Анджела в Советском Союзе

Триста километров через Голодную степь

Колеса наших машин уже намотали десятки километров. Позади остался Ташкент, зеленые сады и поля соседних с ним районов. Теперь, куда ни посмотришь, перед глазами лежат бескрайние просторы серой земли. Лишь кое-где видны бело-зеленые островки да фиолетовые кустики. Это Голодная степь, земля «вторичного засоления».

Когда-то, в очень далекие времена, здесь была жизнь, цвели и плодоносили поля. Потом земли были разорены войнами и наступлением пустыни. Иссякли реки и родники, погибли сады, пески замели селения. Земля спрессовалась, покрылась губительными солончаками. Жизнь ушла отсюда, и люди назвали эти места Голодной степью.

Но до Каких пор ей быть голодной? Разумно ли, чтобы сотни тысяч гектаров земли лежали в бездействии, когда человеку нужны хлопок, зерно, овощи, фрукты? И вот около 20 лет назад началось великое наступление советских людей на солончаки и безводье Голодной степи.

С обеих сторон автострады мы видим уходящие вдаль цепи свежих курганов. Это земля, выброшенная ковшами экскаваторов, здесь роют оросительные каналы. Дальше идет то, что можно назвать сотворением земли. Мощные машины срезают солончаки, перерывают пласты почвы — один гектар за другим, один за другим… Переворачивают, а потом разравнивают. И вот там, где недавно лежала изнывающая от жажды, просоленная степь, появляются поля, засеянные хлопком, сады, бахчи.

Человек с кетменем, Фархад… Сколько легенд, овеянных романтикой, сложено о нем. Он сполна заслужил их, мужественный и трудолюбивый человек, веками обрабатывавший землю, добывавший воду одним-единственным орудием — кетменем. Но взглянем на эти необъятные просторы, на солончаки Голодной степи и представим себе крестьянина, взмахивающего кетменем, что мог бы он сделать здесь? Только механизация, только техника в силах проделать эту титаническую работу, это «сотворение земли», которая превратит Голодную степь в цветущий край. И вот они уже перед вами, молодые сады, зеленые хлопковые поля.

Через дорогу протянут длинный кусок красного кумача, и на нем белыми буквами слова: «Анджела Дэвис у нас!» В этом категорическом заявлении есть и радость встречи с Анджелой, и гордость за ее мужество и за то, что в борьбе за ее освобождение участвовали и они, строители и хлопкоробы Голодной степи.

Это въезд в Янгиер, город, где находится штаб тех грандиозных преобразовательных работ, часть которых мы только что видели.

Первая попытка освоить Голодную степь была сделана, как говорят историки, в XVI веке, когда ценой огромных усилий и жертв провели канал от реки Зеравшан. Но человек оказался бессильным и отступил.

И вот в 1918 году, когда едва прошел год после свершения Октябрьской социалистической революции, Ленин, «кремлевский мечтатель», подписал декрет об орошении Голодной степи. Впереди еще были годы, когда молодой Советской республике пришлось сражаться против иностранной интервенции и внутренней контрреволюции, годы коренной перестройки экономики страны, годы величайших испытаний Отечественной войны. И все эти годы, то откладывая, то снова вынимая проекты, советские государственные органы, ученые готовились к практическому выполнению указания Ленина.

В 1948 году, когда еще залечивались раны, нанесенные войной, была введена в строй Фархадская ГЭС, что дало возможность поднять уровень воды в Сырдарье и создать оросительную систему. Тогда-то и был выстроен город Янгиер, что в переводе с узбекского означает «Новая земля». Янгиер стал как бы столицей Голодной степи.

В 1956 году было принято специальное постановление правительства СССР об орошении и освоении Голодной степи, создан Голодностепстрой. Здание управления стоит на улице Набережной, проходящей вдоль канала.

Как раз в этом здании и шла беседа наших американских гостей с руководителями Голодностепского госстроительства. Все разместились за длинным столом, который буквально ломился от расставленных на нем ваз с виноградом, дынями, арбузами, с тарелками пышных узбекских лепешек. «Все местное», — заверили гостей хозяева.

У большой карты Голодной степи стоял стройный узбек. Тухтамыш Баймиров, начальник этого гигантского строительства. Т. Баймиров уже известен как большой специалист по сельскому хозяйству, лауреат Ленинской премии. Низким, мягким голосом Т. Баймиров выкладывает прямо-таки потрясающие цифры.

С тех пор как на безжизненные голодностепские пространства пришли первые строители, уже 200 тысяч гектаров превращены в плодородные хлопковые поля и цветущие сады, с новыми благоустроенными поселками и городами.

Строители, преобразующие Голодную степь, — это молодежь, в основном добровольцы.

В Москве, в ЦК ВЛКСМ Анджела и ее друзья видели большую карту Советского Союза. В дни Отечественной войны на том же месте тоже висела карта, на ней тогда флажками отмечались линии фронтов. Теперь на карте красными флажками отмечены самые важные стройки страны, которые ВЛКСМ объявил ударными Комсомольскими. На эти стройки едут энтузиасты-добровольцы по путевке комсомола. Одной из таких ударных строек ВЛКСМ объявил строительство по преобразованию Голодной степи.

Здесь живут и работают люди многих национальностей — настоящий интернационал! Работают с подлинно революционным энтузиазмом, продолжая традиции своих отцов и дедов. Уже обрабатываются новые, «сделанные» земли и собираются с них отменные урожаи. Уже создаются молодые семьи. Недаром повсюду мы видели много маленьких голодностепцев, здоровых, крепких и очень веселых.

Главное, ради чего тысячи молодых строителей осваивают Голодную степь, — это хлопок. Первой страной по производству хлопка долгое время были Соединенные Штаты. Однако за последние три года Советский Союз превзошел их. Осваиваются новые территории, выводятся новые сорта, расширяется ирригация. Создана хлопкоуборочная машина. Это значит, что на древних узбекских землях, где в былые времена крестьянин-одиночка работал кетменем, а его жена под палящим солнцем вручную собирала коробочки хлопка, теперь создана огромная армия механизаторов. И состоит она из молодежи.

Ровным, аккуратным почерком записывала эти сведения в свой блокнот Анджела, а потом отложила в сторону ручку и сказала:

— Хлопок, который начали когда-то выращивать на Юге США, полит кровью и потом черных рабов. И сейчас это также тяжкий труд негров.

— У нас на Юге, — подхватил Франклин Александер, — огромные земли принадлежат сенатору Истленду, который является одним из главных расистов. Он ввел на плантациях машины, и это сразу привело к массовой безработице. Многие вынуждены были перебираться в город, но это тоже не сахар…

— Возможно, — добавила Кендра, — вам покажется невероятным, но в США рабочие и профсоюзы зачастую выступают против механизации.

— Мы не боимся машин, — ответил Тухтамыш Баймиров. — В социалистическом обществе машина — друг рабочего и крестьянина, вообще друг человека. Мы не боимся безработицы. В плановом социалистическом хозяйстве каждый человек будет иметь работу.

Наоборот, мы все еще испытываем нехватку рабочих рук.

— Не найдется ли для меня какого-нибудь места, ну, скажем, ученика? — шутит Франклин.

— А для меня места учителя? — вторит ему Анджела.

— Пожалуйста, — подхватывает секретарь райкома партии. — Нам как раз очень нужны здесь преподаватели английского языка. Да и философией наша молодежь очень интересуется.

Под окнами дома на улице собралось много молодежи и подростков. Ребята терпеливо ждут своей очереди. И когда Анджела выходит из здания, ее сразу берут в тесное кольцо. «Анджела, ты молодец!» — кричат те, кто стоит подальше, другие просто улыбаются, а те, кто рядом, решаются ласково погладить ее по руке. На гостей накидывают национальные халаты, на головы надевают красивые вышитые тюбетейки. На пышных волосах Анджелы тюбетейка не держится, сползает. Она ловит ее руками, и все вместе с ней весело смеются…

Весь день провели Анджела и ее друзья среди тех, кто дает новую жизнь Голодной степи. В городе, где над крышей каждого дома возвышается телевизионная антенна, есть, разумеется, и Дом культуры, и школы, и библиотеки, и детские сады. Хотя было воскресенье и детишки проводили его дома, молодая женщина, директор детского сада, показала американским гостям и столовую, и спальню, и игровую площадку под густыми деревьями на внутреннем дворе, и подарила на память симпатичные игрушки.

Рабочие совхозов живут в новых современных поселках, но есть у хлопкороба второй, летний дом. Это полевой стан, место, где во время сезонных работ живут бригады. Побывали наши гости и на одном из таких станов.

На невысоком пригорке стоит красивое просторное здание, светлое, с большими окнами. Сюда подходит прекрасное асфальтовое шоссе. Здесь все «как дома»: спальни, баня, столовая, гостиная с телевизором, легкие красивые занавески на окнах и цветы, много цветов. А вокруг неоглядные дали хлопчатника, где уже стоят машины, готовые к приближавшемуся сбору хлопка.

Хозяева угостили гостей божественными соками дыни, арбуза, абрикосов, моркови, груши — чего только там не было!

1972 год был трудным. Когда Подмосковье изнывало от необычайной жары, в Узбекистане было много прохладнее обычного. Вызревание хлопка задерживалось, о чем с понятной тревогой говорили нам в Узбекистане. И все же год 1972-й стал годом самой высокой урожайности за всю историю хлопководства в республике. Накануне торжественного празднования в Москве 50-летия образования Советского Союза Узбекская республика сделала прекрасный подарок Родине: собрала 4 миллиона 600 тысяч тонн хлопка, на 600 тысяч тонн больше, чем намечалось государственным планом второго года пятилетки. Это был результат истинно героического труда хлопкоробов, механизаторов, результат современных, научных методов ведения сельского хозяйства, неустанного партийного руководства.

На обеде в совхозе имени В. И. Ленина Анджела Дэвис сказала:

— То, что мы увидали в Узбекистане, показывает, какой гигантской революционной силой обладает социализм, как в новых революционных свершениях живет и развивается великий дух Октябрьской революции. В Голодной степи мы воочию увидали подлинное равенство— национальное и социальное, мы увидали ленинский союз рабочего класса и крестьянства, увидали его плоды. Гигантская механизация всех работ в Голодной степи — это пример тесного сотрудничества промышленности и сельского хозяйства. Невозможно было бы создать эти необозримые хлопковые поля, эти цветущие сады без помощи рабочих, инженеров, которые создавали эти машины.

Я поднимаю тост за партийную организацию «Новой земли»[3], за мужественных мужчин и женщин, которые приехали сюда, чтобы преобразить на благо народа почти непреодолимую силу природы. За тех, кто осуществил на деле мечты великого Ленина!

…Дорога в Самарканд и дальше шла мимо хлопковых полей, садов. Мимо полевых станов и новых чистеньких поселков. И была в этих селениях своя особенность: на торцовых стенах многих домов были нарисованы большие цветы хлопка. Как эмблема горячей привязанности голодностепцев к своему краю.

Теперь Анджела Дэвис — почетный гражданин Самарканда. Города, который недавно отметил 2500 лет своего основания, где остатки каменной обсерватории великого ученого древности Улугбека соседствуют с современными корпусами университета, где, насладившись красотой Регистана, выходишь на прекрасные современные проспекты со светлыми зданиями театра, гостиницы, магазинов, жилых домов, утопающих в тени тополей и чинар.

Диплом почетного гражданина Самарканда Анджеле вручали в большом актовом зале Самаркандского университета.

Но чтобы попасть в этот зал, надо было преодолеть путь сквозь густую толпу ликующей молодежи. Она заполняла всю улицу на подступах к университету, и, когда появились машины с американскими гостями, горячий самаркандский воздух огласился не менее горячими возгласами: «Анджела, привет!», «Андже-е-е-ла!» Кто-то крикнул: «Смотрите, она в узбекском платье!» — и улица бурно зааплодировала. Действительно Анджела и Кендра были в это солнечное утро одеты в яркие атласные платья, которые им подарили в Ташкенте. Платья очень шли молодым красивым негритянкам.

В зале яблоку негде было упасть. Здесь собрались трудящиеся города, ученые, студенты. Анджелу и ее друзей забросали цветами.

Когда председатель городского Совета Тимур Назиров объявил об избрании Анджелы Дэвис почетным гражданином Самарканда, буря аплодисментов пронеслась в зале и отозвалась в коридорах, где теснились те, кому не хватило места в зале.

— Отныне, — объявил председатель горисполкома, — наш седой и юный город станет и вашим родным городом. Мы будем рады видеть вас всегда, в любое время.

Поблагодарив за оказанную ей честь, Анджела сказала:

— Здесь, в Самарканде, мы увидали воочию, как гармонично сочетаются уважение к древней культуре народа с революционными социалистическими преобразованиями. Вместе со всеми другими республиками СССР Узбекистан стал равноправным членом социалистического союза наций. Он стал высокоразвитой республикой. Вы ликвидировали все, что порабощало народ физически и духовно, но вы бережно сохранили замечательные памятники древности, созданные руками мастеров из народа. Так вы воплотили в жизнь указания Ленина.

…Анджела Дэвис встретилась с очень многими самаркандцами, но об одной встрече хотелось бы сказать особо.

Вечер перед отъездом Анджела и ее друзья провели в семье профессора Самаркандского университета М. А. Ахтамова, в одноэтажном уютном доме на одной из старых тенистых улиц Самарканда. Как сказал сам хозяин, это обыкновенная узбекская семья. А мы от себя добавим: это удивительная семья.

По старинному узбекскому обычаю гости и все члены семьи сидели на полу, устланном толстым ковром и вышитыми подушками. Хозяин представил гостям всех членов семьи. И это был, наверное, самый короткий и самый впечатляющий рассказ о том, что принесла Октябрьская революция узбекскому народу. Извинившись за нарушение этикета, хозяин сказал:

— Чтобы вы, дорогие гости, знали, с кем проведете вечер, я начну с себя. Я профессор медицинского факультета университета. Но надо вспомнить моего отца. Он был батрак у бая. В условиях феодализма — это значило быть крепостным, быть рабом… Чем бы окончилась его жизнь и что было бы с нами? Но пришел день революции, и отец активно встал на борьбу с баями и контрреволюцией. Началась новая жизнь. И вот перед вами мы, его дети. Вот мой старший брат Аслам. Он, как и вы, Анджела, профессор философии… А вот это — другой мой брат, он физик, тоже профессор… И мы все коммунисты. Рядом со мной, — Ахтамов слегка дотрагивается до плеча красивой узбечки, — это моя жена Шукурова Зоя, хозяйка этого дома. Она кандидат общественных наук, работает в университете. А там, — профессор показал туда, где тесной кучкой сидела молодежь, — там наши дети, все учатся. Как видите, мы все не только смогли получить образование, но и приобщиться к науке. За все это мы благодарны нашим старикам, отдавшим свою молодость революции.

Профессор подвел гостей к родителям своей жены, восьмидесятилетнему Ходжи-Курбан Шукурову и его жене Норчукун Шукуровой, старым коммунистам. С глубоким уважением американские гости поклонились старикам.

Когда все вышли на внутренний дворик, где были накрыты столы, он был заполнен празднично одетыми людьми. Сюда пришли родственники, друзья, соседи профессора, родственники соседей. И начался пир.

На темном южном небе сверкали яркие звезды, с перекладин террасы свисали янтарные гроздья винограда. Аромат цветов перемешался с пряными запахами праздничного угощения. Кто-то читал стихи, кто-то пел песни, молодежь принесла магнитофон, начались танцы. Каждый хотел танцевать с Анджелой…

И вот закончилась поездка в Узбекистан. Самолет летит в Ленинград. За иллюминаторами стоит звездное небо. Усталые пассажиры спят, ^притихли даже корреспонденты.

Только Анджела в длинном узбекском платье, с накинутой на плечи большой шалью пристроила пишущую машинку на столик и, быстро отбивая буквы, пишет статью для газеты Компартии США «Дейли уорлд».

…С того вечера прошло три месяца, и я получила номер «Дейли уорлд» со статьей А. Дэвис «Там, где женщины когда-то были собственностью».

«Как черная женщина, коммунистка, — пишет в ней Анджела, — я особенно хотела увидать в действии ленинский принцип решения национального вопроса. Меня, в частности, интересовала роль советской женщины в национальных республиках.

Во время нашего краткого пребывания в Узбекистане нашу делегацию сопровождала женщина, которая была готова рассказать нам о борьбе и победах среднеазиатских женщин. Наима Махмудова, профессор и врач, сейчас является секретарем совета профсоюзов Узбекской Советской Социалистической Республики. Когда мы совершали поездку в машине от Ташкента до Самарканда, Кендра и я расспрашивали ее об условиях жизни среднеазиатских женщин до и после Октябрьской революции. Из рассказа Наимы Махмудовой перед нами раскрылась необыкновенная драматическая хроника. Угнетение женщины было открытым и жестоким. В самом буквальном смысле слова она была собственностью мужчины, сначала — отца, потом — мужа, которого для нее выбирал отец. Часто дочь-жертва ничего не знала о выборе ее отца вплоть до дня своей свадьбы.

Женщине абсолютно запрещалось заходить в «мужскую» часть дома. Каждая должна была закутываться в паранджу, лицо ее всегда было закрыто чачваном, густой сеткой из конского волоса. Паранджа и чачван были фактически темницей среднеазиатской женщины, снять их даже перед другой женщиной считалось страшнейшим преступлением.

Наима рассказала нам, какой трудный путь проделали женщины Средней Азии к своему освобождению. Сразу же после победы Советской власти в 1917 году Коммунистическая партия обратилась к женщинам с призывом включиться в общую борьбу за освобождение и социализм. Но прежде всего нужно было сделать первый шаг — обучить женщин грамоте. Если вспомнить, что население Средней Азии было на 98 процентов неграмотным, становится ясным, какая титаническая работа была проведена.

Целых десять лет до 1927 года прошло, прежде чем женщины решились снимать паранджу и чачван во время занятий в школе. Десять лет… По по сравнению с многовековой давностью этой традиций десять лет были как мгновенная вспышка молнии. 8 марта 1927 года среднеазиатские женщины объявляют «Худжум» — движение за полное освобождение. Как символ этого в городах и селениях запылали костры, в которых женщины сжигали паранджу и чачван. То, что веками было оковами для женщин, превратилось в пепел истории.

Наима очень беспокоилась, поймем ли мы диалектический характер освободительного движения женщин Средней Азии. «Худжум, — говорила она, — означал не только уничтожение всего, что держало женщин в изоляции и угнетении, он подготавливал условия для ее активного вступления в жизнь общества. Партия создала в городах центры по труду для женщин. Это дало возможность вовлечь их в промышленное общественное производство. В деревне движение за освобождение женщин шло наряду с движением за коллективизацию сельского хозяйства. В колхозах, как и на производстве, женщины получили равные права с мужчинами. Создавались детские сады и ясли. Ленинское учение о роли женщины в обществе нашло самое широкое воплощение в жизни азиатских республик Советского Союза».

Ныне жизнь женщин в Узбекистане отличается от дореволюционной как небо от земли. Они работают во всех отраслях хозяйства. На всех уровнях женщина наравне с мужчиной участвует в управлении государством.

…Я поняла, что мы, черные женщины, мексиканки, пуэрториканки, — мы должны почерпнуть знания и революционное вдохновение в победоносном боевом пути, которым прошли женщины Средней Азии. Наиболее важным опытом, которым они наделили нас, является неразрывность борьбы за женское освобождение, борьбы за национальное освобождение и бескомпромиссной борьбы за социализм».