги Повелителя Гроз! Но комнаты, озаренные свечами, были тихими и спокойными, как стоячий пруд. Как всегда... Никто не распахивал дверей перед прекрасным беловолосым королем, сгорающим от желания.

Йеза вздохнула. По большому счету, он мог прийти к невесте уже сегодня ночью — обряд обручения допускал это. Однако вмешались непредвиденные события — сначала неожиданно явивший себя миру принц Рармон, а затем прибытие посла из Кармисса, предвещающее серьезные изменения в королевских планах. Тем не менее свадьба, невзирая ни на что, должна была состояться завтра. Йеза нагрузила работой всех дам Улис-Анет — достать и подготовить роскошное одеяние, драгоценный головной убор, ароматические масла из цветов, способных вызвать желание. Завтра вечером покои принцессы будут перенесены в другую часть дворца. Она станет одной из пятнадцати младших жен Верховного короля. Неужели она, изысканное воплощение Зарависса, не удостоится даже одной ночи со своим супругом? Всем было хорошо известно, что каким-то несчастным образом ни у одной из жен Ральданаша — как младших, так и старших, светловолосых королев с другого континента — не получалось зачать. Правда, некоторые наложницы имели детей, но они считались незаконными, и никто из них не обнаруживал сходства с ваткрианским королем.

Возможно, он поражен мужским бессилием? Всем было столь же хорошо известно, что он даже не держит мальчиков для удовольствия.

Но ведь не могут же боги — особенно богини — желать, чтобы прервалась законная линия героя Ральднора!

Йеза вышла наружу, в один из внутренних садов дворца — и тут же какой-то мужчина железной хваткой сжал ее запястье. Девушка взвизгнула. Однако ночной дворец всегда был полон любовных вздохов и вскриков, и чтобы привлечь стражу, требовался совсем другой шум. Но не успела Йеза набрать в грудь побольше воздуха, как разглядела знакомые точеные черты в свете, падающем из полуоткрытой двери.

— Лорд Айрос?!

— Он у нее? — отрывисто бросил тот.

— Ты имеешь в виду короля? Это его право, — вызывающе ответила Йеза.

— Я спрашиваю тебя не об этом, шлюха.

— Я не то, чем ты меня...

— Отвечай, или я сломаю тебе руку!

Йеза тут же поверила ему. Прежде Айрос мало занимал ее, хотя его пылкие взгляды и волновали воображение девушки. Но за время долгого пути ее безразличие понемногу переросло в интерес.

— Нет. Она одна. Но, мой лорд, ты не можешь войти туда.

— Еще как могу. Я подкупил семь человек, чтобы быть уверенным в этом. Как, по-твоему, мне удалось пробраться незамеченным так далеко?

— Если кто-нибудь застанет тебя с принцессой, она умрет. Так же, как и ты.

— Кто может застать нас? Во всяком случае, не ее жених. Разве что ты сама выдашь меня.

Йеза заглянула в его сверкающие глаза — и дрогнула. Когда Айрос привлек ее к себе, целуя, она тихонько пискнула и растаяла в жаре его тела, хотя и знала, что он предназначен совсем другой женщине. Затем он оттолкнул ее, и Йеза едва не рухнула в траву. Дверь захлопнулась. Взволнованная и оскорбленная, неожиданно она обнаружила, что когда Айрос прижимал ее к себе, то сунул ей меж грудей золотую монету.

Отношение короля по-прежнему было далеким от братского дружелюбия. Ничего не изменилось, и было ясное ощущение, что и не может измениться.

— Добрый вечер, Рармон.

— Добрый вечер, мой повелитель. Сожалею, что задержался.

— Вижу, ты явился на мой зов прямо с колесницы. Прогуливался в холмах?

— В руинах, мой повелитель.

— О да, Корамвис... Нам всем случалось съездить взглянуть на него. Но мне кажется, что ты бывал там уже неоднократно.

Рармон промолчал. Не исключено, что его сводный брат-король приказал следить за ним. Сам Рармон возвысился слишком недавно, чтобы позволить себе аналогичные действия в отношении короля. Его гвардия полностью состояла из солдат Ральданаша. В своем нынешнем положении он даже не мог просто набрать для себя людей с улицы.

С той удивительной ночи правосудия эманакир Рармону не доводилось оказываться наедине с Повелителем Гроз. Разумеется, время от времени он видел Ральданаша, поскольку, к ужасу Совета, был официально признан его братом. Лорд-правитель Венкрек даже затеял собственное тайное расследование, менее мистическое и более прозаическое. Тем временем поднялся такой шум, что трудно было услышать самого себя.

Вызов короля не слишком удивил Рармона — он не мог не знать о прибытии кармианского посла. И хотя прошлое возникшего из ниоткуда сына Ральднора не афишировалось и даже не уточнялось, Рармон счел нужным обрисовать его в общих чертах. Ральданаш знал, что его сводный брат служил Кесару по меньшей мере два года. Вполне достаточно для того, чтобы...

— Похоже, я должен ехать на восток, — произнес Ральданаш. — Это будет официальная поездка. Король Кармисса послал в Дорфар своего человека, весьма ценного советника. Я должен лично встретить его близ Кумы. Предполагаются военные учения. Ты помнишь, как кармианцы потопили корабли Вольного Закориса?

— Разумеется.

— Мне интересно твое мнение по поводу предполагаемой стратегии, ибо ты имеешь представление о целях Кесара и его способе мышления. Поэтому ты поедешь со мной.

Рармон неохотно кивнул. Ему пришло в голову, что у короля могут быть свои скрытые причины для такого решения. Хотя бы то, что ему станет спокойнее, если за пределами Анкиры брат-бастард все время будет у него на глазах.

— Наша поездка должна храниться в тайне. У Вольных закорианцев есть лазутчики в Дорфаре. Я выезжаю завтра, и чем большим сюрпризом это станет для столицы, тем лучше.

— Я полагаю, мой повелитель, что сначала вы все-таки женитесь на заравийской принцессе.

— О да. Оскорблять Зарависс не входит в мои планы. Я возьму ее с собой. Кстати, это будет прекрасным оправданием поездки — показать новой жене свои владения. Тханн За’ат будет польщен. Ни одна из моих женщин не была удостоена такой чести, — Ральданаш не улыбался. Казалось, что его немыслимо отстраненный взгляд сосредоточен на вещах, не имеющих отношения ни к женитьбе, ни к войне. — Так что я намерен возложить на тебя еще одну обязанность — стать моим посланцем. Сегодня же вечером зайди в покои Улис-Анет и все ей расскажи. Она должна быть готова к отъезду сразу после утренней церемонии.

— Не поздно ли? — произнес Рармон, помедлив пару мгновений. — Скорее всего, она уже отдыхает.

— Если ты возьмешь с собой двух стражников и дворцового смотрителя, твой визит будет вполне официальным. Подожди, пока женщины вызовут принцессу, и лично расскажи ей обо всем. За исключением кармианских проблем, естественно, об этом я подумаю позднее. И конечно же, принеси извинения. Тебе понятно, почему я прошу об этой услуге именно тебя?

— Нет, мой повелитель, — ответил Рармон, хотя у него имелись кое-какие предположения.

— Потому что этикет требует в этом случае кого-нибудь высокопоставленного, и в то же время он должен быть причастен моим планам. Мне хочется, чтобы ты дал понять это моей невесте.

— Да, мой повелитель, — Рармон снова помедлил и очень мягко заметил: — Но, боюсь, принцессу удивит, что вы не явились к ней сами, дабы сообщить о своих секретах.

— Если я явлюсь туда сам, — ответил Ральданаш таким же ровным тоном, — то принцесса решит, что я пришел осуществить свои супружеские права.

Искренность, с которой король произнес эти слова, могла бы показаться забавной, если бы не обеспокоила Рармона. В поведении Ральданаша не было и следа смущения или уныния.

Пожалуй, умнее всего было промолчать. Так Рармон и сделал.

Выйдя от короля, он вызвал двух стражников и послал за дворцовым смотрителем, а сам попытался связать воедино открывшиеся ему факты. Итак, король не слишком-то желает свою последнюю жену — если вообще способен желать хоть кого-то. Ему было бы исключительно удобно свести ее со своим столь драматически объявившимся сводным братцем. Позже можно будет застигнуть их вдвоем и как следует покарать обоих. Рармон не имел оснований думать, что королю известны его постельные предпочтения, даже после того, как эманакир порылись в его сознании. Во всяком случае, ситуацию, которую можно поставить в вину, нетрудно и подстроить. С другой стороны, Рармон не мог с уверенностью подозревать Ральданаша в подобных намерениях. По сути, в отношении короля не было уверенности ни в чем — ни в дурном, ни в хорошем. Он обладал потрясающим очарованием, но не было никакой ясности, как он может использовать это свойство в личной жизни и в делах правления.

Когда маленькая процессия во главе с дворцовым смотрителем свернула из одного роскошного коридора в другой, путь ей преградил не кто иной, как сын Яннула.

— Нельзя ли вас на пару слов? — вежливо, но твердо обратился он к Рармону.

Лар-Ральднор, более известный во дворце как Лар-Яннул, являл собой зрелище совершенного спокойствия. Однако его глаза, казалось, кричали: «Это жизненно важное и срочное дело». Рармон отошел от эскорта, и они уединились в амбразуре окна.

— Он придет сегодня ночью к Улис-Анет?

— Если ты имеешь в виду Ральданаша, то не придет. Я несу ей послание от него.

— Кто-то пустил по дворцу рискованные слухи. Якобы сегодня ночью король намерен осуществить свои супружеские права. Йеза случайно подслушала эти россказни.

— Я так понял, что принцесса не одна?

— Этот проклятый шут Айрос подкупил все, что попалось ему на пути, и пролез через сад. Но чтобы уйти, ему придется пробраться через переднюю, поскольку стража сменилась. А передняя полна людей из королевского окружения.

— Ясно.

— Если возникнет хоть малейшее подозрение, что этот мужчина идет от принцессы... вы знаете, что гласит закон Дорфара по поводу супружеской измены. Ральднор промахнулся всего лишь на длину клинка, не так ли? — сын Яннула улыбнулся, потом рассмеялся. Рармон был впечатлен его актерским талантом. — Вы можете что-нибудь сделать?

— Может быть. При условии, что никто из них не ударится в панику.

Они обменялись улыбками и расстались. Рармон двинулся дальше со своим эскортом и через несколько минут подошел к покоям принцессы. Стража отсалютовала ему. Кроме нее, в коридоре отиралось несколько придворных прихлебателей.

Когда двери отворились, Рармон увидел, что передняя в самом деле полна народу — заравийские слуги, даже писцы, словно в столь поздний час принцессе могло прийти в голову отправить письмо. Все они, похоже, были разочарованы, увидев в дверях Рармона, а не самого Ральданаша. Дамы Улис-Анет, по крайней мере, большая их часть, тоже толкались здесь. К счастью, невзирая на свой испуг и неопытность, Йеза успела вернуться.

С совершенно излишней пунктуальностью дворцовый смотритель уведомил о прибытии принца Рармона, прибавив, что он здесь по поручению Повелителя Гроз. Его слова возымели действие — лица у всех тут же сделались очень серьезными. Выражаясь театральным языком, публика застыла в ожидании.

Рармон счел за благо вмешаться — поблагодарил всех собравшихся и отпустил их. Его личный авторитет вкупе со славой подействовал на толпу — менее чем через минуту передняя опустела. Тогда Рармон обратился к Йезе, попросив ее войти и доложить госпоже о его приходе.

Повисло напряженное молчание. Зная вспыльчивый характер Айроса и его любовь к эффектности, можно было ожидать, что он выскочит из комнаты с обнаженным мечом, и солдатам Ральданаша придется вступить с ним в схватку. Однако тихое бормотание за дверью не давало оснований для беспокойства. Йеза выскользнула из комнаты, плотно притворив за собой дверь. В ней тоже совсем не чувствовалось отчаяния.

Рармон ожидал, что Улис-Анет выйдет следом за ней, оставив доказательства своей вины за дверью. Поэтому он был весьма удивлен, когда Йеза сообщила:

— Мой лорд, принцесса еще не ложилась. Как брат короля и ее сиятельный родственник, вы можете войти.

Это настолько противоречило здравому смыслу, что на миг Рармон заподозрил, нет ли здесь какой ловушки. Он прошел в спальню, гадая, не прячется ли Айрос в шкафу для одежды. У него было сильное ощущение, что здесь разыгрывается один из традиционных театральных фарсов.

Однако Айрос стоял у дальней стены, на всеобщем обозрении. Улис-Анет, несмотря на разложенное ночное одеяние, повернулась к Рармону. Йеза закрыла дверь и на всякий случай прислонилась к ней.

— Как видите, мы в вашей власти, — выговорила принцесса. Ее голос был тихим, но не дрожал, как у Йезы.

— Я здесь по поручению короля, — уверенно произнес Рармон. — Мне надо сообщить вам кое-какие новости. Затем я удалюсь. На то, что Повелитель Гроз посетит вас сегодня ночью, можно не рассчитывать. Так что в ближайшие пятнадцать минут этот господин может без страха покинуть ваши покои через переднюю — я позабочусь, чтобы там никого не было. Для полной безопасности пусть он накинет какой-нибудь скромный плащ, который принесет ему Йеза. Кому будет интересен еще один бездельник-писец?

Айрос вспыхнул и выругался, но ему хватило ума не повышать голоса.

Улис-Анет не отводила взгляда от Рармона.

— Благодаря вам я не погибла и осталась цела во время землетрясения. Наверное, вы возмущены, застав меня в таком глупом и опасном положении?

— Вы сами придумали себе опасность. Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Мой лорд, ко мне это тоже не имеет отношения, — вскинула голову принцесса. Во взгляде и плотно сжатых губах чувствовалось напряжение. Рармон снова невольно поразился тому, как она до невозможности похожа на Вал-Нардию. Но лишь внешне — внутреннего сходства было куда меньше. — Я чувствую, что могу вам доверять, принц Рармон. Так будьте же свидетелем, что я не приглашала сюда этого мужчину и не желала видеть его здесь. По сути, мой лорд, я прошу у вас защиты от него.

Айрос издал какой-то невнятный звук, причем довольно громко. Он явно был готов закричать или разразиться гневной речью. Поэтому Рармон бросился к нему и наотмашь ударил по лицу. Айрос отлетел к стене.

— Тише, будь ты проклят! — прошипел Рармон, сдавив ему горло. — Она отреклась от тебя, разве ты не слышал? Ты втянул ее в эту авантюру против ее воли.

Айрос продолжал сопротивляться, но было видно, что его пыл почти угас, и Рармон рискнул выпустить его.

— Эта сука всего лишь оговаривает меня, чтобы отпереться самой, — уронил он.

— Не смей бросаться подобными словами. Стоит этой женщине захотеть, и она может обвинить тебя в попытке изнасилования. Если ты хоть сколько-то ценишь ее, призови на помощь свои хорошие манеры. И свои мозги — дабы признать очевидное.

Айрос потрогал свой подбородок. Он терпеть не мог, когда что-либо наносило ущерб его красоте.

— Жду тебя на Северной аллее, за Лисьим садом, — твердо продолжил Рармон. — Если задержишься здесь, я буду вынужден вернуться. После чего ты будешь обвинен в том, что проник сюда ради насилия, и ответишь перед моими людьми.

— Да как ты смеешь! Ты, кармианский выскочка! — Айрос чуть не плакал от досады. Что ж, ему не довелось служить у Кесара, и он еще многого не знал о жизни.

— Постарайся усвоить, мальчишка, — отчеканил Рармон, — кем стал я, прибыв сюда, и кем остался ты. Ты болван и хвастун, но, по крайней мере, живой. Однако если ты будешь упорствовать в своей глупости, мне ничего не стоит исправить это положение.

Немного позже они встретились на Северной аллее. Разговор был очень краток — видимо, Айрос и впрямь начал осознавать, кто такой теперь лорд Рармон.

Когда начальник заравийской гвардии скрылся среди аккуратно подстриженных садовых зарослей, Рармон перевел дух и прислонился к колонне. Он следил за луной, медленно катящейся к горизонту, и вдруг почувствовал, что янтарное кольцо у него на пальце начинает остывать. Оно было горячим с того момента, как сын Яннула заговорил с ним в коридоре. Но почему? Какое-то новое предостережение?

Подумав о кольце, он невольно обратился мыслью к той, что подарила его. Он видел ее дважды: во плоти в Ольме и призраком на развалинах Корамвиса. На самом деле ей не больше девяти — так почему же она предстала перед ним четырнадцатилетней девушкой?

Где она? Очевидно, что больше не с волками. И что ей надо от него? Когда он устремился к ней, она попросту исчезла. Чары рассеялись от приближения или неосторожного вскрика. Но осталось ощущение какого-то вопроса. Или просьбы. И еще эта связь через кольцо...

Странно, но Рармон больше не верил в нее. Как и в ее богиню.

14

После ухода короля Улис-Анет осталась сидеть под гаснущими светильниками, такая же неподвижная, как любой другой предмет в ее шатре.

В этот день они выехали в Куму и долго тряслись по узкой дороге меж холмов. Улис-Анет пустилась в путь прямо в свадебном наряде, даже цветы в ее волосах все еще были свежими. Вечером они разбили лагерь на поляне среди холмов, освещенной факелами и звездами, к которым она уже начала привыкать. Именно тогда ей поднесли свадебный дар от супруга — ожерелье в виде золотых целующихся птиц, перемежаемых гроздьями плодов из розового кварца и сапфиров, а к нему — тяжелые серьги той же работы. Очень достойный подарок — и более чем уместный. Улис-Анет знала, что сегодня ночью король обязан прийти к ней. Так и случилось.

Светильники догорали, в воздухе висел густой запах благовоний, кувшины с вином стояли наготове. Служанки нарядили ее для первой брачной ночи.

Король прибыл в сопровождении эскорта. Мужчины с факелами распевали дорфарианские свадебные песни, мешая их с ваткрианскими — время от времени среди чужеземных слов можно было уловить вполне родные непристойности. Затем мужчины удалились, вслед за ними удалились ее дамы, и она впервые осталась наедине с Ральданашем в ароматном полумраке шатра.

Тогда, на Холме Верховных королей, среди царящего вокруг хаоса, Улис-Анет впервые увидела, насколько красив ее будущий супруг. Однако ничто в ней не отозвалось на эту красоту, как на что-то желанное. Красота Ральданаша не была влекущей, она ничего не обещала. Принцесса знала, что он пришел сюда не для того, чтобы любить ее, и была совершенно права.

— Я вижу, вы все понимаете, Улис, — сказал наконец король.

Ей следовало выбирать слова, но она злилась — даже не на него лично, а вообще на все. Сдержанная и учтивая ярость переполняла ее.

— Не совсем, мой повелитель. Но я знаю, чего вы от меня ждете.

— Ничего.

— Вот именно — ничего.

— Мне очень жаль, если это ввергает вас в уныние, — произнес Ральданаш. — Поверьте, наш бесплодный союз — вовсе не мой выбор. Мы оба жертвы политики, — он сел и с безучастным видом продолжил свою речь: — Лишь по этой причине я обязан какое-то время побыть с вами этой ночью, а также всеми остальными ночами нашего путешествия. Будет довольно странно, если я не стану так поступать — в глазах людей это прямое оскорбление для вас. Понимаю, что такой подлог может показаться обидным, но, смею надеяться, вы покоритесь неизбежности. Когда мы вернемся в Анкиру, у вас будет право распоряжаться своими ночами, как вам угодно. Я не буду возражать, только соблюдайте приличия и не порочьте мое имя.

— Значит ли это, что я могу заводить любовников, мой повелитель?

— Если пожелаете, Улис. Это будет только честно, ибо я никогда не возлягу с вами.

В общем, она уже не ожидала, что это когда-то случится — и все же была до глубины души потрясена его холодностью.

— Вы попираете все брачные установления и традиции Дорфара, — вырвалось у нее.

— Возможно.

— Но почему? Или вы так преданы вашим светловолосым женам, королевам из Шансара и...

— Я не предан ни одной из женщин, — перебил ее король и, чуть усмехнувшись, добавил: — И ни одному из мужчин.

Против воли Улис-Анет содрогнулась. У нее было чувство, будто она погружается внутрь себя, в самые глубины — и что-то толкало ее все глубже и глубже...

— Не будет ли дерзостью, мой повелитель, если я спрошу, в чем причина этого?

— У вас есть право спрашивать о чем угодно. Беседа — единственное, чем я способен скрасить часы вашего одиночества. По крайней мере, я могу быть честным с вами, — Ральданаш сделал паузу и снова заговорил: — В землях за океаном существует обычай посвящать себя богине. Он предполагает полное воздержание, в том числе и в чувствах. Человек не занимается любовью и никого не любит — он верен лишь богине и ее земле, которая есть воплощение богини. По большей части это относится к жрецам. Но так случилось, что я тоже призван. Не то чтобы меня вынудили или научили — просто однажды я почувствовал, что принадлежу к этим избранным. В Ваткри таких людей называют Сыновьями Ашкар, они считаются святыми и время от времени могут творить чудеса. К несчастью, настала пора, когда мне пришлось покинуть родину, чтобы стать Верховным королем здесь, на севере. Помимо всего прочего, в мои обязанности входит продолжить династию отца. Однако это ничего не меняет. Внутренний голос всегда сильнее, чем любой крик снаружи, надо лишь прислушаться к нему... Род Ральднора закончится на мне.

— Но вы могли не заставлять себя...

— Мне знакомо вожделение, — просто сказал он. — Прежде оно часто одолевало меня в Застис. Но это в прошлом. Теперь я обуздал свои желания.

— Это какая-то загадка, мой повелитель, — Улис-Анет не могла сдержать изумления.

— Никакой загадки. Просто у Висов не существует организованного культа безбрачия как источника Силы. У людей Равнин, эманакир, он был всегда. В известной степени это относится и к моему народу. Поверьте, подавление половой энергии — вовсе не ужасная кара бессилием и бесплодием, которую жрец-Вис может обрушить на грешника. Плотское влечение — это мощь, которая способна перерождаться, накапливаться, использоваться в иных целях. Эманакир долгое время славились тайной храмовой наукой любви. Со временем они научились управлять близостью и превращать взрыв наслаждения в сияющий ключ к магической энергии. Накопленная и направленная, такая энергия способна на многое. Разве странно, что механизм зарождения жизни как таковой можно использовать для созидания и иными способами?

Откровенность речи Ральданаша в сочетании с ее бесстрастием смутила принцессу. Она более не осмеливалась говорить на эту тему — король же, еще раз удивив ее, перевел разговор на Зарависс. Целых два часа они вели беседу, в ходе которой король объяснил ей истинную цель поездки в Куму. Теперь она знала — там должно произойти что-то важное.

После его ухода Улис-Анет ощутила себя усталой и подавленной. Но когда это оцепенение прошло, она ошеломленно поняла, что возбуждена до жара и покалывания в теле, словно в пору Застис. Она была обманута в своей жажде близости — и сейчас сила желания, о которой рассуждал король, казалось, заполнила весь ее шатер.

Кума тоже изрядно пострадала во время войны. Теперь следы давних пожаров на скорую руку маскировались цветами, яркими лентами и вымпелами. Городок был потрясен блеском королевской свиты в той же мере, в какой Анкира — отъездом короля из столицы. На следующий же день после прибытия была объявлена охота на восточных холмах. Наместник города пытался протестовать, не уверенный в успехе затеи — в прошлом году всю область накрыла сильнейшая засуха, и дичи в лесах было очень мало. Но Повелитель Гроз проявил твердость в своей прихоти: ему хотелось ощутить вкус преследования. Вместе с охотничьей командой из города отправилась едва ли не треть прибывших повозок, королевские шатры и даже королева вместе с небольшим отрядом заравийской стражи и придворными дамами. Если Кума и мыслилась как место для неких более значительных событий, то ее наместника в известность об этом не поставили.

Высоко в холмах, на выжженной солнцем равнине, королевская команда разделилась. Оставив шатры цвести на берегу неглубокой речки, король со сводным братом и двумя дюжинами гвардейцев во весь опор рванули вверх по склонам. Грохот колесниц и поднятая ими пыль разносились далеко по окрестностям. При столь ревностном отношении к охоте это была, прямо скажем, на редкость неудачная тактика.

С вершины бурого холма можно было охватить взглядом мили и мили пространства до самого моря, сверкающего, как змеиная чешуя, под кобальтовым небом. А еще взору открывалась долина внизу, на которой расположилась другая охотничья команда. Темный шатер, а вокруг него снуют туда-сюда люди и зеебы.

Король взмахнул рукой, и на ветру заплескалось знамя Анкиры.

Те, внизу, в ответ подняли свой флаг. И это была не Лилия Кармисса — на черном полотнище полыхала ярко-алая Саламандра.

Рармон, прежде звавшийся Рэмом, почувствовал, как деревенеет его спина. Он уже начал оборачиваться к Ральданашу — и тут полог темного шатра откинулся. Оттуда вышел человек и застыл, глядя вверх, в их сторону. Это был Кесар.

Колесницы начали спускаться.

— Мой повелитель, — наконец решился Рармон, — никакой это не советник. Это их король.

— Ты узнаешь его? — спокойно спросил Ральданаш. — Я подозревал что-то в этом роде. Говорят, что он нередко сражается на своих кораблях в одежде простого солдата. Ему нравится быть в гуще событий.

Их группа перевалила через гребень, и колесницы мягко покатились в долину.

Было ли в запасе у Ральданаша что-то, кроме подозрений? Это знал только он сам.

Рармону ничего не оставалось делать — с тяжелым сердцем он начал готовиться к неминуемому противостоянию.

В двадцати шагах от шатра колесницы остановились. Белый знаменосец выступил вперед, воткнул в землю свой штандарт и провозгласил:

— Мой лорд, перед вами Ральданаш, сын Ральднора, сына Редона, нынешний Повелитель Гроз Дорфара, Король Драконов всего Виса.

С противоположной стороны такого действа не последовало. Кесар просто шагнул вперед и отдал честь Повелителю Гроз. Тот приветствовал его легким наклоном головы, как подобает при встрече двух королей.

Минувшие восемь лет прибавили физической силы человеку, которого помнил Рармон, при этом не нанеся ни малейшего ущерба его изысканности. Как и у Рармона, у него было сложение воина — гибкое, стройное тело, словно отлитое из стали. На правой скуле, под глазом, появился маленький шрам не больше детского ногтя. Никаких иных отметин время не оставило. Разве что глаза сделались чернее и глубже, взгляд их стал непроницаемым, при этом пылая силой и цепкой наблюдательностью. Последние остатки юношеской угловатости исчезли без следа — Кесар стал таким, каким должно.

Как всегда, он был одет в черное, без гербов и знаков. Черноволосый, в черных одеждах, он застыл напротив белокурого Ральданаша в светлом одеянии. Снова любимая им театральность. Они были словно две фигуры на игральной доске.

Ральданаш сошел с колесницы.

— Смею надеяться, что в ваше отсутствие с Кармиссом ничего не случится.

— Вижу, меня узнали, — едва заметно усмехнулся Кесар.

— Мой брат помнит вас, — отозвался Ральданаш.

Рармон в свою очередь слез с колесницы и направился к королевскому дуэту. Похоже, одна из фигур решила использовать его в качестве пешки. Следуя указующему жесту Повелителя Гроз, король Кармисса обратил взгляд на Рармона. Да, это были истинно глаза Кесара — под их взглядом невольно хотелось упасть на колени. Рармон подошел ближе. Несомненно, Кесар признал его, но не собирался подавать виду. Это не удивило Рармона — так и должно было произойти.

— Ваш брат, мой лорд? — небрежно переспросил Кесар, когда его бывший солдат встал рядом с Повелителем Гроз. Ральданаш воздержался от ответа, предоставив это право самому Рармону.

— Незаконнорожденный сын Ральднора эм Анакир от его кармианской любовницы, — произнес тот, стараясь избежать как вызывающего, так и оправдательного тона.

Кесар, не отрываясь, смотрел на него. На Рармона, которого знал как Рэма. Того, кто получил десять ударов кнутом по прозвищу Шкуродер, кто выдоил яд из змеи в Тьисе. Того, кто скакал без отдыха, чтобы доставить весть о смерти Вал-Нардии — слишком запоздавшую, чтобы чем-то помочь. Того, кто поднялся на борт корабля Дхола с его новорожденной дочерью на руках. И не вернулся обратно.

Кесар ничего не забыл. Рармон прочел это в его глазах.

Затем губы кармианского короля тронула тонкая улыбка, придавшая ему немыслимое очарование, и он решился признать своего прежнего слугу.

— Да, что-то кармианское тут, несомненно, есть, — бросил он и повернулся к Ральданашу: — Мой лорд, не лучше ли нам войти в шатер, чтобы обсудить наши дела?

Передний полог был откинут, и послеполуденное солнце заливало шатер. В тридцати шагах от него несли караул двое стражей — белый и черный.

Кесар пригласил за стол переговоров одного из своих помощников, а также писца, чтобы фиксировать разговор. Двое людей Ральданаша сидели позади своего повелителя. Рармон устроился в отдалении, как требовала его роль молчаливого наблюдателя.

Подали кармианское вино. Отпив, Рармон признал, что тамошние виноградники уже почти оправились от ущерба, нанесенного войной.

Совещание длилось больше часа. Они разобрали в деталях и одобрили победу флота Кесара, потом речь зашла о резне в Анкабеке. «Малодушное и нечестивое деяние. Богине должно быть уплачено кровью», — заметил по этому поводу Кесар. При этом он старался не смотреть в сторону Рармона, который хорошо знал всю глубину любви Кесара к Анакир и вполне мог поделиться этим знанием с остальными.

В свою очередь по указанию Повелителя Гроз его помощники доложили о набегах Вольных закорианцев на дорфарианское побережье. В связи с этим была восстановлена и приведена в порядок система обороны северного и восточного берегов, бездействовавшая со времен войны. Этот факт ни для кого не стал открытием.

Далее стороны занялись подробным рассмотрением Старого Закориса, уже двадцать девять лет лежащего под властью Вардата. Как предмет торга край не представлял решительно никакого интереса. Ваткри и Вардат состояли в незыблемом союзе, и претензии Вардата, безусловно, подтвержденные битвой, осадой и капитуляцией, нельзя было сбросить со счета. Но, так или иначе, Йилу эм Закорису удалось вернуть свой венец. И все говорило о том, что он с жадностью поглядывает в сторону остального континента, накапливая силы для его захвата.

Пошел второй час переговоров.

Получив знак от Ральданаша, один из его помощников поинтересовался, как много кораблей осталось у Вольных закорианцев после того гибельного рейда.

— Согласно докладам, от нас ушли всего десять, — ответил истрисский помощник. — Это были те самые демоны, что разрушили Анкабек. На момент, когда священный остров оказался под защитой короля Кесара, в наступлении участвовало не менее десяти кораблей.

— Я слышал, что Анкабек вообще не имеет военной защиты. Считается, что святым землям она не нужна, — с наивной улыбкой заметил помощник Ральданаша.

— У вас неверные сведения. На острове размещено воинское подразделение. Кроме того, морской гарнизон на кармианском побережье занимает очень выгодную позицию, чтобы наблюдать за порядком в этом месте. Если на то будет соизволение богини, он готов выступить в любую минуту.

Звучный голос Кесара прервал зарождающуюся перепалку:

— К тому же в том сражении участвовали далеко не все корабли Йила. Немалая их часть стоит в Закорисе-в-Таддре. Как известно, Таддра богата лесом, и пиратам есть из чего строить свой флот.

— От наших таддрийских лазутчиков мы получили сообщение о наличии второго флота не менее чем в сотню кораблей, — вставил помощник Ральданаша.

— Мои собственные источники подтверждают, что два флота Йила стоят на рейде в заливах северо-западного побережья, — кивнул Кесар. — Та сотня, о которой вы упомянули, является частью меньшего из них.

Это стало новостью. Помощник Ральданаша нахмурился и бросил взгляд на Повелителя Гроз.

— Ваши источники славятся своей безупречностью, — заметил Ральданаш.

— Безупречных источников не существует, — отмахнулся Кесар. — Но этим я склонен доверять.

— В таком случае что они сообщают по поводу Южной дороги?

Кесар улыбнулся и подлил вина себе и Повелителю Гроз, заставив покраснеть второго дорфарианца, в чьи обязанности входило следить за кубками.

— Вы имеете в виду пресловутый путь, который Йил прокладывает сквозь джунгли к Вардийскому Закорису?

— Именно. А через него — и к западным пределам Дорфара.

— Безнадежное дело. Йил использует эту работу как каторгу для осужденных. Им приходится выгрызать у джунглей каждый кусок земли — за десять лет удалось проложить лишь десять миль дороги. Да и то, если команды рабов не будут трудиться там день и ночь, поддерживая расчистку, лес снова все поглотит.

— Пограничные посты Вардийского Закориса видят в джунглях огонь и дым, — подал голос помощник Ральданаша, осекся — не остановят ли его? — и, не дождавшись, продолжил: — Они ждут дождливой погоды и затем поджигают деревья. Дождь не дает случиться лесному пожару, однако там, где надо, земля расчищена превосходно.

Лицо Кесара осталось неподвижным, и это бесстрастие лучше всяких слов дало понять Рармону, что тот знал об этом и раньше.

— Ваше величество понимает, — высказался наконец Кесар, — что Кармисс, как один из ближайших соседей Дорфара и ваш преданный вассал, без промедления выступит на вашей стороне.

— Благодарю вас от имени Дорфара, — склонил голову Ральданаш.

— А через Кармисс, — вкрадчиво добавил Кесар, — вы можете получить поддержку Ланна и Элира.

Это было ошибкой.

— У Ланна нет армии, — громко заявил помощник Ральданаша, бросив взгляд на своего повелителя. — А Элир — вообще дикая местность.

— Тем не менее в обеих областях хватает молодых людей, жаждущих вступить в армию, и можно объявить военный призыв.

— Эти сведения передал вам ланнский король? — уточнил Ральданаш.

— Король Ланна внял моему братскому совету, — ответил Кесар.

В шатре повисла тишина. Казалось, она сгустилась в нечто осязаемое у стенок из шкуры овара, пологом перегородила выход наружу. Кесар отхлебнул из кубка и кивнул своему истрийскому помощнику.

— Король Ланна опасался вторжения Вольных закорианцев и обратился к нам в поисках защиты, — пояснил истриец. — Спустя пятьдесят четыре дня после рейда закорианских кораблей король Кесар великодушно пришел на помощь своему собрату.

Еще одна ошибка.

Помощник, сидевший рядом с Ральданашем, резко вскочил на ноги. Он был полукровкой, но темнее своего товарища, пожалуй, на добрые три четверти дорфарианец. Бросив молниеносный взгляд на Кесара, он громко и раздельно произнес:

— Повелитель Гроз, только что нас оповестили об оккупации Ланна Кармиссом.

— Сядь, — приказал Ральданаш, оставаясь все так же спокоен.

Помощник сел. Руки у него тряслись. Кесар предложил Ральданашу еще вина, и тот, кивнув, придвинул кубок.

— Лорд Кесар, — проговорил он затем, — что бы ни значили ваши слова, мы желаем услышать пояснения.

Рармон наблюдал за профилем Кесара. Он был совершенно невозмутим. Казалось, идет обсуждение какой-нибудь торговой сделки.

— Я ваш покорный слуга, Повелитель Гроз, и не могу ослушаться приказа, — он выдержал значительную паузу и продолжил: — Ланн, не имеющий собственных средств обороны, что вообще-то странно, обратился ко мне с просьбой о защите. В данный момент мои корабли патрулируют береговую линию, чтобы предупредить нападение с моря. Также я ввел в страну некоторое количество сухопутных сил на случай, если морское заграждение будет прорвано.

— И каковы эти силы, мой лорд?

— Достаточно серьезные, — Кесар не сумел скрыть усмешку.

— Таким образом, это вторжение в Ланн, — подвел итог Ральданаш.

— Ни в коем случае, Повелитель Гроз. Меня пригласили туда войти. Полагаю, что теперь Ланн займется созданием собственной армии. Когда опасность минует, Кармисс сможет убрать свою крепкую руку.

Никто не рассмеялся.

— Это сделано без всяких ухищрений, — продолжил Кесар. — Кармианские маневры проводились открыто, любой мог их наблюдать. Возможно, морское патрулирование, введенное после анкабекской трагедии, смутило иных наблюдателей, и они неправильно истолковали нашу миссию милосердия в Ланне. Однако поверьте — я не ставлю своей целью кого-то обмануть. Я сам излагаю вам эти события, мой лорд, прежде чем ваших ушей достигнут искаженные слухи.

— Что скажешь? — спросил Ральданаш.

— Все так повернулось, что вам вряд ли требуется мое мнение, — пожал плечами Рармон.

Колесницы медленно поднимались по склону. Солнце уже клонилось к закату.

— Ты прав, нужды нет. Но допустим, что мне просто интересна твоя точка зрения.

— Кесар так долго играет в свои игры, что это вошло в его плоть и кровь — собирать сведения, интриговать и захватывать. Он хотел Кармисс и получил его. Но на этом он не остановится. Он наслаждается самим процессом приобретения. И он большой мастер этого дела, — ни разу еще Рармон не позволял себе столь откровенно высказаться о своем бывшем хозяине. Он никогда не испытывал особой верности Ральданашу и теперь спрашивал себя, в чем же тут дело. Возможно, в духе соперничества с братом-королем?

— И чего же он хочет теперь? — спросил Повелитель Гроз.

— Всего. В перспективе — весь мир. Однако это дело будущего. Сейчас же он опасен для нас тем, что может выбирать...

— Между Закорисом с одной стороны и Дорфаром и Междуземьем — с другой, — закончил Ральданаш.

— Да, мой повелитель. Именно так. Кесар может объединиться с вами или же направить послов к Йилу. У него достаточно сил, чтобы нарушить равновесие. Дорфар же, будучи заперт между Вольными закорианцами и кармианским Ланном, не сможет спокойно развиваться. Кесар показал вам кулак в надежде, что вы все поймете правильно и предложите ему выгодную сделку.

— О да.

— Вам остается надежда, что у Закориса не найдется для Кесара ничего интересного.

— Йил завел себе нового советника в Таддре. Это блестящий стратег, к тому же умеющий манипулировать людьми. Боюсь, он сумеет изобрести достойную приманку для Кесара. Разумеется, помимо основной — объединения сил во имя завоевания мира.

— Да, это лакомый кусочек, который они всегда держат наготове.

— Кесар кажется тебе таким ненасытным?

— У него была голодная юность, — пояснил Рармон. — Сузамун швырял ему кости и корки, как собаке. Поэтому голод Кесара превратился в болезнь, и потребуется целый мир, чтобы насытить его.

— Ты очень уверенно судишь о Кесаре, — заметил Ральданаш. — Как я и думал.

— Вы знали, что увидите здесь именно его, а не кого-то из младших принцев.

— Я предполагал это.

— Нет, мой повелитель, — покачал головой Рармон. — Вы знали наверняка.

Королевский возничий хлестнул скакунов, и колесница Ральданаша поспешила вперед, к черному экипажу, который резко выделялся на фоне наползающей грозы.

Сейчас вокруг находилось больше людей Кесара, чем прежде. Должно быть, раньше они стояли на дальних холмах. Даже так, сохраняя расслабленный и непринужденный вид, они выглядели угрожающе. Можно не сомневаться — лорда Кесара никто и пальцем не тронет. Его даже не посмеют отравить во время роскошного ужина на лоне природы, куда он приглашен в качестве официального союзника Дорфара. Полная беспечность Кесара свидетельствовала, что он, как всегда, все досконально рассчитал, и самая возможность случайного злодейства исключена начисто.

Гроза началась, когда они перевалили за первый холм.

Но еще до того, как ударил гром и хлынул дождь, мысли Рармона неожиданно повернули в другом направлении. И теперь, направляя колесницу сквозь потоки воды, он гадал, не стоит ли ему предупредить Ральданаша. Затем у него возник мгновенный порыв заранее известить обо всем Кесара. Но по здравом размышлении он отверг оба варианта.

Прошло уже восемь с половиной лет. И если за праздничным столом напротив Кесара окажется красноволосая копия Вал-Нардии, то, скорее всего, это не будет иметь никакого значения.

Солнце уже давно село. Дождь по-прежнему хлестал, изливаясь на небольшой лагерь, на скорую руку разбитый у речки.

В большом королевском шатре было сервировано пятьдесят шесть блюд. Взор гостей услаждали дорфарианские танцовщицы, девушки из Кумы подливали гостям вино. Но этим женское общество и ограничивалось — офицеры не привели своих дам, младшая супруга Повелителя Гроз тоже отсутствовала. Распоряжение пришло, когда уже зажгли светильники — Ральданаш вежливо попросил ее покинуть шатер, ибо поводом для пира был всего лишь небольшой праздник, не имеющий общественного значения.

Когда доели первую перемену блюд и подали вторую, а из ярко освещенного шатра донеслась громкая музыка, принцесса подслушала разговор помощников Ральданаша, которым не терпелось поделиться с кем-нибудь тем, что они услышали на совещании. Новостей накопилось много, и весь Дорфар должен был немедленно узнать их.

Улис-Анет не интересовалась политическими раскладами, ибо ей отводилась в них слишком незначительная роль. Поэтому имя Кесара эм Кармисса оставалось для нее не более чем именем. То, что она слышала об этом человеке — тиран и возможный враг, — не вызывало желания общаться с ним, но даже это не имело для нее особого значения.

Однако ее снедало беспокойство. Заснуть не получалось, а необходимость сидеть в закрытом шатре, куда ее отвела одна из дам, ничуть не радовала принцессу.

Снаружи, под дождем, стоял на часах один из солдат Айроса.

Принцесса окинула мысленным взором жизнь, которую ей отныне придется вести, и то, что она увидела, заставило ее расплакаться. В своем унизительном положении Улис-Анет не ждала от будущего ничего хорошего. Но мудрость подсказывала ей, что нет ничего глупее слез.

Человек встал у входа, стряхивая дождевые капли с плаща.

— Добрый вечер, Бийх, — произнес Рармон.

— Великие боги, Рэм! Ни за что бы не подумал, что ты меня вспомнишь!

— Мне кажется, Бийх, что ты и сейчас не думаешь. Теперь я уже не Рэм.

Сначала истрисский солдат решил обидеться, но затем смирился.

— Да, вы высоко поднялись в этой жизни. Прошу прощения, мой лорд.

— Итак, — кивнул Рармон, — ты здесь по поручению Кесара. Что ему надо от меня?

— Он хочет увидеться с вами.

— Мы виделись во время ужина.

— Увидеться наедине, лорд Рэм... то есть Рармон.

— Нет.

Бийх уставился на старого товарища. Он был еще одним из Девятых в тайной гвардии Кесара, но, в отличие от Рэма, так и не поднялся по жизненной лестнице, оставшись простым солдатом и посыльным.

— Но, мой лорд...

— Твой король мог бы подумать, как будет выглядеть со стороны, если я тайно прошмыгну в его шатер, а потом назад, — внушительно произнес Рармон. — Будь добр, напомни ему, что я больше не состою у него на службе.

Бийх помедлил, видимо, не веря своим ушам, затем развернулся и скрылся за стеной дождя. Рармон уселся на стул и приготовился ждать.

Не исключено, что Кесару придет в голову банально убить его. Но вряд ли это случится прямо здесь, на нейтральной земле для дипломатических переговоров. Сейчас все слишком остро и нестабильно, чтобы решиться на такой шаг, как убийство... Рармон ощущал, что до сих пор не знает чего-то существенного, что не должно ускользнуть от него.

Однако он знал, что должен сделать Кесар.

Ждать пришлось менее получаса. В плеске дождя раздался шум шагов и вспыхнули дымные огни двух факелов. Пришельцы перебросились словами с дежурившими снаружи людьми Рармона — один из них порывался войти в шатер с докладом, но был вежливо отстранен. Вместо него появился солдат Кесара, поставил на пол большой кувшин вина и удалился. Следом за ним вошел сам Кесар.

Казалось, что он наполнил шатер наэлектризованной тьмой. Это было что-то нематериальное, но чрезвычайно мощное.

Совсем так же, как восемь лет назад, когда Рармон прощался с ним в Истрисе, Кесар сбросил мокрый плащ, на котором играли блики от светильников и тени.

— Наш приход сюда был ярким и шумным, — сказал он вместо приветствия. — Твой король обязан знать, что я здесь. По крайней мере, мы приложили для этого все усилия.

— Отравлено? — Рармон указал на кувшин с вином. — Или я достоин лишь ножа в спину?

Кесар пристально взглянул на него.

— Встань, — приказал он.

Медленно, без видимого усилия Рармон поднялся. По лицу Кесара нельзя было прочесть никакого намека, никакой разгадки происходящего.

— Теперь расскажи, где ты оставил ребенка моей сестры.

Рармон внутренне собрался. Тот человек, которым он был, и тот, которым мог быть сейчас — он соединил их и велел им отвечать.

— В Ланне, мой лорд.

— Где именно в Ланне?

— Пираты захватили корабль Дхола — вы должны были слышать об этом. Я доставил их на берег. И там девушка сбежала от меня и унесла ребенка.

— Значит, ты признаешь, что подвел меня тогда. Пытался ли ты искать ребенка?

— Да, мой лорд.

Кесар помолчал, но продолжения не последовало.

— И что же ты нашел? — спросил он наконец.

— Волков, — произнеся это слово, Рармон почувствовал, как когти непостижимого рока сомкнулись на его плече. Почему он пошел по неверному пути? Не оттого ли, что сверхъестественный вариант событий был неприемлем для него? А может быть, оттого, что ненавидел Кесара — или оттого, что все еще был привязан к нему?

Вероятно, самого Кесара не так уж заботило все это. Для него ребенок был просто болтающейся нитью, которую можно обрезать или привязать — ничего иного с ней не сделаешь. И точно такой же болтающейся нитью был Рармон, которого можно убить или забыть. Или сначала убить, а потом забыть.

— И ты не соизволил явиться ко мне с рассказом, — наконец сказал Кесар.

— Я же подвел вас, как вы справедливо заметили.

— А теперь, после всего, ты нашел себе убежище. И как-то сумел обработать Ральданаша. Я слыхал, что он равнодушен к женщинам. Это так?

Неужели они снова в Истрисе? Ни в каком ином месте этот разговор просто не мог происходить.

Рармон не ответил. Кесар взял со столика одну из золотых чаш и наполнил ее вином из кувшина. Однако пил он без всякого удовольствия.

— Я все сильнее подозреваю, что уже тогда, в Кармиссе, тебе было известно, кто ты такой, — задумчиво произнес он. — Очевидно, тогда ты занимался сбором разных сведений, чтобы преподнести их в дар своему равнинно-ваткрианскому королю.

— Это не так, — коротко отозвался Рармон.

— С другой стороны, — продолжал развивать свою мысль Кесар, — ты вполне мог бы остаться в Дорфаре и собирать разные сведения в дар мне, — с этими словами он протянул Рармону недопитую чашу.

Дождь немного приутих. В наступившей тишине громовой раскат прокатился по небу и унесся куда-то вдаль, за двадцать холмов.

— Лорд Кесар, кажется, я уже доказал, что слуга из меня плохой, — твердо сказал Рармон. — И не забывайте, кем еще я являюсь. Мы с ним братья.

— О да, ты всегда был принцем, мой Рэм. Вором, головорезом, наемником — и принцем...

— А также сыном Ральднора эм Анакир, — добавил Рармон.

Взгляд Кесара скрестился с его взглядом. Затем эм Кармисс дотянулся до чаши, из которой так и не отпил Рармон, и нарочно выплеснул вино на ковер. Швырнув чашу обратно на столик, он вышел из шатра.

Кесар, владыка Кармисса и лорд-протектор Ланна, прошел через дорфарианский лагерь, направляясь к более скромной кармианской стоянке на другом берегу речки. Его факелы больше дымили, чем освещали путь, хотя дождь уже совсем прекратился.

Большой шатер Повелителя Гроз стоял возле узкого каменного мостика. Поодаль от него был возведен другой шатер для его последней, явно избыточной жены. В отсветах факелов поблескивали доспехи заравийцев. Полог был откинут, чтобы впустить дождевую прохладу. Внутри сидела женщина и читала при слабом освещении догорающих ламп.

Ее неясный силуэт чем-то смутил Кесара, но он тут же выбросил из головы это видение.

На исходе ночи, в час, который на Равнинах называют Часом Волка, Кесар внезапно вынырнул из сна и теперь лежал, уставившись во тьму широко раскрытыми глазами.

Ему приснился ребенок — колдовская дочь Вал-Нардии, а, может, всего лишь умерший принц-король Эмел. Припомнить точнее Кесару не удавалось, сон уже отлетел. Но он чувствовал во всем теле напряжение, как от неистовой яростной борьбы.

Он поднялся, хлебнул из кувшина разбавленного вина.

Делая это, Кесар представил в темноте лицо умирающего мальчика со светлыми волосами и вгляделся в него — без всяких угрызений совести. Эмел был напуган. Несмотря на свои девять лет, мальчик, похоже, понимал, что умирает, и не от чумы, а от чего-то куда более изощренного.

Толпы перед дворцом уже выкрикивали имя Кесара. Когда мальчик впал в кому, регент покинул его на смертном ложе. В следующий раз он увидел Эмела уже в ящике с пряностями, куда поспешно поместили тело. Погода стояла исключительно жаркая. С мрачным удовлетворением Кесар приказал соорудить сыну Сузамуна висский склеп в Кармианской королевской усыпальнице вместо того, чтобы предать тело огню по шансарскому обычаю. Понадобился закрытый гроб. Бальзамировщики, нанятые Ральднором эм Иоли, шептались, что тело начало разлагаться слишком быстро и неестественно, словно после яда, и это делает их работу почти невозможной. Но эти разговоры очень быстро пресекли. Как бы то ни было, когда Кесар произносил надгробную речь, толпа рыдала. Месяцем позже она посадила его на трон Истриса.

Память об Эмеле быстро заглохла.

Таков был второй ребенок, который подстерегал его во сне.

Когда Кесар покинул свой шатер, небо уже тронула предрассветная бледность. Скоро начнут просыпаться люди. С восходом кармианцы собирались в обратный путь. Цели достигнуты. Дорфар был оценен и, кажется, готов оказаться соблазненным.

Кесар побрел по берегу, прочь от обоих лагерей. Вокруг него высились деревья и шуршал пышными метелками тростник. Ночь цепко держала землю в своих объятиях. Речка, слегка вздувшаяся после грозы, журчала по камням. Кесар остановился под деревом, глядя на бегущую воду.

Память о пропавшем ребенке не желала уходить. Забавно, ему ведь совершенно не было дела до этого. Исчезнувшая девочка причинила ему даже меньше боли, чем убитый им Эмел. Даже колдовство утратило свое значение, став неважным после стольких лет. Еще тогда, годы назад, услышав о гибели корабля Дхола, Кесар решил для себя, что его ребенок мертв...

Что-то мелькнуло в тени на противоположном берегу. Кесар поднял глаза — и в полумраке над низкой водой увидел свою сестру Вал-Нардию.

Сперва он испытал лишь смятение, легкое, как порыв ветра — не более. Это мог быть просто призрак, порожденный его воображением. Но затем в пустоту захолодевшего сердца хлынуло понимание. Женщина была отчетливо видна в предутреннем сумраке, вода дробила на куски ее отражение. Она существовала. Вторая волна смятения стала куда сильнее — она накатилась на Кесара быстро и мощно, совсем как тогда, при известии о ее смерти. Отхлынув, она оставила его опустошенным, и в этом опустошении он шагнул с берега в речку.

Улис-Анет в оцепенении смотрела на идущего к ней мужчину, невольно отступив на полшага — и понимая бессмысленность этого отступления. Бегущая вода, как и переход через нее, была знаком, символом. Не в ее власти было уйти, и она осталась на каменистой отмели, наблюдая за незнакомцем. Он вышел на берег и остановился менее чем в шаге от нее. Осторожно взял ее руки в свои, ощутив шелк кожи и живое тепло плоти. Свет падал на нее сквозь кружево ветвей, и пламя ее волос, красное, как кармианский цветок, было первой краской, подаренной миру рассветом.

— Улис, — сказал он.

Услышав свое имя из уст незнакомца, Улис-Анет смогла лишь растерянно взглянуть на него. Ее словно парализовало или сковало чарами — у нее не было сил даже попытаться освободиться от этого прикосновения...

Она всю ночь пролежала без сна в душном шатре, слишком возбужденная, чтобы заснуть, и слишком усталая, чтобы подняться. Где-то за час до рассвета что-то погнало ее прочь из шатра и королевского лагеря. Это был необдуманный, ребяческий поступок. Она даже отослала своего телохранителя, и солдат, решив, что она идет искать короля, не стал спорить. В полном одиночестве, беззащитная, Улис-Анет достигла берега этой символической реки — и тогда из темного леса на другом берегу вышел мужчина, одетый во все черное. Поначалу она решила, что это один из кармианских офицеров, и осознала весь ужас своего положения. Она уже хотела без промедления броситься в бегство, но затем увидела его глаза — ни темнота, ни расстояние не помешали этому.

Именно так он и удержал ее — своим взглядом. Его напряжение вкупе с какой-то скрытой силой личности обрушились на девушку, полностью лишив ее воли. Она лишь тупо стояла и ждала, пока он не вышел из воды и не взял ее за руки.

Это прикосновение наполнило жизнью нереальную сцену. Замирая от ужаса, Улис-Анет уступила своим желаниям и открылась той ошеломляющей силе, что струилась от незнакомца. Она не видала его прежде, но ей вспомнилось подслушанное вчера описание, и она вдруг поняла, что перед ней — король Кармисса. И в этот миг он назвал ее по имени.

Его голос прозвучал хриплым измученным стоном. Против всякой логики, полуосознанно Улис-Анет поняла, что если он для нее — незнакомец, то она для него — нет.

Без слова, без движения стояла она перед Кесаром.

— Ты не призрак, — произнес он. — Тогда как ты оказалась здесь?

«Не призрак... Значит, я для него — кто-то давно умерший?» — подумалось ей. По-прежнему не находя слов, она молча покачала головой и почувствовала, как он еще сильнее сжал ее пальцы.

— Она лежит в истрисском мавзолее, — снова произнес мужчина. — Ты не можешь быть ею, — затем голос его стал мягче, и он спросил почти обычным тоном: — Так кто же ты тогда?

— Вы назвали меня по имени, — слова вырвались у нее, прежде чем она осознала, что способна говорить.

— Улис, — повторил он. И хлынули слова и титулы, ничего не значащие в этот миг: — Улис-Анет эм Зарависс, дочь Тханна За’ата, жена Ральданаша.

«Это все про меня?» — мелькнуло в голове у принцессы.

Мужчина словно обрел цвет. Сила, по-прежнему исходящая от него, опаляла Улис-Анет, как темное солнце. Но тень безумия, лежавшая на всем его облике, куда-то отступила.

— Одна из жен Повелителя Гроз, — уронил он, все так же держа ее в плену своих рук и глаз.

— Но кто же та, за которую вы меня приняли? — спросила она.

— Я не принимал. Это ты и есть.

— Нет, — испугалась она, и это была первая ее попытка сопротивления. Но он все так же не спускал с нее взгляда и не ослаблял своих рук — и она снова сдалась.

— Ты была еще ребенком, когда она умерла, — сказал король. — Сейчас тебе столько же лет, как ей тогда, Улис-Анет, жена Ральданаша Дорфарианского.

— Пустите меня, лорд Кесар, — попросила она.

Он едва заметно улыбнулся и выпустил ее руки — ослабевшие, будто разом лишенные костного мозга.

Было почти невозможно отвернуться от него... С огромным усилием Улис-Анет все же сделала это и двинулась прочь сквозь лес. Но и теперь, спиной, она ощущала его взгляд — он завораживал ее, даже когда она его не видела. Поднявшись на гребень холма, Улис-Анет не выдержала и обернулась.

Солнце уже взошло, и теперь силуэт мужчины казался темнее, чем тени деревьев. Ей чудилось, что этот человек получил странную власть над ней, непонятным образом привязав к себе ее душу.

Улис-Анет еще раз собрала все силы, чтобы заставить себя идти дальше.

Совершенно обессиленная, на свинцовых ногах, она двинулась к лагерю Повелителя Гроз.

Грозы не прекращались всю обратную дорогу до Анкиры.

Горячие новости, дошедшие до слуха Ральданаша в черном шатре на холмах Кумы, теперь горячо обсуждались в столице. С одной стороны — Закорис-в-Таддре, с другой — кармианский Ланн... Два этих клинка грозили сомкнуться на Междуземье, как ножницы.

Через двенадцать дней после возвращения Ральданаша в Анкиру небольшой конвой из трех кораблей вышел во Внутреннее море из маленького порта Тос на западе Дорфара. Его целью был Континент-Побратим, а ценным грузом — вести. Но путь туда и обратно требовал долгого времени — не один месяц, да и то, если ничего не случится.

Грозы терзали небо Анкиры, обрушиваясь прямо на здание Совета.

Сын Яннула стоял посреди княжеских покоев Рармона.

— Значит, он намерен оставить Ланн смешанным с грязью под каблуком Кармисса? — выговорил он со спокойствием отчаяния.

— Основной враг Ральданаша — Вольный Закорис, — отозвался Рармон. — У Дорфара не хватит мощи, чтобы воевать еще и с Кармиссом. Да и духу не хватит. Стоит нам двинуть войска в Ланн, и флот Йила обрушится на Дорфар, как прибой на берег.

— Понятно. Ланн остается в рабстве. Что ж, Рэм, вы можете гордиться своим прежним хозяином.

Рармон предпочел оставить без внимания этот выпад в свою сторону.

— Что ты собираешься делать? — спросил он вместо этого.

— Возвращаться в Ланн, что же еще? Письма не ходят ни туда, ни оттуда. Моя семья в Ланне, а здесь я не очень-то нужен. И ведь отец предупреждал меня! Надо было слушать его советы.

— Почему бы тебе для начала не послушать меня?

— Вас? — во взгляде Лар-Ральднора сквозило юношеское пренебрежение. — Я больше не знаю, на чьей вы стороне, мой лорд.

— Ни на чьей.

— Однако Кесар заявился к вам в шатер с большим шумом.

— Я не оставил ему другого выбора. И шум он устроил специально для того, чтобы ты и король были в курсе дела.

— Возможно. Прошу простить мою несдержанность — сейчас я слишком злюсь. Но я знаю, что делать. Ральданаш может лишить меня имени, но не крови. Я должен уехать, и я возвращаюсь домой.

— Когда же?

— Завтра, — Лар-Ральднор тяжело вздохнул и заговорил о другом: — Вы даже не попали бы в этот уголок земли, если бы не тот наш давний разговор.

Его взгляд был тверд и чист. Рармон снова почувствовал очарование той далекой ночи Застис. Терраса у дома Яннула, мерцающие светлячки и неясное чувство, которое ушло и больше не вернется...

— Рэм, — обратился к нему Лар-Ральднор, но теперь это была оговорка без всякого сарказма. — Вы понимаете, что именно вы, а не я, воздвигли преграду меж нами? Я пытаюсь услышать вас с самого Амланна. Вам стоило лишь позвать меня. Но вы этого не сделали.

— Но ты никогда не говорил со мной об... об этом. Я был уверен — ты не можешь дать мне то, чего я желаю.

— Этим все не исчерпывается. Есть и другие вещи — но, возможно, они совсем не желанны для вас. Похоже, вас интересует только близость, во время которой не надо смотреть мне в лицо и вообще принимать в расчет. Помнить, что я могу мыслить. Что я живой человек, такой же, как и вы. Я все еще не забыл, как вы сказали тогда: человека убить легче, чем зверя.

Они застыли, молча глядя друг на друга, пока Лар-Ральднор не повернулся к двери:

— Если отплыть из Зарависса, путь займет целую вечность. Но говорят, что теперь корабли снова заходят в Карит.

15

Ланн под пятой Кармисса так и сверкал оружием, непривычным для этой земли. Проход войск «миссии милосердия» разбил дороги в пыль, из которой дожди с успехом сделали грязь. Главный гарнизон расположился в Амланне, временно заняв крупнейший портовый склад, второе подразделение разбило палаточный городок в королевском парке. Повсюду, в любом хоть сколько-то значимом городе, были размещены кармианские части. Дороги тщательно патрулировались под тем предлогом, что Вольные закорианцы, если им вздумается напасть, могут появиться в любом месте и под любой личиной. В деревнях мужчин грабили, а над женщинами издевались, мотивируя тем, что эти люди якобы поддерживают Вольных закорианцев или просто симпатизируют им. Подобные случаи выявлялись и сурово карались кармианским верховным командованием — если их удавалось доказать, а это случалось весьма редко.

Все корабли, совершающие рейсы между Амланном и другими городами, снабжались военным эскортом, чтобы защитить их от нападения закорианцев. Восточные порты северного Зарависса и даже Оммоса снова были открыты. Из политических соображений кармианские эскортные галеры даже не подходили к Междуземью ближе ограничительной зоны в пять миль.

Однако имелось и другое ограничение. В Ланне был введен комендантский час — по официальной версии, чтобы упорядочить движение и торговлю.

Звук колокола, разносящийся в сумерках, заставлял стыть кровь в жилах Яннула. Когда впервые раздался этот звон, Медаси прибежала к мужу и целый час, как ребенок, рыдала в его объятиях. Этот звук был прекрасно знаком выходцам с Равнин-без-Теней. В городе руин каждый день на закате отзванивали комендантский час Амрека — и после этого звона кулак и сталь на всю ночь вступали в свои права.

Сейчас, в полдень, в старинном зале расписного амланнского дворца, Яннул снова перебирал в памяти опасные эпизоды своей боевой молодости. Его мучили тяжелые предчувствия. С годами он стал тяготеть к мирной жизни и так надеялся найти ее дома...

В зал быстрым шагом вошел его новый хозяин, главнокомандующий армии Кесара в Ланне. Он был полукровкой того типа, который вошел в моду благодаря Ральднору Сариту — смуглый, со светлыми волосами, — и вдобавок носил имя в честь героя. Однако он предпочитал выставлять на обозрение лишь свои висские черты.

Подали вино и печенье. Они уселись перед окном, из которого открывался роскошный вид на парк: облетающие деревья, промокшие палатки и кармианский взвод, марширующий в грязи.

— Думаю, не надо объяснять, зачем вас попросили сюда явиться, — начал разговор Ральднор эм Иоли.

Яннул вежливо посмотрел на командующего.

— Вы великий ланнский герой, — продолжал эм Иоли. — Нам было непросто разыскать вас, хоть вы и живете совсем близко. Но в конце концов короля убедили раскрыть вашу тайну.

— И как здоровье короля?

— Его врачи уверяют, что лихорадка пошла на убыль.

— Как вы могли заметить, — произнес Яннул, — в отношении к своей королевской семье Ланн — весьма варварская страна. Король и королева имеют для ланнцев особое, мистическое значение. Их внезапная смерть станет... крушением всего.

Ральднор эм Иоли рассмеялся.

— Дорогой Яннул, неужели вы считаете, что мой повелитель Кесар способен отдать приказ об убийстве ваших короля и королевы? Это как-то не пристало благодетелю. Не забывайте, что ваш король сам просил лорда Кесара ввести войска в Ланн.

— О да, — съязвил Яннул. — Наша признательность изливается на вас дождем.

Однако кармианский Ральднор тоже не был лишен остроумия.

— А дождь-то прекратился, — спокойно заметил он, выглянув в окно.

Конечно же, никакого приглашения не было. Приглашением стала сама эта безоружная страна, которую любому хищнику нетрудно было положить под себя. После победоносного морского сражения, достойного войти в историю, кармианские корабли встали на ремонт в ланнском порту, где их приняли с почестями. Уходить они не торопились, ссылаясь на то, что какие-нибудь грабители из Вольного Закориса могут мимоходом заглянуть сюда. Некоторое время спустя небольшая часть войск встала под стенами Амланна и предложила свои услуги королю. Тот отнюдь не страдал излишней наивностью, но кармианцы уже стояли на пороге, и не было способа не пустить их внутрь. Ликующий народ приветствовал их и осыпал цветами. А еще через десять дней тысяча кармианских пехотинцев и четыре сотни кавалерии с колесницами высадились на берег и быстро направились в столицу. Там на воротах уже стояли свои люди, так что войска беспрепятственно вошли в город. Прошли экстренные переговоры, и за какой-то день Ланн перестал быть Ланном.

Сам Кесар не участвовал в этой высадке — в это время его видели в каком-то другом месте. Вторжение было всего лишь проявлением его доброты.

— Итак, — произнес кармианский Ральднор, — все, что нам от вас нужно, это маленькое представление.

— Увы, я давно уже не акробат.

— Это как сказать, — они обменялись усмешками, после чего эм Иоли продолжил: — У нас возникло небольшое затруднение, и мы не хотим, чтобы положение усугубилось. Ваш король, как только он выздоровеет, должен обратиться к своим подданным. Мы хотим попросить вас о небольшом одолжении: присутствовать рядом с королем и сказать ему несколько ободряющих слов.

— И по какому же поводу я должен его ободрять?

— Вы уважаемый человек, Яннул, — вздохнул Ральднор эм Иоли. — Почти мифическая личность. Вы сведущи в политике. Убедите свой народ. Объясните, что Кармисс — его друг, и покажите, что вы сами верите в это.

— Да, дождь прекратился, — произнес Яннул. — Это несомненно.

Повисла тягостная пауза.

— Подумайте о радостях жизни, уважаемый, — решил зайти с другого конца Ральднор эм Иоли. — Ваша усадьба, ваши угодья. Ваша жена — если я ничего не путаю, она из эманакир. Ваши сыновья. Сокровища. Было бы очень жаль лишиться всего этого...

— Вы угрожаете мне? — перебил его Яннул.

Кармианский Ральднор ничего не ответил.

— Как вы изволили заметить, — снова заговорил Яннул, — я здесь что-то вроде народного героя. Тут уже говорилось о любви ланнцев к королевской семье. Так вот, нечто подобное существует и по отношению ко мне. Уничтожьте меня — и получите большие проблемы повсюду, вплоть до Ланнелира. Кроме того, позвольте напомнить вам, что в нашей стране хватает шансарцев, вардийцев и других народов второго континента. В войне они сохранили нейтралитет по отношению к Ланну, а после нее развернули на нашей земле процветающую торговлю. Думаю, они будут очень недовольны, если вы поставите ее под угрозу.

— Лорд Кесар сам наполовину шансарец.

— Лорд Кесар не склонен вспоминать о шансарской половине своей крови. Но, смею думать, то, что Континент-Побратим не виден с нашей земли, не отменяет его существования.

— Я полагаю, что теперь вы угрожаете нам? — выпрямился Ральднор.

— Ни в коем случае, — отозвался Яннул. — Я лишь сообщаю, что когда король публично скажет то, что вам угодно, я заявлю о своем несогласии.

Ральднор эм Иоли вернулся в свои хорошо охраняемые дворцовые покои, испытывая легкое раздражение.

По большому счету, такой камень преткновения, как Яннул, не имел особого значения. Но именно здесь и сейчас об этот камешек можно было споткнуться и больно расшибиться. Ральднор намеревался произвести впечатление на Кесара — но отнюдь не ради того, чтобы тот еще раз повысил его в воинском звании. Он не забывал потаенную мысль, посетившую его в истрисском зале Совета: однажды, когда ты станешь бесполезен для него, он оставит гореть и тебя.

Со своим соглашательством Ральднор эм Иоли уже слишком давно следовал к зениту за темной планетой Кесара. Слишком много приложено усилий, и весьма мучительных, чтобы укрепить свою удачу. К тому же он усвоил несколько важных уроков от самого Кесара и, в порядке подстраховки, готовился нанести смелый удар в его же стиле. Когда его послали с миссией в Ланн и Элир, Ральднор решил, что его отсутствием в Кармиссе воспользуются для проведения рутинной, но исчерпывающей проверки. Поэтому он привел все дела в полнейший порядок, а единственную опасную улику забрал с собой. Это было исключительно простое и в то же время гениальное решение.

Такой поворот мыслей принес некоторое облегчение, и проблему Яннула было решено отложить на потом.

Ральднор вышел в закрытый коридор, который привел его в скромную комнату с разбросанными по ней ланнскими подушками. Посреди комнаты сидела сердитая девочка и дразнила котенка калинкса. Ее длинные светлые волосы были убраны лентами, светлая кожа — разрисована изысканным узором, поверх которого сверкали украшения.

— Мелла, если ты будешь дразнить этого кота, он тебя цапнет.

Девочка подняла глаза, и на ее лице появилась недовольная гримаска.

— Как ты смеешь...

— Ты же знаешь, что я забочусь о твоем благополучии.

Мелла оскалилась. Она дернула котенка за хвост и в награду за это получила кучу острых когтей и зубов. Оставив свою жертву визжать над царапинами и укусами, котенок прошмыгнул мимо Ральднора в коридор и выскочил в крошечное окошко, оставленное открытым специально ради него.

Разъяренное создание зализывало раны. Люди Ральднора знали Меллу как юную любовницу хозяина, которую тот привез из поместья в Иоли. На свой лад она была вполне хорошенькая, хотя грудь у нее была совсем маленькой, а ступни, наоборот, великоваты. Но, в конце концов, Ральднор имел право на собственные вкусы в отношении постели.

— Сколько мы еще пробудем здесь? — капризно спросила Мелла.

— А что, ты скучаешь? Мои нижайшие извинения. Но ты знаешь, зачем я привез тебя сюда. И, надеюсь, понимаешь, как мне приходится крутиться, чтобы усыпить бдительность Кесара.

— Кесар! — голос Меллы стал пронзительным от отвращения.

— Да, что касается бдительности Кесара: тебе следует проявить терпение. Я уже предупреждал — будь поаккуратнее со своей ненавистью к нему.

— А что мне делать с моей ненавистью к тебе?

— С какой стати тебе меня ненавидеть? — спокойно возразил Ральднор. — Я твой спаситель, тебе полагается благодарить меня.

— Благодарить за то, что со мной сделали это? — внезапно расцарапанные руки Меллы рванули лиф платья. Ральднор отвел глаза. Это зрелище до сих пор вызывало у него отвращение, хотя однажды ему довелось путешествовать в Оммос, обитель женоненавистников, где подобное приходилось созерцать с утра до ночи.

— Да, благодарить, — подтвердил он, разглядывая роспись на стене. — Потому что это сохранило тебе жизнь.

— Жизнь — прекрасная штука, — скривилась Мелла с презрением, какое возможно лишь в пятнадцать лет. — Но как насчет моих прав?

— Тише, пожалуйста! Снаружи под окном кармианские часовые.

— Нет, ты скажи! — прошипела Мелла и истерически расхохоталась.

— Объясняю тебе снова и снова: такие вещи, как права, надо заслужить. Но сейчас твоя сдержанность — главный залог твоей безопасности. Или ты хочешь вдобавок лишиться еще и языка?

Мелла побледнела. Слезы хлынули у нее из глаз вместе с краской. Она униженно ползала у ног Ральднора. Чего только не намешано в этом существе!

Медаси вышла из маленького садика. Скупое осеннее солнце играло на ее волосах.

— А по-другому нельзя? — спросила она.

— Думаю, нет.

Она уселась подле мужа, и Яннул взял ее за руку.

— Все это кажется таким странным, — протянула она.

— Прости. Я обещал тебе здесь мирную жизнь...

— А разве она существует хоть где-нибудь?

Какое-то время они еще сидели и беседовали, вспоминая былые времена. Яннул понимал ее тревогу. Ему хотелось крикнуть ей: «Мы пережили многое, значит, можем пережить и это».

Но как же тяжело было уходить отсюда, бросить усадьбу и землю, оставить Ланн! В юности он сделал это без колебаний, веря, что всегда может вернуться. Сражаясь рядом с Ральднором из Сара, Яннул уже не был столь уверен в этом. Но все-таки он выжил и в конце концов вернулся домой через Внутреннее море, да не один, а с золотоволосой девушкой. А дома его ждало потрясение. Старая ферма в холмах стояла пустая, с рухнувшей крышей, и птицы вили гнезда в ее стенах. За колодцем он обнаружил камень над могилой своей матери. Разыскав одну из сестер в другой долине, куда она вышла замуж за чужака, он услышал печальную повесть о тяжелых временах. Две других его сестры умерли, причем одна — родами. Один из братьев отправился наниматься в армию Равнин, но так и не добрался туда, а если даже и добрался, то погиб где-нибудь в Оммосе или Дорфаре — известий от него не было. Скорее всего, в этом стоило винить грабителей или кораблекрушение. Другие братья ушли на север, охотиться и осваивать дикие земли, и больше Яннул с ними не встречался.

Все эти потери оставили шрамы на его сердце. Пока он каждый день подвергался опасности, ему и в голову не приходило усомниться в безопасности своей семьи. Темными холодными ночами его грела память о родных, и Ланн был для него далеким маяком, который никогда не погаснет. Мать, как всегда, с ребенком под сердцем; сестры распевают песенки, толкаясь возле ткацкого станка, или нянчатся с бедными замерзшими птичками; братья хвастаются, что в один прекрасный день будут есть за одним столом с королем в Амланне. Да, Яннул создал прекрасную грезу. Теперь воспоминания об этих наивных картинках разбивали ему сердце.

Утешила его Медаси. Не только словами или прикосновениями — самим своим присутствием. Она давала ему, разом лишившемуся всех родных, ощущение семьи. Прежде Яннул испытывал к Медаси чувственное влечение, ему нравилось быть ее защитником, но лишь в те дни горьких откровений он начал любить ее по-настоящему.

А затем его земля стала давать первые плоды. Его усадьба среди голубоватых холмов, которые, как годы спустя заметил Рэм, являются фоном для любого ланнского пейзажа, ожила и расцвела. Теперь в их доме рядом с любовью уживался достаток. Вскоре появились и сыновья — жизнь радовала их своими щедрыми дарами.

Когда со стороны Вольного Закориса начала надвигаться тень, они осознавали угрозу — но именно осознавали, а не строили вокруг этого всю свою жизнь. Никакая тень не способна заслонить весь свет разом.

Но кармианское вторжение было совсем иным — оно обрушилось на них подобно снегу среди летнего зноя. Так приходит конец света.

— Басьяр хороший человек, — произнес Яннул. — Наполовину заравиец, финансовый гений и пройдоха, но заслуживающий доверия. Он сохранит хозяйство в лучшем виде, если, конечно, ничего не случится. Если же оправдаются худшие ожидания, он спасет, что сможет, и сбережет до нашего возвращения.

Медаси улыбнулась. Басьяр, управляющий Яннула, всегда оказывал ей знаки внимания на свой заравийский манер. Ей нравился этот добрый человек, опасный лишь для своих врагов.

— Еще одна удача — то, что мы нашли вардийцев, согласных взять нас с собой, — продолжал Яннул. — Кармисс все еще предупредителен с желтоволосыми народами.

Они выработали план отъезда еще вчера, как только Яннул получил приглашение во дворец. Он сразу понял, что это значит, и нисколько не ошибся. Вряд ли светловолосый кармианец промедлит с выводом: если герой Ланна не слушается по-хорошему, пора применять другие рычаги воздействия.

Вардийский караван выходил к югу завтра на рассвете, и Яннул с женой и младшим сыном должны были присоединиться к нему. Медаси была эманакир, мальчик, светлый, хоть и с темными, как у отца, глазами, тоже имел на себе достаточную мету Равнин. По дороге в Ланнелир к ним будут относиться с заботой и уважением. В Элире кармианское владычество все еще было достаточно условным. Если же им удастся добраться до Равнин-без-Теней — они окажутся на территории Междуземья, куда еще не дотянулись жадные руки Кармисса. Пока не дотянулись...

— А если вернется Лар-Ральднор? — вдруг спросила Медаси, когда они уже все обсудили.

— Из последнего письма видно, что в Дорфаре он в полной безопасности. У короля должно хватить здравого смысла не отпускать его. Ральданаш позаботится о нашем сыне.

— Он может не послушаться короля.

— Он послушается. Лар-Ральднор знает, что мы не пропадем. Он останется там, где есть, и подождет вестей от нас. А мы дадим ему знать, как только доберемся до Равнин.

— Ты прав, — ответила Медаси со вздохом. Она не плакала. Лишь глаза ее кричали, не в силах оторваться от сада, где цвели лилии, а по ночам на кустах пламенели светлячки.

И снова на Яннула нахлынули воспоминания: разрушенный Равнинный город под снегом, кровь и мертвые тела дорфарианцев на его улицах — и эманакир, скользящие мимо, как молчаливые волки с горящими глазами. И еще — дом Йир-Дакана со своими собственными мертвыми, на этот раз оммосцами. Круглый зал и что-то непонятное, неописуемое, наполовину свисающее из чрева-печи Зарока, а чуть в стороне — Медаси, вцепившаяся в стол. Она взглянула на него, вскочила и бросилась к двери, пытаясь сбежать. Когда Яннул схватил ее за плечи, девушка завопила, а затем распростерлась у него на груди. «Зачем, зачем меня заставили его убить?» — кричала она, и ее слезы жгли ему кожу даже сквозь ткань одежды.

Той ночью она спасла его рассудок своим вопросом. А он, вероятно, сделал то же самое с нею.

Однако Яннул знал: даже сейчас, спасаясь от новых притеснителей, она боится возвращаться на Равнины.

Тем временем началось создание ланнской армии.

Любой Вис или достаточно темный полукровка старше двенадцати лет оказывался годным, точнее, уязвимым. Рекрутов заманивали, а где надо, и принуждали.

В Амланне и других городках был объявлен всенародный призыв. Всех подходящих кандидатов обязали явиться на местный вербовочный пункт. Тем, кто не желал подвергать этому себя или своих сыновей и при этом не мог откупиться, наносили визит кармианские солдаты. Три-четыре разнесенных в щепки верстака, упряжка зеебов, изъятая для военных нужд, несколько разбитых пивных бочонков — этого хватило, чтобы преподать урок. Мужчины и юноши потянулись на призывные пункты, где зачислялись в ланнское ополчение. Над каждой из наспех возведенных казарм пылал факел — символ Ланна — под огромной ярко-алой Саламандрой.

Войска Кесара добрались даже до маленьких деревушек, разбросанных по предгорьям. Их они попросту завоевали. Мужчин вытаскивали с полей или из постелей, ударами валили наземь, вязали и тащили к солдатской жизни. Дома оставались рыдающие женщины и дети, обреченные голодать без кормильцев.

Такие картины можно было наблюдать по всему югу. На севере, по слухам, творились еще худшие дела.

Когда вардийский караван достиг границы с Ланнелиром, он наткнулся на сожженную деревню. На ближайшем холме лежали два трупа женщин, замученных насильниками до смерти. Неподалеку были брошены убитые старики, не представлявшие интереса для призыва. Остальных женщин и домашний скот угнали для прокорма и ублажения доблестных кармианских воинов.

Вардийцы не стали вмешиваться — все равно тут уже ничем не поможешь. Мертвых не поднять, а кармианцев слишком много.

А на заднем плане, окружая Ланн стеной, стояли горы и слепо глядели в небо.

В Ланнелире, в доме наместника Ольма, спала Сафка. Ей снилась Равнинная девочка. Она стояла под окном, и полная луна золотила ее волосы.

«Подойди и посмотри», — сказала она, как всегда, без слов.

Сафка недоверчиво приблизилась к окну. Она даже не надеялась, что когда-нибудь снова увидится с девочкой. Пытаясь разглядеть, где та стоит, Сафка вдруг заметила, что во сне вид за ее окном совсем не такой, как наяву. Она разглядела горы, которые вздымались за городом, а вверх по горам ползла, извиваясь и сверкая, громадная змея. Затем девушка разобрала, что это не змея, а просто потоки света.

— Куда они направляются? — спросила Сафка, и девочка с Равнин объяснила ей.

Сафка снова не поверила.

И тут она увидела, как на вершине горы лунный свет сгустился в ослепительный женский силуэт с хвостом змеи. Непонятно почему, но это очень обрадовало Сафку, и она рассмеялась.

Она проснулась, все еще смеясь. И поняла, что теперь знает имя девочки.

В Ольме было размещено всего пятьдесят солдат короля Кесара. Они заняли два каменных дома, чьи владельцы попросту сбежали. Для себя и приближенных офицеров капитан потребовал квартиры во дворце. Вербовка началась в первое же утро. Наместник сам вышел на рыночную площадь и обратился к жителям Ольма с просьбой о сотрудничестве. Кармисс, говорил он, уже помог Ланну создать собственные силы самообороны, в которых он так нуждался. Население не противилось. Несколько дней на призывной пункт текла мужская река, в результате чего население Ольма изрядно уменьшилось. Остались лишь те, кто уже совсем ни на что не годился.

Кармианский капитан остался доволен наместником. Помимо всего прочего, он делил ложе с его законной красивой дочерью. Этот человек очень гордился тем, что поднялся до такой высоты из низинных и нездоровых портовых районов Истриса, и не был способен говорить ни о чем, кроме своей карьеры. Законная дочь наместника не возражала — казалось, похвальба любовника даже забавляет ее.

Ялеф, старший сын наместника, сбежал в Элир с шайкой похожих на него друзей и несколькими девушками-акробатками.

Каждый раз, глядя на Саламандру, пламенеющую над воротами дворца, Сафка вспоминала, как прежде злилась на людей из Шансара и Вардата, мечтая, чтобы вернулись времена Висов. Вот они, вернулись! Ее терзали стыд и отвращение.

Тому была и еще одна причина. Ее третий брат имел наглость предложить ее, Сафку, одному из кармианских сержантов на время пребывания в городе. На что тот ответил: «У этой суки нет ни груди, ни зада, одни ноги. Кстати, где я мог видеть ее лицо? Ах да, на горшке без ручек».

Весь вечер она проплакала, мечтая убить этого человека. В конце концов она уснула — и увидела во сне Равнинную девочку, горы, огни и Анакир.

Утром, не имея ни дел, ни планов, она принялась обдумывать свой сон.

Если не считать кармианского вторжения, самой популярной темой в Ольме на тот момент была магия Равнин, толпы в венках из цветов, бродящие по черному городу руин, неземной свет и прочие знамения. Одна такая история, рассказанная торговцем, привела в восторг всю рыночную площадь. Там упоминались волки, бегающие рядом с этими странными людьми, дружелюбные и безопасные, и змеи, обвивающиеся вокруг них вместе с цветочными гирляндами. Сафка припомнила, как вокруг нее самой обвивалась огромная змея, которую дала ей девочка, и затрепетала. Значило ли это, что девочка добралась до Равнин-без-Теней и показывает там свои чудеса? И может ли быть такое, что она, умея передавать мысли и обладая силой, послала Сафке видение?

Но почему? Это было полным безумием.

В конце концов Сафка призвала к себе толковательницу снов, беззубую старуху, которая жила в хижине у городских ворот, так легко распахнувшихся навстречу Кармиссу. Когда-то давно Сафка уже обращалась к старухе, хотя, будучи по природе скептиком, так и не поверила ей до конца. Однако старая женщина знала все городские сплетни и была весьма умна. Причем, как выяснилось, свой ум она прилагала не только к ремеслу, поскольку до сих пор не привлекла к себе внимания чужеземцев.

Нетрудно было разгадать ту часть сна, где потоки огня поднимались в горы. Даже без объяснений девочки Сафка знала, что наверху, в сердце гор, лежит древнее королевство Зор. Редко кто отваживался добраться туда по узким извилистым тропам, которые зимой становились и вовсе непроходимыми.

Почти безупречное убежище.

Что-то странное начало происходить с Сафкой, словно в ее крови родилась какая-то беззвучная дрожь. Она понятия не имела, что это такое, но вспомнила, что уже ощущала нечто подобное в присутствии девочки с Равнин.

Однако теперь Сафка прислушалась к трепету своей души где-то внутри костей.

И вдруг комната, где она сидела, начала меркнуть и куда-то поплыла. Испугавшись, девушка попыталась вернуть ее на место. Но струна незримой арфы вздрагивала снова и снова...

Снаружи на площади равняли строй новобранцы из Ольма. Если они ошибались, кармианский офицер мог ударить их палкой, словно рабов. А несколько дней назад одного из них с исключительной жестокостью выдрали кнутом.

Этажом ниже ее сестра ворковала, угощая засахаренными фруктами своего кармианского любовника. Две обезьянки из Корла, боявшиеся офицера, верещали в углу.

До Сафки вдруг дошло: она видит и слышит то, что никак не может видеть и слышать, находясь у себя в комнате!

«Ашни», — прошептала она. То было имя девочки. Оно осталось с ней после сна, как и еще что-то, о чем Сафка пока не догадывалась.

Комната снова начала плыть. В приступе странного восторга Сафка отбросила сопротивление и позволила ей истаять.

Женщину под покрывалом, появившуюся у дверей солдатской казармы, тщательно обыскали на предмет оружия. При этом двое часовых развлекались, отпуская сальные шуточки и призывая женщину разделить их удовольствие. Будь сейчас время Застис, она не отделалась бы так легко. Ее закрытое лицо не вызвало у них ни капли интереса, и вряд ли они узнали в ней дочь наместника. Зато предложенные ею деньги были приняты с большой благодарностью. У нее хватило ума оставить дома все украшения, кроме счастливого браслета на левом запястье, который она никогда не снимала. Но в общем, ее пропустили без всяких проблем. Обычное дело — женщина пришла к своему мужчине.

В низком каменном зале, куда направилась женщина, сидело взаперти около двухсот мужчин — две трети всех рекрутов, набранных в Ольме.

Те из них, кто постарше, были равнодушны, понимая, что для кармианских начальников жестокость всего лишь развлечение. Иные же, совсем молодые, почти дети, чувствовали себя несчастными. Некоторые из них лежали ничком и плакали. Все это была не более чем пища для мечей. Однако в этом мясе имелась и кость — закаленные охотники, погонщики караванов, строители и даже собственная ольмская гвардия. Эти сильные люди день ото дня наливались яростью.

Сафка достала огарок, который разрешили ей пронести часовые, и зажгла его, затем подняла с пола пустой светильник и тоже зажгла.

Мужчины вокруг забеспокоились.

Когда волна стихийного возбуждения докатилась до дальнего конца зала, из-за колонны вышел кармианский офицер — еще один враг, на которого она не рассчитывала. Разумеется, этот полукровка принадлежал к армии Кесара — в Ольме не так уж много людей со светлыми волосами. Этот был как раз светловолосый, что сильно осложняло задачу.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, хватая ее за руку.

Сафка, не видя ничего от страха, приподняла свое покрывало и улыбнулась. Свободной рукой она начала вынимать шпильки из прически, освобождая волосы.

— Ваш благородный капитан прислал меня, чтобы скрасить вам ночь.

Голос у нее так дрожал, что было чудо, как он вообще расслышал ее. Даже сейчас Сафка сжалась, боясь, что офицер найдет ее совсем неаппетитной и прогонит. Однако тот лишь проворчал что-то и прижал ее спиной к стене позади колонны.

— Вот и славно. Только зачем тебе свет, безмозглая кобыла?

Он сразу же перешел к делу, запустив руку ей между ног. Сафка собралась с духом и заставила себя сделать то, что должно — воткнула шпильку прямо в ухо мужчине. Воздух с хрипом вырвался у него из груди — приглушенный, но все равно отвратительный звук. Все закончилось очень быстро. Это был прием убийц, о котором она когда-то давно слышала от Ялефа.

Мужчина рухнул на землю, Сафка упала рядом, и ее стошнило. Она корчилась, словно пытаясь извергнуть душу из своего тела. Когда она пришла в себя, один из ланнских рекрутов поддерживал ее голову. Сафка отшатнулась.

— Мы все видели, госпожа, — произнес солдат. — Неужели наместник послал вас на такой позор — играть шлюху в нашей казарме? Не беспокойтесь, мы скажем, что это наша работа, — раздался гул одобрительных голосов. Она огляделась, прижав покрывало к губам. Вокруг нее толпилось человек тридцать. — Они хотят скормить нас Вольному Закорису. Лучше уж умереть здесь.

Она увидела, что на плечах ланнца пламенеют рубцы от кнута, и поняла, почему он слишком возбужден, чтобы спать, и слишком обижен, чтобы хотеть жить.

Опираясь на колонну, Сафка поднялась на ноги. Ей поднесли воды, и она выпила.

— Умирать незачем, — сказала она. Люди глядели на нее с опаской, уже зная, еще до того, как услышали, чьим посланцем является девушка. — Будь у вас чуть больше мужества, вы могли бы захватить кармианцев врасплох и попросту перерезать их.

— Это не поможет, госпожа. Избавимся от этих — придут другие. Нас затравят собаками, изловят. И убьют наши семьи без всякого милосердия.

— Есть место, где нас не достанут, — проронила Сафка. Мужчины напряглись в ожидании. — Это Зор.

Повисла совершеннейшая тишина. Первым решился заговорить сын купца:

— Это невозможно. Дорога туда слишком трудна. Сколько из нас сможет пережить ее? И что ждет в конце? Руины. К тому же близятся холодные месяцы. Мы замерзнем насмерть и потеряем все.

— Вы и так уже все потеряли, — возразила Сафка, удивляясь самой себе. — Кесар эм Кармисс отнял у нас все. Давайте вернем себе хотя бы свободу. Или вы предпочитаете пасть в бою — с Леопардом Закориса, или с Дорфаром, или еще с кем-нибудь, кого пожелает завоевать Кесар Черный?

Шум вокруг нее усилился.

— Она рисковала жизнью, чтобы высказать нам это, — произнес один из мужчин, снедаемый лихорадочной дрожью.

И тогда Сафка медленно заговорила. Ее голос стал глубже, вызывая трепет не только у окружающих, но и у нее самой:

— У меня было видение. Богиня Анак послала меня к вам.

В этот миг все они принадлежали ей. Мужчины окружали ее, некоторые из них были молоды и благородны. Они смотрели только на нее, и их лица были озарены исходящим от нее светом. Никогда в жизни ни один мужчина не смотрел на нее так.

Кто-то вытащил меч у убитого офицера. Минутой позже на яростный вопль Сафки в зал ворвались часовые, и девушка испытала сомнительную радость, увидев, как они упали замертво.

Больше не встречая препятствий, ланнцы толпой выбежали из каменного дома. Вновь и вновь сверкали мечи — они убивали любого кармианца, который попадался им на пути. Часть солдат, осознав, куда дует ветер, засела во втором каменном доме, расположенном напротив, и выстроила баррикады. Однако, пока те ланнцы, что были снаружи, методично выносили двери, рекруты внутри второго дома, каким-то таинственным образом узнав о том, что происходит — не исключено, что с помощью мысленной речи, — выбили кармианцев из здания.

«Вот так оно и случилось тогда, на Равнинах», — подумала Сафка, стоя посреди этой ночи, наполненной криками, стонами и пламенем. Но прежде, чем она успела удивиться нелепости своей мысли, уравнявшей ланнцев с эманакир, испачканные кровью люди подхватили ее и понесли на рыночную площадь, озаренную светом факелов. Кто-то ударил в комендантский колокол, и весь Ольм, покинув свои дома, вышел в ночь.

Когда из дворца прибыли остальные кармианцы, их перебили до последнего человека.

Сафку поставили на перевернутую повозку. Ей надо было что-то сказать людям, которые собрались вокруг нее. Она смотрела в испуганные или разъяренные лица тех, кто снова обрел свободу, и думала: «Что я должна говорить?»

Но она уже знала. Сафка простерла руки к толпе и ощутила, как эта ночь, огни и та глубина, что открылась в ней самой, поднимают и влекут ее.

— Анакир, — сказала она, и у толпы вырвался единый вздох. — Анакир пришла к нам, так же, как долгие годы приходит ко всем, кто угнетен. Она в горах — Анакир, черноволосая змеиная богиня Ланна.

Не прошло и пяти дней, как они собрались и выступили в путь. Люди и провиант прибывали из окрестных деревень, тех самых, что казались вымершими с начала кармианского вторжения. Большая часть горожан тоже двинулась в горы. Удалось даже отыскать девушку из Зора, танцовщицу со змеей, чтобы она стала их проводником.

Тем, кто не решился уйти, нанесли легкие раны, чтобы помочь им оправдаться перед кармианцами. Одним из этих людей был наместник. Даже когда Ольм опустел в результате мятежа горожан, он продолжал писать донесения в ставку Кесара в Амланне. Делал он это левой рукой, ибо на правой была повязка. Он специально попросил ланнца с мечом не жалеть его и резать глубже. Теперь рана отлично загноилась, а значит, наместника никто не посмеет обвинить.

Дороги, ведущие к подножию гор, были ровными и отлогими. Даже дождь поначалу приутих. Двигаясь к Зору, Свободные ланнцы собирали поздние цветы, плели венки и время от времени пели песни.

Когда вардийский караван остановился в холмах на ночлег, дождь вернулся опять, за что никто в Ланне не был ему благодарен. К нему добавился холодный ветер. Лето кончилось — вместе с миром.

Все уже слышали о волнениях в Ольме. Прямо перед закатом их обогнал отряд кармианских солдат, которые направлялись как раз в ту сторону, бряцая доспехами и оружием. Из осторожности караван исключил Ольм из числа возможных стоянок.

Ночь стояла отвратительная.

Свалив в одном углу фургона свои нехитрые пожитки, Яннул сидел и наблюдал за Медаси, которая, взяв тоненькую костяную иголку, вышивала бисером. Их младший сын сидел под навесом у огня и играл в кости с вардийским мальчишкой.

Вдруг раздался цокот еще чьих-то копыт. Трое всадников приблизились к лагерю, эффектно выхваченные светом костра из косых штрихов дождя.

На миг Яннулу показалось, что это преследователи из Кармисса, и рука его потянулась к ножу. Затем они услышали мужской голос:

— Мы не причиним вам вреда. У меня сообщение для ланнцев, если они тут есть, — он выждал и, не увидев никаких ланнцев, все же продолжил свою речь: — Сообщение таково: часть Ланна остается свободной. Тех, кто желает присоединиться к Свободному Ланну, мы ждем в миле к востоку отсюда, у скалы с четырьмя деревьями, в течение одного часа. Предупреждаю — мы ждем только друзей. А это, — человек вытянул из ножен меч, блеснувший под дождем, — ждет кармианских тирров и иных предателей!

Снова зацокали копыта зеебов — всадники удалились, оставив вардийцев обсуждать происшествие. Сын Яннула подбежал к фургону от костра.

— Это был кармианский клинок, — заметил Яннул. — А на нем самом — кармианская кольчуга.

— И что это значит? — спросила Медаси.

— Не знаю. Похоже на небольшое восстание. Помнишь, что говорили про Ольм?

Она посмотрела на мужа. В ее прекрасных глазах отражались пламя костра и дождь.

— Что ж, иди и взгляни, — сказала она.

Мысленная речь между ними была довольно редкой и всегда удивляла Яннула, но сейчас Медаси явно прочла его мысли. Он поцеловал ее и ушел, оставив их с сыном под охраной вардийцев.

Пустившись вдогонку за тремя ланнцами, он нагнал их в четверти мили от лагеря. Мечи наготове, лица хмурые. Горько усмехнувшись, Яннул направился к ним с мыслью: «Вот и опять вернулись времена Ральднора».

— Стой! Кто ты?

— Меня зовут Яннул. Я ланнец, как и вы.

Они переглянулись.

— Возраст вроде подходит, — сказал один из них с сомнением. — И волосы длинные. Говорят, он носит длинные волосы. Но ведь он должен быть в Дорфаре.

— Не будь дураком! — возразил другой. — Конечно же, это он. В Застис я видел в Ольме его сына и разговаривал с ним. Это Яннул.

Они обступили Яннула и засыпали его вопросами.

— Да, — ответил он. — Я сражался вместе с Ральднором, сыном Редона.

Трое, натянутые, как струны, разглядывали Яннула сквозь пелену непрекращающегося ночного дождя, словно все еще не веря.

— Теперь я хочу услышать вашу историю, — добавил Яннул.

Они укрылись от дождя под выступом скалы. Яннул слушал их рассказ о том, что случилось в Ольме на самом деле — о знатной девушке, которая оказалась жрицей, потому что Анакир послала ей вещий сон. Они шли в Зор. Большая часть народу уже ждала в предгорьях, но ольмские всадники все еще разъезжали по деревням, призывая людей следовать за ними.

Их пыл в какой-то момент увлек Яннула, но затем искра в его душе снова погасла. Ланнцы уговаривали его поддержать их начинание, укрепив его своим авторитетом. Но Яннул думал: «Все это уже было в моей жизни — герои, чудеса... Сейчас я хочу только тепла, безопасности для моей семьи и покоя».

— Скажите, — спросил один из всадников, — а ваша женщина... ваша жена — она из эманакир?

Яннул ответил что-то, что почти сразу же вылетело у него из головы, но изрядно поубавило их горячность. Он объяснил, что желает их делу всего самого наилучшего, но сам отправится в Междуземье.

— Он нужен Ральданашу, — пробормотал кто-то из них. — Там ведь с одной стороны — Черный Леопард Вольного Закориса, а с другой — эта проклятая Саламандра.

Последовал прощальный обмен любезностями. Вскоре Яннул уже ехал назад, к вардийским фургонам.

Медаси тоже переместилась под навес у костра, к сыну, темные глаза которого так и сияли. Кивнув им, Яннул уселся перед огнем и начал пересказывать то, что ему удалось узнать, а также то, что он думает по этому поводу. Никто из вардийцев не подходил, чтобы не мешать их разговору. Торговцы были любопытны, но отнюдь не стремились узнать что-то лишнее — это вполне может не довести до добра.

— Там чуть больше тысячи человек, и я уверен, что по большей части женщины и дети. Если снег выпадет рано и застанет их в горах, они просто погибнут. Это, конечно, более возвышенно, чем смерть за Кармисс. Но все равно это смерть.

— Но, Яннул... — вздохнула Медаси. — Как же твоя страна?

— Моя страна — вот это все. А не глупое мятежное бегство в скалы.

— Твоя страна — это все, что ты есть. Это почти твоя душа, Яннул.

— О да. Именно поэтому я покидаю ее. И поэтому сражался с Ральднором за твой народ, раз уж мой собственный не желал обнажать меч.

— И так же, как твоя душа, она повсюду с тобой, — продолжала Медаси. — Куда бы ты ни поехал, где бы ты ни сражался.

— Тогда она пребудет со мной и на Равнинах. Или в Зарависсе, или еще где-нибудь.

— Нет, — возразила она. — В тот день, когда в Амланне ударил комендантский колокол, ты обнял меня и сказал: «Ланн перестал быть Ланном».

Яннул отвел взгляд. Слезы застилали ему глаза.

— Но сердце Ланна осталось свободным, — произнесла Медаси, и что-то в ее тоне заставило снова взглянуть на нее. — А вот у нас нет своей земли. Мы — эманакир, люди Равнин — раса, живущая на чужой земле, на земле Висов. Нам негде пустить корни, у нас нет воплощения нашей души. Ничего, кроме скитающегося духа народа и звезды богини.

Яннул ждал, затаив дыхание. Она никогда не говорила с ним так — за все эти годы, в которые он был рядом с ней, ложился с ней, видел, как она носит и нянчит его сыновей... любил ее...

— Но ты сделал мой народ своим, Яннул, — продолжала Медаси. — Ты сделал меня своей сестрой и женой. И потому твоя земля стала моей, — она перешла на шепот: — Зор, Свободный Ланн, горы... Давай пойдем с ними!

Она снова выглядела, как девушка — не старше, чем в тот день, когда Яннул впервые увидел ее в доме Йир-Дакана. Он все еще ошарашенно смотрел на свою жену, когда услышал голос сына:

— Если Анакир позвала их, она не даст им пропасть. Разве ты не понимаешь, отец?

— Да, — тихо сказал Яннул. — Кажется, понимаю.

Остаток ночи и весь следующий день они провели в пути. Яннул выбирал дороги и тропинки, все время забирая наверх, к предгорьям. Местами они ехали на зеебах, но кое-где приходилось спешиваться и вести животных в поводу. Он не знал здешних мест, но опыт скитаний юности научил его запоминать и никогда не забывать новую дорогу.

Из своей поклажи они оставили только самое ценное или то, что было дорого сердцу. Остальное пришлось бросить, как и при отъезде из усадьбы. Кое-что удалось продать, чтобы купить еды в дорогу. Некоторые вардийцы из каравана подумывали отправиться с ними, но товарищи их отговорили. Провожали Яннула очень тепло, желая ему успехов. «Ашкар да пребудет с вами!» — произнес кто-то им вслед. Выучив язык второго континента во время пребывания в тех местах, Яннул мог поговорить с любым из каравана на его родном наречии и за это пользовался особенным уважением.

На вторую ночь они нагнали трех ланнцев, которые приезжали в их лагерь. Те устроили стоянку в высокой горной пещере. Их миссия оказалась не бесплодной: к ним присоединились пять-шесть деревенских мужчин, семь женщин и ужасно вздорная свинья. Все, кроме свиньи, сердечно встретили семью Яннула и не стали доискиваться до причин их решения.

С рассветом они снова вышли в путь. Осенняя погода — дождь и порывистый ветер — затрудняла продвижение, но была надежда, что в той же мере она помешает и их преследователям. А то, что кармианцы уже идут по их следу, было весьма вероятно.

На рыночной площади наместника Ольма раздели до нижнего белья и отвесили ему четыре удара розгой. Прямо скажем, это не улучшило его характера.

Вскоре показался первый горный склон. Иссиня-серый, похожий на шкуру окаменевшего древнего чудовища, он устрашающе протянулся перед путниками. За ним вставали другие горы, стеной перегораживая небо.

Им удалось разыскать тропинку, такую же старую, как сами холмы, местами заваленную обломками валунов. Выше тропинка переходила в тот самый легендарный путь в Зор: природа сама прорезала сотни футов в камне, людям пришлось лишь чуть подравнять ее творение. Дорогой пользовались зорцы, хоть и редко — маги, бродячие торговцы, танцовщицы со змеями и сами змеи.

Люди и зеебы бились целый день, чтобы одолеть этот первый подъем. Свинья отказалась карабкаться наверх, и после долгих споров деревенские женщины решили отпустить ее на волю. Яростно хрюкая и визжа, она припустила по осыпающемуся склону.

На закате путники достигли перевала. Дождь, видимо, решил немного передохнуть. Багровое сверкающее светило опускалось за перевал, озаряя новые вершины впереди. Когда же солнце ушло, отсветы его еще долго горели на верхушках скал.

Наконец они ступили на нижнюю дорогу, которая привела их в лагерь Свободного Ланна.

Во время первой встречи с героем Яннулом Сафка очень нервничала, а потому вела себя несколько вызывающе. На миг ее даже посетила недостойная ревность — до этого она была для своих людей предводителем и талисманом в одном лице. Она пыталась бороться с собой. Порой ей казалось, что внутри нее бесконечно ссорятся два разных человека. Но в конце концов Сафка научилась урезонивать и утихомиривать свою вторую половину.

Надо отдать должное, Яннул и впрямь был впечатляющей личностью. Его жена-эманакир очень понравилась беженцам из Ольма и сразу завоевала их глубокое уважение. С этим Сафке было легче смириться — Медаси чем-то напоминала ей пропавшую девочку, хотя если не считать цвета кожи, глаз и волос, они были очень разные. Дочь наместника никому не рассказывала о той, чье имя было Ашни. Ей казалось, что для этого еще не пришло время.

— Вы столько сделали и столь многим рискнули лишь из-за своего сна? — спросил у нее Яннул почти сразу же после того, как их представили друг другу.

— А разве вы поступали не так же, лорд Яннул? — парировала Сафка, с вызовом глянув ему в лицо поверх костра.

Тот не ответил на вызов — отвел глаза. Он выглядел усталым и побитым жизнью под своим внешним великолепием.

— Похоже, что я не меняю своих привычек, — сказал он с усмешкой.

Яннул ощущал смутное беспокойство в присутствии этой женщины, какое-то непонятное противостояние с ней, хотя не мог объяснить, в чем тут дело. Она выглядела вполне искренней и глубоко взволнованной, воздавая ему так много почестей, что в ответ он мог лишь улыбаться.

— Мы привыкли, что Анак — богиня мира, — сказал Яннул чуть позже, свернувшись рядом с Медаси под самодельным навесом. — Но в последнее время она сделалась воинственной. Теперь она учит женщин, как использовать для убийства шпильки и ножи.

Он почувствовал, как передернулась Медаси, и пожалел о сказанном. Ему очень не хотелось, чтобы ее беспокоили призраки с Равнин-без-Теней. А то, что творилось сейчас, до дрожи напоминало тогдашние события. Жители Ольма тоже вырезали свой оккупационный гарнизон и теперь искали убежища в разрушенном городе...

— Это толкование Сафки, — отозвалась Медаси. — И оно как две капли воды похоже на то, что когда-то предложил нам Ральднор. Ответить силой на силу. Может быть, мы не правы. Наверное, Анакир показывает нам и другой путь, но мы его не видим.

Медаси умолкла, и Яннул подумал, что она заснула, но спустя какое-то время вдруг снова послышался ее голос:

— Знаешь, когда-то моя бабушка рассказывала мне одну историю. О том, почему богиню изображают с восемью руками, хотя на самом деле их у нее всего две.

— Я слышал, что это по аналогии с пауками, — ответил он. — Восьмирукая, потому что самка паука сильнее самца.

— Да нет же! — чуть рассмеялась Медаси, и ее смех порадовал Яннула. — А история такова. Как-то один простак случайно забрел в священную рощу и столкнулся там с Анакир. По простоте своей он не испугался, да и богиня была добра к нему. Они разговорились, и он спросил: почему у Ее статуй восемь рук. Он же видит своими глазами — у нее две руки, как и у всех. И Анакир ответила: «Это потому, что невинность способна смотреть на Меня только так. А статуи ваяют те люди, которые видят Меня не глазами». Простак извинился и попросил объяснить еще раз — он не понял. Богиня ответила: «Ты никогда не поймешь Моих слов. Но мне хватает и того, что ты просто знаешь Меня».

Яннул долго лежал, обнимая жену и вслушиваясь в тихие звуки засыпающего лагеря. Ее рассказ распускался у него в душе теплым цветком. И снова он услышал, как, засыпая, она пробормотала «Лар-Ральднор». Но вскоре он тоже уснул и все позабыл.

Они шли уже пять дней, обходя огромные валуны, протискиваясь в узкие щели, карабкаясь на высокие скальные кручи, понукая и уговаривая своих зеебов и прочий домашний скот. Наконец они вышли на открытую каменную платформу, с которой можно было обозреть уже проделанный ими многотрудный путь. Этот день оказался несчастливым для беженцев. На одном из участков пути каменная осыпь, которую им пришлось преодолевать, подалась под ногами, и один из мужчин свалился в ущелье. Зеебы, которых он держал, получили свободу, и вслед за ним полетела повозка с мукой и вяленым мясом. Им стоило большого труда сдержать крики отчаяния. Жена погибшего несколько миль оглашала ущелье жалобными причитаниями, пока Сафка на своих отекших ногах не вернулась к ней и не попросила горевать немного потише.

Когда в сумерках разожгли костры, несколько ольмийцев снова подошли к краю платформы, чтобы осмотреться. Отсюда был виден даже самый первый склон, который им пришлось преодолевать. Но, кроме этого, они различили вдали множество огней лагеря, разбитого внизу у входа на горную дорогу.

— Кармианцы, — озвучил очевидное Яннул.

— Они отстают от нас дней на пять, — прикинул ланнец, который прежде был офицером стражи ольмского дворца, а теперь считался капитаном в их невоенном походе.

— Да, но им легче двигаться, — возразил Яннул. — У нас женщины, дети, животные и поклажа. И еще... мне довелось иметь дело с человеком, который служил у Кесара эм Кармисса. Он рассказывал не так уж много, но его реакции говорили сами за себя. В общем, будь я солдатом Кесара, я просто не посмел бы подвести своего повелителя.

За два часа до рассвета они подбили итоги.

Яннул переговорил с зорской девушкой-проводником. Это было странное создание, с черными волосами, извивающимися, как плети — или как змеи, да и в движениях ее было нечто змеиное. Из суеверного страха — говорили, что из храмов Истриса давно исчезли змеиные гнезда — кармианцы изрубили на куски ее любимую змею в Ольме. До сих пор было очень мало известно об отношениях зорской танцовщицы с ее партнером-змеей, но, скорее всего, это было то, что в ученых книгах именуется духовным родством. Змея могла быть для нее членом семьи, практически другом. Так или иначе, девушку переполняло горе и молчаливая ярость, что отнюдь не делало проще общение с ней. Говорила она на языке Висов, но то ли на весьма архаичном, то ли на независимо развившемся диалекте. Ее акцент был более приятен для слуха, чем придыхательное бормотание оммосцев, элисаарцев, или, того хуже, закорианцев, вечно глотающих гласные, но едва ли не сильнее затруднял понимание. Положение усугублялось еще и тем, что сама девушка никогда не бывала на своей родной земле. Ее мать родила девочку в Ланне и, когда она подросла, обучила танцу со змеей. Так что Вашту (так ее звали) хоть и знала умозрительно, как пройти в Зор, но сама прежде не ходила этой дорогой.

— Верхний туннель... Ты помнишь, Вашту, сколько до него осталось?

— Десять дней и еще десять дней, — отозвалась девушка. Или ему только послышалось?

— И как мы найдем его?

— Пещера. Сквозь всю гору.

Снова пошел дождь, затем перешел в град. Льдинки мелькали в воздухе, как стремительные кинжалы, и так же больно секли. Там, где градины ударялись о камень, рождались маленькие мертвенно-бледные вспышки. Теперь склоны отвесными стенами поднимались по обеим сторонам прохода. Время от времени сверху падали камни, награждая людей ссадинами и вызывая сильнейшую панику.

Все понимали, что кармианцы висят у них на хвосте. Они гнали их, как добычу. Правда, оба отряда не видели друг друга — извилистый путь мешал обзору.

Хотя теперь люди шли почти без остановок и отдыха, они понимали, что оторваться от погони им не удается.

Ланнский офицер собрал пятьдесят человек, чтобы перекрыть дорогу, в надежде задержать, а если повезет, то и уничтожить преследователей. Они обратились к Яннулу, который дипломатично привлек к обсуждению Сафку.

— Мы видели кармианские костры, — сообщил ей Яннул. — Но это лишь то, что мы смогли разглядеть. Пятьдесят человек способны удерживать проход не более пятнадцати минут. Надо сразу приготовиться к тому, что нас станет на пятьдесят человек меньше.

Сафка посоветовалась с Яннулом и, ссылаясь на его авторитет, приняла решение отказаться от этого опасного деяния.

На двадцать третий день похода люди были измучены, многие больны, и почти все — во власти уныния. Вдобавок снова пошел град, который нещадно колотил по лицам и спинам. И никаких признаков обещанной Вашту пещеры. Только скалы по обе стороны дороги да вдалеке — мрачные пики, больше не отливающие синевой. Но хуже всего было ощущение травли, сознание, что люди Кесара — за их спинами.

На двадцать четвертый день, вскоре после рассвета, перед ними выросла новая гора, стоящая прямо у них на пути. Оползень, очевидно, вызванный снегопадом, случился здесь около года назад. Эту громаду невозможно было ни обойти, не преодолеть. Единственное, на что она могла сгодиться — стать опорой для их спин, когда они встретятся лицом к лицу с кармианцами.

— Мне снился сон, — сказал сын Яннула. — Я видел другую сторону горы — там, за ней, огромная долина. Наверное, это Зор. Думаю, мой сон значит, что мы найдем проход.

Яннул ничего не ответил. Единственное, что он мог сказать: «Мой сын, ближе к Зору ты уже не подойдешь». Сейчас его занимали совсем другие мысли. Он хотел знать, сможет ли в случае крайней опасности сам убить жену и сына, чтобы спасти их от кармианского надругательства. Конечно, слышать о таком приходилось нечасто (Вольные закорианцы не в счет), да и женщина-эманакир в принципе священна. Но очень может быть, что сейчас, когда кармианцы не намерены оставлять живых свидетелей, об этой святости никто не вспомнит. Как известно, Кесар изгнал Ашару-Анак из храмов Истриса. К тому же Яннул припомнил сожженную деревню, мимо которой шел их караван. Нет, эманакир не будут здесь священными.

Но убить ее, убить мальчика... при одной мысли об этом горло Яннула сводило судорогой. Он не знал, что делать, а потому продолжал молча слушать.

— Еще там есть город, виднеется вдалеке. Он очень большой, но совсем заброшенный. Из черного камня, как на Равнинах. Ты говорил, что степные города черные, да, отец?

— Говорил, — кивнул Яннул.

— Но сама долина плодородная. Там растут фрукты, я видел овец и оринксов. И реку.

— Говорят, покинутый город похож на сломанный меч, — вмешался ольмский офицер. Яннул и не заметил, как тот подошел. — Будто бы он портится, ржавеет вдалеке от всех. Но тот город не такой. Я чувствовал — он жив. Там был свет. Ты тоже видел свет?

— Да, — ответил сын Яннула. — Когда темнеет, в руинах видно какое-то пламя.

— Тогда это город огня, а не ржавчины, — произнес еще кто-то.

Яннул почувствовал, как у него внутри что-то сжалось.

— Вы хотите сказать, что оба видели тот же сон, что и мой сын?

— Может быть. А вы, лорд Яннул?

Он помедлил с ответом. На дне его сознания шевельнулось нечто. Да, он видел сон, но решил, что это известный ему город на Равнинах — правда, очень удивлялся тому, что долину пересекает река...

В сотне шагов от них стояли Медаси и Сафка. Позади них вдоль дороги, от нижнего ее конца, бежал человек. Яннул поспешил к нему.

— Мой зееб пал замертво... Мне пришлось бежать несколько миль, — еле выговорил тот, задыхаясь. — Они уже совсем близко. Сто человек или даже больше. Они увидели моего товарища и пронзили его копьем. Меня не заметили, но это уже неважно... Госпожа, это снилось мне всю прошлую ночь, пока я трясся в седле. Я видел долину. Но мы никогда не попадем туда.

По толпе пронесся вздох. Оказалось, что все видели один и тот же сон, но обнаружилось это только сейчас. Ланнцы не способны воспринимать мысленную речь. Такая же всеобъемлющая связь умов была вообще запредельной и, стало быть, магической. А значит, на каком-то немыслимом уровне — допустимой и принятой.

Сафка взобралась на обломок скалы. Стоя на возвышении, она вскинула руки.

Яннул глядел на нее, не отрываясь. Одна часть его души, философская, благоговейно трепетала, в то время как простая человеческая была очень смущена.

Когда Сафки коснулась благодать богини, и она, по сути, стала ее жрицей, эта совсем не красивая женщина совершенно изменилась. Словно где-то внутри нее — в ее теле, за ее лицом — взошло солнце и пробивалось сквозь нее наружу. Именно так думали люди, глядя на Сафку в ту ночь, когда убивали кармианцев в Ольме. Преображенная.

Внезапно Яннул услышал внутри себя голос женщины из прошлого: «Никто из нас не сможет причинить ему зло. Он принадлежит богам, а боги защищают своих». Эти слова относились к Ральднору. К Ральднору, вышедшему из леса на втором континенте, отмеченному Анакир.

Сафка начала что-то выкрикивать. Она говорила людям, что богиня рядом и спасет их. Внезапно погода улучшилась, ветер утих. Теперь Сафку было хорошо видно и слышно. Она не впадала в транс, не закатывала глаза, не дергалась, пуская слюни и завывая. Она по-прежнему имела полную власть над собой, но интуитивно организовывала себя так, чтобы чудесная энергия могла беспрепятственно идти сквозь нее к людям.

Это была не ее сила. Кто-то направил ее на Сафку. Или подарил...

Она была очень похожа на ту, что исходила от Ральднора. Он вполне мог передать ее сыновьям... Однако Рэм тоже был сыном Ральднора. Его аура была потрясающей, царственной, но почти совершенно человеческой. Он не умел ничего запредельного или ничем не выказывал, что умеет. Ральданаш, которого Яннул запомнил совсем мальчишкой, пожалуй, имел больше сходства с отцом, но был холоден, как остывшие угли. Ральднор, даже ставший богом, никогда не был таким.

Яннул любил Ральднора, как брата, даже сильнее, чем своих братьев по крови. И эта любовь никуда не делась, хотя Ральднор ушел из их жизни еще поколение назад.

Но что толку сейчас думать об этом?

Сафка тем временем продолжала говорить с возбужденными, наэлектризованными ольмийцами. Но Яннул больше не слушал ее, ибо услышал нечто иное. Что-то беззвучное.

Он уже слышал такое прежде — на Равнинах под Корамвисом, в ночь перед последней битвой. Какая-то безмолвная дрожь воздуха и земли, повсюду...

Сила.

Внезапно он снова ощутил себя молодым — как тогда, и, как тогда, был напуган, но теперь каким-то новым страхом. Яннул твердо знал, не умея объяснить, почему — что-то вот-вот случится. Энергия, сила... и смерть. Возможно — горный обвал, который погребет под собой кармианских солдат, преследующих беженцев лишь потому, что им отдали такой приказ. Возмездие падет на их головы, ибо они трусы, а малодушие всегда порождает зло.

Яннул полуобернулся. Теперь все люди стояли так, чтобы видеть нижний конец дороги, откуда должны были появиться кармианцы.

Он бросил взгляд на сына. Юное открытое лицо было полно какой-то дикой силы — лицо мужчины, нет, лик демона. Яннулу хотелось кричать. С чем бы они ни столкнулись, это не несло им ответа. Встретить меч мечом, упредить смерть иной смертью... Они убили Корамвис, сломили мощь Виса и изменили мир. И что принес этот новый мир? Еще больше убийств, еще больше боли — до бесконечности. Огненный круг...

— Нет, — услышал он голос. Чей на этот раз? Рука, стиснувшая его ладонь, была тверда и прохладна. — В степном городе Ральднор заставил нас убивать. Я помню это слишком хорошо. Каждую ночь во сне я переживаю это снова и снова. Но сейчас все будет иначе.

Медаси. Теперь Яннул чувствовал себя маленьким ребенком и вцепился в ее руку, словно в материнскую.

Снова поднялся ветер.

И вот из-за плавного поворота горной дороги показались вражеские солдаты.

Кармианцы проделали тот же нелегкий путь наверх, но у них обошлось без потерь. Они знали, что от них ждут осмотрительности.

Их капитан, не так давно назначенный на эту должность лично Кесаром, все еще находился под впечатлением встречи с королем и сумел заразить солдат своим воодушевлением. Согласно его плану никто из мужчин Ольма не должен был остаться в живых. Женщин предполагалось отправить рабынями в Кармисс или использовать тем же способом на месте для нужд оккупационной армии.

Выехав из-за поворота, капитан увидел людей, сгрудившихся впереди. Они стояли, чуть ли не вжавшись спиной в стену. Капитан придержал зееба, решив подождать, пока подтянутся остальные солдаты. Отсюда будет удобно командовать копьеметателями. А сейчас можно присмотреться к бунтовщикам и произвести отбор, пока основные силы не приступили к расправе.

Но прежде, чем все это начало выполняться, капитан заметил мужчину, стоящего на дороге как раз между солдатами и беженцами.

Странно, но не было похоже, что он вышел из рядов восставших. И конечно, он никак не смог бы незаметно вскарабкаться по склону. Может, вылез из какой-то пещеры?

Капитан поднял руку, останавливая строй. Похоже, назревала проблема. Мужчина был полу-Висом, с очень темной кожей, однако роскошная грива его волос казалась серебристо-белой, а светлые глаза даже с такого расстояния сверкали, как бриллианты.

За спиной у себя капитан уловил приглушенные возгласы и проклятия, ему даже почудилась испуганная молитва. Впрочем, его собственной спине тоже стало холодно, и он не сразу понял, почему, пока не разглядел на мужчине драконью кольчугу старого Корамвиса. Он был высок, этот мужчина, и выглядел, словно король, но лицо — лицо его было ликом божества.

Некоторые из солдат упали на колени. Зеебы испугано ржали, офицеры выкрикивали какие-то приказы, но голоса их срывались от страха.

Перед ними на дороге стоял Ральднор эм Анакир.

Капитан пытался совладать с собой. Надо было срочно что-то делать — но что?

Затем все окончательно вышло из его власти.

Воздух за спиной героя-бога наполнился огненным сиянием. Мир вокруг постепенно померк, осталось одно это сияние, достающее до неба. Оно сложилось в силуэт, который нельзя было спутать ни с чем — змеехвостая богиня, Ашара-Ашкар-Анакир, Повелительница Змей.

Крики стихли. Кармианцы смотрели на нее, застыв в безмолвии и неподвижности. Капитан пребывал в том же странном оцепенении. Страха он не ощущал. Он чувствовал ужас, переходящий в экстаз.

Гигантское видение не полностью уплотнилось, оставшись полупрозрачным. Но все же можно было разглядеть, что богиня выглядит не совсем так, как доводилось раньше слышать солдатам. Ее волосы были черными, а кожа — темной бронзой Ланна. Ее хвост, черно-чешуйчатый с золотыми отметинами вдоль всех колец, мерцал и шевелился. Лишь глаза, взирающие на солдат откуда-то из поднебесья, были янтарными, как положено.

В них не было проклятия. Скорее они направляли кармианцев.

И вдруг все стало легко и просто. Они развернулись, переседлали присмиревших зеебов и двинулись обратно.

Где-то мили три кармианцы возвращались назад по своему прежнему пути, пребывая в покое и умиротворении. Лишь потом капитан, ехавший последним, не без усилия пришел в себя...

...только для того, чтобы услышать грохочущий звук обвала. Каменная масса обрушилась на дорогу, надежно отрезав восставших от их гонителей.

16

Когда от колоннады отделилась какая-то фигура и бросилась к нему, Рармон отреагировал быстрее, чем его телохранитель. Однако незнакомец с поклоном упал на одно колено — знак почтения в висском Кармиссе.

Подошел телохранитель Рармона, держа руку на эфесе меча.

— Встань, — он слегка подтолкнул коленопреклоненного человека.

— Только когда мне велит лорд Рармон.

Телохранитель вопросительно глянул на хозяина.

— Вставай, — приказал тот. — И объясни, что тебе надо.

Мужчина поднялся. Он был Висом, причем очень темным. Даже более того. Хотя он говорил без акцента, весь его облик выдавал закорианское происхождение.

— Мой лорд, я хотел бы сказать вам несколько слов наедине.

Рармон возвращался с тренировки через главный двор перед дворцом Анкиры. Это было весьма оживленное место, где пересекалась большая часть дворцовых путей. К тому же фонтан, увитый диким виноградом, всегда привлекал толпы знатных бездельников. Более неподходящего места для беседы наедине невозможно было представить. Даже не оглядываясь, Рармон был уверен, что на них уже обратили внимание все, кто только мог.

Он велел телохранителю отойти в сторону и обратился к незнакомцу:

— Из какого ты народа?

— О да, лорд принц, во мне есть закорианская кровь. Но наполовину я дорфарианец. Я занимаюсь тем, что прощупываю военных советников Повелителя Гроз. Платный поставщик сведений, но работаю против Йила.

— Иными словами, перебежчик.

— Нет, лорд принц. Я родился в Вардийском Закорисе. Мой король, Сорм Вардийский — союзник Дорфара, и я служу Дорфару.

— Кто послал тебя ко мне?

— Тот, кого вы предали, лорд принц.

— Интересно, кто бы это мог быть? — Рармон внимательно глянул на собеседника. Тот на мгновение отвел взгляд, но тут же снова посмотрел ему в глаза.

— Могущественный повелитель, по-прежнему помнящий вам цену, хотя вы и забыли его щедрость.

— Все понятно. Вардийский закорианец, помогающий Дорфару и представляющий Кесара эм Кармисса. Ты сам не путаешься во всем этом?

— Мой лорд, я передаю сообщения тех, кто мне платит.

— И какое сообщение ты приготовил для меня?

— Пока никакого. Я здесь, чтобы спросить вас: не будете ли вы так любезны принять вестника от лорда Кесара?

— Он прекрасно знает, что нет. Я уже говорил ему. После чего возникает вопрос: зачем он вообще тебя прислал? Не для того ли, чтобы мой сводный брат увидел, как я беседую с закорианским шпионом?

Темнокожий Вис очень осторожно отступил на шаг.

— Стоять! — приказал Рармон. Тот остановился. — Поскольку слухи об этом эпизоде немедленно пойдут по всему дворцу, я обязан позаботиться о чистоте своей репутации. Иди за возмещением к Кесару, если останешься без пары зубов, — развернувшись с кошачьим проворством, он от души заехал незнакомцу в челюсть и, возвысив голос, объявил на весь двор: — Вот все, что найдется у меня для Закориса.

Не оглядываясь, Рармон продолжил путь к колоннаде и далее — в свои покои.

Венкрек, подозрительный, как и положено хорошему лорду-правителю, мог заранее подготовить этого человека. Всесторонняя проверка — нынешняя верность Дорфару, былая верность Кармиссу. Очень хотелось верить, что это всего-навсего проверка, а не начало дискредитации.

Обсуждение будущей войны длилось весь этот месяц. Кесар, захвативший Ланн и Элир, получил весьма выгодные предложения, но отвечать на них не спешил, отделываясь вежливыми, ничего не значащими посланиями. Создавалось впечатление, что по каким-то причинам он решил отказаться от предлагаемого союза. Дорфару, который уже почти успокоился в отношении своих восточных границ, теперь снова приходилось заниматься этим вопросом. Таким образом, ни переговоры, ни военное искусство не дали никаких плодов. Хладнокровие Ральданаша все больше походило на безразличие или обычную Равнинную пассивность.

Что до выходцев с Равнин, то, когда их удавалось где-то встретить, они поражали своим полным отчуждением. Они скользили по улицам или дворцу, ни во что не вмешиваясь, ничего не замечая. Люди кланялись им и отстранялись, стараясь держаться поодаль. Детям не разрешали играть поблизости от домов эманакир. Их не столько уважали, сколько боялись, а уж больше или меньше, чем Вольного Закориса, Рармон судить не брался.

Шел дождь, с деревьев сыпались листья. Анкира была полна мрачных прогнозов и совершенно идиотской показной храбрости.

В прошлом году на излете лета Рармон еще звался Рэмом и прочесывал холмы Ланна в поисках ребенка Кесара...

Если вдуматься, Дорфар дал ему слишком мало. Роскошь, власть, титул — все это обесценилось и ничего не значило для него. Случись война, он получит армию честных восторженных солдат и верный шанс умереть. Снова пусто. Нет, Дорфар ничего не дал Рармону.

Раз или два он подумывал, удалось ли сыну Яннула добраться до родины. Но теперь и Яннул, и Лар-Ральднор стали для него обитателями страны по имени Прошлое.

Человек, который поджидал Йезу, старшую даму Улис-Анет, не был закорианцем.

Он перехватил ее, когда она вместе с прочими придворными дамами возвращалась из храма Анакир на Холме Верховных королей. Стояли ранние сумерки, дождь утих, хотя резкий порывистый ветер с северных гор заставлял гнуться деревья священной рощи. Однако стоило мужчине заговорить с Йезой, всегда полной надежд на новую связь, как та охотно отошла в сторону. Остальные дамы, приняв это за любовное свидание, продолжили свой путь.

Несколькими часами позже, готовя госпожу ко сну, Йеза выдернула маленькую прядку кроваво-красных волос под тем предлогом, что ее никак не удается уложить. Затем, когда королева удалилась в спальню, Йеза прихватила один из серебряных шнурков, которые были вплетены в прическу Улис-Анет во время обеда.

Сначала, когда ей предложили стащить что-нибудь из вещей хозяйки, девушка оскорбилась. Но посредник, с которым она беседовала, был так очарователен и убедителен... В конце концов, человек, пославший его, был готов вскоре вернуть безделушку, да еще с вознаграждением. Причем вещице вовсе не надо быть ценной — лишь бы по ней можно было сразу же опознать королеву.

Шнурок, по мнению Йезы, был хорошим выбором — уместно и со вкусом. Даже если посредник соврал, и она не получит никакого вознаграждения, все равно оказать такую услугу ее бедной одинокой госпоже и прекрасному лорду Рармону — само по себе удовольствие.

После отъезда Лар-Ральднора Йеза откровенно скучала. Ее уныние усугублялось еще и тем, что теперь Айрос крайне редко появлялся в покоях Улис-Анет. А Йеза имела несчастье внушить себе, что влюблена в лорда Айроса. Она бы не усомнилась в своей победе — разве он не бросал на нее заинтересованные взгляды? — но не с такой соперницей, как королева.

С другой стороны, она жалела свою госпожу, томящуюся без мужского внимания. Йеза, как главная смотрительница ее покоев, прекрасно знала, что хотя Ральданаш и уединяется время от времени с женой в ее спальне, но так ни разу и не возлег с ней. После охоты в Куме Улис-Анет сделалась очень странной, замкнутой и безразличной ко всему. Казалось, она наблюдает образы внешней жизни, но не желает их осознавать. Королева вела себя, как человек, приходящий в себя после долгой и тяжелой болезни — с той только разницей, что здесь об улучшении говорить не приходилось.

Что же до лорда Рармона, то с той самой ночи, когда он избавил Улис-Анет от позора, Йеза была совершенно уверена, что он любит ее госпожу. Разве не он героически спас ей жизнь, когда задрожала земля и скакуны понесли? Разве не он изгнал лорда Айроса из ее окружения? Да и с Улис-Анет, по мнению Йезы, все было понятно — она явно испытывала страсть к сводному брату короля. Она доверила ему свою честь, позволив войти в спальню, где прятался Айрос. И из Кумы, где они все время могли видеться, королева вернулась сама не своя, словно оставила душу на тех холмах.

Посредник, с которым Йеза встретилась в сумерках, убедил девушку в том, что ее выводы правильны. Его хозяину, лорду Рармону, объяснил он, нужен какой-нибудь подарок от королевы. На прямую просьбу она ответит отказом из верности Ральданашу. Хотя, откровенно говоря, Рармон — именно тот любовник, который защитит Улис-Анет и будет беречь ее честь лучше, чем свою собственную.

Естественно, должна соблюдаться строжайшая секретность.

Почему бы не заручиться какой-нибудь мелочью без ведома королевы? Тогда в этом не будет никакой ее вины, но лорд Рармон посчитает себя вправе явиться к ней в покои. А если двое таких людей окажутся наедине в комнате, где имеется кровать, неужели природа не возьмет свое?

Йеза в этом не сомневалась. Более того, она даже подозревала, что все это организует сам Повелитель Гроз. Ей доводилось слышать, что все его жены обречены проводить ночи в одиночестве, но им не возбраняется решать эту проблему своими средствами.

К тому же Йеза обратила внимание, что покои королевы через сад для прогулок соединены с цепью бесконечных внутренних двориков, обычно пустынных и приводящих в конце концов к внешним окраинам дворца. Очень удобно для тайных посетителей.

Ни на минуту не забывая о знаке любви, переданном на хранение слуге Рармона, Йеза оставила незапертой дверь, ведущую в этот сад.

Айрос эм Зарависс, начальник личной стражи одной из младших жен Повелителя Гроз, сидел у подножия Холма Верховных королей и пытался напиться. Настроение у него было отвратительное. Сегодня вечером он попробовал раздобыть себе должность в армии, готовый перебить всех до единого Вольных закорианцев, лишь бы забыть язвительные упреки из уст Улис-Анет. Однако его взятку с пренебрежением отвергли, и теперь Айрос чувствовал себя оскорбленным и никому не нужным. Оттолкнуть его, сына Зароса, героя войны Равнин! Дорогое вино из дорогой таверны лилось рекой, но не утишало ноющей обиды.

Высоко в небе пылали огненные глаза статуи Рарнаммона.

Неожиданно из тени с поклоном выступил человек и что-то протянул Айросу.

— Вы узнаете этот локон, мой господин?

Айрос честно взглянул, благо городское уличное освещение вполне позволяло это сделать.

— И еще шнурок. За ужином вы могли видеть его вплетенным в прическу.

— Где ты взял это?! — воскликнул Айрос.

— Не надо волноваться, мой господин. Моя хозяйка была бы рада успокоить вас. Она просила, чтобы вы посетили ее этим вечером.

Айрос качнулся вперед, и человек отпрянул.

— Улис! — язык и голова были тяжелыми, но сердце изо всех сил пыталось совладать с ними.

— Вам надлежит явиться в место, указанное в записке. Будьте там в полночь, мой господин.

Даже не взглянув в записку, Айрос тупо смотрел вслед слуге. Волны сильнейших чувств захлестывали начальника заравийской гвардии. Но сегодня любовь исцелит его душевные раны.

Он никогда не сомневался, что она позовет его обратно, как только сможет позволить себе это. Айрос поднес локон к губам, вдыхая знакомый аромат. Страсть накатила на него, словно в Застис, и он уже воображал, что скажет своей возлюбленной и что будет делать с ней.

Наконец он прочитал зажатую в кулаке записку. Путь ему был назначен длинный и запутанный — видимо, ради соблюдения секретности.

Среди ночи Улис-Анет внезапно проснулась от смутного страха, не имевшего никаких оснований. В ее спальне царил привычный покой. Горели, потрескивая, ароматические лампы, в золоченой клетке сонно встрепенулась птичка.

Ей приснилась лодка под парусом, чернеющая на фоне закатного моря. Она медленно приближалась к заснеженному берегу. В лодке сидел всего один человек, но она не могла разглядеть его лица.

И он держал ее на руках.

Королева встала с постели. Она чувствовала страх. Или это был не страх?

В тот же миг из дверного проема донесся мужской голос. Улис-Анет была настолько потрясена, что смогла лишь молча обернуться — медленно, почти спокойно. Там стояли двое в белых плащах особой гвардии Ральданаша.

— Простите, госпожа, вы должны пойти с нами, — сказал один из них. — Одевайтесь скорее, у нас мало времени.

Улис-Анет, все еще во власти своего оцепенения, не пошевелилась.

— А в чем дело?

— Повелителю Гроз донесли, что на королевскую землю проникли убийцы из Вольного Закориса. Находиться во дворце небезопасно. Всех королевских женщин приказано переправить в более надежное место.

— Очень хорошо.

Они удалились, задернув за собой занавеску.

Ее сердце все еще бешено колотилось в груди, но не от страха — она до сих пор находилась под действием своего сна. Тем не менее Улис-Анет быстро оделась, прихватила накидку и вышла в прихожую к белым плащам.

В коридорах было темно и тихо, как всегда в этой части дворца. Мужчины шли по обе стороны от нее, напряженные и настороженные. Убийца мог притаиться в каждом углу, за каждой колонной. Они дошли до стены парка, где их ждали открытые ворота. Прямо в их проеме стоял крытый экипаж. Удивляло отсутствие часовых у одного из входов на территорию дворца.

— Куда меня повезут? — спросила она.

— Садитесь, госпожа. И скорее, во имя вашей безопасности.

Она повиновалась. Белые плащи остались снаружи. Дверца торопливо захлопнулась, и экипаж немедленно тронулся с места.

Они неслись быстрым галопом, причем куда-то в гору — может быть, к храму Анакир? Видеть дорогу Улис-Анет не могла — окна были закрыты наглухо, и открыть их не получалось. С возрастающей тревогой она обнаружила, что и дверца заперта снаружи.

Королева была пленницей, которую мчали навстречу неведомой судьбе. «Неужели Ральданаш решил меня убить?» — внезапно мелькнуло у нее в голове.

Ночью руины Корамвиса выглядели пустынными и жуткими. Айрос сошел с колесницы и пешком направился к берегу Окриса. Указания в записке были четкими и подробными — одиноко стоящий дом, а рядом, во дворе, высокое дерево. Он поднялся на крутой берег, спотыкаясь об обломки известняковых плит, и толкнул разбитую дверь. За ней обнаружилась лестница, на верхнюю ступеньку которой ложился топазовый отсвет светильника.

Айрос усмехнулся с облегчением и ощутил, как вожделение теплом разливается по его животу.

Поднявшись по лестнице, он оказался в полутемной комнате. И в свете единственной бронзовой лампы обнаружил, что окружен людьми в угольно-черных кольчугах и с нехорошими ухмылками.

— Не совсем то, чего ты ждал, да, заравиец? — бросил один из них.

Айрос попытался выхватить меч, но ему не позволили. Сам он был без доспеха, и ничто не помешало кому-то ткнуть его ножом под ребра, достав до самого сердца.

Он еще не умер, когда его стаскивали вниз по лестнице. Но это был уже не тот надменный офицер и самодовольный красавец. Он снова стал мальчиком, плачущим в душе о Зарависсе, где отец со смехом катал его на плечах, о свете, о жизни...

Но все, что он увидел в эту последнюю минуту, были жестокие звезды Дорфара и ненасытный зев черной дорфарианской реки, распахнувшийся, чтобы поглотить его.

Зеебы неслись во весь опор, Улис-Анет трясло и швыряло из стороны в сторону. Казалось, безумной скачке не будет конца. Но в конце концов дверца экипажа отворилась, и Улис-Анет увидела, что дорфарианские предгорья стали куда ближе. Беспорядочно сгрудившиеся строения прояснили все остальное. Она находилась на окраине Корамвиса, вдали от равнины, на которой стояла Анкира. Неподалеку виднелись развалины пристани, за ними угадывалась древняя река.

Экипаж был окружен солдатами. Торопливо подскакали еще двое — те, кто сопровождал ее по дворцу, но больше не в белых плащах и без эмблем особой гвардии.

Улис-Анет стояла и молча смотрела на них. Она не боялась, а скорее испытывала перед ними холодный почтительный трепет, словно ребенок перед взрослыми.

Один из солдат приблизился к королеве и предложил ей кубок с вином. Это не укладывалось у нее в сознании. Она не взяла кубка и поинтересовалась:

— Это яд?

— Нет, госпожа. Мы не намерены вредить вам. Наоборот, нам приказано о вас заботиться. Но часть пути нам придется проделать по реке, и это поможет вам уснуть.

— Я вовсе не хочу спать.

— Да, госпожа. Однако путешествие утомит вас. И вы можете поднять шум.

— Вы служите не Повелителю Гроз. Куда вы хотите меня везти?

— Сейчас не время для вопросов, госпожа. Пейте, будьте так добры.

— Или мы погрузим вас в сон другим способом, — раздался сзади еще один голос.

— Но вы же не намерены вредить мне, — холодно напомнила королева, удивляясь, как вообще сохранила способность разговаривать.

— Вам и не будет вреда от этого. Просто легкое нажатие сбоку на горло. Но неприятное. Лучше сделайте, как вас просят.

Она сделала шаг назад, огляделась. Бежать было некуда. Пришлось взять кубок. Сквозь запах вина проступал аромат каких-то трав, не более того. Наверное, яд должен пахнуть по-другому? А впрочем, какая разница?

Выпив, она уронила кубок. Один из мужчин поднял его, другой — подхватил королеву. Снадобье подействовало: Улис-Анет была безвольной и беспомощной. Она припомнила, когда ей довелось испытать подобное состояние, сообразила, куда ее тогда заставляли идти, и испытала смутный стыд.

К тому времени, когда женщину опустили на дно лодки, она полностью потеряла сознание. И хотя она была молода, прекрасна и соблазнительна, мужчины хорошо знали, почему не имеют права позабавиться с ней.

Они гребли вверх по течению.

Когда занялась заря, они были уже за много миль от старой пристани.

Ральданаш спокойно слушал лорда-правителя.

— Повелитель Гроз, факты прямо-таки вопиют, — рассуждал Венкрек. — Часовые уверяют, что ничего не видели — должно быть, кем-то подкуплены. Двое из вашей особой гвардии найдены в кустах убитыми и раздетыми донага. Очевидно, заравийцы воспользовались их одеждой для маскировки. Следы экипажа, как мы обнаружили, ведут в холмы, к руинам Корамвиса. Мои люди обыскали всю эту местность, но ничего не нашли. Похоже, что это ложный след для отвода глаз. Мы также исследуем пути, ведущие на юг — в Оммос и Зарависс...

— Ваши выводы, лорд-правитель? — прервал его Ральданаш.

Венкрек бросил на него пристальный взгляд. Говорить или нет? Они знали друг друга еще детьми в Ваткри. К тому же Венкрек был слишком взбешен, чтобы следовать этикету.

— Ральданаш, эта висская сука выставила тебя на посмешище!

Король оставил выпад без ответа. По нему вообще нельзя было ничего прочесть — ни ревности обманутого супруга, ни страсти, ни даже удивления.

— Простите, мой повелитель, — взял себя в руки Венкрек, — просто мне чрезвычайно дорога ваша честь. Вам нужны мои выводы? Очень хорошо. Вывод здесь может быть только один: ваша супруга, королева Улис-Анет, подло сбежала с начальником своей гвардии Айросом. Всем известно, что они были близки еще до вашей свадьбы. Заравиец сообщил об этом всему городу, оплакивая разлуку с любовницей по кабакам и публичным домам Анкиры.

Несколько советников, которые разделяли точку зрения лорда-правителя, приглушенно зашумели. Один из них, Вис по происхождению, взял слово:

— Вашему величеству следует утешиться тем, что эта двое не сумеют скрыться — их обнаружат, куда бы они ни сбежали. Мой совет — последуйте старинным законам Дорфара. Этого Айроса надлежит публично оскопить и затем повесить. А женщину...

— Я помню наказание для оступившихся жен короля, — перебил его Ральданаш. — Колья и костер.

— Снисходительность здесь неуместна, — настаивал Венкрек. — Будь она из народа богини — с Равнин или с континента, где вы родились, — тогда еще может быть. Но она Вис.

Висский советник заметно изменился в лице.

— Вы еще не поймали ее, — напомнил Ральданаш. Его царственно-прекрасная голова развернулась, и он взглянул через всю комнату на сводного брата. — А что скажешь ты, Рармон?

— Вам нужно мое согласие или мое мнение, повелитель?

— То, что будет полезнее.

— Повелитель Гроз, — вмешался Венкрек, — прежде лорд Рармон сам должен ответить на несколько вопросов Совета.

— Что еще за вопросы? — обернулся к нему Рармон.

— По поводу ваших переговоров с Вольными закорианцами.

— Какие переговоры имеются в виду? — заинтересовался Ральданаш.

— Боюсь, Повелитель Гроз, сейчас не время... — попытался увильнуть Венкрек.

— Лорд Венкрек, если вы пытаетесь в чем-то обвинить меня, то для этого сгодится любое время, — возразил Рармон.

Ральданаш поднялся, и все посмотрели на него.

— Лорд-правитель, соберите Совет в два часа пополудни. До этого времени все свободны. Благодарю вас за те усилия, которые вы прилагаете к моей пользе. До свидания, господа, — и небрежно прибавил уже от двери: — Идем со мной, Рармон.

В одной из роскошно убранных дворцовых комнат Повелитель Гроз опустился в кресло и указал Рармону на другое.

— Итак? — произнес он.

— Надеюсь, ваше величество получило мой доклад? — поинтересовался Рармон.

— О закорианском шпионе, который подстерег тебя во дворе с фонтаном? Да. Я знаю этого человека, он желает работать с нами. Но, помимо этого, имеют место другие вещи. Письма от Вольных закорианцев, которые ты получаешь. Знаки, которыми обмениваешься на прогулках. Некоторые шпионские донесения, которые касаются тебя, пусть и косвенно.

— Неужели вы считаете меня столь безмозглым, чтобы проделывать все это у вас на виду?

— Все может быть, — ответил Ральданаш. — Но лично я в этом сомневаюсь. Возможно, здесь замешан кто-то еще?

— Значит, я не потерял вашего доверия? — склонил голову Рармон.

— Я чувствую, что против тебя работают могущественные силы.

— Вы позволите мне разоблачить их?

— Если сможешь. Но, возможно, эти силы принадлежат не только людям.

Рармон, казалось, колебался. Пока он не позволял себе обратиться к янтарному кольцу, не желая испытывать его обжигающее, пусть и безболезненное воздействие.

— Так что насчет Улис-Анет? — чуть мягче спросил король.

Рармон сосредоточился.

— Бегство заравийской королевы случилось очень кстати, — уронил он.

— Согласен. К тому же оно перекликается с историей Ральднора и Астарис.

— Было бы слишком идеально свалить его на Айроса. Однако она порвала с ним.

— Я довел до сведения королевы, что она может приглашать к себе, кого ей вздумается, при условии соблюдения приличий, — сообщил Ральданаш, и даже в эту минуту его лицо ничего не выражало.

Сдавшись, Рармон судорожно сжал кольцо правой рукой — и тут же отдернул ее. Кольцо не обжигало палец, на который было надето, но другую вторгшуюся руку прямо-таки опалило. От Ральданаша это не ускользнуло, но он не стал делать никаких замечаний.

— То, что Айрос был одержим вашей женой, знали все вокруг, — твердо сказал Рармон. — И кто-то мог этим воспользоваться. Таким образом, этот кто-то с большой вероятностью увез королеву помимо ее воли. А отсутствие ее офицера подстроили, чтобы навести умы на версию совместного бегства. Слишком уж удачное совпадение. Не удивлюсь, если сейчас тело Айроса кормит птиц-падальщиков или рыб на дне реки.

— И кому же до такой степени нужна моя жена?

— Такой человек есть. Насколько мне известно, он никогда ее не видел, но я могу и ошибаться. Это Кесар эм Кармисс.

— То есть он решил пожертвовать дружбой с Дорфаром? — Ральданаш принял версию Рармона без возражения, даже не спросив его о причинах таких подозрений.

— Если вам так нужен этот союз — что ж, у вас на руках есть готовое объяснение. Продолжайте считать, что ее похитил заравиец.

— Понятно.

— Я могу заняться поисками тела Айроса и других улик. А вам следует послать наперехват людей на колесницах. Я думаю, они поплывут на восток по Окрису. Кесар наверняка держит за пределами Дорфара корабль, готовый в любую минуту сняться с якоря. Разумеется, если вы схватите его людей, о союзе с Кармиссом придется забыть. Но не сомневаюсь, что и это он предвидел заранее.

До заката оставалось еще около часа. Храм Анакир утопал в темно-золотом сиянии. Принц Рармон пришел сюда заранее по двум причинам, связанным с официальным культом, в том числе и по той, что имела отношение к Повелителю Гроз. Весь церемониал здесь был висским — шумным и экзотическим. Даже пышность мистических действ Ашары не шла с ним ни в какое сравнение. Но сейчас храм стоял, погруженный в глубокую тишину, пахло благовониями и циббовым деревом, а перед гигантской статуей горел лишь один светильник.

Карабкаясь по горбатым улочкам заросшего лесом холма, Рармон вспоминал Анкабек. Однако между этими священными местами не было ничего общего. Хотя наиболее значимые ритуалы обычно не проводились так близко к дворцу, а священная проституция практиковалась в других храмах города, тем не менее это место впечатляло своей роскошью, красотой тленных вещей. Изумительная мраморная статуя, украшенная золотом и драгоценными камнями, была выше анкабекской Анакир. Но обращалась она в основном к уму и вкусу людей, а не к их сердцу.

Из-за перегородки вышел жрец в желтом одеянии и низко поклонился, чего никогда не сделал бы служитель Ашары.

— Мне очень жаль, лорд Рармон. Молодая женщина умерла. Этот яд действует медленно, но наверняка. Мы смягчили ее боль и придали ей мужества, но предотвратить смерть не смогли.

Бедняжка Йеза попалась в ловушку, увязнув в чужих интригах слишком глубоко, чтобы выбраться назад. В последний момент, уже слабея, она пришла в храм за помощью, и это было ее единственным мудрым решением. Теперь Рармон мог восстановить ход событий. Они стащили какую-то вещицу Улис-Анет, чтобы выманить Айроса на свидание, и, несомненно, расплатились с Йезой. Похоже на старый элисаарский прием — монета с острым краем, а на нем яд. Девушка не замечала мелкую царапину на пальце, пока не стало слишком поздно.

— Мне тоже очень жаль, — сказал Рармон. Однако смерть Йезы подтверждала его умозаключения столь же несомненно, как если бы та рассказала обо всем сама. — Вы правильно сделали, послав за мной. Я распоряжусь о богатых приношениях для Анакир.

— Благодарю вас, лорд Рармон.

Внезапно Рармон вспомнил маленького смуглого жреца. Это был таддриец, который присутствовал среди эманакир в ночь его испытания. Тот самый, которому в детстве довелось увидеть, как Ральднор и Астарис ушли в джунгли.

— Собственно, я уже принес подарок богине, — сообщил Рармон. — Или вам, — он достал янтарное кольцо, сейчас совершенно холодное, и протянул жрецу.

— Нет, мой лорд, — покачал головой таддриец. — Я не могу взять его.

— Почему же? Янтарь с Равнин — ценная и, несомненно, святая вещь.

— Так же, как и вы не можете подарить его, мой лорд, — даже коренастая крестьянская фигура не умаляла достойного, почти благородного вида жреца. — Это ваша мета, принц Рармон. Вы не можете сложить ее с себя. Снять ее может лишь тот, кто ее возложил, и никто иной.

— Но это же всего-навсего кольцо.

— Не совсем. В нем сила. Это дар лично для вас, который нельзя передать другому.

— Мне казалось, что вы признаете лишь практическую сторону культа.

— Да, мой лорд. Магия сама по себе — очень практическая вещь.

— Тогда я просто положу кольцо на Ее алтарь.

— Нет, — возразил таддриец. — Это не просто украшение, от которого вы пытаетесь избавиться — это ваш рок, которого не избежать.

Рармон вдруг осознал, что все это время слегка теребит свое кольцо.

— Правильно ли я чувствую, что вокруг меня в воздухе висит нечто вроде грозы? — задыхаясь, спросил он. — Я не верю в Анакир. Я вообще не верю в богов.

— Мой лорд, Анакир — всего лишь символ, олицетворение той Силы, которая есть в каждом из нас, — ответил таддриец. — Она — лицо, внешняя форма, в которую мы облекаем красоту, силу, любовь и мудрость. Так же, как письменность — видимая форма звуков речи, которые мы лишь слышим.

— Вы стоите под Ее изображением и говорите мне это?

— И заметьте, Она не поразила меня насмерть, — на лице жреца появилась обезьянья усмешка. — Истина не может быть богохульством, если бог является воплощением истины.

Рармон повернулся и пошел меж колонн храма, а затем меж деревьев священной рощи. Грозное предупреждение судьбы гремело над его головой, словно набат.

Прошел дождь, и все следы, оставленные какими бы то ни было повозками, оказались смыты. Рармон отправил пятерых своих людей на юг вдоль темного берега реки. Им попадалось все, что угодно — заброшенный разбойничий притон, чье-то гнездышко для любовных свиданий, но только не то, что они искали. В конце концов они растревожили логово диких кошек и были вынуждены отступить. Рармон видел, как пляшут среди руин отсветы факелов.

Разбирательство в Совете задержало его до полудня. Ему пришлось на это пойти, чтобы отвести от себя обвинения Венкрека в сношениях с Вольными закорианцами. Но откладывать поиски до утра Рармону не хотелось — это значило потерять даже те следы, которые пока сохранились. Наконец близ какого-то старого дома одному из его людей попалась на глаза нераспряженная колесница с совершенно измученными скакунами. Дверца колесницы была украшена эмблемой Зарависса.

В доме на верхнем этаже обнаружилась лампа с остатками масла. В ее свете Рармон разглядел на полу черные пятна уже засохшей крови. Они привели на берег реки.

— Он на дне, мой лорд, — заметил один из солдат.

— Да, — кивнул он. — Я тоже так считаю.

— Несчастный сукин сын.

Рармон отослал заравийскую колесницу назад в город в сопровождении двух человек. С ним остались трое, один из которых отошел по нужде к дереву во дворе. Обратно он не вернулся.

Двое оставшихся солдат рвались выяснить, что с их товарищем, однако Рармон сдержал их. С края склона им удалось разглядеть торчащие из-за ствола ноги в башмаках. Если их владелец и прилег отдохнуть под дерево, то явно вечным сном.

— Проклятые грабители, — пробормотал один из двоих.

— Грабители не посмели бы убить солдата королевской гвардии так близко от города... — в этот миг совсем близко от себя Рармон услышал чей-то резкий выдох, как перед прыжком, и тут же отскочил в сторону.

Из темноты выскочил человек, вскрикнул, ударившись об угол каменной террасы, но успел достать своим клинком одного из гвардейцев. Второй дорфарианец крутнулся на месте, одной рукой выхватывая меч, а другой, в которой был горящий факел, ткнув в лицо новой фигуре, появившейся из тьмы. Волосы нападающего вспыхнули, он с воплем кинулся прочь, но тут возникли еще двое с мечами и взяли дорфарианца в клещи.

Видимо, кто-то заткнул рот вопящему хорошим ударом — его крики разом стихли, и в наступившей тишине Рармон услышал, как хрустнули шейные позвонки дорфарианца. Другой солдат тоже не подавал признаков жизни.

— Бросайте меч, принц, — раздалось сзади. — Сами видите, он вам не поможет.

В свете уцелевшего факела Рармон увидел, что окружен более чем десятком вооруженных людей в вычерненных кармианских кольчугах, но без эмблем.

— Мы ждали, что вы придете сюда, — пояснил голос, показавшийся знакомым. — Ваш прежний хозяин, Кесар, способен читать ваши мысли не хуже степняка.

Говорящий выдвинулся вперед. На нем тоже был черный доспех, но не кольчуга, а плотный панцирь из шкуры овара. Это был тот самый закорианец из двора с фонтаном.

— Да-да, — усмехнулся он. — После всех своих отступничеств я в конце концов решил вернуться к старому хозяину — королю Йилу эм Закорису. Ваш Кесар немало укрепил меня в этом решении. Вижу, вы потрясены, лорд Рармон?

Он сделал повелительный жест в сторону кармианцев:

— Отберите у него меч, нож и прочее оружие. Любые драгоценности отдавайте мне. Для начала я возьму вот это кольцо.

Помощи ждать не приходилось. Двоих на колеснице, видимо, тоже перехватили и прирезали. Сражаться в таких условиях означало верную смерть, а к этому Рармон был совсем не готов.

Его швырнули на колени перед тем, как сорвать с него пояс с оружием. За этим последовал удар в спину — сродни раскату грома. Рармон упал лицом в черную грязь и почувствовал, как из одной его руки выхватили меч, а с другой сдернули кольцо-мету. Тут же раздался вопль — разумеется, кольцо обожгло руку похитителя. Очевидно, его поспешно отбросили, ибо раздался звук удара о камень и приглушенный звон, с каким обычно бьется очень толстое стекло. Вольный закорианец грязно выругался.

На этот раз Венкрек не успел выступить с обвинением. Его опередил пергамент, доставленный к воротам залов Совета. Он гласил: «Властители Дорфара, больше вам не травить волка. Он сбежал к своим братьям из Вольного Закориса со всеми сведениями о ваших военных планах и на бегу смеется над вами и вашей глупостью».

Путешествие по реке сменилось долгой поездкой в колеснице. Затем другая лодка доставила ее на борт черной галеры, возвышавшейся, как ночь, над утренним морем. Улис-Анет видела это урывками, поскольку ее продолжали опаивать дурманящим снадобьем. На корабле она была даже рада этому, ибо шторм не прекращался почти все время их короткого плавания.

Когда королева наконец очнулась, она снова была на земле. Определить, что это за земля, ей не удалось.

Однако ее последнее пробуждение заставляло заподозрить, что сон все еще длится. Она находилась в пышно украшенном доме, окна которого выходили в заросший сад. За ним до горизонта раскинулась возделанная долина.

Когда полностью ушла слабость, вызванная снадобьем, Улис-Анет начала присматриваться к тому, что ее окружало. Обстановка вполне соответствовала рангу пленницы — она получала все, к чему привыкла во дворце, включая изысканную и красиво сервированную еду, дорогие притирания и шкатулки с драгоценностями.

Ей прислуживали две женщины. Они справлялись со своими обязанностями не хуже, чем ее собственные дамы, охотно и подробно отвечали на все вопросы Улис-Анет, если дело не касалось места заточения, а также таинственной личности, поместившей ее в эту роскошную клетку.

«Но я все-таки в Кармиссе?» — спрашивала королева. И слышала в ответ: «Взгляните на этот жемчуг, госпожа. Не правда ли, он идеально подходит к бархату?»

Жемчуг был черным — традиционная кармианская драгоценность. Это могло сойти за косвенный ответ, если уж нельзя было получить прямой.

В общем, Улис-Анет и не хотела знать — ее вопросы были продиктованы лишь остатками гордости. Куда проще притвориться несведущей и напуганной, в том числе и перед самой собой.

Дом, который скорее хотелось называть виллой, охраняла вооруженная стража. Она могла беспрепятственно перемещаться по башне, в которой пришла в себя первым утром, но остальная часть виллы была недоступна. Садом она тоже наслаждалась лишь с балкона. Вдалеке Улис-Анет видела людей, работающих на полях, но никаких слуг, кроме ее собственных, в доме не появлялось. Это радовало ее. Окажись кто-нибудь поблизости, она была бы обязана позвать на помощь, и неизвестно, чем бы все кончилось.

Так прошло четыре дня, по ощущениям Улис-Анет — вдвое больше. Она плохо спала по ночам, ее тело было истерзано — но не болезнью. Порой, пытаясь что-нибудь читать, сидя на балконе или бродя по своим покоям, она чувствовала в доме какое-то движение — едва слышные разговоры, чьи-то шаги, — и ее сердце на миг замирало в надежде. Она ждала Его. Но ее ожидания ни разу не оправдались.

Однако на пятый день незадолго до заката она убедилась, что Он уже близко. Дамы доставили ей новые пышные одежды и изысканные украшения. Укладывая ее волосы, они выглядели взволнованными. В комнате, которая служила ей столовой, поставили жаровни и воскурили благовония, принесли и зажгли дополнительные свечи.

— Будем надеяться, — едко бросила Улис-Анет прислужницам, — что лорд Кесар не заставит себя ждать.

Когда те ушли, она принялась нетерпеливо расхаживать по комнате.

Будучи пленницей, она не имела выбора, принимать гостя или нет. Однако эта простота была обманчивой. Все выглядело так, будто от нее ничего не зависит, но Улис-Анет вдруг поняла, что не хочет лгать самой себе. К соответствующей жизни ее готовили с детства. После того, как шесть лет назад ее отдали Повелителю Гроз, она ждала от судьбы лишь то, что причиталось ей по праву рождения и положения. Увы, она оказалась не нужна Ральданашу. Улис-Анет вняла предостережениям и честно старалась быть терпеливой, готовясь провести в смирении всю свою жизнь. А затем из предрассветной темноты близ Кумы возник Кесар и, как в древнем сказании, перешел черную реку, отделяющую жизнь от призраков. Он привязал ее к себе тенью, павшей на ее лицо, пожатием рук, терпким желанием на дне глаз. В отличие от Ральданаша, Кесар неистово жаждал ее. А она... Да, ей нравилось быть желанной для этого мужчины.

И тут ее честность взбунтовалась.

Что ж, прекрасно, она примет его. Но не такой! Не нарядной и усыпанной золотом, приготовленной для него, словно еще одно изысканное блюдо на стол!

Она подбежала к зеркалу и принялась оттирать лицо от краски, разрушила сооружение на голове и тряхнула рассыпавшимися волосами. Отшвырнув бархат и самоцветы, Улис-Анет надела платье, в котором ее привезли сюда. По ее просьбе его постирали и вернули обратно — тогда она еще не знала, зачем ей это надо. За время путешествия платье потерлось, потускнело, кое-где даже порвалось.

Она едва успела.

Пока она стояла перед зеркалом, оценивая свое преображение, наружная дверь открылась и снова плотно притворилась. Улис-Анет осознала, что не может пошевелиться.

Так она и увидела его — в зеркале. Он прошел через всю комнату с ее свечами, жаровнями, накрытым столом и встал в проеме внутренней двери, как в раме.

«Он уже здесь, — уговаривала она себя. — Обернись и встречай его, как хотела. Не бойся, это всего лишь отражение в зеркале». Но от одного вида этого человека она забывала, как надо дышать. Каким-то образом она все же обернулась, стараясь смотреть сквозь него, расширив зрачки, лишь бы не встретиться с ним взглядом...

— Я думал, что женщины оденут вас, как подобает, — произнес Кесар. Уши не глаза, их не закроешь, и самый звук его голоса пронзил ее насквозь.

— Они сделали все, как вы хотели, — ответила Улис-Анет. — А затем я сделала то, что хотела я сама.

— Пусть так.

В его голосе не было ни раздражения, ни радости. Вообще ничего. Он снова вышел во внешнюю комнату, и ей пришлось последовать за ним, чтобы спросить:

— Могу я, наконец, получить объяснения по поводу того, что сделали со мной по вашему приказу?

Он был во всем черном. В Дорфаре она слышала, что это его обычная манера одеваться. Кесар казался воплощением тьмы, особенно на фоне пламени свечей. Он налил вина и предложил ей. Она отказалась. Тогда он выпил сам — залпом, до дна.

— Вы находитесь в имении моего советника Ральднора, в Иоли, — пояснил он. — В ближайшее время вас перевезут еще куда-нибудь. Приношу свои извинения, что пока не могу принять вас в своей столице, Истрисе.

— Значит, я ваша заложница для воздействия на Дорфар?

— Нет, — ответил он. — Вы просто — моя.

— Такое оскорбление Повелителя Гроз повлечет за собой войну.

— Война случится так или иначе. Подобные вещи не становятся предлогом, если под ними не лежит более серьезной причины.

— Но почему вы...

— Вы знаете, почему.

Невольно она взглянула ему в глаза. Теперь их разделяло всего несколько шагов. Улис-Анет отвела взгляд, чувствуя, как кровь стынет у нее в жилах.

— Я напоминаю вам какую-то женщину, которая умерла.

Кесар не ответил.

«Мне тоже придется умереть, прежде чем я покорюсь», — мелькнуло в голове Улис-Анет. Пустая мысль, глупый ритуал. Даже ей самой это казалось до отвращения неприемлемым.

За дверью раздались голоса. Получив разрешение хозяина, незнакомые слуги внесли обильный ужин и удалились. Кесар жестом пригласил ее за стол.

— Благодарю вас, мой лорд. Я не горю желанием отведать нового зелья.

— Вы собираетесь морить себя голодом во имя добродетели?

Их глаза снова встретились.

— Не рассчитывайте, что я с радостью приму от вас хоть что-нибудь, — бросила Улис-Анет.

Кесар медленно подошел к ней, пересекая освещенную комнату, как раньше темную и безмолвную реку, но не коснулся ее.

— Голодовка — медленный и неприятный способ, — произнес он, вытащил из-за пояса кинжал и протянул ей изящным движением, как прежде протягивал кубок с вином. — Она убила себя, почему бы вам не сделать то же самое?

Улис-Анет даже не взглянула на кинжал. Он ничего не значил для нее, ибо она хорошо знала, что ни при каких обстоятельствах не совершит самоубийства. Его слова значили гораздо больше.

— Кем была эта женщина? — спросила она.

— Моей сестрой.

Улис-Анет отшатнулась.

— Вы предлагали кровосмешение своей сестре? И она предпочла смерть...

— Что еще?

Теперь она смотрела на него во все глаза, пытаясь разглядеть насмешку, гнев или боль. И ничего не увидела. Он был такой же, как Ральданаш. Вот только под этим черным холодом таился неистовый огонь — единственное и страшное отличие.

«Нельзя напрашиваться на крайние меры, подталкивать его к жестокости или насилию», — твердила Улис-Анет, как заклинание. Это опять же было бы слишком просто. Лучше мягко уступить силе и снять с себя вину.

— Позвольте мне удалиться, — попросила она.

Даже это могло показаться излишне вызывающим. Она потупила взгляд, старалась выглядеть холодной и смиренной. Бесцветной. Это было нелегко.

— Совсем не обязательно, — ответил Кесар с убийственной учтивостью. — Я поем где-нибудь в другом месте.

Он направился к двери. Улис-Анет по-прежнему не отрывала глаз от пола. Она не знала и не могла знать, что в этом скромном платье, с распущенными волосами и без краски на лице была более, чем когда-либо, похожа на Вал-Нардию в то утро, когда та объявила о своем отъезде на Анкабек.

У дверей Кесар обернулся.

— Завтра я переведу вас в дом поближе к столице. Вам в нем понравится, к тому же там очень приличная дорога. Вы сможете получить все, что захотите.

— Тогда разрешите мне вернуться в Дорфар, — произнесла Улис-Анет, обращаясь к мозаичному полу Ральднора эм Иоли.

— Забудьте о Дорфаре. Когда закончится война, я подарю вам Кармисс.

В изумлении она снова, не удержавшись, подняла глаза на него.

— Да, — подтвердил Кесар. — Моя первая супруга, Верховная королева Кармисса, Ланна, Элира и всех земель, которые я завоюю. Или вы думали, что я привез вас сюда лишь для того, чтобы предложить вам вина?

И снова дверь отворилась и так же плотно закрылась за его спиной. Кесар удалился, оставив ее наедине с обедом и мыслями.

Далеко отсюда, этой же ночью, Ральднор эм Иоли стоял в своей амланнской спальне и читал донесение, пока под одеялами беспокойно ворочалась ланнская девушка.

Донесение гласило, что мятежники в Ланнелире вырезали оккупационный гарнизон, укрылись в горах и сейчас находятся в полной безопасности благодаря исключительно своевременному обвалу. К этому добавлялись очень странные подробности о каких-то мистических явлениях. Что ж, придется искать момент, чтобы лично заглянуть туда...

«Я становлюсь тяжелым на подъем», — подумал Ральднор.

Единственное, в чем он по-прежнему не терял бдительности — это постельные утехи с местными девушками. Ту, что сейчас лежала в его кровати, доставили с великими предосторожностями и так же тайно уберут еще до рассвета. Он не хотел, чтобы об этом знали его солдаты, ведь у него имелась официальная любовница, которую он повсюду возил с собой — но никогда не спал с ней.

Могли найтись те, кто захочет воспользоваться этим обстоятельством. А кое для кого Мелла и сама по себе была весьма привлекательна.

Размышляя о своей подстраховке, самом рискованном предприятии в его жизни, Ральднор отложил донесение в сторону.

Мелла...

Рано или поздно настанет день, когда Кесар перехитрит сам себя, и небеса рухнут. И вот тогда Ральднор Создатель королей достанет из навозной кучи свою жемчужину.

Бальзамировщики, которые вовсе не были бальзамировщиками, прибыли из Оммоса и с честью выполнили свое задание. Их рассказы о якобы имевшем место отравлении, пресеченные лично Кесаром, предназначались лишь для его ушей и были насквозь лживы. Мальчика и вправду кормили зельями, но не совсем теми, какими указывал регент. Под их действием принц потерял сознание, однако смерть за этим не последовала. Кесар смотрел на пустой ящик, смердящий прахом совершенно постороннего человека, в самом деле умершего от чумы. Заглянуть в него он не пожелал. Да и с какой стати? Ральднор и раньше совершал чистые убийства по поручению повелителя, его репутация была безупречной. В Усыпальницу Королей лег пустой, искусственно утяжеленный гроб.

Ребенок же был очень аккуратно и умело прооперирован, став евнухом. Он воспитывался на задворках Иоли и вскоре стал достаточно женственным, чтобы сойти за девушку — разумеется, кроме интимных ситуаций.

При умелом содействии принц-король Эмел вполне мог в один прекрасный день вернуть себе трон Истриса. Однако, зная, чем он стал, нетрудно было предсказать, что долго он там не задержится. Ужасная правда могла вскрыться, и тогда Ральднор, так долго прозябавший в стороне, шагнет через него к своей славе.

Кесар освободил Ральднора от многих моральных ограничений. Эм Иоли не задумывался над этим, но он давно уже не был тем, кто пришел в отчаяние, слыша крики рабов на горящих галерах в Тьисе. Урок оказался усвоен, и скрытая жестокость стала чертой его характера. Он выучился бессердечию у своего повелителя — но для Кесара оно было лишь средством достижения цели, и сами по себе чужие страдания никогда не забавляли его.

Ральднор же получал удовольствие, причиняя боль другим, о чем и предстояло сейчас узнать ланнской потаскушке.