Андрей Кожухов

Предисловие автора

Выступить сначала политическим писателем, а потом романистом представляет известные неудобства, как я мог в этом убедиться по собственному опыту. Это всё равно, что явиться в двух разных ролях в одной и той же пьесе: зрителю весьма будет трудно отрешиться от впечатления, полученного от первой роли, в то время как он будет смотреть исполнение второй.

Я могу только поблагодарить своих критиков, которые отнеслись к моему роману как к художественному произведению с такой сердечностью, с такими снисходительными порицаниями и щедрыми, великодушными похвалами. Но почти все эти критики упорно желали видеть в моем романе нечто вроде политического памфлета в повествовательной форме. Они усмотрели в этом романе выражение теоретической и практической программы русских революционеров и, естественно, упрекали его в том, что он является исключительно отрицательным в теории и узконасильственным в практическом отношении.

Да будет мне дозволено сказать несколько пояснительных слов для будущих моих читателей. Если они не знают, что такое русские революционеры как политическая партия, не знают их весьма скромных, рассудительных и практических требований, причин, вызвавших их появление, и прочее, то сведений обо всем этом им придётся искать в другом месте. Здесь же они увидят революционеров только как людей, а не как политических деятелей.

Будучи свидетелем и участником движения, поразившего даже врагов своею безграничною способностью к самопожертвованию, я желал представить в романическом освещении сердечную и душевную сущность этих восторженных друзей человечества, у которых преданность своему делу достигла степени высокого религиозного экстаза, не будучи сама по себе религией.

Общий интерес, представляемый этого рода изучением, отдалил меня от политических целей: моей единственной задачей было – верно изобразить известный тип современных людей, повторяющийся в наш благородный век повсюду в сотнях разнообразных форм.

Если я выбрал действующих лиц своего романа из числа людей, принадлежащих к крайней террористической фракции русских революционеров, и перенёс его действие в эту среду, то только потому, что этот приём казался мне наиболее отвечающим моему художественному замыслу. Ведь только в вихре этой ужасной борьбы действующие лица романа могли во всей полноте проявить свои наиболее характерные особенности. Но я настолько же был далёк от превознесения терроризма, как и от его порицания. Я только показал его или, лучше сказать, дал ему показаться – таким, каков он есть на самом деле, предоставляя читателю самому произнести свой приговор.

Было замечено, что движение представлено здесь в гораздо более узких рамках, чем те, в каких оно проявлялось на самом деле. В этом отчасти виноват я сам. Находясь во время своей работы в извинительном заблуждении относительно известности общих стремлений партии, успевшей уже в течение последних пятнадцати лет в значительной степени обратить на себя внимание публики, я отошёл в сторону от центральных действующих лиц этой борьбы, картина жизни которых могла бы послужить до некоторой степени картиною жизни всех их партий. Эти лица интересны сами по себе, и я надеюсь представить когда-нибудь некоторых из них своим читателям. Теперь же для меня представлялось более соблазнительным обрисовать более характерные, хотя и менее блестящие типы рядовых деятелей, с которыми читатель встретится, если пожелает проследить судьбу моего скромного героя.

Таким образом, мне пришлось помириться с последствиями своего выбора. Романист только устами своих действующих лиц может повествовать о том, что они говорят и делают и что чувствуют. Но, оставаясь в пределах одного небольшого и отдельного пункта на поле сражения, нельзя дать картины всего хода сражения.

Впрочем, сузив таким образом рамки своей картины, я получил возможность рельефнее выставить человеческие элементы в жизни революционера. Я не жалею об этом неизбежном сокращении, так как благодаря ему читатель мог ближе познакомиться с выведенными мною немногими лицами и лучше понять их.