Звездный лыжный пробег

Началась подготовка к Всесоюзному соревнованию физкультурников по всем видам легкой атлетики. Летом и осенью 1927 года были проведены встречи пловцов, футболистов, бегунов, зимой - состязания конькобежцев, хоккеистов, лыжников. На январь 1928 года назначен был Всесоюзный звездный лыжный пробег с финишем в Москве.

Надеждинцы тренировались на Какве, на озере Филькино. Виктор вошел в сборные команды по плаванию и по футболу, Анатолия включили в сборную по футболу, но дальше окружного центра в Тагиле он не пошел.

Уральские победители в областных состязаниях, наконец, вернулись, но надеждинцы потерпели в Москве поражение. Когда их расспрашивали, Виктор с досадой отвечал:

- Надрали нам в Москве - и все. По плаванию - девятое место, а по футболу даже стыдно сказать... На этом история и кончилась. Что ж, подсчитаем наши потери, к зиме лучше подготовимся.

Толя уверенно поддержал его:

- Увидите, первые места заберем.

Виктор иронически спросил:

- Кто займет первые места?

- Мы. Значит, и я тоже. Ты не смейся, а то смотри, пойду зимой лидером.

- Сперва жирок с себя сгони. И не кричи "гоп", пока не перескочил.

Толю обижала добродушная насмешливость Виктора, к которому он. давно уже сильно привязался. Их дружба была замечательной в своем роде. Виктор был уже секретарем комсомола доменного цеха, на производстве считался одним из лучших бригадиров, о его бригаде писали в газетах: она соревновалась с бригадой пожилых рабочих и стала их обгонять, а к концу квартала вышла вперед.

- Старички заволновались, - говорил он Анатолию. - Как же! Молокососы, а оставили их позади. Прямо беда, до чего папаши расстроились!

- А вы не очень задавайтесь. Старые металлурги разберутся, еще покажут вам.

Через некоторое время Виктор признал, что "старички" и вправду разобрались и натянули нос молодым.

- Теперь нам приходится подтягиваться. Уж я кланяться ходил к отцам: поучите! Ничего, дали посмотреть на их работу. Идем к ним на новую выучку.

Толя приходил в восторг от уверенности и в то же время скромности молодых доменщиков. Сам-то он преданно учился у Кучина и, рассказывая фабзайцам об успехах молодых и старых доменщиков, зажег всех в цехе желанием тоже "поддать жару", настоящего мартеновского жару в работе.

Бригада Недосекина между тем была объявлена первой на заводе ударной бригадой.

Не давал Виктор перегнать себя и в спорте. Забирал первые места по футболу, плаванию, лыжам.

Толя все сильнее налегал на физкультуру, "сбивая жирок". На футбольном поле он был уже довольно сильным центром нападения, его брат - неплохим вратарем. Мать с великим огорчением смотрела на их запыленную и разорванную на коленях одежду. Но сыновья, утолив аппетит, торопились дальше. Зимой Анатолий был возмущен, что его не включили в команду по первому лыжному пробегу. Товарищи убеждали его в правильности решения:

- Дело идет о чести всего коллектива.

- Я вам докажу.

В районных соревнованиях он разделил первое место с Виктором. В Нижнем Тагиле он, правда, отстал. На лыжной дорожке славно прошел на глазах у зрителей, и Виктор подумал, что Серов отнимет у него первенство. Но тут произошло маленькое происшествие: Толя увидел среди зрителей надеждинскую девушку, которая ему очень нравилась. Смутившись, споткнулся и упал. Тотчас уже был на ногах и мчался дальше, но время было упущено. Вот тогда он и разделил первенство с Виктором.

Женя с упреком говорил брату:

- Мог же прийти раньше.

Надеждинская команда на тагильских состязаниях одержала победу и получила право представлять округ на состязаниях по области.

Виктор признавался Анатолию:

- Слушай ты, Тошка - зверь лыжный. Я понимаю, ты все силы вложишь, а своего добьешься. Прямо черт лыжный! И все же сомневаемся, брать ли тебя в команду на областные соревнования? Ты берешь рывком, а тут нужна система. Как бы нам не осрамиться. Весь город волнуется, понимаешь?

- Пройду, не бойтесь за меня.

- Да, пойдешь, пока не поешь. А поешь, так и сядешь.

Наконец команда была составлена. Вошли в нее: Виктор Недосекин капитаном, Анатолий Серов, Игорь Климов, Типикин и Пименов. Маршрут был: Надеждинск - Свердловск. Поход военизированный - в полном снаряжении, идти свыше четырехсот километров - через поля, замерзшие руки, леса и горы. Прийти всей командой, отставших не иметь.

- Отстанешь - всю команду подведешь, - предупреждал Виктор Анатолия.

- Не подведу.

- Дело нешуточное, подумай.

Толя с удивлением взглянул, на упрямого друга:

- Пройду до Свердловска лучше всех.

На встречу нового 1928 года в Первомайском клубе собралось много народу. Пришли отцы, старые и молодые друзья проводить команду в ответственный поход. Пришел и отец Серова. В дружной рабочей семье проводили старый и встретили Новый год. За несколько минут до полуночи вышли на улицу - некоторые даже с непокрытыми головами, но все - с полными бокалами в руках. Команда построилась - в теплых ушанках, полушубках, с винтовками за плечами.

Константин Терентьевич держал в руке секундомер, чтобы засечь время старта.

- Все ли у вас подготовлено? - интересовался старый горняк. - Мазь для лыж берите нашу, уральскую - ни в какие лютые морозы не подведет. Вазелин не забыли? А спирт, молодые люди, употребляйте только в крайнем случае, как я вам говорил. А ну, сынок, покажись отцу.

И сынок, как Остап у Гоголя перед своим батькой Тарасом, выступил перед отцом, повертывался перед ним, поправляя ремни на груди, гордясь красноармейской винтовкой. В глазах нетерпение.

- Пора, пошли, Виктор?

В точно условленное время был дан старт, прокричали "ура!", и Лыжники сорвались с места, помчались по голубеющей в сумраке дороге и скоро пропали в полночной мгле.

Подготовка к выступлению заняла много времени, и перед стартом молодые люди не успели отдохнуть. Но воодушевленные дружескими проводами, они пробежали первые шестьдесят километров без отдыха. Шли хорошо, бодро, никто не отставал. Затем решили отдохнуть. Зашли в деревню, отметились в сельсовете, где их, конечно, ждали, засекли время привала. Когда стали разуваться в избе, обнаружилось, что у многих стерты ноги. Виктор сердился:

- Боялись поморозиться, намотали себе чересчур много, вот ноги и потерты. Да и у тебя, Тошка, ножки изуродованы. Ну, как ты дальше пойдешь?

- Хочешь, спляшу сейчас?

- Хотя выдержка у тебя имеется, вижу.

- Возьми мою выдержку, дай спиртику - ножки потереть!

Отдохнув, тщательно проверив, как наложены носки и портянки, помчались дальше.

Полагалось ежедневно давать в Надеждинск и в Свердловск телеграммы где идет команда, каково самочувствие. Первые телеграммы приходили аккуратно. Но потом лыжники попали в мороз 47-48 градусов, и было не до телеграмм. В одном селе нашли целую пачку запросов. Виктор смущенно качал головой:

- Нас немножко потеряли.

Были посланы успокоительные отчеты. Весь путь Толя держался превосходно. Порой он сменял Виктора и шел за лидера - прокладывал лыжню. Товарищи потом говорили, что Серов тянул весь пробег.

Однажды, когда, казалось, у самого Анатолия силы были на исходе, но до привала было еще далеко, им встретился странный обоз.

Одна за другой двигались по дороге уральские "кошевки" с сеном. Возы прикрыты тулупами. Лошади весело бежали по направлению к Свердловску, обгоняя наших лыжников. Последняя кошевка проехала мимо Серова.

Он прибавил шагу и бежал за кошевкой. Вдруг, заметив что-то необычное, окликнул возчика, сидевшего с краю:

- Постой, дядя! Сто-ой!..

Крестьянин остановил лошадь. Серов подошел к розвальням.

- А что это у тебя в кошевке?

- Сено, не видишь?

- А не дрова?

- Какие дрова?

- А вон из-под тулупа палка торчит.

Недолго думая, Толя сдернул тулуп. Пришлось употребить усилие, так как лежавший под тулупом человек крепко вцепился в него. Ребята бросились к передним кошевкам. Возчики с великой охотой отошли в сторону и, посмеиваясь, глядели, как на свет зимнего утра вылезали парни с палками и лыжами в руках.

Виктор, сверля ловкачей, своими острыми карими глазами, приветствовал их:

- С приездом!

Те, смущенно поеживаясь, становились на лыжи. На спине у каждого была лента с надписью: "Пермь - Свердловск".

Поднялся оглушительный смех. Виктор посоветовал возчикам продолжать путь. Те подхлестнули лошадей и унеслись вперед, оглядываясь и хохоча во все горло.

Один из пермяков не выдержал:

- Вот черти! Деньги взяли за провоз до Свердловска!

- Поделом вам, - крикнул Анатолий. - Еще не то будет, увидите в Свердловске. Больше уж вам не участвовать в пробегах. А каково-то дома вас встретят!..

- Да мы только чуток сдали, нам бы дух перевести...

- До самого Свердловска? Лихачи! Сдали... Так вот и на фронте будете сдаваться, орлики?

Раздалась команда Виктора:

- Вперед!

Команда понеслась.

Когда один отстал, Серов взял у него винтовку и сам пошел с двойной ношей. Отставший все-таки еле плелся. Анатолий насмешливо закричал:

- Ты что, весельчак, не можешь дойти и налегке? Надо тебе, что ли, как пермякам, сивку подать?

Под общий смех отставший товарищ собрался с духом и пошел быстрей.

Анатолий удивлял друзей бодростью, упорной, не изменявшей ему в самые трудные переходы, когда мороз достигал пятидесяти градусов. Невольно подчинялись его настроению, шли веселее, а он еще подбрасывал шутки. С высоких гор мчался впереди, у него дух захватывало. Спустившись, осматривали друг друга, не побелело ли лицо, энергично растирали снегом щеки и носы и шли дальше и дальше. Бывало, с высоты склона выбегали прямо на речной лед и пересекали речную гладь или мчались вперед вдоль белых берегов до нужного поворота. Когда шедший позади Наум Пименов замедлял шаг и чувствовалась общая усталость, Толя начинал посмеиваться над ним. Наум был славный товарищ, его любили, хотя за некрасивое лицо прозвали Дугласом - по имени известного своей красотой американского актера.

И тут Серов давал себе волю:

- Ну-ка, Дуга, сосчитай, далеко ли отстал?

- Что врешь, я за тобой первым иду.

- Игорь, - кричал Толя Климову, - погляди, сколько километров от Дуги до последнего?

Шутка простая, непритязательная, но она действует, как электрическая разрядка. Немного посмеются ребята и - вперед, вперед!

"Когда ты тянешься за вторым или за третьим, - вспоминал потом Виктор Недосекин, - тебе не надо думать о пути, ты ничего не видишь, кроме лыж, за которыми идешь. А когда ты первый и ведешь команду, то должен пробивать дорогу, прокладывать лыжню. Так вот Серов большую часть пути шел лидером да еще подбадривал, поддерживал тех, кто сдавал. Мы поражались его силе и выносливости, хотя и сами были не последними среди уральских спортсменов. Так, в хорошей форме мы шли всю трассу, дважды пересекли Уральский хребет, шли проселочными дорогами, переходили через леса и реки. Когда летели по слалому, Серов, домчавшись до конца спуска, бормотал:

- Конкретная горка! - и растирал побелевший нос, В пути пристал к нам человек лет сорока, коренастый, могучий, одетый в теплую и удобную одежду лесника или охотника. Лесничий из Петропавловска! Он шел на лыжах за девятьсот километров прямиком в Уфу. "Собрался к родному дяде в гости, чайку попить с брусничным вареньем. Может, поохотимся вместе".

- Как же вы - в такую даль?...

- А что? Места знакомые еще по партизанским временам. Да ведь по зимнику - одно удовольствие!

В Свердловск надеждинская команда пришла первой. В гостинице им показали газету "Уральский рабочий", где была уже помещена карикатура на пермских лыжников, как они едут в кошевке, палка торчит из-под тулупа и сивка их тащит.

Надеждинцев свердловчане приняли как героев. Выдали им премии и крупные жетоны с изображением лыжника и с надписью "Первый уральский звездный лыжный пробег". Серов шутил:

- Ребятня за нами бежит по улице - узнают по этим бляхам. Здоровенные, бляхи, как у носильщиков.

- Ничего, будет что внукам показать.

- А покамест покажем нашим дедам, чтобы гордились внуками.

Надеждинская команда в полном составе была послана представлять Урал на Первую Всесоюзную спартакиаду. К ним присоединили еще трех лучших лыжников из Тагильского и Асбестовского рудников. Первоначальный маршрут намечался Свердловск - Москва, но Высший совет по делам физкультуры, проверив дистанцию, отменил его: в лесах и на трактах встречались тогда стаи волков. Новое распоряжение было - стартовать уральцам из Ярославля, куда они добрались поездом. По условиям состязания предстояло пройти 270 километров до Москвы за два с половиной дня.

Старт был назначен на первое февраля. В ожидании прибытия других команд уральцы поселились в гостинице. Знакомились с городом, дивились старинной русской архитектуре, ходили на лыжах в окрестностях и однажды неожиданно наткнулись на движущуюся снежную массу: казалось, ожившие сугробы стремительно идут на них по Волге. Приблизившись, сугробы превратились в людей.

- Вот это маскировка! - восхищался Анатолий. - Даже я не догадался, что это красноармейцы, а у меня ведь зрение сверхотличное, как у отца.

Со свойственной ему впечатлительностью, он впитывал в себя все новое, все, что имело отношение к его будущей службе в Красной Армии, о чем он не переставал думать. И теперь, как зачарованный, смотрел вслед удалявшемуся отряду.

В день старта повалил мокрый снег. Он прилипал к лыжам. Передвигаться было почти невозможно. Этого уральцы не предвидели. Мазь, взятая из дому, годилась при морозе не меньше двадцати градусов, а при теплой погоде была бесполезна. Все-таки двинулись. Пятьдесят километров до Ростова одолели с большим напряжением.

- В жизни такого не бывало, - возмущался Виктор, уже ставший как бы природным северянином-уральцем. - Ребята, что будем делать?

На ум пришла естественная мысль - взять мазь у ярославцев, у них должна быть подходящая, и они в порядке товарищества, конечно, выручили бы их. Но Анатолий напомнил:

- Поход военизированный. Тут могут быть всякие военные хитрости. Надо глядеть в оба. Соскабливайте мазь и пошли дальше.

Виктор согласился с этим. Идти было тяжело, да и дорога шла незнакомая. Горькой показалась уральцам минута, когда их обогнала команда ярославцев. Те насмешливо оглядывались на пропускавших их уральцев и покрикивали:

- Валяйте по нашему следу! Завтра будете в переяславской гостинице. Мы там заказали отличные номера! Может, вы нас еще застанете. А нет, так займете номера после нас.

Помрачневшие уральцы, рискуя выйти из соревнования, остановились на ночевку в деревне.

Поутру, проснувшись раньше всех и выйдя на улицу, Анатолий ворвался в избу с известием:

- Подъем! Подъем, ребятушки! Погода наша. Морозец не меньше двадцати пяти градусов. И обещает еще усилиться. Ура!

- Ура! Ура! - заорали в ответ.

Быстренько подкрепились, смазали лыжи и пошли.

Хоть мороз и не совсем уральский, но ничего, идем, как дома.

Он и его товарищи испытывали большой душевный подъем, особенно ощутимый после вчерашнего невезения. В середине дня догнали ярославцев. Те порядком приуныли. Кое-кто успел поморозиться, у некоторых головы были закутаны полотенцами и шарфами.

- Поморозили носы? - посмеивались уральцы. - Ничего, приходите в Переяславль, мы вам носики разотрем!

- Угостим чайком с брусникой!

- Сердечно примем вас в лучших номерах... тех самых!

Ярославцы махали им вслед кулаками, хотя и сами не могли не усмехнуться: действительно, положение их становилось комичным.

Мороз все крепчал. Анатолий ушел далеко вперед и пропал из виду. На зов не откликался. Наконец, встревоженные товарищи нашли его лежащим на снегу возле крайней избушки деревни. Виктор озабоченно всматривался в него.

- Мы уж боялись, что ты пошел волкам на завтрак. А ну, вставай.

- Я уже встал! - поднялся Анатолий. - Вас дожидался.

В избе отдохнули и побежали дальше. Серов опять впереди, но уже не отрывается, идет хорошо. Так - до самого Переяславля. Там им дали "те самые" лучшие номера, заказанные заранее, - видно, их приняли за ярославцев.

- Чудные комнаты, - хохотал Серов. - Располагайтесь, ребятушки.

Здесь обнаружилось, что у него пьексы примерзли к ногам.

Виктор вскричал:

- Как же ты шел?!

- Вот почему ты "дожидался" нас, валяясь на снегу, - догадался Климов.

Пьексы надрезали и стянули с ног. Натерли Анатолию ноги снегом, потом спиртом. На другое утро Серов проснулся как всегда первым и увидел, что ноги распухли. Смазав их гусиным жиром, он обулся. Разбудил друзей:

- Подъем! Финиш назначен на девять!

Все повскакали с постелей, привели себя в порядок и стали на лыжи. Виктор весело прокричал: "Вперед!", и команда полетела, обуреваемая золотой надеждой, что придет первой.

В пригород Пушкино, где был назначен финиш, они пришли действительно первыми. На месте финиша - ни души. Взглянули на часы, и загремел веселый хохот: стрелки показывали четыре часа утра.

- Вот это победа! Мы пришли на пять часов раньше назначенного часа! Даже судей еще нет на месте.

- Что делать? Если пойдем отдыхать, еще, чего доброго, заснем, а тут ярославцы припожалуют. Пропишут нам за то, что мы в Переяславле заняли их комнаты.

Послали Игоря Климова на поиски. Тот привел товарищей из местной заводской организации. Торжественно засекли время. Поздравили уральцев с победой.

- Однако не только ярославцы идут. Ждем лыжников из других городов. Будут учитываться условия пробега, так что окончательная победа может оказаться у другой команды.

В назначенное время судьи были на местах, стали подходить соревнующиеся команды. Когда объявили результаты, выяснилась полная победа уральцев. Они взяли первенство на скорость, а первое место на дальность разделили с архангельцами. Были вручены награды и дипломы победителям.

Несколько дней уральцы провели в Москве, ходили по ее улицам и площадям, любовались Кремлем и Москвой-рекой. На Красной площади стояли долго, полные большого, радостного чувства.

В Москве Анатолий встретился с младшим братом, принимавшим участие в хоккейных состязаниях, и разыскал старшую сестру Ксану. Вместе сфотографировались на память об этих чудесных днях.

Наконец воротились в родной Надеждинск. Команда была встречена с почетом. Все население Надеждинска гордилось победой своей команды, состоявшей из молодых рабочих-сталеваров, доменщиков, прокатчиков.

Лыжное искусство Серова было уже общепризнано. Анатолий добивался новых успехов, пока не прошла уральская зима. Он первый в Надеждинске организовал конно-лыжный спорт. В ряд становились три-четыре лошади с верховыми. Лыжники держались за длинные, привязанные к хомутам веревки, не наматывал их на руки. Верховые подстегивали Лошадей. Начинался стремительный бег. Лыжники мчались за конями, держась за веревочные вожжи. Анатолий ни разу не оторвался от сильных коней и с необыкновенным увлечением летел вперед, сам как бы равный им по силе, да еще помноженной на ловкость и выдержку. И тут уж никто не мог его обогнать.

Летать!

Лыжный спорт вызвал в Анатолии жажду еще больших скоростей, мечта об авиации уже не потухала, а разгоралась все сильней. Впоследствии он как-то сказал:

- Стремительные спуски с гор на лыжах, прыжки с естественных трамплинов - не они ли первые пробудили во мне мысль о полетах?

Но, как мы знаем, он сам признавался, что эти мечты одолевали его с детских лет и еще тогда он искал осуществления их.

Отец ему давно внушал, что, если хочешь летать по небу, научись как следует ходить по земле. И Анатолий сам говорил, что "в жизни так не бывает, чтобы человеку ни с того ни с сего вдруг захотелось летать, когда он и по земле-то не умеет ходить как следует". Ходить по земле - это значило не только физически, но и духовно овладевать знанием техники, жизни, задач своего общества и своих собственных.

Серов писал: "Я принадлежу к тому поколению людей, которое с юных лет воспитывалось в стране социализма. В мир, завоеванный нашими отцами и старшими братьями, мы вошли как наследники, которым по праву принадлежат все богатства нашей Родины.

Передовые идеи века мы впитывали в себя с молоком матери. То, что рудники и заводы могли когда-то принадлежать маленькой горсточке людей, казалось нам диким и нелепым, - ведь при нас капиталистов уже не было! Мы жадно слушали рассказы о том, как большевики, партизаны, красногвардейцы сражались в гражданской войне, как они победили Колчака и прочих баронов и генералов. Мы хотели быть похожими на этих большевиков, которые завоевали нам свободную жизнь; мы мечтали о подвигах, о славе, и хотя в этих мечтах было много детского и смешного, но всегда они были связаны с мыслями о Родине.

В книгах мы искали любимых героев, которым можно было подражать. И сама жизнь учила нас и разжигала в нас стремление к мечтам и будущим большим делам".

Шел 1929 год - год великого перелома. Открывалась новая страница нашей истории. Уже определились решающие успехи социалистической индустриализации. Совершалась революция в деревне - происходила ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. Сельское хозяйство перестраивалось на колхозный лад. В стране вырастали новые города, заводы, строились новые вузы.

И по рекам, по железным дорогам и воздушным путям народ посылал своих детей осваивать необъятные просторы Родины. Молодежь приходила на новые места, чтобы строить и учиться.

Это был год великого перелома и в личной судьбе Анатолия. Он уже работал вторым подручным сталевара. Вместе с ним держал выпускные экзамены и его младший брат. Осенью в Надеждинске должен был открыться горный техникум с двумя отделениями - горным и металлургическим. Евгений решил поступить на металлургическое отделение и стать специалистом мартеновского дела.

Виктор Недосекин собирался на строительство Уральского машиностроительного завода. Он звал с собой Анатолия.

- Слушай, это же громадное дело, понимаешь? Гигантская стройка всесоюзного значения. Для нас, если хочешь, целый университет.

- Неужели мы расстанемся?! - с грустью отвечал Толя. - Ты же понимаешь, у меня другие планы.

- Да что с тобой говорить. Всем известно - только и мечтаешь о летной школе.

- Разве ты не хотел бы стать авиатором? В тебе есть все качества умственное развитие, физическая закалка, отличное зрение, ловкость, легкость замечательная - отсутствие лишнего веса. Виктор, идем в истребители! Идем!

Но решение Виктора было твердо. Он шел своей дорогой.

Оба грустили, ожидая, когда наступит час разлуки. Но молодые сердца были переполнены предчувствием начала чего-то большого и прекрасного впереди.

Однажды они сошлись на пути к заводу. Анатолия вызвали в райком комсомола.

- Не знаешь, зачем вызывают? - спросил он друга.

- Получены путевки.

- Какие путевки?

- Есть в Кунгурский машиностроительный институт.

- Я подавал заявление в летную школу, - сказал разочарованно Анатолий и замедлил шаги.

- Кажется, что-то есть, - загадочно улыбнулся Виктор. - Ты слыхал ведь - объявлен массовый призыв молодежи в авиацию.

- Что ты сказал?!

- Вот газета, читай. Комсомольский призыв.

Анатолий схватил "Комсомольскую правду". Несколько раз прочитал сообщение.

И бросился вперед бегом.

- Скорей в райком! Скорей!.. А есть путевки?

- Не знаю, - Виктор едва поспевал за Анатолием. В райкоме они попали в толпу молодежи. Толя, подняв газету, протиснулся к Туеву. Иван испытующе взглянул на юношу.

- Не раздумал?

- Не раздумал? Ты о чем?

- Летать!

- Иван! Что ты спрашиваешь!.. Надо о путевках узнать. Ведь мы черт-те как далеко, путевки могут не дойти до Надеждинска! Понимаешь? Их перехватят еще в Свердловске. Иван!

- Да скажи ему, Ваня, не томи, - крикнул Виктор.

- Пришли путевки. Целых три. Даем их - одну тебе, Анатолий. Вот, - он протянул Толе, не верящему своим глазам, драгоценную путевку, - и еще двоим товарищам.

Дрожащими руками Серов схватил бумажку и ринулся было к двери. Туев удержал его.

- Лучшим комсомольцам вручаем, помни. Комсомол за тебя ручается.

- Спасибо. Оправдаю. Я...

- Постой, Серов. Ты все-таки подумай. Посоветуйся с родными. Это уже не мечта, а серьезный шаг в жизни. Нелегко стать летчиком, а тем более таким, чтобы мы гордились им. А отступать будет неловко.

Завтра с ответом придешь. Сегодня и слушать не буду. Иди, друг.

Родители уже давно готовились к этой минуте. Внешне они были спокойны. Отец с бодрым видом шагал по комнате. Мать только гладила сына по крутому сильному плечу, стараясь удержать слезы. Он молча целовал материнское лицо, внезапно поняв ее тревогу.

Бабушка, мать Константина Терентьевича, всплескивала руками и качала головой:

- Ай да Серов... Ай да Серов!.. В авиаторы пошел!.. А помнишь, Костя, твой отец тоже сказывал сказку про Серова-стрелка, летал ведь! Что ли при царе Петре Великом?

Константин Терентьевич отмахнулся было: что это бабка вроде даже довольная сидит. Но бабушка настаивала:

- Был ведь, был такой стрелок. Летал. Сам и аэроплан смастерил.

- Бабушка, был. Стрелец, воин русский. Был! Спасибо, что напомнили. Он обнимал бабушку, опять возвращался к матери. - Не бойся, все будет замечательно хорошо. Не волнуйся, мамашенька, я же себя знаю.

- Один Серов по воздуху летал, другой под землей руду царю добывал, задумчиво говорила бабушка. - Как же, мне ли забыть! Как заболел наш-то, все говорил: "Увидишь, Дунюшка, будем летать, мы, Серовы, мы таковские... Стрелец-де упал, а его не забыли, ученые его помнят! Спроси у школьного учителя, он знает, наверно. Наши будут и недра, и небо". Мне ли забыть? А сам-то все надеялся увидеть... Я, говорит, за тридцать перешел, я сильный. Другие - послабже... шахтерский век - тридцать лет, а я... Не дожил и до тридцати четырех мой Тереша.

Под ее тихий говор, отец, заглушая её и -как бы возражая, твердо внушал сыну:

- Я, Толя, всегда верил в тебя. Знаю, что из тебя выйдет настоящий уралец - летчик ли, сталевар, инженер... Ведь горное дело - великая вещь, интересная, ты знаешь.

- Знаю, папа. Я же с тобой все речки изъездил, во всех шахтах бывал. Мне горное дело нравится. И металлургия. Но если меня не примут в авиацию на этот раз, я все равно буду еще и еще готовиться и поступлю, наконец. Ты знаешь меня.

- Я тебя знаю, - отвечал отец с гордостью и затаенной печалью.

Мать с надеждой говорила:

- Еще экзамены впереди. Может, еще провалишься.

Заходили приятели. Некоторые отговаривали, другие радовались за Толю, гордились им:

- Эх, Тошка - зверь лыжный! Ты хоть карточку подари на память.

Толя отправился в цех. Старший мастер уже знал. Прощаясь с Серовым, спросил на всякий случай:

- А то останешься? Первым подручным.

- Это большая честь для меня, Иван Алексеевич.

- Будем с тобой греметь на всю страну. Слово даю - уральское!

- Иван Алексеевич! Я вам уже сколько раз говорил - ваша наука не пропадет. Может, самое главное, что мне нужно в жизни, я получил на заводе, у вас. Спасибо.

Он обнял Кучина так, что тот закряхтел.

- Силен, - сказал тот, переводя дыхание. - Что ж, Тоша, полюбуйся напоследок на нашу стопятидесятитонную. В другой раз увидишь уже не ее, пожалуй.

Идет новейшая техника... С заводом простился? Везде побывал?

- Никого не забыл, Иван Алексеевич.

- Улетаете, соколы, - качнул головой старый рабочий. - Жалко мне и Виктора, хотя и серчал на него - он отбивал тебя, не давал нам с тобой времени, таскал смотреть свои победы в доменном, подумаешь! А жалко все-таки. Улетаете.

- Да, расходимся в разные стороны.

- Ну, нет. Советская дорожка одна. Ведет она и через Надеждинский, и через Уралмашзавод, и через Москву, и через воздушный тракт - под облаками и выше их. Думаешь, я - в стороне от стежки? Как бы не так! Через мои руки прошла первая наша сталь для авиации, так? Теперь человека выпускаю, эта сталь должна быть высокого качества. Не забывай, Тошка.

Кучин проводил его до заводских ворот и долго глядел вслед своему любимцу.

Вступительные экзамены Анатолий держал в Нижнем Тагиле. Медицинский осмотр он уже прошел и был признан годным для службы в авиации. Анатолий усиленно занимался перед экзаменами, в особенности математикой.

С сияющим лицом ворвался он, как ветер, в комнату своего приятеля Игоря Климова, жившего в Нижнем Тагиле.

- Игорь, еду! В летную школу, Игорь, друг! Вот направление, смотри. "В Вольскую теоретическую школу пилотов". Ура! Дай я тебя еще раз обниму как следует.

- Нет уж, уволь! - Игорь увернулся. - Хватит тебе мои кости ломать. Пойдем лучше на воздух.

До поздней ночи они ходили по городу, вспоминая прошлое, забираясь в далекое будущее.

Часть II. Летчик-истребитель

Школа пилотов

Дождями и грозами встретил Вольск новичков летной школы. Шли с запада черные тучи с громами и молниями. Волга сердито катила помутневшие волны. Хлещущий ветер носился по высокому берегу. А на сердце было солнечно. Открывалась дверь в жизнь, в ту жизнь, какую эти юноши и считали настоящей. И сколь ни крутилась в воздухе непогода, сколь ни пытался сбить их с ног шальной ветер, они подставляли ему грудь и смеялись - молодые и полные сил. Впереди все будет прекрасно! Так, как и должно быть у молодости.

А там, глядишь, и в самом деле, Волга, ветер, небо сменили гнев на милость, засверкал май светом и теплом.

В эти переменчивые весенние дни входил Анатолий в обстановку военной школы.

Командование и курсантский состав по традиции тепло встретили новичков. Устроили для них вечер самодеятельности, познакомили с жизнью клуба, с его сетью спортивных и художественных кружков. Анатолий сразу же записался в футбольную команду и, так как он неплохим был гитаристом, - в струнный оркестр.

Постепенно знакомили с уставом, давая осмотреться и освоиться. И, главное, начинали учить. Учеба была уже началом военной службы. "В общем, скучать нам не дают", - писал Анатолий родным.

Неугомонный и самолюбивый, он не скоро привык к уставным требованиям. Приходилось выслушивать строгие замечания, а то и получать взыскания. И поделом: однажды, например, ушел в город, не получив на то разрешения; в другой раз, получив увольнительную, вернулся с опозданием; или затеет шумный разговор и смех в столовой, или, еще хуже, вступит в пререкания с ближайшим начальством. Взыскания переживал тяжело. Но старался побороть обиду, и она переходила в осуждение собственной недисциплинированности. Уральский парень с душой нараспашку, привыкший к простоте обращения со старшими, озорной и увлекающийся "Тошка - зверь лыжный" должен был превратиться в собранного, подтянутого, образцового военного курсанта. Без этого нет бойца, нет командира, не получится настоящего летчика. Анатолий это уже понимал. Очень помогала в этом самовоспитании воли и выдержки комсомольская организация Вольской теоретической школы.

"Комсомольская семья всюду едина, - Серов вспоминал потом, - и на заводе, и в колхозе, и в воинской части, и на боевом корабле. Комсомол всегда и везде работает с каждым в отдельности, воспитывает в нем коммунистические качества.

В Вольской теоретической школе у меня бывали случаи недисциплинированности. Комсомольская организация и командование помогли мне устранить этот недостаток, привили любовь к воинской дисциплине. Так шаг за шагом комсомол воспитывал во мне новые, нужные каждому советскому гражданину черты: дисциплину, любовь к труду, знания, любовь к Родине".

Курсанты в шутку называли теоретическую школу "теркой", не только упрощая этим ее название, но и придавая ей значение своего рода чистилища. И потом, будучи уже заслуженными командирами, с благодарностью вспоминали своих учителей по "терке". Школа давала им необходимую подготовку к вступлению в воздушный строй.

Ко всему этому Анатолий не забывал напутствия секретаря своей комсомольской организации по фабзавучу:

- За тебя ручается комсомол.

В Вольской школе не было практических занятий по полетам. Курсанты изучали материальную часть - авиамоторы, самолеты различных систем, слушали лекции по самолетовождению и аэронавигации.

Любимейшим предметом Серова была теория самолетовождения. Его увлекала также история развития авиационной мысли, прошлое русской авиации, первые летчики - М. Ефимов, Н. Попов, А. Васильев, Л. Мацыевич, П. Нестеров, которые на собственном опыте создавали науку о полетах, рискуя жизнью при каждом новом приеме в полете. Имя Нестерова было ему знакомо давно. Теперь же, в школе, он смог оценить значение его дерзких открытий в искусстве пилотирования. Многое из того, чему учили курсантов, восходило своими истоками к Нестерову, основоположнику высшего пилотажа. Как жадно Серов читал все, что находил в библиотеке о бесстрашном русском летчике!

По вечерам в общежитии курсанты обсуждали впечатления дня, лекции, особенности авиамоторов. Порой заходили преподаватели. Часто бывал Дашин, летчик одного из первых выпусков советской летной школы. Дашин был солдатом еще в первую мировую войну. До нее он служил механиком. Грамотный и технически образованный молодой человек, он несколько раз подавал прошение о зачислении его в летную школу, но неизменно получал отказы и даже угрозы наказанием за непозволительную настойчивость: в школы военных летчиков, как правило, принимались лица из дворян и офицеров. Прошел он гражданскую войну и по ее окончании добрался пешком в Егорьевскую летную школу - в рваных сапогах, с солдатской сумкой за плечами и с краюхой хлеба, завернутой в чистую тряпицу.

- Мы сами ремонтировали здание школы, раздобывали топливо и продукты, недоедали, мерзли. Время было трудное, разруха, нехватки, куда ни кинь. Но учились упорно! Учебников было мало, да и какие это учебники!.. Наши" учителя на практике показывали нам, "как это делается", и мы повторяли их уроки. Потом вечером собирались и делились всем новым, что поняли. Манипулировали руками, пальцами, изображая все стадии полета. На своих же ошибках совершенствовали свои познания. Выдержать это могли только те, кто действительно хотел летать. Со мной учились тогда Чкалов и Анисимов замечательные летчики!

А наши учителя - вот кто любил воздух, ручку управления, просто не мог жить без полетов. Дерзкие, совершенно бесстрашные люди. Про них говорили: летают, как боги. Правда, были и такие из них, которые считали сами себя "богами" и, пользуясь нехваткой специалистов, явно злоупотребляли своим положением, нарушали дисциплину, летали по желанию, безбожно третировали нас, учлетов. Попадешь к такому - значит полностью будешь зависеть от его произвола. Захочет - научит, не захочет - завалит, т. е. до того вымотает в воздухе, что парень сам взмолится об увольнении "за отсутствием летных данных". Я знал одного такого "бога". Он, бывало, пьяный приходил на аэродром, взлетал и бил машины. И ему сходило. И еще приговаривал: "Тот не летчик, кто не бил машины".

- Нестеров же не имел ни одной аварии! - вспоминал Серов.

- И от вас народ требует бережного отношения к самолету. Ведь рабочие многих заводов строили его для вас.

- А правда, что летать могут только особо одаренные, что летчиком нужно родиться?

- Неправда! Мы научим летать каждого здорового человека.

Дашин сказал, что начался переход к массовой авиации. Эти слова поразили Анатолия. Ведь он сам в душе представлял себе авиаторов людьми особого склада, исключительно храбрых, дерзновенных героев, способных на любой риск. Не все же обладают такими качествами. Но, оказывается, эти качества можно воспитывать в человеке.

И его восхитила другая мысль - о создании многочисленной армии воздушных бойцов, стремительных и непобедимых, составляющих вместе грозную силу для врага.

Летная школа пестовала героев. И не героев-одиночек, а тысячи подлинных сынов народа, его гордость и славу. Тысячи! И не только в военной авиации. По всей стране возникали аэроклубы. Работая на заводах, занимаясь в вузах, молодежь в свободное время обучалась летному делу. Росла массовая гражданская авиация. Как раз в те дни Алексей Максимович Горький писал:

"Наша цель внушить молодежи любовь и веру в жизнь, Мы хотим научить людей героизму. Нужно, чтобы человек понял, что он творец и господин мира, что на нем лежит ответственность за все несчастия на земле и ему же предстоит слава за все доброе, что есть в жизни". Анатолий не раз перечитывал эти слова - они находили живой отклик в его бесстрашной и доброй натуре.

Именно здесь, в Вольске, Серов впервые узнал о Чкалове. "Мы тогда не летали, мы изучали мотор, - вспоминал Анатолий, - сидели над авиационными учебниками. И вот тут в мою жизнь вошла легенда о человеке с сердцем орла и умом ученого".

Имя Чкалова не раз произносили преподаватели школы. Дашин рассказывал, как учился с ним в Егорьевске. В газетах появлялось это имя, волнуя и будоража воображение молодежи.

Чкалов!

Кто был этот человек, откуда пришел в авиацию, в чем таились причины его успеха, славы?

Внук и правнук волжских бурлаков, сын мастера котельного цеха, Валерий Павлович родился 20 января (ст. ст.) 1904 года. Он был на шесть лет старше Анатолия Серова. Как и его "младший брат" (прозвище, которое впоследствии летчики дали Серову), Чкалов с детства любил русское приволье. Он был таким же лихим пловцом на Волге, как Серов - лыжником на зимниках Северного Урала. И так же с детских лет мечтал о самолете.

На шестнадцатом году Валерий был принят в авиационный парк слесарем по ремонту самолетов. Летчики иногда брали его в полет. Потом уж он учился летать в Егорьевске и Борисоглебске.

Серов все внимательнее прислушивался к этому имени, вызывал на разговоры о нем тех, кто его знал или видел, со жгучим вниманием слушал описания его необычных полетов, вычерчивал в своем блокноте схемы этих полетов и фигур высшего пилотажа. Дашин заметил это и однажды долго ходил с Анатолием по берегу Волги, рассказывая о Чкалове.

- В Егорьевской школе Валерий, как и все мы, выполнял разные работы: мыл и чистил машины, строил ангар. Мы переоборудовали для него старый кавалерийский манеж - и... он летал! Сначала с инструктором, потом самостоятельно. Летным искусством овладел быстро. Сразу стал проявлять характер в полете. Стиль управления у него был всегда решительный. Посадка безукоризненная, а это уже класс! Высокий класс овладения летным делом.

- Почему некоторые считают, что он зря рискует машиной и собой?

- Рискует?.. Да знаете ли вы, что никто так точно, до конца не знает возможности самолета, как Валерий -Павлович? Многие считают его полеты озорством. С ним спорят, его ругают порой. А он может с математической точностью доказать правильность своего самого невероятного эксперимента. Чкалов продумывает и точно рассчитывает свои новые полеты. Только позавидовать можно такому знанию и искусству. Он сам учился в летных школах - изучал высший пилотаж, технику воздушного боя... И вот мы и вы будем теперь учиться на его экспериментах.

Так Чкалов стал для Серова идеалом летчика. Через десять лет он писал об этом:

"Факты из его жизни представали перед нами, неоперившимися птенцами, как подлинные чудеса... Его пример воспламенял нас, молодых авиаторов, открывал перед нами увлекательные перспективы, вызывал желание учиться у него, подражать ему... Величие и обаяние Чкалова давно уже пленили нас, молодых летчиков. Я и мои товарищи, летчики-истребители, росли и формировались под влиянием Чкалова. Не скрою, что желание подражать Чкалову когда-то овладело всем моим существом настолько, что одно время даже и ходить-то я начал по-чкаловски - медленно и слегка раскачиваясь..."

К изучению самолета Серов подходил с непередаваемым чувством острого, страстного интереса. Помня о Чкалове, которого он еще не видел, он понял уже, как важно точное и полное знание машины - материальной части, законов конструкции самолета, взаимодействия его составных частей, технических секретов управления летной машиной.

В специальном помещении, где курсанты изучали авиатехнику, Анатолий работал как заправский моторист. Попадались молодые курсанты, которые посмеивались над ним:

- На механика учишься? Наше дело летать, управлять самолетом.

- А Нестеров? Хотите быть настоящими пилотами, как он? Так вот он сам конструировал самолет. А Чкалов - его биография начинается с ремонтных работ в авиационном парке.

- Когда это было! Теперь эту работу производят техники и мотористы.

- И получится из тебя жалкий гробарь. Вот эта сталь варилась моими руками, в машину такой труд вложен! С какой стати мы будем ее гробить? Нет, аварийщикам я не подражаю. Вот, смотри.

Он показал свои записи, которые вел систематически, - о различных системах машин, разной степени их грузоподъемности, управляемости, скорости. Об этом, конечно, было в лекциях, учебниках, но была еще и живая мысль в словах лектора, моториста, авиатехника, инженера, которую талантливый юноша схватывал на лету.

Многие курсанты уважали Серова и следовали его примеру, перенимали его горячность в учебе и работе.

Он же радовался их успехам, помогал, подтягивал. Он уже тогда умел внушить товарищу чувство уверенности и локтя друга. У Серова был дар веры в человека, и присущий ему, и воспитанный в хорошей заводской школе.

На него уже находила тоска по полету. Да и остальные курсанты, освоившись с техникой, с нетерпением ждали испытаний и перевода в практическую школу пилотов. Анатолий негодовал, что так долго тянется "терка", бывал вспыльчив и несдержан, но только получал за это нарекания начальства. Друзья, полюбившие Серова, старались остудить его пыл, чтобы лишний раз не подвести под взыскание. Напоминали курсанту его собственные слова:

- Сколько школ прошел Чкалов, прежде чем вступить в строй! А тебе уже в "терке" не терпится. Это тебе не конек-горбунок, которого только хвать за гриву и полетел в поднебесье. Конечно, Иванушка-дурачок "терки" не проходил.

Анатолий смеялся. На шутку он не сердился, умел понимать юмор. Снова брался за учебник.

Выпускные экзамены прошли успешно. Было отмечено, что Серов хорошо усвоил военные и общественно-политические предметы, проявил самостоятельность в выполнении тактических задач, решения принимал быстро и правильно, при рулежке самолета на земле (один из видов практического ознакомления с самолетом в теоретической школе) не обнаружил ни растерянности, ни тормозности.

Несколько портила характеристику графа о взысканиях. Но они были уже в прошлом. Командование дало заключение, что курсант Серов переводится в практическую школу военных летчиков.

Толя получил отпуск и поехал домой.

Как стучит сердце в это раннее утро! Какими милыми и маленькими кажутся невзрачные улицы рабочего города. "Наверно, я уже вырос, - думает Анатолий, - раз они показались мне меньше, чем прежде!"

Рабочие идут на завод. Многие знают Тошку, приветливо окликают его, останавливаются, оглядывают его с головы до пят - ишь, изменился ведь, совсем другой! Выправка! Откуда у тебя эта военная косточка, а?

В окне родного дома показалось лицо матери. Она с самого рассвета поджидает его.

- Сын!..

- Толя приехал! Толя приехал!.. - бегут навстречу сестры и младший брат. Евгений тоже подрос, подтянулся - молодой сталевар!

Мать угощает Анатолия пышками. Уже готовы его любимые сибирские пельмени. Сестры - Ксения, Агния, Надя, Маргарита, узнав, что он еще даже и не летал, разочарованно и удивленно смотрят на него.

Где же отец? Ушел на завод? Анатолий срывается с места и убегает туда, в цех, походить по заводу, всех повидать.

Отец. Высокий, прямой, издали увидел сына. На ходу остановился, подождал его. И опять:

- А ну, покажись, сынку. Жирок-то поубавил? Вроде стал мускулистее.

- Правда? - вспыхнув, переспрашивает сын. - Мы там здорово налегали на физкультуру.

В мартеновском цехе у печи № 9 - у той же родимой старушки! - стоит все тот же светлоусый Иван Алексеевич. "Давай шуруй", - говорит он любимому ученику после горячего объятия. И Анатолий остается, помогает первому подручному. Сильным и точным ударом пробивает Летку и радостным восклицанием приветствует поток расплавленного металла. Как все это прекрасно, как близко его душе! Яркий свет пламени, темная глубина цеха, спокойные и уверенные движения рабочих - знакомая картина, врезавшаяся в душу на всю жизнь. Анатолий закрывает летку, ловко бросает магнезит с лопаты... Как будто снова стал подручным - все правильно...

Сталевар глядит на своих молодых помощников - смотрите, какого сокола я вырастил в мартеновском!

Толя побывал в ФЗУ, поговорил с новыми фабзайцами, и они с сожалением простились с ним - еще и еще просили их глаза рассказов о самолетах, о Валерии Чкалове. Вечером он встретился с товарищами на комсомольском собрании и там дал полный отчет об успехах и неудачах, о заслуженных взысканиях. Его пожурили, но в общем были рады высоким оценкам его учебы и на прощание дали наказ в следующий отпуск привезти еще более славные результаты. Звали на вечеринки, в новые молодежные походы. Но ему не сиделось в родном городе, и, едва дождавшись конца отпуска, он умчался к месту назначения - в Оренбургскую школу военных летчиков.

Готов к полету!

Раннее утро. Тихо в курсантской спальне. Крепок сон молодежи. Но в установленный час в дверях появляется фигура дежурного.

- Подъем!..

Через полминуты курсанты уже на ногах. Строем идут на аэродром.

В голубоватой мгле рассвета вырисовываются очертания ангаров.

Курсанты останавливаются. К ним подходит старший техник. Старшина докладывает:

- Товарищ старший техник! Курсанты подразделения прибыли в ваше распоряжение для подготовки материальной части.

Техник делает расчет, дает указания.

- Еще темно. Будьте осторожны. Машины сопровождайте внимательно, смотрите, чтобы они не столкнулись в темноте.

Самолеты выводят из ангаров. Курсанты с особой тщательностью готовят машины к полету. Сегодня новички впервые поднимутся в воздух с инструктором. В каждом сердце волнение и тревога: как ты поведешь себя в полете? Узнаешь ли сверху свой аэродром? Правильно ли ответишь на вопросы инструктора? Не растеряешь ли ясность и четкость наблюдения? Ведь это твой первый экзамен в воздухе!

Серов давно уже готовился к этому испытанию. Машину он знает хорошо, насколько ее можно знать, еще не летая ни разу. "Кажется, изучил ее до последнего винтика", - думал он в последние дни. Но вот инструктор ставит новые задачи, и опять оказывается, что еще не все знает, не совсем подготовлен...

Машины на "красной линии". Отсюда, управляемые инструкторами, они перелетают на старт. Тем временем курсанты скорым шагом, строем проходят это расстояние и располагаются у старта, каждая группа - на своем месте.

Инструктор Василий Бушев подходит к группе. Молодежь подтягивается. Бушев говорит:

- Товарищи курсанты, сегодня я буду летать с каждым из вас. От вас требуется в полете прежде всего внимательность. Следите за машиной и за горизонтом. Учитесь быть по-настоящему бдительными в воздухе. Летчик управляет машиной руками и ногами, видит работу приборов и следит за ее положением в отношении горизонта. Его ухо улавливает малейшие изменения в работе мотора. Всем своим существом летчик чувствует и контролирует машину. Чуть зазевался - машина, как зверь, тотчас вырвется из-под управления. Тогда пеняй на себя. Задача летчика - полностью подчинить машину своей воле. Окинув пытливым взглядом своих подопечных, он добавляет: - Сегодня будем летать по кругу. Товарищ Серов, приготовьтесь к полету с инструктором.

- Есть приготовиться к полету.

Они подходят к машине. Это учебный самолет "У-2". Только учебная... Но это самолет. Первая птица, которая поднимет его на своих крыльях. Толя, не вспомнил ли ты в эту минуту свой "полет" с полотняными крыльями или тот громадный змей, который так и не поднял тебя над землей? Вспомнил! Но нельзя отвлекаться, друг. Учебная только. Но пусть ее "потолок" всего 2500 метров, а максимальная скорость - 130 километров в час. Не в этом дело! Скорость "фармана", на котором учился летать Нестеров, была не больше 50 километров... Дело в главном - в полете!

Бушев занимает свое место в передней кабине. Серов - в задней. Инструктор строго предупреждает:

- Управление не трогать. Следить за показаниями приборов.

Серов повторяет слова Бушева. Но голос заглушается ревом мотора. Машина как бы оживает. Анатолий чувствует своим телом, сердцем это биение пульса машины, еще чужой... Да, она вдруг стала чужой, незнакомой. Одно дело книги и лекции, другое - живое общение с этим летающим, крылатым коньком!

Инструктор поднимает руку. Стартер взмахивает флажком. Мотор ревет все сильнее, яростней, машина катится вперед быстрей, быстрей. Анатолий с удивлением замечает, что она уже удаляется от земли. Как это он пропустил то мгновение, когда самолет оторвался от взлетного поля? Порыжевшая трава уходит назад, будто выскальзывает из-под ног ковровая дорожка. Самолет набирает высоту. Вдруг покачнулись справа ангары, земля встала дыбом! Ого! Это машина делает правый крен, вираж? В ту же минуту она выравнивается, и Серов видит ровную линию горизонта: самолет идет по кругу.

Вспомнив указания инструктора, Анатолий смотрит на приборы, отмечает в памяти показания высоты, скорости, температуры масла. Потом впивается глазами в землю, стараясь разобрать "ориентиры", т. е. здания, деревья, все знакомые предметы, которые возвышаются на равнине.

Земля развертывается перед его глазами широкой подвижной панорамой. Непривычная картина! Ничего невозможно узнать. Толя сердито сдвигает брови. Неужели не ответит на вопросы и осрамится на общее осмеяние? Ага, вон, кажется, церковь... А за ней должна быть и летная школа. Вон она! Здорово!.. Точно модели, расставленные на макетном поле, четко выступили все строения, холмы, блеснула лента реки. Анатолий усмехнулся, узнав даже чахленький скверик, - место вечерних прогулок молодежи, которое курсанты прозвали "козьим загоном".

Анатолий выпрямляется, облегченно смеется, уже свободно, уверенно осматриваясь. Славно как!

Раздается голос инструктора, убавившего газ:

- Укажите ориентиры.

- Слева школа. Еще левее - козий загон... то есть... сквер! Прямо аэродром, старт. Дальше - город.

Он увлечен. Радостно перечисляет все, что видит на земле, словно делает открытия. Бушев кивает головой, весело подмигивает. До чего нравится ему этот открытый, сильный юноша!

Анатолий выпрямляется, в его глазах настоящая гордость. Он в воздухе!.. Летит!.. Правда, еще только учеником. Но и его час придет, и он возьмется за ручку, теперь это уже несомненно. Вот она, эта ручка управления. Но... "Управления не трогать!" Пока!.. Тоша, Тоша, имей терпение.

Полет по кругу. Еще раз по кругу. Эх, сейчас все кончится, начнет снижаться. Нет! Опять, спасибо, пошел по кругу. Может, покажет хоть один вираж?

Опять рев мотора сбавлен, инструктор спрашивает:

- Какая высота? Температура масла?

Обычно эти вопросы задавались после полета. Но Бушев видел в зеркало: глаза блестят, выражение лица такое, точно курсант завидует инструктору видно, не терпится самому взять управление!

Анатолий дает быстрые и правильные ответы.

- Следите внимательно, Серов. Покажу вам в последовательном порядке фигуры пилотажа. Левый мелкий вираж...

Мотор включен. Машина с ревом накренилась на левое крыло, и сразу поднялись по левому борту поля и рощицы. Серов отмечает про себя: "Линия горизонта проходит под углом к козырьку кабины".

Правый глубокий вираж... Анатолий встрепенулся, подобрался весь, закусил губу... И вот он уже захвачен красотой другой фигуры - боевого разворота (крутой поворот с набором высоты). Боевой разворот - это начало атаки, изготовка к страшному удару. Он грозен и певуч, страшен и радостен.

Потом, уже на земле, Серов делился впечатлениями: "Стало весело жить!"

После каждой фигуры, выровняв самолет, инструктор бросал внимательный взгляд на Серова и видел на его лице только жадное, неусыпное внимание, горящие, устремленные на Бушева глаза - еще, еще!!!

Инструктор продолжал играть машиной, выжимая из нее все, что она могла дать. Наблюдавшие с земли за полетом хмурились и пожимали плечами.

- Что выделывает! В первом полете с курсантом! Замотает до тошноты, отобьет охоту летать...

Впоследствии отказались от показа курсанту в первом полете каких бы то ни было фигур пилотажа. Молодого человека стали постепенно подводить к фигурным полетам, чтобы не создавать в процессе подготовки ненужных затруднений. Но в то время допускался известный минимум фигур для ознакомления и испытания новичка. Этот минимум был Бушевым превышен.

Серов, наконец, перевел дух. Машина пошла на посадку. Анатолий - весь внимание. Знает, что посадка - один из самых ответственных моментов. От того, как пилот сажает машину, зависит оценка всей его работы.

Бушев показывает, с какой высоты нужно рассчитывать снижение, чтобы не "промазать" и не сделать "козла" (когда при неверно рассчитанной посадке машина подпрыгивает на колесах), как брать ручку на себя, как следить за землей. Ошибка в расчете на посадку влечет за собой аварию, если "промазавший" не уйдет вовремя на второй круг.

Самолет приземлился. Отпустив Серова, инструктор вызвал другого курсанта, приказав ему занять место Серова, и снова поднялся в воздух. Выполняя приказ Бушева, Серов бегом направился к командиру звена и доложил ему о полете. От него - к командиру отряда. Затем бросился на площадку, где его ждали товарищи. Его волнение заразило всех, и они ждали, что и им Бушев покажет все фигуры. Но, к их разочарованию, инструктор с каждым следующим ходил только по кругу и ограничивался мелкими виражами.

Закончив полеты, он направился, как все здесь, бегом к командирам. Они выслушали его рапорт.

- Весь состав обещает стать летным. Никто не проявил страха, растерянности. Полеты проводил с учетом индивидуальных данных курсантов, последовательно усложняя полет или внезапно нарушая эту последовательность.

- Что можете сказать о Серове?

- Курсант Серов будет хорошим летчиком... - Помолчав, добавил: - Горяч еще. Вообще недостаточно дисциплинирован. Но в первом полете держал себя отлично.

Бушев провел с курсантами разбор учебных полетов, указал каждому его недостатки, объяснил, почему надо избегать напряженности, как необходимы летчику хладнокровие, выдержка, быстрота соображения. Один не мог вспомнить, на какой высоте находился, другой не узнал ориентиры. Все это - результат излишнего волнения или даже мимолетной растерянности, а такое состояние может привести к тяжелым происшествиям!

Среди тех, кто хорошо держался в воздухе, инструктор назвал Серова. Анатолий был счастлив. Он не только побывал в воздухе, но и заслужил одобрение Бушева! Всем своим существом он понимал, что находится на верном пути. Теперь он признался товарищам:

- Раньше мне казалось, что я чуть не с пеленок готовился к авиации. И с крыши прыгал на крыльях, и спортом занимался только для этого, но потом решил прославиться как металлург. Сегодня только я по-настоящему понял, что должен стать летчиком. Тут я весь. Это моя жизнь.

Второе рождение

Будущие летчики должны быть знающими и хорошо образованными людьми. Курсанты изучали не только самолетовождение и аэронавигацию, но и радиосвязь, физику, математику. Много часов в программе уделялось истории, политэкономии, русскому языку и литературе. Скучать было некогда, как говорил Анатолий. Нагрузка учебного дня солидная. В программу входили занятия по тактике, военные игры и учебные стрельбы. Тактические задачи курсант обязан был решать самостоятельно. В нем всячески развивали инициативу и находчивость.

Анатолий учился серьезно, но и всей душой отдавался спорту, самодеятельности, увлекая других своей неистощимой энергией.

Больше всего, конечно, его интересовали полеты и часы, проведенные на аэродроме. В другое время он жил тем, что перебирал в памяти прошедшие полеты, обсуждал их с товарищами, готовился к новым. Василий Бушев, сам по натуре увлекающийся человек, хотя и не выделял Серова из общей среды, но очень его полюбил и боялся, что его заберет к себе доучиваться более старший командир. В своих рапортах он старался не очень его расхваливать.

Уже много раз поднимался он с Серовым в воздух и доверял ему ручку управления. Все дольше Серов мог управлять машиной один. Все реже Бушев кричал ему:

- Отпустите ручку!

Теперь Бушев брал ручку для того, чтобы показать ученику более высокий класс управления самолетом. Как всегда, он был строг и требователен. На разборах не щадил его, и, может быть, Анатолию доставалось-таки от инструктора больше, чем другим.

- У вас есть необходимая уверенность в управлении, но стиль вам дается с трудом. Грубо работаете, Серов. От вашего управления машину швыряет. Между тем вам нужно знать, что пластичность и красота полета - не праздный шик, а доказательство мастерства, будущего превосходства в бою.

Серов расстраивался, давал себе слово выработать эту пластичность.

Приказывая произвести расчет на посадку, Бушев следил за каждым движением курсанта, ежеминутно готовый взять у него управление.

- Тут нужен абсолютно точный расчет. И именно то изящество, та пластичность, о которой я вам твердил столько раз. Иначе будем бить машины. Вам этого не хочется, мне тоже. Так давайте же еще поучимся. Посадка серьезное дело, тут все проверяется.

Снова и снова делал Серов расчет на посадку. Это значило сделать глазомерное определение момента перехода от горизонтального полета к планированию, настолько точное, чтобы приземлиться неподалеку от посадочного знака "Т". Наконец удалась ему эта посадка "на три точки", то есть умение при посадке коснуться земли одновременно колесами и третьей точкой опоры костылем. По разрешению Бушева он сделал самостоятельную посадку и произвел ее на отлично.

Бушев стремился досрочно выпустить свою группу и усиленно тренировал ее. Для того чтобы вылететь в первый самостоятельный полет, курсант должен был иметь не меньше 60 учебных полетов с инструктором. Большинство курсантов группы Бушева имели по 40-45 полетов. Серов же - еще меньше: подтягивая других, Бушев реже летал с Анатолием.

Командир звена, заинтересовавшись успехами Серова, сам слетал с ним и доложил командиру отряда о хорошей подготовке этого курсанта. В тот же день и командир отряда проверил Анатолия в воздухе. Полет и посадка были выполнены Серовым отлично. Серов помчался к Бушеву и доложил ему, что старшие командиры считают его подготовленным для самостоятельного полета.

Бушев ничего не ответил.

Серов знал уже, что курсанту никогда не объявляли накануне о том, что завтра его выпустят в самостоятельный полет. Ожидание этого полета могло бы излишне взволновать курсанта и вызвать нежелательную нервозность. Все же, догадываясь о решении начальства, Серов не спускал глаз с инструктора весь день, приставал к нему с вопросами до того, что вывел Бушева из терпения.

- Послушайте, вы мне надоели, Серов!

- Товарищ инструктор, только один вопрос, разрешите!

- Все узнаете в свое время.

- Один вопрос, за что вы сердитесь на меня? - Серов посмотрел на Бушева жалобно, снизу вверх, хотя был выше его ростом.

Бушев, скрывая улыбку, отвернулся.

- Время спать, Анатолий. Идите! А то ни мне, ни себе не даете покоя. Вам надо хорошенько выспаться.

Ага! Значит, может быть, это и случится завтра!.. Как не понять намека! Да кто его знает! Он всегда это говорит - чтобы сну отдавали положенное время, чтобы утром быть в порядке.

И Серов, никогда не страдая бессонницей, сразу уснул, как только прикоснулся щекой к подушке.

Наступило это завтра. Утро было ясное, розовое, бодрое. Болтавшийся на веревке пузырь, подвязанный к высокому шесту, показывал безветрие.

Бушев приказал Серову приготовиться к полету. Анатолий занял переднюю кабину. Моторист вручную поворачивал винт перед запуском мотора. Бушев сказал:

- Я - за пассажира. Не вмешиваюсь. Ведите полет сами.

Мотор заревел. Ветер поднял легкую пургу травинок и пыли. Анатолий привычно рассчитал предметы, расположенные по сторонам взлета и впереди, поднял руку, прося старта. Взмах флажка. Самолет ринулся вперед, оторвался, стал тянуть вверх. Набрав нужную высоту, Анатолий пошел по кругу. На четвертом развороте он уже заходил на посадку, с сожалением думая о том, что на земле ждут очереди другие курсанты, а ему в этот день едва ли удастся полетать.

Потеряв высоту, выровнял машину, подвел ее прямо к посадочному знаку и безукоризненно посадил. Взялся за ремень, чтобы отстегнуться.

- Не отстегивайтесь. Сейчас полетите один.

- Есть лететь одному, - ответил машинально Анатолий, но тотчас с недоверием оглянулся: правильно ли понял инструктора? Не шутит ли тот?

Бушев выпрыгнул из кабины. Туда положили мешок с песком. У Серова сердце забилось. Инструктор подошел к нему, стараясь перекричать рев невыключенного мотора:

- Высота четыреста метров. Полет по кругу. После третьего разворота убирайте газ. Правильно, как со мной, рассчитайте потерю высоты. Выбирать из угла начинайте плавно, с семи-восьми метров. Заканчивайте выравнивание на три четверти метра от земли, сажайте легко на три точки у "Т". Повторите.

Серов повторил.

Бушев кивнул ему головой и отбежал в сторону. Анатолий поднял руку, прося старт. Дежурный быстро взмахнул флажком. И снова самолет устремился вперед, оторвался от земли и стал набирать высоту.

Серов все еще не верил и не решался оглянуться на кабину инструктора.

А на земле курсанты и командиры напряженно следили за первым самостоятельным полетом в этом году. Самолет шел плавно. Невольно смотрели в сторону Бушева: здесь ли он, не улетел ли вместе со своим птенцом?

Серов, сделав первый разворот по кругу, не удержался и посмотрел назад. Уж больно послушна машина. Не тут ли милый Вася?

На месте инструктора мирно покоился мешок с песком - "за пассажира". Значит, Серов один на один с машиной! Один!

И теперь, уверенно ведя самолет по заданному курсу, он вдруг запел песню своего озорного детства:

Гулял по Уралу Чапаев-герой,

Он соколом рвался с полками на бой...

Вот бы перекувырнуться в воздухе, покрутить самолет! Теоретически он изучил фигуры пилотажа и не сомневался, что мог бы кое-что сделать сам. Победило чувство дисциплины. Нарушить приказ - значит надолго лишиться права на самостоятельные полеты и опять мотаться с инструктором, повторяя азы - по прямой, по кругу, по прямой, по кругу!..

Четвертый разворот, заход на посадку. Серов весь подобрался: ошибешься - поправить некому. Только бы не подломать шасси, не перевернуться на земле, да и не скозлить бы, вот был бы позор!

Сжав губы, четко выбирая и отдавая ручку, следя за землей, Анатолий приземляется так, как приземлялся только что с инструктором. И сразу видит поднятую руку дежурного по старту: летите во второй полет. Дал газ, снова взлетел.

Во втором полете он спокойнее. Пустили во второй полет, значит, все идет как надо. Серов смотрит на приборы. Старые летчики в шутку называют приборную доску иконостасом. Сейчас Анатолию кажется, будто приборы глядят на него строго, как, может быть, святые глядели с икон на того древнего Серова-стрельца, который сделал себе крылья из голубиных перьев. Ты, мол, делай по-нашему, озорник, не то мы тебя!.. Анатолий смешливо подмигнул, потянул носом, встряхнул головой: хо-ро-шо! Он чувствовал начинающуюся близость с машиной, радовался ощущению своей власти над аппаратом. Мастерство владения этой прекрасной штукой только рождалось в нем. От него зависело довести это мастерство до совершенства.

Снова разворот на посадку. Серов уже на земле. Выпрыгнул из машины, подбежал к инструктору. Бушев, выслушав короткий рапорт, пожимает руку Анатолию.

- Отлично. Доложите командиру звена.

Эти слова - прекрасная музыка, честное слово. Какой он красивый, этот Вася Бушев! Вот он надевает летные очки, готовясь летать с другим курсантом. За стеклами очков блестят его глаза.

- Отлично, Серов, - повторяет он и добавляет: - Горжусь вами.

Серов бросился к командиру звена, от него - к командиру отряда. Его поздравляют со "вторым рождением", как называют летчики день первого самостоятельного полета.

Побежали дни дальнейшего обучения. Бушев проходил с Серовым занятия по маршрутным полетам и самолетовождению в различных условиях. Серов набирался знаний и опыта. Первоначальное нетерпение сменилось жаждой всестороннего познания всех возможностей современного самолета, поисками новых задач и их решения.

Бушев заражался его страстью и напористостью и испытывал редкое счастье работать с талантливым и обещающим учеником.

С Серовым летали на испытаниях старшие командиры - командир отряда, командир эскадрильи.

Окончена учеба. Прошли напряженные дни выпускных полетов - настоящая страда для всей школы. Серов блестяще выдержал экзамены и получил то назначение, которого добивался: он был выпущен в звании летчика-истребителя.

Руководство Оренбургского военного училища любезно предоставило нам данные о бывшем курсанте летной школы Анатолии Константиновиче Серове. Приводим этот документ.

"Тов. Серов в школу прибыл 29 июня 1930 года. Инструктором, у которого учился тов. Серов, был тов. Бушев.

Тов. Серов вылетел самостоятельно на 42-45 полете, вместо положенных 60 полетов, оценка первых полетов была отличная.

Взысканий Серов имел, по данным учета, за время учебы 2, поощрений и наград имел много, получил часы.

Характеристика при выпуске, данная Серову:

Инициативен, имеет силу воли, энергичен, настойчив, решителен, сообразителен, утомляемости нет, знание материальной части прекрасное. Общее развитие хорошее, физически развит хорошо.

В общественно-политической и культмассовой работе участие принимал.

Участвовал во всех физкультурно-спортивных соревнованиях, работал спорторганизатором в эскадрилье, занимался легкой атлетикой, лыжным спортом, футболом, теннисом.

Степень усвоения пройденного курса - показатели на экзаменах:

Специальная подготовка - отличная

Военная - хорошая

Общеполитическая подготовка - хорошая

Усвоение летной программы - отличное.

Из школы Серов выпущен летчиком-истребителем 17 декабря 1931 года с отличной оценкой по технике пилотирования.

Начальник штаба училища

капитан Кленин.

Начальник отделения кадров

батальонный комиссар Давыдов".

Вступление в строй

Снова отпуск, родной Надеждинск, встреча с родными и друзьями. Все признавали, что Толя стал более подтянутым, повзрослел, был более сдержанным, но все же остался таким же увлекающимся, хорошим товарищем; его звали в каждый дом, он принял участие в делах надеждинских комсомольцев, в металлургическом техникуме по просьбе горкома комсомола провел цикл занятий по военному делу. На его часы занятий собиралось много парней и девушек, и они открыто гордились "нашим Тошкой", который стал "совсем как большой!" Но еще не кончился отпуск, как он простился с друзьями, расцеловал родных и уехал.

- Повидался со всеми, - говорили потом родные, - все живы-здоровы, вот и ладно, и отправился в дорогу. Так ни одного отпуска дома до конца не провел!

Первые два года был в Ленинградском военном округе, в Гатчине. В этой эскадрилье недавно служил Валерий Павлович Чкалов, а еще раньше, в 1922 году, в эту часть влился авиаотряд, которым в 1914 году командовал Петр Николаевич Нестеров, автор первой "мертвой петли" и первого в мире воздушного тарана.

Вместе с Серовым в гатчинскую эскадрилью прибыла большая группа молодого пополнения. Серов быстро перезнакомился с новыми и старыми летчиками, разузнал, какие из них здесь считаются лучшими.

- С первого же дня будем у них учиться летному мастерству, заговорщически объяснял он приехавшим с ним товарищам.

Так же быстро узнали и его. Включили в лыжную команду, в хоккейную, в кружок гимнастов. Всюду Анатолий появлялся с открытой улыбкой, привлекая людей своей удивительной жизнерадостностью. Вскоре уже его общества искали, по вечерам собирались вокруг него в общежитии или в клубе.

Вообще там не видно было людей унылых и вялых. Энергичная и деятельная это была среда. И все учились, начиная с новичков и кончая командиром эскадрильи. Те же предметы, что в летной школе, та же учебно-боевая подготовка. Но программа значительно повышена. А главное, здесь уже не подходят к летчику, как к неоперившемуся птенцу-курсанту, а как к воину, командиру и предъявляют к нему соответственные требования. У летчика возрастает сознание ответственности за честь звена, отряда, эскадрильи.

Для Серова все трудности строевой службы возмещались обязательными и почти ежедневными полетами.

У него, как у каждого летчика, была своя машина. Он мог изучать ее, ухаживать за ней, привыкать к ней в полетах, все больше подчиняя ее своей воле.

- Что мне по душе, - делился он с новыми друзьями, - так это то, что не нужно ждать своей очереди, пока отлетают другие. В моем распоряжении быстроходный истребительный самолет! Жаль только, что не все дни недели дни полетов.

Командиры, проверив подготовку Серова и введя таким образом его в летный строй, пустили летать одного. Он выделялся среди нового пополнения уверенной "походкой" в воздухе, точностью выполнения поставленных задач. Серова назначили командиром звена. Тут впервые, уча других точности, дисциплине, умению подчиняться, он особенно ясно понял, какое это имеет важное жизненное значение для летчика.

Серов очень глубоко принял к сердцу свою ответственность за подчиненных, за их жизнь, за машины, на которых они летали. Лучшее средство обучения - личный пример. И Анатолий "показывал" членам его звена все известные ему хитрости и трудности полета и пилотажа. И сам быстро совершенствовался как летчик. На празднике авиации за блестящий каскад фигур Серова наградили новыми летными очками, которыми он очень гордился:

- Я выгляжу в них как старый воздушный волк, - шутливо говорил Анатолий.

Ему поручали вводить в строй следующие молодые пополнения. Но дни были заняты и спортом, и классными занятиями, из которых он особенно любил тактику воздушного боя. В соревнованиях по футболу, хоккею, лыжам Серов почти всегда завоевывал первые места. Он не хвастал этим, не выпячивал своих побед, наоборот, любил поддержать и ободрить товарища, но его увлекала страсть - быть впереди в самых трудных состязаниях. Для этого он не жалел времени на тренировку.

Первый же однодневный отпуск Анатолий провел в Ленинграде в поисках Чкалова - своего кумира. Но Чкалова здесь не оказалось. Возвратившись в часть, он стал расспрашивать о нем и узнал, что Чкалов отстранен от авиации, зачислен в дисциплинарный батальон и не летает. Серов был прямо-таки сражен этим известием. Он страдал за Чкалова как за близкого друга. В этот вечер он долго говорил с товарищами о человеке, которого ему до сих пор не удалось встретить, но которого отлично знал по рассказам других.

- Чкалова недолюбливают те, кто хочет прожить без риска. А Чкалов тем и дорог, тем и замечателен, что он революционер в авиации. Кто совершает нечто новое, небывалое, тот не может не рисковать. Без риска и через канаву не перепрыгнешь. От авиации отстранили... Кого!.. Нет, он и это преодолеет, я уверен. Это человек воли и упорства, у него ум ученого, а сердце - орла! Это я давно понял. Для меня Чкалов - свет, к нему тянешься всей душой.

Позднее, когда Серов уже служил на Дальнем Востоке, он узнал, что ожидания его оправдались и Валерий Чкалов снова летает.

Серова вдруг перевели в Московский военный округ, и некоторое время он служил там. Он еще надеялся в Москве встретиться с Чкаловым, но его перевели на дальневосточную границу. Получив отпуск, съездил в Надеждинск повидаться с родными.

В этот свой приезд Анатолий добился основания здесь аэроклуба. Дали помещение, средства, выписали инструкторов. С первыми заводскими юношами Анатолий успел провести напутственную беседу.

Обнимая отца на прощание, он пообещал:

- Когда-нибудь полетаешь со мной над нашим Надеждинском, над Турьей. Ты водил меня по этим местам, мы с тобой и верхом много поездили по путям золотой разведки. Узнаем ли мы их с высоты воздушной трассы?

Мать собирала сына в дальний путь, улыбаясь спокойно, но в душе уже поселилась тревога: на Дальнем Востоке граница была неспокойной. Еще не так давно прекратились бои с белокитайцами, закончившиеся победой советских войск. А там еще японские самураи ведут себя вызывающе. Все время надо быть начеку.

- Ты пиши, пиши почаще, сыночек. Редко пишешь, нехорошо.

- Да хоть для матери найди время написать, - поддержал ее отец.

- Раз в неделю буду писать! Да не волнуйся, мамашенька, со мной ничего не случится, кроме хорошего!

На Дальнем Востоке. Звено воздушных акробатов

На Дальнем Востоке Анатолий служил с августа 1933 по октябрь 1935 года. Этот период был важным этапом в его жизни. За эти годы он окончательно сформировался как воздушный боец и мастер высшего пилотажа. Прекрасно закалил его, и без того сильного уральца, суровый климат, приучив летать в любую погоду и выполнять задания в самых трудных условиях.

Каждодневно повышать знание своего оружия и искусство владения им, готовность в любую минуту, по первому сигналу тревоги броситься на притаившегося рядом злобного врага - все это вызывалось напряженной обстановкой, в которой проходила его служба.

Отношения между империалистической Японией и СССР в то время заметно обострились. Японские самураи вторглись в Китай, захватили Маньчжурию и готовили плацдарм для нападения на Страну Советов.

Толя достаточно знал эту обстановку и внутренне был готов к немедленному выполнению боевого задания. Когда же прибыл на место, то был поражен мирной трудовой картиной. Весь летный состав авиабригады был занят обыкновенными строительными работами. Вместе с бойцами летчики рыли котлованы под ангары, строили склады и мастерские, отделывали жилые здания. Жены командиров разводили садики и цветники, наводили порядок в общежитиях холостяков, в красноармейских казармах, работали в столовой. Каждый человек был нужен, каждой паре рук находилась работа! И вместо "выполнения боевого задания" Серов пошел рыть котлован.

Он был рабочим и давно привык к физическому труду. Анатолий стал во главе бригады. Раньше других справившись со своим заданием, бригада Серова приходила на помощь другой. Анатолий увлекся соревнованием. Общее трудовое вдохновение окрыляло его не меньше, чем недавно состязания молодых пилотов в исполнении летных задач под ленинградскими и московскими небесами.

Созидательная работа шла по всему Дальнему Востоку. Строился город Комсомольск-на-Амуре, к нему прокладывалась шоссейная дорога от Хабаровска. Человек прорубал пути через тайгу и сопки, зажигал огни в глухих районах, приносил с собой свет новой культуры. Самолеты гражданской авиации облетывали обширные пространства края, доставляя на стройки и в селения инженеров, врачей, педагогов. Весь Дальневосточный край жил кипучей творческой жизнью.

Авиабригада расположилась в живописном бору. Летчики размещались в длинных двухэтажных зданиях. Широкие улицы авиагородка больше походили на площади - летом на этих улицах играли в футбол.

В огромном деревянном некрашеном строении вроде ангара находился клуб Дом Красной Армии (ДКА). Зимой помещение плохо обогревалось. На полу было скользко от наносимого с улицы снега. Молодые женщины танцевали вальс в валенках. Но настроение от этого не ухудшалось. Все были увлечены музыкой, любимыми танцами, тем более что твердо знали: скоро здесь поднимутся благоустроенные дома, будет и новый красивый клуб, зазеленеют сады и парки. В дороге находились большие партии специалистов-строителей.

Летчикам же пока приходилось сочетать полеты с плотничьими и столярными занятиями.

Время бежало незаметно. В дни полетов - работа на аэродроме: подготовка самолетов, выполнение учебно-летных заданий, разборы полетов. В другие дни занятия в классах. Командиры засиживались и вечерами, проходя командирскую учебу и готовя занятия на завтра. В свободное время летчики ходили в тайгу за кедровыми орехами, совершали лыжные пробеги, охотились.

Анатолий, выбравшись, бывало, на прибрежный простор, туда, где Амур сливается с Уссури, любовался чудесным зимним пейзажем, царством торосов, громоздившихся по всему ледяному пространству. Пронизывающий ветер дул с восточного берега. Свирепый мороз добирался до самых костей. От холода захватывало дыхание.

- Вот это погодка! Жирком здесь не обрастешь, братушки! - приговаривал "Тошка - зверь лыжный", прижав палки под мышками и похлопывая меховыми рукавицами. - Прекрасный климат!

Еще не так давно Серов командовал звеном в Гатчине и вводил в строй молодых летчиков. Здесь, на Дальнем Востоке, его самого должны были проверить в воздухе и ввести в строй. Впрочем, это было обязательно во всей воздушной армии: каждого вновь прибывшего летчика командир лично "провозил" в воздухе, прежде чем доверить ему жизнь людей и машины.

Командир эскадрильи, бывалый летун и воин М. П. Харитонов, участник войны с белокитайцами, высокий, худощавый, быстрый в походке и движениях, проверил Анатолия и, когда они сошли на землю, сказал:

- Летаете неплохо. Самолет знаете, есть решительность, работаете, как и полагается истребителю, с перцем.

Серов было расцвел от похвалы. Но Харитонов остановил его:

- А вот с машиной обращаетесь грубо. На поворотах она у вас чуть не трещит. Не хватает стиля, пластичности.

Опять этот упрек в недостатке пластичности! Серов стоял смирно.

- Значит, надо еще...

- Да, еще и еще придется вам отшлифовывать каждый элемент фигурного полета. - Помолчав, спросил: - Коммунист?

- Перед отъездом подал в партию, товарищ комэск.

- Личное дело у вас хорошее, отзывы и характеристики - дай бог каждому. Смотрите, оправдайте их! Назначаю вас командиром второго звена.

И тут, расстроенный Было критикой комэска, Серов понял, как высоко оценил его этот удивительный человек. Ну, надо оправдать. А раз надо, будет и сделано.

В звено, кроме Серова, входили Александр Власов и Андрей Сидоров. Серов командовал в Гатчине звеном из новичков, едва вступивших в строй. Здесь же перед ним стояли командиры, опытные летчики, летавшие больше его. Они сами готовы были предъявить ему свои требования.

Худощавый, несколько угловатый, с застенчивым, но спокойным взглядом Власов в первом же полете показал себя как смелый, решительный летчик. Он, как и Серов, жил полетами, чувствовал себя на высотах в родной стихии. В полете он был неудержимо дерзок и удал. Серова он понимал с одного знака, с полуслова. На земле же Власов отличался добродушием и скромностью, старался быть в тени, не хвастал никогда. Серов очень привязался к нему и поселился с ним в одной комнате.

Сидоров жил отдельно в маленькой комнатушке, где все дышало строгим порядком и чистотой. Среднего роста, коренастый, вместе с тем очень подвижный, Андрей Сидоров отличался сдержанностью, точностью, аккуратностью. Чувствовалось, что он не только желает быть, но и стремится показать себя безукоризненным во всех отношениях. Серову, "черту лыжному", сперва не очень пришелся по душе этот характер, казалось бы, не свойственный истребителю. Однако, узнав Сидорова поближе, Анатолий проникся к нему уважением.

Андрей Ефимович в течение своей летной службы вынужден был решительно ломать свои привычки и склонности ради главной цели - остаться в авиации.

Он был переведен сюда из другой бригады. За чрезмерное лихачество не раз подвергался там взысканиям. Нарушая летные задания и дисциплину, доходил порой до воздушного хулиганства. На вопрос, что же он делал, Андрей отвечал, пожимая плечами: "Да по деревне кур гонял самолетом". Над ним нависла угроза исключения из рядов военной авиации. Он дал клятвенное обещание не нарушать дисциплины ни в воздухе, ни на земле. Серов узнал также, что Андрей рос среди беспризорников. Позднее, в детском доме, увлекся авиамоделизмом, вступил в пионеры.

Слово, данное командованию, Сидоров сдержал.

На земле Серов нередко оспаривал некоторые взгляды и поступки Сидорова, но в общем видел, что это смелый и честный молодой человек, а что касается летного дела - он оказался прекрасным авиатором, и с ним можно было многого достичь, как и с Власовым. И Серов стал усиленно заниматься и тренироваться со своим звеном, стремясь во что бы то ни стало завоевать первые места в эскадрилье. Сидоров и Власов поняли характер и намерения Серова, увидели его в полетах и полностью доверили ему свои судьбы. Сидоров говорил Анатолию:

- Тут, дома, на земле я с вами готов и поспорить кое о чем. Конечно, не в служебное время, Анатолий Константинович. Но в воздухе, в полете, в бою, если приведется, я пойду за вами куда угодно и выполню любой ваш приказ. Верю в вас как в летчика и командира безусловно и абсолютно.

Власову не нужно было уверять Анатолия в своей преданности. Тот видел эту верность и беззаветную отвагу в его голубых глазах. Эти два летчика вполне оправдывали надежды молодого командира. Звено вышло вперед по боевой подготовке, дисциплине, политическим и тактическим занятиям.

В конце 1933 года Серов был принят в партию. Он мало сказал о себе, но за него говорили его биография сталевара и потомка уральских рудокопов, характеристики, высказывания командования и политических работников авиабригады. Немалую роль сыграли в оценке его как советского летчика свидетельства командования, что ни в летной школе, ни в Гатчине, ни в сложной обстановке Дальнего Востока Серов не имел ни одной аварии, ни одного "происшествия" в летной практике по своей вине.

Серов поделился со звеном своей радостью. Его сердечно поздравили. Он сказал:

- Вы сами знаете, только я хочу еще раз напомнить, ребятушки: звено должно стать первым. Можем мы летать и стрелять лучше других?

Власов понял его:

- Звено должно стать коммунистическим. Летчики приналегли на учебу и летную тренировку.

Все они были комсомольцами, готовились к вступлению в , партию, и это предложение не застигло их врасплох. Но раз решение принято, надо его выполнять. Серов летал отдельно с Власовым и с Сидоровым, летали всем звеном, добиваясь единства и согласованности в совместном полете. Звено начало завоевывать первые места в отряде и эскадрилье.

В летной практике Серов учился, как и раньше, всегда у лучших летчиков авиабригады, добиваясь разрешения присутствовать на полетах других отрядов и эскадрилий, перенимая их мастерство, подмечая, чего им не хватает, и потом не лишал себя удовольствия показать, что кое в чем может превзойти этих испытанных и опытных пилотов.

Его выбрали парторгом отряда, куда входили три звена истребителей со всем своим техническим составом. Работы стало больше. Но Серов не боялся этого. Он понимал, что усиление партийной работы непременно скажется на результатах. И добился того, что не только летчики отряда, но и техники и мотористы в соревновании вышли на первое место, отряд стал ведущим в эскадрилье. Летчики второго звена порой дружески корили своего командира за "чрезмерную" требовательность. Звену приходилось порядочно попотеть, тренируясь и на земле, и в воздухе. Но зато они умели выжимать из техники все возможное. Дружба их окрепла, они почти не расставались друг с другом. Товарищи шутили:

- И на земле вы ходите строем.

- Мы и пилотируем строем.

- Это хвастовство мы знаем.

- Мы ни разу не похвастали тем, чего не смогли бы сделать.

- Это каким же образом вы строем пилотируете? - спросили у Серова.

Тот показал на пальцах:

- Очень просто. Три пальца: куда средний, туда и оба ведомые.

Сначала эти слова принимались как шутка. Но Серов серьезно готовил своих летчиков к групповому пилотажу. В то время групповой пилотаж был новинкой и почти не практиковался в авиации. Когда Анатолия укоряли за хвастовство, он сердился, вспоминал, как в детстве однажды похвастал перед ребятами, что будет ходить на лыжах лучше их, а у него и лыж не было, и он сделал их своими руками для себя и двух-трех приятелей и действительно скоро "обставил" всех на лыжне. По натуре он не хвастал, он обещал. И обещанное непременно исполнял. Обещание рождалось у него как итог поисков и быстрого соображения. Он думал: "Это возможно, и это будет хорошо". И вслух: "Я это сделаю".

- Умеем же мы летать по маршруту, точно соблюдать дистанцию. И пеленгом летаем. Можно рассчитать и попилотировать одновременно. Вы только идите за мной и делайте, как я. Все будет в порядке!

Начались расчеты, споры, искания. В летные дни, уйдя в свою зону, звено тренировалось, выполняя фигуры пилотажа одновременно, сначала простые, затем переходя к более сложным.

Александр Власов смело шел за командиром. В полете его машина была настолько близко от машины Серова и так точно выполняла назначенные фигуры, что составляла как бы одно целое с серовской "двойкой" (номер истребительного самолета Серова). При пикировании он еще больше приблизился, и это грозило катастрофой. Когда они вышли из пике и пошли по прямой, Власов посмотрел в сторону Серова, ожидая одобрения, но тот погрозил ему кулаком. На земле Серов сделал Власову строгое замечание.

- Ты хорошо идешь "впритирочку" к моему самолету. Но когда сокращаешь заданную дистанцию, то не учитываешь, что одно движение - и обе машины "загремят", обрубив друг другу плоскости. Я требую исключительной точности соблюдения заданного расчета.

Власов остро переживал неодобрение Серова, которого успел полюбить всей душой. В конце концов ему удалось добиться такой же свободы маневрирования и согласованности, какая была у Анатолия.

Андрей Сидоров вначале проявлял большую осмотрительность и даже несколько отставал от ведущего, как бы примериваясь к тому новому, что вносил в летную практику командир звена. Он тщательно отрабатывал каждый элемент группового пилотажа, проверяя его не только в полете, но и на земле, с карандашом и тетрадкой в руках. Но потом он участвовал в пилотаже строем с удивительной легкостью и свободой.

Тройку летчиков прозвали ЗВЕНОМ ВОЗДУШНЫХ АКРОБАТОВ. Слава о нем разнеслась по авиаточкам вдоль всей границы. Имя Серова стало известно не только в авиачастях ДВК, но и называлось на разборах многих военных авиационных соединений страны. Опыт серовского звена был продемонстрирован на воздушных состязаниях и стал внедряться в жизнь военной авиации.

Однажды вечером Сидоров зашел в комнату, где жили Серов и Власов. В руках у него была одна из его многих папок. Серов засмеялся: у Сидорова все было разложено по папкам - выписки из учебников, выписки из приказов на его счет, о наградах и поощрениях, копии или оригиналы его собственных выступлений на собраниях или конференциях комсомольцев, автобиография, письма и т. д. В это время Власов недовольно говорил о новой кличке. Что за акробаты! Разве это цирк? Серов возражал:

- А что, пускай акробаты. Петра Нестерова тоже звали акробатом.

- Но он был оскорблен этим, - сказал Сидоров. - Его хотели оскорбить этим прозвищем.

- Нестеров дрался за маневренность, - вспомнил Серов. - Он считал фигурные полеты высшей школой, приучающей пилота выходить из самых трудных положений, дающей ему свободу и уверенность в себе. Ведь познанная необходимость и есть настоящая свобода!

- Да, я знаю это из материалистической диалектики, - резонно заметил Сидоров.

- Так вот, ты можешь понять, что перед Нестеровым стояла эта необходимость. Авиация оправдывала себя только все возраставшей скоростью и при этом повышением боевой нагрузки. Нестеров боролся за маневренность! А ведь на каких машинах летал - буквально на гробах!

- Нестеров сам признавался, - сказал Власов, - что чем больше летает, тем лучше понимает опасность полетов. И все-таки на этих машинах, не имевших необходимых органов управления, он пилотировал, делал мертвые петли. Прямо танцевал в воздухе.

- Кстати, о танцах, - проговорил Сидоров, раскрывая папку и доставая оттуда нужную выписку. - Послушайте!

Он прочитал:

"Когда птицы вылетают освежиться в воздухе, повеселиться и поиграть, они радостно реют, делая изумительные эволюции, полные грации и красоты. И это естественное проявление эстетического чувства. Когда я гляжу на танцующих (я тоже танцую), то мне бывает иногда даже дико смотреть на странные движения многих пар, и только некоторые доставляют эстетическое наслаждение своим изяществом и грацией..."

Власов рассмеялся.

- Вот не думал, что Андрей Ефимыч изучает теорию танцулек!

- Постой, постой, тут что-то... Чьи это слова? - спросил Анатолий у Сидорова.

Тот, не отвечая, продолжал:

- "С практической стороны танцы - бессмыслица. Но это не значит, что танцевать не следует. Так вот: мой аэродром - зал для танцев. Когда я лечу с известной целью на большое расстояние, мне никогда не придет в голову выкинуть что-нибудь необыкновенное... - тут Андрей покосился на Анатолия, и тот смущенно кашлянул. - Но над аэродромом при настроении я танцую. Между летчиками есть нетанцующие, потому что не умеют, есть нетанцующие из принципа, есть танцующие только при настроении, и есть любящие танцевать".

- Нестеров! - вскричал Серов. - Только он мог это сказать.

- Верно, - кивнул Сидоров и протянул ему листок с выпиской.

- А вы, Андрей, у нас будущий академик. И вот что, ребятушки. Мы с вами, конечно, из "любящих танцевать". Мы умеем танцевать и парочкой и втроем. Однако с практической стороны эти "танцы" вовсе не бессмыслица. Да и Нестеров "танцевал" не ради эстетического удовольствия, но, главным образом, чтобы уметь лучше сбивать противника. А теперь нам требуется уже не единичный, а групповой пилотаж. В будущей войне, когда придется лететь навстречу воздушному соединению врагов, мы одним стремительным маневром разрушим их строй и, сломав его, будем бить в индивидуальных схватках поодиночке, имея еще преимущество в маневренности и инициативе. Вот что значит наш пилотаж строем.

В другой раз, зимним вечером, Серов опять собрал у себя товарищей, и они снова и снова обсуждали сочетание групповых и индивидуальных боев в будущей войне, когда вдруг по коридору кто-то пробежал, стуча в двери, у каждой раздавалось: "Вызывает комэск!" Серов распахнул дверь. Не успевший постучать вестовой произнес:

- Вызывает командир эскадрильи.

В штабе уже собралась вся эскадрилья.

Комэск сообщил, что подразделения японских войск снова нарушили границу и напали на наши посты. Положение на границе в последнее время особенно обострилось. Несмотря на то, что Советское правительство принимало все меры, чтобы предотвратить возникновение войны, с той стороны все время провоцировались вооруженные столкновения. Лилась кровь.

Пограничники давали заслуженный отпор самураям, те ретировались, но на следующий день повторяли провокацию в другом месте.

- Получен приказ высшего командования. Наши пограничные войска и расположенные вблизи границы военные части приведены в боевую готовность. В эскадрилье назначаются круглосуточные дежурства на аэродроме. Сегодня выходит на дежурство второе звено.

Звено Серова поднялось и выстроилось перед командиром части. По знаку его оно выступило в ночь к своим самолетам. Во мраке вырисовывались очертания ангаров и дежурной фанзы. Мотористы ускорили шаг и опередили командиров - они спешили вывести машины из ангара.

Сидоров и Власов молча шагали, думая о своем. Серов шел посередине, четко стуча сапогами по промерзшей земле.

- А что, если свое искусство пилотажа строем мы покажем не сегодня завтра на практике? Здорово проучили бы самураев, а, ребятушки?

Круглосуточные вахты на аэродроме продолжались несколько недель. В то время как одни летчики дежурили, другие "подцежуривали", то есть отдыхали не раздеваясь, готовые каждую минуту присоединиться к первым, и только третья смена получала полный отдых до своей очереди.

Самолеты второго звена были заправлены горючим и вооружены. Снега не было, земля промерзла, взлетать с обледенелого грунта было трудно и рискованно.

Из-за морозов задерживался прогрев моторов. Серов предложил устроить специальные агрегаты - провести трубы отопления под землей, и первый применил их на практике во время дежурства своего звена. Устройство вполне оправдало себя.

Летчики проверяли оружие, запас горючего, обсуждали каждую мелочь вместе в техником, мотористами, оружейником, делали пробные вылеты, проверяли боевую готовность друг друга. Ждали сигнала. Были готовы вылететь на встречу с врагом.

И вот однажды, в темную морозную ночь, как раз в дежурство Серова, на аэродроме появились представитель штаба ОКДВА{1}, начполитотдела бригады и командир эскадрильи. Они вошли в дежурную фанзу. Комната освещалась только пламенем печурки. У камелька сидели истребители. Серов вскочил.

- Смирно! - раздался его возглас.

Летчики уже стояли по форме. Серов рапортовал о готовности звена.

Комэск негромко произнес:

- Объявляю боевую тревогу.

Не успел он договорить, как летчиков точно вихрем вымело из фанзы. Они бросились вон, волоча за собой парашюты.

Командиры направились вслед за летчиками. Когда они подошли к взлетной площадке, пилоты уже сидели в кабинах, моторы ревели. Мотористы отбежали в сторону. Серов, высунувшись из кабины, напряженно всматривался в лицо комэска. Куда он прикажет лететь? Где противник?

Командир эскадрильи подошел к самолету. Анатолий услышал:

- Вахта отменяется. Тревога была учебной. Отношения с Японией улажены. Товарищ Серов, постройте звено.

Серов выскочил из кабины и приказал всему звену построиться. Летчики, техник, мотористы выстроились перед командованием. Представитель штаба армии обратился к ним:

- Товарищи! Ваше звено блестяще справилось с задачей. В максимально короткий срок после объявления тревоги летчики оказались на своих местах в полной боевой готовности. От имени штаба Особой Дальневосточной армии объявляю всему звену благодарность.

- Служим Советскому Союзу! - прозвучал ответ. В интимной, дружеской беседе Серов признавался:

- Каждый раз, выходя на дежурство, я думаю: "Может быть, как раз сегодня будет получен приказ вылететь навстречу врагу". Может быть, противник сегодня пошлет на нас свои соединения, но мы встретим его в воздухе огнем пулеметов раньше, чем он сможет оперировать над нашей территорией. Ждешь, по сто раз проверяешь вооружение, запас горючего... Шагаешь по промерзшей земле, думаешь, как изловчиться, чтобы взлететь на лыжах с этого твердого, обледеневшего грунта... И вот тебе объявляют, что можете спокойно отправляться спать!.. Обидно, ребятушки!.. Мне уже 24 года!

- Да, старик! - хохотал Сидоров, который был несколько старше Анатолия.

- Нет, я хочу подраться за родную землю раньше, чем состарюсь. Я же истребитель! И ты, и ты тоже! Мы истребители.

Власов мягко успокаивал Серова.

- Дождемся своего часа, Анатолий. Не горюй. Только надо полагать, что лучше бы наши люди, народ, дети наши спали спокойно.

- Ты прав, Шурка. Ты прав... Но пусть там, за сопками, за океаном знают, что мы способны драться, и мы их разобьем, если сунутся.

- Для этого мы и служим здесь, на границе, - деловито заключил Андрей.

...Над горизонтом тянулась сизая дымка. Постепенно она заволакивала верхушки сопок, затуманивала такое ясное утреннее небо. На аэродроме находился весь летный состав эскадрильи. Серов, Сидоров и Власов стояли вблизи своих самолетов и недовольно поглядывали на горизонт, опасаясь, что полеты будут отменены. Серов дал задание:

- В выполнении сегодняшних полетов ни один пункт не изменен. Что вам неясно? - спросил он у Власова.

- Товарищ командир звена, пора бы запускать моторы.

- Повторите задание.

Власов точно изложил свою задачу. Серов взглянул на часы. Сидоров тоже. Они переглянулись.

- Дымка скоро рассеется, - успокоил их комзвена.

Выстроившись в ряд, самолеты готовы по первому знаку сорваться с места. Летчики в кабинах.

Ровно в восемь часов разрешен вылет. Машины одновременно поднимаются на две тысячи метров и исчезают из виду. Где-то в непроглядной туманной дымке поют свою песню моторы, то понижая, то повышая тона этой удивительной музыки, самой отрадной для уха летуна. Металлический звук отлично слышен, когда звено выполняет высший пилотаж.

Вдруг эта ритмическая музыка переходит в оглушительный рев. На земле все поднимают голову. Самолеты идут на определенной дистанции один от другого, одновременно делая разворот, затем по знаку ведомого расходятся для учебной стрельбы. Первой идет "двойка" Серова. Вот он спикировал.

С земли наблюдающие увидели рывок огня.

- Что это?.. Горит?

- Это блики от солнца.

- Нет, пламя. Вон и дымок пошел. Горит самолет Серова.

Что произошло?

Серов ввел машину в пике и начал уже выводить, когда мотор затрясло, как в лихорадке. Слух резанули характерные звуки перебоя. В одно мгновение мотор потерял шестьсот оборотов. В лицо дохнуло жаром. Из-под карбюратора огненными змейками выползает огонь.

На самолете пожар! Надо немедленно принимать решение. Как спасти машину, жизнь? Решение принимается одновременно с выполнением его. Серов повел машину на вынужденную посадку. "Успею ли довести до аэродрома?"

Та же мысль тревожит людей на земле: дотянет ли? Полосы дыма за машиной не предвещали ничего доброго.

...Серов протянул руку к пожарному крану, перекрыл доступ бензина в мотор. Затем он кладет машину на крыло и глубоким скольжением теряет высоту почти до самой земли. Расчет сделан точно: впереди посадочный знак. Летчик выводит машину из скольжения и уменьшает скорость для посадки. На нем начинает тлеть комбинезон. Дым застилает глаза. Кажется, будто самолет завис в воздухе и сейчас сорвется в штопор. Решают доли секунды. Серов ведет точно и сосредоточенно. Миг - земля пошла быстро навстречу. Еще миг - и самолет коснулся земли колесами и костылем, садится на три точки!..

Люди со всех сторон бегут к машине. Впереди всех, широко разбрасывая ноги, мчится техник Тарасов, переполненный тревогой за летчика и за машину, забыв о том, что ему самому придется отвечать за неисправность материальной части. Машина наконец останавливается, летчик выскочил из кабины. Ему кричат:

- Вы горите! Комбинезон дымится!

Он приказывает:

- Помогайте тушить огонь на машине!

Самолет спасен. Возвращается в свой гараж порожняком санитарная машина. Тарасов берет "двойку" на свое попечение. Через несколько дней она, уже отремонтированная, перепорхнула с линейки на старт и, смирно стояла на своем месте, а Серов сидел в кабине, ожидая сигнала дежурного по старту. Тарасов еще раз осмотрел самолет. Полученное взыскание он считал заслуженным и рад был, что его не отстранили от работы во втором звене.

Этот случай был описан в "Тревоге", газете Особой Дальневосточной. Происшествие стало предметом разборов на учебных занятиях в авиачастях. Молодежь наматывала себе на ус пример Серова, быстроту и точность его действий перед лицом грозящей катастрофы. Когда товарищи поздравляли Анатолия с замечательной находчивостью в таком критическом положении, он отвечал:

- Я не первый! С Нестеровым, например, была такая же история на "ньюпоре". Кажется, в тринадцатом году. На высоте меньше ста метров вспыхнул бензин в трубопроводе. Нестеров выключил зажигание, резко накренил самолет, развернул и сделал посадку "без дров, без щепок, хотя и с огнем". У меня был запас высоты, а у него разворот мог закончиться куда хуже!

Однажды зимой в полете на "И-5" Серов заметил, что нос одной лыжи опустился, она приняла неправильное положение, наклонившись вперед под углом 30-40 градусов, - оказался отцепленным амортизатор!

Это был недосмотр техника. Серов стал кружить над аэродромом. На земле поднялась тревога, вызвали санитарную машину, ждали аварии. Примчалась на всякий случай и пожарная машина. Однако Серов умело повел самолет на посадку таким образом, что лыжа, соприкоснувшись с землей, выровнялась, и все обошлось благополучно.

Этот опыт пригодился в дальнейшем в происшествии с Сидоровым.

Но положение с Андреем Ефимовичем осложнялось тем, что он летел на двухместном "У-2" и имел во второй кабине пассажира - техника Моторика и, следовательно, отвечал и за его жизнь.

Вылетев не на своей машине, а на "У-2" по какому-то заданию в другую часть, Сидоров и Моторин возвращались на свой аэродром. На земле был выложен крест - запрещение посадки. Не понимая причины, Сидоров повел машину на снижение, всматриваясь в сигналы. По полю бежали люди, махали руками, показывая на его самолет.

- Что-то случилось, не дают садиться, - сказал он технику через переговорную трубку.

Моторин молча смотрел вниз. Кто-то на земле догадался и побежал по аэродрому с лыжей в левой ! руке. Моторин вздрогнул.

- Левая лыжа! - у техника волосы зашевелились на голове.

Сидоров вспомнил случай с Серовым. И его слова на разборе: все дело в правильном, точном расчете.

Андрей повел самолет по кругу и крикнул Моторину:

- Вылезай, брат, на крыло.

Моторин беспрекословно выполнил приказание. В грудь ударила ледяная струя воздуха. Сжав челюсти, напрягая мускулы, осторожно переступая, чтобы не скользить, Моторин перегнулся и достал рукой до широкой лыжи, спустившейся носом книзу. Молодой человек поднял голову и встретился взглядом с глазами пилота. За большими летными очками голубые глаза Андрея, дерзкие, отчаянные, каких Моторин у него еще никогда не видел, одобряюще подмигивали технику.

Не выпуская управления, Андрей одной рукой снял с себя ремень и конец передал Моторину. Тот понял и тоже одной рукой пристегнул этот конец к своему поясу. "Чего он хочет от меня?" - думал он, напрягая внимание. Догадывался, но верить не хотелось. Сидоров крикнул:

- На лыжу! Выполняй!

Моторин протянул руку к лыже и вопросительно посмотрел на Андрея. Тот кивнул головой и смотрел так, точно подталкивал Моторина.

Техник одним рассчитанным движением стал на задний конец лыжи, крепко держась за трос. Лыжа сразу приняла горизонтальное положение. Ремень натянулся в левой руке Сидорова, одетой в меховую рукавицу.

Моторин, как и многие в эскадрилье, слыхал о прежних выходках Сидорова в воздухе и не очень доверял педантичности и подчеркнутой осторожности этого летчика. И не был уверен, сумеет ли Сидоров подняться на ту высоту летного мастерства, когда воедино слиты безумная храбрость, знание и расчет. Только такая высшая ступень могла бы спасти их обоих. Тем не менее он вверил себя твердой руке пилота.

Самолет сделал круг и с четвертого разворота пошел на снижение. На земле поняли, что горючее кончилось и надо во что бы то ни стало принимать самолет. Крест убран, выложен посадочный знак как полагается - против ветра, служащего тормозящей силой при приземлении.

Люди напряженно следили за посадкой. Вдруг кто-то крикнул:

- Человек на лыже!..

Человек стоял на лыже. Самолет быстро несся на сближение с землей. Малейший толчок, едва заметное покачивание машины - и тот, кто на лыже, сорвется и разобьется насмерть. Или удар при соприкосновении с землей может сбросить его, что не менее опасно. Катастрофа была более чем вероятна. На аэродроме стояла санитарная машина, находились здесь врач и санитары...

Удерживая занемевшей рукой туго натянутый ремень, прикрепленный к поясу Моторина, Андрей другой рукой уверенно, ровно вел машину, держа ее в классически правильном горизонтальном положении и в момент потери высоты, и в минуты приземления и пробега самолета по земле. Обе лыжи одновременно скользнули, остановившись у "Т".

- Вот это посадка!

- Молодчина, Андрей!

- Классик!

Крики одобрения из всех уст. Действительно красивая посадка! Мотористы и летчики со всех ног бросились к машине. Придерживая самолет за края плоскостей, тормозя пробег, они буквально сняли оцепеневшего техника, и он стоял, хлопая рукавицами и с трудом раздвигая губы в улыбке. Сидоров вылез из кабины, расправляя натруженные донельзя обе руки, и направился к комэску, пережившему мучительные минуты.

Рапорт принят. Установлены причины обрыва троса. Привлечены к ответственности виновники аварии.

Серов находился в полете. Вернувшись и узнав о происшествии, поругал Андрея, что тот сел в чужую машину, не проверив ее перед вылетом. В конце "разноса" он сказал:

- А все-таки это "чкаловский" расчет. Я такого не встречал. Это потрясающе.

Сидоров напомнил Серову о случае с ним самим.

- Из этого надо было сделать вывод о предусмотрительности!

- Я сделал вывод, как сажать машину при сходных обстоятельствах.

Анатолий засмеялся и горячо обнял Андрея.

- Не спорю, вы показали себя как настоящий... академик!

Эпизод с оторванной лыжей также стал предметом разборов в различных эскадрильях ОКДВА. Еще строже стали требовать от летчиков и техников внимания к материальной части, еще настойчивее и чаще командование проверяло ее состояние и за малейшее упущение строго взыскивало. Было сообщено обо всем этом в Москву, как делалось всегда. Служба пошла своим чередом, в звене о происшествии вспоминали редко. Как вдруг было получено известие: Андрей Ефимович Сидоров награжден орденом Ленина за доблесть и мастерство в сложных условиях, Моторин награжден орденом Ленина за хладнокровие и мужество перед лицом смертельной опасности.

И снова по всем "точкам", где располагались авиачасти и соединения среди сопок и таежной глуши, - прошумели крылья славы второго звена. Дальневосточники-пилоты говорили:

- Не мешает поучиться кое-чему у этих "воздушных акробатов"!

* * *

Серова стали назначать посредником во время воздушных состязаний летчиков разных частей и соединений. Он радовался такому признанию его авторитета в летном искусстве. Но одно обстоятельство его возмущало.

Посредник, поднявшись в воздух, наблюдал за учебно-боевыми полетами и "воздушными боями", потом на земле докладывал о качестве пилотажа тех и других летчиков. На этом основании составлялась -оценка подготовки пилотов. От посредника зависело, кому будут присуждены первые места. Поэтому на него смотрели с уважением, старались быть поближе к нему, чтобы узнать заранее его мнение.

Но побывав раз-другой в этой почетной должности, Анатолий заскучал. Подниматься в воздух только для того, чтобы смотреть на полеты других и не сметь самому покрутиться на большой высоте, оказалось выше его сил. И однажды, когда вновь пришлось летать в сторонке на посту наблюдателя, он, едва оторвавшись от земли, еще при взлете сделал одну-две фигуры, потом, набрав высоту, произвел "бочку", переворот, и только после этого пошел на свое место посредника.

За нарушение дисциплины и порядка выполнения задания Анатолий получил нагоняй от командования.

Несмотря на это, он в следующий раз, не удовлетворенный тем, как летали в этот день, стал показывать соревнующимся класс высшего пилотажа, выделывая в воздухе самые головокружительные каскады фигур. Знал, что ему попадет, но не удержался и целиком отдавался тому танцу пернатых, о котором писал когда-то Нестеров.

Его сняли с поста посредника. Он так тяжело переживал это наказание, что командование решило допустить Серова к этой работе, при этом разрешить ему перед началом соревнования продемонстрировать в воздухе свое высокое мастерство. Это уже было большое признание! Но Серов был счастлив по-своему: после полетов он говорил: - Дали отвести душу!

Ему лишь бы летать, лишь бы вот так танцевать, ласточкой крутиться в синем небе. И, уже не таясь, перед полетом объявлял:

- Ну, сейчас покажу.

И с момента взлета начинал выписывать в воздухе свой сложный рисунок и сериями, и каскадами фигур, сменявших одна другую. Он словно играл машиной, безотказно служившей ему, он как бы сливался с ней в единое крылатое существо и в этой могучей игре выражал свой сильный и жизнерадостный характер.

Один из его дальневосточных друзей, а впоследствии член серовской "семерки" в Москве, полковник Александр Павлович Николаев, вспоминая службу в ОКДВА, говорил:

- У Анатолия Константиновича был свой стиль полета. Остались в прошлом резкость и грубость пилотажа, за которые его справедливо упрекали. Эти недостатки сменились замечательной напористостью, неустрашимостью, решительностью в стиле полета. Отчаянно, горячо пилотировал. И наши летчики любовались его пилотажем. Со своим звеном он занимал почти всегда первые места по всем показателям. Помню, он быстрее всех набрал высоту в пять тысяч метров... Стрелял в воздухе великолепно, по меткости стрельбы его никто не мог превзойти. Да и все звено Серова шло впереди по воздушным и наземным стрельбам. Да, Серов любил летать!.. Множество летчиков помнят свою учебу у Серова, он и им привил свою любовь к авиации, как и свое умение смотреть и стремиться всегда вперед.

На разборы, которые проводил Серов, приходили летчики из других подразделений, особенно летная молодежь стремилась поучиться у него. По поручению командования Серов продолжал вводить в строй новичков. В своей работе с молодежью он всегда напоминал им о Чкалове, приводил в пример его летный опыт.

За этот период с двадцать пятого по тридцать пятый год наша авиация обогатилась тем новым, что вносил Чкалов в тактику воздушного боя. Он создал ряд приемов наступательной тактики истребителя и открыл путь развитию различных форм сочетания огня и маневра как основы воздушного боя. Серов был не только практиком, но и исследователем в этой области. Он тщательно и страстно изучал то новое, что рождалось в авиации, особенно же, конечно, опыт Валерия Павловича. Чкалов вел вперед. Анатолий хотел, чтобы Чкалов стал идеалом для летной молодежи.

- Что является главным ориентиром в работе Чкалова как летчика-испытателя? - спрашивал Серов у молодых.

Сыпались ответы:

- Слава!

- Летать лучше всех!

- Стремление овладеть в совершенстве техникой пилотажа.

- Изучить все системы самолетов, летать на любых машинах.

- Его страсть - искание нового. Серов одобрительно улыбался.

- Хорошо, если каждый из вас будет руководствоваться этими ориентирами и - самым главным: любовью к советской Родине, к людям, к народу - вот это его главный ориентир. Это и главный источник чкаловского вдохновения. Эта высшая идея и руководит им. Я давно изучаю чкаловский высший пилотаж. И с карандашом в руках, и на практике. При заходе на посадку я летал вверх колесами и лишь с двухсот метров возвращал машине нормальное положение. А Чкалов делает "бочки" на пятидесяти метрах. Правда, у него более мощная машина, чем у меня.

Серов объяснял молодым летчикам значение таких творческих побед Чкалова, как ведение меткой стрельбы по воздушной цели из любого положения самолета. Чкалов стрелял, например, с перевернутого полета, он же совершил замедленные "бочки" и впервые в мировой авиации совершил восходящий штопор.

Эти лекции или, вернее, живые творческие разговоры, зажигали молодежь жаждой полного овладения летным мастерством. Борьба за первенство стала стилем всей жизни истребительной эскадрильи, где служил Серов.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги