Ангел с черными крыльями

12

Вскоре оказалось, что Тула и Мики имеют совершенно разные представления о предстоящем ночлеге.

— Постоялый двор! В своем ли ты уме? — сказал он на своем вульгарном диалекте. — Ты думаешь, мы такие богачи?

— Но я же заплачу за обоих! — с удивлением ответила Тула.

Глаза его загорелись, и она не поняла почему. Но ответил он с напускным самодовольством:

— Не думаешь ли ты, что я позволю женщине платить за себя? Никогда в жизни!

«Будто бы! — подумала Тула. — Ты охотно позволишь это сделать. Твои моральные принципы не столь уж высоки!»

— Нет, я могу предложить другое, более дешевое место, — сказал он. — У одного из моих друзей есть дом, где я обычно останавливаюсь. Мы можем переночевать там.

— Но если он не захочет…

— Он даже не узнает об этом. У меня есть свой собственный домик у него во дворе.

Такое предложение понравилось Туле, и она кивнула.

— Ты помнишь, о чем я просила тебя?

— Да, да, конечно, я вымоюсь, ваша милость, — и фамильярно добавил: — Мы отлично проведем с тобой ночь, вот увидишь. В тебе столько скрытого жара, это видно на расстоянии!

Да, так оно и было. Туле казалось, что она вот-вот вспыхнет от тлеющего в ее теле огня. И если бы не это прискорбное обстоятельство, она вряд ли согласилась бы ночевать с Мики. У нее давно уже появилось отвращение к мужчинам. Сначала — при тайных, оккультных встречах с демонами, которые с каждым разом становились для нее все более невыносимыми, хотя она и нуждалась в них; потом случай с Эфраимом. На этот раз ей было ужасно стыдно за себя. Да и теперь ей было не по себе от того, что она находила привлекательным этого Мики. Хотя он и на самом деле был привлекательным!

Но она заметила, что он без конца, стараясь это делать незаметно, почесывается спереди — и ее передергивало от отвращения. Вымыться с ним в одной лохани!

Чувство стыда все сильнее и сильнее давило ее.

Был еще ранний вечер, когда Мики провел ее через узкий проход в замусоренный двор, где валялись кучи отходов и стояла нестерпимая вонь. Он крался очень осторожно. Тула хотела спросить, почему они не идут по дорожке, но тот зашикал на нее. Он вел ее мимо домишек и сараев, пока, наконец, они не очутились перед дверью, которую он с трудом открыл. После этого он с преувеличенной вежливостью попросил ее войти.

«Господи! — подумала Тула. — Что это еще за дыра?» Какой-то сарай, приспособленный для временного жилья. Куча соломы на полу явно служила постелью. Здесь пахло сыростью, плесенью и прочей мерзостью. На перевернутом ящике стоял огарок свечи, повсюду валялись бутылки из-под вина. На крюке висела грязная одежда.

Тула онемела.

— Здесь ты можешь переодеться, — сказал он игриво. — Ведь ты снова хочешь стать дамой, не так ли? Давай, действуй, а я пока умоюсь у колодца!

И не успела она еще высказать протест против всего этого убожества, как он исчез.

«Не-е-ет! — подумала она, оглядываясь по сторонам. — Так низко я еще не опускалась!»

Она поймала себя на слове «…еще не». Дошло ли до нее, наконец, что она ведет себя скверно?

У нее мороз пробежал по коже.

Но другого места для переодевания у нее не было. Никто не видел ее, входящей сюда в мужской одежде, и никто не увидит ее, выходящей в женской одежде.

А потом она исчезнет.

И когда Мики вернулся, она как раз застегивала корсаж. Ничего себе, помылся! Едва коснулся пальцами воды! Впрочем, волосы его были мокрыми, а лицо чистым. Как обстояло с другими частями тела, она не знала.

— Нет, вы только посмотрите! — восхищенно воскликнул он. — Я же знал, что ты просто находка! Но теперь нужно поторопиться, чтобы запастись едой, пока не опустела площадь. Ты взяла с собой все свои вещи? В этом нет необходимости.

— Мне не хотелось бы оставлять их здесь, потому что дверь не запирается, — сказала она, ни словом не намекая на то, что вообще не собирается сюда возвращаться. Она собиралась подыскать более подходящее место для ночлега. Ведь когда они вышли наружу, она твердо решила улизнуть. Но теперь, когда Мики был чистым, ее снова потянуло к нему, ее тело требовало его, жаждало его близости.

Они вышли на маленькую площадь. Там царила оживленная жизнь, хотя день уже подходил к концу и многие торговцы закрывали лавки.

Мики сказал, что хочет купить немного овощей. Корнеплодов. Что он собирался делать с ними в своей нищенской каморке? Но, возможно, у него были скрытые поварские таланты?

Он оглядывался по сторонам, ища подходящую лавку. Тула не видела никакой разницы между торговцами.

Какая-то маленькая женщина в черном встала, когда они подошли поближе. Вся ее торговля состояла из одного-единственного мешка, лежащего прямо на тротуаре. Там лежали овощи, кружка для питья, маленький кошелек и узелок с едой.

Мики привередливо рассматривал овощи. Потом взял одну репу.

— Спроси, сколько стоит этот кочан капусты, — сказал он вдруг Туле.

«А ты сам не можешь?» — подумала она, но все же спросила. Услышав ответ, она передала его Мики, но тот уже отошел в сторону.

— Слишком дорого, — бросил он через плечо. — Пойдем дальше!

Дружески-виновато улыбнувшись женщине, Тула пошла за ним следом.

— Я вспомнил, что у меня в мешке остался кусок хлеба, — сказал он, направляясь к грязному кварталу, где было расположено их жилище. — Не стоит тратить деньги на ненужные вещи!

— Мики, мне нужно поговорить с тобой, — сказала Тула.

Они уже вошли в переулок, и он остановился.

— О чем же?

Она удрученно покачала головой.

— У нас нет необходимости проводить здесь ночь. Здесь… здесь так неприятно… Лежать на полу. Наверное, там есть крысы…

Он пристально посмотрел на нее. Никогда она не видела более красивых глаз!

— Да, ты, конечно, права, — сказал он с дурашливой улыбкой. — Это не для такой красивой девушки, как ты. Я просто пошутил. Конечно, нам следует остановиться на постоялом дворе! Но тогда нам придется выехать из города!

— Почему же? Завтра утром мне нужно выполнить здесь одно поручение. Глаза его опять загорелись.

— Нет, постоялые дворы здесь такие убогие. Я предпочитаю провести эту ночь в хорошем месте…

При этом он многозначительно подбрасывал на ладони маленький черный кошелек. Кавалер ее был вовсе не нищим!

Тула уставилась, как заколдованная, на этот кошелек. Молниеносным движением она вырвала его у него из рук, схватив на лету.

— Какого черта?

— Ты украл его у той женщины, — прошипела она, — жалкий вор! Вот почему ты не хочешь останавливаться на постоялых дворах! Потому что тебя везде знают! Знают, что у тебя нет ни стыда, ни совести! Ты украл весь дневной заработок у этой несчастной женщины!

— Ха, эти работяги вовсе не бедные! Им можно и поделиться с другими! Дай сюда кошелек! Мы проведем прекрасную ночь…

Тула презрительно отвернулась, равнодушно помахав ему.

— Из человека превратись в жабу! — приказала она и пошла своей дорогой.

Но Мики не стал жабой, вовсе нет! Она преувеличила свои способности.

Просто он почувствовал вдруг страшную слабость, и это было уже достаточным наказанием. И он был не в состоянии догнать направлявшуюся обратно на площадь Тулу. Он вообще не мог больше ходить, он мог только прыгать!

На площади была суматоха: маленькая женщина плакала, остальные торговцы пытались утешить ее.

Бросив кошелек впереди себя, Тула закричала издали:

— Вот ваш кошелек, матушка!

Старушка запомнила, при каких обстоятельствах исчез ее кошелек, и все разом набросились на Тулу.

Но тут плач женщины оборвался на вздохе, она без слов схватила кошелек и заглянула в него. Толпа настороженно выжидала.

— Но… Здесь больше, чем у меня было! Такой большой монеты у меня не было…

— Вы заслужили это, — сказала Тула. — Это за то беспокойство и огорчение, которое причинил вам негодяй, с которым я случайно связалась. Такого не должно было быть!

Старая женщина не знала, как отблагодарить Тулу, а все собравшиеся обнимали девушку и говорили, что она хваткая баба, хотя и из знатных. Понежившись немного в лучах похвал, Тула поспешила к своему коню, чтобы поставить его в платную конюшню, пока Мики не украл и его.

Она увидела, как двое мужчин ведут лошадь Мики.

— Подумать только, я нашел свою Бруну! — сказал один из них.

«Как я могла? — думала Тула. — Как я могла только подумать о том, чтобы провести с ним ночь? С этим мерзким чесуном, с этим грязным вором!»

Ее раскаяние и стыд были беспредельны.

Она решила отправиться из Гетеборга сразу, как только выполнит поручения. И поскакала прямиком в дом пациента Хейке. Но как неудобно было скакать в юбке!

Несмотря на позднее время, она постучала в дверь простого, но добротного дома, адрес которого был ей указан. Когда она изложила цель своего посещения, ее впустили и представили проживавшей там паре.

Больной оказалась женщина. Она страдала от жестокого ревматизма, и когда великолепные снадобья Хейке у нее закончились, она опять стала испытывать сильнейшие боли.

Поэтому Тулу они приняли с большой радостью.

— Но… — сказал мужчина. — Мы ждали юношу!

Черт! Опять она одела не ту одежду! Эфраим ждал девушку, а к нему явился мальчик. Здесь же было все наоборот.

Но последующие их слова успокоили ее:

— Да, ведь мы же хорошо знаем сына Хейке, Эскиля, и нам хотелось увидеть его.

Все-таки ей повезло, что она не оделась мальчиком и не стала выдавать себя за Эскиля! Иначе у нее были бы неприятности.

Она пояснила, что Эскиль неважно себя чувствует, что он простудился и остался на пару дней в Кунгельве.

— Ну и правильно, — согласился хозяин дома. — Да, вы, конечно, переночуете у нас.

Они пригласили ее по дружбе, без всяких задних мыслей. Тула почувствовала большое облегчение, снова общаясь с нормальными, культурными людьми. Теперь ей не надо было проводить ночь на сомнительном постоялом дворе, будучи к тому же одетой по-женски.

Все трое долго сидели и разговаривали, вспоминая округ Гростенсхольм. Тула заметила, с каким уважением они отзывались о Хейке и Винге, и ее так это обрадовало, что она просто выросла в собственных глазах.

Крепко и спокойно поспав этой ночью, она отправилась утром дальше, в Смоланд, куда более снисходительно настроенная по отношению к жизни и к людям, чем обычно. С собой у нее было теперь достаточно съестных припасов.

Она покинула Гетеборг без сожалений. Воспоминания о Мики только усиливали привкус горечи, который она по-прежнему ощущала во рту.

И это вызывало у нее недовольство собой.

Но Тула ничего не могла с собой поделать. Или это кровь Людей Льда бунтовала в ней? Как она могла усмирить ее? Неустанный поиск, разочарование по поводу того, что она не может быть обычной, довольной жизнью девушкой, любопытство, стремление к шокирующим, дьявольским переживаниям…

Быть Тулой оказалось вовсе не легко!

И во многом ей мешала ее ни с чем не сравнимая красота.

Впрочем, чисто внешне она была не так уж и красива. Но от нее исходила такая притягательная сила, от которой у людей временами перехватывало дыханье. Дело было еще и в ее безответственном легкомыслии, и в дьявольских искорках в ее глазах. И все это — под личиной ангела.

Да, когда Тула хотела, она могла быть ангелом. Она могла принимать совершенно невинный вид. Но именно тогда она и осуществляла свои коварные планы.

Ангел и Дьявол в одном лице.

Ангел с черными крыльями.

Она покинула Гетеборг в мирном расположении духа. Но очень скоро она вернулась к своим прежним привычкам.

Как в тот вечер, когда она подъехала к Буросу, городу ткачей…

Когда она с Хейке и Вингой ехала в Норвегию, их путь пролегал не через Гетеборг. Поэтому она была не уверена в выборе дороги и старалась пристроиться к местным жителям, направлявшимся туда же. Одним из ее попутчиков оказался коробейник из Вестергетланда, единственного места в Швеции, где разрешалась подобная торговля. Коробейники ходили пешком от дома к дому. Король Густав II Адольф решил навести порядок в торговле вразнос и основал с этой целью в 1660-х годах город Бурос, чтобы странствующие торговцы могли собираться там и законным образом торговать на рынке. Выполняли ли они королевский указ, сказать было трудно.

Тула не знала, что через Бурос ведет обходной путь. К тому же на этом пути — от Гетеборга до самого Вехьо — тянулись бесконечные вересковые пустоши, так что можно было скакать несколько дней и не встретить человеческого жилья.

Не подозревая об этом, она думала провести в Буросе время так же достойно, как и в Гетеборге, у пациентки Хейке. Поэтому она решила не останавливаться на постоялом дворе — это было слишком рискованно и неприлично для девушки из хорошей семьи. Когда она растерянно стояла на городской площади в яркий солнечный день, к ней подошел симпатичный пожилой священник и спросил, не может ли он чем-то ей помочь. Разговор их закончился тем, что он пригласил ее в свое скромное жилище.

Это предложение показалось ей подходящим, и она поблагодарила его.

Дом священника оказался не таким скромным, как он утверждал, там было много отменного серебра и подлинного фарфора. Оказалось, что этот пастор замещал окружного священника, пока тот находился в Стокгольме на какой-то церковной встрече. Так что вся эта роскошь принадлежала не ему, о чем он весьма сожалел.

Жены его не было видно, но со второго этажа послышался ее голос:

— Теофил! Кто это пришел? Теофил! Принеси мои очки! Теофил! Не сиди полночи над своими книгами!

— Моя жена больна, — сказал за ужином Теофил. — Она не переносит этого климата и хочет вернуться домой. У нее что-то с животом.

Его вздох свидетельствовал о том, что он порядком устал от диктатора, живущего наверху.

— Разве она не спускается к ужину? — спросила Тула.

— Она прикована к постели уже двенадцать лет, — ответил он. — Сначала она делала это в виде наказания за то, что я не выполнил ее желание и не стал пастором в Стокгольме, предпочтя деревенский приход. Она перестала вставать с постели. И она нарочно лежала так и лежала, пока окончательно не потеряла способность двигаться. Бедная Эльфрида!

— Могу представить себе, как это было изнурительно, — сухо заметила Тула, — стать сиделкой!

Он в сердцах покачал головой, так что затрясся его двойной подбородок.

Симпатичный священник показал Туле дом, который ему не принадлежал. Призывы к Теофилу сменились внушительным храпом, доносящимся сверху.

Пастор то и дело проводил рукой по волосам Тулы, по ее плечам или спине, а один раз даже по ягодицам, но она полагала, что все это выходило у него случайно.

Наконец они пришли в библиотеку, где стояли на полках чудесные старинные церковные книги. Пастор хотел показать их ей. Он стоял рядом с Тулой, прислонившись к ней почти вплотную, и показывал ей книги, давая при этом пояснения. Его вспотевшая рука вцепилась в ее плечо, он прижался к ней всем своим дрожащим телом.

«Старый дьявол! — подумала Тула. — Наверняка старая карга, что наверху, наказала его целомудрием!»

Она вовсе не собиралась ложиться в постель с пастором, и он вряд ли имел такое намерение, но ей любопытно было узнать, как далеко он может зайти.

Поэтому она сделала вид, что ничего не происходит, наклонилась вперед и наивно спросила, что означают эти прихотливые буквы.

Пастор тихо застонал, стал сзади нее почти вплотную и принялся объяснять.

Он говорил, заикаясь; при этом он незаметно бормотал молитвы о помощи небесной в миг соблазна. Но небо, очевидно, закрыло на все глаза именно в данный момент, поскольку Тула, напряженно глядя на незнакомые ей буквы, почувствовала, как его пальцы незаметно пытаются проникнуть к ней под юбку.

— Э-э-то латынь, д-д-дорогое дитя, — напряженно дыша, произнес он. — Дай-ка мне взглянуть…

Он наклонился над ней так, что навалился на нее сзади, и было ясно, что он готов приступить к любовным играм.

Ее смешила и раздражала возня с юбкой. Он осторожно взялся за край, но тут же нервозно отдернул руку, потом снова взялся за подол, глядя в сторону. «Не будь таким трусом, мужчина!» — подумала она, фыркнув, но это ее забавляло, и она не стала ему мешать.

Немного подавшись назад, он снял с себя рясу. Юбка Тулы была поднята уже до талии.

В комнате было душно от запаха пота, от угрызений совести, вожделения и страха.

Она по-прежнему делала вид, что ничего не замечает. Она была полностью поглощена рассматриванием интересных книг.

Боже мой, какую возню он поднял, чтобы незаметно снять с нее штаны!

На что он, собственно, рассчитывал? Даже слониха заметила бы подобную возню!

Вместе с тем его рабочий инструмент уже упирался в нее сзади, что было ей вовсе не противно. Но ей и не очень-то нравилось это, потому что пожилой пастор вряд ли мог стать страстным любовником. Сколько ему лет? Лет пятьдесят-шестьдесят? Возможно. Наконец штаны ее были спущены.

С полузадушенным ревом пастор вцепился в ее ягодицы и ткнулся в нее. При этом он промахнулся, и это было к лучшему. Но Тула не могла больше оставлять все происходящее без внимания и повернулась к нему, уставившись на него своими большими ангельскими глазами.

— Что это было? — по-детски невинно спросила она.

— Э-э-э… ничего, просто я слегка оперся на тебя и… испачкал. Сейчас я вытру… эту кляксу…

Говоря это, он лихорадочно вытирал ее ягодицу своим носовым платком, а потом рывком надел на нее штаны. Тула вопросительно смотрела на него, делая вид, что ничего не понимает.

— Дорогое дитя, — заикаясь, произнес он. — Дитя мое, какое это страшное недоразумение! Я не понимаю, какой сатана… То есть я хотел сказать, что не понимаю, почему я такой неуклюжий… Сколько тебе лет, дружок?

— Четырнадцать, — сказала Тула, зная, что может выглядеть очень юной, когда захочет.

— Четырнадцать? — со страхом произнес он, хватая себя за голову. И он принялся ходить взад-вперед, охая и причитая. — Всего лишь четырнадцать! О, дорогая, я не знал… Ах, дитя мое, мне нужно закрыться в своей молельне! Бог был милостив ко мне на этот раз, но ведь чего только не бывает!

— Да, немного почиститься никогда не мешает, — добродушно заметила Тула. — Но я не могу понять, почему у меня оказались спущены штаны?

— Мне… мне пришлось в спешке снять их, чтобы они высохли, потому что влага проникла через одежду.

— Ладно, пусть будет так! Но я устала после дневной скачки (при этом Тула невольно допустила двусмысленность и сама улыбнулась). Думаю, мне пора ложиться спать.

— Да, конечно, дитя мое! Я же не смогу заснуть, мне придется провести ночь в молитвах…

— Рано утром я покину дом, так что мы больше не увидимся…

Пастор с облегчением вздохнул.

Эти бесконечные пустоши… Раздолье для воров и разбойников. Но Туле повезло, ей почти никто не встречался. Один раз она слышала рычанье зверя поблизости и пришпорила коня. Но все обошлось, ничего не случилось с ней в пути.

После случая с пастором она стала испытывать к себе еще большее отвращение. Ей казалось, что она больше не смеет называть себя Тулой Бака. В душе ее были печаль и мрак. Почему на ее пути постоянно встречались все эти безумства? Почему она вела себя, словно какая-то сука?

Все дело было в том, что ей казалось это забавным. Сожаления приходили потом. Как у пьяницы, который не может отказаться от вина, а потом горько раскаивается в этом.

Последняя ночь, последний постоялый двор. После этого она вынуждена будет ночевать на пустоши — много ночей подряд, и это ее изрядно утомит. Постоялый двор на вид был довольно-таки приятным местом.

Ей подали очень приличный обед, а на другом конце стола сидели солдаты или же офицеры младшего ранга, она точно не знала. Во время еды на нее без конца посматривал какой-то смазливый и в то же время мужественный тип, молодой, но сильный и опытный на вид — и его взгляды распаляли кровь Тулы помимо ее желания. Ей совершенно не хотелось снова пускаться в эротические похождения, которые, кстати, у нее так и не получились; единственным ее опытом по этой части была жуткая встреча с насильником детей и детоубийцей много лет назад.

У нее выдался прекрасный день, и ей не хотелось портить его. По пути в эту деревню она встретила двух маленьких детей, стоявших у обочины рука об руку. Это было вдали от людей, и Тула остановилась. Дети были худые и жалкие, одеты в лохмотья. Девочка и мальчик.

Они отвесили ей глубокий поклон, и Тула спросила, куда они держат путь. Мальчик, который, судя по виду, был старше, дрожащим голосом пояснил, что они идут домой к бабушке. Тула спросила, далеко ли это, и оказалось, что им нужно в ту же деревню. И она посадила одного сзади себя, а другого — спереди. Дети были в восторге.

Поездка прошла великолепно, они смеялись и болтали. Казалось, бедняжки давно уже забыли, что такое смех. И Тула спросила их о том, как они живут. Немного помявшись, они сказали, что их отец умер, а мать вышла замуж за другого человека, который вовсе не ласков с ними. У них появилось множество младших братьев и сестер, его собственных детей. И они сбежали из дома — пусть она никому не говорит об этом! — и теперь направляются к бабушке, которая так плакала, когда их мать с новым мужем уехала из деревни.

Остановившись в дубовой рощице, она разделила с ними свои съестные припасы — тем скорее она приедет домой! Дети были очень голодны, но мальчик шлепал сестру по рукам, когда та хотела взять себе побольше. Тула дала им с собой по куску хлеба.

— А мать ваша не будет беспокоиться? — спросила она.

Подумав, мальчик ответил:

— Думаю, у матери и так хватает детей. Она всегда боялась, когда мы находились в той же комнате, что и наш приемный отец, боялась, что мы чем-нибудь разозлим его. Мама так устала от всего, и она знает, что мы всегда хотели к бабушке. Не думаю, что она будет искать нас.

— Может быть, и не будет, — согласилась Тула. — Но как ей будет не хватать вас! Можете быть уверены в этом. Обещайте, что навестите ее, когда подрастете!

Они пообещали. И поскакали дальше, болтая на ходу. Тула чувствовала себя с ними счастливой, все ее мысли о колдовстве, о злых демонах и малоприятных похождениях остались далеко позади. Пока она не прибыла на постоялый двор.

Она ссадила детей возле бабушкиного дома и проверила, есть ли кто-нибудь дома. Бабушка плакала от радости, увидев снова своих внуков, но в глазах ее Тула видела озабоченность. Она отдала ей свои последние деньги — на пользу детям, как она сказала, — а потом попрощалась с ними.

Все это согрело и размягчило ее сердце. И вот теперь встреча с этим мужланом снова возвратила ее к старому, гадкому.

«Суровый мужик», — подумала она. Наверняка он был командиром, поскольку солдаты вели себя с ним почтительно. Он был из тех мужчин, в кого моментально влюбляются женщины, желая видеть его слабым и беспомощным от любви именно к ней, и только к ней. И Тула не была исключением. Иметь такого мужчину поклонником и нежным любовником… Это было кое-что!

Ясно, что и он интересовался ею. Под его пристальным взглядом ей было трудно вести себя естественно; ей казалось, что она даже ест не так, как обычно, что все ее движения жеманны, а на лице застыло выражение значительности.

В конце концов она не выдержала и поднялась в свою комнату, ей невмоготу стало такое пристальное наблюдение. Но… она заметила на себе его быстрый взгляд, когда проходила мимо. Взгляды их встретились в какую-то напряженную долю секунды.

Она не легла спать, слишком была возбуждена. Еще слышался их смех. Спуститься вниз она не могла, это выглядело бы неприлично.

А впрочем…

Ей показалось, что кто-то несколько раз прошелся по коридору. Постучал в дверь. Не он ли? Не он ли разыскивает ее?

Наконец появился повод спуститься вниз. Свеча уже догорала и нужно было попросить новую Осмелится ли она?

Тула снова почувствовала вожделение, и все ее благие намерения как ветром сдуло, она совершенно забыла о них. Теперь в голове у нее была одна только мысль, вернее, один-единственный инстинкт был в ее теле.

Не мешкая больше, она встала и вышла из комнаты. В коридоре никого не было, но, спустившись по лестнице, она увидела, что он ходит туда-сюда перед дверью в трактир. Так что она просто выдавала желаемое за действительное.

Солдаты были уже пьяны, Тула слышала их неприличные возгласы.

Сделав вид, что ничего не слышит, Тула подошла к хозяину и попросила свечу.

— Зачем маленькой фрекен свеча? — спросил один из солдат, преграждая ей дорогу. Его слова вызвали у собравшихся приступ веселья.

— Служить по тебе мессу, гадина, — прошипела Тула, и тот пропустил ее от одного только изумления, что такая красивая девушка может говорить такие злые слова.

Ее поклонника уже не было в дверях. Его вообще не было видно.

Но когда она поднялась наверх, он был там, в полутемном коридоре. Он схватил ее за руки и прижал к стене. Тула почувствовала на своих губах его горячие губы и, не успев еще выразить протеста, она почувствовала, что в ней загорается желание. Она не так себе все это представляла, она полагала, что сначала им нужно поговорить о чем-нибудь глубокомысленном или, если ему угодно, о чем-то игривом, даже пофлиртовать. И ей не очень нравилось то, что он попросту набросился на нее. Правда и он выпил перед этим, а подвыпившие мужчины, как известно, бывают несдержанны.

Когда же он наконец оторвался от ее рта, она слегка оттолкнула его от себя, давая этим понять, что так не следует делать, но это нисколько на него не подействовало. Он снова бросился ее целовать, и на этот раз Тула так распалилась, что у нее зашумело в голове, и она позволила ему шарить руками у нее под юбкой. Его порывистость сводила ее с ума.

Ей казалось, что он слишком уж горяч. Похоже было, что он совсем потерял голову от своей влюбленности, и эта мысль была очень по душе Туле. Может быть, он долгое время вел суровую солдатскую жизнь, совершенно не имея доступа к женщинам?

В трактире были и другие девушки. Служанки, поварихи… Но он желал именно ее, он, самый мужественный и красивый из всех! У них были родственные души…

У Тулы перехватило дух, когда его пальцы коснулись ее самого чувствительного места. Он прошептал что-то ей на ухо.

Это были его первые слова, обращенные к ней, а она их не слышала. Поэтому она спросила:

— Что ты сказал?

— Сколько ты за это возьмешь? — повторил он. Тула остолбенела. Потом тихо ахнула.

Что она делает? Как ей выпутаться из этой истории?

И что подумал о ней он? Что она…

Нет! Нет, это было отвратительно, это было слишком унизительно, она этого не могла вынести! Тула понимала, что сама виновата во всем, но ярость ее была направлена и на него.

Она хладнокровно высвободилась из его рук. Она была настолько спокойна и решительна, что он не посмел противиться. И, ясно осознавая, что делает, она произнесла заклинание, согласно которому он должен был потерять весь свой авторитет и всю свою власть над солдатами, должен был превратиться в полное ничтожество.

— Я видела в вас человека, на которого можно положиться и которого можно любить, — не спеша произнесла она. — Я думала, вы ответите на мои чувства, иначе я не позволила бы вам прикоснуться ко мне. Но вы предлагаете неприемлемую для меня интрижку. Вы соблазняете четырнадцатилетнюю девочку, господин, и вам остается только благодарить судьбу за то, что вы не довели свой злой умысел до конца!

— Тебе четырнадцать лет? — спросил он и остался стоять с разинутым ртом.

— Да, четырнадцать. И я дочь генерала. «Прости, папочка фенрик, — подумала она, — что я так повысила тебя в чине!»

— Генерала?

Он был настолько потрясен, что мог только повторять сказанные ею слова.

— Уберите свои руки!

Он автоматически подчинился. Юбка ее опустилась на прежнее место. Он попятился.

— Что это… Что это вы шептали мне? Что-то о том, что я лишусь власти и начну все сначала?

— Так оно скоро и будет. Прощайте, господин!

— Эй… подождите! Ваш отец генерал… Будьте добры… не говорите…

— Я еще подумаю. Надеюсь, я проведу спокойную ночь? Ваши солдаты…

— Это я беру на себя. Примите мои нижайшие извинения… прошу вас…

Боже, каким смирным он вдруг стал! Уйдя в свою комнату, Тула заперла дверь.

Она сидела на кровати и не могла лечь спать. Больше всего ей хотелось сейчас же тронуться в путь, среди ночи, но коню нужен был отдых.

Боже, к кому обратиться ей в своей нужде? Ни к кому! Никто не мог помочь «меченой» дочери Людей Льда, разрываемой изнутри на части!