Аномальная зона

Гроза

Когда они добрались до берега Безымянки, ветер уже сгибал верхушки деревьев, и в почерневшем небе вспыхивали зарницы. В центре лагеря под брезентовым навесом упорно боролся за жизнь костер. Под порывами ветра языки пламени прибивало к земле. Казалось, огонь вот-вот потухнет, но он снова вырывался вверх, облизывая прокопченное донышко котелка. Внутри посудины булькали, доходя до готовности, макароны. Сидорин и Николай тем временем растягивали вокруг лагеря какой-то кабель.

— Магнит-защиту готовят, — пояснил Семигорцев. — Тут во время грозы черт знает что твориться. Гоголевского Вия помните? Так вот это что-то вроде волосяной веревки или мелового круга, только более современный вариант. Шнур с набором магнитных пластин в определенной комбинации.

— Здорово, разведка! Сейчас магнитку дотянем и ужинать будем, — весело крикнул Сидорин. Николай ничего не сказал и только мрачно посмотрел в их сторону. На лице читалось возмущение против вопиющей несправедливости:

— Кто-то, изображая из себя начальство, гуляет по поселкам, а кто-то целый день вынужден заниматься благоустройством и защитой лагеря.

Но через десять минут уже вся компания собралась под навесом и мирно уплетала заправленные тушенкой макароны.

— Эх, сейчас бы по маленькой за начало сезона, — мечтательно протянул Сидорин. Взгляды сразу же обратились на председателя клуба.

— Ну что ж с вами делать! — проворчал Семигорцев, и пошел к своей палатке. Когда он вернулся с большой флягой, по навесу застучали первые капли, и почти сразу же хлынул ливень. Такого Хрустову давно уже не доводилось видеть. Лес на противоположном берегу исчез за стеной дождя. Силуэты ближайших деревьев превратились в мифических пауков-чудовищ. И, казалось, они угрожающе протягивают к лагерю намокшие лапы.

Разлив по кружкам содержимое «командорской» фляги, Сидорин кинул умиротворенный взгляд на разбушевавшуюся стихию.

— Славно заливает! Гроза в первый день, хорошая примета.

— В прошлый раз ты говорил, что жара в первый день это к удаче, — скептично заметил командор. Сидорин охотно согласился:

— А оно так и есть, Паша. Примет много хороших.

И тут в разговор встрял Николай:

— Фуфло это, а не дождь! Вот когда наша рота под Дабу-Дабу стояла, ливень три недели шел, без просвета. Керза на сапогах как мокрая бумага поползла. У некоторых мужиков по всему телу чирьи пошли, а у одного чудика даже член гнить начал. Когда его на вертушке в госпиталь увозили, все кричал, что не даст резать…

Видя, что его никто не слушает, Николай обиженно замолчал, а Сидорин провозгласил тост за тридцать пятое «погружение». Потом все снова накинулись на макароны, и вскоре Хрустов пришел в какое-то первобытное состояние блаженства. По телу разливались тепло и сытость. Бушующая вокруг стихия превращала пространство под тентом в уютный уголок, огороженный от всего мира стеной дождя. Коля больше не хвастал своими подвигами, и под треск костра зазвучали воспоминания о прошлых экспедициях.

— Помнишь, как в первый раз у Медвежьего в грозу попали? Анька тогда вся не своя прибежала. Так ведь и не рассказала потом, что увидела, — вспоминал Сидорин. Семигорцев, задумчиво смотрел костер. Наверное, тоже вспоминал девушку, прибежавшую из тайги с нездоровым лихорадочным блеском в глазах.

— Она, Петя, на лешачью свадьбу тогда угодила. Такое не рассказывают.

— Лешачья свадьба это что-то вроде виртуальной групповухи? У баб потом крыша напрочь едет? — полюбопытствовал Николай.

— Ну, скажем, после этого психика не только у женщин ломается, — уточнил председатель клуба, и счел своим долгом напомнить стажерам, — Если вдруг в такое попадете, никаких попыток поучаствовать. Действовать строго по инструкции. Дыхательная гимнастика или «Отче Наш» прочитать три раза…

— Да, вот как оно бывает. Отошла девчонка на пять минут в кусты, и вся жизнь наперекосяк, — вздохнул Сидорин. — Правильно ты, Паша, решил, чтоб баб больше в аномалку не брать. Нечего им тут делать.

— Ну почему же, в британском филиале половина членов клуба женщины. И вроде бы ничего…

Молния внезапно озарила полнеба. Стало видно вспененную реку и лес на склоне противоположного берега. И в этот самый миг что-то черное оторвалось от деревьев и, размахивая крыльями, ринулось к их костру. Хрустов даже испуганно вскинул руки. Но сгусток тьмы, не долетев до лагеря, стукнулся о невидимую преграду и понесся по кругу, пытаясь отыскать брешь в защите. Сидорин, усмехнувшись, проводил его взглядом:

— Шалишь, приятель, не прорвешься!

Семигорцев, пояснил для новичков:

— Черные ангелы. Что-то вроде темной энергетической субстанции. Если накроет, ощущение такое словно летишь в бездонный колодец. Потом несколько часов жуткой депрессии. Были случаи, когда люди самоубийством жизнь кончали. Они обычно во время грозы проявляются. Так что, ребята, пока не стихнет, за магнитку не выходить. Если вдруг по нужде, то не стесняйтесь, прямо за палатками.

Еще один сгусток мрака ударился о невидимую защиту и растекся, по струям дождя как огромная черная клякса. На одно мгновение Хрустов поймал чей-то ненавидящий взгляд. Какая-то забытая темная часть прошлого попыталась вырваться из дальних закоулков памяти. Краем глаза он заметил, как Николай быстро и испуганно перекрестился. Видно и ему что-то почудилось.

Ветераны на атаки «черных ангелов» не обращали внимания. Сидорин разливал по кружкам «целебный» напиток. Семигорцев аккуратно подкладывал в огонь ветки. После тоста за хорошую погоду, опять начались воспоминания. В основном про курьезные случаи. О том, как однажды вместо тушенки в припасах необъяснимым образом оказался ящик с банками маринованных устриц. И к концу экспедиции никто уже не мог смотреть склизкие розовые кусочки. А в один из сезонов у экспедиционного «газика» обнаружился эффект «вечного бензобака». Не взирая на пройденные километры, бензин каким-то таинственным образом не уменьшался. Быстро сообразив, что тут можно извлечь выгоду, водитель сливал горючее в канистру и вечерами бегал продавать в ближайшую деревню. Однажды на обратном пути «несун» попал в грозу и вернулся совершенно невменяемым. Функции шофера пришлось взять на себя Сидорину, а неудавшийся коммерсант целыми сутками валялся в палатке и тихо подвывал мотив популярного в те времена шлягера «Синий, синий иней…».

Чувствовалось, что подобных историй накопилось огромное множество. Хранителем и рассказчиком этого наследия был Сидорин. Семигорцев в основном вставлял уточняющие замечания. Несколько раз в разговор встревал Николай, но видя, что ему не удается завладеть вниманием, быстро замолкал. Хрустов весь вечер просидел молча. Слушая истории Сидорина, думал о своем. О том, каково отцу сейчас в опустевшей квартире. Наверное, старый зануда пытается убедить себя, что без непутевого сына намного спокойнее. Но пустота таращится из пыльных углов комнат, и незнакомый раньше страх одиночества скручивают душу. Думал он и о последней встрече с бывшей женой. О том, как незримыми нитями миры двух людей связываются в единое целое, а потом с глаз словно спадает пелена и перед тобой снова чужой человек. Почему-то не получилось вызвать в памяти образ прекрасной бахчатрейнки. Он даже с трудом мог вспомнить ее лицо. Зато пышное тело купальщицы, дразня и распаляя воображение, навязчиво вертелось перед мысленным взором.

— Интересно, правда, что она Николая пригласила? — гадал Хрустов, и воображал как все будет происходить. Разрумянившаяся после бани хозяйка встречает на пороге гостя. В комнатке пышет теплом натопленная русская печь. На столе поджидают запотевший пузатый графинчик, две рюмки, блюдце с маринованными боровиками. Чуть дальше у стены не застеленная кровать с двумя подушками. А развешанная под потолком трава источают запах, от которого голова идет кругом, и откуда-то изнутри накатывает темная горячая волна…

Опомнившись, Хрустов зло обругал себя. В воображении он уже почти поменялся с Николаем. И было в этом что-то очень порочное. Либо уж развлекайся как Колька, либо завяжи на замок свои похотливые мыслишки!

Гроза постепенно стихла. Громыхало где-то уже далеко. Редкие капли дождя еще стучали по брезенту, но уже вяло и не агрессивно.

— Ну, что, отцы командиры, сейчас за магнитку можно? А то я как-то не привык нужду справлять в расположении части, — поинтересовался Николай. Получив разрешение, он, покачиваясь, направился к берегу. Хрустов, пошел в другую сторону, тоже чувствуя некоторую нетвердость в коленках. Видимо настойка не только активизировала воображение, но и нарушала двигательные рефлексы. Возвращаясь обратно, он задержался у одиноко стоящей березки, и, обняв гладкий ствол, запрокинул голову в небо.

В городе такого никогда не увидишь! Тучи успели рассеяться, и бесчисленные звезды усыпали черную пустоту космоса. От беспредельности Вселенной захватывало дух, но далекие светила смотрели холодно и равнодушно. Куда ближе и теплее казалась луна. Ее мягкий призрачный свет лился на темную половину планеты, зачиная завязи колдовских трав, будоража запретные мысли. Но еще ближе была сама Мать Сыра Земля. Теплая и живая лежала она под ногами. А запахи сырой травы и леса пробуждали в душе пугающий зов древней свободы.

Хрустов не понимал, что с ним происходит. Луг и лес звали его к себе. И он сам рвался в их объятия, как оторванная плоть, вспомнившая, наконец, утерянное родство. Что-то случилось со слухом и обонянием. Никогда он еще не ощущал столько оттенков запахов и звуков. Он слышал, как шелестят листья на дальних деревьях, как семейство мышей собирает прибитые дождем колоски. Нос улавливал сотни ароматов трав, и даже тлетворный сладковатый душок падали из соседнего леса.

— Господи, что со мной? — зашептал он, чувствуя, как голова идет кругом. Сбиваясь прочитал «Отче Наш», попробовал дыхательную гимнастику. Вроде бы немного стало легче. Отпустив ствол березы, осторожно двинулся к лагерю. Но тут какой-то импульс заставил обернуться. Совсем близко на расстоянии руки, он увидел горящие в темноте глаза и острые волчьи морды. В голове с быстротой молнии пронеслось:

— Вот так внезапно и нелепо кончается человеческая жизнь!

Но от волков почему-то не исходило угрозы. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Наконец самый крупный зверь, повернулся и медленной трусцой побежал в сторону леса. Остальные двинулись за ним. Хрустов, словно загипнотизированный, смотрел им вслед. Не оставляло ощущение, что встреча не случайна и звери с какой-то неведомой целью приходили именно к нему.

Вернувшись в лагерь, он чувствовал, как нехорошо колотиться сердце. Подумал, что надо бы рассказать о встрече с волками Семигорцеву, но тот уже ушел в палатку. У костра, свернувшись калачиком, сидел один Сидорин. Оторвав взгляд от огня, он смачно зевнул:

— Давай спать Антон. Сегодня в первую ночь мы Пашей подежурим. А завтра ваша с Колькой очередь.