Анифа. Пленница Севера (СИ)

Глава 11

Каждый день сероглазые братья находили повод или причину хоть немного, но провести время подле Анифы. Сначала она дергалась и отшатывалась, потом — привыкла. Свен был куда настойчивей Сигурда и часто пытался обнять ее, поцеловать или зажать в каком-нибудь укромном уголке. Иногда женщина позволяла ему это, считая, что так быстрее отвяжется от него, если позволит короткую и незамысловатую ласку. Но на деле — млея от неё и наполняясь чувственной негой удовольствия.

Конечно, Анифа понимала, что сама таким образом позволяет постепенно, но уверенно приучить себя. Но ничего с желаниями своего естества поделать не могла. Только все равно, раз за разом, она находила в себе силы оттолкнуть мужчину в тот момент, когда Свен пытался перейти границы дозволенного и снова взять ее.

Но, надо отдать ему должное, каждый раз воин покорно отступал, возбужденный и раздраженный, но на удивление послушный.

Сигурд действовал по-другому. Он казался другом — всегда спокойным и надежным, который всегда мог поддержать и словом, и делом. Иногда они разговаривали — совсем немного, умиротворенно и расслабленно. Вместе с Ингом и Далией посещали капище и приносили богам жертвы. В самый первый раз, когда это произошло, Анифы испытала жгучий стыд, почувствовав, что таким образом предает свою память о Риксе. Но с каждым разом это ощущение ослабевало, и в итоге женщина просто отпустила эту мысль и расслабилась.

Чаще всего братья, как и другие мужчины, были заняты трудом — рыбалкой или охотой, стройкой или колкой дров. Каждый день Сигурд занимался тренировкой молодых юношей вместе с их учителем Кнуддом, а Свен — с другими воинами, готовясь к весеннему походу. Братья очень быстро заслужили уважение среди жителей Торхилда — уже не эфемерное, пришедшее из сказаний и хвалебных песен, а вполне земное и видное невооруженным глазом. Они были умны и находчивы, в меру говорливы и предприимчивыми. Мужчины с радостью делили с ними праздные вечера за кружкой эля, а незамужние девушки — кокетничали и флиртовали, привлекая их внимание.

В какой-то момент Анифе пришлось признаться хотя бы самой себе — ее стали неожиданно раздражать красавицы Торхилда, что крутились вокруг Сигурда и Свена. Те не отталкивали девушек, шутили с ними и смеялись, беззаботно пощипывая их нежные подбородки и поощряя заигрывания. В такие минуты она ловила себя на том, что от ярости сжимает кулаки и скрипит зубами, но тут же, в ужасе от собственных помыслов, отворачивалась прочь от неприятного зрелища и начинала глубоко дышать, чтобы успокоиться.

Но однажды, во время очередного совместного праздничного ужина, Анифа не смогла справиться со своими эмоциями. Прошло две недели с отплытия ладьи в Рагланд. Охотники поймали в лесах двух лосей, и Тормод разрешил устроить пир. В длинном доме, как то бывало в подобные вечера, снова стало шумно и весело, и Свен, как обычно перебравший крепкого вина, стал вести себя довольно разнузданно. Он громко смеялся, обнимался, а иногда и целовался с сидящими подле него двумя красивыми молодыми девушками из поселения. Нарядно одетые, с яркими бусами и лентами в волосах, они тоже беззаботно хохотали, сверкая своими белоснежными зубами и демонстрируя полные груди в низких вырезах своих платьев. И прижимались к Свену, недвусмысленно поглаживая и лаская привлекательного мужчину.

Такие юные! И такие прекрасные! Анифа не могла отрицать этого. И она могла понять очарованность Свена этими прелестными созданиями.

Но при этом она страшно злилась, памятуя, как жарко и исступленно ласкал и целовал Свен ее саму. А значит — для Свена было неважно, какой женщины ему добиваться. Для него Анифа была лишь заманчивым запретным плодом, который артачился и брыкался и поэтому — вызывал естественный инстинкт охотника.

Значит, ей не надо гневаться.

Но она была в гневе!

Ей было больно глядеть на эти счастливые лица и чувствовать себя обделенной. Ей было больно чувствовать себя зависимой от этих эмоций и желаний своего сердца. И Анифе было непонятно и страшно испытывать так много чувств после стольких лет заторможенности и холода.

И, забывшись, она прикрикнула на дочь, которая в запале шуточной игры начала драку с каким-то подростком.

Но Далия, не услышав голоса своей матери и полностью отдавшись своей ярости, уже выхватила из голенища сапога свой ножичек и бросилась на мальчишку, явно не ожидавшего такой бурной реакции. Он просто случайно порвал рукав ее короткой верхней туники и не увидел в том ничего страшного. Они же просто играли!

Мальчишка ловко ускользнул от выпада Далии, и кто-то рядом испуганно вскрикнул, отшатываясь — девочка едва не попала по случайному зрителю.

— Да что ты творишь?! — в гневе закричала Анифа, бросаясь к дочери, — Далия! Прекрати!

Но, грубо выругавшись, девочка снова бросилась на своего, как ей казалось, врага. И ладно бы она шла в рукопашную! Далия была вооружена и ослеплена своими эмоциями, что в последние дни происходило довольно часто. И если ранее Анифа была терпелива и заботливо переводила ее внимание на что-нибудь другое, тем самым успокаивая, то сейчас, пребывая в невероятном раздражении, она бесстрашно подскочила к дочери и крепко перехватила ее руку с зажатым в ладони ножом. Девочка дернулась, проорала что-то грязное и оскорбительное, и Анифа, не удержавшись, отвесила ей звонкую оплеуху.

В шуме залы, конечно, этот шлепок большинством остался незамеченным. Но те, кто стал свидетелем этой совершенно необычной ситуации, ошарашенно вытаращили свои глаза. Анифа никогда не поднимала руку ни на одного из своих детей. Никогда не повышала голос. И никогда не выглядела столь разъяренной.

Однако Далия тоже оказалась шокирована. Выронив клинок, она прижала свободную ладонь к месту удара и неверяще уставилась на мать. А Анифа, поняв, что совершила, мгновенно побледнела и рассеянно отпустила руку дочери.

— Стерва! — с ненавистью выплюнула девочка за секунду до того, как из ее глаз брызнули мощный поток горьких слез, — Сука! Ненавижу тебя!

Взвыв зверем, девочка бросилась прочь — на выход.

— Далия! — отчаянно вскричала Анифа, кинувшись за ней следом, но ее неожиданно кто-то остановил, — Далия!

Женщина рвалась и брыкалась в сковывающих ее руках, бесконечно множество раз повторяя имя своей дочери, и не заметила, как расплакалась сама.

— Отпустите! Отпустите! — заверещала она, в ужасе замечая, что ее куда-то несут.

Этим “кто-то” оказался Свен.

Извернувшись и опознав его, Анифа с еще большей яростью стала извиваться в его руках и даже несколько раз пнула по ноге. Мужчина зло ругнулся. Но захват не ослабил.

— Отпусти меня, чертово отродье! — с новыми силами завопила Анифа, — Это из-за тебя! Из-за тебя! Это ты подарил ей этот проклятый нож, и она возомнила о себе невесть что!

— Уймись, женщина! — прикрикнул в ярости щурящийся мужчина, тряхнув ее, — Это здесь не при чем!

— Я накричала на Далию! Я ударила собственную дочь! — продолжила вырываться и кричать Анифа. — Из-за тебя!

Очередная встряска ее тела ни к чему не привела, и Свен, швырнув ее на уже знакомые мешки с зерном, прижал ее к ним собственным телом.

Слезы душили женщины, но она все кричала и кричала, не помня себя и совершенно не понимая, что с ней происходит.

Но Свен держал ее и лишь сквозь зубы ругался, когда гибкая женщина все-таки попадала по нему не самым сильными, но все равно вполне ощутимыми ипо его ногам или боку.

И лишь спустя бесконечное, казалось, количество минут она, наконец-то обмякнув в его руках, горько расплакалась. Только тогда мужчина, крепко обняв ее и прижав к своей груди, стал убаюкивать ее и тихонько шептать какие-то бессвязные слова успокоения.

— Далия всего лишь девочка. Маленькая неразумная девочка, которая уже считает себя великой воительницей, не прощающей обиды, даже самые маленькие и незначительные… Успокойся, моя маленькая Анифа… Успокойся, нежное дитя… Твоя дочь простит тебя, как и все остальные, увидевшие вместо трепетной девы яростную валькирию… Дай ей время разобраться в себе и она поймет, что ты не хотела ничего плохого. Анифа… Сладкая моя… Любимая…

… И вот Анифа уже сама вцепилась в мужские плечи над ней. И не отшатнулась, когда горячие, пахнущие алкоголем губы сначала рассеянно, а потом уверенно прикоснулись к ее лицу, покрывая поцелуями лоб, щеки и губы женщины. Она подалась навстречу и ласкам, когда Свен стал гладить и нежить ее все еще подрагивающее после истерики тело. И раздвинула ноги, когда мужчина, взявшись за подол ее платья, поднял его вверх.

С ее стороны это был странный и отчаянный порыв, обусловленный расстроенными чувствами и злостью. Ей было необходимо в этот момент что-то сильное и властное, что-то понятное и глубоко инстинктивное.

И Свен мог дать ей это. Мог своими ласками и движения обратить ее отчаянную тоску во что-то приятное и расслабляющее.

Конечно, потом ей будет стыдно…

Стыдно от того, что снова позволила затянуть себя в порочный омут.

И когда?!

Когда ее дочь, ее плоть и кровь, отрада ее глаз и сердца, где-то, возможно, горько плачет, несправедливо обиженная своей собственной матерью.

А что сама Анифа?! Предается плотским утехам в тесной кладовой! На пыльных мешках с зерном! С мужчиной, который только что беззаботно веселился с двумя легкомысленными девочками!

Стыд действительно пришел. Но позже…

А пока женщина наслаждалась ласками Свена… И находила в них утешение и успокоение…

***

Анифа нашла свою дочь в тот же вечер, оставив, как когда-то, Свена за своей спиной в кладовой. Тот порывался пойти с ней, чтобы помочь, но женщина, неловко клюнув губами в мужскую щеку, попросила его не делать этого.

Это было ее с дочерью дело. Мужчине при этом присутствовать было не обязательно. Да и не кстати.

Но она была благодарна ему за специфическую, но поддержку. Она и так наворотила всего. Но об этом она будет думать потом…

Далия была на окраине крепости — там, где обычно тренировались женщины-воины. Там, встав напротив мишеней, не обращая внимания на холод и наверняка заиндевевшие от холода пальцы, она выпускала пар, стреляя из лука. Не особенно метко — множество стрел не только попали далеко от центра круглых деревяшек, но и усеивали снег вокруг. Далия определенно была расстроена и пребывала в замешательстве.

Несколько минут Анифа просто простояла за ее спиной, с горечью разглядывая свою девочку. Ее сердце сжималось из-за боли, что она причинила той, и чувствовала себя очень виноватой. И, наверное, впервые не могла найти хотя бы каких-нибудь слов, чтобы начать с ней разговор.

Далия же, почувствовав, что уже не одна, резко обернулась, направив очередную, но так что не выпущенную стрелу в сторону матери. И, наклонив голову, прищурилась, будто серьезно прицеливаясь.

— Я повела себя неправильно, — сделав шаг навстречу девочке, негромко проговорила Анифа. И хотя ей было стыдно, она посмотрела Далии прямо в глаза, — Мне очень жаль. Я прошу за это у тебя прощения.

Далия все-таки ослабила тетиву и опустила лук вниз.

— Почему ты ударила меня? — спросила, всхлипнув, Далия.

Анифа сделала еще несколько шагов, пока не встала рядом с ней рядом.

— Потому что разозлилась.

— Но ты никогда раньше не злилась на менятак. Что такогоособенногоя сделала на этот раз?

Опустив голову, женщина вздохнула. Имела ли она право открыть совсем юной девочке правду? Имела ли право сознаться в том, что ее мать — ужасная и ревнивая женщина, которая, вместо того, чтобы взять себя в руки, просто сорвалась на своем дитя? Может, не таком уж и невинном и безгрешным, но… Далия была права. Иногда ее проделки были чрезмерно дерзки и неправильны, но никогда — никогда! — мать не кричала на нее и не била. Только долго и нудно разговаривала с ней, объясняя и втолковывая, зачем нужно соблюдать те или иные правила.

И сейчас Далия искренне недоумевала- чем же она заслужила такую ярость со стороны всегда нежно любящей матери? Почему мать поступила так?

— В этом нелегко признаться… — проговорила Анифа тихонько, — Я уже была зла, но разозлилась еще больше, когда увидела, как ты бросилась на того мальчика, еще и с ножом.

— Ты испугалась, что я пораню его, да? — Далия поморщилась, — Ты всегда в первую очередь думаешь о других. Ты же знаменитая врачевательница Торхилда! А о собственных детях забываешь!

Первым порывом Анифы было горячо поспорить и сказать, что она не права. Но остановила себя и протянула руку, чтобы положить ладонь на пока еще плоскую грудь дочери — туда, где неистово стучало ее сердечко.

— Нет. Я не испугалась, — сказала она честно, — Я вообще об этом не подумала. Но мне стало неприятно, что моя дочь повела себя настолько вызывающе и дико, будто в нее сам дьявол вселился. И я решила ее остановить.

— Неприятно? — недоуменно переспросила Далия, наклонил голову на бок, — Но почему?

— Потому что ты моя дочь, Далия, — с улыбкой ответила Анифа, — Ты мое продолжение. Ты мое солнце и луна, мое дыхание и пламя моей жизни…

— Так говорил отец, — поморщилась девочка, — Ты лишь повторяешь его слова.

— Ты помнишь, — улыбка женщина стала шире, и она восхищенно кивнула. — Да, так говорил Рикс-северянин, твой отец. Твой прославленный и могучий отец, память о котором всегда будет в моей сердце. Но… Ох… Как же это непросто…

Анифа перевела дыхание, и она перестала улыбаться.

— Я всегда очень хорошо умела контролировать свои чувства и эмоции, — призналась она дочери, — Жизнь научила. Она у меня была… не совсем простой. И, может быть, когда-нибудь я расскажу тебе о ней, но позже, когда ты немного подрастешь и если ты захочешь выслушать мою историю. Но сегодня…

Женщина снова коротко вздохнула, неуверенная, стоит ли ей продолжать. Но она проговорила:

— Сегодня чувства возобладали надо мной. И мне очень стыдно, что ты, Далия, моя любимая дочка, моя любимая девочка, испытала это на себе.

Тряхнув волосами и тихо выругавшись себе под нос, Далия посмотрела в сторону. Она хмурилась и кривила свой красивый рот и что-то прокручивала в своей светловолосой голове.

— Почему? — спросила она в итоге.

Анифа понимающе кивнула этому вопросу. Девочка не хотела знать, почему мать взвилась на нее. Это она сейчас понимала и так. А почему вообще вспылила, да еще и так сильно. Несмотря на свой взрывной характер, она была умным ребенком и спустя время всегда приходила к верным выводам.

— Я была раздражена, — нехотя произнесла Анифа, — Не из тебя. Из-за другого человека.

— Из-за мужчины? — быстро отреагировала Далия.

Умная, догадливая девочка.

Боясь увидеть на лице дочери осуждение из-за этой правильной догадки, Анифа не рискнула посмотреть на Далию и стояла, опустив голову. Если дочь посчитает, что Анифа предала память об ее отце, то возненавидит мать всем сердцем.

Но женщина посчитала правильным не лгать. Поэтому ответила:

— Это так, Далия.

— Это ведь Свен Яростный, правда? — тут же спросила девочка.

Наблюдательная.

— Да, дочка.

Далия с шумом вдохнула через нос воздух, и Анифа все-таки рискнула посмотреть на нее. И пораженно округлила глаза, так как девочка…

Улыбалась!

— Мне нравится Свен! — ошарашила его Далия. При этом выглядела она… довольной! — И да, я видела, как он обнимался с теми девицами! Вот же идиот! Я была уверена, что ему нравишься ты и он хочет на тебе жениться. Так что лучше бы ты ему лицо расцарапала! Он не смеет обижать тебя!

“Как быстро она успокоилась!” — почти с восхищением подумала женщина.

И как, наверное, она была права! Надо было вцепиться в него ногтями, а не отдаваться в кладовой, будто спонтанное совокупление может решить все проблемы!

Но ее порадовало неожиданное понимание дочери, и Анифа, с облегчением выдохнув, протянула к дочери руки. И та, несмотря на опасения матери, скользнула в них, привычно и доверчиво прижимаясь и жадно обнимая в ответ.