Мы достигли той точки зрения, которая позволяет нам сделать обзор всей совокупности анархических учений. Такой обзор возможен только следующим образом. Сначала нужно посмотреть, что общего имеют между собой семь изложенных и признанных за анархические учений и какие особенности их различают. Затем нужно установить, в какой мере то, что обще всем семи учениям, может быть признано тождественным тому, что обще всем анархическим учениям вообще, и насколько, далее, совпадают выступающие между семью учениями различия с различиями, обнаруживающимися внутри общей совокупности анархических учений.
I. По отношению к своим основным принципам семь изложенных выше учений не имеют ничего общего.
1. Они признают высшим законом человеческого поведения, с одной стороны, только естественный закон, который, следовательно, не говорит нам ничего о том, чему долженствовало бы быть, а только то, что в действительности случится; эти учения можно назвать генетическими.
С другой стороны, они считают за высший закон человеческого поведения норму, которая нам говорит, следовательно, что должно бы случиться, хотя, быть может, никогда и не случится в действительности; эти учения могут быть названы критическими. Генетическими являются учения Бакунина и Кропоткина; для Бакунина высшим законом человеческого поведения является эволюционный закон прогресса человечества от существования менее совершенного к возможно более совершенному существованию; для Кропоткина таким законом является эволюционный закон прогресса от менее счастливого существования к возможно более счастливому; критическими учениями оказываются учения Годвина, Прудона, Штирнера, Толстого и Тукера.
2. Критические учения, кроме того, рассматривают высший закон человеческого поведения отчасти как долг — долг есть сама конечная цель; эти учения можно назвать идеалистическими; отчасти же они считают высшим законом человеческого поведения счастье; всякий долг при этом является только средством к счастью; эти учения следует назвать эвдемонистическими. Идеалистическими являются учения Прудона и Толстого, причем Прудон высшим законом человеческого поведения считает долг справедливости, Толстой же долг любви. Эвдемонистичны учения Годвина, Штирнера и Тукера.
3. Наконец, эвдемонистические учения видят высший закон человеческого поведения или в общем счастье, которому отдельный человек должен содействовать, не считаясь со своим собственным счастьем; эти учения можно назвать альтруистическими. Или они высшим законом человеческого поведения признают счастье отдельного человека, к которому последний стремится, уже не считаясь с общим благом; эти учения можно именовать эгоистическими. Альтруистично учение Годвина, эгоистичны же учения Штирнера и Тукера.
II. Семь изложенных выше и признанных анархическими учений могут быть сравниваемы относительно того, что они имеют между собой общего, с общей совокупностью признанных анархическими учений. Они не имеют между собой ничего общего в их основных принципах; следовательно, и совокупность признанных анархическими учений не может иметь в своих основаниях ничего общего.
Изложенные учения могут, далее, быть сравниваемы с общей совокупностью анархических учений вообще в тех особенностях, которые они обнаруживают согласно своим основаниям. Обнаруживающиеся среди них особенности позволяют систематизировать их, что дает место уже не приравненным, а только взаимоподчиненным особенностям. Ни одно анархическое учение поэтому не может обладать такой особенностью, которая не подходила бы под эти особенности.
Таким образом, то, что относится к семи изложенным учениям, относится и к анархическим учениям вообще. В своих основных принципах они не имеют ничего общего, а по различию в них могут быть классифицированы следующим образом:
I. По отношению к праву, т. е. по отношению к тем нормам, которые основываются на желании людей видеть определенное поведение внутри охватывающего их самих круга людей общепризнанным, семь изложенных учений не имеют между собой ничего общего.
1. Одни из них отрицают для нашего будущего право; эти учения можно назвать аномистическими. Другие утверждают его для нашего будущего, что и дает учения номистические. Аномистичны учения Годвина, Штирнера, Толстого, номистичны — Прудона, Бакунина, Кропоткина и Тукера. Точнее, чем здесь, нельзя определить, что обще, с одной стороны, аномистическим, с другой же — номисти-ческим учениям и что присуще первым в противоположность вторым, ибо как отрицание, так и утверждение права для нашего будущего в различных учениях имеет совсем различный смысл.
Отрицание права для нашего будущего у Годвина и Штирнера носит безусловную форму и относится, следовательно, также и к нашему собственному будущему; у Годвина право противоречит всегда и всюду общему счастью, у Штирнера — счастью отдельного человека.
У Толстого отрицание права для нашего будущего носит не безусловную форму; он отрицает его для нашего будущего, так как оно, если и не всегда и не всюду, то, во всяком случае, при наших отношениях весьма противоречит любви, которая в нем отсутствует.
Утверждая право для нашего будущего, Прудон и Тукер говорят этим, что они считают хорошим, конечно, не все частные формы права, а право как таковое. Прудон признает его потому, что оно как таковое никогда и нигде не противоречило справедливости; Тукер же — потому, что оно никогда и нигде не вредит счастью отдельного человека. Наконец, у Бакунина и Кропоткина утверждение права для нашего будущего означает то, что они предвидят, что прогресс развития в нашем будущем сохранит существование права как такового, но, конечно, не современных частных его форм; при этом Бакунин подразумевает здесь прогресс человечества от менее совершенного к возможно более совершенному существованию, Кропоткин же — прогресс от менее счастливой к возможно более счастливой жизни.
2. Аномистические учения, в свою очередь, различаются по тому, что они утверждают для нашего будущего в противоположность праву — и именно в том различном смысле, в каком они отрицают право для нашего будущего. По Годвину, в будущем вместо права человеческим законом должно стать общее счастье.
По Штирнеру, в будущем вместо права человеческим законом будет собственное счастье.
У Толстого роль такого закона для будущего играет любовь.
3. Номистические учения отличаются, наоборот, тем особенным преобразованием права, которое они предполагают в будущем.
По Тукеру, безразлично, в будущем должно существовать как законное право, в котором явственно обнаруживается правовая воля, так и неузаконенное право, при котором не существует ее такого явственного обнаружения.
По Бакунину и Кропоткину, в будущем будет существовать только неузаконенное право.
По Прудону, в будущем должна существовать только одна правовая норма, именно та, что договоры должны быть исполняемы.
II. Семь изложенных и признанных анархическими учений могут быть сравниваемы со всей совокупностью учений, признаваемых за анархические, в том, что они общего имеют по отношению к праву. Они не имеют ничего общего в этом отношении. Тем менее может иметь что-либо общее по отношению к праву вся совокупность учений, признанных анархическими.
Изложенные учения могут затем быть сопоставлены относительно тех особенностей, которые они обнаруживают относительно права, с общей совокупностью анархических учений. Обнаруживающиеся между ними различия можно привести в систему, в которой уже не будет места для сопоставленных, а только д ля взаимоподчиненных особенностей. Таким образом, ни одно анархическое учение не может иметь какую-либо особенность, не подходящую под эти особенности.
Все то, что относится к семи изложенным учениям, относится, следовательно, и к анархическим учениям вообще. Они не имеют ничего общего между собой по отношению к праву, а по различию в этом отношении допускают следующую классификацию:
I. По своему отношению к государству, т. е. к тому правовому отношению, в силу которого в какой-нибудь области существует высшая власть, семь изложенных учений имеют нечто общее.
1. Они имеют то общее между собой, что отрицают государство для нашего будущего.
Точнее этого нельзя определить то, что общего имеют друг с другом изложенные учения по отношению к государству, ибо отрицание государства для нашего будущего носит в них совершенно различный смысл.
Отрицание государства для нашего будущего у Годвина, Штирнера, Тукера и Прудона означает то, что они устраняют государство безусловно, следовательно, и для нашего будущего; при этом Годвин устраняет его, потому что государство всегда и всюду вредит общему счастью; Штирнер же и Тукер — потому что оно вредит счастью отдельного человека, а Прудон — так как оно всюду и во все времена препятствовало справедливости.
Отрицание государства означает у Толстого то, что он устраняет государство не безусловно, а только для нашего будущего, так как существование его противоречит любви более, чем его отрицание, и если не всегда и всюду, то по крайней мере при настоящих условиях государственной жизни.
У Бакунина и Кропоткина, наконец, отрицание государства для нашего будущего имеет значение, как предвидение того, что прогресс развития в нашем будущем устранит государство; при этом Бакунин подразумевает здесь прогресс человечества от менее совершенного к возможно более совершенному существованию, Кропоткин же — прогресс от менее счастливой жизни к жизни возможно более счастливой.
2. В том, чтó утверждают они для нашего будущего в противоположность государству — и именно в том различном смысле, в котором они отрицают государство для нашего будущего, — семь изложенных учений не имеют между собой ничего общего.
Одни из них утверждают для нашего будущего в противоположность государству дружеское сожительство людей в свободном правовом взаимоотношении, именно согласно той правовой норме, что договоры должны быть выполнены; эти учения могут быть названы федералистическими. Другие утверждают для нашего будущего в противоположность государству дружественное сожительство без всякого правового взаимоотношения, именно согласно тому закону, который они утверждают для нашего будущего в противоположность праву; эти учения можно назвать спонтанистическими. Федералистичны учения Прудона, Бакунина, Кропоткина и Тукера; спонтанистичны же — Годвина, Штирнера и Толстого.
3. Спонтанистические учения различаются между собой, в свою очередь, в том неправовом законе, который они утверждают в противоположность государству, как основание дружеского сожительства людей в нашем будущем.
По Годвину, на место государства должно стать дружеское сожительство людей, которое основывается на том, что для каждого человека общее счастье есть закон.
По Штирнеру, на место государства должно стать дружеское сожительство людей, которое основывается на том, что для каждого законом является его собственное счастье.
По Толстому, на место государства должно стать дружеское сожительство людей, которое основывается на том, что закон каждого представляет любовь.
II. Семь изложенных и признанных анархическими учений допускают сопоставление относительно того, что общего имеют они друг с другом в своем отношении к государству, с общей совокупностью анархических учений. В своем отношении к государству они имеют только одно общее — то, что они отрицают для нашего будущего государство, хотя и с весьма различным смыслом. Эта одна общая черта присуща всем анархическим учениям; знакомство с каким угодно признанным за анархическое учением показывает, что оно отрицает для будущего государство в том или ином смысле.
Изложенные учения могут, затем, быть сопоставляемы с совокупностью анархических учений вообще относительно тех особенностей, которые обнаруживаются в их отношении к государству. Существующие между ними различия могут быть приведены в систему, которая дает место не сопоставляемым, а только взаимоподчиненным особенностями. Ни одно анархическое учение не может поэтому иметь какую-либо особенность, которая не подходила бы под эти особенности.
То, что имеет значение для семи изложенных учений, имеет, таким образом, значение и для анархических учений вообще. По отношению к государству они имеют друг с другом то общее, что все относятся отрицательно к государству будущего; сообразно различиям в том, что они предлагают в будущем вместо государства, они могут быть классифицированы следующими образом:
I. В своем отношении к собственности, т. е. к тому правовому отношению, в силу которого некоторым людям в пределах определенного круга людей исключительно присуще конечное решение в каких-либо делах, семь изложенных учений не имеют ничего общего друг с другом.
1. Одна их часть отрицает для нашего будущего собственность; эти учения можно назвать индоминистическими. Другая часть принимает его для нашего будущего; эти учения могут быть названы доминистическими. Индоминистичны учения Годвина, Прудона, Штирнера и Толстого; доминистичны — Бакунина, Кропоткина и Тукера.
Точнее этого нельзя определить, что обще, с одной стороны, индоминистическим, с другой — доминистическим учениям и что характеризует одни из них в противоположность другим, ибо как принятие, так и отрицание собственности для нашего будущего в различных учениях имеет совсем различный смысл.
Отрицание собственности для нашего будущего у Годвина, Штирнера и Прудона означает то, что они отбрасывают собственность безусловно, следовательно, и для нашего будущего; при этом Годвин это делает потому, что всегда и всюду она противоречит счастью общества, Штирнер же потому, что она противодействует счастью отдельного человека, Прудон — так как она мешает всегда и всюду установлению справедливости.
У Толстого отрицание собственности для нашего будущего имеет тот смысл, что он отбрасывает собственность, хоть и не безусловно, но по крайней мере для нашего будущего, так как, если и не во всякое время и не повсюду, то по крайней мере при наших отношениях собственность в высшей степени противоречит любви, как ее отрицание.
Утверждение собственности для нашего будущего означает у Тукера, что он признает собственность как таковую, конечно, не каждую ее частную форму, безусловно, а потому и для нашего будущего, хорошей, так как собственность как таковая никогда и нигде не противоречила счастью отдельных людей.
У Бакунина и Кропоткина, наконец, утверждение собственности для нашего будущего означает то, что они предусматривают, что прогресс развития сохранит в нашем будущем собственность как таковую, хотя и не сохранит, конечно, ее частных форм.
При этом Бакунин подразумевает под этим прогресс человечества от менее совершенного существования к возможно более совершенному, Кропоткин же — прогресс от менее счастливой жизни к возможно более счастливой.
2. Индоминистические учения, в свою очередь, различаются согласно тому, что они предлагают для нашего будущего вместо собственности, — именно согласно тому различному смыслу, в каком они отрицают собственность для будущего.
По Прудону, на место собственности должно стать такое распределение богатств, которое осуществляется в свободном правовом отношении и основывается на той правовой норме, что договоры должны быть выполнены.
По Годвину, Штирнеру и Толстому, на место собственности должно стать такое распределение богатств, которое существует помимо всякого правового отношения и основывается скорее на том законе, который принимается ими в противоположность праву.
По Годвину, следовательно, вместо собственности осуществляющееся распределение богатств должно основываться на предписаниях, наделяемых каждому отдельному человеку общим счастьем.
По Штирнеру, оно должно основываться на предписаниях, наделяемых каждому его собственным счастьем.
По Толстому, оно должно опираться на предписания, наделяемые каждому любовью.
3. Доминистические учения тоже различаются по особенности тех собственнических форм, которые они предлагают для нашего будущего.
По Тукеру, и в будущем на все вещи без исключения должна существовать собственность, как частная, так и общественная. Это учение можно назвать индивидуалистическим.
По Бакунину, в будущем останется безразлично и частная и общественная собственность только на средства потребления, т. е. собственность на те продукты, которые служат пользованию, тогда как на средства производства, т. е. на такие вещи, которые служат производству богатств, останется только общественная собственность. Это учение можно назвать коллективистическим.
По Кропоткину, в будущем должна существовать безразлично на все вещи только общественная собственность. Это учение может быть названо коммунистическим.
II. Семь изложенных и признанных анархическими учений могут быть сопоставлены с совокупностью учений, признанных анархическими вообще, относительно того, что общего они имеют в своем взгляде на собственность. В этом у них нет ничего общего. Таким образом, совокупность учений, признанных анархическими, не может иметь ничего общего по отношению к собственности.
Изложенные учения, далее, могут быть сравниваемы относительно их особенностей, которые они обнаруживают по отношению к собственности, с совокупностью анархических учений вообще. Обнаруживающиеся между ними особенности могут быть приведены в систему, в которой нет более места для сопоставленных, а только для взаимо-подчиненных особенностей. Никакое анархическое учение поэтому не может иметь такой особенности, которая не была бы подчинена этим особенностям.
Что относится к семи изложенным учениям, то относится, следовательно, и к анархическим учениям вообще. Они не имеют в своем отношении к собственности ничего общего, а по различиям этого отношения допускают следующую классификацию:
I. Относительно того способа, которым они предполагают произвести свое осуществление, т. е. относительно перехода от состояния, ими отвергаемого, к состоянию достигаемому, семь изложенных учений не имеют ничего общего.
1. Одни из них предполагают свое осуществление без правового крушения; они предполагают, следовательно, переход от отвергаемого состояния к состоянию желаемому единственно при помощи применения правовых норм, присущих отвергаемому состоянию; такие учения могут быть названы реформаторскими. Реформаторскими учениями являются учения Годвина и Прудона. Другие предполагают свое осуществление путем правового крушения; они предполагают, следовательно, переход от отвергаемого состояния к желаемому при помощи нарушения правовых норм отвергаемого порядка; эти учения можно назвать революционными. Революционны учения Штирнера, Бакунина, Кропоткина, Тукера и Толстого. Точнее этого нельзя определить, что обще, с одной стороны, реформаторским, с другой же — революционным учениям и что присуще одним в противоположность другим, ибо то, как они предполагают переход от отвергаемого состояния к желаемому, в различных учениях носит совсем различный смысл.
Если Годвин, Прудон, Штирнер, Тукер и Толстой представляют себе переход от отвергаемого состояния к достигаемому каким-либо способом, то это значит, что они требуют с самого же начала подготовления определенным образом перехода отданного — отвергаемого к известному, достигаемому состоянию и содействия этому.
Наоборот, у Кропоткина и Бакунина, когда они думают о переходе от отвергаемого к достигаемому состоянию, это значит, что они предвидят, что с прогрессом развития переход отданного, исчезающего состояния к новому, наступающему совершится сам собой, определенным образом, и что они требуют только в некоторой мере подготовления этого перехода.
2. Революционные учения, в свою очередь, различаются по роду и способу ими предполагаемого правового крушения, которое обнаруживается при переходе от отвергнутого состояния к желаемому. Одни из них предполагают правовое крушение без применения насилия; эти учения можно назвать сопротивленскими. Таковы учения Тукера и Толстого. При этом Тукер предполагает правовое крушение преимущественно как отказ от уплаты податей, наемной и арендной платы и уничтожение банковской монополии, Толстой же — как отказ от военной, полицейской, присяжной службы, а также и уплаты податей.
Другие революционные учения представляют себе правовое крушение, которое произойдет при переходе от отвергнутого состояния к желанному, путем применяемого насилия; эти учения можно назвать инсургентскими. Таковы учения Штирнера, Бакунина и Кропоткина, причем Штирнер и Бакунин рисуют себе насильническим только самый переход, Кропоткин же и подготовление к нему (пропаганда действием).
II. Семь изложенных и признанных анархическими учений могут быть сопоставлены со всей совокупностью анархических учений, признанных таковыми по отношению к тому, что общего имеют они касательно предполагаемых форм их осуществления. В этом они не имеют ничего общего. Тем не менее может, таким образом, совокупность учений, признанных за анархические учения, иметь в этом отношении нечто общее в себе.
Изложенные учения могут, далее, быть сопоставлены относительно тех особенностей, которые они обнаруживают касательно предполагаемых форм их осуществления, с совокупностью анархических учений вообще. Обнаруживающиеся между ними особенности могут быть приведены в систему, в которой не будет более места для сопоставленных особенностей, но только для особенностей взаимоподчиненных. Никакое анархическое учение не может поэтому иметь такой особенности, которая не была бы подчинена этим особенностям.
То, что имеет отношение к изложенным учениям, относится и к анархическим учениям вообще. По отношению к предполагаемой форме своего осуществления они не имеют друг с другом ничего общего, а по своим различиям в этой области могут быть классифицированы следующим образом: