Ангел-истребитель

ГЛАВА 11

Чарли Холлоуэй стоял на крыше своей галереи и смотрел ввысь. Октябрьский день близился к вечеру, было уже около пяти часов, и серое небо над Ванкувером усыпали тысячи черных штрихов. Вороны, летящие на юго-восток, в трущобы Барнэби, куда они привычно направляются на исходе дня. Чарли знал, порой о воронах говорят: «их было убийственно много». Интересно, как бы вы назвали вот это? «Резней»? «Холокостом»?

Еще несколько минут Чарли наблюдал за тем, как мимо проносились, в попытке опередить падавшее за горизонт солнце, отставшие вороны, а потом снова выбрался на пожарную лестницу и спустился в аллею. Его ассистент Фальми стоял, прислонившись к стене у распахнутой двери черного выхода, покуривая ароматизированную гвоздикой сигарету. Сегодня его готический прикид особенно вычурен: торчащие пучки черных волос благодаря какому-то колдовскому лаку превращены в твердые шипы, каждый сантиметр открытой кожи отливает мертвенной белизной, а в носу, в бровях и в нижней губе блестят колечки или серьги. Джинсы в обтяжку сшиты из черного латекса, а блуза — из лохматых обрезков ярко-оранжевого промышленного пластика. В соски и пупок продеты серебряные гантельки. Черные ботинки на высоком каблуке аккуратно зашнурованы до колена На правом предплечье красуется свежая татуировка — обнаженная женщина, распростершаяся на оскаленном клыкастом черепе.

— А ворон-то и отсюда видать, — заметил Фальми своим тонким голосом.

— Да, но отсюда не видно, как они заполняют все небо, — объяснил Чарли. — Пространство, перспектива — вот это мне по душе.

— Доходы да нажива, вот что тебе по душе, — не согласился Фальми. Он выронил из пальцев гвоздичную сигарету и тщательно растоптал ее толстой подошвой ботинка.

Чарли хохотнул. Фальми прекрасно знал, что Чарли держит его при себе ради имиджа, а язвительность в этот имидж входила.

— Все готово? — спросил Чарли, когда они зашли внутрь.

— Уже заканчивают расставлять съестное, — ответил Фальми. — Можно начинать.

Чарли суетился, проверяя последние мелочи. Он ожидал, что на сегодняшний фуршет по случаю открытия выставки явится цвет бомонда и множество журналистов; эту публику следовало вволю накормить, чтобы настроить ее поблагодушнее.

В парадную дверь постучали.

— Мы еще не открыты, — объявил Чарли, подходя к стеклу. Стоявший по ту сторону мужчина с затуманенным взором и недельной щетиной на подбородке выглядел неряшливо. Видимо, бродяга, пришедший в надежде урвать пару бесплатных бутербродов и стаканчик вина…

И тогда Чарли узнал его.

— Бог ты мой! — сказал он. — Джек?

Быстренько отперев дверь, он приоткрыл ее.

— Привет, Чарли, — поздоровался Джек. — Найдется минутка-другая для старого клиента?

— Конечно-конечно, — сказал Чарли. — У нас тут открытие, но оно еще только через час, и до тех пор мне нечем заняться.

Джек вошел внутрь. Чарли подумал, что он ужасно выглядит, но вслух этого не сказал. Он знал, через какие потрясения прошел Джек.

— Давненько от тебя не было вестей, — сказал Чарли. — Как идут дела?

— Признаться, не очень хорошо. Я вроде как… скитался.

Чарли закивал.

— Ну да. Давай-ка мы с тобой присядем, выпьем вина, поделимся новостями. У Фальми все под контролем.

Джек перевел взгляд на секретаря и помощника Чарли, который одарил его ответным взглядом, окрашенным то ли радушной, то ли презрительной ухмылкой.

— Давай, — согласился Джек. — Звучит заманчиво.

Чарли провел его в галерею. Фуршетный стол вдоль одной из стен был уставлен деликатесами: копченые устрицы, пате, жареная во фритюре восточноиндийская пакора. Проходя мимо бара, Чарли кивнул бармену и прихватил бутылку красного вина и два бокала.

— Открой еще одну, Пауло, пусть подышит, — сказал Чарли. — Это для нас.

Размашистым шагом Чарли углубился в галерею и присел на краешек обитого темно-зеленым бархатом дивана в форме полумесяца. Джек сел напротив. Между ними стоял небольшой столик со столешницей в виде звезды из травленого металла; поставив на него бокалы, Чарли разлил вино им обоим.

— Ты все здесь обновил, — заметил Джек.

— Дела идут неплохо, — ответил ему Чарли. — Мы сейчас выставляем местного художника, но я прочу ему большое будущее.

Оглядевшись вокруг, Джек кивнул. Постарался улыбнуться, но это было все равно что сражаться с волной, рвущейся прочь от берега; улыбка застыла на губах, а затем впиталась в кожу, слишком вымученная, чтобы достичь глаз.

— А ты? — тихо спросил Чарли. — Чем ты занимался?

Джек уставился ему в глаза. Открыл рот, захлопнул снова. Опустил взгляд на руки, безжизненно лежащие на коленях.

— Проводил одно исследование.

Чарли усмехнулся. У них с Джеком это было старой шуткой: Джек вечно заявлял, что, поскольку каждый аспект жизни так или иначе влияет на творчество, художнику следует позволить списывать все траты на «исследовательские издержки».

— Надеюсь, ты сберег чеки?

— Э… да. — Казалось, вопрос сбил Джека с толку, словно легкая светская беседа была чужим для него языком, который он перестал понимать. Теперь он не сводил с собеседника невыразительного, безучастного взгляда.

Чарли пригубил вино.

— О чем же ты хотел со мной поговорить?

— Да так, ни о чем. Я просто… — Умолк на полуслове.

— Что «просто», Джек?

— Я просто хотел… наладить старые связи. — Джек сделал глоток из бокала. — Понимаешь?

Под притворной небрежностью вопроса Чарли расслышал мольбу.

— Еще бы, Джек. Ты же знаешь, тебе здесь всегда рады. Прости мое любопытство, но…

Джек поднял ладонь, останавливая его.

— Прошу тебя, Чарли. Не надо вопросов, не сейчас. В последнее время их было слишком много…

Довольно странное замечание, но Чарли промолчал. Он заметил, что Фальми пытается привлечь его внимание посредством выгнутой брови и выразительного взгляда.

— Подожди секунду… Кажется, мой юный протеже немного растерян. — Поставив бокал на стол, Чарли поднялся на ноги. — Сейчас вернусь.

— Конечно, — сказал Джек.

Уверенности в его голосе не было.

Никки сама не понимала, почему вернулась в Ванкувер. На Западном побережье Канады октябрь — месяц холодный и дождливый; лучше было остаться в Неваде или уехать в Калифорнию.

Но настроение у Никки вовсе не было солнечным; видимо, поэтому она остановила свой выбор на Ванкувере.

Она подыскала себе приличное жилье в Китцилано, всего в нескольких кварталах от пляжа. Тем же простором и новизной, какими отличалось ее последнее городское пристанище, новая квартира похвастать не могла, ведь у Никки уже не было прежних фондов. Она сама не знала пока, захочет ли вернуться на улицу. Если окажется, что прежнее ремесло опротивело ей окончательно, Никки придется привыкать к совершенно новому жизненному стилю; нет, к новой жизни.

Ее это вполне устраивало. Последние два с половиной года, которые она провела с Джеком, изменили ее взгляды; все те занятия, что раньше заполняли ее свободное время, теперь казались бессмысленными. Она купила спальный футон и кое-какую кухонную утварь, но не потрудилась выбрать телевизор или стереосистему.

Итак, чем же она будет заниматься?

Никки подолгу бегала вдоль кромки пляжа, размышляя об этом. Свои пробежки она совершала на рассвете, когда пляж пустовал; она бежала, а дождь и холодные ветры с океана хлестали ее по лицу; она бежала, пока боль не сковывала легкие, а ноги не начинали гудеть от усталости. Бегая, Никки старалась ни о чем не думать, но порой терпела неудачу. Салли, Джанет и все прочие жертвы, с которыми она была знакома, одна за другой возникали в ее мыслях, подобно обломкам кораблекрушения, вымываемым на сушу. Она думала обо всех тех девушках, чью жизнь им с Джеком удалось спасти, всех тех, кого они даже не встречали, и задавалась вопросом: удалось ли им изменить хоть что-то или же все «спасенные» в любом случае обречены покончить с собой или умереть от передозы? Быть унесенными в море в одиночку, никем не оплаканными.

Ответа на этот вопрос она не знала, И продолжала бежать.

Чарли удалился в подсобку вместе с Фальми. Джек сидел и пил вино, а когда бокал опустел, он налил себе другой. Руки еще ныли, но за те несколько недель, что прошли после его возвращения из Невады, синяки заметно побледнели.

Он уже не знал, правильно ли сделал, что явился на открытие выставки. То есть он помнил, зачем пришел, но не был уверен, что задуманное удастся осуществить. Его прошлая, мирская жизнь теперь казалась сном, приснившимся кому-то другому, в какой-то иной реальности. Жена, ребенок, карьера — просто блестящая грунтовка, которую счистили, чтобы обнажить холодную стальную поверхность. Пытаться вернуть себе ту, прошлую, жизнь так же бесполезно, как и швырять камни в грозовые тучи.

Но часть той жизни все еще была рядом, она все еще жила. Тот же Чарли. Он из тех редких людей, которые действительно слушают то, что им говорят. Джек всегда восхищался тем, как твердо Чарли стоит на ногах, как много знает об окружающем мире. Как раз это и делало его таким прекрасным агентом.

Когда его бросила Никки, Джек уже не знал, что делать дальше. Он прибыл в аэропорт, не имея представления, куда лететь; в итоге решил вернуться в Портленд — но лишь затем, чтобы забрать компьютерное оборудование. Вещей Никки там уже не оказалось.

А потом, неожиданно для себя самого, он оказался в Ванкувере.

Джек не бывал здесь ни разу после своего первого «допроса с пристрастием», своего первого убийства. Он давным-давно продал дом, вынес из студии имущество; здесь не оставалось ничего, кроме воспоминаний.

Именно за этим он и пришел. Джек должен был понять, остается ли он по-прежнему человеком, а воспоминания — самая человеческая черта из всех, что в нем еще сохранились.

Посидев еще немного, он поднялся на ноги и прошел по галерее, рассматривая экспонаты. Художника звали Ранжит Фиарра, и он работал в разных техниках: занимался фотоколлажами, скульптурой, писал маслом. Его работы в основном сводились к бесплотным, многократно наложенным друг на друга образам ангелов и солнечных затмений на фоне тщательно отполированного металла или экзотических пород дерева. Довольно мило, но Джеку они казались неглубокими и безопасными, как детский надувной бассейн.

Он не посещал «Волчьих угодий» со времен невадской истории. Джек не сомневался, что Патрон засыпет его насмешками, даст понять, что все случившееся произошло по его, Джека, вине. Патрон солгал, уверяя, что Гурман — его «второе „я“». Невзирая на всю похвальбу, Гурман попросту не был достаточно умен, чтобы оказаться Патроном.

Значит, в Стае остался один Патрон. Заманить его в ловушку не выйдет — а без помощи Никки Джек вообще не мог охотиться. Если ему суждено бросить свое занятие, сейчас самое время.

Если только есть куда возвращаться. Он разглядывал большую чашу, покрытую темно-синей глазурью и инкрустированную фотографиями тропических рыб и разрядов молнии. Легко провел пальцем по гладкому, плавно выгнутому ободку, постарался вообразить, что чувствовал Фиарра, работая над чашей. Быть может, это напоминание об отпуске, проведенном в тропиках? Океанская лазурь, блеск рыбьих стаек, внезапный треск расколовшегося надвое неба?

За спиной запыхтел Чарли.

— Извини, Джек. Последние приготовления, сам понимаешь, что это такое. Я сейчас распахну двери, но, если хочешь, оставайся. Поболтали бы еще немного.

— Спасибо, — сказал Джек. — Останусь, наверное.

Люди начали просачиваться внутрь. Джек заметил, что самыми первыми обычно входили одиночки; он решил, что им просто некуда больше податься. Затем начали прибывать парочки и, наконец, группы из трех или более человек, кучки друзей, встретившихся, вероятно, чуть раньше, за выпивкой или ужином. Здесь были все, кто обычно посещал открытия: безупречно одетый мужчина в возрасте, с седой шевелюрой, который с предельным вниманием рассматривал экспонаты; угрюмые с виду женщины с угловатыми фигурами, в деловых костюмах и коже; юноши и девушки в диких нарядах, с вызывающими прическами, со странным блеском в глазах.

Все было таким знакомым. Джеку вспомнилось, как в последний раз открывали его собственную выставку: Джанин следила, чтобы ничей бокал не пустовал, сам Джек нервно наворачивал круги по залу и старался быть обаятельным. Все было совсем как сегодня — этот водоворот цвета, голосов и музыки; легкий джаз играл в динамиках стоявшего в углу «бумбокса», люди смеялись, разговаривали, обменивались впечатлениями, прихлебывали вино и угощались суши.

Все было таким нормальным.

Наполнив вином очередной бокал, Джек обошел выставочный зал. Ему встретилось несколько людей, с которыми он был знаком, но из хорошо знакомых — никого; Джек улыбался им, кивал и шел дальше.

Он изучал полотно, когда рядом раздался голос Фальми:

— Ну как, сытно?

Джек оглянулся на гота. Фальми работал с Чарли уже годы, но они с Джеком так и не научились толком ладить. Он подозревал, дело тут в характере самого Фальми: тот носил свой цинизм, как сшитый на заказ костюм, и при всяком удобном случае его демонстрировал.

— Спасибо, не жалуюсь, — ответил Джек.

Фальми вздохнул.

— Я говорю о картине. Она тебя насыщает?

Джек снова повернулся к полотну. Оно изображало статую… вот только, приглядевшись поближе, Джек увидел, что это не вовсе и не полотно, а фоторепродукция картины, изображавшей статую. Точнее, роденовского «Мыслителя».

— Даже не знаю, — сказал он.

— Ну, а я сыт ею по горло, — заявил Фальми. — Впрочем, ничего страшного. Хорошее слабительное всегда исправит дело.

— Она кажется… отдаленной, — сказал Джек. — Столько тут слоев, разделяющих оригинал и зрителя.

— Именно, — сухо подтвердил Фальми. — Слои переработки. Копия копии другой копии — даже сама статуя фальшивая. — Он указал на постамент, на котором Джек разобрал крошечные буквы: «Сделано в Китае». — Всего лишь дешевая гипсовая поделка, какие продают в безвкусных туристских лавчонках.

— Может, в этом все и дело? Об этом нам и предлагают задуматься?

— Точно. И зритель превращается в пятого мыслителя в общем ряду. — Фальми постучал пальцем по маленькой табличке справа от псевдокартины; как и следовало ожидать, она называлась «Пятый Мыслитель». — Как ни прискорбно, она не дает никаких поводов для размышлений… «Ну и умник этот художник», разве что.

— Она посвящена разрыву связи, — проговорил Джек. — Когнитивный диссонанс. Случается, когда слишком долго думаешь над чем-то, слишком дотошно анализируешь. Ускользает смысл.

— Может, поэтому я терпеть ее не могу? — сказал Фальми. — Чересчур церебрально.

— Да. В оригинале была мощь, глубина, напряжение. Их можно было ощутить, — сказал Джек. — Нутром.

— Ну, а мое нутро ощущает потребность в еще одном бокале. Прошу прощения. — Фальми удалился, чеканя шаг.

Джек продолжал смотреть на репродукцию. Его охватило вдруг непреодолимое желание протянуть руку и коснуться ее, потянуться сквозь нее, мимо всех подделок и имитаций, прямо к самому сердцу настоящего произведения.

Ощутить тот вихрь страстей, который, он знал, скрывается под холодным, твердым камнем.

В итоге странная смесь беспокойства и любопытства снова выгнала Никки на панель. Она чувствовала, что должна доказать что-то самой себе, хоть и не была уверена, что именно.

На Бульваре мало что изменилось. Новые лица, разумеется, но это как раз не новость. Сначала Никки осторожно выяснила, что происходит, кто и какую территорию контролирует, и только тогда приступила к работе.

Первой ночью она немного нервничала, что было странно; вне всяких сомнений, она занималась самым безопасным сексом из всех, что были у нее за два последних года. По большей части все шло гладко… если не считать важного господина, который вдруг полез под сиденье, как раз когда Никки принялась сосать. Внезапно ему в нос уперлось дуло пистолета… а потом Никки увидела, что он просто пытался нашарить рычаг, опускавший кресло.

И тогда, по прошествии трех дней с ее возвращения на Бульвар, ей позвонил Ричард.

— Помнишь меня? — спросил он. Сначала Никки не поняла, кто это; прошло ведь уже два с половиной года, да и знакомство их нельзя назвать иначе как шапочным. Так, очередной зануда, но именно он оказался той последней каплей.

— Как же, помню, — ответила она. — Откуда у тебя этот номер?

— Мне много чего известно, Никки. С возвращением тебя.

— Но я до сих пор не в восторге, Ричард. Я не работаю с сутенерами.

— Прошу тебя, Никки… Никакой я не сутенер. Я — владелец агентства сопровождения, все по высшему разряду. Очень взыскательная клиентура. Разве сравнится ровный поток состоятельных, щедрых бизнесменов с теми отбросами, которых ты встречаешь на улице?

— Я уже работала с агентствами раньше… Так себе. У меня есть один недостаток: не люблю следовать правилам, установленным людьми, к которым я не испытываю уважения.

— Но Никки… Мы виделись только мельком. И потом, признайся: лучше ехать на такси в пятизвездочный отель, чем плестись под дождем в какой-нибудь блошиный рассадник у Бульвара?

— Люблю дождь. Он прочищает мозги.

— Слушай, я вовсе не раскручиваю тебя на бесплатные танцы на матрасе. Давай просто встретимся, посидим где-нибудь и все обсудим. Собеседование, ладно? Я расскажу тебе о нашей фирме, покажу кое-какие рекомендации… А потом ты все обдумаешь.

Никки колебалась. Обычно она избегала агентств — потому в основном, что ценила свою независимость. Но они давали стабильность, определенный уровень безопасности… Может, именно в этом она сейчас и нуждалась.

— Хорошо, я тебя выслушаю, — сказала она.

— Замечательно! Давай тогда встретимся в моем любимом кафе, скажем, завтра в два? Я продиктую адрес.

— Итак, Джек… — протянул Чарли. — Как самочувствие?

— Лучше, — сказал Джек.

Они отдыхали на крыше, устроившись на складных стульях. Открытие выставки состоялось, закуски съедены, вино и пиво выпиты. Художник продал несколько работ, все счастливы. Фальми заканчивал уборку внизу.

— Лучше, чем когда постучал в дверь, или лучше вообще? — спросил Чарли.

— И то, и другое. Давненько я не заглядывал в галереи, — сказал Джек. — Запрокинув голову, он вглядывался в затянутое облаками небо. — Хорошее ощущение. Мне здесь уютно.

— Ну еще бы. Ученому место в лаборатории, актеру — на сцене, певцу — у микрофона. Им там самое место.

— Ты пропустил «жокею — в конюшне», — заметил Джек. — Ну, знаешь, чтобы плавно подвести к другой метафоре: «вернись в седло». Ты ведь к этому ведешь?

— Стало быть, тонкие ходы мне не удаются, — вздохнул Чарли. — Как насчет сигары?

— Почему бы нет? — сказал Джек. Курение не входило в его привычки, но время от времени он не отказывал себе в этом удовольствии. Чарли достал две кубанос и протянул одну Джеку. Насыщенный, терпкий аромат защекотал в ноздрях даже прежде, чем сигару зажгли.

Сунув руку в карман пиджака, Чарли выудил оттуда маленькую зажигалку для сигар и щелкнул ею. Шипение голубоватого пламени приковало к себе взгляд Джека, вызывая в памяти картины, вспоминать которые он не хотел.

Ну конечно. Резкий, благоуханный дымок. Это горят листья, не плоть.

— Ну вот… — начал Чарли. — Ты мне расскажешь, как провел несколько последних лет, или это все еще тайна?

Джек пожал плечами.

— На самом деле ничего особенного. Путешествовал по северо-западу. Занимался единоборствами, чтобы проветрить голову. Много читал.

— Устроил себе отдых, значит. А новых друзей не завел?

Джек немного поколебался, прежде чем ответить:

— Одного.

— Женщина?

— Да Только ты не то подумал…

— С каких это пор тебе известно, о чем я думаю? Между прочим, я мозги не под забором нашел! Не сомневаюсь, эта женщина тебе как сестра. Нет, как мать… как бабушка! Ей за шестьдесят, она очень добрая, со сморщенным лицом, сиськи висят до колен…

— Ладно, ладно. Ей тридцать с чем-то. Симпатичная, не замужем, традиционной ориентации. Доволен?

Чарли медленно выдохнул дым, косясь на Джека.

— Но?..

— Скажем так: Никки занимается своей карьерой.

— Ясно. А как ты с ней познакомился?

— Мы работали вместе. — Джек тут же сообразил, что сболтнул лишнее.

— Да? И чем занимались?

Джек медленно затянулся сигарой, выгадывая время.

— Она вкладывала мои деньги в ценные бумаги, но ничего путного не вышло. Я не говорил с ней вот уже несколько недель. — Он произнес это без выражения, и Чарли понял намек.

— Что ж, хорошо хоть, она не продавала твоих произведений, — сказал он. Откинувшись на спинку стула, Чарли выдул серию колышущихся колечек дыма.

— Я давно ничего не произвожу. И уже не знаю, что это такое — искусство, — признался Джек.

— Ничего страшного. Искусство меняется. Знаешь, я долгие годы бился над определением искусства, которое подошло бы к любому стилю, к любой технике, ко всем носителям. Вот что у меня вышло: искусство субъективно. В этом все дело. Можно даже обойтись без творца, необходим лишь кто-то, кто воспримет что-нибудь как произведение искусства. И тогда это что-то станет искусством.

— Значит, художник — фигура второстепенная?

— Может и так случиться. Вот смотри: скажем, ты пришел на океанский берег, там очень красивый закат, удивительная игра света на поверхности воды. Ты это создал? Нет. Ты фотографируешь то, что увидел, теперь ты — художник? Да. А что, если ты просто любуешься закатом, не делая снимков? Ты запоминаешь все, что видишь, но никого рядом нет. Замешано ли тут искусство? Мне кажется, да. Пейзаж был красив, наблюдатель прочувствовал его красоту, пропитался ею.

— Следуя этой логике, — задумался Джек, — все что угодно может стать произведением искусства. Все, что переживает человек. Вся боль.

— Все восприятие, — поправил его Чарли. — Искусство не вещь, оно чувство.

Джек думал о том, чем занимался последние три года, О том, что его восприятие постепенно трансформировалось. О том, как менялся его взгляд на происходящее.

— И тогда что-то, в чем ты прежде не видел никакого искусства, — медленно проговорил Джек, — может стать искусством. Ни в чем при этом не изменившись.

— Конечно. Основная разница между художником и публикой — в том, что художник видит произведение искусства первым, а затем пытается донести свое видение до остальных. По моему разумению.

— Я всегда считал, что главное в искусстве — это передача мессиджа, послания, — сказал Джек, изучая тлеющий кончик сигары. — Конкретный мессидж, который передается с помощью конкретной техники. Но за несколько лет мои взгляды как бы перевернулись вверх ногами. Теперь… теперь искусство — в том, чтобы получить конкретный мессидж с помощью конкретной техники.

— Боюсь, я не уловил твою мысль.

Джек развел руками.

— Не думаю, что могу это объяснить. Я лишь хочу сказать…

Он умолк. А что он, собственно, хочет сказать? Что, по-видимому, он начинает получать удовольствие, пытая людей, — не потому, что причиняет им боль, а потому, что видит в этом средство самовыражения?

— Я хочу сказать, — повторил Джек, — что вновь начинаю думать об искусстве.

Бросив на него косой взгляд, Чарли заулыбался:

— Потрясающе, Джек! Вот только… — он подался вперед, уже без улыбки. — Только, по-моему, тебе это не очень-то нравится. И я знаю почему.

— Едва ли, — сказал Джек.

— Чувство вины. Мне уже приходилось сталкиваться с подобным. С художником случается что-то скверное, и его первый импульс — дать выход своим переживаниям в искусстве. Вот только художники зарабатывают на жизнь произведениями, а это значит, что он получает выгоду из собственного несчастья. И тогда художник начинает обвинять себя в случившемся, полагая, что каким-то образом сам навлек на себя беду, якобы с целью заработать.

Чарли свел вместе ладони: тлеющая сигара торчала меж его пальцев, как дымовая труба на церковной крыше.

— Это логическая петля, Джек, и ты не должен дать ей захлестнуть тебя. Каждый художник в подобном положении должен это услышать, и я скажу тебе: твоей вины здесь нет. И, что не менее важно, выразить скорбь, потерю, гнев через искусство — правильно. Это не святотатство, это не оскорбит память Джанин, или Сэма, или твоих родителей. Они бы хотели, чтобы ты сделал это, Джек; избавься от яда, который отравляет тебе душу. Выпусти его наружу, не носи в себе, продолжай жить. Если тебе кажется, что на этом нельзя делать деньги, откажись от них, спусти гонорары на благотворительность. Черт, не хочешь — не показывай никому своих работ. Но продолжай работать.

— Продолжай работать, — вздохнул Джек.

— Да. Сложно, я понимаю, но все же… А чем еще ты мог бы заняться? В этом твоя жизнь, Джек. Ты — тот, кто ты есть. Знаешь, некоторые до почтенных седин живут, не догадываясь, в чем их призвание; просыпаются, идут на работу, возвращаются домой. А у тебя есть нечто большее. Цель, страсть. Попробуй похоронить ее, и она вылезет наружу, так или иначе.

— Вот-вот, — кивнул Джек. — Так или иначе…

Для встречи Ричард выбрал ресторанчик под названием «Ди-Ви-8». Небольшое модное местечко — скорее бар, чем бистро, всего в квартале от Бульвара. Он ждал ее за столиком наверху, в зеленом шелковом костюме и с грандиозным бокалом мартини, в котором плавали сразу четыре оливки.

— Здравствуй, Никки, — произнес Ричард, когда она уселась. Все такой же отталкивающий, каким она его помнила, с каким-то вдавленным лицом и узенькими глазками, которые словно принадлежали одной из тех противно тявкающих собачонок, которых принято носить на руках. Ежик волос топорщился, густо смазанный гелем, а запах одеколона Никки учуяла еще прежде, чем подошла к столу вплотную.

— Ричард? — сказала она с профессиональной улыбкой.

— Что-нибудь выпьешь?

— Скотч с водой.

Ричард подал знак официанту и устроил целое представление, выясняя, какой из имеющихся в наличии сортов самый лучший.

— Как ты узнал, что я снова в городе? — спросила Никки.

— Ну, у меня множество контактов, — беззаботно отозвался Ричард. — Кто-то из них дал мне номер твоего мобильника. Только не спрашивай кто: я очень серьезно отношусь к конфиденциальности.

— К чьей угодно, только не к моей.

— Что ж, это изменится, как только ты начнешь на меня работать. Помнишь, что я говорил о наших клиентах? Они весьма богаты и крепко держатся за свою анонимность. Очень внимательны. Ты мне нравишься, и я думаю, будешь пользоваться успехом, но это, конечно, не означает, что сначала мне не пришлось навести о тебе справки.

— Кажется, тебе и так многое известно.

— Не так уж и многое. Скажем… чем ты занималась с тех пор, как уехала?

— Тем же, чем и обычно, только в других городах.

— Так. А в каких конкретно?

— Дай вспомнить… Де Мойн, Калгари, Сиэтл, потом немного в Портленде…

Ричард вытащил записную книжку и делал в ней пометки.

— Так-так. Работала там на кого-то?

— Нет. Независимость превыше всего.

— Аресты были?

— Нет.

— Не уточнишь сроки?

В самых общих чертах. Никки почувствовала укол раздражения, но подавила гнев; вопрос справедлив. Подумав, она назвала Ричарду приблизительные даты своих перемещений за последние два года. Принесли заказанный напиток, который она встретила с благодарностью.

— Знаешь, что мне здесь нравится? — вдруг сменил тему Ричард.

— Вволю оливок?

Он хохотнул.

— Нет. Дело в картинах. — Он указал на ближнюю стену, где висело громадное полотно. Фоном служили складки черного бархата, как на дешевых картинках, какие можно купить в Мексике, но вместо фигуры матадора, грустного клоуна или большеглазого ребенка картина изображала томного Капитана Крюка. Они постоянно меняются. Многие местные художники выставляют и продают здесь свои работы.

— Ага, настоящий очаг культуры. А теперь позволь мне задать тебе пару вопросов.

— Спрашивай, о чем хочешь.

— Кто за тобою стоит? «Триада»?

— Нет-нет, ничего подобного. Ни «тонгов», ни «триад». Я всего лишь преуспевающий местный бизнесмен.

— Ну да. А кто на тебя работает? Есть такие, кого я знаю?

— Возможно. Я приготовил список с именами нескольких моих девушек; можешь позвонить им, уточнить. Думаю, у них не будет ко мне никаких претензий.

Вынув из кармана сложенный листок бумаги, Ричард протянул его Никки. Она развернула, прочла. Вверху красовалась «шапка»: Эстетский Эскорт Экстаз, а под ней — с десяток имен (без фамилий, разумеется), сопровождаемых телефонными номерами. Какие-то показались Никки знакомыми, но на Бульваре можно наудачу бросить использованный презерватив и угодить им в проститутку по имени Дженнифер или Бренди.

Она осведомилась о расценках и правилах; и те, и другие оказались подходящими. Ричард сказал, что держит в штате адвоката на случай неприятностей, хотя его услуги еще ни разу не понадобились. Все делается на основе выездов к клиентам; девушки никогда не появляются в самом офисе. Налажена система оплаты по кредитным картам, а платежи проходят под невинной вывеской «услуги по доставке». Наличные чаевые девушки оставляют себе.

Все казалось разумным. Ричард не лез за словом в карман и вел себя сдержанно. И все же…

Никки сказала, что все обдумает и свяжется с ним. Он улыбнулся и пожал ей руку, когда она встала, чтобы уйти.

Почему же ей кажется, что здесь скрыт подвох?

Потом Джек направился домой.

«Домом» была квартира на третьем этаже в доме без лифта, расположенном на Коммершал-драйв. Жилье стоило здесь недорого, но дома содержали в порядке; они часто служили декорацией Нью-Йорка в местных фильмах или телевизионных постановках. Брызгал легкий дождичек — практически туман, — который коренные жители Ванкувера игнорируют, считая, что ради него не стоит открывать зонтик.

Джек шел мимо бильярдных, винных погребков, закрытых магазинов, в витринах которых плетеная из конопли одежда чередовалась с африканскими масками и скульптурой. Влажный воздух нес множество приглашений: аромат свежемолотых кофейных зерен зазывал посидеть в кафе для полуночников, запах сыра и пепперони тянул в пиццерию, а латиноамериканский ресторан предлагал окунуться в многоголосый смех под ритм самбы. Джек вдруг понял, что поселился в этой части города не только из-за дешевизны; он выбрал ее, потому что она была живая, здесь все бурлило: люди, продовольствие, товары. Здесь он видел некий потенциал.

Но конечно, и тут имелась своя изнанка. Бродяга с жидкой бороденкой проковылял мимо, обернув плечи запятнанным одеялом. Его глаза были пусты, потрескавшиеся губы безмолвно шевелились, словно он вел беседу с кем-то, кого мог видеть лишь он один. Джек задумался, назовет ли Чарли восприятие этого бездомного «искусством».

Влажный, раскрашенный неоном асфальт. Где-то вдалеке вкрадчиво рокотали электрички, движимые упрятанной в рельсы молнией. Джек почувствовал, как ослабло натяжение его вдруг показавшихся ненужными, неуклюжими мышц; голова приятно гудела от выпитого вина.

Он гадал, что сейчас, в эту самую минуту, делает Никки.

Наверное, можно найти ее, стоит только постараться. У него записаны телефонные номера в нескольких городах, имена ее знакомых. Кого-то, с кем Никки просила связаться в случае, если с ней что-нибудь случится. «Ты ведь делаешь это ради незнакомых людей, так сделай и ради меня, — сказала она. — Пусть люди знают, как я умерла. Почему умерла. То, чем мы занимаемся, — единственная чертова вещь в моей жизни, в которой есть хоть какой-то смысл, и я не хочу в итоге оказаться в какой-нибудь долбаной безымянной могиле».

И добавила: «Если продашь права на экранизацию, пусть меня сыграет Камерон Диас».

Джек миновал эфиопский ресторанчик, южно-американский книжный магазин, итальянский гастроном с огромными банками оливок и связками сосисок в витрине. Несметное множество культур перемешалось на этой улице. Навстречу Джеку и мимо него прошелестел скейтбордист с короткой щетиной на голове, в проклепанной кожаной куртке и мешковатых брюках: во рту — зажженная сигарета, рядом рыскает питбуль. Джек гадал, что думают эти двое о поколении бэби-бумеров.

Лестничные клетки его многоквартирного дома пахли призраками выкуренных косячков и зажаренного лука, но Джек не возражал; это лучше, чем химический запах хвои с оттенком хлорки. Поднимаясь, он слышал, как за закрытыми дверьми квартир мурлычут телевизоры и радиоприемники.

Квартира Джека была маленькой, с окнами на улицу. Он бросил куртку на обтрепанную кушетку — единственный предмет меблировки, не считая листа пенки в спальне, — и на минуту задержался у окна.

Затем подошел к штабелю ящиков у стены и начал распаковывать компьютерное оборудование.

Вернувшись домой, Никки принялась обзванивать девушек, чьи телефоны выдал ей Ричард.

Первый номер не отозвался. Второй тоже. По третьему никогда не слышали о девушке с именем, которое назвала Никки.

Она попробовала позвонить в само агентство, но попала в похоронный зал. Скомкав бумажку, швырнула ее в мусорное ведро.

Зачем? Ричард не рассчитывал на бесплатный трах и наверняка понимал, что она станет звонить по номерам. Очевидно, ему было наплевать… значит, он уже получил необходимое. Но что она ему рассказала? Так, небольшой экскурс в историю… Перечислила города, в которых побывала за последние два года.

Где они побывали вдвоем с Джеком.

И вновь «Волчьи угодья» объявились в Сети.

Разумеется, Джека не ждало никаких новых сообщений. Патрон был последним членом Стаи, который еще оставался в живых, а он не мог заходить на сайт, пока тот был отключен. Прямо сейчас автоматика сайта рассылает подписчикам электронные приглашения посетить его на новом месте.

Джек задумался, не отправить ли Патрону весточку. Просто чтобы узнать, последует ли ответ: что, если Гурман с Патроном, вопреки всем доводам, действительно одно и то же лицо?

Пока он размышлял над этим, пришло сообщение.

Очевидно, Патрон тоже думал о нем.

Патрон покинул веб-сайт.

Какое-то время Джек смотрел на экран. А потом отправился спать.

На следующее утро его разбудил стук в дверь.

От туманного, полусонного состояния Джек мгновенно перешел к нервной, пропитанной паникой трезвости. Вскочив со своего импровизированного матраса, он сунул руку в открытую коробку и вытащил пистолет. Не покидая спальни, крикнул:

— Кто там?

— «Федерал экспресс».

«Как же», — пробормотал Джек. Знала ли хоть одна живая душа, где он устроился?

— А от кого посылка? — крикнул он.

— Может, откроете дверь, сэр? — Молодой мужской голос с ноткой усталости. Естественно.

— Скажи сначала, от кого эта долбаная посылка! — проревел Джек.

— Ладно, ладно… Тут написано: «Чарли Холлоуэй».

Внезапно ощутив себя полным кретином, Джек сунул пистолет обратно в коробку и, оставаясь в одних трусах, на цыпочках направился к двери. Посмотрев в глазок, он увидел молодого типа двадцати с чем-то лет в униформе, с прямоугольным пакетом и электронной папкой в руках. Джек отпер дверь.

— Джек Сэлтер? Распишитесь здесь.

— Конечно. М-м… простите, что накричал.

— Нет проблем.

Курьер вручил ему пакет, забрал свою папку и ушел, не сказав больше ни слова.

Джек закрыл дверь. «Так бы и убил тебя, Чарли», — пробормотал он, ухмыляясь вопреки собственной воле. Пакет поставил на стол в кухне, принялся рыскать в посуде, нашел нож. Вскрыл упаковку и развернул ее.

Первым, что Джек увидел, был простой листок белой бумаги. Подобрав его, Джек прочел: «Небольшой презент от Близкого Друга». Без подписи.

Из пакета Джек достал коробку поменьше. Прямоугольная, она была завернута в яркую упаковочную бумагу: космические корабли бороздят космос под звездным дождем. Коробка казалась странно знакомой.

К ней был привязан ярлычок с небольшим рисунком северного оленя и надписью: «Сэму от Санты». Джек узнал собственный почерк.

Коробка задрожала. Нет, не сама коробка; дрожат его руки. А на бумаге вовсе не звезды… это брызги…

В последний раз он видел эту коробку под рождественской елкой в собственном доме, три года тому назад.

Патрон знал, что Следователь — это Джек.

Патроном был Чарли Холлоуэй.

ГЛАВА 12

Голос на другом конце телефонной линии казался смущенным, но искренним.

— Ума не приложу, о чем ты говоришь, Джек, — сказал Чарли. — Не посылал я тебе никаких коробок.

Одной рукой Джек прижимал к уху телефонную трубку, в другой держал рождественский подарок. Отложив коробку, он подобрал обертку пакета «Федерал экспресс» и изучил наклейку с адресом. Тот был выписан фломастером, заглавными буквами. Никакого сходства с почерком Чарли, да и с чьим бы то ни было почерком тоже.

— Извини, — проговорил Джек. Голова пульсировала от выпитого накануне вина. — Наверное, кто-то решил меня разыграть. Забудь о моем звонке.

— А… Что тебе прислали-то? Собачьи какашки? Порнуху для геев?

— Если я тебе скажу, — заметил Джек, — то розыгрыш удастся.

— Ну, тогда не говори, и мы посмеемся сами, да?

— Точно, — согласился Джек. — Потом поговорим.

И повесил трубку.

Он сидел, глядя на яркую обертку коробки. Та казалась нереальной, словно вывалилась вдруг из другого измерения. Она обладала какой-то мрачной гравитацией, притягивая взгляд Джека независимо от того, в каком углу комнаты он находился.

Он заставил себя думать.

Так, он знает, что я — Следователь. Знает имя моего агента, мой адрес. Ну конечно: он убил мою семью, побывал в моем доме, он знает обо мне все, что только можно знать. Он даже высказал суждение обо мне, когда я выдавал себя за Поцелуя Смерти: дескать, у меня «самый мощный потенциал». Он питал на мой счет большие надежды…

Или же Патрон просто действовал наугад, основываясь на известных ему фактах? Допуская, что Джек и Следователь — одно и то же лицо, он прислал коробку, надеясь, что это подвигнет его на какой-то отчаянный шаг.

Убить Чарли, например.

Джек хорошо обдумал, что делать дальше, прежде чем вновь подключился к «Волчьим угодьям».

Его ждало сообщение.

Отвернувшись от монитора, Джек снова воззрился на коробку. Проглотил застрявший в горле комок. Отчего-то ему не пришло в голову, что в коробке может лежать что-то другое. Что-нибудь, кроме ярко раскрашенной игрушки, которую он купил сыну.

Это не имело значения. Очередные психологические игры, очередная попытка отвлечь от главного. Джек не собирался тратить на это время. Нужно сконцентрироваться.

И влезть в шкуру Следователя.

Ответ пришел незамедлительно.

Первым делом Джек задернул занавески.

Потом сел и уставился на подарок. На собственное прошлое. И задумался о будущем.

Попытается ли Патрон расправиться с ним? Очевидно, ему известно, где остановился Джек… Черт, наверное, он следит за домом. Джек не может просто взять и уехать из города: это подскажет Патрону, что он не ошибся.

Имеет ли это значение?

Анонимность уравнивала их шансы на победу в этой игре. Установление личности одного из игроков делало его мишенью. Но что это значит — «установить личность»? Назвать имя, определить место проживания, круг общения? Каждая мишень состоит из концентрических кругов — границ, в самом центре которых личность человека. Чем больше кругов удастся стереть, тем сложнее попасть в центр.

В данный момент «Джек Сэлтер» — не более чем удобный ярлык. Ни семьи, ни подруги, ни постоянного жилища, ни работы. Что с того, что Патрону известно его имя? В жизни Джека не было ничего такого, с чем он не мог бы расстаться без всяких сожалений.

За исключением, возможно, содержимого этой коробки.

Наконец он взял ее в руки и начал открывать. Медленно отслаивал слои клеевой основы — не из осторожности, а из благоговения. Он догадывался, что там внутри.

Ни натянутых проволочек, ни взрывчатки. В коробке лежали два предмета, аккуратно завернутые в белую папиросную бумагу. Сухие и хрупкие, они тем не менее прекрасно сохранились. Они походили на птичьи лапки, с пальцами, сжатыми в крошечные, увядшие кулачки. Видно даже, где Сэм грыз ногти.

Не выдержав, Джек заплакал, сжимая руки сына в своих.

Сборы не отняли много времени. Компьютерное оборудование Джек оставил напоследок и в последний раз заглянул на «Волчьи угодья». Как он и думал, его там ждало сообщение, — но адресовано оно было Джинну-Икс.

А отправителем был не Патрон.

Джек поморщился. Новичок? Пожалуй, это возможно; фильтрующие сайты, размещенные Джинном-Икс, должно быть до сих пор действуют, привлекая все тот же набор посетителей: либо извращенцы, либо полицейские. Так что есть два возможных ответа на вопрос, кто такой Рыжий Эд. Даже три: он мог быть очередной личиной Патрона.

Или убийцей.

Джек напечатал ответ, сообщивший Рыжему Эду, что он свяжется с ним позже: «Волчьи угодья» как раз в процессе переброски в другое место. Еще одного убийцу Джек не мог игнорировать. Не мог, и все. Он уже гадал, сколько лет было «сучкам».

Закончив, Джек отсоединил все кабели и упаковал аппаратуру, после чего окинул квартиру прощальным взглядом. Он прожил здесь недостаточно долго, чтобы воспринимать ее как дом, но за последние годы это было его единственное жилье, в подвале которого не имелось обшитой черным пластиком комнаты. Джек глубоко вдохнул воздух — тончайший аромат карри донесся из кухни кого-то из соседей. Печальная улыбка скользнула по его лицу.

Следователь принялся перетаскивать коробки в фургон.

Джек был очень, очень осторожен.

Он тщательно обшарил фургон, разыскивая «жучки». Выехал на шоссе, ведущее из Ванкувера, и убедился, что за ним не увязался «хвост». Нашел обветшавший домишко в Суррее и снял его, договорился с водопроводчиком и посетил местный хозяйственный магазин. Без Никки оказалось не так уж просто выдерживать дистанцию между собой и внешним миром, но в целом у него это получилось. Не так уж и сложно бродить по современному городу, подобно фантому, покуда люди еще берут наличными за услуги. У денег, способных складываться вдвое, короткая память.

А затем он отгородился от всего, что его окружало. Отсек от себя звуки, запахи, воспоминания — все, кроме экрана монитора прямо перед собой. Пришло время вернуться к работе.

Он проглядел записи Джинна-Икс, посвященные приему новых членов, изучил его заметки о былых кандидатах и причинах, по которым они «не прошли в финал». Участие в последней инициации предлагалось лишь единицам, и Джинн-Икс старательно анализировал тех, кто не выдержал проверок, пытаясь выявить детали, которые еще на предыдущих ступенях отбора могли выдать неискренность кандидата.

Проверки всегда сводились к вещественным доказательствам. Придуманный Джинном-Икс ритуал был весьма действенным при всей своей простоте, но Джек не мог им воспользоваться. Нужно было изобрести что-то еще.

Джек не мог сообразить, что делать. Рыжий Эд, похоже, не лгал… Но это ничего не значило. Всякий мог раскопать могилу, сделать несколько снимков, отрубить руку у трупа. Нельзя было оставлять сомнений.

Когда сомневаешься, обратись к специалисту. Джек вернулся на «Волчьи угодья».

Он перечитал рассказы маньяков о совершенных ими убийствах и способах избавления от тел. Он составил список последних слов жертв, проштудировал описания предсмертных хрипов и стонов. Скачал и просмотрел фотографии и видеоролики. Изучил методы, детали, отметив совпадения в описаниях. Он пытался составить у себя в голове всеобъемлющее впечатление от акта убийства… и затем сравнить с собственными ощущениями.

Джек еще пытался усвоить собранный материал, когда с ним связался Патрон.

Этим проблемы не ограничивались.

Джинн-Икс наладил целую систему доставки корреспонденции; но он работал в курьерской фирме, и посылки, отправленные на фиктивные адреса, оказывались у него в руках. Не имея подобного преимущества, Джек должен был назвать реальный адрес, и даже если пользоваться методом «перехвата», которым он ранее делился с Гурманом, оставался шанс угодить в расставленные сети.

В итоге Джек додумался до плана, который, по его мнению, мог сработать. Немного рискованный, он к тому же зависел от предварительной разведки, но Джек решил, что сумеет осуществить задуманное.

Будь Никки по-прежнему рядом, сделать это было бы легче.

Ресторанчик назывался «У Бона на Бродвее» — маленькое, но популярное заведение в восточной части Ванкувера. Официантка за кассовым аппаратом подняла взгляд, когда открылась дверь, и увидела почтового курьера в коричневой форме и с пухлым свертком под мышкой.

— Доставка для… Вообще-то, тут написано «Владельцу», — сказал курьер.

— Минуточку, — откликнулась Джулия, официантка — Бон!

На ее зов поспешил китаец с широким улыбчивым лицом.

— Да? Что тут у вас?

— Посылка, — сказала Джулия, брюнетка с прической «перьями» и с вытатуированной на предплечье русалкой. — Ты чего-нибудь ждешь?

— Да нет, ничего я не жду, — сказал Бон. — А что в ней?

— Ума не приложу, — пожал плечами курьер. — Поставьте здесь свою подпись и узнаете.

Пока Бон царапал на бланке, Джулия разглядывала сверток.

— Тут написано, из Айдахо, — заметила она.

— Чудеса. У меня нет знакомых в Айдахо, — сказал Бон. Курьер уже ушел.

Пожав плечами, Бон еще раз вгляделся в наклейку с адресом.

— Ну, адрес-то наш, — поразился он. — А отправитель… Какая-то контора… «Эф-Экс Лабс». Посмотрим, что внутри.

Бон разорвал обертку. Внутри обнаружились сразу две вещи: видеокассета и запечатанный пакет из прозрачного пластика. В нем лежала человеческая рука.

— Ужас! — со смехом сказала Джулия. — В твоем меню появилось новое блюдо?

— Я знаю, что это такое, — с улыбкой закивал Бон. — Это те ребята, киношники. Они еще обещали мне, что, дескать, прославят меня на весь свет!

В Ванкувере располагалось столько киностудий, что город нередко называли Северным Голливудом; деятели кино частенько заглядывали к Бону, чтобы устроиться в одной из кабинок или посидеть на одном из разнокалиберных стульев у стойки. Стены здесь были покрыты плакатами фильмов и сувенирными материалами со съемок.

— А записки нет? — спросила Джулия.

— Нет, — сдвинул брови Бон. Пакет он сунул под кассу, чтобы не увидели клиенты. — Наверняка чья-то шутка…

Они вернулись к работе. А примерно через полтора часа в заднюю дверь ресторанчика, выходившую на парковочную стоянку, вошел мужчина в деловом костюме. Подойдя к Бону, он сказал:

— Э, простите. Можно задать вам вопрос?

— Валяйте, чем смогу — помогу, — заулыбался Бон; с любыми клиентами он обращался так, словно те были постоянными посетителями ресторана.

— Я хотел узнать, не доставили ли вам по ошибке одну посылку.

Бон сощурился, улыбаясь:

— Смотря что в ней было.

— Ну… резиновая рука. И несколько снимков.

Рассмеявшись, Бон хлопнул мужчину по плечу.

— Ага! Значит, это для вас! А мы тут гадаем, что бы это значило…

Мужчина растерянно улыбнулся в ответ. Ему было за тридцать, гладко выбрит, на шее — неплотно затянутый галстук.

— Вы уж простите нас за ошибку. В Штатах есть мастерская спецэффектов, там выполняют кое-какие наши поручения. Мы снимаем пилот нового телесериала.

— Ну да, ну да. Без проблем. Пойду принесу.

Бон подвел мужчину к кассе, вытянул из-под нее пакет и видеокассету.

— А вот снимков там не было. Только кассета.

— Ну да, все правильно. Они собирались распечатать несколько кадров, но, наверное, решили выслать всю сцену. Спасибо.

— Не за что!

Мужчина ушел, как и появился, через заднюю дверь.

Прибыв на место пораньше, Джек долго оглядывался, высматривая слежку. Ничего подозрительного. Он поставил машину на другой стороне улицы и через стеклянную дверь ресторана наблюдал за тем, как проходит доставка. Следующие девяносто минут изучал входящих и выходящих посетителей. Если полиция и установила за рестораном наблюдение, Джек этого не заметил.

Наконец он побывал в ресторане сам и забрал посылку. Никто не ворвался, чтобы арестовать его. Джек не ожидал, что внутри окажется видеозапись, и первым делом, сев в фургон, разломал видеокассету плоскогубцами. Датчика слежения он не нашел; никаких сюрпризов не преподнесла и рука. Сделав остановку, чтобы купить подержанные видеомагнитофон и телевизор, он направился обратно в Суррей.

Добравшись домой, Джек подключил магнитофон к телевизору и обмотал скотчем корпус видеокассеты. Покончив с ремонтом, вставил ее в прорезь и надавил клавишу «воспроизведение».

Черный экран. Затем — красные буквы: Ad mala patrat haec sunt atra theatra parata. Видимо, Рыжий Эд решил произвести на Джинна-Икс впечатление латынью, заглаживая косноязычие в Сети.

В центре кадра — обнаженная девушка со связанными над головой руками. Вокруг нее — что-то похожее на деревенский амбар. Освещение обеспечивает лампочка без плафона, свисающая на шнуре удлинителя. В кадре появляется еще одна фигура, затянутая в белый халат маляра. На ногах — резиновые сапоги, на руках — рабочие перчатки, на лице — зеленая резиновая маска. У маски распахнутый рот, полный острых белых зубов, и язык длиной сантиметров тридцать, который свисает на грудь, будто непристойный розовый галстук. Фасеточные, как у насекомого, глаза навыкате сделаны из какого-то голографического материала, переливающегося всеми цветами радуги.

Человек в маске подходит к девушке. В руках у него садовый секатор.

Запись длилась чуть больше часа, без звукового сопровождения. Камера, стоявшая, по всей видимости, на штативе, не двигалась на протяжении всего фильма, хотя пару раз человек в маске заходил за нее, чтобы поправить фокусировку. Натуралистичное, кровавое видео не завершилось со смертью девушки.

Сделав дело, человек в маске показал в объектив, очевидно, заранее приготовленный листок со словами: «НАДЕЮСЬ, Я ПРОШЕЛ ИСПЫТАНИЕ?» Только тогда запись оборвалась.

Перемотав кассету, Джек просмотрел ее снова.

ГЛАВА 13

Он убил ее.

Джек смотрел запись опять и опять, не в силах оторваться. Никаких сомнений. Убийство было настоящим, оно произошло на самом деле. Джек видел, как человек в маске засовывает руку в живот девушки и пригоршнями вытаскивает внутренности, пока та кричит и извивается. Допустим, подобные кадры можно подделать, но это потребовало бы участия специалиста по спецэффектам., немалых денег и нескольких недель на подготовку реквизита. Нет, Джек уже не сомневался.

Он убил ее.

Если человек в маске и изнасиловал девушку, то сделал это без свидетелей. Его намерения попросту заключались в том, чтобы причинить ей максимум телесных страданий и, по мере возможностей, продлить процесс. При этом он ни в чем себе не отказывал.

Он убил ее.

Джек рассмотрел ее лицо. На протяжении всего фильма рот девушки был заткнут кляпом, но глаза оставались болезненно выразительными. Джек решил, что она не похожа на проститутку; скорее студентка колледжа.

Он убил ее.

Рыжий Эд стремился произвести на него впечатление. Если бы Джек тщательнее подбирал слова, если бы он дал более четкие инструкции, тогда девушка, возможно, осталась бы в живых. Но все вышло иначе.

И виноват был Джек.

Он убил ее.

Следующее сообщение Джек получил не от Рыжего Эдда и не от Патрона. Ему написала Никки:

Джек прочел об интересе Ричарда к городам, которые посещала Никки, и к датам этих посещений. Вот только внешность, описанная Никки, не подходила ни к кому из знакомых Джека.

Джек запрокинул голову, прикрыл саднящие глаза.

— Всегда пожалуйста, — тихо произнес он.

Спустя три дня Джек снял номер в мотеле, затерянном в штате Айдахо.

База Рыжего Эда находилась в Кер-д'Алене, но убивать тот предпочитал подальше от города; вокруг, на поросших лесом горных склонах, было вдосталь укромных местечек.

Джек решил прибегнуть к тому способу инициации, которым пользовался Джинн-Икс, в модифицированной версии. Он сообщил Рыжему Эдду, что снял отпечатки пальцев местной проститутки и ждет теперь, что ее руку ему пришлют уже опробованным способом.

Из мотеля Джек наугад набирал телефонные номера, держа под рукой магнитофон. Наткнувшись на подходящее сообщение автоответчика («Привет! Меня зовут Наоми, обязательно перезвоните позже, я с удовольствием с вами поговорю!»), он записал его. Зарегистрировав телефонный номер в Кер-д'Алене на организацию «Досуг на Мэйн-стрит», он выслал его Рыжему Эду вместе с выдуманным описанием внешности Наоми.

Сел к телефону и стал ждать.

— Здравствуйте, вы позвонили в «Досуг на Мэйн-стрит».

— Привет. Мне нужна одна из ваших девушек.

— Конечно. А что именно вас интересует?

— Ну, мне порекомендовали одну из них. Мой друг.

— А как ее зовут?

— Наоми.

— Один момент. Да, Наоми сегодня работает. Вы остановились в отеле или в частном доме?

— В отеле. «Броадмур Армз».

— Номер комнаты?

— Четыреста семнадцать. М-м… как вы думаете, когда она сюда доберется?

— Скорее всего, где-нибудь через полчаса, если сейчас у нее нет клиента. Я дам вам номер ее сотового, если хотите, или могу сам ей позвонить.

— Давайте, я запишу номер.

— Хорошо. Если она не возьмет трубку, оставьте сообщение с названием отеля и номером комнаты. Наоми будет у вас не позже чем через час.

Продиктовав номер, Джек повесил трубку. Судя по голосу, Рыжий Эд был моложе, чем он ожидал.

Все прошло гладко — настолько, что он с самого начала должен был заподозрить неладное.

Отель «Броадмур Армз» оказался старым четырехэтажным зданием из песчаника, выстроенным еще в двадцатых годах. Если давным-давно он и служил перевалочным пунктом для туристов, эти времена миновали, и теперь его основное предназначение состояло в том, чтобы предоставлять крышу над головой людям, катящимся по наклонной плоскости туда, где крыш не будет вовсе. Портье был темнокожим юношей с таким количеством прыщей на лице, что было похоже, будто он пострадал при столкновении с осиным гнездом. Поинтересовавшись, желает ли Джек снять номер на час, на день или на неделю, он поселил его на четвертом этаже, как тот и просил.

Носильщик предусмотрен не был, и Джеку пришлось самому тащить багаж по лестнице. При нем был единственный чемодан, но своим размером тот, скорее, напоминал средних размеров сундук. Занося его наверх, Джек постарался не показать, насколько чемодан легок на самом деле.

Джек оказался в 402-м номере. Занес чемодан внутрь, осмотрел дверь. Дешевый замок, хлипкая цепочка, глазок отсутствует. Кивнув, Джек оставил дверь открытой и прошел по коридору к номеру 417. Вытащил пистолет. Другой рукой тихонько постучал — едва слышно, самыми кончиками пальцев.

— Кто там? — неуверенно спросили за дверью.

— Полиция. Откройте! — рявкнул Джек.

Дверь успела приоткрыться всего на сантиметр, когда Джек ударил ее плечом. Цепочка лопнула, и стоящего за дверью человека сбило с ног ударом; войдя, Джек прикрыл дверь за собою.

Парню, растянувшемуся на полу, не могло быть больше семнадцати. Коренастый, с квадратной челюстью. Очки в толстой черной оправе и длинные, засаленные темные волосы. Джинсы, кроссовки и черная футболка с логотипом рок-группы «Металлика». Испуганное выражение лица.

— Не надо, не стреляйте, — выдавил он. — Я сдаюсь, слышите? Без сопротивления.

— Перевернись на живот и заведи руки назад, — распорядился Джек, вытаскивая из кармана наручники.

— Ну здравствуй, Рыжий Эд.

— Ш-ш-што происходит? — Голос хриплый, невнятный.

— Ты мой пленник. Я вколол тебе наркотик, чтобы проще было перевозить.

— Я не могу… пошевелиться.

— Это потому, что ты связан, — терпеливо разъяснил Джек. — Прислушайся. Что ты сейчас слышишь?

— Шипение. Что-то шипит.

— Это горелка. Что-нибудь еще?

— …Нет.

— Совершенно верно. Ни машин, ни людей. Это потому, что мы с тобой находимся в фургоне трейлера, брошенного в богом забытом месте. Трейлера, который я оборудовал специально для тебя.

— Кто… кто ты такой?

— Я Следователь, Эд. Или, наверное, лучше называть тебя Марк? Марк Рейли Андерсон, Кер-д'Ален, Вест-Флоренс-стрит, дом 109, если твое водительское удостоверение не врет.

— Я обманщик, — прошептал Марк. — Обманщик, о господи, я никого не убивал.

— Я не верю тебе, Марк. Мне кажется, ты молод, глуп и неопытен, но ты вряд ли невиновен. Слишком уж убедительное вышло видео.

— Следователь. Следователь. Ох, черт, черт, — заплакал Марк. — Пожалуйста, ну пожалуйста, это был не я, я украл руку из похоронного бюро, я не снимал ту кассету…

— Кто же тогда?

— Злобный Джордж. Мы познакомились в Сети, оба болтались на одном сайте — massmurder.org…

— Ясно. Никого не убивал. Видишь ли, я знаю все, что известно Стае. Но я никогда не слышал о каком-то Злобном Джордже. А вот про Рыжего Эда я слышал… Наверное, и Рыжий Эд слыхал обо мне, так?

— Я знаю о тебе, — всхлипнул Марк. — Знаю, чем ты занимаешься. Все на сайте знают.

— Хорошо. Значит, ты уже понял, что впереди у нас с тобой — долгая, долгая ночь…

По прошествии первого часа Джек понял, насколько же ему не хватает Никки.

— Вот как это работает, — сказал Джек. — Возможно, ты решил, что я применил к тебе ужасные пытки, но на самом деле я еще толком не успел начать. Сейчас мы подошли к точке, когда у тебя возникнет желание солгать мне, рассказать то, что, на твой взгляд, я хочу от тебя услышать. Просто чтобы я перестал тебя мучить. Это очень плохо. Это тратит впустую мое время и усложняет работу. Итак. Видишь эту штуку?

— О боже. О долбаный Иисус…

— Если ты соврешь мне, я пройдусь ею по твоим гениталиям. Так что постарайся запомнить: как бы тебе ни хотелось соврать, этого не стоит делать… Я ведь узнаю, что это вранье, рано или поздно. А это…

— Аааа!

— …будет ждать своего часа.

Проблема заключалась в том, что без Никки Джек не мог осуществить проверку. Страх, как бы он ни был силен, работает лишь до определенного момента: боль в итоге запутает ответы Марка, заставит его говорить все что угодно ради минутной передышки.

Впрочем, значения это не имело. Проблемы возникнут лишь в том случае, если Марк окажется невиновен…

— ННННННЕЕЕЕЭЭЭЭ! ДА! Я ЭТО СДЕЛАЛ, ЧЕРТ, Я!

— Что именно?

— Та девица, не помню ее имени, она вовсе не голосовала на трассе, я познакомился с нею в баре…

— Где?

— В Ам… Амстердаме. В прошлом году я ездил туда с друзьями, мы здорово уколбасились наркотой, и там, там была эта девица, мы пошли в проулок ширнуться, и я… Я хотел ее поцеловать, но она рассмеялась мне в лицо, и тогда я ударил ее ножом. Оторвал ее от земли, у нее туфли слетели с ног, она обмякла…

— Марк. Я не тупица. Думаешь, я в кино не хожу? Откуда это? Из какого фильма? «Пятница, тринадцатое»?

— «Хеллоуин-2», — шепнул Марк.

— Точно. И насчет Амстердама, это будет довольно сложно проверить, да? Сдается мне, Марк, ты еще ни разу не покидал континент. Сомневаюсь, чтобы ты хоть раз пересек границу старых добрых Соединенных Штатов.

— Пожалуйста. Не надо больше той штуки…

— Тут тебе не кино, Марк. Не видеоигра, не Ставен Кинг в мягкой обложке, не телешоу. Это на самом деле.

— БООАААА!

— Урод. Мудак несчастный. У меня нет на это времени. Прекрати лгать мне!

— Я не буду. Не буду, — прохныкал Марк.

— Вот дерьмо! — Джек отбросил кусачки, и те, лязгнув, упали на стол. Прислонился к прохладному металлу стены, чувствуя, как между лопатками сбегает ручеек пота.

— Ты хотя бы знаешь, что такое настоящая жизнь? — с раздражением спросил он. — Это вовсе не труп, ножовка по металлу и мешок хлорки. Жизнь — не погружение в кровь и ужас, не гордость от изобретения нового способа заставить кого-то кричать. Все это смерть, просто смерть.

— Это все равно лучше, чем моя жизнь… — прошептал Марк.

Джек покачал головой.

— Нет. Такой ответ меня не устраивает. — Он снова взял в руки кусачки, но тут же швырнул их в стену. Распахнул дверцу в задней части фургона и вышел в темноту.

Он поставил фургон на небольшой поляне, в стороне от заброшенной дороги на лесозаготовку. Лунный серп давал достаточно света, чтобы были видны горы вокруг, но сам лес оставался погруженной во тьму шелестящей тайной.

Джек решил немного пройтись.

Он не захватил фонарик, а потому вышел на дорогу. В принципе, возможно, что кто-то проедет здесь и, заметив фургон, найдет в нем Марка, но очень маловероятно. В данный момент Джеку было на это наплевать. Он так устал сдерживать себя, контролировать… ему хотелось отпустить вожжи. Хотелось нарубить Марка на сотню кусков, и чтобы оба они не переставали при этом кричать во все горло.

— Так в чем же дело? — шепнул чей-то голос на ухо Джеку. Это было настолько реально, настолько неожиданно, что он замер без движения, только сердце колотилось в груди.

— Сам знаешь, все в твоих силах. Никто тебя не остановит. И это было бы так здорово, правда? — Голос был странно искажен, как в том файле, который получил Джек.

Это был голос Патрона.

— Нет, нет, нет, — проговорил Джек. — Я не потерплю каких-то голосов в голове. Я все еще хозяин ситуации, я ее контролирую.

— Вспомни свою методологию, Джек. Фаза предвкушения. Первый шаг серийного убийцы, когда его подсознание жаждет крови. Характеризуется повышенной чувствительностью восприятия и яркими галлюцинациями…

Лесные запахи вдруг навалились на Джека: влажный мох, сосновая кора, трухлявые стволы… В темноте танцевали цветные пятна, мозг спешно рисовал психоделические миражи. Джек закрыл глаза, но от этого сделалось только хуже; узоры проникли под веки — багровые вихри, полосы и пятна вздувались и опадали в такт сердцебиению.

— Ты не настоящий, — прохрипел Джек.

— Еще какой настоящий. Я реальнее, чем пес сына Сэма, Джек, — голос рассмеялся кошмарным электронным лаем. — И я явился сюда с той же целью: поведать тебе, что убивать — это нормально. А также рассказать, почему это так.

— Что?

— Как по-твоему, когда социальная группа становится субкультурой? — спросил голос.

— Ума не приложу. Мне все равно.

— Вот это вряд ли… У всех субкультур есть нечто общее, Джек. Во-первых, и это очевидно, они разделяют общую привязанность. Собиратели игрушечных паровозиков, фанаты «Стар-трека», коллекционеры оружия, кто угодно… но этого мало. Многим нравится употреблять в пищу картофель фри, но они ведь не выпускают свой бюллетень, верно? Открой глаза.

Джек послушался. На дороге впереди стоял едва различимый в темноте силуэт.

— Что подводит меня к следующему фактору коммуникации, — произнес голос. Сотканная из тьмы фигура сделала шаг навстречу Джеку, но он еще не мог разглядеть лица говорившего. — Носители субкультуры всегда кучкуются вокруг средств обмена информацией. Это ведет к созданию собственного сленга — особого словаря, который обязательно возникает внутри субкультуры и который непосредственно связан с областью интересов ее носителей.

Фигура сделала новый шаг, и теперь Джек узнал этого человека: Джинн-Икс. В той же пропитанной кровью одежде, в которой Джек убил его.

— Да, — сказал Джинн-Икс. — Выбери овечку, забей ее, воспользуйся фургоном, чтобы скинуть труп. Соски оставь себе в качестве трофея.

— Иди ты к черту, — хрипло прокаркал Джек.

— Ни за что, — спокойно ответил Патрон. Побледнев, силуэт сделался неясным, размытым пятном. — Следующий фактор — регулярные собрания. Носители субкультуры сходятся вместе, чтобы восславить ее ценности в особых, ритуальных формах. Нередко цель этих сборищ — вовлечь в группу новых членов, завязать разнообразные отношения между отдельными участниками движения.

Фигура вновь шагнула вперед. На сей раз это был Дорожный Патруль.

— Привлечь новых членов? Замечательная мысль. Я с удовольствием помогу с организацией. Быть может, нам стоит объединить рост группы со сбором финансов…

— Это не… эта мысль мне не нравится…

Дорожный Патруль шатнулся назад, во тьму.

— Организация, коммуникация, конгрегация… — произнес Патрон. — Субкультура выработала мозг, речевой аппарат, органы размножения. Но строительство не будет завершено, пока у нее не появится душа — нечто, не просто утверждающее свои ценности, но и преумножающее их.

Темный силуэт опять сделал шаг; на этот раз из тьмы появился человек, которого Джек не убивал. Из тьмы вышел сам Джек.

— Группа не станет культурой, — сказал он, — пока у нее не появится собственное искусство…

Джек вернулся в фургон два часа спустя.

Он закрыл за собой дверь и уселся напротив Марка. Лицо мальчишки покрывали комариные укусы, несколько насекомых продолжали трапезу.

Джек долго смотрел на юношу, прежде чем заговорил.

— Ты понимаешь, кто ты? — спросил он наконец. — Ты продукт породившей тебя культуры. Для тебя насилие и развлечение — одно и то же. Так?

— Да, так. Ты прав. — Казалось, Марку не терпится согласиться.

— Ты дал легкий ответ. По опыту знаю, что легкие ответы, как правило, ничего не стоят, — Джек напряженно подался вперед. — Миллионы других людей видят все то же, что и ты, но они не берут нож и наручники на свидание с девушкой по вызову.

— Я… на самом деле я не собирался этого делать.

Взяв со стола бутылку с водой, Джек сделал большой глоток.

— Может, и не собирался. Это не важно. Важно другое: у тебя был выбор… Так что давай забудем все эти россказни про бесчувственного робота, запрограммированного романами ужасов и фильмами про садистов. Если ты принадлежишь к субкультуре, это еще не делает тебя ее рабом.

Поставив на стол бутылку, Джек взял в руки нож для картона. Ощупал лезвие.

— Я что хочу сказать, — тихо произнес Джек. — Когда человек вливается в субкультуру, он как бы ставит подпись под неписаным контрактом. Этот договор обязывает его повиноваться правилам субкультуры не только наслаждаться ее плодами, но и терпеть наказания. И порой субкультура требует человеческих жертв…

Марк вздрогнул.

На исходе восьмого часа Джек был уверен в двух вещах: первое, Марк попросту недостаточно силен, чтобы лгать ему.

Второе, Марк никого не убивал.

Паренек был притворщиком, он излазил всю Сеть в поисках нацистского порно и сайтов, посвященных кровавым инцидентам. Он проявлял нездоровый интерес к маньякам-убийцам и, вполне возможно, мог стать одним из них… повзрослев. Если Марк и собирался воспользоваться ножом, который Джек обнаружил в его чемодане, это стало бы первым убийством Рыжего Эда.

И Джек пытал его.

Видеозапись была настоящей, Джек не сомневался. Но сделал ее не Марк… а Злобный Джордж. Настоящий серийный убийца, который, очевидно, был достаточно умен, чтобы отправить вперед себя подростка. Если Марка приняли бы в Стаю, тогда вскоре Злобный Джордж также представил свою кандидатуру… и теперь Джеку приходилось все начинать сначала.

Вот только… он не знал, что ему делать с Марком.

Если Джек его отпустит, тот может отправиться в полицию. Он видел лицо Джека, знал о «Волчьих угодьях», мог предупредить Злобного Джорджа.

Джек не имел права этого допустить.

— Марк.

— Что? Что? Я рассказал уже все, что знал…

— Не совсем. Скажи мне почему. Скажи, как ты мог погрязнуть в чем-то подобном.

Марк испустил слабый смешок.

— Не знаю. Просто… это ни на что не похоже, знаешь? Это что-то настоящее. Ну, вроде бы все хотят убивать, но никто не осмеливается.

— За исключением Стаи. Они были настоящими… и тебе захотелось присоединиться к ним.

— Уже нет. Больше не хочу…

— Помнишь, что я говорил о субкультурах? Стая начала превращаться в одну из них — в культуру серийных убийц. Интернет — идеальный инкубатор; он похож на этакий тропический лес, очень концептуальный. У них были общие интересы, собственный язык: «трофеи», «овечки», «пункты приема трупов»… У них было место, где они собирались, чтобы поделиться новостями. У них даже было искусство — фотографии, видеоролики, звуковые файлы.

— Было?

— Да. Было. Сегодня от них остался… лишь я один. Видишь ли, в тропических джунглях часто выводятся новые виды хищников, способных отлично маскироваться под окружающую среду. Ты слыхал о белом богомоле, который похож на цветок орхидеи?

— Нет. Нет, не слыхал.

— Теперь, поговорив с тобой, я понял, какую роль играют «Волчьи угодья». Я собирался попросту прикрыть их… но, если я это сделаю, обязательно появятся новые. И они будут привлекать таких же, как ты.

— Но… но я же никого не убивал…

— Я знаю, — сказал Джек. — Но убил бы, если бы влился в Стаю. А с помощью остальных убивал бы снова и снова, направо и налево. Вот почему я не стану закрывать «Угодья». Вот почему я не вправе опустить руки. Я должен контролировать происходящее.

— Я… я тебя понимаю.

— Правда? Марк, я хочу, чтобы ты хорошенько понял одну вещь. Это вовсе не предлог, которым я пользуюсь, чтобы убивать людей. Я делаю это, чтобы предотвращать убийства и чтобы нести успокоение семьям убитых.

— Значит, ты… Ты не хочешь убивать меня?

— Нет, не хочу. Убийство — это максимальный контроль, максимальная власть… но с властью надо быть осторожным, она может сыграть с тобой странную шутку…

Джек поднялся на ноги.

— Настоящая власть, Марк, заключается не в том, чтобы управлять жизнью других. Она в управлении собственной жизнью. Надо совершенно четко представлять себе последствия своих действий.

Джек зашел за спину юноше. Положил на его плечо ладонь.

— Я смогу, клянусь, я всегда буду…

— Перед каждым из нас встает выбор. Сделав его, мы должны будем жить дальше. И порой… порой сделать этот выбор не так-то просто.

— Я могу, я сделаю правильный…

— Я говорю не о тебе, Марк. Я говорю о выборе, который стоит передо мной.

Потянувшись вперед, Джек распорол ему горло.

Он вполне мог стать убийцей.

— Конечно, — прошептал Джек. — А мог и перерасти эту возрастную болезнь. Найти другой способ выпускать пар.

Как это сделал ты?

— Я не мечтал стать убийцей. Я хотел быть художником.

Кажется, ты совсем неплохо сочетаешь эти порывы, верно? Взгляни-ка на узор, который образовали эти капли крови. Ты же глаз от них оторвать не можешь. Немного похоже на льва в прыжке. Или, если немного подработать…

— Я был вынужден сделать это. Вынужден.

По-твоему, у тебя больше нет выбора? Если это правда, тогда ты уже не человек, а машина. Машина для убийства.

— Нет. Я все еще человек. Да, человек.

Ясно. Но откуда тогда взялись эти дурацкие рассуждения о субкультурах и искусстве? Знаешь, на что это было похоже? На те дерьмовые манифесты, которыми плохие художники подкрепляли свои никчемные произведения. Ты именно этим и занимался, не так ли? Искал себе оправдание? Ну конечно, а в самом конце подвел логическую черту: дескать, нельзя было позволить этому парню болтать о том, что он видел… Но ты же не об этом думал тогда. Ты думал, что пацан должен испытывать благодарность за то, что убил его именно ты… Ведь это все равно что дать музыканту возможность поиграть с «Роллинг Стоунз» или позволить спортивному болельщику подать мяч Бэйбу Руту. О, какой же он счастливчик…

— Это не важно, — устало сказал Джек. — Что будет со мной, уже не важно.

Уже слишком поздно.

Молча, спокойно, методично он принялся за уборку. Надо было вычистить всю грязь.

Как он проделывал это множество раз прежде.

Покончив с уборкой, спрятав тело и сделав анонимный звонок в полицию, Джек вернулся в мотель и уселся за компьютер. Надо было проверить, нет ли новых сообщений на «Волчьих угодьях». Он совсем не удивился, увидев ждущую его строчку, присланную Патроном.

— Нет, — пробормотал Джек. — Не может быть.

Впервые Джек первым разорвал связь. Какое-то время он неподвижно сидел, угрюмо глядя на экран, а затем с размаху ударил кулаком в стену.

— Сукин ты сын, — простонал он.

ГЛАВА 14

Невозможно. Этого просто не могло быть.

Джек нервными шагами мерил свой номер в мотеле. В одной руке он сжимал пистолет, а второй беспрестанно щелкал его предохранителем.

— Как? Как? — бормотал он. Оказавшись у двери в ванную, Джек краем глаза уловил свое отражение в зеркале над умывальником: небритый, без рубашки, с налитыми кровью глазами. Он напоминал бродягу, которому самое место — где-нибудь под мостом, с бутылкой в руке. Направив пистолет на отражение, Джек рявкнул:

— Как? Как, черт побери? Откуда он знает?

Отражение ничем не могло ответить.

После «собеседования» с Ричардом Никки еще ни разу не работала. Впрочем, она выходила на Бульвар, чтобы провести собственный опрос, но никто из девушек не встречал его и не говорил с ним. Казалось, кроме нее самой, Ричардом и его агентством никто не интересовался.

Джек не ответил на посланное ею сообщение, но это могло означать что угодно. Возможно, он уже не проверяет почтовый ящик или решил, что без него ей лучше; вполне в духе Джека.

Никки больше не чувствовала себя в безопасности. Пришло время двигаться дальше, найти другой город; она бы уже уехала из Ванкувера, если бы решила куда. И знала только одно: это не будет один из тех городов, о которых она упомянула Ричарду.

Теперь Никки совершала свои пробежки по вечерам; биологические часы вернулись к естественному для нее ритму ночной жизни. Она уже не понимала, зачем было бегать по утрам; видимо, что-то связанное с новым поворотом в жизни, с изоляцией. Ей этого не хватало, она этим занималась, и делу конец. Баста. Пробежки на закате — когда дорожки парков заполнены гуляющими парочками, собачниками, другими бегунами — казались ей теперь вполне естественными.

Уже почти совсем темнело, когда Никки вернулась домой, вся в поту и запыхавшаяся. Отперев дверь квартиры, она сразу направилась к холодильнику и достала банку пива.

Первое, что она заметила, были сдвинутые бумаги на кухонном столе. Мелочь, конечно, но Джек научил Никки подмечать такие вот мелочи. Кто-то побывал у нее дома.

Замерев, она опустила банку с пивом и прислушалась.

Ничего.

Бегая, Никки всегда брала с собой тридцативосьмикалиберный в поясной кобуре. Сейчас она выхватила пистолет, сняла его с предохранителя и быстро, на цыпочках обошла все комнаты, одну за другой. Заглянула в шкафы, в уборную, под кровать. Никого.

Осматриваясь, Никки видела и другие приметы чужого пребывания в квартире: какие-то вещи не на своих местах или немного передвинуты. Вернувшись в гостиную, Никки проверила дверь и увидела царапины вокруг замка.

Нахмурившись, она подняла банку и сделала долгий глоток. Незваный гость ничего не забрал; даже отметины на замке, возможно, были старыми. Может, все это ей чудится?

Никки вновь осмотрелась, пытаясь определить причину визита. Закончив, отчасти утратила свою уверенность; похоже, ложная тревога. Вздохнула, уселась и допила пиво.

Определенно настало время уезжать, думала Никки. От этого города у меня уже едет крыша.

Она решила выпить еще банку, но когда поднялась на ноги, чтобы достать из холодильника пиво, накатил приступ головокружения, и Никки вновь осторожно уселась.

Ого! Может, лучше пожевать чего-нибудь…

Свою ошибку она осознала слишком поздно. Потянулась к телефону, но руки вдруг растянулись на миллион миль.

И все вокруг исчезло.

Ответ не заставил себя ждать:

Нельзя привести Патрона к Никки. Если тот знает о ней, это еще не значит, что Патрону известно, где она сейчас. Впрочем, ему многое известно, это очевидно. Он знает о Джеке, знает о Никки…

Нужно найти ее. Только пока не ясно зачем.

— О нет, — прошептал Джек. Внезапно он понял.

Патрон отвлек его, упомянув Никки. Это правда, Патрон мечтает устранить всех, кто помогает Джеку оставаться человеком… но существует и более очевидная мишень.

— Запах фейерверков в октябре, — шептал Джек. — В Штатах пиротехнику запускают в июле… Ванкувер. Он в Ванкувере.

Здесь живет человек, о котором Патрон совершенно точно знает.

Чарли.

Никки приоткрыла глаза. Она не могла сообразить, где она и что с ней произошло, но подозревала, что ничего хорошего. Голова гудела, очертания предметов расплывались. Наркотики. Ее накачали какой-то дрянью.

Она лежит на койке. Запястья и лодыжки привязаны к раме. Наверху — трещины в штукатурке и пятна плесени, похожие на тест Роршаха. Никки повернула голову, и этого оказалось достаточно, чтобы слабость и головокружение вернулись. Ей удалось побороть их.

Небольшая комната, пустые деревянные стены, торчащие трубы. Кажется, здесь никто не живет. У стены напротив — еще одна койка с привязанным к ней человеком. Белый мужчина лет сорока, одетый в светлые брюки и голубую шелковую рубашку. Левая кисть замотана пропитанным кровью бинтом. Кожаные туфли от «Гуччи». Он не шевелился, но Никки слышала, как он дышит. Без сознания, наверное.

Голова понемногу прояснялась. Никки провела в уме быструю инвентаризацию: на ней нижнее белье. Руки-ноги на месте. Сережек нет, зато браслет с амулетами все еще на руке. Ноги босые.

Мужчина на второй койке шевельнулся, застонал.

— Эй, — прошептала Никки, — ты очнулся?

Мужчина попытался приподняться и обнаружил, что не может. Не без труда разлепил веки.

— Ч-что? — переспросил он.

— Говори тише, — шепотом посоветовала Никки. — Ты цел?

Мужчина повернул к ней голову. У него было круглое, мясистое лицо и нос картошкой, а на лице — испуг.

— Что… кто… кто ты? — прохрипел он.

— Меня зовут Никки, — сказала она — А сам-то ты кто такой?

Лицо мужчины, и без того уже бледное, потеряло всякий оттенок при звуках ее имени.

— О нет, — выдавил он. — Извини, он заставил меня рассказать, я… он отрезал мне пальцы!

Мужчина заплакал.

Никки опустила взгляд на его забинтованную руку. На какой-то миг ей показалось, что мужчина говорил о Джеке… но тут же сообразила, кто, скорее всего, этот «он».

— Черт! — тихо выругалась Никки. — Давай, парень, соберись. Как тебя зовут?

— Чарли. Чарли Холлоуэй…

Чарли и Никки были единственными во всем свете людьми, за судьбу которых Джек волновался. Он отправил наспех написанное электронное сообщение Никки, затем попытался дозвониться до Чарли. Попав на автоответчик, повесил трубку.

Он оплатил еще неделю аренды и первым же рейсом вылетел в Ванкувер; ноутбук Джек прихватил с собой, а оборудование «Волчьих угодий» оставил в мотеле. Еще несколько раз пытался звонить Чарли, из аэропорта и уже в самолете, но никто не брал трубку.

Из аэропорта он на такси доехал до галереи Чарли. Здание было заперто; в окнах темно. Он постучал — никто не вышел открыть.

Джек обошел галерею. Пожарная лестница в аллее опущена; оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, Джек забрался по ней наверх. Толкнул окно на втором этаже — похоже, намертво закрашено.

Не время миндальничать. Джек высадил стекло локтем.

Сигнализация не сработала; по крайней мере, он не услышал сирены. Ботинком столкнул внутрь застрявшие в раме осколки и сам последовал за ними. И оказался в коридоре: по обе стороны — двери, а на торцевой табличка: «Кабинет». Джек направился к ней.

Дверь была не на запоре. Внутри он увидел стол, заваленный бумагами и стопками журналов. У стены — пара кресел с плюшевой обивкой. Три шкафчика картотеки, один на другом, и отдельный стол с компьютером.

На клавиатуре — размашистая дуга крови, словно кто-то, у кого текла кровь из носа, резко мотнул головой.

Джек опоздал.

— Послушай, Чарли, — произнесла Никки. Она старалась говорить потише, но с напором. — Если мы с тобой хотим выбраться отсюда живыми, надо сохранять спокойствие. Хладнокровие. Ты меня понял?

— Да. Да, — сказал Чарли. — Он… он сумасшедший. Это он убил семью Джека.

— Я знаю, — угрюмо подтвердила Никки. — Он называет себя Патроном. Мы с тобой — следующие в его списке, и ничего хорошего нас не ждет. Твои веревки сильно натянуты?

— Э… довольно сильно.

— Ну, тогда постарайся их ослабить. Может, и получится. Не узнаешь, пока не попробуешь. Я займусь тем же.

— Хорошо. А как… как он поймал тебя?

— Усыпил. Я глотнула пивка из собственного холодильника… последнее, что помню. — Никки натянула веревки, жалея, что была без сознания, когда ее привязывали: она могла бы напрячь мускулы, обеспечила бы небольшую слабину. — А тебя?

— То… что случилось, кажется безумием. Сам еще до конца не поверил. Я работал в своем кабинете, когда он внезапно оказался рядом. Я не слышал, как он вошел, ничего подобного, он словно материализовался из воздуха. На нем был черный капюшон, лица не видно. Он вытянул ко мне руки, и тут… я не мог шевельнуться.

— Что-то новенькое, — протянула Никки.

— Он привязал меня к стулу, вытащил садовый секатор… — Голос Чарли дрогнул. Помолчав, он зашептал снова: — И когда он говорил, голос казался искаженным. Нечеловеческим.

— Модулятор, — определила Никки. — Боится, что ты узнаешь его голос. Может, это кто-то из твоих знакомых… или нет. Наверное, просто осторожничает.

— Он спрашивал о тебе. И о Джеке. Я почти ничего не знал… но я рассказал ему. Рассказал все, что знаю. Извини. — Слова Чарли были едва слышны.

— Ладно, проехали, — сказала Никки. — Все ломаются рано или поздно. Что там с веревками?

— Мне… Кажется, я могу сдвинуть узлы вдоль рамы.

— Отлично. Постарайся найти острый край, угол, все, обо что их можно перетереть.

— Тут что-то торчит… кажется, это винт или болт.

Самой Никки не повезло: к ней Патрон отнесся со всей тщательностью.

— Ну так постарайся перетереть веревку о болт, — сказала она. — Потребуется время, но ты не сдавайся. Дергай со всей силы.

— Да, конечно. О боже, как болит рука.

— Если ты не освободишь нас до возвращения Патрона, — фыркнула Никки, — то будешь вспоминать эту боль с ностальгией…

Джек рыскал по жилищу Чарли в поисках чего-то, в чем сам не был уверен… но инстинкт подсказывал, что что-то он упустил из внимания.

Здание служило Чарли не только галереей, но и домом; он жил в комнатах наверху. Джек бродил из одной комнаты в другую, выглядывая хоть что-нибудь, что подсказало бы, куда Патрон забрал их владельца. Наконец наткнувшись на то, что искал, он не поверил собственным глазам.

Одна из комнат служила спальней для гостей; Джек и сам когда-то ночевал здесь, после затянувшейся вечеринки по случаю открытия выставки. Когда Джек просунул в дверь голову, ему показалось сначала, что комната теперь используется как хранилище: каждый свободный сантиметр стен теперь занимали картины. Но затем он увидел, что в углу по-прежнему стоит кровать, а к ней добавились небольшой комод и гардероб.

Висевшая над кроватью картина изображала бесформенную кучу, прежде бывшую человеком. Над нею нависал хищно осклабившийся, острозубый Господь Бог.

— Сальваторе Ториньо, — прошептал Джек.

Репродукцию именно этой картины Патрон отправил через «Волчьи угодья» Поцелую Смерти, под маской которого скрывался Джек.

— Веревка поддается, — сказал Чарли. — Боже, у меня, наверное, получится.

— Продолжай тереть, — настаивала Никки.

— Она разлезается! Уже почти… готово! — Одним рывком Чарли высвободил руки. Усевшись на койке, он неловко завозился с путами на ногах.

— Да скорее же!

Спустя секунду Чарли уже стоял рядом. Его глаза выглядели тусклыми.

— Не стой столбом, развяжи меня! — прошипела Никки.

Чарли опустил на нее взгляд. Он не произнес ни слова.

Джек медленно окинул спальню глазами. Каждое полотно повествовало о смерти и отчаянии. Больше всего на картинах было искаженных от крика лиц и разодранной плоти. Комната была полна окон, распахнутых в преисподнюю.

Подойдя к гардеробу, Джек приоткрыл створку. Он уже знал, что найдет внутри.

Глянцевитая чернота латекса, намасленная кожа и хромированные цепи поблескивали на десятке аккуратно развешанных там нарядов. Очевидно, спальня больше не считалась запасной.

— Фальми, — выдохнул Джек.

Снаружи до него донеслись треск и хлопки фейерверков. Хэллоуин начался.

ГЛАВА 15

Чарли покачнулся, замотал головой.

— Прости, — выдавил он. — Голова еще кружится.

Нагнувшись, завозился с путами Никки и минуту спустя освободил ее.

Она встала, потирая запястья, стараясь вернуть в кисти циркуляцию крови. Под босыми ногами холодные доски пола казались очень жесткими.

— Отлично, Чарли. Постарайся найти что-нибудь, что можно использовать как оружие.

Оглядевшись по сторонам, они наткнулись на кусок ржавой трубы, которую Никки оставила себе. Чарли не был похож на человека, способного постоять за себя в драке. Она нажала на дверную ручку, и дверь приоткрылась без всякого сопротивления.

— Идем, — сказала она.

— Погоди, — выдохнул Чарли. — Он впрыснул мне что-то, уже привязав к кровати… Я помню, как отсюда выйти.

— Тогда показывай дорогу…

Крадучись, они свернули в начало темного, пыльного коридора. Пол усыпали птичьи экскременты, и тусклый желтоватый свет уличных фонарей едва проходил сквозь грязное стекло слева. Они двинулись в единственно возможном направлении, направо.

Джек обыскал остаток комнаты. Под кроватью он обнаружил запертый ящик; пошарив на первом этаже, нашел молоток и с его помощью сбил замок на крышке.

Ящик был полон фотографий. На лежавших сверху снимках Джек увидел своих родных… остальные карточки были не менее кошмарны. Кроме того, в ящике лежали полуавтоматический пистолет, пять пар наручников и сотовый телефон.

Джек услышал, как с щелчком приоткрылась входная дверь.

Схватив пистолет, он наскоро убедился, что тот заряжен и снят с предохранителя. Джек слышал, как внизу кто-то ходит; выскользнув из комнаты, он встал у лестницы.

Спустя минуту тощая фигура Фальми зашаркала наверх по ступеням. Джек подождал, пока Фальми не свернет в коридор, и лишь тогда сунул дуло пистолета под мертвенно-бледный подбородок гота.

— Здравствуй, Фальми, — сказал Джек. — Давно хочу задать тебе несколько вопросов.

Окно осталось позади, и чем дальше от него они отходили, тем сильнее вокруг сгущалась тьма, пока наконец Чарли не превратился в едва различимое размытое пятно прямо перед Никки. Похоже, других дверей в коридоре не было. Она наступила на что-то острое — осколок стекла, скорее всего, — поморщилась, но не вскрикнула. Живот крутило от адреналина и остатков наркотика.

— Здесь лестница, ведущая вниз, — прошептал Чарли. — Будь осторожна.

Ступени жалобно скрипнули под ногами; Никки этот звук показался громким, точно выстрелы. Она подумала о минах-растяжках, содрогнулась и продолжала спускаться.

Завершив один пролет, лестница сворачивала налево. Вновь обогнув угол, они увидели галогеновое свечение, просеянное сквозь какое-то подобие решетки высоко на стене. Света было как раз достаточно, чтобы различить: внизу лестница упирается в закрытую дверь.

— Пусть она окажется незапертой, пусть она окажется незапертой, — бормотал Чарли, протягивая руку к двери.

— Ты совсем выжил из ума, придурок, — произнес Фальми.

Джек приковал гота к стулу в кабинете и теперь молча его разглядывал. Не двигаясь, не моргая. Напряженно думая.

— Я понятия не имею, что тут творится, ты понял? — сказал Фальми. — Просто говори со мной, хорошо?

— Где он? — холодно спросил Джек.

— Кто? Чарли? Он сказал, что идет на собеседование…

— Прекрати. Ты ведь знаешь, лгать мне бесполезно. Я все равно узнаю правду.

— Я тебе не лгу! — возмутился готовый расплакаться Фальми. — Чарли отправился на встречу с каким-то новым художником… Ему нравятся его работы… Какой-то парень по фамилии Стэдмен…

— У него еще имеется юная племянница, правильно? Художник, которого нужно чуть-чуть подтолкнуть… ты уже успел это сделать?

— Не врубаюсь, о чем ты толкуешь…

— Тсс, — прижал Джек палец к губам. — Я понял. После всех этих приготовлений ты хочешь прочувствовать на собственной шкуре. Оценить конечный результат созданного тобой «произведения». На собственном опыте убедиться, в кого ты превратил меня…

Он не сводил пристального взгляда с испуганных глаз Фальми.

— Хорошо, — тихо сказал Джек. — Я дам тебе то, чего ты хочешь. И ты расскажешь мне все, что я захочу услышать.

У него не было при себе нужных инструментов, но Джек не сомневался, что сможет обойтись подручными средствами.

Дверь распахнулась.

Открыв прочную кирпичную кладку, перекрывшую выход.

— Что за хрень? — спросила Никки. Она шагнула вперед, провела по стене рукой. Кирпичи были холодными, изрытыми оспинами, раствор крошился от старости. Похоже было, что стена стоит здесь уже не один десяток лет.

— Нет! — громко простонал Чарли, и его голос эхом отдался на лестнице. — Нет, это невозможно. Именно так мы сюда и вошли… это же единственный путь, черт его побери. Это невозможно.

Никки толкнула стену, пытаясь нащупать что-то вроде потайной двери. Безрезультатно.

— Он не человек. Просто не человек. Так он парализовал меня, так он устроил вот это, он просто какой-то гребаный демон…

Голос Чарли делался все выше, в нем звучали панические ноты. Развернувшись, Никки рявкнула: «Заткнись!», но злоба, которую она постаралась вложить в это слово, оказалась какой-то неубедительной. Слишком велико было потрясение, слишком силен испуг.

И тогда она заметила выражение на лице Чарли.

Он усмехался.

— Ох, прости меня, Никки, — хохотнув, проговорил он. — Не смог удержаться. Наверное, в глубине души я все-таки склонен к дешевым эффектам… В конце концов, сегодня ведь Хэллоуин.

В тусклом свете блеснул пистолет, который Чарли сжимал в правой руке.

— Я еще ни разу не проделывал это со старым знакомым, — сказал Джек.

Перетащив стул из кабинета на кухню, он включил основную горелку духовки на максимум.

— Хотя, если вдуматься, мы не были с тобой знакомы по-настоящему, так ведь?

— Джек, я знаю, мы не были особенно близки, но, боже ты мой…

Выдвинув ящик со столовыми приборами, Джек копался в его содержимом. Свой выбор он остановил на большом ноже с пилкой на лезвии и на металлических щипцах.

— Притворись, что я и вправду не в курсе событий, — умоляюще проговорил Фальми. — Пожалуйста, Джек…

— Вместо того чтобы отстаивать свое неведение, ты бы лучше подумал о сделке, — прервал его Джек. Острие ножа он просунул между завитками нагревательного элемента духовки. — Потому что наша с тобою встреча будет более… сжатой, чем обычно. У меня не было времени обеспечить безопасность, поработать над звуконепроницаемостью стен, так что, увы, придется импровизировать.

— О какой еще сделке я должен думать? Какого хрена тебе от меня надо?

— Правду.

— Тогда слушай. Правда заключается в том, что ты напугал меня до усрачки, ясно? Ты что, этого не понимаешь?

Джек без выражения смотрел на Фальми.

— Я видел картины в твоей комнате. Неплохая подборка.

— А, те картины? Они принадлежат Чарли, он просто хранит их там. Знает, что мне нравятся такие сюжеты…

— А ящик под кроватью?

— Чего? Нет у меня никакого ящика под кроватью, только старые краски…

Джек выложил на край стола, рядом с прикованным к стулу запястьем Фальми, листок чистой бумаги и карандаш.

— Одна рука. Один глаз. Одно ухо, — сказал Джек. — Больше тебе не потребуется. Всего остального я вполне могу тебя лишить…

Ухватив Фальми за нижнюю губу, он дернул ее вниз, заставляя гота открыть рот. Залез внутрь щипцами, зажал язык. Вытянул его между зубов, не обращая внимания на округлившиеся от ужаса глаза Фальми.

— Ты убил мою семью, — свистящим шепотом произнес Джек.

Лезвие зазубренного ножа раскалилось докрасна, а соприкасавшийся с нагревательным элементом кончик побелел. Свободной рукой Джек вытащил нож из зева духовки.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты захлебнулся собственной кровью, — заметил Джек. — Это, в принципе, должно прижечь обрубок…

Лихорадочно схватив карандаш, Фальми принялся что-то царапать на листке.

Джек опустил взгляд на написанное. «Склад». Подумав, он ослабил хватку щипцов.

— Картины, — выдохнул Фальми. — Там их гораздо больше. На складе у Чарли. Картины, скульптуры, все такое. Он однажды водил меня туда. Называл это своим наследием. Может, он сейчас там, я не знаю…

— Откуда мне знать, что это не твой склад?

— Я… я не знаю.

— Ты же секретарь Чарли. Такая прекрасная возможность подставить его. Подтасовать факты, позаботиться об уликах, зарегистрировать имущество на его имя.

— Я этого не делал!

Джек не сводил глаз с его лица.

— Действительно не делал… ты хранил картины и ящик в собственной комнате.

— Нет у меня долбаного ящика!

— Восприятие, — пробормотал Джек. — Искусство не вещь. Оно чувство…

Чувство, что тобой манипулируют.

— Тебе знакомо ощущение, когда долго рассматриваешь абстрактную картину, а потом вдруг понимаешь, что на ней изображено? — спросил он у Фальми. — Кажется, я только что это сообразил.

Он выключил духовку, бросил нож в мойку и открыл кран. В воздух поднялось облачко пара.

— Расскажи, что тебе еще известно об этом новом художнике, — попросил Джек.

— Мне придется ненадолго уйти, — сказал Чарли. Он вернул Никки в прежнюю комнату, пристегнул к стойкам койки наручниками и сунул в рот кляп, прежде чем вкатить тележку с кислородным баллоном. — Надо еще немного поиграть в «кошелек или жизнь» да еще забрать маскарадный костюм. Но ты не бойся: я вернусь раньше, чем кончится кислород.

От баллона шел шланг, заканчивавшийся военным противогазом; Чарли надел его на голову Никки и аккуратно завязал ремешки. Повозившись с небольшим устройством на баллоне, подправил поток кислорода. Никки могла только сверлить его взглядом.

— Да брось ты, — со смешком сказал Чарли. Достав уже заряженный шприц, он снял защитный колпачок с иглы. — Ты ведь хочешь увековечить себя? Сама понимаешь, все искусство вращается вокруг «эго». Художникам отчаянно хочется, чтобы их помнили вечно. Впрочем, ты ведь никакая не художница, правда? — Погрузив иглу в шею Никки, он ввел ей жидкость. — Ты всего лишь шлюха…

Уходя, он потушил свет, предоставив Никки в темноте и в одиночестве погружаться в еще более беспросветную черноту.

ГЛАВА 16

— Ты не выстрелишь, Джек, — уверенно произнес Чарли голосом, приглушенным маской.

Джек не убрал пистолета, нацеленного в живот Чарли.

— Выстрелю, если потребуется. Смотри на дорогу, не отвлекайся.

— Можно я сниму эту штуковину?

— Давай.

Остановившись на перекрестке, Чарли стащил с головы шлем.

— О, так гораздо лучше, — с улыбкой произнес он. — Наконец-то лицом к лицу.

— Ты долбаный ублюдок, — сказал Джек.

— Знаю, задавать вопросы — твой конек, — заметил Чарли, — но я бы тоже спросил тебя кое о чем. Как ты меня нашел?

— Фальми помог мне отыскать Стэдмена. Ты уже успел разлучить его с племянницей, но он поддался на мои уговоры и объяснил, где они назначили встречу.

— Как тебе это удалось? Вырвал у него пару зубов?

— Нет. Я сказал ему, что нашел сотовый телефон на заднем сиденье моего такси, а его номер был заложен в память первым.

— И он ответил, что совсем недавно кто-то украл мобильник у его племянницы. Откуда ты все это знаешь?

— Я нашел сотовый, который ты сунул под кровать Фальми, чтобы подставить его.

— Значит, Стэдмен дал тебе описание и рассказал, где она будет его ждать, чтобы ты мог вернуть находку. Умно, — кивнул Чарли. — Должен признать, я испытываю облегчение и разочарование одновременно. Пойми, я получал массу удовольствия от нашего общения в Сети. Мне очень жаль, что этому пришел конец, но поговорить начистоту тоже приятно…

Джек ударил его пистолетом в челюсть. Голова Чарли дернулась назад; машина резко вильнула вправо, но затем Чарли взял себя в руки. Искоса глянув на Джека, он усмехнулся. С уголка губ тонким ручейком бежала кровь. Чарли сплюнул выбитый зуб на приборную доску.

— Хе. Наверное, этого следовало ожидать, — сказал он.

— Ты будешь умирать долго, — пообещал Джек.

— Перед тем как ударить меня снова, подумай о другом… Я похитил Никки.

— Чем докажешь?

— Сто шестьдесят пять сантиметров без обуви, яркие голубые глаза, красивый загар и браслет, увешанный амулетами, к которому она очень привязана; я даже не сумел его снять. Могу поспорить, каждая из висюлек напоминает ей какую-нибудь погибшую подругу… именно поэтому ты с такой легкостью убедил ее помогать тебе? Я прав?

— Расскажи, как ты нашел ее.

— Ты и вправду гениален, Джек! Твое секретное орудие? Проститутка! Вспомни о специалистах, которые считают Следователя копом, который беззастенчиво пользуется доступом к внутренним сведениям, избавляя мир от серийных убийц… Оказывается, его сведения куда более «закрытые», чем все думают, — Чарли от души рассмеялся, показывая окровавленные зубы. — Ого, подумать только! Бэтмен оказался сутенером при Робин! «Оттянись, Чудо-Мальчик, только не забудь про „летучие“ презервативы!»

— Скажи, где она.

— Связана по рукам и ногам, и кислород ей подается в ограниченных дозах, — сказал Чарли. — Жить ей осталось не больше часа. Как думаешь, тебе по силам сломать меня за час, Джек?

— Нет.

— Отлично сказано! Ты превосходно завершил партию, Джек, но я игрок со стажем… Я догадался, что, покончив с Гурманом, вы с Никки должны были слегка повздорить. Все прошло не совсем по плану, да? Полицейские отчеты не изобиловали подробностями, но из них, скорее, следовало, что к Гурману вломились грабители. Никаких намеков на допросы.

— Я прогнал Никки на все четыре стороны. Всегда можно найти другую шлюху.

— Великолепно, Джек. Всегда веди переговоры с позиции силы… а знание и есть сила. Хочешь знать, как я ее нашел? Легко. Я не терял ее. Никки Джаспер. Тридцать четыре года. Уроженка Торонто, день рождения — 11 апреля. Три года назад я нанял частного детектива, который с тех пор присматривал за тобой, Джек… уродливый коротышка, зато весьма эффективный работник. После того как ты завербовал Никки, я постарался узнать о ней как можно больше. Видишь ли, я всегда возлагал на тебя большие надежды, Джек. Я присматривал за тобой… С самого начала.

— Ты знал, что Следователь — это я. Все это время.

— Ну конечно. Я был хореографом твоего танца, Джек. Я мог остановить тебя в любую минуту… но зачем? Неужели ты не понимаешь, насколько мы похожи с тобой? В этом мире нет никого — никого! — кто совершил бы то, чего мы добились вдвоем. Мы — персонажи будущих легенд… и когда ты расстался со своею приятельницей, я понял, что она, скорее всего, вернется в Ванкувер. Как и ты. Что ни говори, а связь между вами была и остается весьма прочной. Думаю, смерть — единственное, что связывает людей крепче, чем секс. А как думаешь ты, Джек?

— Куда мы направляемся? — Они ехали уже несколько минут; Чарли вел машину на юг, к индустриальным кварталам по ту сторону Хастингса.

— Хочу показать тебе кое-что. Не беспокойся, Никки будет поблизости. Может, тебе даже удастся спасти ей жизнь… если ты еще пару минут послушаешь мою болтовню.

Чарли вырулил на усыпанную гравием площадку перед двухэтажным складом. Над дверью висела потускневшая, едва читаемая вывеска: «Ким Люк Импортс».

Чарли выключил зажигание:

— Пойдем, Джек. Не так уж и многие видели это.

Он вышел из машины; Джек последовал его примеру, не опуская пистолета. Чарли занялся замком на двери парадного входа, похоже перестав замечать, что Джек держит его под прицелом.

Войдя в здание, Джек обнаружил, что ошибся в своих ожиданиях: потолок здесь был не выше обычного, а прямо вперед уходил узкий коридор, тянувшийся до дальней стены здания, по меньшей мере метров тридцать. По обе стороны коридора виднелись расположенные в равных интервалах двери. Чарли щелкнул переключателем, и над их головами вспыхнули направленные пучки света.

— Вот она, моя настоящая галерея, — сказал Чарли. — Я напрямую ответственен за все произведения, что здесь хранятся. Ни одно из них не было создано без моего участия. Подумай об этом, Джек, — прежде чем что-то предпримешь.

Между тем Джек впервые смог хорошенько разглядеть маскарадный костюм, в который был одет Чарли: блестящие латы с нагрудником из цветного стекла, образующего какой-то солярный символ, синяя тога с вышитыми на ней солнцами, обувь и рукавицы из кожи с полированными бронзовыми накладками. Чарли выглядел как современное воплощение Нерона, императора безумия и огня.

Джек поднял пистолет.

— Десять минут. После чего ты отведешь меня к Никки… или я сожгу все, что здесь есть, предмет за предметом, и заставлю тебя на это смотреть.

С лица Чарли мигом сползла улыбка. Он кивнул.

— Согласен. Прошу сюда…

Все содержимое первой комнаты было сотворено из света.

По крайней мере, так показалось Джеку. Художник воспользовался различными источниками — неоновыми трубками, обычными и кварцевыми лампами, даже компьютерными мониторами — и затем перенацелил световые потоки при помощи зеркал, линз, цветных фильтров. Отдельные изображения высвечивались или отражались, дробились на фрагменты или причудливо искажались в нацеленных на них лучах. С потолка свисала люстра — зеркальные осколки, подвешенные на алых, ярко пылавших электролюминесцентных проволочках. В центре люстры помещалась стеклянная фигура обнаженной танцовщицы — женщина с воздетыми ввысь руками. В ногах ее была помещена лампа, симулировавшая дрожание свечи; казалось, вся фигура целиком наполнена светом. Каждая черточка, каждая деталь тела танцовщицы была выделена, подчеркнута светом, от напряженных мускулов икр до восхитительно плавных линий между бедрами и грудью. Окружающие фигуру осколки медленно вращались: одна сторона была чисто зеркальной, вторую же покрывала блестящая фольга в тоненьких складочках, дававшая искаженное, изломанное отражение. Осколки висели так густо, что всю фигуру целиком не было видно: взгляд зрителя мог выхватить лишь проблески подлинной красоты в хаосе непредсказуемо деформированных, пронзительно острых отражений.

На ярлычке стояло бесхитростное название: «Память». За всю свою жизнь Джек не видел ничего прекраснее.

Здесь были и другие произведения: гроздь голубых неоновых букв, настолько тесно переплетенных, что ближе к центру светящиеся линии образовывали настоящий лабиринт; Джек сумел разобрать слова «КОЖА», «РАДОСТЬ» и «УТРАТА». Здесь были образы, спроецированные на колышущиеся шелковые экраны, цветные мозаики из стекла и даже голограмма, висящая в наполненном жидкостью сосуде в форме слезы. Один и тот же женский образ присутствовал почти в каждой работе.

— Ты убил ее, — сказал Джек.

— И он ее обессмертил, — подтвердил Чарли. — С трепетом и благоговением. Ты не станешь спорить, Джек… здесь потрудился гений. Я знаю, ты видишь. И это я создал его.

— Цена слишком высока.

— Разве? Брось, Джек, ты же учился в художественной школе, тебе известно, как скверно обошлась жизнь со многими великими художниками. Подобный груз позволяет расцвести подлинному таланту. Я лишь придаю необходимую форму сумятице природных катаклизмов…

— Я понимаю процесс. И не понимаю только одного: что тебе нужно от меня? — огрызнулся Джек. — Я не собираюсь создавать ничего подобного, Чарли. Я творю страдания, сею ужас. Я не твой шедевр, я — твой самый большой провал.

— Неправда, — тихо возразил Чарли. Подняв руку, он осторожно качнул люстру, заставив ее вращаться. — Все представленные здесь художники имеют одну общую черту: их искусство реакционно. Это ответ на то, что я сотворил с ними, с их жизнью. Но ты — совсем другое дело. Ты сделал выбор, обратил свою боль вовнутрь, а не вовне. Ты избрал трансформацию, предпочтя ее самовыражению.

— Я знаю, что выбрал.

— Но ты не понимаешь значения этого шага. Самовыражение в основе своей эгоистично — в отличие от твоих действий. Ты отрекся от своей человеческой природы, Джек. Ты избрал другой путь — сделался монстром ради высшей цели. Как и я сам.

— Что? — прошептал Джек.

Чарли раскинул руки, охватывая окружающие его произведения искусства.

— В настоящее время ценность всего этого устойчиво растет, — сказал Чарли. — И когда она достигнет определенной отметки, я начну продавать. Выпущу все это в мир. И спустя многие годы после того, как будут забыты все те, кого я убил, эти замечательные творения будут продолжать жить. Они будут вдохновлять, очищать, нести радость. В итоге я сделаю мир лучше…

— И разбогатеешь.

— Да. А ты будешь уже мертв или гнить в тюрьме… если не примкнешь ко мне.

Джек молча смотрел на Чарли.

— Мы заслуживаем награды, Джек. Мы оба. Мы выполняем очень важную работу, делаем это в полной изоляции, не надеясь на благодарность. Вот почему я когда-то вышел на «Волчьи угодья»: мне хотелось найти кого-нибудь, с кем я мог бы поделиться всем этим. Кого-то, кто сумел бы понять. Но нашел только психопатов и насильников… пока там не появился ты.

— Чего же ты хочешь от меня? Поздравлений? Отпущения грехов? Чего? — выкрикнул Джек.

— Я хочу партнерства, Джек, — сказал Чарли. — Ты да я. Ты будешь поддерживать на плаву «Волчьи угодья», а я займусь тем, что делал и раньше. Ты увидишь, я гораздо лучше подхожу тебе, чем Никки… потому что я делаю такие вещи, на которые она никогда бы не отважилась. Опершись на мою поддержку, ты смог бы утроить размер «Волчьих угодий»… и выбирать жертвы себе по вкусу. Мы могли бы выйти на глобальный уровень, Джек. Подумай обо всех тех убийцах, с которыми ты сумел бы расправиться…

— С кем угодно, но не с тобой, — кивнул Джек. — Я смогу убить любого, но не тебя.

— Да, — Чарли встретил тяжелый взгляд Джека, не дрогнув. — Мы уже давно дружим, Джек. Сейчас ты, возможно, думаешь, что не знал меня по-настоящему… но это не верно. Тебе ведь известно, что я ценю превыше всего. Что для меня важно. Я считаю, у нас может получиться… если только мы сумеем выдерживать баланс силы. Сейчас я достану одну вещь; не напрягайся.

Из складок тоги Чарли извлек маленький черный предмет, напоминающий пульт дистанционного управления, и приподнял его, чтобы Джеку было видно.

— Я тут слегка подстраховался, Джек. Стоит нажать кнопку, и подача кислорода Никки прервется. Она задохнется примерно через две минуты. Давай, однако, заключим договор: я отдам эту штуку в обмен на пистолет.

Джек немного подумал.

— Идет.

Он протянул пистолет, все еще нацеленный в голову Чарли. Потянулся за пультом… и в последний миг нажал на курок. Магазин упал на пол, когда Чарли взял пистолет, а Джек схватил пульт.

Чарли рассмеялся. Сунул пистолет за пояс, в то время как Джек ударом ноги отправил лежавший на полу магазин в угол.

— Неплохо проделано. А теперь, раз уж мы примерно уравняли шансы, я хочу, чтобы ты всерьез задумался о моем предложении. Если ты его примешь… Никки свободна.

Джек попятился. В висках шумело. Это безумие… с другой стороны, в его жизни давно не осталось ничего другого. Он уже слишком многое разменял… какая теперь разница? Есть шанс спасти Никки. И не важно, какое решение он примет, его семью уже никто не поднимет из мертвых…

— Нас поджимает время, Джек, — заметил Чарли. — Я хотел сказать тебе еще одну вещь…

Поколебавшись, Чарли заговорил снова:

— Они не страдали.

— Они? Ты имеешь в виду…

— Твою семью. Я убил дорогих тебе людей, но все остальное проделал уже после их смерти. Я даже могу это доказать; взгляни, — Чарли указал в угол.

Джек обернулся. К стене был пришпилен снимок «Поляроида». Судорожно глотнув, Джек подошел ближе.

Стали видны детали. На снимке были изображены Джанин, Сэм и родители Джека. Они стояли, выстроившись в ряд перед рождественской елкой; отец казался рассерженным, все остальные явно были напуганы.

— Это ничего не доказывает, — сказал Джек. Обернулся назад…

Чарли исчез.

Он стоял рядом с зеркальным щитом в человеческий рост, которым художник воспользовался как экраном или холстом… и за которым, как, приглядевшись, понял Джек, скрывалась дверь. Она была приоткрыта; протянув руку, Джек толчком распахнул ее. Пространство за дверью было погружено в темноту.

Щелкнув, под потолком включился прожектор.

Кошмарное видение с разинутым в немой ярости ртом потянулось к Джеку громадными, уродливыми ручищами. С криком отшатнувшись, Джек потерял равновесие и рухнул на пол, одной рукой пытаясь смягчить падение, а другой защититься от разъяренного монстра…

Вот только тот не стал нападать.

С колотящимся в груди сердцем Джек огляделся по сторонам. Комнату заполнили статуи, многие из которых были выполнены в натуральную величину. На лицах застыли сильнейшие эмоции: страх, скорбь, ненависть. Все они тянулись вперед, стараясь ухватиться за что-то, ускользавшее из пальцев. Джек поднялся на ноги.

Чарли поблизости не было, но в конце комнаты виднелась еще одна дверь.

Джек медленно двинулся к ней, внимательно глядя под ноги, опасаясь ловушек. Дойдя до центра комнаты, он услышал голос Чарли, донесшийся из динамика, установленного под потолком.

— Скульптора зовут Рене Деслейн, — с трудом переводя дыхание, объявил Чарли. — Его работы по-настоящему цепляют, не так ли?

Джек не стал отвлекаться, чтобы ответить. Он продолжал идти, теперь уже быстрее.

— Тебе не нужны мои пояснения, Джек? Не хочешь экскурсий — не надо. Искусство само говорит за себя.

Стены следующей комнаты были увешаны картинами: полотна, полотна с пола до потолка. Сплошь черные и красные тона; Джек успел заметить только это, прежде чем перейти на бег. Здесь были две двери — одна вела в коридор, другая в следующий зал. Джек продолжал двигаться по прямой, доверяя своим инстинктам.

— У Никки кончается воздух, Джек. Знаешь, наверное, это единственный выход: просто нажми на кнопку на пульте. Она сейчас без сознания, так что задохнется, даже не приходя в себя. Ты избавишь ее от боли, Джек… разве ты не понимаешь, что это — величайший дар, который ты можешь ей дать? Не будет больше никаких отсосов по подворотням, исчезнет страх погибнуть мучительной смертью или провести остаток дней в тюрьме. Тебе даже не придется увидеть, как она умрет. Нажми на кнопку, Джек…

Еще одна дверь. Мимо мелькнули черно-белые фотографии в рамках, коллаж во всю стену.

— Ты даже не можешь сдать меня полиции, Джек. Я снял этот склад на имя Фальми, убедив его, что так мы избавимся от лишних налогов. Я постарался, чтобы он работал в одиночестве всякий раз, когда я убивал. Я подбросил улики, обеспечил его отпечатки на оружии. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, Джек. Таких как я в учебниках криминалистики называют организованными убийцами.

Джек остановился. Дверь, ведущая в следующую комнату, прикрыта; все предыдущие были распахнуты настежь. Повернувшись, Джек метнулся к той, что вела в коридор: закрытая, она тем не менее оказалась не заперта.

Коридор был темен и пуст… но в конце его, далеко впереди, под нижней кромкой двери виднелась узкая полоска света.

Джек тихо крался по коридору. Он все еще слышал голос Чарли, доносившийся из анфилады хранилищ. По пути он гадал, сколько их еще — этих комнат, до отказа набитых кристаллизованными мучениями, свидетельствами разрушенных жизней.

Он подошел к двери. Замер, занеся ладонь над дверной ручкой.

И вдруг сделал несколько шагов назад, чтобы рвануть ручку той двери, мимо которой только что прошел.

Чарли стоял, нацелив дробовик прямо в стену, в которой было проделано отверстие, с той стороны занавешенное какой-то тканью. Единственным источником света в комнате были огоньки на панели стоявшего на столе древнего усилителя. От него к микрофону в руке Чарли тянулся тонкий провод.

Когда Джек прыгнул, Чарли оглянулся и выстрелил.

Пуля угодила Джеку чуть ниже левой ключицы. Удар развернул его в воздухе, но не остановил. Боль прокатилась по всей руке, пронзила плечо. Джек врезался в Чарли под неловким углом, отбросив его назад к стене.

Что было силы Джек нанес удар правой, отчего голова Чарли резко мотнулась в сторону. Одновременно попытался схватить дуло дробовика, но левая рука уже начала неметь.

Выбросив вперед колено, Чарли угодил Джеку в живот, заставив согнуться. Джек не выпустил дробовика, отклоняя от себя дуло. Свободной рукой он вцепился в лицо Чарли, нащупывая пальцами глаза. В ответ Чарли нанес удар локтем, разбив Джеку нос и вызвав целый взрыв боли. В глазах у него померкло, но он упорно не выпускал дробовика. Чарли рванул оружие на себя, и оно, нацеленное в потолок, оказалось зажатым между ними.

Правой рукой Джек нащупал гарду курка. Из последних сил он потянул приклад к себе; дуло сместилось вперед.

Дробовик выстрелил у подбородка Чарли.

Оглушенный, Джек сделал шаг назад, запутался в собственных ногах и упал. Чарли отлетел назад, задев и опрокинув стол с вещательной системой. Он распростерся на полу, зажимая сочащееся кровью горло.

Джек хватал воздух ртом. В голове звенело, тело охватила слабость. Лежа, он старался понять, насколько серьезно его ранение.

— Ты… не умираешь, Джек, — выдавил Чарли, чей язык явно заплетался. Он приподнял голову с пола шея в крови, но большой зияющей раны не видно. — Мое собственное… изобретение. — Голос звучал так, словно Чарли тонул, захлебываясь. — Кристаллы хлоралгидрата вместо… дроби. Быстро… валит с ног. Похоже, победит тот… кто проснется первым.

Все вокруг сделалось серым. Джек едва расслышал последние слова Чарли:

— Так или иначе… Никки умрет…

Последним, что Джек успел услышать, были сирены, звучавшие все громче и громче.

Первым, что он увидел, открыв глаза, был зеленый пластик.

Он несколько раз моргнул, стараясь сфокусировать взгляд. Монотонный, тусклый цвет. Нейтральная зелень заводских коридоров. Она окружала его со всех сторон. Он попытался поднять руку, но та почти сразу со звоном упала обратно.

Он лежал на кровати, огороженной зелеными ширмами. На кровати с хромированными поручнями, к которым он был прикован наручниками. Он в больнице.

На губах Чарли Холлоуэя медленно расцвела улыбка.

Должно быть, на шум выстрелов приехали полицейские. Нашли его и Джека. Теперь оба под стражей… но Чарли не долго останется в наручниках. Даже если копы наткнулись на тело Никки в потайной комнате наверху, он все равно спихнет все на Фальми.

Он услышал чьи-то шаги. Ширму бесцеремонно отдернули в сторону. Стены палаты были выстланы блестящим черным полиэтиленом.

— Здорово, Патрон, — сказала Никки. — Как тебе понравилась моя маленькая шутка? Видишь ли, мы, шлюхи, тоже способны на кое-какие фокусы.

Чарли вытаращился на нее.

— Например, — продолжала Никки, — такой.

Она подняла руку с качающимися на цепочке амулетами.

— Ты решил, что это обычное сентиментальное дерьмо, а потому не бросил на мой браслетик и второго взгляда. Иначе ты заметил бы, что один из амулетов на нем — универсальный ключ от наручников… подходит к большинству моделей, к самым дешевым уж точно. Если бы ты не напичкал меня этой дрянью, я сбежала бы уже через полминуты после того, как ты прикрыл за собой дверь. Ну а когда я проснулась, то не сразу нашла настоящий выход… и угадай, кого я встретила на первом этаже? Кто прилег там вздремнуть?

— Ты… ты, сука… — просипел Чарли. Слова отозвались в горле тупой болью.

— Побереги голос, — посоветовала Никки. — Он тебе еще понадобится.

Сказав это, она отодвинула ширму подальше. За нею, у длинного стола, стоял Джек. На свету единственной лампы поблескивали самые разнообразные инструменты.

— Теперь он твой, — сказала Никки.

Протянув руку, Джек щелкнул клавишей записи на портативном кассетнике. Его лицо было невозмутимым.

— Вернемся к самому началу… — предложил Следователь.