Аншлаг (История одного покушения)

Картина четвертая

ОН. Где ты, где твой чай?

ОНА. Иду-у-у!

Она вносит поднос с чайником. По ходу диалога разливает чай.

ОН. Ужинать после театра всегда поздно.

ОНА. А до — слишком рано. И все время смотришь на часы — успеешь, не успеешь.

ОН. Учитывая, какой спектакль мы посмотрели, ужинать надо было не до, и не после — а вместо.

ОНА. А мне понравилось.

ОН. Интересно, что?

ОНА. Решение, музыка…

ОН. Музыка? Скорее — да. В ней есть некий ритм. А чья она?

ОНА. Том Вэйтс, «Русский танец».

ОН. Русский? Не похоже.

ОНА. Ну, так он его назвал. Американские горки в Америке называют «Русскими».

ОН. Давай тоже наоборот — не чаю, а вина выпьем.

ОНА. Открывай.

ОН. Красное, белое?

ОНА. Розовое.

Он уходит со сцены и возвращается с открытой бутылкой вина и двумя бокалами.

ОН (поднимает бокал). За нас! (Чокаются, выпивают). Стой, а где же цветы?

ОНА. Кажется, в машине забыла.

ОН. Обидно…

ОНА. Не обижайся, ты же не напомнил… Главное, что ты их подарил. Как обычно, в субботу.

ОН. Жаль. Мне всегда нравилось смотреть, как, зайдя домой, ты занимаешься цветами — подрезаешь, ставишь в воду — а потом делаешь все остальное.

ОНА. Есть женщины, которые относятся к цветам по-другому?

ОН. Не знаю, я давно дарю их только тебе.

ОНА. Допустим. Налей мне еще.

Он наливает. Пауза. Молча пьют вино.

ОНА. Скажи, что такого необыкновенного было в том счете?

ОН. В каком?

ОНА. Который ты так тщательно изучал в ресторане?

ОН. Я изучал счет?

ОНА. Как будто хотел выучить наизусть.

ОН. А что зазорного в том, что я прочитал, за что именно должен отдать деньги?

ОНА. Обычно ты смотришь на итоговую цифру.

ОН. А сегодня я посмотрел на все.

ОНА. Неправда. Ты пять минут делал вид, что изучаешь счет, чтобы не реагировать на пьяных козлов, которые матерились в трех метрах от твоей женщины. Вместо того, чтобы подойти, и дать в морду.

ОН. Во-первых, не пять минут, во-вторых — задумался. Поверь, мне есть о чем думать, кроме поведения соседей в ресторане. В-третьих, в сегодняшнем спектакле тоже звучал мат, но тебя это не задевало.

ОНА. В театре — мат был оправдан характером героя.

ОН. В ресторане тоже. Мужики выпили, расслабились… Такие у них характеры.

ОНА. А те двое, что пялились на меня?

ОН. Противные типы.

ОНА. Вот именно!

ОН. И что? Нужно было устроить скандал? Ну, обратили внимание на красивую женщину, значит у них хороший вкус. Мне даже нравится, когда на тебя оборачиваются.

ОНА. Это значит, что ты сделал правильный выбор…

ОН. Не драматизируй! (Поднимает бокал). За хороший вкус — мой, твой, вина, театра.

ОНА. Ты когда-нибудь дрался за девочку, которую обидели?

ОН. За девочек? Дрался. Часто… А один раз — за ту, которую обидели. Мало того, что отлупили, так она еще и ушла с обидчиком.

ОНА. Понимаю, девочка тебя кинула.

ОН. Послушай, в чем дело? Что случилось? Что не так?

ОНА. Все так.

ОН. Но я же вижу, что не так. Что я такого сделал?

ОНА. Ты все делаешь так, даты помнишь, суббота — театр, ресторан, цветы. А ты не делай, а сделай… что-то необычное — морду кому-то набей!

ОН. В ресторане? Все, тебе больше не наливать, раз пьяной драки захотелось!

ОНА. Захотелось! В том-то и беда…

ОН. Ну хорошо, я поеду и набью им морду, если они не ушли… Или они мне.

ОНА. Нет, драться надо было тогда.

ОН. (с сарказмом) Ты решаешь, когда надо? Чего ты хочешь?

На сцене повисает пауза.

ОНА. Давай разговаривать…

ОН. Наконец-то нашла место и время.

ОНА. Ну, пожалуйста… Помоги мне. Что-то происходит.

ОН. Хорошо, давай разговаривать.

ОНА. Когда мы молоды, нам приятно, что из-за нас мальчишки дерутся. А когда взрослеем и замуж выходим, то уже страшно, когда муж в драку лезет. А сегодня мне этого захотелось… И это меня удивило… Даже испугало… Понимаешь, о чем я?

ОН. Боюсь, что да.

ОНА. Мне всегда хотелось идти домой, когда я знала, что ты дома. А когда тебя нет — ждать тебя. Идти в супермаркет, покупать продукты и готовить обед, хотя очень хочется есть. Но без тебя — это не еда. А теперь я перекусываю на ходу…

Я никогда с подругами о нас не говорила. Смешны были бы советы, что полезно проводить время друг без друга, по отдельности ездить в отпуск. А теперь я об этом думаю. Не знаю, хочу ли я этого, но такие мысли приходят в голову!

ОН. Подожди, подожди, надеюсь, речь не о том, что меня часто нет дома, что я не хочу быть с тобой, что не уделяю внимания?

ОНА. Конечно, нет! Не притворяйся, ты все понимаешь… Не сбивай меня. Как легко было с тобой молчать! И не нужно было расспрашивать, все само говорилось…

Ты обращал внимание, как громко играет в ресторанах музыка? Она не дает говорить, но большинство выбирает рестораны с музыкой погромче. Потому, что музыка дает возможность молчать, когда разговаривать не о чем. Да и в театре мы молчим, говорят другие. В чем-то похожие на нас….

ОН.

ОНА. Красиво. А чье это?

ОН. Не помню.

ОНА. Правда, мы сейчас лишь похожи на тех, кто нам нужен… Я думаю, думаю об этом и боюсь. Боюсь, что говорить станет не о чем.

ОН. Ну вот сейчас ты нашла о чем говорить… А теперь позволь мне. Ты все анализируешь, тонкости выискиваешь, а хоть раз ты просто сказала мне, что любишь? Ни разу? Я тебе в любви признавался, а ты мне никогда.

ОНА. Для тебя так важно слово?

ОН. Сказать «люблю» еще не значит любить, но не сказать — значит?! А что легче сказать — «люблю» или «не люблю»?.. Расскажи мне эту историю …

ОНА. Какую историю?

ОН. Откуда я знаю, какую. Но ведь какая-то есть? Тогда, на озере… Все шумят, болтают, а вы разговариваете друг с другом, как будто вокруг никого. Мы с ней сидим рядом, смотрим на вас, друг на друга, ничего не понимаем и чувствуем себя лишними.

ОНА. А вот об этом я говорить не буду.

ОН. Почему?

ОНА. Потому, что если бы была история, то не было бы общения в такой компании. Тема закрыта.

ОН. А почему ты считаешь, что можешь отвечать или не отвечать? Ты считаешь, что имеешь право судить всех, а сама боишься сказать правду.

ОНА. Я ничего не боюсь. Точнее, боюсь всего, что, впрочем, одно и тоже.

ОН. Не знал, что ты бесстрашная трусиха.

Повисает пауза.

ОНА. Когда я была маленькой, и мы жили в коммунальной квартире, у нас в комнате стоял шкаф.

ОН. И ты его боялась?

ОНА. Не перебивай. Шкафу было лет сто, он занимал полкомнаты, у него было много полок, ящиков, он казался загадочным миром, в котором можно путешествовать, раскрывать тайны, находить клады. Часть замков поломалась, но не все. Ты в детстве любил залезать туда, куда нельзя?

ОН. Я и сейчас люблю.

ОНА. Мне строго запрещали открывать то, что закрыто, но когда я оставалась одна, это было любимым занятием. Был один ящик, ключи к которому я найти не могла. И вот однажды под стопкой маминых рецептов нашла ключ. Там были непонятные бумаги, и я попыталась его закрыть. И тут ключ застрял! Я крутила его и так, и этак, пока он не сломался. Я пыталась вытащить обломок из скважины — отверткой, ножницами, иголкой — ничего не получалось. Положила обломанный ключ на место. И стала ждать. Ждать и бояться. Я чувствовала себя преступницей, но сознаться в своем преступлении не могла. Чем больше времени проходило, тем невозможнее становилось признание.

ОН. Родители не заметили? Или сделали вид?

ОНА. Не знаю, но это было настоящей пыткой, я ждала вопросов, придумывала ответы, один невероятнее другого … Родители не спрашивали, я мучилась. Стало казаться что я — это другая девочка, которая выкручивается, прячет страх и делает вид, что ничего не произошло. Мне было стыдно за ее бездарную игру. Я наблюдала за родителями. Я уже не любила, а боялась их, за то, что когда-нибудь они обнаружат мое преступление. И за то, что медлят с этим открытием. Может, они решили меня так воспитывать? Я не могла найти выхода.

ОН. И кто его нашел?

ОНА. Никто. Родители дождались новой квартиры, мы переехали, а шкаф, как не подлежащий перевозке, разломали и выбросили. И никаких тайн в том ящике не было. Но я первый раз поняла, что такое ситуация, которая не имеет решения. И что такое одиночество. Пустота внутри тебя.

ОН. И понесла эти страхи дальше?

ОНА. Поменяла на новые. Расскажи мне свои.

ОН. Зачем тебе?

ОНА. Легче будет… Иногда для спасения и слова достаточно.

ОН. Спасение?… Это было давно. Мы вышли на яхте в залив, море тихое, вода теплая. Шли в двух милях от берега. Я заметил какой-то странный предмет. Подходим ближе — а это женщина плывет. Причем от берега. В макияже, в ушах золотые сережки… Мы окликнули её, предложили помощь. Она жестом показала, что все в порядке. Мы пошли дальше. Идём, а у меня чувство тревожное, что-то не так. Развернули яхту, пошли назад, а она исчезла. Еще раз повернули, потом еще… Погода стала портиться. Солнце ушло, море из голубого превратилось в серое…Задул порывистый ветер… Мы волновались вместе с морем, но ее не нашли.

ОНА. Ты испугался, что она утонула? Что вы не вытащили ее из воды?

ОН. Я испугался, что не принял правильного решения. С одной стороны — может, она чемпион мира по плаванию… И для того, чтобы утопиться, не нужно отплывать на две мили… От помощи она отказалась. Вытащить из воды насильно? Но мы же не со спасательной станции. Она могла потом заявить, что ее хотели изнасиловать. А с другой стороны, надо было вытащить… Как можно оставлять женщину одну в нескольких милях от берега? Ведь это почти открытое море… Если там видят человека — звучит команда: «Человек за бортом», «Полный назад», «Стоп машина», «Шлюпку на воду». И его вытаскивают независимо от желания, потому что от долгого пребывания в соленой воде он мог с ума сойти… Вокруг вода, а пить ее нельзя… Соленый раствор… Хотя мы все в этом растворе: крови, пота, слез… Везде соль. Соль мажор, соль минор…С рождения и даже раньше… Главное не сойти с ума…

ОНА. У японцев есть понятие — гири, долг чести. Ты должен тому, кто тебе помог. Помочь упавшему на улице человеку подняться — это значит воспользоваться его положением, чтобы навязать ему долг благодарности. Поэтому лучше пройти мимо, если тебя не просят, это вежливо и порядочно.

ОН. Но это же не в Японском море случилось! Кто ждет благодарности за доброе дело? Все знают, что добро наказуемо. Стыдно ли мне, что я так поступил? Не знаю… Мне страшно, что я не знаю! Я все время мучаюсь: так или не так нужно сделать в той или другой ситуации, здесь или там? Нет, нет… Это не проблема выбора. Ты же знаешь, я достаточно уверен в себе, но никто не знает, что чем дальше, тем больше я натыкаюсь на вопросы, не имеющие ответа. Для меня. Я не могу себя найти, как ту женщину. И тебя… Ты ведь никогда не просила помощи. Сегодня в первый раз. Прости, не могу больше говорить. Пойду подышу воздухом.

ОНА. Ты хочешь вернуться в ресторан?

ОН. Нет, просто пройдусь. Я устал, мне надо подумать

ОНА. Подожди, останься. Мы оба устали, уже поздно. Куда ты в таком состоянии. (Берет его руки в свои, поглаживает их) Успокойся, успокойся… Все будет хорошо. Тогда на море тучи были?

ОН. Сначала облака.

ОНА. Вот видишь. Что же можно было разглядеть на воде: солнце, облака, игра воды — это как в театре, когда меняют освещение, что-то появляется, что-то пропадает. Может, и не было той женщины? А волны были?

ОН. Нет, было тихо.

ОНА. Успокойся, если шторма не было, она могла сама добраться до берега. Она ведь не просила о помощи?

ОН. Не просила.

ОНА. А другие яхты были поблизости?

ОН. Были, но не очень близко.

ОНА. А сколько прошло, пока ты вернулся?

ОН. Минут двадцать…

ОНА. Кто-то мог проплыть рядом и подобрать ее. Может, скутер какой-то. Море — там ведь везде кругом прямо. (пауза) Для меня море это мамины ноги. Длинные и сильные. Когда я была маленькая, она клала меня на них и качала, как на волнах…

ОН: Люди всегда стремятся к морю… Но они в нем не живут, только тонут.

ОНА: Я знаю, что все закончилось хорошо.

ОН. Откуда?

ОНА. Чувствую… Я всегда чувствую, когда ты делаешь что-то неправильно, даже если ты об этом не говоришь. Слава Богу, мы много лет вместе. Сядь, успокойся, ты весь дрожишь. Не уходи сейчас, не оставляй меня. Как бы мне не было страшно, мне спокойней, когда ты рядом, я чувствую защиту, я знаю, что ты все решишь, придумаешь, найдешь выход. Мне с тобой хорошо. Я тебя не боюсь. Страшно снять перед кем-то кожу, но если все получается — это счастье. Или любовь. Ты — мое счастье. Прости мне мои глупости, в конце концов, я только женщина. И я люблю тебя. Я действительно тебя люблю.

ОН. Я тоже в тебе не ошибся, ты можешь успокоить. Только не смейся, но я проголодался.

ОНА. Вот и отлично. Сейчас я что-то приготовлю.

ОН. Может, закажем чего-нибудь?

ОНА. Пиццу?

ОН. Нет. Давай суши.

ОНА. Заказывай. И сакэ не забудь. А с меня — гири.

ОН. И гантели. Причем золотые.

ОНА. Да ну тебя.

Подходит к нему и целует его в щеку.

НАДЕЖДА: Спасибо, Константин Георгиевич. Ну как?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Мне понравилось. А Вам?

НАДЕЖДА: Мне тоже, особенно стихи. Чьи они?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Мои.

НАДЕЖДА: Так Вы — поэт?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Был когда-то… В прошлой жизни.

НАДЕЖДА: Прочтите что-то еще.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Ну… Например, почти экспромт…

(Достает из кармана связку ключей, начинает перебирать их в руках. Читает стих):

НАДЕЖДА: Замечательно. Что играем завтра? Надо заказать исходящий реквизит.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: У меня есть предложение на сегодня. Три месяца, как мы играем «Представление», я хотел бы осмелиться и пригласить Вас на ужин… ну, чтобы отметить первый квартал.

НАДЕЖДА: Спасибо, вы очень внимательны, но я в это время уже не ем.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Хорошо. Давайте тогда отметим юбилей завтра за обедом.

НАДЕЖДА: Перед спектаклем я тоже не ем.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А как же нам пообщаться в неформальной обстановке?

НАДЕЖДА: А разве на сцене мы общаемся формально? Критика утверждает, что мы здесь живем. Вы ведь хотели жить. Кажется, получилось… Хорошая тема для завтрашнего спектакля — мы отмечаем юбилей, первый…

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Отмечают первый, хотя важнее — нулевой.

Но мне хочется сказать нечто, предназначенное только для Вас, зрителям об этом знать не нужно.

НАДЕЖДА: Константин Георгиевич, у нас все замечательно, я вам бесконечно благодарна. Я никогда не была так популярна. Каждый вечер аншлаг, и в проходах такие люди, что хочется передать со сцены кресло, чтобы они сели… Благодаря контракту я поменяла квартиру, купила машину. Все замечательно. И мне надо готовиться к завтрашнему спектаклю. Скажите, что мы завтра играем? Я и так не всегда понимаю, куда у нас пойдет.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ (продолжая перебирать ключи): Вы меня не понимаете. Я… Мне кажется, это то, ради чего я все затеял. Беда не тогда, когда не получилось, чего сильно хотел. Не получилось сейчас — потом получится. Беда — это когда ты ничего не хочешь. Смерть желаний… То есть пить, есть и так далее хочется, но эти процессы как цветные шарики, которые уже не радуют. От жизни ничего не хочешь. А я захотел. Сегодня. Впервые за многие годы.

НАДЕЖДА: Чего захотели?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Полететь с Вами на остров. Давайте улетим на неделю?

НАДЕЖДА: А как же контракт? Проданные билеты?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не страшно. Выплатим неустойку. Перенесем на поздний срок.

НАДЕЖДА (смеется): Билеты и так все наперед распроданы. Простите, но я не хочу на остров.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не хотите? Хорошо. Давайте в Париж, или в Венецию… А хотите — в Сингапур. Билеты заказывать не надо, у меня свой самолет. Он пять тысяч пролетает без посадки.

НАДЕЖДА: Да не хочу я никуда лететь!

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Почему?

НАДЕЖДА: Высоту плохо переношу, при посадке уши болят.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Тогда поплывем на речном теплоходе. А потом пересядем на морской.

НАДЕЖДА: За неделю не уложимся.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не страшно. Если Вы согласны — можем и в кругосветное плавание.

НАДЕЖДА: А морская болезнь?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Я начинал свою карьеру грузчиком. На пассажирском теплоходе…. Старший смены, а нас было двое, учил меня, что каждый должен за ящик хвататься первым, тогда работа поделится поровну… В любви, наверно, тоже так. Для того, чтобы полюбили тебя, надо, чтобы полюбил ты.

НАДЕЖДА: Это условие необходимое, но не достаточное. Константин Георгиевич, честно — спасибо за вашу откровенность. Дело в том, что я не хочу с Вами, потому что… Нет, мне очень нравится с Вами на сцене…

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Подождите. Вы пять минут назад смотрели на меня так, что я не поверю, что Вы со мной не хотите.

НАДЕЖДА: Я все-таки актриса.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А Ваши глаза? Ну Бог с ними, с глазами… Сегодня Вы держали меня за руку так, что я чувствовал, что Вы ко мне неравнодушны. Вы впервые взяли меня на сцене за руку. И минуту не выпускали… Это тоже игра?

НАДЕЖДА: Если честно, у Вас сегодня дрожали руки. Поэтому я их и держала.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Дрожали? Да, у меня утром была неприятность. Обстреляли машину, когда я ехал на работу, ранили водителя. Весь день в прокуратуре, отпустили только на спектакль… Великая сила искусства.

НАДЕЖДА: Простите, но я же не знала. Хотя… с самого начала чувствовала, что-то случилось. Надо было отменить спектакль. Вас не задели?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Меня задели… Вы…Когда меня прикрыли и придавили к сиденью, я жалел только о том, что не увижу Вас вечером. Понимаете — во мне что-то случилось.

НАДЕЖДА: Я понимаю.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: В одной книге…Не помню названия. Там человек шел по мосту, а незнакомая девушка прыгнула с него в воду. Он хотел броситься за ней, но не решился. Потом часто приходил на этот мост и просил: «Девушка, прыгните еще раз — и спасите нас обоих». А в жизни была другая история. С женщиной, которая у меня работала. Иногда мы встречались вне работы. Однажды она сказала, что любит меня и не может находиться рядом просто так. Либо мы меняем что-то в нашей жизни, либо она уйдет. Я не придал этому особого значения, подумал — ни к чему… Отшутился. А через неделю понял, что — к чему, но ее уже не нашел… Я знаю, что раскаяние это вторая ошибка. Ее ищут много лет. Ищут хорошо, но найти не могут… А сейчас я нашел Вас.

НАДЕЖДА: Знаете, отвечу откровенностью на откровенность. Когда нас пригласили в кабинет к Евгению Сергеевичу, а потом рассказали об этом проекте, о том, что вы несколько раз приходили на «Чайку» и выбрали именно меня, я подумала, что это попытка познакомиться поближе. Что «очередной купец будет приставать с любезностями»… Из тщеславия многие хотят дружить с актрисами.

У меня был поклонник. Не знаю, богаче вас или нет… Он тоже пытался ухаживать. Но у меня такой характер: если человек не нравится, то уговаривать себя, что нравится, я не буду. Поэтому ничего у нас с ним не получилось… Я про одиночество тоже не понаслышке знаю. У меня были моменты, когда приходишь домой, и хочется квартиру с сигнализации не снимать, чтобы милиция приехала. Пусть оштрафуют, но когда ходишь по своей квартире как по необитаемому острову, рада любому, кто задает тебе вопросы, даже если он из милиции… Когда началась эта история… не знаю, роман Вы хотели со мной…писать или… небольшой рассказ, я ждала подобного разговора. Ждала, что Вы будете рассказывать, как придумали эту историю, увидев меня в роли Нины, и Вам пришлось построить малую сцену, чтобы завоевать мое внимание. Может, и не ждала, но думала об этом. Было даже немножко обидно, а какое-то время — множко, что не начинаете ухаживать… Хотя чего жаловаться? Популярность, достаток, много зависти — что еще нужно? Но буквально месяц назад благодаря Вашему проекту я познакомилась с одним человеком и, простите, влюбилась.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Господи, вы же целый день заняты! Когда вы успели?

НАДЕЖДА: Успела.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: И кто он, если не секрет? Разве что журналист?

НАДЕЖДА: Вы сами сказали….

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Моя ошибка. Надо было в контракт ввести пункт «Никаких журналистов».

НАДЕЖДА: Он брал у меня интервью, несколько раз был на наших спектаклях…. Вы ему тоже нравитесь.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Надеюсь, не так, как вы.

НАДЕЖДА: Да. К счастью, я нравлюсь больше, и это прекрасно. Я вам очень признательна. Очень благодарна. Но у меня такой характер. Можете навести справки. Вы странный в одном, я в другом. Мне нравится, когда человек интересен невзначай, а не по совокупности качеств. В общем, ситуация, как в «Дубровском» — поздно!

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: При чем здесь «Дубровский»? Вы же с вашим журналистом еще не повенчались?

НАДЕЖДА: Если Вам не нравится «поздно», тогда «рано». И потом — найдется та женщина, которую Вы ищете. Пройдет время и все образуется. У Вас все будет хорошо. Раз ищете — значит, есть надежда, а это главное.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Надежда умирает последней.

НАДЕЖДА: Неправда. Последним умирает человек. Константин Георгиевич, что мы играем завтра?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Завтра… Надежда есть, а надежды нет… Ну, Вы же предложили. Давайте сыграем юбилей. Евгений Сергеевич оказался прав, в театре не играть — нельзя!

НАДЕЖДА: Простите за неуместный вопрос… Ваша жена была на «Представлении»?

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не поверите, но и ей Вы понравились больше.

НАДЕЖДА: Спасибо. До встречи. (Улыбается). И не опаздывайте. Хотя Вы никогда не опаздываете. Это я один раз, и то неправда. Завтра мы должны сыграть еще лучше.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Обязательно. Обещаю, что руки дрожать не будут.

Убирает связку ключей в карман.

НАДЕЖДА: Будьте осторожны.

КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Наверное, я нервничал, собираясь пригласить Вас на ужин. Теперь это позади. Простите…