Ангел из прошлого 1

2 глава

Тамила появилась неожиданно. В первый день их знакомства она сидела на лестничном пролете, прямо на ступеньках возле перил, опустив голову на колени. Лампа плохо освещала коридор, и Сима, поднимаясь, видела только силуэт незнакомки. То, что это незнакомка, не было сомнений: девушка бы сразу узнала кого-то из своих. Но у той была чужая фигура, растрепанные короткие волосы, а одна рука на запястье почему-то была перемотана.

Сима сразу решила, что это женщина, хотя она было довольно-таки несуразного вида – безразмерная кофта, широкие джинсы, грубые ботинки. И почему-то она сидела именно здесь, неподалеку от комнаты-подсобки, в самом «безлюдном» месте приюта. Сюда почти никто не поднимался, только уборщица – швабру взять или веник вернуть на место.

Что делать? Идти наверх было страшновато. Но и звать кого-то бессмысленно – Симу здесь никто всерьез не воспринимал. Над ней бы посмеялись и только.

Сима набралась смелости и начала подниматься на цыпочках, держась подальше от перил.

В тот самый момент, когда опасность почти миновала, женщина резко подняла голову.

Сима охнула и прижалась к стене.

– Ты кто? – спросила та хрипловатым низким голосом.

На вид ей было лет сорок. В полумраке кожа лица казалась загоревшей, четко выделялись скулы, а небольшие глаза настороженно и пристально смотрели прямо на нее.

Сима пролепетала свое имя.

– Тамила, – назвалась та вот так, по-простому, без отчества, привстав и протянув худую жилистую руку.

Сима неловко ответила на приветствие, все еще задаваясь вопросами.

– Ключ у тебя? – деловито спросила незнакомка и недвусмысленным жестом дала понять, что имеет в виду ключ от комнаты-подсобки.

Сима кивнула. И когда Тамила еще раз протянула руку, она молча отдала ей ключ.

Сердце при этом неистово колотилось, из-за чего она не могла идти ровно по ступенькам и все время спотыкалась, следуя за Тамилой, которая тотчас отправилась открывать дверь.

Сима вошла следом за ней с мыслью, что если та сейчас выгонит ее и займет ее место, нужно хотя бы успеть забрать портреты. Сима не могла оставить тех, кто делил с ней горе и радости в пыльной комнатушке в полном одиночестве.

Вошедшая обернулась на нее.

– У тебя смешная прическа, совсем как у меня, – Тамила при этом не улыбалась. – Надеюсь, сработаемся.

Она схватила ведро со шваброй, Симе сунула щетку и кивнула, мол, идем.

Сима машинально повиновалась. Взяв оставленный на тумбе ключ, она по привычке заперла комнату за собой. Идя следом за Тамилой, она все теребила свои короткие волосы, висящие отдельными прядями, – результат неудачной стрижки. Но у нее они были черные, а у Тамилы по цвету напоминали недопеченный пирог с яблоками, который иногда давали на ужин, и от которого у Симы болел живот. Хорошо, что Тамила сказала только про волосы и не отметила ее слишком худую фигуру, бледный цвет лица, большие светло-голубые глаза, которые почему-то никого не умиляли и даже пугали. Или не стала сравнивать со своей внешностью – ведь Тамила тоже не была хороша собой. Она была невысокого роста, совсем чуточку выше Симы. Опущенные сутулые плечи говорили не столько о неправильной осанке, сколько о проблемах, которые та носила в себе, что было видно по неприветливо-настороженному взгляду. На ее лице выделялся нос, а упрямо сжатые тонкие губы и глаза невзрачного кофейного оттенка не добавляли нежности в угрюмый образ.

Сима медленно возила метлой по ступенькам. Ей никто не говорил, что теперь она должна убирать лестницы. Может, директриса приюта решила дать ей временную работу?

Тамилу по-видимому раздражала ее нерасторопность. Она периодически пристально на нее смотрела, а потом и вовсе сказала:

– Что ты копаешься, можешь быстрее?

Сима сжала рукоятку метелки и сама внутри сжалась.

– Не могу, – честно сказала она.

– И зачем таких молодых берут на работу, – Тамила подняла глаза к потолку, а потом устремила на нее испытующий взгляд. – Мало того, что я тебя ждала пятнадцать минут, так не понятно, зачем вообще запирать подсобку на ключ. И сейчас тоже… Что это еще за новости?

Она протянула руку. На этот раз Сима прижала ключ к себе.

– Это моя комната, – шумно сглатывая, выдавила она.

– В смысле, комната? – Тамила смотрела на нее, как на умалишенную.

Сима рассказала бы, что ей уже шестнадцать, что она рано закончила школу, что ее держат тут на добром слове, потому что считают сумасшедшей и непригодной для жизни, что ее изолировали от всех, и подсобка – еще не самый худший вариант… Но горло будто перетянуло тугой веревкой. Она опустила голову и заплакала, прижимая руку к лицу.

В эту минуту ей снова виделось, как приходит папа – такой же молодой, крепкий и сильный, как и раньше, обнимает ее, прижимая к широкой груди. А потом уводит за собой. И все плохое, что было – весь страх, позор, слабость – остается в прошлом. Сима уходит с ним, не оглядываясь назад.

Но по-настоящему папа так и не пришел. А она все еще стояла перед чужой, не слишком приветливой женщиной, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. И не нашла в себе сил развернуться и уйти.

Тамила взяла ее за плечи и повела наверх. Ждала, пока Сима дрожащими руками повернет ключ в заевшем замке. Вошла вместе с ней и усадила на кровать. Посыпались вопросы. Сима слышала мутный поток слов, почти не различая смысл. Только запомнилось:

– Значит, ты ― ребенок, который все время будет здесь жить?

При этом у Тамилы был такой вид, будто она работает здесь первый и последний день.

Сима втайне пожелала, чтобы это было так.

Но – увы.

Тамила появилась и назавтра, и на послезавтра. Она ходила каждый день, как часы, не опаздывая ни на минуту. Бывало, приходила раньше и уходила позже, гораздо позже положенного. Все бы ничего, да вот только она почему-то решила, что Сима – ее собственность, такая же, как швабры, тряпки и ведра. Ведь она жила в подсобке, а не в нормальной комнате с другими детьми.

– Бред все это, – заявила Тамила без обиняков, когда Сима робко попыталась ей рассказать, почему она не может согласиться на разные льготы для сирот. Ведь там нужно было подписывать бумаги – то есть, подписываться под тем, что у нее никого нет. А как же нет, когда есть папа! Он живой, просто он пока еще не забрал ее отсюда.

Тамила мигом переняла мнение всех живущих в приюте, хотя вряд ли она с кем-то обсуждала Симу. Похоже, это было все-таки ее собственное твердое мнение, и менять его она не собиралась. К тому же Сима говорила слишком тихо, и к ее словам почти не прислушивались.

– Ты что, хочешь заболеть или сойти с ума? – корила ее уборщица и вчера, и третьего дня, хотя Сима давно уже не посвящала ее свои дела и вообще старалась сталкиваться с ней как можно реже. – Надо жить в реальности. Тогда будет хоть какой-то шанс выжить. Понимаешь?

Сима не хотела понимать. И не рассказывала, что клеймо безумной на ней уже висит давно. Что ее даже пытались лечить, но не помогло. И разве можно вылечить правду? Поэтому она просто молчала. Тогда Тамила, не добившись успеха в чтении моралей, принималась обзывать ее селедкой из-за того, что она слишком мало ест и слишком худая – добралась-таки до ее фигуры. А ведь в приюте давали достаточно еды.

Ни одного дня Тамила не оставляла ее в покое. Она приходила невзначай, смотрела на нее так прямо и пристально, что нельзя было увильнуть и отвернуться – Сима была словно прикованная под этим взглядом. Тамила говорила четко и слишком убедительно, что эти глупые иллюзии приведут к пропасти. Что отец давно бы нашел и забрал Симу, если бы того хотел или вообще был жив. «На дворе двадцать первый век, алё! – кричала она, разойдясь. – Что там сложного – найти человека! Это раз плюнуть, стоит только немного пошевелиться. Просто прими, как данность, что ты одна – одна, понимаешь? И начни хоть что-то делать для своего будущего…» И дальше все в таком же духе.

При этом Тамила смотрела вовсе не зло, а обеспокоенно. Иногда в ее взгляде проглядывала неуверенность, хотя голос у нее был громкий. И когда Сима пыталась отвернуться, Тамила тут же поворачивала ее голову к себе, внушительно глядела и говорила чуточку тише, чем обычно: «Смотри на меня! Я тебе что сказала – не отворачивайся и слушай! Тебе этого никто здесь не скажет, потому что им все равно».

Хотя Тамила не желала ей зла и никогда не делала ей больно, Симе все равно было очень страшно. Все слова Тамилы, особенно такие внушительные – то громкие, то тихие, проникали слишком глубоко в душу. Еще немного – они прорастут, и мечта, ее смысл жизни, рассеется, как мираж. Ведь на самом деле намного легче жить в реальности, отдать свою судьбу в руки попечителей, подписать документы, получить полезную профессию, устроиться на работу, зажить не хуже других и…

Но все внутри нее противилось этому. Ведь она – художница, и не может быть кем-то еще. И где-то живет ее отец. И только он любит ее так сильно, как никто другой. И он ее не бросал. Не бросал, и все тут.

Тамила утверждала, что это не так.

Сима пряталась от нее, чтобы та не заставила ее поверить. Ее несуразная одежда, спутанные короткие волосы то ли бежевого, то ли светло-каштанового оттенка, черный бинт на руке, порой отрешенный, ушедший в себя взгляд напоминали пепелище. Однажды Тамила чуток приоткрыла тайну. У нее тоже была мечта. Какая – она не сказала. Но это все, что от нее осталось. Поэтому – долой мечты, от них только сплошные разочарования.

Сима прониклась. И тут же испугалась. И стала избегать Тамилу еще более упорно.